И в ответ на кощунственные слова эти грянул клановский гимн, который пели почему-то на мотив песенки "Со снежных гор Гренландии".
      Мы встречаемся, сердечно приветствуя друг друга,
      Здесь в нашей священной кложе,
      Чтобы вновь поклясться в верности нашему союзу
      Чистыми и храбрыми сердцами.
      Союз верных клансменов,
      Рыцарей Ку-клукс-клана!
      Мы будем вместе
      Навсегда, навсегда!
      - На колени, кандидаты! - повелел Маг.
      Нестройно они опустились в пыль. Чуть прибитая ночной сыростью, она липла к ногам, щекотала в горле и пахла чем-то далеким и милым, как детство. И была она глиной, из которой сотворилась плоть. Так легко, так хорошо возвращаться обратно. Назад к истокам. В первозданную глину. К первобытному зверю. Во тьму. В инстинкт.
      - Приносите ли вы клятву, что всегда будете верны богу, сыну его Иисусу Христу и догматам христианской религии?
      - Да! - все слаженней, все дружней отвечали неофиты.
      - Приносите ли вы торжественную клятву, что всегда будете высоко держать флаг и уважать конституцию Соединенных Штатов?
      - Приносим!
      - Верите ли вы в то, что наша страна - это страна Белых людей и должна оставаться всегда такой?
      - Верим!
      - Сделаете ли вы все, что в ваших силах, для поддержания принципов превосходства Белых и непорочности белых женщин?
      - Да!
      - Приносите ли вы торжественную клятву, что всегда будете верны клану и друг другу, что при любых обстоятельствах придете на помощь братьям-клансменам, за исключением убийства?
      - Клянемся!
      - Леди и джентльмены, все ли вы, принося перед этим Священным Алтарем четырехусловную клятву клансмена, клялись без всяких, даже мысленных, оговорок?
      - Да!
      - Ты! - внезапно закричал Маг. Глаза его остановились на Вольдемаре. - Встань и подойди к алтарю!..
      (Запись в лабораторной тетради: пересечение континуумов.)
      Как во сне прошел Вольдемар весь обряд неведомого посвящения. Он не знал, какие клятвы и на верность кому приносил. Не раздумывал над этим. Говорил и делал так, как подсказывали встретившие его здесь люди. Но теперь он очнулся от сна наяву и с удивлением осмотрелся кругом. Недоумевал, как попал сюда. Забыл вдруг, зачем тут находится. Он хорошо помнил, как только что расшифровывал тайное алхимическое сочинение в библиотеке Рэне. На сем память кончалась.
      Будто по ветру перенесла его нечистая сила в подземный храм.
      Смятение его было настолько заметно, что стоящий перед ним огненно-рыжий человек в черном испанском костюме пристально поглядел среди настороженной тишины на кавалера де Мирабо и тихо спросил:
      - Вы что, не расслышали?
      - Простите, сударь, но...
      - Называйте его "мессир", - услышал он чей-то гневный накаленный шепот. - Или "гроссмейстер"!
      - Какой-то внезапный провал в голове, мессир. Извините...
      Рыжий гроссмейстер ничего не ответил и отвернулся. Потом он подался назад и исчез между колонн.
      - Приступайте ко второму туру посвящения, - донеслось до кавалера де Мирабо.
      Словно по волшебству возле него оказались два пажа в коротких огненных плащах и крохотных шапочках с длинными тонкими перьями. Они подхватили его под руки и повели.
      Спертым сырым воздухом слегка повеяло в лицо.
      Вели его темными и запутанными коридорами. Все время предупреждали, когда нужно нагнуться, чтобы почти на четвереньках проползти по ослизлой каменной трубе. Потом забрезжил свет и вольнее стало дышать. Пажи проводили его до самого входа. Молча поклонились и оставили одного. Он вошел в длинный зал с двойной колоннадой по обе стороны. В овальных нишах между колонн горели светильники.
