- Одним словом, кашалот. Тильки он, чертяка, в кабеле запутався. Да ще как! Одна петля вокруг хвоста, другая плавник опутала, а в пасти у него целая бухта. Ей богу! Нижняя челюсть так в два витка опутана. Видно, он брыкався, бедалага, его аж в дугу согнуло. От морды до хвоста кабель, шо твоя струна, натянут. Як тильки не разорвався.:
      Кто-то из матросов подзадоривает рассказчика:
      - Да, врешь ты все, Кубарик! Выловили дохлого кашалота, и пока прибуксировали на корабль, целую историю сочинили.
      - Ясно, врешь! - смеются остальные, хотя знают, что Кубарик рассказывает все как было на самом деле.
      Кубарик не обижается. Он призывает в свидетели Васю и еще двоих матросов, даже приглашает сесть в шлюпку и поплыть к кабелю: .
      - Вы только гляньте, як вин кабель покусав, проклятыйвся ж изоляция попорчена. Кашалот - вин не кит, у него зубы будь здоров.
      Внезапно матросы расступаются и пропускают высокого человека в зюйдвестке. Это капитан, Мартин Августович Лиепень.
      - А ведь Никуля прав, - говорит он, посасывая пустую трубку. - Кашалоты часто запутываются в кабелях. Еще в молодости я читал книжку одного американского геолога. Там он приводит десятки подобных случаев. Причем интересно, что почти все животные запутывались именно так, как нам сейчас, рассказал Никуля: нижней челюстью. И всегда кабель сильно бывает запутан и несет следы зубов. Только однажды кит сумел совсем разорвать кабель...
      - А зачем они это делают, Мартин Августович? - раздался чей-то голос.
      Капитан рассмеялся:
      - А кто их знает. Ученые считают, что животные сами нападают на кабель. Пытаются его порвать, утянуть куда-нибудь и неизбежно запутываются. Бедный кашалот и бьется, и рвется, а освободиться не может. Так и умирает от удушья, не имея возможности всплыть на поверхность.
      - Наверное, кашалот принимает кабель за гигантского кальмара! - неожиданно для себя выпалил Гоша.
      - Почему ты так думаешь? - повернулся к нему капитан.
      Гоша покраснел, смутился, но все-таки выдавил из себя:
      - Я вот в книжке читал, что бывают гигантские кальмары. Метров в тридцать, а может, и сверх того. А кашалоты, они всегда кальмарами питаются. Мне еще дед, китобой, рассказывал, что в желудках кашалотов полным-полно кальмарьих клювов непереваренных.
      Все с любопытством глядели на Гошку.
      Капитан улыбнулся и точно про себя тихо сказал:
      - Да, это правда. Мелких головоногих кашалот жрет. А вот с гигантскими кальмарами... Тут, кто его знает... Неизвестно, кто из них жертва, а кто охотник.
      Может быть, и прошел бы этот случай бесследно для Гошки, не заговори он тогда о кальмарах.
      Назавтра Гошку вызвал к себе капитан. Гошка с любопытством и робостью оглядывался по сторонам, сидя на стуле в маленькой чистенькой каюте. Все было здесь к месту, ничего лишнего. Аккуратная кровать под верблюжьим одеялом, рукомойник, крохотный письменный стол. По стенам висели приборы, полка с книгами, увеличенная фотография некрасивой задумчивой женщины.
      Капитан не курил. Врачи запретили строго-настрого. Зато с трубкой не расставался. Вот и сейчас он молча разглядывает Гошу и посасывает пустую трубку.
      - Это хорошо, - без всякого предисловия начал капитаи, что ты книжки читаешь. Еще лучше, что помнишь прочитанное. И совсем хорошо, что думать умеешь, предполагать. У тебя какое образование?
      - Десять классов закончил.
      - А дальше что не пошел?
      - А хлеб зарабатывать надо. Мать уже старая стала.
      - Да-а... Вернемся из плавания, на заочный подавай. Мы тебе все здесь поможем. Кто чего знает...
      - Спасибо, Мартин Августович. Только я пока об институте не думаю. Мне и так, матросом, хорошо. Да и специальность-то я себе не выбрал. В институт связи, что ли? Все-таки к кабелям отношение имеет.
