Издрубалу нужен мирный договор, чтобы развязать себе руки на воссточных и южных границах. Нам он нужен, чтобы дожить до лучших времен. Посему цели Издрубала - мои цели. Отец небесный, кроткий и милостивый, очисти мою душу! Дай мне умение и силу удержать пер-о от войны. Вароэс, как никто другой, знал изначальную противоположность бытия. Добро и зло, красота и уродство, правда и ложь, мужчина и женщина, день и ночь, солнце и луна, наслаждение и страдание, правая рука и левая рука - все они не только противоположны друг другу, но и немыслимы друг без друга. В одном всегда есть элементы другого. Каждое доброе дело содержит крупицу зла, а зло никогда не обходится без добра; любое уродство кому-нибудь обязательно придется по сердцу, а совершенная красота может быть неприятной. Если так, то все пути оправданы и любые поступки угодны богам. Нужно лишь выбрать наиболее короткий путь и совершить деяние, которое принесет самые обильные плоды. А будет то добром или злом, какая, в сущности, разница, если все изначально раздвоено и все в конечном счете едино?
      Вароэс знал это. Но то же знала и мемфисская коллегия. Бог зла огненноглавый Сетх побеждает Озириса, убивает его, рассекает на множество кусочков. А сын Озириса и Изиды Гор не может победить Сетха! Зло неискоренимо, ибо вне его нет и добра. Озирис есть темный бог. Вот какие тайны доступны мемфисским жрецам! И Вароэс знает, что они им доступны. Первое свидание его с верховной коллегией должно состояться именно в подземном храме Сетха близ Мемфиса! А братья жрецы ничего не делают просто так! Все глубоко продумано, знаменательно, символично. По дипломатическим каналам удалось договориться, что глава халдейской коллегии посетит храм Сетха в ночь полнолуния. Без провожатых и тайно должен проникнуть он в подземное святилище, где его встретят верховные жрецы храмов страны Кемт. Только посвященный сможет отыскать туда дорогу. И это будет первым доказательством, что Вароэс именно тот, за кого он себя выдает, а не шпион ассирийского царя.
      Матросы натянули свитые из папируса канаты и прибавили парусов. Ветер благоприятствовал миссии Вароэса. Ласково поглаживая черную шелковистую бороду, всматривался он в колышущуюся синюю полосу, где небо падало в море. Ветер ласково шевелил белые одежды его и подымал перья сердитых орлов, которые, неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, гремели цепями. Сопротивляясь ветру, выпустили они ужасные когти свои, и на струганом кедре палубы остались глубокие светлые борозды. Вароэс всматривался в причудливый их рисунок и довольно улыбался.
      Добрый знак! Путешествие началось хорошо.
      И он вознес в душе своей хвалу единому богу, которого давно уже тайно исповедовали посвященные маги Халдеи:
      Ты един, о создатель всего сущего,
      И едино, о ты все свершающий, творенье твое...*
      _______________
      * Гимн Амону (Булакский папирус).
      Теплой ночью, когда круглая, как ассирийский щит, луна встала над рейдом, из портовой таверны вышел купец. Чуть пошатываясь, поднялся он на пригорок, откуда открывалось лежащее внизу полукружие черной воды. Луна разливала невесомое зеленовато-желтое масло свое, расплывавшееся бесчисленными блестками. И таяли эти ночные блестки, и жирно светились вновь. А воздуха над головой словно не было. Только ровное сияние, желтое и голубовато-серое одновременно. Наполненный светом провал и бездна из отполированного базальта под ногами. И неслышно носились летучие мыши. Плавно шарахались в сторону, падали и возвращались. И пепельно просвечивала луна сквозь натянутые перепонки. И стрекотали цикады. И пахло морем и выжженной белой травой.
      Отяжелевший купец уронил на грудь затуманенную голову, отчаянно затряс ею и, хватая руками пустоту, пошел обратно. Вот пересек он лунное пространство и пропал в тени лачуг. Синяя одежда его растворилась в ночи, и темь поглотила тяжелое хриплое дыхание.
