Надежды на спасение не было. С тупым отчаянием, вытирая капли пота с лица, он рассматривал тяжелые куски угля, преградившие выход. В его воображении встали женские лица. Одно полное, круглое, в светлой шапке волос, почему-то связанное с именем Эльзы, другое - кокетливое, с живыми темными глазами. Вторую женщину звали Джоан - это он давно знал. Но почему она здесь, он никак не мог догадаться. Онмахнул рукой, словно отрешаясь от навязчивых образов, привстал и подошел к завалу. Насыпь, образовавшаяся из рухнувшей кровли, состояла из крупных камней и мягкой пыли, превратившейся в грязь.
      - Их не дождешься, - пробормотал он, и ухо его странво резанули нерусские слова. Но он не очень удивился. Топая сапогами по черной воде, он медленно перетащил несколько больших камней в угол забоя. Туда же он перегрузил крупный и мелкий уголь - свою часовую выработку. Напряженно работая, он за несколько минут очистил переднюю часть засыпи. Дышать было трудно, горячий воздух, казалось, пропитался влагой. Он разделся, оставил только каску с фонарем и снова принялся разбирать завал. Все, что ему удавалось выбрать из насыпи, он оттаскивал в сторону и складывал аккуратной стенкой. Постепенно перед ним образовалась брешь, но он уже совсем задыхался. Пришлось сесть на мокрый камень и передохнуть. Вода прибывала и достигла колен. Он с отчаянием смотрел на ее грязную поверхность, где плавали пыль и небольшие кусочки угля. Затем встал и вновь принялся за насыпь. Он работал методично и спокойно. Ему казалось, что обвал не так уж велик и ему удастся выбраться в главный штрек. Там, наверное, тоже завалило, но это не страшно. Главное, там должен быть воздух и вода прибывает не так быстро. Он надеялся отсидеться в одном из колен. Можно и сутки ждать, пока помощь не придет.
      Время от времени он взглядывал вверх в надломившуюся кровлю, похожую на вспоротое брюхо акулы. Трещина зияла, как пасть дракона. Он работал осторожно, боясь потревожить нависшую над ним смерть. Периодически он мягко и нежно, словно лицо любимой девушки, ощупывал оскалившиеся края отверстия. Дрожащие пальцы чуть касались влажно блестящих слоев угля. Ему хотелось проверить, насколько прочно держится верх, но он опасался нового обвала.
      Когда он продвинулся на несколько метров в глубь завала, сверху хлынула вода. Сильная струя сбила его с ног, и он упал навзничь. Он смотрел вверх и ждал, когда обрушится потолок. Но кровля держалась. Внезапно вместе с водой были выброшены несколько камней, и один из осколков угодил ему в лицо. Сильный удар пришелся от переносицы к виску, и он потерял сознание. Забой, черные стены, журчащая вода и желтый свет фонаря растворились во тьме...
      Сергей широко распахнул дверь. Он задержался на пороге и сказал растерянно и недоумевающе:
      - Эрик, я не смог взять пробу. Будь я проклят, если мне понятно, почему я не смог этого сделать...
      Ему никто не ответил. В комнате царил хаос. Вся мебель была свалена у одной стены, даже помост с Эриком оказался передвинутым туда. Под окном лежал Кармин, широко раскинув руки. Сергей склонился над ним. На бледном черепе доктора проступали крупные капли пота, его открытые глаза смотрели сквозь Сергея невидящим взглядом.
      - Артем Иванович! Доктор! - позвал его Сергей. Кармин молчал.
      - Эрик! Что случилось? - он бросился к помосту. Эрик лежал, не отрывая неподвижных глаз от какой-то точки на потолке. Внезапно лицо его исказилось, и он глухо вскрикнул. Гримаса боли свела, судорогой мышцы рта. Сергей видел, как темная полоса пересекла его лоб. Из синей она стала багровой и, прервавшись в нескольких местах, окрасилась кровью. Эрик застонал и посмотрел на Сергея. Зрачки расширились, словно кто-то рывком раздвинул, диафрагму фотоаппарата. Через них хлынули сознание и вопросы. Под окном с оханьем сел Кармин.