      Каждый шаг отдавался протяжным вздохом, нехотя замиравшим в каменных сводах. Полосатые тени ложились под ноги и сейчас же убегали во тьму. В конце зала колоннада плавно переходила в круглый неф. Стоял там крылатый козел со страшной мордой и бычьими, гневно раздутыми ноздрями. Между крутыми могучими рогами горел факел, и свет его собирался в серебряной пятилучевой звезде на лбу. Грудь у козла была человечья, женская, а живот, как у гада, чешуйчатый и зеленый. Правой рукой указывал он на висевший меж колонн белый рог месяца, левая, опущенная, уткнулась когтистым перстом в черный рог. Чресла чудовища были задрапированы огненной юбкой, спускавшейся до вывороченных колен. Твердо, уверенно стояли на земле козлиные ноги, попирали ее раздвоенными копытами. Черно-белые крылья почти целиком закрывали неф. Лишь между распущенных перьев проблескивали какие-то письмена, молнии и стрелы всевозможные, Нептунов трезубец и прочие символы темного могущества.
      Справа от козла стоял обвитый пифоном столб с золотым треугольником на вершине. От треугольника исходили колючие лучи, а внутри его словно застыло в вечном удивлении широко раскрытое око с зеленым зрачком. Слева же подымался на хвосте ушастый бронзовый змей. Как зачарованный глядел он на удивительного козла, и злой огонь переливался в его рубиновых глазах.
      Сразу догадался Вольдемар, что это и есть тот козлоногий Бафомет, о котором - кто и когда? - столько нашептывал ему по ночам. И сразу же сделалось нехорошо, точно сбылись самые худшие ожидания и предано все и потеряно безвозвратно.
      - Изида? - услышал он откуда-то условный пароль и, тихо вздохнув, отозвался, как учили:
      - Озирис!
      Тут же послышалось грустное, хватающее за душу пение. И густой дьяконский бас трижды протяжно возгласил:
      - Баал-Зебуб! Баал-Зебуб! Баал-Зебуб!
      И понял вдруг кавалер, что этот Баал-Зебуб вовсе не забытый халдейский демон, а попросту Вельзевул.
      И, словно подтверждая беспощадную догадку, бас перекрыл нежные переливы литургии:
      - Igne Natura Renovatur Integra*, - пропел он и тут же зачастил, повторяя аббревиатуру заклинания. - Inti, Inti, Inti!
      _______________
      * Огнем природа обновляется (латин.).
      - Inti, - печально отозвался хор.
      И узнал кавалер де Мирабо, что была это жуткая пародия на голгофскую надпись надкрестную "INRI". Тут все в нем оборвалось, силы покинули его, и сполз он бессильной грудой костей и сухожилий на пол, прямо к мерзким раздвоенным копытам. Хоть и не очень верил в бога, а невыносимо тошно стало, когда продал его дьяволу.
      Но Люцифер - тот же бог, а подземные капища его - та же церковь. Вместо пасхи - шабаш, вместо мессы - черная месса. Люцифериты ничем не хуже и не лучше отцов иезуитов, охраняющих веру Христову ножом да ядом, перед которым знаменитая aqua tofana Борджиа - просто рвотное зелье.
      Еще царствует Генрих III - последний из Валуа, а Генрих король Наваррский сидит в своем кукольном королевстве за кубком вина с какой-нибудь спелой огненной девкой. Но уже грядет вскормленный отцами иезуитами Равальяк, который вскочит на ступеньку кареты и раз, раз, еще раз... Даже не попытается бежать после, уверенный, что сделался вдруг невидимым. Но это потом, потом... А пока Генрих III воюет с лигистами. Распутывает козни Гизов. Опасается Беарнца. Бережется иезуитов. И не ведает, что войдут невидимо в Париж рыцари Розы и Креста, что в подземных храмах справляют дьявольские мистерии люцифериты - тайные последователи распущенного ордена Храма, смертельные враги католической церкви.
      И все они бьются за правое дело! Не останавливаются перед средствами, которые, как известно, оправдывают цель. А приглядеться - клубок шипящих змей. И не знаешь, какая из них хуже, опаснее. У каждой с загнутых иголок зубов стекает яд нетерпимости.
      Начался для кавалера де Мирабо третий тур посвящения. Пути назад не было. Дьяволопоклонники, впрочем, как и верные слуги божьи, не любят, когда разглашают их тайны. Мертвый не выдаст. Либо соучастник, либо труп.
