14

Евгений Кулановский вышел перед сном из каюты на палубу. «Святая Мария» двигалась в теплом сиренево-сером тумане. Стоял полный штиль. Приятно пахло йодом. Океан слабо люминисцировал серовато-синим светом. Надо прогуляться по кораблю, решил Женя, и бай-бай.

«Алик уже видит первый сон. Он спит, заложив Фредриксона под подушку. Усвоение во сне. Гипнопедия. На солнечной палубе крутят фильм. Выстрелы и хохот. Боевичок, должно. В холле класса люкс полумрак, там чинно танцуют под блюз. В третьем классе тоже не спят; звучат гитары и другие щипковые инструменты. Отчетливо доносятся слова народных песен штата Байя. Или Баийя? Все едино. А вот здесь, в полумраке... Э-э-э, там происходит что-то нехорошее!

Придется вмешаться. Не проходите мимо, как говорят». Он прислушался. Как будто бы женский плач, всхлипывания и удары... удары по чему-то мягкому, кажется, по человеческому телу.

Кулановский сделал несколько торопливых шагов к затемненному закутку и остановился.

«Ба, да здесь перепутаны причина и следствие! Девчонка избивает большого взрослого мужчину? Плачет, всхлипывает, но изо всех сил колотит кулачками по груди, животу. Тот только охает. Стоп, девочка, так нельзя!» — Эээ, что вы делаете!? Отпустите парня, вы его изувечите!

Евгений говорил по-русски, Лоис использовала португальские ругательства, Оссолоп стонал по-английски. Все было как на Вавилонской башне во времена оны.

— Отпустите его, и больше женственности, девочка, вы ведь только начинаете свой жизненный путь! Нельзя истреблять мужчин таким примитивным способом.

— Проклятый американский ублюдок! Вот тебе за всех и за все! — Лоис надавила острой коленкой на грудь Джимми.

— Ооо...х, — выдавил Джимми...

— Хватит, хватит! — Евгений тронул девушку за плечо. — Не надо! Еще минута — и ему будет конец. Финиш. Капут. Каррамба. Хана. Стоп! Халы!

Лоис отпустила Оссолопа и рванулась к Кулановскому.

— А ты откуда взялся? Ты кто? Ты с ним?

Евгений поднял руки вверх. Он защищался, используя весь наличный запас португальских слов:

— Ешьте меня с маслом и без оного, синьорита! Я за справедливость! Если парень заслужил высшую меру наказания, пусть пройдет через суд! Суд, синьорита, вы меня понимаете? Я лично попортугальски ни бум-бум, — заключил он по-русски, видя гневно-недоумевающие глаза Лоис.

— Она дала мне в под дых, и я перевернулся, — заявил Оссолоп, садясь.

— Все вы проклятые ублюдки! Честная девушка шагу не может ступить: везде эти свиньи со своими лапами!

— Она... Я, правда, немножко выпил...

Евгений Кулановский улыбнулся.

«Черт возьми! Ну и темперамент!»

В неровном электрическом свете горело, дрожало, сияло огненное девичье лицо.

«Будь я проклят, если когда-нибудь видел такое лицо. Будь я проклят, если увижу. Вообще будь я проклят!» «Давай, девочка, давай! Крой нас по-непонятному и по-понятному! Режь, бей, жги, дави! Так нам и надо! Фурия! Ангел! Солнце! Каррамба! Чанахи! Капибара! Кракатао! Уррраа!» — Наконец я с вами расквиталась, твари! — еще раз всхлипнула Лоис и занялась прической.

Джимми очень быстро вскочил на ноги.

— Ей-богу, я вел себя с ней джентльменом! — вывернув руку, он пытался счистить прилипшие к спине окурки.

— Мда? — Женя отнесся к этому заявлению иронически.

— Вы не верите? Но серьезно, я имел к ней деловой разговор.

— Деловой разговор с этой девчонкой? Не смешите, мистер... мистер? — для Кулановского английский язык все же был немного легче португальского.

