Ярмарка теней

      До слуха Второва донесся далекий мелодичный свист. Так посвистывает чайник, готовый закипеть. Но в этом звуке не было ничего приятного. Это был настораживающий свист. Некоторое время он сохранял одинаковыми и силу и тон. Второв даже стал привыкать к нему.
      "Пусть себе свистит. Где-то на линии сжатого воздуха образовалась течь. Это бывает, - успокаивал он себя. - Особенно в таком сложном хозяйстве, как "Арлтон". Здесь возможны разнообразные неполадки. Этот корабль слишком перенасыщен техникой. Вероятно, Джон чинит какую-нибудь пробоину в трубопроводе".
      Прошло две-три минуты, и Второв услышал, что звук усиливается. Он становился все выше и выше, приобретая пронзительный, визгливый оттенок. Он приближался, ширился, рос. Под потолком мелко-мелко задребезжал плафон. Второв ощутил дрожь пола. Она поползла по ногам и скачком проникла в сердце. Второв испугался. Этот свист напоминал визг падающей с большой высоты бомбы. От топота бегущих ног подрагивал металлический пол. Было от чего испугаться.
      "Пожалуй, самое время разбить стекло и нажать кнопку. Или подождать? Уже не только пол, но и стены вибрируют. Как здесь все резонирует! Сейчас плафон сорвется и шлепнется мне на голову. Нужно отойти в сторону. Что же делать? Вот влип! Поднимешь тревогу - еще станут смеяться. Но что ж делать? Вдруг "Арлтон" разваливается? Что делать?"
      В проходе, за решетчатой дверью, возник человек. Откуда он появился, Второв так и не понял. Человек приблизился к решетке. Может, это один из сотрудников Кроуфорда? Но куда девались маска, резиновый передник, пистолет? Нет, он не похож ни на одного из тех парней, которые вошли в этот коридор.
      Человек поманил Второва пальцем.
      - Идите сюда, - сказал он.
      Только теперь Второв понял, что свист прекратился. Наступила оглушающая тишина, под потолком по-прежнему вздрагивал плафон.
      - Что вы хотите? - спросил Второв.
      - Раздвиньте решетку и входите.
      - Мистер Кроуфорд просил подождать его здесь, - заколебался Второв.
      - Ничего, ничего, не бойтесь, входите.
      Второву не очень хотелось попадать в биологический сектор, но сегодня он делал каждый шаг против своей воли. Сделал он и этот шаг, преодолевая внутреннее сопротивление.
      - Что там случилось? - спросил он.
      Человек замялся. Он старался не смотреть в глаза Второву. У него была очень бледная кожа. "Прямо маска какая-то, а не лицо", - подумал Второв.
      - Да так, пустяки, - сказал он. - Джон всегда преувеличивает. Все обошлось.
      - А что здесь так свистело с минуту назад?
      - Свистело?
      - Да, да.
      Человек улыбнулся. Десны его были так же бледны, как и лицо. Они удивительно плохо оттеняли золотые зубы. Полон рот золотых зубов. Немодно.
      - А я ничего не слышал. Это я... Не обращайте внимания. Пойдемте.
      Второв пожал плечами и двинулся за ним.
      Они шли довольно долго по узкому коридору, сворачивали много раз направо и налево. Второву было ясно, что он давно бы заблудился в этом лабиринте дверей, стеклянных и металлических ящиков. Сверху свисали пучки разноцветных проводов, мигали красные лампочки, за многочисленными дверьми раздавались трудно различимые звуки. Второв и его спутник спустились по узкому трапу еще ниже и вновь стали плутать среди переборок и перегородок. Здесь сильно пахло характерными запахами зверинца.
      Наконец Второв резко остановился. Он увидел стеклянный ящик с кроликами, возле которого они прошли несколько минут назад.
      - Слушайте, какого черта вы меня таскаете по этим закоулкам? Ведь мы здесь уже были!
      - Разве? - Человек растерянно мигнул. - Вы уверены?
      - Еще бы, я запомнил это место. Тут я ушиб коленку об этот бокс.