      Святая служба, Орден иезуитов, кложа Ку-клукс-клана, черный орден СС, жреческие коллеги Древнего Египта, братья-люцифериты и пр. и пр. полностью сходились в том, что "мертвый не выдаст!" (Запись на полях лабораторной тетради.)
      Было Вольдемару де Мирабо от роду 22 года, и он не хотел становиться трупом. Надеялся, что потом как-нибудь сумеет развязаться с братьями во Люцифере. И не столько страшно было то, что проклинают бога они, а то, что дьявол их такой же мелочный и скучный мещанский бог, что гроссмейстер их так же непогрешим, как и папа.
      Гнусный замкнутый круг: налево пойдешь - в зловонное болото попадешь, направо пойдешь - в болото зловонное попадешь. Будь же самим собой, Homo sapiens, не сотвори себе кумира!
      Так думал кавалер де Мирабо, представ перед очередным кумиром. На сей раз то был сам Светозарный. Печальный ангел с прекрасным лицом, затененным гордым размахом крыл. Отлили его из чистого золота в тайных подземных мастерских. Сам Бенвенуто Челлини умер бы от зависти, узрев этот скорбный лик и смелый размах плеч, эти юношеские ноги и узкие бедра. Целомудренные ядовитые губы его. Византийские глаза со вставленными в них изумрудами.
      Вольдемар никак не мог припомнить, где он уже видел однажды и скорбный лик, и улыбку неповторимую, и незабвенные зеленые глаза. В правой руке Люцифер держал зажженный факел, и жаркие тени метались по его казавшемуся влажным от духоты лбу. Левая рука несла рог изобилия, рассыпавший округлые плоды и неизвестные причудливые цветы. Ногой князь тьмы попирал чудовище с тремя крокодильими головами. Одну оскаленную башку увенчивала королевская корона, другую - папская тиара, третья держала в остроклинных зубах обоюдоострый меч.
      Над всеми вознесся дьявол: над государством, церковью, армией! Какое могущество! Кому еще доступно оно?
      Одному только богу...
      И Вольдемар подивился тому, как никуда не может уйти человек от мелкой души своей, от нищенских своих устремлений. Бог создал человека по образу и подобию своему, и человек отплатил ему тем же.
      На плече Люцифера сидел гриф со сложенными крыльями и когтил античную ключицу падшего ангела. Над хищным клювом тоже сверкала корона, только железная, из нержавеющего железа, найденного в упавшем с неба камне. Плоская стена за статуей была затянута черным бархатом, на котором клубились серебряные облака, пронизанные зигзагами молний и стрелами лучей, идущих от зеленоглазого углом вверх треугольника. Знакомая уже и понятная символика. Только белый человеческий череп у ног Люцифера привлек особое внимание кавалера. Скорлупка, вмещавшая когда-то мозг, казалась крохотной и очень случайной у золотых великанских стоп, и Вольдемар подумал, что и он тоже выглядит пигмеем перед этим колоссом, вобравшим в себя почти всю добычу от крестовых походов. Плотью дьявола стало золото тамплиеров. Грустная ирония чувствовалась в том.
      От стены отделилась человеческая фигура. Вольдемар узнал коротышку гроссмейстера, черный испанский костюм его сливался с бархатом стены. Будто из ночи вышел рыжий.
      - Ни Адонаи, ни сын его не властны здесь над тобою! - важно сказал он, подходя к Вольдемару. - Ты взлетишь высоко во славу Светозарного и тайного ордена его. Знаешь ли ты, чей это череп?
      Вольдемар молча покачал головой.
      - Это Яков Молэ, сожженный вероломным королем и разбойником папой.
      - Яков Молэ! Как же сохранился тогда этот череп? - удивился Вольдемар, который уже хорошо знал историю тамплиеров, предшественников люциферитов.
      - Казнивший его палач был нашим человеком. Он позаботился, чтобы старый гроссмейстер умер легкой смертью, и уберег от огня его голову. Только бороду слегка опалило... А знаешь ли ты, что это за ниши в стенах? - спросил он и тут же сам ответил: - Здесь добровольно замуровали себя послушники. В каждой стене, кроме восточной, одиннадцать камер. Одиннадцать - священное число. Всего тридцать три камеры, - и он улыбнулся с гордостью коллекционера.