      Сергей обернулся и увидел, что лоб его рассечен так же, как и у Эрика, длинным красным рубцом.
      - Что здесь произошло? - удивленно спросил он. Кармин прошелся по комнате и, подойдя к Эрику, стал прощупывать у него пульс.
      - Что произошло? - повторил он вопрос Сергея, рассматривая свою руку, покрытую водяными пузырями. - Я просто убедился в присутствии космических пришельцев на нашей земле. К нам пожаловал могучий далекий разум, который может делать с нами все, что угодно.
      - Я не согласен, - прошептал Эрик, с трудом шевеля губами.
      ГЛАВА V
      - Не хочется мне тебя отпускать, - сказал Ермолов, отодвигая заявление Карабичева. - У меня есть очень веские основания. Во-первых, ты нужен здесь. Правительство принимает экстраординарные меры, чтобы вскрыть причину ЭВН. Организована делая армия ученых, занимающихся этим вопросом.
      - Пока безрезультатно, - заметил Андрей.
      - Вопрос слишком сложен. Мы оказались безоружными. Все оказались безоружными. Ведь это дьявольское излучение не поддается никакой регистрации никакими приборами.
      - Кроме человека.
      - Да. Но тем не менее нельзя терять уверенности. Мы найдем источник излучения. Для этого нам нужны такие специалисты, как ты.
      - Я не могу, - тихо сказал Карабичев, глядя в одну точку. - А кроме того, почему нужно работать именно здесь, ведь это явление можно изучать в любой точке земного шара. За время поездки я смогу...
      - Ничего ты не сможешь, - перебил Ермолов. - Во-вторых, ну что там, в этом письме? Это же бред какой-то. Ничего конкретного.
      - Мы все сейчас как в бреду.
      - Ты даже не знаешь, где ее искать. По штемпелю на конверте ничего нельзя сказать. Письмо может быть брошено где угодно. Да и она сама пишет, чтобы ты пока не приезжал. Послушай моего совета, отложи на время.
      - Не могу. Я знаю, что ей очень плохо. Она может погибнуть.
      - А что ты будешь делать с Машей здесь, в Москве?
      Карабичев невесело помолчал.
      - Я решил, что поручу ее вашим заботам, - сказал он. Она - интересный пример почти полной психической трансмутации, и наш институт должен заняться этим вопросом.
      - Гм.
      - Лицо, голос стали другими. Она теперь совсем не похожа на мою Марию.
      - Косметика, диета? - спросил Ермолов.
      - Диета? Да, она похудела, осунулась. Но главное в другом: это чужой мне человек. Характер, привычки, манера держать себя... Словом, худо.
      - Да!..
      Ермолов помолчал, поднял брови, потом вздохнул:
      - Да, положеньице. Ну хорошо. Значит, решил ехать? Категорически настаиваешь?
      - Да, - твердо ответил Карабичев. - Все равно вам придется посылать кого-нибудь на мыс Горн. Вот и пошлите меня. В Бессано я долго не задержусь. Одиннадцатого из Марселя уходит "Лангедок" в Буэнос-Айрес. Я уже все разузнал.
      - Ну что же. Действуй, как считаешь нужным... По-моему, все это, конечно, глупость. Нужно сидеть в Москве и ждать, пока не изменится обстановка, но насчет мыса Горн - это идея... Ты хоть язык-то знаешь?
      - В пределах допустимого.
      - М-да... - промычал Ермолов. - Ну ладно... Только смотри, чтобы одиннадцатого был в Марселе!
      - Обязательно! Двадцать второго в Буэнос-Айресе и двадцать пятого - на мысе Горн.
      Через неделю Карабичев выгружался в порту Бессано. Было раннее утро. Солнце играло на мостовой, густо усеянной чешуей рыб. Краснорожий великан грубо выхватил из рук Андрея его ношу и помчался по ступеням, ведущим в город. Андрей едва поспевал за ним. В его уши врывался торопливый говор портовых рабочих, визг кранов, завывание моторов. Неправдоподобно яркие южные краски слепили глаза. Временами он ощущал чужие души, горячие и тяжелые, как нагретые утюги.