      - Да, пожалуй, - нехотя согласился проводник. - Мы здесь побывали. Ну, тогда пойдемте.
      - Нет, погодите. - Второв приблизился к нему. - Где Кроуфорд? И кто вы такой? Как ваше имя?
      - Джон был где-то здесь, - растерянно сказал человек, - и я не понимаю, куда они все исчезли.
      Глаза его бегали, и Второв никак не мог заставить своего спутника глядеть в лицо. Вид у него был жалкий, испуганный. "Что он так волнуется? Трусит, что ли?" - подумал Второв.
      - Что же делать?
      - Знаете что? Зайдемте ко мне, посидим. А там они объявятся.
      - К вам? Куда - к вам? Вы здесь живете?
      Человек улыбнулся:
      - Да. Вы не удивляйтесь. Я здесь давно. Я здесь очень давно. С самого начала.
      - Я не понимаю.
      - Да что ж тут понимать? Ведь все ясно. А впрочем, я вам расскажу подробнее. Идите за мной.
      Они снова начали юлить по теснейшим переходам.
      Помещение, куда Второва затащил странный человек, оказалось великолепной каютой класса люкс.
      - Черт возьми, а вам здесь неплохо!
      - Неплохо, дорогой Алек, совсем неплохо.
      Второв подумал, что он ослышался.
      - Вы меня знаете?
      - Знаю. Я многое знаю.
      - Но я вас не знаю. И Джон мне ничего о вас не говорил.
      - Он не очень любит рассказывать о своих делах. Что не мешает мне, конечно, расспрашивать его обо всем на свете. Не всегда успешно, правда. Садитесь, пожалуйста.
      Второв сел в кресло за журнальный столик и закурил сигарету. Ему было очень не по себе. Какая-то гриновская чертовщина. Завели, бросили человека...
      Все время его тревожила одна и та же мысль: нужно скорее возвращаться. Покинуть этот дурацкий корабль и возвращаться. Острая тоска по родной стране вдруг так резанула по сердцу, что стало трудно дышать.
      - Простите, как ваше имя? - резко спросил Второв и уже мягче объяснил: - У нас одностороннее знакомство.
      - Зовите меня доктор, - уклончиво сказал человек. - Это распространенное и простое обращение.
      - Вы, с вашим образованием, согласились жить в трюме и наблюдать крыс и мышей? - удивился Второв.
      Доктор рассмеялся. Хищно сверкнули золотые коронки.
      - Вы же видите, здесь совсем неплохо. Очень даже. А кроме того, мы с Джоном вместе начинали работать на этом корабле. По совести говоря, моего участия здесь больше... Тогда у нас действительно ничего не было. Даже крыс и мышей. А теперь положение очень изменилось.
      "Значит, Кроуфорд что-то скрывал от меня. Или собирался рассказать, просто не успел. Дополнительная информация не помешает".
      - Выходит, лаборатория разрослась?
      - Ого, еще как! - Доктор оживленно жестикулировал. - У нас теперь не только седьмой отсек, но почти весь кормовой трюм. Это не лаборатория, это целый институт. Кроме того, мы имеем свободный выход в море. На каждой стоянке можно организовать выносную подводку.
      - Что организовать?
      - Ах, простите, вы незнакомы со спецификой. Я оговорился. Но как же Джон вам всего не растолковал, ведь он так любит прихвастнуть, приукрасить. Большой мастер этого дела... Хотите кофе?
      Второв почувствовал, что ему сейчас совершенно необходимо выпить кофе.
      - С большим удовольствием.
      Доктор полез в какой-то шкафик, извлек электрический кофейник и подключил его.
      - Через пять минут будет готов. Превосходный арабик.
      Второв пристально рассматривал собеседника. Тот выглядел удивительно бесцветно. Серые, не то седые, не то грязные, волосы слиплись на высоком лбу. Серые выцветшие глаза. Не чисто белое, как старый мрамор, лицо. Вялая линия тонкогубого рта. Возраст - в пределах от сорока до шестидесяти.