      И свершилось превращение в невидимой той черноте. Развеялся хмель, и рассосалась тяжесть, даже годы, казалось, растаяли. Неслышно ступая, упругой походкой хорошо тренированного юноши купец прокрался мимо таверны. Прячась в тени, юркнул в узкую сонную улочку. Быстро пошел, будто заскользил, не касаясь земли, не оставляя следов и не подымая пыли.
      Когда проходил мимо цветущего, изливающегося в лунный воздух раскрытыми чашечками сада, тень его на миг упала на исполосованные решетками пятна света. Он быстро нащупал калитку и проник в зачарованный сад. Зашуршала невидимая змея в широких листьях, бородавчатая жаба тяжело прыгнула во влажные травы. Тихо заскрипел сырой толченый камень на дорожке.
      Как лунатик, с широко открытыми невидящими глазами, ведомый тайной силой какой-то, шел ночной гость через сад. И гады уступали ему дорогу, и ни разу не сбился он с пути, петляющего среди стволов и строений. Так попал он на пепельно-светлый открытый пустырь, где росли паутинно-серебристые сорные травы. И никто не увидел его там, и колючки не порвали его одежду.
      Уверенно и легко нашел он заброшенный старый колодец с развалившейся кладкой и сухим мохом, давно обращенным в труху. Сыростью и запахом высохшей тины пахнуло из черного провала. Не задумываясь, прыгнул он вниз. Тихо шурша, осыпалась кладка, забила крыльями, испуганно вырвалась из колодца заснувшая птица. Ощупью нашел он дверь в подземный ход. Застарелая паутина и высохшая слизь затянули ее. Может быть, умерли внуки тех, кто открывал эту дверь в последний раз. Но он очистил паутину рукой. Осторожно нащупал круглые металлические бляшки. Читая пальцами, выявил в беспорядочном расположении бляшек контур созвездия, жемчужиной которого считается путеводная Эсхмун. Поочередно надавил каждую звезду большим пальцем левой руки. И дверь отворилась. Бесшумно упала под ноги, и он прошел по ней, как по ковру. Только осыпались песчинки за ним и зашуршали потревоженные скорпионы.
      Он проник в галерею, высеченную в скальном грунте. Это был вход в лабиринт, поэтому приходилось ощупывать пальцами путеводные знаки на стенах. Он читал их легко и свободно. Не задумываясь, сворачивал в боковые коридоры, спускался по каменным лестницам в нижние ярусы. Так дошел он до новой двери и тоже большим пальцем левой руки нашел звезды Девы, зажженные богом Пенетером. Но на сей раз он не вступил на упавшую дверь, как на ковер. Ибо знал, что выбито на бронзовой двери изображение звездной богини Хатор, дугой обнаженного тела своего укрывающей вселенную. Он пал ниц и прижался, подобрав ноги, к холодному металлу. Дверь медленно начала опускаться, унося его в самые глубокие галереи подземелья.
      Внезапно желтый свет ударил в привыкшие к ночи глаза. Но гость не зажмурился. Он встал на ноги, коснулся переносицы, легко надавил на веки, и глаза его сразу привыкли к свету.
      - Аннаэль, Сахиэль, - шепнул ему на ухо кто-то.
      - Амабиэль, Абалидот, - ответил он и склонил голову.
      Стоял он перед высеченным в скале пилоном. Над входом - изображение крылатого шара с двумя уреями по бокам.
      - Что означает эта эмблема? - спросил голос.
      - Образ мира, витающего в пространстве, - ответил он.
      - А змеи?
      - Две змеи - две смерти. Кто выдаст великую тайну, умрет дважды: телом и духом.
      - Пройди, - сказал голос.
      Он вошел в темную, сужающуюся к потолку щель и проследовал мимо зажженных светильников. Боги Египта отрешенно глядели на него со стен. Двойные царские кадуцеи. Сложенные руки на груди. Зажатые в них знаки могущества и власти. Вечные, застывшие в полуулыбке глаза.
      Кончился узкий зал богов. Он остановился перед вырезанной в стене Изидой. К глазам ее был подведен тихий подземный ключ. Частыми слезинками сочились из них струйки и стекали в переполненную чашу согнутых ладоней ее.
