ГЛАВА LVIII

Засада

Курумилла и два его спутника спускались с крутой вершины Корковадо так скоро, как только это было возможно. Но если всходить было трудно, то и спускаться тоже было нелегко. На каждом шагу путешественников останавливали скалы, возвышавшиеся перед ними, или густая чаща деревьев, преграждавшая им путь.

Часто, когда они воображали, что ступают на твердую почву, ноги их вдруг вязли и они с ужасом замечали, что принятое ими за почву было не что иное как переплетенные растения, скрывавшие под собою огромные рытвины. Под их ногами кишели отвратительные животные; иногда они встречали змей, развивавших свои блистающие кольца на сухих листьях или обломанных сучьях, которые со всех сторон покрывали землю.

Они должны были то ползти на коленях, то перепрыгивать с ветви на ветвь или с топором в руке прокладывать себе дорогу. Такая утомительная ходьба продолжалась около двух часов. В конце концов они дошли до грота, в котором оставили своих лошадей.

Европейцы буквально падали от усталости; в особенности граф. Воспитанный в аристократических привычках, он никогда не подвергавший своих сил такому жестокому испытанию, и чувствовал себя совершенно уничтоженным; руки его и ноги распухли, лицо было исцарапано. Одна необходимость идти еще поддерживала его до сих пор, но дойдя до платформы, он упал, задыхаясь и бросая вокруг себя бессмысленные взоры человека, побежденного слишком сильным и слишком продолжительным усилием.

Дон Тадео совсем не так утомился как его товарищ; однако его короткое дыхание, румянец, покрывавший щеки, и пот, орошавший лицо, служили ясными доказательствами его усталости.

Курумилла же был так свеж и бодр, как будто не сделал ни одного шага. Физическая усталость по-видимому не имела никакого влияния на железную организацию индейца.

– Братья мои нуждаются в отдыхе, – сказал он, – мы останемся здесь сколько будет нужно для того, чтобы они собрались с силами.

Ни дон Тадео, ни граф не отвечали; им было стыдно признаться в своей слабости. Прошло полчаса, и никто не говорил ни слова. Курумилла удалился. Воротившись, он спросил:

– Ну что?

– Ах, дайте еще несколько минут, – отвечал граф. Индеец покачал головой и сказал:

– Время не терпит...

Говоря это, он вынул из-за пояса маленький ящичек, раскрыл его и подал дону Тадео. В этом ящике было четыре отделения; в первом лежали сухие листья беловатого цвета, во втором негашенная известь, в третьем какие-то камешки величиною с орех, в четвертом три или четыре тонких лопаточки из железного дерева.

– О! – вскричал с радостью дон Тадео. – Кока!

– Да, – отвечал индеец, – отец мой может взять. Дон Тадео не заставил просить себя; он с живостью схватил одной рукой лопаточку, а другой взял листок; на этот листок посредством лопаточки он сначала насыпал негашеной извести, потом завернул в него камешек и положил в рот.

Граф следил за движениями дона Тадео с особенным вниманием и как только тот положил камешек в рот, спросил у него с любопытством:

– Что это такое?

– Кока.

– Но это ничего мне не объясняет.

– Друг мой, – сказал дон Тадео, – Америка обетованная земля, ее счастливая почва производит все: мы имеем парагвайскую траву, заменяющую чай, мы имеем коку, которая, уверяю вас, с выгодой заменяет бетель, советую вам попробовать.

– С вашим поручительством, дон Тадео, я попробую все что угодно; тем более я не опасаюсь взять в рот этот листок, который кажется мне безвредным; но признаюсь, мне очень хотелось бы узнать достоинства этого универсального лекарства; судя по радости, которую вы выказали, когда его увидали, его достоинства должны быть очень велики.

– Судите сами, – отвечал дон Тадео, приготовляя между тем вторую пилюлю точно так же как и первую, – кока имеет способность возвращать силы, отнимать сон, голод и придавать мужество.

– И чтобы наслаждаться всеми этими драгоценными дарами, что нужно сделать?

– Нужно только жевать коку, как моряки жуют табак, а малайцы бетель.

– Черт побери, дон Тадео! Вы человек слишком серьезный для того, чтобы я мог предполагать, что вы хотите позабавиться над моим легковерием; дайте мне, пожалуйста, поскорее это драгоценное снадобье; я хочу попробовать; если оно не принесет мне пользы...

– Зато не сделает и вреда; это все-таки утешение, – улыбаясь, перебил дон Тадео, протянув графу приготовленную им пилюлю.

Луи, не колеблясь, положил ее в рот. Курумилла, старательно заткнув ящик за пояс, начал седлать лошадей.

Вдруг ружейная перестрелка и страшные крики раздались невдалеке.

– Что бы это значило? – вскричал Луи, поспешно вставая.

– Начинается битва, – холодно отвечал Курумилла.

– Что мы будем делать? – спросил дон Тадео.

– Полетим на помощь к нашим друзьям! – благородно заявил граф.

Дон Тадео устремил на ульмена вопросительный взгляд.

– А молодая девушка?.. – сказал индеец. Граф задрожал, но, тотчас оправившись, отвечал:

– Наши товарищи отыскивают ее; у нас здесь жестокие враги, которых мы обязаны поставить обезвредить.

В эту минуту крики и ружейные выстрелы усилились.

– Решимся же, – с живостью продолжил молодой человек.

– Поедем! – вскричал дон Тадео. – Один час промедления не очень повредит моей дочери.