      Носильщик вывел его на пустынную улочку, обсаженную миртами; По пыльным камням пешеходной дорожки бродили большие тощие собаки и маленькие грязные ребятишки. Утренний воздух наливался зноем.
      Из открытых окон через тонкую сетку доносился звон посуды, восклицания, смех. Кто-то играл на гитаре, негромко себе подпевая. Женщина ругалась, выкрикивая гортанные проклятья. По улице проехал автомобиль - явный экспонат исторического музея.
      Возле гостиницы они остановились. Небольшой двухэтажный домик был обвит плющом и обсажен деревьями так густо, что напоминал зеленый грот. Карабичев расплатился, и великан ушел, гордо неся могучую голову, покрытую рваной грязной шляпой.
      Только теперь, разглядывая из окна своего номера крыши соседних домов, Карабичев понял тяжесть задачи, за решение которой он взялся. Найти Марию в таком большом городе, ничего о ней не зная, будет нелегко. Бросив взгляд на красные тонкие и толстые трубы, плывущие в солнечном мареве, Андрей вздохнул и подошел к столу. Он вынул конверт с письмом и принялся рассматривать уже много раз виденные строки. Мария писала:
      "...со мной стряслась большая беда. Мне стыдно и тяжело об этом писать, я до сих пор не могу прийти в себя. Я думаю, почти уверена, что это связано с появлением космических пришельцев, о которых сейчас все вокруг твердят. Мое положение ужасно, и меня спасает только вера, что оно не продлится вечно. Я хочу и не могу видеться с тобой, находясь в этом состоянии. Поэтому прошу не разыскивать меня, не тратить сил и здоровья. Все равно помочь мне нельзя. Остается только ждать и надеяться. Я бы никогда не рискнула написать тебе письмо, если бы не надеялась..."
      Карабичев свернул листок треугольником и спрятал в карман. Съев завтрак, принесенный толстым кельнером, он вышел из гостиницы.
      Карабичев шагал по незнакомому городу. Все вокруг казалось удивительно новым и одновременно давно виденным. Здесь, в центре Бессано, было чище и уютней, чем в порту. Но уже в ста шагах от своей гостиницы Карабичев наткнулся на нищего, сидевшего на асфальте. Безногий протягивал ему грязную записочку. Карабичев, не разобрав слов, нацарапанных на бумажке, торопливо обронил монету в алюминиевую кружку. Калека молча проводил его взглядом багровых глаз.
      Мужчины и женщины торопливо проходили мимо Карабичева. Люди заходили в магазины и выходили оттуда, пришвартовывали автолеты к вышкам стоянок, люди смеялись, изредка переругивались. Непривычный, мягкий говор раздражал Карабичева, суетливые жесты обитателей Бессано казались ему театральными. И только изредка, попадая в сферу влияния отдельных прохожих, Карабичев чувствовал, что они такие же, как и он.
      Вскоре он стоял перед домиком, в котором было слишком много стекла и прозрачного пластика. А металла и бетона, ушедшего на ограду, хватило бы на небольшой завод. Зелень здесь не любили: посреди двора в песке рос чахлый куст эмэи. Карабичев нажал входную кнопку и через несколько минут уже находился в обществе хозяина дома. Он протянул ему рекомендательное письмо известного советского ученого. Пока сеньор Риоли разбирал каракули письма, Андрей рассматривал его. Холеный, худой, умный. Легким движением руки хозяин предложил Карабичеву выпить густой темно-красной жидкости из высокого прозрачного сосуда. Андрей послушно проглотил ледяную влагу. Сеньор Риоли заговорил. Продолговатое лицо его расцвело приветливыми морщинками. Изредка в свою речь он вставлял русские слова. Карабичев понимал его довольно легко.
      - Лахутин просит оказать вам содействие. Но в чем? Здесь написано весьма неясно. Может быть, вы будете любезны?..