      - Что есть слеза Изиды?
      - Источник жизни. Каждый разлив рождается из единой слезы ее.
      Он коснулся перстами переполненной истекающей чаши и прижал их, мокрые, к вискам.
      - Ашторет. Иштар, - тихо прошептал он.
      Источник иссяк. Глаза богини перестали изливать влагу. Тело ее раздвинулось, и гость боком прошел в образовавшуюся щель. В небольшом, ярко освещенном зале увидел он улыбающегося Тота из черного базальта и со зрачками из желтого янтаря. Но был мудрейший посланец богов не ибисоголовый, а в человеческом воплощении, с двойной короной на голове. В полуоткрытых каменных губах его чернело отверстие. Такое же виднелось и в левом ухе.
      Гость прижался щекой к подбородку бога и различил смутный шепот его.
      - Кто есть не знающие отдыха?
      - Планеты, - шепнул он в огромное каменное ухо. - Хор-сет, Хор-ка, Шебек, - и опять приник ухом к холодным устам.
      - Что есть земля?
      - Такая же планета, - одним дыханием ответил он.
      - Кто есть Тем?
      - Вселенная, Оболочка всего.
      - Что есть высшее чудо во вселенной?
      - Хор-ка, имеющий не только подвластные звезды, но и кольцо, которое иногда исчезает. Он обходит небо за тридцать лет.
      Он поклонился, прижав сложенные ладони к подбородку, и тихо попятился. Бог провожал его застывшей улыбкой. Но когда он повернулся, перед ним стояли жрецы. Было их трое, бритоголовых и загорелых, с золотыми пятнистыми шкурками на плечах. Стоявший посредине высокий аскет выступил вперед и приветствовал гостя секретным знаком посвященных.
      - Ты владеешь величайшими тайнами, и мы приветствуем тебя, о мудрый, в наших храмах.
      Гость поклонился и протянул жрецу блестящий талисман, падучей звездой сверкнувший в огне светильников.
      - Вот знак, к которому прикасаюсь в присутствии вашем. От имени верховного собрания вавилонских жрецов приветствую вас, о верховные жрецы... Имя твое - Нопри! - сказал он, не отводя взгляда от застывших зрачков жреца, от широкого белого шрама на загорелом лбу.
      Тот отступил назад, не коснувшись сверкающего пантакля.
      - Пойдем с нами, - пригласил он гостя широким взмахом руки. Подкрепи свои силы перед беседой после столь трудного пути.
      Они прошли в трапезную, где их ожидали циновки, сплетенные из высушенных душистых трав.
      Нопри представил гостю своих спутников.
      - Мернепта! - указал он на маленького смуглого жреца. - Жрец Амона, Правитель Дома войны*.
      _______________
      * Военный министр.
      Гость сразу распознал в Мернепте потомка гиксосов ассимилировавшихся завоевателей Египта.
      - Тогда ты - Яхмос, верховный жрец Сетха! - повернулся гость к полному, но удивительно подвижному человеку с добрыми, о чем-то скорбящими глазами.
      - Мудрость твоя велика, - вздохнул Яхмос.
      Младшие жрецы принесли блюда с яствами.
      Гость ополоснул руки в чаше с розовой водой и устремил отрешенный в молитве взгляд на восточный светильник.
      Яхмос достал из серебряной коробочки золотую ложку, изображавшую лежащую женщину с вытянутыми вперед руками, и, подцепив маслянистый шарик кифи, бросил его в огонь. Влажный белый дым рванулся к каменным сводам. Затрещал огонь, и благовонные пары стали медленно распространяться по трапезной. Тонкие подвижные ноздри гостя сразу же распознали лучший в мире абидосский кифи, состоящий из хиосского вина, изюма, можжевеловых ягод, мирры, инжира и меда.
      Откуда-то сверху послышались заунывные звуки бронзовых систров.
      - Накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого*... - часто забормотал Нопри, глотая слюну.
      _______________
      * Книга Мертвых, гл. CXXV.
      Гость понял, что жрецы, ожидая его, сильно проголодались, и оценил это.