      - Институт связи - это неплохо. Но так судьбу не выбипают, вернее, не делают судьбу. Что дело свое любишь - это хорошо. Но не значит, что других дел на свете нет. Нужно тем заниматься и там работать, где больше всего пользы принести сможешь, где себя полнее отдашь... Выразишь, что ли... Говорят, при коммунизме не будет так, что у человека на всю жизнь одна профессия. Ведь великое счастье иметь возможность изредка переключаться на другое дело. Есть люди однолюбы в смысле работы, есть универсалы. Но и тех и других не так уж много. В основном у человека бывает желание проявить себя на двух-трех поприщах. Ну, дело не в этом. Я, например, биологом стать мечтал. Да не получилось...
      - Почему не получилось, Мартин Августович?
      - Не такая у нас в Латвии тогда жизнь была, чтобы выбирать мог. Пришлось матросом наняться, кочегаром, точнее. Поплавал по морю немало... За то жизнь благодарю.
      - Ну, а потом?
      - А что потом! Потом стар стал. Жизнь менять поздно показалось. Да и привычка. Куда я от моря уйду? Ты вот - другое дело. У тебя все возможности есть.
      - Я понимаю.
      - Ну, то-то. Я вчера, понимаешь, в тебе себя увидал, Прежнего, конечно... Плавал я в ту пору боцманом на чилийской "Розамунде". Как и сейчас, только было это далеко от' сюда, в Южном полушарии, мы вытянули поврежденный китом кабель. И меня тогда, как громом, поразило. И знаешь, что?
      Гошка, как завороженный, покачал головой, не спуская взгляда с капитана.
      - Я, понимаешь, - продолжал капитан, - водолазом долго работал, может, поэтому у меня и мысль эта родилась... Одним словом, удивился я очень. Удивился, как кит такое давление выдерживает. Ты понимаешь, что получается? Здесь вот глубины свыше 1400. а кашалот в кабеле запутался! Тогда тоже, помню, мы кабель с 1700 подняли. Недавно совсем, в 1951-м, в августе, читал, чинили кабель Лиссабон-Малага наглубине 2200 метров - и тоже... Что ты думаешь? Подняли токусанный кашалотом кабель, на котором болталось полусгнившее мясо. А ведь на глубине в 2000 мертов давление 200 атмосфер. Ты только вообрази себе: 200 килограммов на каждый квадратный сантиметр поверхности.
      Я тогда, ой, как горько пожалел, что нет у меня такой возможности, чтоб засесть за книги. Поучиться, поработать в лабораториях. Эх, да что там говорить! Ведь ни одно из млекопитающих не встречается в своей жизни с такими страшными давлениями. Кажется, в лепешку должно расплющить. Так нет же. Плавает кит у самого дна, да еще кабель покусывал. Ох, до чего же хотелось мне узнать тогда, как это организм кита приспособился к резким переменам давления. Я ведь водолазом был. Кому, как не мне, знать, что такое есть вещь перемена давления!..
      "Сейчас я могу сказать вам, дорогой Мартин Августович, как приспособился к большим глубинам организм кита", - подумал Кавергин.
      Воспоминания увлекли его. Он припомнил недавно состоявшийся ученый совет Института океанологии, где eму пришлось делать доклад о перспективах овладения большими глубинами океана.
      Большой конференц-зал, отделанный под мореный дуб, внимательные лица ученых, лысины, солидный блеск очков, бороды "морских волков". И его собственный голос, гулко звучавший в притихшем зале:
      - Подводя итоги, мы можем сослаться на мнение, которого придерживается подавляющее большинство исследователей. Считается, что внутренние органы кита во время ныряния оказываются каким-то образом защищенными от давления окружающей среды. По крайней мере, давление, передаваемое на внутренние органы, не превышает нескольких атмосфер... Но это не так.
      Да, это широко распространенное мнение неверно. Хотя в самом деле, трудно представить себе, чтобы мягкие мускульные ткани, допустим даже в состоянии самого сильного напряжения, смогли противостоять давлению, превышающее сотни атмосфер. Даже стальная обшивка подводных лодок не может противостоять такому давлению. Поэтому и лодки, и водолазы в тяжелых скафандрах довольствуются глубинами, не превышающими трехсот метров.
      Не может быть сомнений, что кровь в поверхностных сосудах кожи или ротовой полости находится под давлением, равным гидростатическому. Но по закону сообщающихся сосудов такое же давление должно установиться во всей системе, в том числе и во внутренних органах животного.
      Кроме того, не следует забывать, что кашалот - на глубине многих сотен метров. Надеюсь, это никто не станет оспаривать?