      Доктор извлек из кармана коротенькую трубочку и раскурил ее. По комнате пополз удушливый, ядовитый аромат. На что Второв был профессиональный курильщик, от докторского табака у него перехватило дыхание.
      - Что вы курите?
      - Разве очень крепко? Это первое впечатление. Пройдет.
      И действительно, прошло. Буквально через несколько секунд Второв почувствовал себя лучше. А затем почти перестал замечать запах ароматичного дыма.
      - Значит, Джон ничего вам толком не объяснил? - еще раз переспросил доктор.
      - Нет. Разумеется, мы о многом говорили с ним, но так, в общих чертах. Большей частью на философские темы.
      - Странно! - сказал доктор. - А мне он о вас говорил очень много. Он даже как-то сказал, что хотел бы видеть вас своим сотрудником. Вы бы ему очень подошли. Молодой талантливый ученый, работающий в интересной, почти идентично совпадающей с нашими исследованиями области. Я думал, что он откровенен с вами.
      - Возможно, он собирался это сделать. У нас как раз сегодня шел с ним серьезный разговор о серьезных вещах. - Второва начинало разбирать любопытство. Предчувствия оправдывались. Неспроста Кроуфорд затащил его на эту морскую посудину. За этим что-то скрывалось.
      "Ну погоди же, любезный!" Второв почувствовал, как в нем подымается злость.
      Доктор глубокомысленно попыхивал трубочкой. Сейчас он не казался Второву таким невзрачным. Он становился загадочным.
      - Вы, конечно, понимаете, что мы с Джоном попали на "Арлтон" только благодаря определенным внутренним побуждениям. У нас была цель, и удобнее всего оказалось осуществить ее именно здесь. Нас привлек "Нельсон". Великолепная машина с огромными возможностями. Вся программа исследований, намеченная компанией, занимает у машины от силы десять процентов рабочего времени. Компания рассчитывает в будущем увеличить нагрузку. А пока мы решили использовать "Нельсона" для наших нужд. Кстати, нас особенно подстегнули ваши работы по анаэробному дыханию. Это же ключ к океану. Люди как рыбы. Ха-ха! Когда Джон возвратился из России, он сказал, что мы пока не отстаем, но каждую минуту можем начать отставать. Ваша идея вынести отдельные биологические механизмы на стенды и там их изучать нам понравилась. Кроме того, у нас уже был опыт в этом направлении. В значительной мере успех этой работы зависел от материалов, точности и организации работы. Так что мы понемножку вас обогнали. У нас на стендах работали почки, сердце, легкие, кровеносная система человека и животных. Труднее всего было с искусственной печенью, но и здесь мы кое-чего добились, и это был, пожалуй, самый крупный успех. В согласии с вашей идеей мы стремились на каждом органе, на каждом физиологическом механизме, на каждой системе ферментов провести сравнительные эволюционные исследования. Наступление шло вглубь и вширь одновременно. Да.
      Доктор резко встал и принялся разливать кофе. Напиток был густой, как сироп. Второв пил его с наслаждением.
      - И здесь Джон предложил использовать "Нельсона" в роли мозга эволюции, - сказал доктор.
      - Как? Как?
      - Идея была простой. Если рассматривать эволюцию живого как некоторый непрерывный процесс, то легко представить себе, что у этого процесса может существовать контролирующий и информационный центры.
      - Мозг эволюции?
      - Вот именно. Его память должна хранить опыт развития всех ветвей, его оперативные отделы подскажут наиболее оптимальные условия существования отдельных видов, и...
      - И?
      - Я, кажется, стал чересчур болтлив, - сказал доктор и насмешливо посмотрел на Второва.
      За несколько минут доктор неуловимо преобразился. Вместо жалкого, растерянного человечка перед гостем сидел уверенный в своих делах и поступках мужчина. На его бело-розовом лице играл румянец, глаза блестели, солнечно сверкало золото зубов. Речь стала отрывистой, громкой. Он внимательно разглядывал Второва, словно видел его-впервые.