      Подали жареный окорок газели, миски с вареной чечевицей, длинную маслянистую спаржу, редьку и лук. Потом принесли глиняные кувшины с издававшим кисловатый запах пенящимся пивом. Жрецы ели умеренно, не торопясь, ни единым мускулом не выдавая голода.
      Гость взял себе немного спаржи и сушеных фиников. Больше ни к чему не притронулся. Запил все простой водой. Отметил, что из всех троих только Нопри не ел мяса.
      Омыли руки в розовой воде. Молча дождались, пока младшие жрецы уберут остатки. Потом, когда музыка смолкла, Нопри спросил:
      - Что хотят передать нам старшие братья наши - халдейские жрецы?
      - Они послали меня склонить Высокий совет к миру с Ассирией.
      - Они или царь Издрубал? - ехидно усмехнулся Правитель Дома войны Мернепта.
      Гость вновь молча вынул сверкающий пантакль бесценного белого золота.
      - А почему ты не покажешь нам другой знак, достойный Вароэс, перстень Издрубала? - улыбка обнажила редкие желтые зубы Мернепты до самых десен.
      Вароэс не удивился, что Высокий совет уже пронюхал о тайной его миссии. Вполне естественно, что жрецы Кемта имели шпионов и в Ниневии и в Вавилоне. Шпионом мог быть даже капитан его собственного корабля.
      - Нет нужды, достойный Мернепта, - спокойно ответил он. - Перстень уполномочивает меня подписать договор, склонить вас к которому должно вот это, раскрывающее сердца, - кивнул он на пантакль. - Прозрите и увидите, что в сердце моем нет измены и коварства.
      - Значит, ты не отрицаешь, что тебя послал Издрубал? - не унимался Мернепта.
      - Не отрицаю, - холодно согласился Вароэс.
      - Объяснись, брат, - вмешался Нопри. - Мы не понимаем тебя.
      - Я выполняю волю Издрубала, но я не друг ему. Я выполняю волю Верховной коллегии Вавилона, которая идет вразрез с интересами Ассирии.
      - Мы не можем понять этого, - сухо сказал Нопри и отвернулся.
      - Сколько войска могут выставить ваши Номы? - спросил Вароэс.
      - Это интересует твоих богов или твоего царя? - искаженные в звериной улыбке губы Мернепты, казалось, никогда не закроются.
      Чтобы не смотреть на слизистую, усыпанную скользкими лиловыми пупырышками красноту их, Вароэс повернулся всем телом к Яхмосу, который отрешенно разглядывал свои ухоженные ногти, не принимая участия в беседе.
      - Я сам могу сказать вам это, - Вароэс будто и не слышал язвительного вопроса Мернепты. - От силы девяносто тысяч. Ну, еще царский корпус и греческие наемники. И не забудьте, что на границах страны Кум* не очень спокойно. При первой же вашей военной неудаче они выступят. И с этим вы хотите вести войну с Ассирией?
      _______________
      * Нубия.
      - Почему же Издрубал жаждет мира, если он так силен? - глаза Правителя Дома войны лихорадочно светились ненавистью.
      - Не хочет вести войну на два фронта. Сначала он завоюет Финикию, потом форсирует Нил, - все так же бесстрастно сказал Вароэс, будто речь шла о покупке масла.
      - Потом! - Мернепта вскочил с места и отшвырнул циновку ногой. - А мы не будем дожидаться этого "потом". Мы...
      - Успокойся, достойнейший! - возвысил голос Нопри, и на желтом пергаменте его щек обозначились желваки. - Говори, халдейский брат, кивнул он Вароэсу.
      Мернепта раздраженно взмахнул руками и снова опустился на циновку.
      - Нельзя напоить водой пески великой пустыни, - сказал Вароэс, наливая воду в стоявшую возле него чашу. - Можно подумать, что Сетх верховный бог ваш. Его жрец не проронил ни слова, но он единственный, кто понял меня.