      - А почему их нет на восточной стене?
      - Восток пока принадлежит ему, - сухо ответил гроссмейстер, и Вольдемар догадался, что рыжий имеет в виду библейского бога.
      - Когда Светозарный окончательно победит небесное воинство, мы завоюем и Восток, - продолжал коротышка гроссмейстер, взяв Вольдемара за руку. - И тебе предначертана судьба исполнить волю самого Светозарного.
      - Мне?! - Вольдемар почувствовал, что спина его отчаянно холодеет. Мне?!
      - Тебе, - тихо и твердо сказал гроссмейстер. - Прежде чем схватиться в открытую с иезуитским тайным воинством генерала Игнатия Лойолы, мы должны сокрушить тех, кто были нашими единомышленниками, а теперь пошли по неверному пути. Сегодня они главные враги наши. Это розенкрейцеры. В основу их политики положена идея самосовершенствования и невмешательства. Это чуждо нам и вредно для нашего дела. Вот почему мы должны сперва навести порядок в собственном доме, очистить свои ряды от инакомыслящих, а уж потом ударить по основному врагу - церкви.
      А Вольдемар подумал вдруг, что примерно так же рассуждают правоверные католики. Сначала им нужно перерезать гугенотов и сжечь альбигойцев, а уж потом они будут воевать с врагами Христовой веры вообще. Поэтому папа готов заключить союз даже с турецким султаном, только бы искоренить по всему миру реформистскую веру. Реформисты, наверное, придерживаются такого же образа мыслей. Нет врага ненавистнее, чем вчерашний друг и брат. Так было, так есть и...
      Ну кто может знать, что будет потом? Астрологи и хироманты часто ошибаются. Но пока человеческая природа остается той же, предсказания их будут сбываться. Обращайся к человеческой ограниченности, и ты никогда не промахнешься...
      "Принцип № 18. Необходимо выделять объекты для ненависти. Толпа труслива, невежественна, завистлива и продажна".
      (Запись в лабораторной тетради: "19 главных принципов Геббельса". Флюктуация.)
      - Чего же вы ждете от меня? - опустив голову, спросил Вольдемар. Что я могу? И что должен сделать?
      - Добыть философский камень и завалить наши тайные храмы золотом, прошептал гроссмейстер. Рыжие волосы его разметались. Кровавое пламя окрасило выпученные белки. - Золото - это власть над миром, над душами людей! Источник грядущей победы!
      - Но почему именно я? Почему? - в невыразимой тоске Вольдемар прижал руки к груди. - Я только начал заниматься луллиевым искусством. Сколько есть других, куда более изощренных и мудрых мастеров!
      - Выбор пал на тебя. Нам удалось открыть важнейшую тайну розенкрейцеров. Только ты можешь это сделать.
      - Но я же не нашел еще пути! Мне нужно расшифровать столько манускриптов...
      - Пойдем со мной, - властно остановил его гроссмейстер и беглым ласкающим прикосновением повел рукой по золотому колену Люцифера.
      Статуя повернулась, и перед ними открылся узкий лаз. В черноте его поблескивали медные прутья лестницы. Вольдемар медленно и осторожно стал спускаться вслед за рыжим карликом.
      Лестница кончилась, и он остановился в полной темноте, не решаясь выпустить из рук перила. Но вот послышалось какое-то шипение, как будто сунули в воду раскаленное железо, и в руках гроссмейстера разгорелся факел.
      Находились они внутри черного шара, облицованного чем-то вроде застывшей смолы. Сверху свисала толстая медная труба, обрывавшаяся над укрепленной в полу медной тарелкой. Металл исполосовали разноцветные потеки, которые обычно оставляет сильный жар. Тарелку подковой окружали пятнадцать железных кресел. Центральное кресло немного возвышалось над остальными.