— Оссолоп к вашим услугам.

— Да, я помню, вы с доктором Трири?

— Да, я его секретарь. Я вам благодарен. Конечно, смешно думать, что могла быть серьезная драка, но царапины и укусы, они ведь тоже малоприятны, не так ли?

— Разумеется, если они незаслуженные.

— Незаслуженные тем более. Нет, правда, я был корректен, хотя, признаться, перед этим изрядно выпил, и... она меня неправильно поняла. К тому же я португальских слов знаю еще меньше, чем она английских. Она вроде считает вас немцем. Вы действительно немец?

— Нет, я русский.

— Ооо! Вот так встреча! Интернационал! Но посмотрите, каковы женщины? Дерется, ругается, но не уходит! Почему ты стоишь, девочка? Ты же обижена?

— Я хочу знать, что такое вы мне собирались сообщить.

— Что она сказала? — спросил Женя, сгорая от любопытства.

— Она меня реабилитировала. Она сказала, что ее удерживает интерес, я бы назвал это любознательностью. Она хочет вести со мной переговоры. Одновременно она просит, чтобы вы пе уходили, мистер...

— Кулановский.

— Благодарю, мистер Кулановский. Вы сами видите, насколько деловая атмосфера была у нас в начале разговора, а затем все как-то неожиданно переменилось. Видно, не стоило нам перемещаться из света в тень.

— Да, это обычно обостряет отношения. Ну, хорошо, я, пожалуй, пойду.

— Нет, нет, ни в коем случае. Вы будете свидетелем.

— После такой репетиции, — возразил Евгений, не собираясь, однако, уходить.

— После такой репетиции все ошибки будут исправлены, и порядок восторжествует! — заверил Оссолоп. — Прошу вас, не будем делать холодную погоду в этот теплый вечер. Не будем? Ну и отлично! А теперь, девочка, слушай меня внимательно. Ты любишь свою мать, не правда ли? А твоя мама любит одного человека, так ведь? Ну вот, а я могу сделать так, что человек, которого любит твоя мама, станет очень богатым. Но для этого я должен встретиться с ним, понимаешь? Если ты меня приведешь к нему или его ко мне, ты сделаешь счастливыми и Дика Рибейру, и твою мать. Именно это я и хотел тебе сказать с самого начала.

Евгений с напряжением вслушивался в воркующую речь быстро оправившегося Оссолопа. Он чувствовал себя очень неловко и медленно пятился к трапу. Но тут Оссолоп перевел дух, и Женя замер. Черноглазка в этот момент снова рассердилась, но на сей раз сила бури не превышала пяти баллов. Она упомянула какогото Дика и, отрицательно помотав головой, величественно удалилась. Гордая и непокоренная.

— Господин Кулановский меня извинит, — Оссолоп пожал плечами и тоже поспешил прочь.

Евгений остался наедине с затухающим океаном.

«Извинит, разумеется, извинит. Отчего же вас не извинить, господин Оссолоп, только что получивший по лбу и в лоб. Пора и нам на боковую, комедия закончилась. Чем же девочка меня потрясла? Внешность? Ну нет, у нас в институте Тереза Кондратюк, например... Так что же? Темперамент? Что такое темперамент? Мне, говорят, не хватает темперамента. Гм, что же такое темперамент? Определим его как энергию, расходуемую на выполнение работы. Вполне научное понятие. Хотя, пожалуй, лучше будет назвать темпераментом общий энергетический уровень организма. Сравнить безработного холерика и безработного меланхолика. Энергия, энергия... Пьяный более темпераментен, чем трезвый. Учесть стадию опьянения. Темпераментному человеку живется приятнее. Разве приятнее? Ведь он не знает другого темперамента и не способен сравнивать... А куда я, собственно, иду?» Вопрос был задан вовремя. Женя увидел, что он попал в незнакомую часть корабля.