      - Вы знаете, конечно, что Джон мечтает создать новую, улучшенную породу человека?
      - Да, я слышал от него, но, извините, ведь это бред чистой воды! воскликнул Второв. Кофе подействовал на него возбуждающе и позволил перешагнуть через барьер вежливости. Этому способствовал и свойский тон доктора, который, видимо, в чем-то завидовал Кроуфорду.
      - Не скажите. Вы просто не знаете наших работ. Кроуфорд поставил дело на широкую ногу, хотя сам он большими средствами не располагает. Но человек он довольно ловкий. "Нельсон" позволяет решить нам главный вопрос - вопрос цели. Зная все об эволюционном развитии, машина может прогнозировать успешное развитие той или иной эволюционной ветви.
      - И что же предсказывает "Нельсон"? Что ждет человечество?
      - Вначале у нас были курьезные случаи. "Нельсон" предсказал биологическое вырождение человечества на несколько миллионов лет раньше, чем насекомых и рыб. Впрочем, он ошибался, слишком недостаточна была его исходная информация. Самое интересное началось, когда мы обучили "Нельсона" принципам естественного отбора. Он предсказал появление современного человеческого общества почти в том виде, какой мы знаем сегодня. Но мы не остановились на этом. Джон заставил "Нельсона" работать дальше. Он хотел знать, каким должен быть человек будущего. Ему нужны были физиологические данные супермена.
      - Вы их получили?
      - Получаем. Постепенно. "Нельсон" не смог создать цельный биологический образ человека будущего. Социальный характер супермена нас не интересует, как вам известно. Возможно, мы здесь вторгаемся в область таких качественных превращений, которые машина просто не способна учесть. Во всяком случае, от нее мы получаем информацию о том, какими будут отдельные органы, биологические системы и механизмы, но не о том, каким будет сам человек. Но и это немало. Мы уже знаем направление, а это главное. Цели еще нет, но есть путь к цели.
      - Вы не боитесь, что в конце этого пути сидит безмозглое чудовище?
      - О нет! - Доктор рассмеялся. - В конце цели нас ждет сверхинтеллект. Основное внимание "Нельсон" уделяет развитию мозга. Супермен будущего очень умный человек. Но его ум особый. Ничего не забывающий ум!
      - Что вы хотите сказать?
      - Да... Но вам не кажется, что я и так слишком много говорю?
      - Нет, мне очень интересно.
      - Ну что ж, тогда слушайте.
      Доктор присел рядом со Второвым и, глядя ему прямо в глаза, зашептал:
      - "Нельсон" подсказывает два пути, на которых можно обогнать человечество. Первый - это создание интеллекта с новыми способами получения и переработки информации. Джон вам, наверное, говорил, что он разочаровался в науке. Это неправда. Он разочарован в современной науке. Только в современной. А почему? Да потому, что совсем недавно машина, оценивая эволюцию современного научного мышления, пришла к выводу, что оно вышло на кривую насыщения и дальше будет прогрессировать очень медленно, пока не произойдет скачок. Ученых сегодняшнего дня заменят люди, способные воспринимать суть явлений опосредованно...
      - Простите?..
      - Вы не понимаете? Этот скачок, обозначенный "Нельсоном" во времени как некоторый момент "X", должен соответствовать тому периоду, когда наука начнет страдать от несварения информации. Этот процесс протекает и сейчас, но будущее несет нам просто катастрофу в этой области. Вот тогда вперед выйдут люди, обладающие новыми свойствами. Те, кому для понимания вещей и событий не понадобится сложнейший и громоздкий аппарат науки наших дней. Люди, способные воспринимать мир, минуя органы чувств и приборы. Мы их называем арс-суперменами. Арс - искусство. Ученый будущего будет познавать сущность вещей не через явления, а сразу, интуитивно, как художник.
      Доктор замолк и с очень довольным видом откинулся на спинку кресла. Второв молчал, обдумывая услышанное. У него чуть кружилась голова. Очевидно, табак доктора содержал какие-то наркотические примеси.