      Карабичев рассказал.
      - В Бессано триста тысяч жителей, - сказал Риоли, - из них - сто восемьдесят тысяч женщин, старух и девочек. Вы понимаете, что...
      У Риоли была привычка не договаривать фразу. Это за него должен был делать собеседник. Но Карабичев молчал, и профессор заговорил снова:
      - Конечно, мы сможем дать объявление по радио и в газетах. Нам пойдет навстречу администрация города. Сейчас такое трудное время...
      - Мне не хотелось бы поднимать шум и привлекать внимание прессы, - вставил Андрей.
      Риоли удивленно взглянул на него.
      - Дело в том, - замялся Карабичев, - она будет против. Она не хотела, чтобы мы сейчас встречались...
      Профессор поджал губы.
      - Тогда все сложнее, чем я предполагал, - сказал он. Ну, пока не будем принимать какого-либо конкретного решения. Познакомьтесь с городом, осмотритесь, поживите у нас, а потом, может, что-нибудь и придумаем. Я в свободное от работы время буду вашим гидом и помощником. Миссия у вас очень трудная, вы сами это понимаете...
      После разговора с Риоли для Карабичева настали дни, наполненные бесплодным поиском и разочарованием. Консультации в полицейском управлении ничего не дали. "Вы напрасно теряете время, сеньор Карабичев, - мягко сказал ему мэр, разводя пухлыми руками. - Если ваша жена сама не пожелает откликнуться, вам никто не поможет". Риоли собирал морщины вокруг переносицы и советовал не сдаваться. И Андрей не сдавался. Каждое утро выходил он из гостиницы и, бросив монетку безногому калеке на площади, отправлялся на розыски. Целыми днями бродил он по сиреневому от дыма городу, расспрашивал и разузнавал, но... люди улыбались, пожимали плечами в ответ и уходили. Карабичев хорошо изучил Бессано. Чистый чопорный центр с улицами богачей, где ультрамодные мамы с детьми мелькали за решетками в тени густых аллей. Шумный, оживленный в любое время дня и ночи торговый район, расцвеченный яркими красками реклам. Тяжелый, мрачный порт с заводами, холодильниками и массой озабоченного трудового люда.
      Его уже начали узнавать. Некоторые раскланивались при встрече. Знание языка мало помогало ему. В Бессано господствовала какая-то невероятная смесь испанского и португальского, в которую усилиями многих поколений бессанских мореплавателей были добавлены словечки и ругательства всех языков мира. Если бы не возможность понимать людей без слов, Андрей давно бросил бы свою затею. Только с Риоли, владевшим литературным языком, он мог кое-как объясняться.
      - Как видите, - говорил ему профессор, - возникновение "эффекта дубль-ве" на Земле сопровождается не только отрицательными явлениями.
      Как-то они сидели на веранде открытого кафе, откуда был виден спуск в порт и темное море. Риоли только что вернулся из-за города, где находился его институт. Он был в костюме из матовой ткани, способной кондиционировать воздух.
      - Кстати, о космических пришельцах, - сказал он Карабичеву. - Экспедиция на Тихий океан вернулась с нулевым результатом. Район, указанный вашими учеными и американцами, совершенно безлюден. Там ничего и никого нет.
      - Неужели? - в глазах Карабичева зажегся огонек. Тема была научная и, следовательно, интересная.
      - Да, - сказал Риоли, взмахивая руками, словно собираясь взлететь. Похоже, он был очень доволен провалом экспедиции. - Ну, конечно, сразу же нашлись новые объяснения. Карлос Карлос утверждает, что наши соседи по галактике сидят на дне океана и выделывают свои штучки под водой. Для них, дескать, глубина в пять тысяч метров - плевое дело. Может, это и так, а может, и нет. Ясно одно: обстановка в мире изменилась и непрерывно меняется из-за наличия "эффекта дубль-ве".