      - Одно из них твое, - сказал гроссмейстер, втыкая факел в треножник. - Это самая тайная комната наша. Зал Совершеннейшего треугольника. Здесь собираются командоры ордена. Все вместе мы создаем магическую цепь. Единая воля крепнет, устремляется в астрал и творит величайшие деяния. Ты должен знать, что людская мысль порождает астральных существ - эгрегоров. Так как мысли отдельно взятых людей хаотичны и противоречивы, то родившиеся эгрегоры взаимно ослабляют и погашают друг друга. Иное дело, когда эгрегор создается магической цепью. Он получается таким же могущественным, как джинны Востока. Вот почему нет пределов нашему знанию и власти... Недавно один из командоров отправился в вечное пламя, и мы хотим, чтобы ты занял здесь его место.
      "Зачем же вы ждете от меня золота? - подумал Вольдемар. - Заставьте своего эгрегора выплавлять его в алхимическом горне. Здесь что-то очень непонятно..."
      Но мысль вдруг куда-то ускользнула, пропала. Сознание заволокло, и кто-то вновь, как уже было однажды, стал разворачивать перед ним панораму знакомых образов. И опять он услышал те же слова: "Заговор. Франция. Злодейство". Увидел себя, прижатого к шершавому дубу, медленно сползающего на траву. И того, другого, увидел, раскинувшего руки, бездыханного.
      - Нам известно, что ты скептик по примеру моднейших философских школ, - гроссмейстер опустил ему на плечи полудетские ручки. - Но поверь, что людская мысль способна вершить чудеса. Если бы не было богов, люди сами сотворили бы их. Понимаешь? А может, так оно и было... Я делюсь с тобой сокровенными мыслями, и ты не должен их никому поверять. Так вот, вера людская творит и питает богов. Когда маги Юлиана Отступника вызвали олимпийцев, тот был поражен чахлым, измученным видом Афины. Зевса и прочих небожителей. Им не хватало веры, и они умирали. Теперь никто не верит в них больше, и потому их уже не существует... Олимп вымер, как голодная деревня. Другое дело - Адонаи и сын его. Они, как вампиры, пьют людскую веру. А живительная энергия эта нужна другому, достойному ее.
      "Если так, - подумал кавалер де Мирабо, - то Светозарный ваш тоже создан людским воображением... А ты вовсе и не веришь в него, рыжий карлик. Чего же хочешь тогда от меня?"
      Гроссмейстер приблизил к нему свое лицо, будто хотел заглянуть прямо в мозг, и прошептал:
      - Я говорю тебе так, потому что у меня нет от тебя тайн. Ты можешь сомневаться, можешь не доверять мне. Но я не поп - прожигатель жизни, который ухватил синекуру, не веруя в своего бога. Я молюсь Люциферу, ибо знаю, что он есть. Я видел его! Вот, - он резко простер руку к медной трубе, - путь, по которому он иногда слетает на наши мистерии вместе с небесным огнем. И тот, кого поразит на этом медном жертвеннике молния, улетит вместе с ним. Это его избранник, сподобившийся благодати!
      Вольдемару тут же припомнился загадочный медный шпиль на единственной колокольне разрушенного аббатства. Клубящиеся грозовые тучи и молнии, которые словно ходят по кругу над этим шпилем.
      "Так вот куда убегают ветвистые ослепительные искры!"
      - Мы умеем производить экстеризацию, - доверительно нашептывал между тем гроссмейстер, - выход сознания в астральном теле. Ты сам убедишься в существовании астрала и влиянии на него человеческих мыслей. Разве не видел ты чудесного искусства командора нашего ордена и твоего брата Рэне? Кто лучше всего способен производить энвольтование? Этот магический заговор, способный убить человека на расстоянии?
      - Но это же колдовство, черная магия!
      - Ну и что? Разве все это не есть воздействие на астрал? Как ты думаешь, зачем Рэне вбивает в дверь заговоренный гвоздь, сжигает мертвую жабу, проводит опыты над волосами и одеждой намеченного лица или, изготовив из воска куклу, окрещивает ее избранным именем и пронзает потом раскаленной иглой?.. О, во всем этом есть громадный смысл! Так устанавливается контакт между магом и его жертвой через астрал, так концентрируется воля мага, которая поражает подобно молнии... Теперь пойдем отсюда. Тебя ожидает четвертый и последний тур посвящения. После мистерий я открою тебе все.