      - Мне непонятно, - медленно сказал Второв, - чем вы все же занимаетесь. То ли пытаетесь выяснить, что такое идеальный человек, то ли стремитесь обогнать-современного человека и создать сверхчеловека. Здесь попахивает ницшеанством, а может, даже фашизмом...
      - Чистого гуманизма, дорогой Алек, не существует. Обе задачи тесно связаны. Но мы не варвары. Наше дело принадлежит человечеству. Люди нашего общества сегодня не знают, куда им двигаться. Но стоит показать им идеал, и прогресс из болезни превратится в динамичное, целеустремленное движение. Все захотят стать суперменами, сильными и счастливыми. А счастье невозможно без силы, вам это, надеюсь, известно. Одна из важных проблем, которая автоматически решается в случае успеха нашей работы, заключается в том, чтобы не дать цивилизации погубить человечество как биологический вид. А она это делает. Сегодня цивилизация способствует не прогрессу, а вырождению человека. Она убивает его. Мы приходим на помощь людям, указывая путь, по которому нужно идти. Учтите, наш сверхчеловек не высосан из пальца на основе благостных побуждений, как это делается в некоторых религиозных и социологических учениях. Мы основываемся на строгой материалистической основе эволюционного развития. Наш идеал - это последовательное, математически точное продолжение человеческого рода. Оно основывается на богатейшем опыте прогресса живой материи.
      - Господи, ну как вы не понимаете! - воскликнул Второв. - Человек существо общественное. И главное в его развитии - общество, общественные и производственные взаимоотношения. А этого вы как раз и не учитываете!
      - Общество существует несколько тысяч лет, а живая материя - десятки миллионов. Кроме того, общество является структурой вторичной, его функции определяются людьми, входящими в состав общества. Мы занимаемся главным человеком!
      - Вы меня не убедите, - сказал Второй, - ваши посылки представляются мне ложными. Но не будем спорить. Это ни к чему не приведет. Мы все равно не поймем друг друга. Кстати, вы говорили еще о каком-то направлении, якобы подсказанном "Нельсоном".
      Доктор нахмурился. Ему, видимо, были неприятны возражения Второва.
      - Не думаю, чтобы вас оно могло заинтересовать.
      - Но все же?
      Доктор помолчал, посасывая трубку.
      "Ну и мерзкий табак!" - думал Второв, разглядывая клубы голубого дыма.
      - Речь идет о полном отказе от обычных представлений о человеческой личности. Вам, конечно, это не очень понятно. Но вы, наверное, знакомы с учением теософов?
      - Перевоплощение душ?
      - В этом роде. Ведь человеческий индивидуум может быть записан в виде определенных молекулярных сочетаний в животном, растении, в камне. Это не так трудно сделать. И мы...
      Второв резко встал.
      - И вы еще говорите о материализме?! Это же мистическая чушь!
      Доктор криво улыбался, наблюдая за ним.
      - Нет! Нет! И еще раз нет! - взволнованно говорил Второв, расхаживая по каюте. - Все, что вы мне рассказали, наверно, ошибочно, попросту ужасно. Так нельзя работать! Это неправильный путь.
      - А то, что вы делаете в вашей лаборатории, правильно? Этот мелкий прагматический подход к великой проблеме создания счастливого человека? Анаэробное дыхание и прочее?
      - Счастливого человека может создать общество, а не уколы витаминов или третий глаз на затылке! - рассердился Второв. - Оно же рождает гениев, шарлатанов, дураков и прочих. И люди совсем не нуждаются, чтобы их переделывали. Избавьте человека от болезней, избавьте общество от болезней - и вам не понадобится выводить сверхлюдей в инкубаторе Ницше и Гитлера. Человеку нужно помогать, а не перекраивать на новый лад! Притом непонятно еще на какой.
      - Скажите, вы считаете себя хорошим человеком, мистер Второв? внезапно спросил доктор.
      - Ну, наверное, не очень, но все же... я доволен. Мои близкие...