      Риоли улыбнулся. Мимо неслышной тенью проплыл официант. Море на горизонте почернело. Зажглись желтые огни. Прохожие за оградой кафе уже не торопились. Ранее заглушенная и придавленная деятельным шумом дня, зазвучала музыка. Сильнее запахли цветы. Звонче застучали женские каблучки. Ясный свет дня переродился в густо-фиолетовые сумерки.
      - Пойдемте, мне хочется пройтись, - сказал Карабичев.
      Таинственный приступ вечера нагнал на него тоску. Неясная мысль, еще не явившись на свет, взволновала его.
      - С удовольствием, - сказал Риоли.
      Они вышли из кафе, сохраняя "дистанцию вежливости" расстояние, на котором человек не подвергался воздействию соседа. Гуляя с Риоли, Андрею часто хотелось нарушить эту дистанцию, чтобы проверить свое мнение о профессоре. Но что-то ему мешало.
      - А мне кажется, - бодро говорил Риоли, шагая с Карабичевым, - что нет никакого смысла разыскивать пришельцев из космоса.
      - Почему?
      - Здесь много причин, - сказал Риоли. - Во-первых, их нельзя найти, а во-вторых, их не следует находить...
      - Я вас не понял, - сказал Карабичев.
      - Могу разъяснить, если вы меня будете слушать... Эта красавица никакого отношения к вашей жене не имеет. Она давно работает в отделе мужской галантереи у Бриессу.
      Карабичев кивнул головой.
      - Да, да, я весь внимание, - сказал он со вздохом.
      - Чем порочны рассуждения Карлос Карлоса? - спросил Риоли, рассекая тростью темный, пряно пахнущий воздух. - Своей многозначностью. Космические пришельцы могут сидеть на дне, могут, как микробы, носиться в воздухе, быть невидимками и так далее. И такие, с позволения сказать, теории уже есть... Но где они, эти пришельцы? Кто их зафиксировал? Если это материальные объекты, они должны попасть или под микроскоп, или в радиоприемник, или в колбу химика, или в прибор физика. Но пока никто ничего не уловил. Ни один прибор, ни один глаз их не засек. Нет ничего, кроме странного каприза, названного "эффектом дубль-ве". Но это все в людях, внутри них, а не вне. И поэтому я утверждаю, что на Земле нет космических пришельцев, нет наших братьев по разуму, которые приземлились в Тихом океане или невидимками носятся по воздуху. Их нет, понимаете?
      Риоли остановился, повернулся и в упор посмотрел на Карабичева.
      - Хорошо. Ну, а что же? - с нетерпением спросил Андрей.
      - Итак, на Земле нет никого, кроме человека. Речь, понятно, о мыслящих, - подытожил Риоли. - Теперь дальше. Что же? Почему? И так далее... Видите ли, мне представляется такая простейшая схема возникновения "эффекта дубль-ве". Вспомним некоторые эпизоды эволюции. Протоокеан жизни. Суп, в котором началась варка белка. Кусочки студня, способные к обмену веществ. Я говорю утрированно. Надеюсь, все ясно?.. Протокоацерваты, коацерваты, первая клетка, ассоциация клеток... Стоп! Вот здесь водораздел. От клетки к организму. От единицы к множеству. От кустарного одиночества к специализированному сосуществованию! Выгодно, понимаете? Природе выгодно! А то, что выгодно природе, то закон. Вот и получилось так, что был одинокий беспомощный протокоацерват, который должен был все сам делать - и переваривать пищу, и реагировать на свет и на звук и на присутствие ядовитых веществ, и... так далее. А стал - могучий подвижный ассоциат, у которого возможна специализация тканей и клеток, развита система управления, отрегулирован обмен веществ. Природе оказалось выгодным объединить разрозненные клетки в мощный живой организм, и это произошло. Возникло непрерывно развивающееся и самосовершенствующееся древо эволюции, на котором эти ассоциации клеток образовали много ветвей, а человек, как он сам считает, увенчал его верхушку. Насколько мне известно, у природы на этот счет он мнения не спрашивал.
      - Так. Дальше, - сказал Карабичев. Мысли Риоли отвлекали его от невеселых размышлений.