Узкий длинный коридор. Болышчно белые двери кают с черными номерами. Надраенные латунные ручки дверей. Латунь и медь — металлы парадов и торжеств. Бей, барабаны, бей!

В дальнем конце коридора возникла уже знакомая фигура.

«Нет, нет, не может быть. Такого не бывает. Или такого быть не должно.

Бывает, бывает. Видишь, она сама идет прямо к тебе. Она сама, ты же хотел ее видеть? Ты, кажется, собирался общаться с ней? Вот тебе случай, неповторимый, учти! Не упусти мгновение!» — Сеньорита, какая встреча! — фальшиво изумился Евгений. — Надеюсь, вас никто больше не беспокоил? — от волнения он не заметил, что говорит по-русски.

— Я не могу там одна сидеть, понимаешь, рыжий? Под дверью все время ходят, постукивают, и мне страшно, — на родном языке ответила бразильянка.

— Конечно, конечно, жаль, что я не силен в португальском.

— Мама мне запретила приходить к ней, а я боюсь, боюсь туда возвращаться. Я никогда не бывала так долго одна, а здесь еще эти свиньи все время лезут.

— Может быть, мы найдем какой-нибудь нейтральный плацдарм для общения, например английский язык? Вы говорите поанглийски?

— По-английски? Мало. Кое-что. Ты знаешь английский? Ты англичанин?

Общение двинулось вперед семимильными шагами. Бай-бай Евгения Кулановского отодвинулось на неопределенное время. Его существование на «Святой Марии» приобретало смысл.

Вечер — прелесть. Он ласкал, обнимал, обнадеживал. И океан совсем не такой плоскогрудый. В нем было все, что нужно. Вспыхивающие гребни. Серебристые облака на невидимом горизонте. Влажное дыхание. Холодные мелкие брызги в лицо.

«...Он ничего, этот рыжий. Тихий. Мурлычет непонятно и все улыбается. И не лезет. А по-английски говорит плохо».

Оставим их.

15

Оссолоп с облегчением вздохнул.

«Наконец-то эта девчонка убралась из каюты! Я бы не хотел встретиться с ней второй раз. Разумеется, реванш за мной, но только не сейчас. Я уже не пьян, таблетки действуют отлично и мгновенно, но к черту помехи! Моя цель — Дик Рибейра. Если я это сделаю раньше шефа, то... ситуация приобретет неожиданную окраску. Уважаемый учитель, вы останетесь великим и единственным, но, но... десять тысяч но! Ваши проповеди продолжают потрясать, И умилять слушателей, вас приветствуют, вами восхищаются тысячи поклонников и поклонниц. Отели, церкви, стадионы рукоплещут вам, нередки случаи, когда обожатели уносят вас с кафедры на руках, оставляя в пальцах клочья ваших брюк. Трам, тарарам, бум! Тик-так, тик-так, часы бьют полночь, из-за занавеса появляется безответственная фигура вашего ответственного секретаря — и вы уже не фюрер, не владыка. Вы марионетка, дорогой учитель! Ма-ри-мари-мари-оне-марионеточка! Марионеточка-кокеточка, на веревочке висишь, все, что надо, говоришь. А веревочку дергает некто в вуали... Фу черт, все же голова болит. Как проникнуть в четыреста первую? Если Рибейра там, может быть, он откроет?» Оссолоп осторожно подергал ручку четыреста первой каюты. Дверь не поддалась. Он постучал. Из каюты — ни звука.

«Если великий Дик Рибейра отсутствует, то, может быть, мы познакомимся с его бытом путем непосредственного осмотра? Кое-какие детали быта могут стать путеводной нитью Ариадны. Но проникновение без разрешения хозяина рассматривается в некотором роде... Ничего, не застукают. Скажу, ошибся каютой. Прикинусь пьяным. Сдала ли девчонка ключ? Сдала. Ах умница, ах прелесть! Прощаю тебе все. Побои прошлые, побои грядущие, побои настоящие. Все тебе прощаю за то, что, уходя, ты повесила ключ от четыреста первой каюты на доску. А теперь стянуть его из-под носа портье ничего не стоит. Телефонный звонок... так... портье отвернулся... готово».