      - Вы в себе ничего не хотели бы изменить?
      Второв поколебался.
      - Нет, отчего же. Каждый чего-нибудь хочет. Мне хотелось бы стать ну, предположим, более талантливым, чем я есть.
      - Но ведь талантливым должен быть хороший, порядочный человек, иначе его талант будет вреден для обожаемого вами общества, не так ли?
      - Пожалуй. Но к чему вы клоните?
      - Я предлагаю вам провести эксперимент. Это стандартный тест, который мы применяем, когда включаем объект исследования в поле деятельности "Нельсона". После обработки визуальной, словесной и звуковой информации машина выдает ответ. И, хотя тест стандартный, ответ может быть самым неожиданным. Однажды мы получили стихи, другой раз - музыку. Рекомендации "Нельсона" тоже совсем не отличаются научной стройностью. Вы помните, что эта машина содержит в своей памяти весь эволюционный опыт живой материи. На том уровне, конечно, который известен современной науке. Свои задачи машина решает любыми способами. Иногда мы получаем настоящие шарады. Например, в ответ на вопрос, каким образом блокировать реакционные группы в одном ферменте, "Нельсон" предложил нашему вниманию забавный детектив. Герои там обозначались цифрами, но это неважно. Фабула заключалась в том, что сыщик, разыскивающий убийцу, сам оказался искомым убийцей. Мы замкнули ферментативную цепочку на себя, и реакционная группа была блокирована. Как видите, в ответе использовался метод весьма отдаленной аналогии. Я хочу, чтобы вы пообщались с "Нельсоном". Очень интересно узнать, каков будет его ответ. Это несложная процедура, все можно устроить моментально.
      - Сейчас?
      - Конечно. Пока Джон возится с аварией, мы могли бы позабавиться.
      Второв с подозрением посмотрел на доктора. Нет ли здесь какого-нибудь подвоха? Но глаза его собеседника ничего не выражали, только в глубине их пряталась смешинка.
      - Да вы не беспокойтесь! Совершенно безопасно. Вы будете отвечать на вопросы, и все. Вот только раздеться придется. До пояса, конечно.
      Такой уж это был день. Все приходилось делать против воли. Второв выдержал стиль этого злополучного дня. Он согласился. Скинул пиджак и начал развязывать галстук.
      - Снимите часы, - посоветовал доктор. - Сильное магнитное поле. Могут испортиться.
      Через несколько минут Второв уже сидел в стеклянном боксе. Его грудь и руки были облеплены со всех сторон датчиками и пластырными нашлепками. Выглядел он смешно и даже чуть неприлично. За стеклом улыбался золотозубый доктор. Он махнул рукой, и знакомый свист проник в бокс. Звук нарастал, но это не помешало Второву услышать первый вопрос, произнесенный мягким мужским голосом:
      - Вы издалека. Я вас вижу первый раз. Откуда вы?
      Как только Второв заговорил, в боксе воцарилась тишина. Одновременно Второв почувствовал усиливающуюся головную боль. Спазмы следовали один за другим, в ушах стучало.
      - Какие вы любите сигареты? - допрашивал голос.
      - С фильтром. Болгарские.
      - Неужели вам не нравятся американские сигареты?
      Второв слышал, что где-то стучат.
      "Доктор? Или это стучит в моем мозгу?" - подумал он, закрывая глаза.
      - Все же, почему вам не нравятся американские сигареты?..
      - Жива ли ваша теща?..
      - Как бы вы обставили свою комнату при переезде на новую квартиру?..
      - Представьте себе, что вы в ресторане. Что вы закажете официанту?..
      - Какие женщины вам больше всего нравятся?..
      - Насколько отвечает этому идеалу ваша жена?..
      - Рабочий день закончился. Как вы будете отдыхать?..
      - Вас сильно обидели. Как...
      "ЭТО Я, - СКАЗАЛ ВТОРОВ. - НО Я СОВСЕМ ДРУГОЙ"
      У меня теперь есть отдельная квартира в новом районе Москвы. Не бог весть что, конечно: одна комната, и потолки рукой достанешь, а передняя такая - не то что развернуться, чихнуть негде, а впрочем, неважно. Главное - отдельная.