      Гроссмейстер вынул факел и осветил кавалеру де Мирабо путь к лестнице...
      Люцифериты взялись за руки и живой цепью окружили треножник. Гроссмейстер бросил в огонь щепотку соли. Пламя окрасилось в желтый цвет и, рассыпая искры, взлетело к потолку. Потом огонь пожрал ладан, белую смолу и камфору. Стало труднее дышать. Кольцо люциферитов тихо поплыло против хода солнца. Кавалер де Мирабо на коленях стоял перед огнем. Мимо мелькали блестящие пряжки, золотые цепи, парчовые перевязи.
      Тридцать три раза ударил жезлом великий мастер о треножник, и каждый удар стоном отзывался вокруг.
      - Во имя Молоха, Астарота, Баал-Зебуба и Люцифера! - провозгласил рыжий с последним ударом, и колесо остановилось.
      - Мы составили магическую цепь! - закричали люцифериты.
      И нездешний голос спросил их из подземелья:
      - В силу какого закона?
      - Звезды говорят между собою. Душа солнц отвечает на вздох цветов, цепи гармонии ставят в сообщение между собой все существа в природе! прокричал гроссмейстер.
      - Хараб! Кетер-Малхут, - глухо отозвалась земля.
      Пламя зашаталось и само собой вдруг окрасилось в ярко-зеленый цвет. Только медные соли могли изменить так огонь, но Вольдемар не видел, чтобы гроссмейстер бросил что-нибудь на треножник.
      Рыжего коротышку трудно было узнать. Он метался вокруг коленопреклоненного кавалера, хрипло выкрикивал незнакомые слова, выписывая жезлом в воздухе магические фигуры. Вдруг резко остановился и начертил на полу Заклинание четырех.
      Пламя сделалось ядовито-малиновым. Лишь истолченные в порошок морские раковины давали такой огонь. Но и теперь гроссмейстер ничего не сыпал в него. Он пронесся вокруг Вольдемара, заключив его в замкнутую фигуру. Стальной жезл скрежетал по шершавым плитам. Яростным взмахом руки гроссмейстер вписал в окружность звезду Соломона. Талисман, Пантакль, выражающий гармонию мира, единство высших и низших сфер, Союз огня и воды, символ мудрости и познания высших тайн.
      И пламя погасло.
      - Услышь главное слово, заключающее все тайны, - шепнул кто-то на ухо кавалеру. - Имя Неизреченного. И-е-о-е!
      Гулкий гром прокатился по каменным галереям, и пламя на треножнике само собой погасло.
      - Ни Адонаи, ни сын его не властны над тобой ни в той, ни в этой жизни! - радостно прокричал гроссмейстер. - Встань!
      Но каменная плита под кавалером де Мирабо исчезла, и он полетел в черное подземелье.
      - Светозарный принял тебя, - услышал Вольдемар знакомый голос, тщетно стараясь выкарабкаться из сухого душистого сена.
      - Слушай же! Настало время открыть тебе тайну. - И тут он узнал Рэне.
      Ручеек слов журчал тихо и вкрадчиво. Переходы свершались внезапно. Оглушенная, ослепленная, зачарованная душа кавалера была беззащитна.