Оссолоп прошел по коридору в дальний конец, где была каюта Дика.

«Дрожат колени. Дрожат руки. Весь дрожу. Великий миг. Светлая минута. Пир угнетенного. Но... но... не будем гнать картину! Может, все липа? Цифру „401“ я услышал еще в Белене, когда шеф вернулся от Толстого Педро. Да и девчонка его упомянула, а затем сюда прискакала. Но чем черт не шутит! Терпение, Джимми, терпение».

Оссолоп, слегка побледнев, вошел в каюту и быстро запер за собой дверь.

«Теперь сюда не войти без стука. Ключ-то все-таки один. И этот ключ здесь, под рукой, на столе. Приступим к тщательному и кропотливому осмотру. Немножко передохнуть. Один глубокий вздох, второй. Приседание. Асана по системе йогов. Как будто убрались круги из глаз. Итак, приступим».

16

Живчик задумчиво почесал переносицу.

— Баба упорная, но похоже, что завтра мы будем говорить с Диком. Она сделает.

— Должна, — зевнул Ленивец. — Пора позаботиться о ночлеге.

— Что же, все шлюпки к нашим услугам. Слушай, Ленивец, не заглянуть ли нам перед сном в каюту Дика? Вдруг появился?

— Это можно. Только вряд ли. Здесь заправляют две бабы. Дик появится, когда они захотят. Но проверка не помеха. Пойдем.

— Слушай, Ленивец, может, нам пока обыскать каюту Мимуазы? Вдруг Дик у нее?

— Наверное, он там. Но ее каюта — опасное дело. Служебная часть корабля. Можно нарваться. Да я уже и спать хочу. И зачем? Утром, в крайнем случае днем мы будем разговаривать с Диком.

— Чем раньше, тем лучше, — пробормотал Живчик и вставил отмычку в замок четыреста первой каюты.

Услышав царапанье в замочной скважине, Оссолоп быстро выключил настольную лампу и прыгнул на койку. В последнюю секунду он успел задернуть шторки койки.

Живчик и Ленивец вошли в четыреста первую не торопясь. «А куда, собственно, спешить? — раздумывал Ленивец.Дика здесь нет, а если придет, лишь обрадуется старым друзьям. Девчонка тоже куда-то подалась...» — Слушай, Живчик, не заночевать ли нам здесь? Заодно и хозяина дождемся. Хорошая мысль, вельо? — Ленивец блаженно развалился в кресле.

Живчик возился с отмычкой.

«Открыть открыл, а выдернуть не может. Эх ты!» — Уф, черт. Еле вылезла, проклятая. Не надо захлопывать, пусть дверь останется чуть приоткрытой. — Живчик включил верхний свет, сел во второе кресло. Сел чинно, аккуратно, не то что этот Ленивец, тот и сидит-то как свинья.

— Что ж, можно, — поджав губы, согласился он. И почему не ему пришла эта мысль? И обрадованно возразил. — А что делать с девчонкой?

— Она не придет. Напугана, — сказал Ленивец и увидел ключ от каюты рядом с настольной лампой.

Несколько мгновений они молчали, Живчик прикрыл глаза. «Отдохнуть бы где-нибудь в теплом местечке. Забиться в угол, и чтоб никто, никто не...» — Закрой дверь, — резко сказал Ленивец.

Живчик встал, и в тот же миг из-за шторы с койки Дика осьминожьим чернильным облаком метнулось к двери неправдоподобно большое темное тело Оссолопа. Он вылетел из каюты в коридор, но там зацепился и упал животом на ковер. Живчик успел схватить его за ногу и заорал:

— Стой, Дик! Это мы, твои друзья!

Через секунду Ленивец, прижимая потным горячим телом голову Оссолопа к ковру, приговаривал:

— Куда? Куда? Куда? — при этом грудь его ходила, как воздуходувки.