      - Царь гиксосов Апопи избрал Сетха "своим господином и не поклонялся ни одному из прочих богов Египта", - не поднимая головы, пробормотал Яхмос. - Достойнейший Вароэс дает понять нам, - он резко вскинул вверх острый выдающийся вперед подбородок и, прищурившись, будто собирался пустить стрелу, уставился в глаза Нопри, - он дает нам понять, что если мы удержим от войны пер-о сейчас, то они, халдейские братья, обуздают Издрубала потом.
      - Интересно, как они сделают это? - брызнув слюной, фыркнул Мернепта.
      - Это их забота, - раздраженно бросил Нопри. - Почему ты хочешь удержать нас от войны, о Вароэс? Сначала Издрубал отнимет наши порты, потом и вовсе вытеснит нас с Верхнего моря*! А что мы будем делать без оловянных и серебряных рудников? Шутка ли - отнять такую жемчужину, как Финикия! Кто будет платить нам дань? Кто? Не лучше ли внезапно ударить по Ниневии? По крайней мере с нами будет превосходный финикийский флот. Массированный удар с юго-запада и одновременный морской десант. Как ты полагаешь, достойнейший Вароэс?
      _______________
      * Средиземное море.
      - Мы и вас освободим от власти Ассирии, - подал голос Мернепта.
      - Верно! - кивнул Нопри. - Вавилон вновь обретет независимость!
      - Не будет этого, - все так же спокойно ответил Вароэс и тихо погладил шелковистую бороду свою. - Звезды мешают вам начать войну с Ассирией и восстановить священный Вавилон.
      - Звезды? - в один голос переспросили Нопри и Мернепта, не скрывая своего удивления.
      Даже Яхмос улыбнулся. Говорить о звездах и прочих предзнаменованиях в узком жреческом кругу считалось дурным тоном.
      - Да, звезды, - Вароэс, казалось, ничего не заметил. - Звезды вашей страны. Ваше государство насквозь прогнило. Одно дуновение ветра - и нет его. Так было уже при пер-о Ксаиса, когда вторглись гиксосы. Они завоевали вас почти без единого выстрела. Странная молниеносная война. Здание разрушилось, поскольку не существовало связей между этажами. Кастовые границы создают нации в единой нации, а наводняющие страну рабы превращаются в опасный воспламеняющийся материал. Но вы ничему не научились с тех пор, ничего не поняли. В этой войне вы и сами погибнете и нам не вернете свободы. Если вы начнете боевые действия, когда войска Издрубала займут Тир и Сидон, черная Абзу* поглотит династии мудрости вашей и шаткий светоч культуры вавилонской заодно... Что же касается моих богов, достойнейший Правитель Дома войны, - Вароэс, который никогда ничего не забывал, перевел сжигающий взгляд свой на Мернепту, - то они и твои боги. Иштар не только ваша Изида, но и шумерийская Ианна. А было то задолго до пирамид.
      _______________
      * Бездна (др. вавилонск.).
      Уродливые губы Мернепты сами собой сомкнулись, и на него вновь можно было смотреть без отвращения.
      - Но не противоречишь ли ты сам себе, старший халдейский брат? осторожно начал Нопри. - Ведь, завоевав Финикию, Ассирия не только унизит нас в глазах подвластных народов, но и получит существенные военные преимущества. С такой Ассирией будет еще труднее совладать, даже... если звезды окажутся потом в благоприятном для нас расположении, - он не мог сдержать улыбку, грозовым отсветом промелькнувшую в углах жестких губ.
      - Я тоже хочу спросить тебя об этом, достойнейший, - тихо сказал Мернепта. - Как мы потом сумеем устоять перед Издрубалом?
      - Финикийский поход будет последним для Издрубала, - печально отозвался Вароэс.
      - Откуда ведомо это? - Мернепта попытался опять вскочить с места, но высушенная, как у мумии, коричневая рука Нопри удержала его.
      - Брат халдеянин знает, что говорит, - сквозь зубы процедил верховный жрец.
      - Пусть так, - согласился Мернепта, высвобождая плечо. - Но молодой наследник Издрубала - отважный воин с горячей кровью. Он поведет на нас ассирийские полчища.