      - В том-то и дело. А как же дальше? Неужели природа поставила крест на древе эволюции? Неужели мы больше не будем развиваться? Похоже, что наши органы не меняются. Новых видов людей не возникает. Мы становимся все слабее, изнеженнее. Да и животный мир тоже не создает новых видов. Значит, придется засыхать древу эволюции?
      - Но... - начал Карабичев.
      - Погодите, - перебил его профессор. - Я скоро кончу. Существует железный закон биологии: то, что не изменяется, материально, вещественно не изменяется, - гибнет. Человек не меняется материально. В течение тысячелетий он все такой же, несмотря на его научные и технические успехи. Следуя этой биологической логике, мы должны признать: да, человек, как единица живой материи, обречен на вымирание. Но природа добра и милостива. Возможности ее неисчерпаемы. Она подсказывает путь к спасению. Он - в человеческом обществе. Если человек, сам по себе, как некоторая биологическая отдельность, увядает, то общество в целом прогрессирует и развивается. Но общество людей не стало единым организмом. Это груда сырого материала, из которого еще предстоит слепить Большого человека. И природа подбирается к нему, к этому Большому человеку. Ваш коммунизм - тоже своеобразная попытка создать организм из отдельных индивидуальностей...
      - Ну, профессор, так толковать коммунистическое общество!.. Это прежде всего не организм, а...
      - Простите, Андрей, я ни в коей мере не хотел касаться политики. Да и не в том дело: природа ищет! Что мешает людям? Непонимание. Язык - не совершенный метод общения. Он не выражает и миллионной доли наших состояний, и люди остаются непонятыми, обманутыми, уходят в себя, возникает недоверие, зависть, хитрость и т. д. - все пороки, характерные для современной цивилизации.
      Для того чтобы человечеству объединиться, нужен новый метод общения. И вот он возник - это "эффект взаимонаводки", или ЭВН. Как? Я не знаю. Но космос здесь ни при чем. По-моему, дело в эволюции. Человечество достигло того этапа развития, когда возможно появление особого взаимопроникающего излучения. Это излучение характерно для всех людей, независимо от возраста, пола, интеллекта, национальности...
      Вот почему я говорю, что его нельзя найти. Мы никогда не найдем его, потому что ищем его вне нас, а оно заключено внутри нас.
      - Значит, по-вашему, люди должны быть объединены в один общий организм Большого человека, как некогда протоклетки объединились в первый многоклеточный организм? - спросил Карабичев.
      - Примерно да.
      - Но ведь это же чушь, профессор! Человек не клетка и не может ею быть. Когда вы говорите, что коммунисты стремятся к созданию такого организмаобщества, вы просто смеетесь над нами! Вы пророчествуете полное уничтожение индивидуальности. Заверяю вас, что я не хочу быть мочкой уха вашего Большого человека. Да в моей стране никто не захочет быть ею. Мы люди, и наш девиз "Свободный в свободном". Свободный человек свободного коммунистического мира...
      - Ая-яй! - покачал головой Риоли. - Какой темперамент! Какая живость мышления! Но... полное отсутствие логики и... самокритичности. Напрасно вы сердитесь. Вы уже давно клетка с явно выраженной специализацией. Вы ученый? Значит, вы не мочка уха. Вы кусочек мозговой извилины будущего Большого человека. Скажите, вам легче от этого? Дело в очень простом. Специализация и дифференциация все больше разделяют членов человеческого общества. Богатый не понимает бедного, рабочий хозяина, медик инженера, судья экономиста, артист математика. крестьянин рабочего и т. д. Люди разъединены, разделены, разбросаны. А что же их объединяет?
      - У нас есть объединяющая идея. Коммунизм.