      Мне нравится моя квартира. Ее некрашеный свежевыструганный паркет возвращает мне детство. Мальчишкой я любил смотреть, как в городской лесопильне из визжащей дисковой пилы ползут подрагивающие почти живые доски. Я гляжу на пол, в моих ноздрях гуляет запах древесной стружки и сосновой смолы, ноги мои топчут податливый шерстяной ковер из опилок, укрывающий задворье лесопилки, а мой висок щекочет гусиное перо, превратившее меня в последнего из могикан... Сливочная нежность паркета смущает меня. Я боюсь ступать по нему. Мне хочется резать его ножом и мазать на хлеб. Я делаю отчаянную попытку сохранить девственную чистоту пола и покрываю его твердым прозрачным лаком.
      Неудача. На теплое тело дерева ложится холодный металлический блеск. Пол отодвигается от меня, становится чужим, равнодушным. Ранее различимые, всегда улыбающиеся паркетины сливаются в безликую толпу деревяшек. Я торопливо накрываю паркет ковром. Я надеюсь, что он согреется и станет прежним.
      У меня забавные обои. Они шалят. Их игра со мной начинается всякий раз, как я ложусь на тахту. На стене напротив я вижу штрихи и пятна, которые двигаются, плывут, падают. Солнечные лучи в светло-зеленой глубине моря ломаются и дробятся, встречаясь с водорослями и рыбами. Моего лица касаются хвостатые извержения придонного ила, похожие на протуберанцы. Мир раскачивается, веки слипаются. Я засыпаю, но перед забытьем успеваю еще увидеть появление русалок. После я никогда не могу вспомнить, какие они. Я знаю только, что русалки появляются за секунду до начала сна.
      Я не хочу спать, я сержусь и переворачиваюсь на другой бок, лицом к ближней стене. Моментально в меня выстреливают из многоствольного ружья сотни золотистых пулек. Ударяясь о невидимую преграду, они, подобно ракетам фейерверка, разбрызгиваются снопом бронзовых искр. Оказывается, наждачный материал моих обоев покрыт незаметной издали мельчайшей золотой россыпью.
      Я люблю свою новую квартиру и, кажется, пользуюсь взаимностью. Пластиковая ручка ванной напоминает персик - она мохнатая и упругая. Она так и просится в руки. Я заглядываю в ванную комнату по нескольку раз на день, даже когда мне совсем это не нужно. Как нравится мне молочно-голубой кафель стен!
      Электровыключатели расположены под самым потолком. Они покрыты овальными пластмассовыми нашлепками, похожими на человеческое ухо. Из мочки выключателя на ниточке свисает серьга, этакая молочно-зеленая капля, скорее кленовая почка, чем кусочек цветного полистирола. Дернешь ее раз дзень, так мелодично, как в музыкальной шкатулке! - вспыхнет лампочка. Дернешь еще - опять звон! - лампочка гаснет. Когда выключатель заедает, приходится так играть минуты две, три. Я никогда не сержусь на неполадки в моей квартире. Они служат дополнительным источником неожиданных открытий.
      И, конечно, кухня... Это моя лаборатория, мой алтарь, где я приношу жертвы богу чревоугодия. Кухня напоминает бассейн. В белоснежном кафеле стен тысячекратно отражен голубоватый шкаф, зеленый стол, сиреневые разводы занавесок. Синее пламя газовых горелок бесшумно лижет днища эмалированных кастрюль. Пахнет у меня на кухне так же, как в "Арагви" или "Астории", а может быть, и лучше. Нет этого угарного чада подгоревших шашлыков и пережаренного масла. Испарения, идущие от моих яств, тоньше, ароматнее. Они чем-то неуловимым напоминают приднепровскую степь, вечерний костер на берегу реки, когда запахи воды и трав соединяются в единый плотный, почти осязаемый поток воздуха, который пьешь без конца и не можешь остановиться.