      - М-да...
      - Так вот, значит, давление в его желудке тоже должно быть равно гидростатическому. Иначе нельзя. Иначе каждая проглоченная рыба, каждый самый крохотный кальмар разорвутся в желудке, как граната.
      Все это свидетельствует о том, что во время ныряния во всех органах животного создается давление, равное гидростатическому. Оно как бы пронизывает все тело. Следовательно, и речи не может быть о какой-то защищенности кашалота от давления среды...
      "Шокальский" сильно качнуло. Кавергин ухватился за поручни мостика. По палубе торопливо просеменил начальник геофизической группы Кравцов. Вскоре на мостик поднялся капитан. Мартин Августович был встревожен. Не глядя на Кавергина, он сказал:
      - Зафиксирован подводный взрыв. Связь с батискафом потеряна.
      Сколько прошло времени? Секунда или столетие? Володя не знал, но ему казалось, что он заново прожил всю свою жизнь. Он увидел себя мальчишкой, идущим первый раз в школу, держась за большую отцовскую руку. Ранняя осень. На асфальте, как большие павлиньи перья, расцветают капли бензина. Влажный ветер кружит первые опавшие листья, отливавшие латунью. Потом почему-то в памяти проявилась зачетная книжка и подписи профессоров университета. До боли знакомые и ощутимые, вспомнились микротомовые срезы кальмара, сделанные вчера на Райкоке под палящими лучами солнца. Солнце... Неужели он больше не увидит его? Щемящая жалость к себе перехватила дыхание. Ему стало трудно дышать. Тихие, беззвучные слезы покатились по щекам. Володе было жаль себя, жаль Мухина, который, не шевелясь, лежал перед ним на холодном полу. Какая глупость, ах, какая все это глупость...
      Ему страстно захотелось сейчас же, немедля, увидеть темно-синее небо, покрытое кучевыми облаками, белыми и легкими, похожими на снеговые горы. Но перед ним была лишь густая чернильная мгла, проникавшая в мозг и затоплявшая все. Чтоб отгородиться от нее, оттолкнуть ее прочь, он вытянул руки вперед и почувствовал, как кто-то схватил их.
      Он обрадовался безмерно, безгранично, с той же неистовой силой, с какои только что отчаивался.. Он почувствовал, что побит этого Мухина, любит уже давно, хотя и знаком с ним лишь несколько дней. Славный ты парень, как хорошо, что ты жнв, это же прекрасно, что ты жив! Какой же ты молодец...
      Он прикоснулся к лицу Мухина н понял, что тот говорит. Невидимые губы геолога быстро-быстро шевелились, твердая челюсть дрожала и прыгала.
      - Николай, дорогой, я не слышу тебя. Я оглох, понимаешь? Но это неважно. Надо проверить, работает ли связь? Потом посмотреть, что с аккумуляторами. Нет света и обогрев, кажется, не действует. Становится чертовски холодно.
      А Мухину было худо. Путь к сознанию шел через боль. Голова гудела и кружилась. Мухин сел, а затем тихонько привстал, Черт возьми, кажется, они здесь плотно засели. Что же произошло? Сначала взрыв вулкана, затем этот полет вверх тормашками... Жаль, что Хитров ничего не слышит. Похоже, он здорово струхнул. Но ничего, держится. Да, держаться надо. Крепко надо держаться. Сколько здесь придется сидеть, неизвестно. Но почему же не сработал балластный сбрасыватель? Непонятно. Или он сработал? Тогда они давно были бы на поверхности. А они... Кстати, где же они?
      Мухин шарил по пульту, нащупывая знакомые кнопки и переключатели. Так. Значит, радио не работает. Наверное, все лампы полетели. Шутка ли, такой толчок! Только люди могут переносить подобные сотрясения. А хрупкие приборы - куда им. Хорошо еще стекло не треснуло. Не пришлось бы тогда... Ничего не пришлось бы.
      - Аккумуляторы вышли из строя. Одни осколки, - негромко сказал Хитров.
      Плохо, подумал Мухин. Очень плохо. Связь потеряна. электроэнергии нет. Хорошо хоть углекислотные поглотители сохранились. Не задохнемся, по крайней мере. И вода есть. Значит, еще не все потеряно.
      Держись, Володя, теперь наша сила в терпении. Нужно ждать. Там, наверху, наверное, уже принимают меры.