      - Слушай же! Мы расшифровали писания Зосимы и Альбрехта Больштедтского. Не нужно тебе годами корпеть над темными, запутанными текстами. Все уже сделано. Тебя ждет работа. В агатовой ступе приготовишь смесь из трех чудесных ингредиентов. Возьмешь девять частей руды, из которой рождаются железо, мышьяк и сурьма, одну часть ртути и одну часть кислоты лимона. Все это надлежит измельчать и перемешивать столько дней, сколько созревает младенец в чреве матери. Далее нагреешь смесь в тигле. От полной луны до ущербного серпа будешь медленно и равномерно усиливать огонь. Потом дай остыть до нового полнолуния. Отрази в зеркале лунный луч и направь его на дно охлажденного тигля. Влей туда кислоту, пусть она растворит все без остатка. Выпари раствор и вновь раствори в кислоте, что останется. 6666 раз повтори это действо. После добавишь кислящий поташ и вновь подвергнешь остаток огню. Так будет до тех пор, пока не увидишь в расплаве кристаллы, сросшиеся в виде звезды. Тогда немедля очисти тигель и помести смесь в сосуд без воздуха и сырости до первых дней весны. Весной перемести ее в реторту горного хрусталя, которую затем откачай и запечатай по всем правилам герметической науки. И начинай медленно-медленно разогревать. Раскали ее добела, но не доведи до взрыва! Только тогда получишь эссенцию, или флюид, именуемый вороньим крылом. Сквозь хрусталь ты сам увидишь, как в иссиня-черной жидкости созреет алхимическое яйцо. Помни, медленно нагревай! Годы и годы уйдут на это... Когда созреет яйцо, перенеси сосуд в темноту и там распечатай его. Жидкость будет светиться синим-синим и чуточку белым. На воздухе она станет твердеть и расслаиваться, как пластинки слюды. То будут не существующие в природе элементы. Не только они драгоценны, но и невзрачный аморфный остаток. Собери его в чистый-пречистый сосуд и налей туда трижды перегнанной воды. У тебя образуется эликсир вечной молодости. Элементы же вновь измельчи и смешай в ступе, добавь туда шесть веществ, о которых упоминается в "Золотом трактате" Лансиоро. 3333 раза требуется нагреть и охладить эту смесь. Зато в конце ты получишь металл, свойства которого чудесны. Он без всякого нагревания растворяется в стекле, окрашивает его в любые цвета и заставляет светиться в темноте, как фосфор. Растертый в порошок, он не имеет цены. Он совершает трансмутации металлов и служит вечным источником энергии. Это и есть философский камень. На этом закончится твое Великое Делание. В момент, когда приготовишь философский камень, ты сам испытаешь неведомые благотворные превращения. Станешь высшим существом. Продлишь свой век. Обретешь сверхчеловеческий разум. Ты вознесешься на первую ступень лестницы, ведущей к Абсолюту. Никто не сможет сказать тебе, что лежит за ней. Это тайна, недоступная простым смертным. Но перед тобой покрывало Изиды падет!
      Рэне взял его за руку и повел в зал Облачений. Там кавалера де Мирабо закутали в звездную темно-синюю мантию командора и сунули в руки остро отточенный серповидный нож, которым надлежало совершить жертвоприношение. Лунатическим шагом, с бессмысленно блуждающей улыбкой прошел он к алтарю Люцифера. Золотой колосс улыбался ему чарующей скорбной улыбкой. Пламя факелов прыгало в зеленых глазах его. У жертвенника был уже привязан большой белый баран. Животное словно знало, что ему предстоит. Баран обреченно блеял и нервно переступал напряженными ногами. Пол вокруг него был усыпан темно-зелеными шариками.
      Кавалер де Мирабо неумело нанес удар, потом несколько раз слепо ткнул острие в содрогающееся теплое тело и попятился от жертвенника, забрызганный кровью. Владыка ада насмешливо улыбался ему.
      - Теперь ты можешь начать свой путь, - услышал он знакомый вкрадчивый голос. - Но прежде пройди в зал Совершенного Треугольника, где собираются командоры. Да, еще одно, ты забыл произнести проклятие Адонаи.
      Он не помнил, что делал и что говорил потом. Его обрекли на годы затворничества, обещая взамен призрачное могущество и сомнительное продление жизни. Тупо и безвольно свершал он все, что ему шептали на ухо. И сам не мог понять, почему он делает так.
      Рэне велел ему извлечь мозг из головы жертвенного барана, который следовало использовать в Великом Делании для получения необходимой кровяной соли.
      - Ты найдешь голову в зале Совершенного Треугольника на троне Люцифера.
      Алые пажи проводили его только до медной лестницы. Молча раскланялись и пропали. Дальше они не смели идти. Он спустился в темноту, нащупал факел и сунул его в глиняный сосуд с кислотой. Факел зашипел и разгорелся колючими бенгальскими искрами. На медной тарелке под медной трубой, по которой с неба сбегают молнии, лежало что-то белое и розовое.