      - Нет, - твердо сказал Вароэс. - Государство не может долго оставаться большим военным лагерем. Кроме традиции доблести, есть еще и традиция нравственности. Она важнее. Посему меркнет во времени звезда Ассирии. Она светится, падая за страшный горизонт. Крылья Лилит* сомкнутся над ней. Такому государству суждено пасть. Солдаты не могут править народами, как, впрочем, и жрецы... Особенно перевалившие за семидесятилетний рубеж.
      _______________
      * Богиня ночи (ассир.).
      Яхмос усмехнулся, но ничего не сказал. Мернепта непонимающе захлопал глазами.
      - Достойнейший Вароэс намекает на пер-о, имя его священно для нас, ибо есть он живой бог Амон, - разъяснил Нопри последние слова халдеянина. - Но пусть не беспокоится Вавилонская коллегия, живой бог занят возвышенными заботами. Он готовится слиться с Озирисом, а неприятные и мелкие обязанности целиком возложил на нас, недостойных.
      - Короче говоря, - вновь ухмыльнулся Яхмос, - наши мысли - это слова пер-о.
      - Целиком доверяюсь вам, братья, - склонил голову Вароэс. - Но доверьтесь и вы мне. Будущее сложится по слову моему. Не будет вам хлопот ни от Издрубала, ни от молодого царевича. Только не ввязывайтесь в войну. А там, лет через двадцать, а может, даже и десять, вы не только вернете себе Финикию, но и Вавилон возродите, обрушив дымящиеся стены Ниневии. Она падет, как пали когда-то вы или как падете теперь, если двинете флот к финикийским портам.
      - Ты запугиваешь нас, халдеянин? - с угрозой спросил Мернепта. - Или хочешь подкупить богатыми дарами своими?
      - Ну при чем тут это? - возмутился Нопри, также накануне получивший золото, каменья и благовония, привезенные на ассирийском корабле. Белый шрам его даже слегка порозовел.
      - Не надо смешивать политику с обычной дипломатической вежливостью, плутовато улыбаясь, поддержал его Яхмос.
      Мернепта ничего не ответил и, отодвинувшись в угол, ненавистно посверкивал оттуда глазками, которые унаследовал от далекого предка гиксоса.
      - Просто я хорошо умею читать звезды, достойнейший Правитель Дома войны, - равнодушно разъяснил Вароэс. - Ведь это мы, вавилоняне, и шумеры - учители наши - создали науку о движении звезд, нашли соответствия этих движений земным делам.
      - Хватит о науке! - Мернепта раздраженно хлопнул ладошкой о полированный камень пола. - Слишком умные стали вы в своем Вавилоне. Не ум нужен сейчас, а воля и сила!
      "То, что необходимо далее сделать, - это изменить наше воспитание. Сегодня мы страдаем от чрезмерного образования. Ценят лишь знания, но чрезмерные умники - враги действия. То, что нам необходимо, - это инстинкт и воля".
      (Запись в лабораторной тетради: "Выступление Гитлера 27.IV.1923 г. в мюнхенской пивной".)
      - Ум всегда нужен, - заметил Вароэс, не поворачиваясь все еще к Мернепте.
      - Думать - это привилегия немногих, - изрек Яхмос.
      - А что вы даете взамен остальным, многим? - Вароэс обвел взглядом молчавших жрецов. - Иерархия храмов ваших продумана блестяще. Но она кончается у колонн гиппостилей. А народу тоже нужно кое-что давать, кроме хлеба и красочных мистерий.
      - Что именно? - тонкой, словно вырезанной из сандалового дерева, рукой Нопри поглаживал чернокрапчатое золото шкуры. Ему было, видимо, жарко, но он не решался сбросить ее с плеча.
      - Игру. Подобную той, в которую играете вы.
      - Объяснись, достойнейший, - верховный жрец все же чуть приспустил шкуру. На загорелой костлявой груди его сверкнула золотая медаль Высокого совета.