      Мухин отыскал спину Хитрова и ободряюще похлопал юношу по плечу. Тот в ответ пожал ему руку.
      - Может, поедим? - спросил Володя.- А то я что-то проголодался. "
      Мухину эта мысль очень понравилась. Они выпили по чашкс горячего какао, сохранившегося в термосе, и почувствовали себя совсем уютно. Нет ничего успокоительнее, чем атмосфера будничных дел. И поспать бы им вовсе не мешало. Но уснуть здесь, сидя в жестком кресле, было невозможно. Мешал холод и еще что-то, встревоженным зверьком притаившееся под сердцем.
      - Второго батискафа здесь у них нет, - говорил как бы сам с собой Володя. - Значит, надо затребовать из Приморска. Да и что это за поиски с батискафом? Можно проискать миллион лет и ничего не найти.
      Вдруг Мухин сообразил, как можно общаться с Володей. Он взял руку юноши и стал водить по ней пальцем.
      - Ка.. и.. кип... но, - повторял вслух Володя начертанное Мухиным.
      - Кинооператор, - наконец прочел он. - Конечно, только он. Ты знаешь, мне кажется, я припоминаю его. Как-то я был на семинаре профессора Кавергина. Он делал доклад о создании в организме человека тех же условий, которые возникают при погружении кита на большую глубину. Он еще называл их таким смешным словом - кетационные условия, дословно - китовые. По-моему, кинооператор очень похож на Кавергина. Может быть, это он и есть?
      Мухин написал одно слово на руке Володи.
      - Как? - повторил тот. - Как он это делает? Ему удалось разработать несколько приспособлений. По идее они все заимствованы у кашалотов. Эти млекопитающие очень хорошо приспособлены к условиям глубоководной среды, вот Кавергин и позаимствовал кое-что у них...
      Мухина заинтересовало Володино объяснение. Кроме того. оно отвлекало от давящей мысли о несчастье. Он стал расспрашивать Володю.
      - Какие? - читал Володя неровные движения мухннской руки. - Прежде всего система клапанов, препятствующих выжиманию воздуха из легких на глубине. Кроме того, колоссальное количество дыхательного пигмента, связывающего кислород в мышцах. Обилие пигмента миоглобина позволяет кашалоту запасать кислород не только в легких, но и во всем теле, так сказать. Кавергин перенес эту особенность дыхания кита на человека. Мне самому непонятно, как ему удалось это осуществить. Я просто рассказываю, что слышал на семинаре. Я понял так, что чудовищные давления живому организму не страшны. Ведь наше тело практически состоит из жидкости. А жидкости несжимаемы. Это и школьник знает. Внутренние органы тоже будут работать нормально, если внутри организма установится давление, равное гидростатическому. Кровь но сосудам будет свободно двигаться силой сокращения сердца, так как на любой глубине давление крови будет слагаться из гидростатического плюс давление, развиваемое сердечной мышцей. Ясно?
      - Дыхание, - написал Мухин.
      - Я же говорю - миоглобин. Кит, он что делает? Вынырнет, провентилирует легкие и опять под воду уходит. Но благодаря миоглобину не только легкие насыщаются кислородом. но и весь организм. Поэтому мышцы животного долгое время не нуждаются в притоке свежей крови, несущей кислород. Вероятно, у этого кинооператора в маску вмонтирована система клапанов, чтобы уравновесить давление, - это раз. А во-вторых, биофизики это уже умеют, в его организм введены вещества, которые спосооны запасать в связанном виде большое количество кислорода и отдавать его по мере надобности работающим органам. Кессонная болезнь тоже здесь не страшна. Ведь киты уходят под воду лишь с одной порцией воздуха, а это значит, что азот в организме не накапливается.
      - Колоссально, - Володька, - скоро - пьем - кофе - Шокальский, - подвел итог беседы Мухии.
      4
      Кавергин скользнул в воду. Сердитая волна не успела его толкнуть и яростно ударилась о борт "Шокальского". Капитан сделал приветственный жест рукой и отошел от борта. На лице его застыло напряжение. Кавергин погружался пятнадцатый раз. Искали батискаф. Конечно, батискаф оснащен новейшим оборудованием, запасы еды и воздуха позволяют жить в нем неделями, но... Но трехкилометровая пучина таила в себе слишком много опасностей, и Мартин Августович помнил об этом.