— Что здесь происходит?

Техник-электрик Альдо Усис любил порядок.

«Ведь если рассудить здраво, то человек отличается от животного только своей способностью создавать порядок. Настоящий правильный человек всегда знает, где, что у него лежит, в какое время он будет обедать, когда, где и с кем ляжет спать. Настоящий правильный человек. Можно не приставать с расспросами, кого я имею в виду. Всем известно, какой образцовый порядок у меня в семье. Да и на службе не могут сказать, что я неаккуратен, или, хуже того, небрежен. Взять, например, коридор, по которому я сейчас иду. Здесь полный порядок. Чисто, светло. Плафоны протерты, все лампочки целы. По обеим сторонам двадцать четыре двери кают, это всем известно. Каждая дверь имеет свой освещенный номер, чтобы пассажиры не блуждали, как дикие овцы, а шли прямо в свои каюты. Да, здесь порядок! А вот в холодильных камерах, куда меня вызвали, непорядок. Испортился холодильник. Вероятно, не выполняли как следует инструкцию по эксплуатации холодильных агрегатов. Они там, на кухне, очень часто нарушают инструкцию. Я же никогда в жизни не нарушил ни одной инструкции, и у меня на моей памяти никогда не ломался ни один электроагрегат. За исключением тех, которые имели фабричный либо заводской дефект».

Под ноги Усису плюхнулись два кричащих тела, затем их накрыло третье, массивное и большое.

— Что здесь происходит? — повторил свой вопрос Усис, вложив в голос весь имеющийся металл. «Какое дикое и бессмысленное нарушение порядка!» — Пусти его, это не Дик, — хватая воздух большим беззубым ртом, выдохнул Живчик.

— Какого дьявола?! — возмутился Джимми. — Кто вы такие?

— Но-но, — Ленивец не выпускал рук Оссолопа.

— Что здесь происходит? — в третий раз спросил Усис.

— Что надо, то и происходит, — огрызнулся Живчик. — Встреча друзей.

— Какого дьявола? — ругательства Оссолопа звучали пасторской проповедью в сравнении с возгласами гангстеров.

— Это не Дик, Дика я хорошо знаю!

— Ворюга! — радостно завопил Ленивец. «Не так часто ему удавалось выступать в роли охотника».

— Господа, я прошу предъявить ваши документы! — пробился наконец Усис, — в противном случае я вызову корабельную полицию.

Только теперь все трое разглядели форменный китель Усиса. Преображение было мгновенным. Они попытались улыбнуться. Живчик застенчиво прикрыл рот ладошкой. Оссолоп расправил плечи и независимо отряхнул коленки. Привычным щелчком сбил плоский сигаретный окурок с левой лопатки. Ленивец отодвинулся в арьергард, сохраняя вид приветливый и дружелюбный.

— Дружеская шутка, сеньор... — начал довольно развязно Живчик, но закончил почти горестно, — так уж получилось.

— Ваши документы, господа! Номера кают? Фамилии? Нарушение порядка на корабле...

Отошедший за спину Усиса Ленивец снял со стены ярко-красный огнетушитель и, перевернув его днищем вверх, опустил этот мирный безотказный прибор фирмы «Шелл» на голову техникаэлектрика. Удар был мягкий, плавный, почти нежный, и Альдо так и не смог понять, почему он падает.

Он увидел только, что ботинки нарушителей порядка брызнули в разные стороны. Один из нарушителей, самый толстый, перешагнул через техника, и тот отметил темнеющим сознанием, что брюки толстяка лопнули в интимном месте.

Техник был без памяти секунд десять, но ему показалось, что прошли годы. Когда сумеречный провал миновал, он сел на ковер, а затем и встал. Прямо перед ним была распахнута дверь четыреста первой каюты.

Ощупывая голову одной рукой, Альдо поднял огнетушитель и повесил его на место. Так было положено начало восстановлению порядка.

Затем Усис вошел в каюту и жалобно позвал:

— Кто-нибудь есть?