      - То у вас. А у нас нет. Наше общество - это руки, ноги, глаза будущего Большого человека. Их нужно еще собрать и составить из них организм так. чтобы он заработал. Мне кажется, что "эффект дубльве" является первым этапом' синтеза Большого человека. Сначала полное взаимопонимание друг друга, а потом слияние всех людей в единую общечеловеческую систему. - Карабичев фыркнул. Риоли рассердился. - А знаете ли вы, что именно СССР сейчас обвиняется в экспансии своих идей с помощью нового типа излучений? Что бы ни кричал Ватикан, обещающий второе пришествие, а "эффект дубль-ве" работает в основном на коммунистов. Из-за этого "эффекта" только в Бессано обанкротилось около двадцати крупных фирм. Да и что в нем плохого? Не нужно представлять себе будущего Большого человека слишком примитивно. Конечно, люди не совсем клетки, и они не будут лепиться друг к другу, хотя их физическое сближение не исключено. Представьте себе тот момент, когда число людей на Земле достигнет десятков и сотен миллиардов. Тогда, наверное, люди окажутся прижатыми друг к другу, как зерна в мешке. От человека никуда нельзя будет сбежать.
      - Есть другие планеты и другие миры, - заметил Андрей.
      - Ерунда! Там повторится то же самое. Наши способности в этом отношении безупречны. Нет, сеньор Карабичев, что вы там ни говорите, нужно объединяться. Объединяться не только пролетариям, но и всем людям независимо от каких-либо мерок, и объединяться не только идейно, но и материально. Должен быть создан организм - общество, имя которому Большой человек. Представим себе, - разглагольствовал Риоли, - такое совершенно новое человеческое общество. Люди тесно связаны друг с другом. Общество представляет из себя живое существо из нескольких миллиардов клеток, где каждая клетка - человек. Каково же место правительств в таком обществе? Правительство, управление,. регулирование - кибернетические функции нервной системы. Значит, мозг. По сути дела, сейчас наше правительство также выполняет роль мозга в современном обществе. Правда, не всегда удачно. В Большом человеке все будет иначе. Правители, их будет тогда значительно меньше, окажутся так тесно и непосредственно связаны с каждым человеком в отдельности, что любое изменение в состоянии отдельного индивидуума моментально отзовется в нервах этого гигантского организма. Причем пассивных, равнодушных, себялюбивых клеток в мозгу Большого человека не останется, так как их место будут сразу же занимать активные добросовестные соседи. Осу^ ществится мечта народов: чтобы власть предержащие на своей шкуре испытали боль и тяжесть народной жизни. Смертная казнь членов общества тогда станет для них ампутацией собственных живых тканей. Война - глупым самоубийством. Насилие - противопоказанной мерой, ведущей к ослаблению...
      - Потрясающая картина! Кошмар, который не хотелось бы увидеть во сне! Это же диктатура похуже фашистской! - воскликнул Карабичев.
      - Ничего подобного! - вскричал профессор. - Допустите на миг подвижность клеток, то есть переход с одной функции на другую, и вы...
      - Как я могу допустить подвижность, если вы только что провозгласили их узкую специализацию и конкретную закрепленность в каком-то одном месте? Разве клетки кишок могут стать клетками глазной сетчатки?
      - В Большом человеке - могут, - твердо ответил Риоли.
      - Ну тогда... - развел руками Карабичев. - Вы создаете его из нереального материала.
      - Почему? На Земле нет людей незаменимых.
      - Неправильно, они есть.
      Они еще долго спорили, шагая по ночным улицам Бессано.
      Запахло морем и гниющей рыбой: они подошли к порту.
      - Может, я не прав, вернее, не совсем прав, - сказал Риоли, - схема моя расплывчата и неверна, и я во многом заблуждаюсь, но я твердо верю в одно.
      Андрей внимательно посмотрел на морщинистый лоб, под которым горели темные умные глаза.