      Кавергин шел в глубину. Перед ним промелькнули светлые слои, где плавали ленивые медузы и суетилась рыбья молодь, затем стало темнеть - началось глубоководное царство. Водяная ракета легко и уверенно тянула ученого вниз. Игорь Васильевич почти не рассматривал уже порядком надоевший ему подводный мир. Сколько он ни обследовал район вулканического извержения, до сих пор ничего найти не удалось. Взрыв вулкана изверг огромные массы лавы и пепла, загрязнившего воду на несколько километров вокруг. Луч фонаря теперь с большим трудом пробивался сквозь красковато-рыжую муть. Непрестанный гул и удары, доносившиеся со стороны извержения, болезненно давили на уши. Кавергин поморщился и понесся над дном, освещая небольшим прожектором колеблющиеся холмы придонного ила.
      Он описывал концентрические кольца вокруг вулкана, время от времени увеличивая их диаметр. Такое занятие могло бы показаться бесплодным, если бы не магнитоискатель. Сейчас Кавергин был вооружен прибором, позволявшим отыскать любой металлический предмет в радиусе пятидесяти метров. Прибор напоминал большой фотоаппарат. Его несколько минут назад привез на "Шокальский" тот самый вертолет, который доставил туда Кавергина. Взяв прибор, Игорь Васильевич сказал:
      - Я надеюсь, что пятнадцатое погружение будет последмим.
      Капитан испуганно взглянул на ученого.
      - Не говорите так.
      Кавергин рассмеялся
      - Не волнуйтесь, Мартин Августович. Нам теперь все кашалоты завидуют...
      Игорь Васильевич посмотрел на стрелку прибора. Она ожила. Что-то ее беспокоило. Она вздрагивала, на мгновение отклонялась, а затем вновь возвращалась в устойчивое нулевое положение. Кавергин понял, что прибор реагирует на глыбы камня и куски застывшей лавы, выброшенные вулканом. "Неплохо, что ты такая чувствительная, стрелочка, но заметишь ли ты батискаф, вот в чем дело, - подумал Кавергин. Океан и батискаф... Да, это даже не иголка в стоге сена".
      Внезапно стрелка резко подпрыгнула и застыла, указывая на цифру 10. Кавергин осторожно развернул прибор и определил направление: северо-северо-запад.
      Через несколько секунд он был на месте, где прибор заметил металлическое тело. Игорь Васильевич с удивлением осмотрелся: ничто не говорило о присутствии батискафа, куски охлажденной лавы да камни разрывали илистую поверхность дна, словно огромные черные язвы. Но прибор упрямо твердил свое: где-то здесь должен находиться металл.
      Кавергин присел на длинный лавовый язык, похожий на спину гигантской черепахи, и задумался.
      Где же?
      Вдруг он услышал слабый стук, доносившийся снизу. Негромкий, еле различимый, он отозвался в душе Кавергина громовыми раскатами радости. Батискаф был под ним!
      Игорь Васильевич спрыгнул на дно и сразу ушел по грудь в ил. Он руками обчищал и ощупывал каменную глыбу, пока, наконец, не почувствовал полированный бок аппарата. Схватив водяную ракету, он нанес несколько сильных ударов по металлу. В ответ посыпались быстрые взволнованные толчки. Обитатели батискафа приветствовали своего спасителя.
      Кавергин огляделся и недовольно покачал головой. Задача была исключительно трудной. Батискаф оказался наглухо замурован в лавовом выбросе. Выцарапать аппарат из которых объятий можно только с помощью взрыва. Перенесут ли ребята новую встряску?
      Игорь Васильевич постучал по скользкой обшивке. Мухин быстро отстучал ответ: живы, ранений нет... настроение хорошее... температура градусов восемь... из-за холода не работает очистка воздуха... пришлось перейти на кислородные маски.
      Последнее сообщение встревожило Кавергина: значит, время спасения ограничено. Он передал внутрь батискафа несколько ободряющих слов, закрепил на камне зажженный прожектор для ориентира и помчался вверх, оставив за собой хвост взбаламученного ила.
      Дно океана опустело. Одиноко маячил тусклый луч света, освещавшим фосфоресцирующую взвесь из частиц глины и микроводорослей. Глухие отзвуки извержения и рассеянный багряный свет придавали подводному ландшафту зловещую окраску. Казалось, все здесь застыло в ожидании роковых событий...