      - Рядовой человек по натуре ребенок. Ему нужно играть кого-то не существующего на фоне обыденной жизни. Задача правителя, который хочет сохранить популярность, - дать простолюдину такую роль. Надо создать видимость, что он представляет собой нечто особенное, что он маленький пер-о или крохотный верховный жрец. А чтобы ему не наскучила игра, необходим занимательный ритуал. Причастность к высшим тайнам и сохранение этих тайн под страхом смерти. Смерть - критерий важности, мерило уникальности. Вы знаете это лучше меня. Ведь это строгая обрядность ваша, отточенный ритуал ваш привлекают юношей лучших семей в храмы. Создайте подобие такой же системы и для простого народа. Только тогда государство станет единым. У него появится общий костяк, который как бы, - Вароэс многозначительно поднял палец, - воздвигнется над глухими границами каст. Каждому надо втолковать, что он что-то собой представляет и может и должен гордиться собой. Но вы, знающие истинную цену всему, можете смеяться про себя над шутовской этой пляской. Творите героев из ничтожеств, вовлекайте их на круги мрачных и жестоких традиций! Только тогда вы сможете противостоять Ассирии, где нет ничего превыше солдатской доблести. И доблесть эта погубит страну, выхолостит изнутри, высосет духовные силы.
      Жрецы слушали как зачарованные. Даже Мернепта погасил ненависть в маленьких гиксосских глазах. Первым сбросил с себя наваждение слов халдеянина Яхмос.
      - Но ты сам говоришь, достойнейший, что Ассирия погибнет по причине, возвысившей ее, - кротко глядя на Вароэса, начал он. - А не произойдет ли с нами то же, когда эзотерическим кругом охватим мы малых сих?
      - Несомненно. Разве не знаете вы тайны двоичности, святые отцы? Всякое новое несет в самом себе источник собственной гибели. Но не собираетесь же вы жить двести лет? Лень и неразумие погубят вас завтра, война - сегодня, а последовав моему совету, вы оттянете закат свой на много лет. Ниневия же свершила свой цикл и летит на бронзовых остроперых крыльях Намтара*.
      ______________
      * Бог чумы (ассир.).
      - Это все философия! - презрительно протянул Мернепта. - Мы действительно не собираемся жить два века. Но и два десятилетия - слишком долгий срок для нас. А Финикию-то надо отдать сейчас! Больно мудро все это для меня. Я жрец и солдат и рассуждать привык ясно и кратко. Твоя наука, достойнейший, мне не по зубам. Прости, но я так и не понял, почему мы должны отдать порты на Верхнем море, оловянные рудники и богатейшие восточные рынки.
      - Это верно. Не будем отходить от конкретной политики, вавилонский брат, - поддержал Мернепту верховный жрец.
      - Я все время толковал вам о самой конкретной политике. - Вароэс ловким щелчком сбросил запутавшуюся в волосах крошку ячменной лепешки. Но вы заткнули воском уши свои. Не закрывайте хоть глаза, и я покажу вам, к чему приведет война... Мне нужен жрец, молодой и искренне верующий, легко поддающийся внушению.
      - У нас есть такой, - немного подумав, кивнул Нопри.
      - Хорошо. Тогда его глазами вы увидите плоды лености разума и равнодушия сердца.
      II
      Орфей хотел невозможного. Тень Эвридики явилась ему под мрачными сводами пещер Эллады. Но он не смог вывести ее к лучезарному сиянию дня. Одержимый безумной надеждой, он сел на финикийский корабль, который направлялся в Египет, чтобы обрести высшее знание, перед которым отступает смерть.
      Орфей сошел с корабля в мемфисском порту в месяце эпифи. Было время сбора фиг и винограда. Вода в Ниле упала на сорок пядей. Каналы высохли и источали зловоние. Горячий ветер пустыни припудривал серой пылью акации и оливы.
      После церемонии царского посвящения, происходившей в тайных святилищах, новый светоч пер-о показался перед народом. Он взошел на большой золоченый щит, который осторожно подняли с земли двенадцать носителей опахал. Двенадцать молодых жрецов уже несли по главной улице на шитых золотом подушках знаки верховной власти: царский скипетр с головою Овна, меч, лук и булаву. Солнце играло на бритых головах жрецов, лоснилось на желтых пантерьих шкурах, пронзительными стрелами срывалось с царских регалий.
      Шествие замыкали двор и жреческие коллегии, сопровождаемые посвященными в большие и малые мистерии.