      - Я верю в бесконечное и непрерывное развитие природы, в частности в эволюцию живого мира. Я не согласен, что человек - венец всего сущего на Земле. Кто так говорит, тот хочет надеть не корону на человека, а дурацкий колпак на природу, на ее возможности. Я верю, что природа не остановится на человеке и пойдет дальше. Такие поиски неизбежны: в человеческом организме никаких радикальных изменений уже не происходит. Дальнейший источник сил человека - в обществе. Эволюция постепенно подводит человека к созданию новой формы общества. Ваш коммунизм потому так неодолим, что в нем разгадан один из последующих этапов эволюции. И дело совсем не в его справедливых и утешительных принципах, как вы любите говорить. Ваши идеи увлекают людей, потому что они правильно предвосхищают будущее. Вот. Предвосхищение будущего - в этом сила любой идеи в науке. Но не следует останавливаться на полпути. Большой человек должен быть создан самой природой. И "эффект дубль-ве" - первая ласточка на пути его создания. Кстати, свои соображения относительно взаимонаведения с точки зрения эволюции живого мира я уже направил в Объединенный совет по изучению этого явления.
      Карабичев только плечами пожал: в рассуждениях Риоли все было логично, кроме бесчеловечных обобщений и выводов. Но переубедить его безумно трудно: тут уже вступили в силу консервативное упрямство крупного ученого и предрассудки, вытекающие из его идеологии.
      Они шли по плохо освещенной улочке предместья. Из полуоткрытых дверей домов на улицы вырывались снопы света и голоса. Щелканье кастаньет сменялось заунывным пением. В пятнистых тенях деревьев прятались женские фигуры. За оградой кто-то плакал. Карабичев почувствовал непонятную тревогу, ему хотелось осознать ее причину, но мешал Риоли, Профессор шагал по тротуару, как цапля, высоко поднимая ноги, и все говорил и говорил.
      На перекрестке темнела небольшая группа людей. Над ней возвышался человек в сутане, то вздымавший руки к небесам, то прижимавший их к тошей и плоской груди, на которой елозил большой серебряный крест. Он торопливо выкрикивал слова, и Карабичев ничего не понял. Риоли послушал немного и криво улыбнулся.
      - Предсказывает второе пришествие, - сказал он.
      Карабичев рассмеялся.
      - Видите, вот и еще одно толкование "эффекта взаимонаводки", - заметил он, обращаясь к Риоли.
      Они прошли еще несколько шагов и снова остановились, привлеченные странной сценой. Перед навесом сгрудились уличные зеваки. Освещенный ржавым светом лампы, по ковру ползал человек. Тускло блестела обнаженная черная грудь. Запрокинутая голова мерно покачивалась в такт хриплой речи. Пронзительный взгляд черных глаз скользил по толпе, ничего не видя и не понимая. Изредка человек вскакивал и, простирая руки вперед, выкрикивал слова, обозначавшие, по-видимому, приказы и повеления. Толпа встречала их смехом.
      - Он совершенно нормальный человек - сказал Риоли. - Здоровый, умный... Я его знаю. Но горькая чаша ЭВН не минула и его. Тело его здесь, а чувственная информация к нему поступает откуда-то из Индии. Он там работает погонщиком слонов. Наши голоса он слышит и одновременно слышит тех, с кем он работает. Он видит нас и видит своих слонов, лес, какую-то реку. Причем то, второе ощущение у него сильнее и ярче первого. Фактически он живет там, а не здесь. Соседи и бездельники приходят послушать его, иногда смеются... Он все время рассказывает о том,что с ним происходит.
      - Вот еще один аргумент против вашего общества-организма. И это только цветочки, - сказал Карабичев.
      Риоли не понял, при чем тут цветочки, и Карабичеву пришлось длинно втолковывать ему русскую поговорку. Они шли довольно долго молча. Улицы становились все темней и уже, люди попадались реже. Встречавшиеся имели жалкий, порой просто подозрительный вид. Мужчины прятались в тени домов. Там, в темноте, их голоса раздавались угрожающе глухо. Женщины вели себя вызывающе. Их неприкрытое стремление выставить напоказ остатки былой красоты навело Андрея на страшную мысль. Он понял, что эта догадка зрела в нем в течение всего вечера. Потрясенный, он спросил у Риоли:
      - Скажите, в Бессано много публичных домов?
      Профессор, методично переставлявший свои тощие ноги, остановился, будто наткнулся на невидимую стенку.