Никто не ответил. Альдо взял ключ со стола, погасил свет, запер дверь, ключ отнес к портье.

— Кто у вас проживает в четыреста первой?

— Четыреста первая сейчас. Сеньор, она записана за неким Диком Рибейрой. Но он попросил разрешения поселить вместо него девушку, дочь нашей барменши, а сам перешел в другую каюту. А что?

— Последите за каютой. Там непорядок. — Усис потрогал твердеющее образование под волосами, подумал, помолчал и повторил: — Там непорядок.

Портье открыл рот, но техник-электрик уже уходил, так и не разъяснив, что же за непорядок в роковой четыреста первой каюте.

Усис приближался к холодильному отделению в прескверном настроении.

«Можно позвонить помощнику капитана и все рассказать. Наверное, так и нужно сделать. Хулиганов поймают и накажут. Порядок будет восстановлен. Интересно, кто из них Дик Рибейра? Толстяк в лопнувших штанах? Похоже. Почему я не рассказал портье о трех бандитах? Почему от него сразу не позвонил помощнику капитана? Почему не потребовал ареста этого Дика Рибейры?

Я испугался, вот и все. Я просто очень сильно испугался. Это было слишком резкое и внезапное нарушение порядка. Спрашивается, за что они меня ударили? За что? Что я им сделал? Чем угрожал? Я просто спросил документы. Каждый здравомыслящий сотрудник поступил бы на моем месте аналогичным образом. Разве не так? Они не захотели мне показать свои документы. Почему? Очевидно, им не хотелось, чтобы официальное лицо знало и могло сообщить куда надо об их недостойном поведении. Только ли? Нет, не только. Возможно, они не обладали нужными документами либо документы компрометировали их обладателей. Кто такой Дик Рибейра? Соучастник или жертва? Поскольку он бросил меня бездыханного и полумертвого на произвол судьбы, я могу судить о нем очень плохо, хотя он и занимает приличное помещение. Этот человек либо трус, либо негодяй, либо то и другое одновременно. Трусливый негодяй!» Усис с отвращением распахнул дверцу холодильника.

«Плохо. Все очень, очень плохо. Чистые мысли о светлом и строгом порядке спутались в волосатый хаотический клубок. Бессмысленность. Страх. Непонятное ожидание. Чего? Это были профессиональные гангстеры? Тогда, пожалуй, лучше с ними не связываться. Они народ серьезный.

Вот почему я до сих пор не позвонил помощнику капитана.

Конечно же, они не соблюдают инструкций. Конечно же. Холодильник миллион лет не размораживался. В морозильнике образовались сосульки, подобные сталагмитам, что встречаются в подземных пещерах. Затем холодильник переполнен. Нельзя так перегружать аппарат. Машина не человек, она требует в уходе за собой нежности и внимательности».

— Эй, буфетчик, подойди сюда!

— Сию секунду, сеньор.

— Есть у тебя серая бумажка с черной надписью «Инструкция по уходу и эксплуатации»? Есть? И ты, кажется, человек грамотный? Отлично. Тогда почему же ты не читаешь эту бумажку и не делаешь так, как там написано, а поступаешь совсем наоборот? Ты не соблюдаешь установленный порядок, и поэтому твой холодильник испорчен. Зачем ты набил его всяким хламом, которому замораживание совершенно не нужно? Вот, например, эта здоровая банка с зернами кофе. Ты полагаешь, они испортятся, если постоят в сухом теплом месте? Скажи, зачем ты их сюда сунул?!

— Простите, сеньор, эту банку принесла сеньора Мимуаза, она просила сохранить ее в холоде несколько дней.

— Чепуха! У тебя в шкафу на полке я вижу шесть таких банок, и ничего с зернами не случилось. Присоедини к ним седьмую, а Миму скажи, что все в порядке.

— Я это сделаю, сеньор техник.