      Кавергин вернулся через час. Он привез с собой тюк с инструментами и материалами. Здесь был тол в аккуратных цилиндриках, подрывная машинка для подводных работ - ручной электробур.
      В ушах у Игоря Васильевича еще стояли шум аплодисментов и крики "ура" на палубе "Шокальского", грянувшие, когда стало известно, что батискаф найден.
      - Я не подрывник, - сказал он капитану, выслушав его наставления. - Но, кажется, я вас понял и постараюсь сделать все так, как вы мне советуете.
      Кавергин постучал внутрь батискафа. Там долго не отвечали. Наконец, раздались слабые удары. "Воздух... что-то с воздухом... баллон израсходован полностью..."
      Игорь Васильевич оцепенел. Это было неожиданно. Кислорода в баллоне должно было хватить по крайней мере еще часа на четыре. Обыкновенно батискаф полностью обеспечирается работой углекислотной установки. Баллон с кислородом - это аварийный запас.
      И вот... Что-то произошло.
      Кавергин принялся торопливо сверлить дыры под заряды. Передвигаться по вязкому мягкому грунту было тяжело, и он как-то очень быстро устал. Когда все было готово, в глазах у него уже плыли темные круги. Он оттащил подрывной ящик подальше от лавовой глыбы, в которой, как жук в янтаре, покоился батискаф.
      "Шестнадцать погружений на такую глубину даже кашалот не выдержит", - мелькнула вялая мысль. Медленным движением он замкнул контакты. Резкий треск, словно разорвали полотнище, на миг ошеломил его. Ил вздыбился густым желтым облаком и закрыл поле зрения. Кавергин подождал, пока ржавые потоки придонной грязи немного осели, и поплыл к месту взрыва. Ни батискафа, ни лавы он там не обнаружил. "Вырвались... Живы ли?" - подумал он и внезапно ощутил страшную усталость. Тело его было разбито и бессильно. Каждое движение давалось с трудом.
      Он немного поплавал в темном киселе в районе взрыва, натыкаясь на мелкие кусочки камней. Казалось, ему жаль покидать это место.
      "Подъем", - с большим усилием воли подал он сам себе команду. И вдруг обнаружил, что с ним нет водяной ракеты. Быстрыми суетливыми движениями он подплыл к подрывному ящику, затем вернулся назад... Ракеты не было. Внезапно я вспомнил: двигатель остался возле батискафа! Трубка мешала ему сверлить дыры, он снял ее и бросил в небольшую нору на камне. В спешке позабыл о ней и теперь либо двигатель погиб взрыве, либо, безвозвратно утерянный, покоится на илистом дне. Найти его нечего и мечтать.
      Кавергин посмотрел вверх. Может, впервые за все время он ощутил тысячетонную тяжесть воды, нависшую над головой. Ему стало очень холодно, хотя обогрев костюма был включен на полную мощность.
      "Три километра... Много..."
      Он медленно поплыл вверх, осторожно шевеля ластами. Острая режущая боль в боку заставила его на миг остановиться, Затем он вновь поплыл все выше и выше. Но ему казалось, что он опускается вниз. Это странное двойственное чувство овладевало им все больше, пока не наступило полное безразличие ко всему, что его окружало, и он уже не интересовался, куда плывет...
      "Шокальский" делал двадцать узлов в час. Все меньше миль оставалось до Владивостока. Мухин и Хитров стояли на палубе, задумчиво глядя на пенистые барханчики волн. Во все стороны распахнулась необъятная синь и тишина.
      Высокий седовласый капитан поднялся по трапу на мостик. Сдержанным кивком ответил он на приветствие.
      Мартин Августович смотрел вперед, но видел он не океанские просторы. Перед ним стояло лицо Кавергина. Как радостна была их встреча, когда он прилетел в ту ночь на вертолете. Как лучезарно он умел улыбаться... Он сказал тогда:
      - А все-таки вы пришли в науку, Мартин Августович. Вы же теперь капитан научно-исследовательского судна. Оказывается, можно слить разнообразные стремления человека всего лишь в одной профессии? А, Мартин Августович?
      Капитан почувствовал комок в горле. Он судорожно глотмул исклонился над картой.
      Высоко над мостиком в синеве неба рядом с красным флагом трепетал на ветру бело-голубой вымпел. Все встречные корабли узнавали по нему научно-исследовательское судно и приветственно гудели.
      Кругом только волны и небо, и очень далеко еще до земли.