      Я люблю священнодействовать на кухне. У меня даже есть фартук. Я сделал его из белого халата. Это, конечно, мужской фартук, в нем нет женского кокетства, но и коварства в нем тоже нет.
      Я люблю свою новую квартиру.
      Оторванный кусок обоев напоминает мне лоскут человеческой кожи, снятый с живой ткани. Рана кричит, квартира больна, и я не могу пройти мимо. Я чиню и лечу в ней каждую щель, каждую царапинку. Мутные, запыленные окна как печальные глаза. Скорее тряпку, скорее мел - протереть тоскующие стекла, вернуть им блеск неба и свежесть белых облаков. Моя забота, мой уход вознаграждаются появлением чувства выполненного долга.
      У меня есть отдельная квартира, и скоро она будет у всех.
      Но хватит об этом. Хватит с меня моих собственных дел, они ведь далеко не так хороши, как мне бы этого хотелось.
      Впрочем, кажется, сейчас мне грех жаловаться. Я кандидат наук, занимаю солидный пост, веду важную тему, мной довольны. Работа у меня интересная и нужная. В шутку иногда говорят, что у науки есть свой Молох, который должен поглотить всю продукцию научных работников. В моем представлении это странный и сильный всеядный зверь. Его именем разные ловкачи и неудачники гипнотизируют членов ученых советов. Ему на съедение предназначаются беспомощные диссертации, эрзац-предложения, изложенные в монографиях и статьях.
      Предполагается, что этот бог науки обладает поистине абсолютным пищеварением и съедает все. Я же уверен, что научная макулатура не доходит до него в полном составе, большая часть ее теряется по дороге. И слава аллаху! Ибо трудно себе представить даже сверхъестественное существо, которое способно было бы переварить ту скучную, тягучую, как резина, научную информацию, что иногда встречается в наших институтах. Я, конечно, не говорю о жемчужинах изобретательства и бриллиантах научного предвидения. Они попадаются повсюду, и там, где я работаю, тоже.
      Я сам звезд с неба не хватаю. Обо мне говорят - честный труженик. В науке и искусстве такое определение граничит с оскорблением. Он делает все, что может... Но, увы, как немного он может!
      Собой я, конечно, недоволен. Но назовите мне человека, который в наше время был бы доволен собой. Самый самодовольный тип страдает от недостатка самодовольства. Всем всегда кажется, что они упустили какие-то возможности и где-то как-то недопроявили себя. Виновны в этом, конечно, не они сами, а окружающие.
      Правда, я знаю, что за все происходящее со мной ответствен только я. Я один.
      В институте я хожу с озабоченной физиономией. Все вокруг видят, как нелегко мне достается моя трехсотрублевая зарплата и насколько она ничтожна по сравнению с моими потенциальными возможностями...
      Событие или события, о которых пойдет речь ниже, произошли в день зарплаты.
      Я расписываюсь в ведомости. Не считая, сгребаю деньги. Бумажки шевелятся и сопротивляются, как только что выловленные креветки. Они не хотят попадать ко мне в карман. А напрасно. Им предстоит веселая жизнь. Вместо скучного лежания в банковских пачках они у меня очень быстро отправятся в трагикомическое путешествие по жизни.
      Я люблю деньги. Нет, на книжке у меня ничтожная сумма. Я обожаю тратить деньги. Они для меня элементы возможностей, такие же, как свет московских фонарей, когда идешь поздно по улице. Конечно, ходить без света тоже можно, но это трудно и не так приятно. Деньги многозначны по своим возможностям, в этом их особенная прелесть. Ведь их можно превратить во что угодно, даже в счастье твоих близких. К сожалению, я лишен и близких, и далеких. Мама пока еще живет не со мной, а с женой мы разошлись. Не развелись - разошлись. Особой разницы здесь нет.
      Только я вошел в лабораторию, как меня позвали к телефону. Последний раз я слышал и видел свою жену года полтора назад. Случайно встретились на улице Горького. С тех пор мы ограничивались корректной перепиской.