      Белые тиары и усыпанные драгоценностями нагрудники верховных жрецов в блеске и пышности соперничали с одеяниями придворных щеголей. Сановники двора несли знаки Агнца, Овна, Льва, Лилии и Пчелы, медленно раскачивающиеся на чеканных цепях над многоцветной толпой.
      Орфей шел по узким кривым улочкам. Шум празднества становился все тише. Он знал, что с наступлением ночи тревога и безумие опустятся на город. По черной глади искусственных озер заскользят расцвеченные огнями барки с оркестрами и мечущимися в священном танце обнаженными танцовщицами. Раскроются двери вертепов, а хозяева таверн расстелют ковры прямо на улицах, чтобы каждый мог подставить глотку под бьющую из бурдюка тугую красную струю. Заклинатели змей, фокусники, глотатели огня, атлеты, танцовщицы и жрицы любви доведут накал страстей до неистовства.
      Скоро, скоро снизойдет на город душная, томительная ночь. Истомная, неутоляющая ночь.
      Орфей пересек оцепеневший город и вышел на широкую пальмовую аллею.
      От дельфийских жрецов он слышал о Книге Мертвых, таинственном свитке, который клали под голову мумии, перед тем как закрыть саркофаг. С жадным вниманием и затаенной дрожью слушал Орфей повествования о долгом странствии Ка* после смерти, об изнурительных страданиях в подземном огне и очищении астральной оболочки. В его воображении вставали картины дымящейся Леты. И словно сами собой слагались тогда лучшие строки его трагедии.
      _______________
      * Так древние египтяне называли душу.
      "...Когда я тело ее увидел, сжигаемое в погребальном огне, когда урна скрыла пепел ее и все исчезло, как следы на песке под пеной морской, я спросил тебя: где же ее душа? И ушел в невыразимом отчаянии с переполненной чашей непролившихся слез. Я тогда обошел всю Элладу. Я молил жрецов Самофракии вызвать душу ее, я искал эту душу в глубинах земли, среди лунных лесов, среди гор, освещенных звездами, но нигде не явилась ко мне Эвридика. Под конец я пришел к Трофонийской пещере.
      Через черную трещину я опустился до огненных рек. Мне жрецы рассказали, что здесь, под землей, люди часто приходят в экстаз и у них пробуждается тайное око. Приближение этого мига легко распознать в затрудненном и частом дыхании. Наступает удушье, и горло немеет, только хрип вырывается тенью растаявших слов. Одни отступают в испуге и возвращаются с полпути, другие упорствуют и умирают среди желтых паров голубыми огнями сжигаемой серы. Остальные же сходят с ума.
      Я дошел до конца. И увидел такое, что нельзя передать на людском языке. Я вернулся в пещеру и впал в летаргический сон. В этом мертвом, как черные воды, глухом нескончаемом сне и явилась ко мне Эвридика. Витала она в окруженье сияний, бледная и нежная, как лунный свет. И слова ее падали в душу мою, прямо в сердце, минуя оглохшие уши.
      Трижды хотел ее я поймать, и трижды она ускользала из моих объятий, неуловимая, как тень. Я сердцем услышал звук словно лопнувшей струны, и затем голос, слабый, как дуновение, грустный, как прощальное касание губ, прошептал: "Орфей!"
      И я проснулся".
      Дельфийские жрецы рассказывали Орфею о встрече Ка со злым кормчим, сидящим в лодке и глядящим всегда назад, и добрым кормчим, смотрящим прямо в глаза; о суде, где душа держит ответ перед сорока двумя земными судьями; о ее оправдании Тотом и вступлении в преображающее сияние Озириса.
      Орфей мучительно старался понять, какая истина прячется в этих рассказах, отделить высокую древнюю мудрость от мифа. "Озирис и Изида знают о том", - отвечали ему греческие жрецы. Кто же были эти боги, о которых жрецы упоминали, приложив к губам палец? Орфей чувствовал, что трепещущее пламя потустороннего мира сожжет его, если он не получит ответа. И он сел на финикийский корабль, идущий в Мемфис...