      "В основу морального воспитания в отрядах СС было положено соучастие в преступлении. Все начиналось с клятвы крови, которую юноша приносил еще в Гитлерюгенд. Постепенно он приобщался к более серьезным акциям, которые круговой порукой связывали всех участников".
      (Запись в лабораторной тетради: "Из показаний оберштурмбаннфюрера СС Зиберта на Нюрнбергских процессах". Флюктуация.)
      Мы идем, чеканя шаг,
      Пыль Европы у нас под ногами.
      Ветер битвы свистит в ушах,
      Кровь и ненависть, кровь и пламя.
      (Флюктуация.)
      На медной тарелке мирно спал в белой пене кружев ребенок. Резкий ветер сорвал мутную завесу с глаз кавалера де Мирабо. Сознание его прояснилось. Воля проснулась и окрепла. Он отшвырнул нож, схватил ребенка и бережно укутал его мантией.
      С оглушительным треском вылетела из трубы ослепительная розовая искра.
      Вы свершаете в храмах своих служение единому богу. Он
      солнце и свет, животворное тепло и обильный разлив на полях, но
      придет день и солнце вновь унесет в подземные храмы.
      Красноголовому богу зла станут поклоняться потомки ваши. Не
      Озирису, а Сетху совершат они воскурения и принесут жертвы.
      Сегодня вы приносите в жертву чудовищной Тиамат разум, а завтра
      детей ваших положите на алтарь. Так я говорю вам, халдейский маг
      ВАРОЭС.
      ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      БЕЛЫЕ БАЛАХОНЫ
      Мирчерт расстегнул портфель и достал оттуда свой балахон. Мелькнул белый крест в черном круге нагрудной нашивки. Краем глаза Мирчерт увидел, как перекосилось в зеркальце лицо шофера-негра.
      Машина с визгом прижалась к тротуару. Мотор взревел, и стук его оборвался.
      - Не дури, парень, - усмехнулся Мирчерт. - Тебя я не трону. Поезжай дальше.
      Но таксист вобрал голову в плечи и приник к рулевому колесу.
      - Ты слышал, что я сказал? - Мирчерт приподнялся и потрепал шофера по плечу. - Не заставляй меня повторять. Поезжай, и ничего с тобой не случится.
      Таксист включил зажигание и осторожно тронул оранжевый "фордик" с места. Он так и не разогнулся и ехал медленно-медленно (стрелка спидометра болталась между 20 и 40), будто ожидал удара в спину. Казалось, уши его переместились ближе к затылку, так прислушивался он к шорохам на заднем сиденье.
      Мирчерт надевал балахон.
      - Ты смотри на дорогу, а не в зеркальце, - сказал он, расправляя складки на рукавах. - И скорость прибавь.
      Таксист судорожно переключил передачи и резко увеличил газ. Шестерни заворчали, и машину бросило вперед. Ярко раскрашенная бензоколонка в одно мгновение пронеслась мимо. Войлочные стволы пальм замелькали быстрее, гася и вновь зажигая пыльное закатное солнце.
      В балахоне было довольно душно. Мирчерт приспустил стекло и вдохнул тугую струю ветра. Пахнуло размягченным асфальтом и апельсинами.
      Они вылетели из городка и на скорости 100 миль понеслись к Атланте. Мирчерт накрыл портфель полой балахона и осторожно, чтобы опять не напугать негра, достал автоматический пистолет 32-го калибра. Сунул его в задний карман брюк. Хотя патронов в пистолете не было, он мог здорово пригодиться. Чем шире уставившееся в переносицу черное дуло, тем солидней оно выглядит. Это всегда способствует взаимопониманию.
      По обе стороны шоссе лежали хлопковые и табачные плантации. Пестрые, четко очерченные квадраты возделанных земель уходили до лиловой линии горизонта.
      Слепящие блики срывались с бегущих навстречу пестрых рекламных щитов. Мирчерт нашарил измятую пачку "Кэмэл" и губами вытащил согнувшуюся сигарету. От щелчка зажигалки таксист вздрогнул. Стрелка на спидометре плавно подъехала к 110.