— Отлично. Теперь ответь мне, пожалуйста, как тебе удалось втиснуть этот окорок в морозильное отделение, и еще ответь мне, как ты собираешься извлекать его оттуда? Он примерз к стенкам с четырех сторон. Отвечай мне, буфетчик!

Хуанито, молоденький и очень хорошенький буфетчик, опустил тонкие усики книзу, туда, где из-под полы белого халата выглядывали узкие носки сверхмодных сверкающих туфель.

— Ты не ответишь мне, буфетчик, и ни один здравомыслящий...

— Я его разморожу.

— Но тогда ты разморозишь и свой окорок. Нет, не изворачивайся, мальчик, ничего хорошего никогда не получалось у людей, которые не умели ценить порядок, соблюдать порядок и поддерживать порядок ежедневно, ежечасно. Любая машина — это олицетворение порядка, выполненное в металле...

«А может быть, пока никуда не звонить? Подождать, осмотреться. Последить самому. Вдруг они и в самом деле гангстеры, а не просто пьяные хулиганы...»

17

Донья Миму, сложив руки на коленях, горестно смотрела на Дика Рибейру.

«Он еще улыбается! Он еще улыбается своей белозубой вызывающей улыбкой, от которой у меня заходится сердце! Ему еще хочется улыбаться! На сухих обветренных щеках как волны разбегаются глубокие морщины. А глаза блестят, веселые глаза кладоискателя, блеск которых никакие неудачи не смогут погасить. Мой мальчик, мой беззаботный Дик».

— Словно тебя это не касается, — сказала донья Миму.

— Очень даже касается, Долли, — отвечает Дик. Он называет ее на американский манер, хотя Миму это и не очень нравится. — Очень даже касается.

Дик уже не улыбается. Он разлегся прямо на ковре, без туфель, в своих поношенных бау-джинсах, в рубашке с подвернутыми рукавами. Несмотря на резкие морщины и озабоченные складки на лбу, он еще молод. Молод и весел. Лежит на полу, подложив под голову рюкзак, потому что ему, видите ли, тесно на койке. Он там задыхается. Он не привык спать в таких крысиных норах. Донья Миму покачала головой.

— Я в отчаянии, Долли, — говорит Дик и опять улыбается.

— Ты какой-то несерьезный! Это опасно. Это очень опасно. Ты знаешь этих людей?

— Я знаю этих людей и поэтому не думаю, что это так опасно, как ты говоришь. И я серьезен. Но я не хочу бояться, понимаешь, Долли?

— Ты должен бояться, Дик, ты обязан это сделать для меня. Если не будешь бояться, ты попадешь к ним в лапы и дело кончится плохо.

— Хорошо, родная, я буду бояться. Но что я могу сделать?

Она вздохнула и опустила голову.

«Дорогой мой мальчик».«Милая моя толстуха».«Неужели я всю жизнь ждала тебя для того, чтобы отдать в последнюю минуту?» — «Долли, ты же знаешь, кто я такой и какие за мной тянутся хвосты».«Я буду бороться за тебя, мой мальчик».«Бедная Долли, ты еще хлебнешь со мной всякого».

— Чего они хотят, Дик? Они не стали со мной говорить об этом.

— Нетрудно догадаться, что им надо. Старый Педро истратил на нашу экспедицию часть своих наличных денег. Он хочет вернуть их хотя бы в том количестве, в каком вложил. И сразу! Деньги ему нужны сейчас. Но ты же знаешь, что мы ничего там не нашли. Педро нужны гарантии, что долги будут возвращены. Конечно, я их верну, если разбогатею. А если нет? Педро всегда предпочитал синицу в руках журавлю в небе. Поэтому он и остался на задворках Белена. Он там бог, но выше ему не подняться. Если я не могу платить долги, то должен отработать. Знаешь, у него есть несколько участков, где они уже лет двенадцать перемывают пустую породу? Прикуют меня стальной цепочкой к тележке, и года три я буду работать за то старое изношенное барахло, которое громко называлось снаряжением. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я стал подпольным каторжником?