– На лошадей, когда так! – сказал Курумилла. Индеец и его спутники сели на лошадей. По мере того как они приближались, шум ожесточенной битвы в ущелье становился громче; они узнавали воинственные крики чилийцев, смешивавшиеся с воем ароканов; иногда пули ударялись о деревья около них. Если бы не густая завеса листьев, они могли бы увидеть сражающихся.

Не обращая никакого внимания на бесчисленные препятствия, мешавшие им ехать, всадники скакали, сломя головы и рискуя свалиться в пропасти, мимо которых проносились.

– Стой! – вдруг закричал ульмен.

Всадники удержали лошадей, обливавшихся потом. Курумилла прискакал со своими друзьями к месту, которое возвышалось над выходом из ущелья со стороны Сантьяго. Это место представляло нечто вроде природной крепости, составленной из гранитных обломков, наваленных друг на друга быть может землетрясением. Издали эти скалы имели поразительное сходство с башней, и высота их достигала десяти метров.

Ульмен и его спутники находились на крутом склоне, до вершины которого нельзя было добраться иначе как с помощью рук и ног. Словом, это была настоящая крепость, в которой можно было выдержать продолжительную осаду.

– Какая славная позиция! – заметил дон Тадео.

– Поспешим овладеть ею, – отвечал граф. Всадники спешились. Курумилла расседлал лошадей и отпустил в лес, в уверенности, что умные животные не зайдут далеко и что в случае надобности их легко будет найти.

Луи и дон Тадео уже взбирались на скалы. Курумилла тоже хотел было последовать их примеру, как вдруг листья около него зашевелились, и появился человек. Ульмен поспешно укрылся за дерево и взвел курок.

Человек, который возник так неожиданно, держал ружье на плече, а в руке шпагу, окровавленную по самую рукоятку и ясно показывавшую, что он храбро дрался. Он бежал, осматриваясь во все стороны; но не как человек, спасающийся бегством, а напротив отыскивающий кого-то.

Курумилла вскрикнул от удивления, оставил убежище и подошел к этому человеку. При крике вождя индеец обернулся, и радостное выражение изобразилось на лице его.

– Я искал моего отца, – сказал он с живостью.

– Хорошо, – отвечал Курумилла, – я здесь. Шум битвы между тем увеличивался с каждой минутой и как будто все приближался.

– Пусть сын мой идет за мной, – сказал Курумилла, – мы не можем оставаться здесь.

Индейцы полезли на скалу, вершины которой дон Тадео и молодой граф уже достигли. По странной случайности на верхней оконечности этой массы скал, образовывавшей площадку шириною в двадцать квадратных футов, находилось множество огромных камней, представлявших надежное убежище, из-за которого можно было удобно стрелять под прикрытием.

Оба белых были изумлены появлением пришедшего индейца, который был не кто иной как Жоан, но минута не была благоприятна для объяснений. Собравшись таким образом вчетвером, они поспешили устроить парапеты для стрельбы.

По окончании этой работы граф предложил отдохнуть. Теперь их было четверо решительных людей, вооруженных ружьями с достаточным количеством зарядов. В провизии у них тоже не было недостатка. Все это сделало позицию их превосходной, так что они могли по крайней мере целую неделю держаться в ней против значительного числа осаждающих.

Когда все уселись на каменья, Курумилла начал расспрашивать Жоана, внимательно наблюдая за тем, что происходило в долине, которая была в эту минуту погружена в полное уединение, хотя крики и ружейные выстрелы еще продолжали раздаваться в ущелье. Мы не будем пересказывать того, что Жоан сообщил своим друзьям; наши читатели уже это знают, а потому мы начнем его рассказ только с той минуты, как он оставил битву.

– Когда я увидал, что пленник успел вырваться, несмотря на мужественные усилия солдат его конвоировавших, я подумал, что, может быть, вам будет интересно узнать об этом неожиданном событии и с трудом пробившись сквозь ряды сражающихся, бросился в лес с целью отыскать вас; случай свел меня с вами, когда я уже отчаивался найти вас.

– Как! – вскричал с изумлением дон Тадео. – Этот человек успел убежать?

– Да! И вы скоро увидите его в долине.

– Слава Богу! – энергически вскричал молодой граф. – Если этот злодей проедет от меня на ружейный выстрел, клянусь, я застрелю его как хищного зверя.

– О! – сказал дон Тадео. – Если этот человек свободен, все погибло!

Крики между тем усилились, перестрелка ожесточилась, и вдруг группа индейцев выскочила с шумом из ущелья; одни бежали сломя головы по разным направлениям, другие сопротивлялись врагам, еще невидимым. Дон Тадео и его спутники, держа ружья наготове, встали на краю платформы.

Число бежавших увеличивалось с каждой минутой. Долина, еще так недавно столь спокойная и уединенная, представляла теперь самое оживленное зрелище. Одни бежали как бы преследуемые паническим страхом, другие собирались небольшими группами и возвращались к битве.

Время от времени некоторые из беглецов падали и не вставали, другие, более счастливые и раненые не смертельно, делали невероятные усилия, чтобы приподняться и бежать.

Вдруг отряд чилийских всадников прискакал галопом, тесня ароканов, которые все еще сопротивлялись. Впереди этого отряда человек на черной лошади, поперек которой лежала бесчувственная женщина, скакал с быстротою стрелы. Он значительно опережал солдат, которые наконец отказались от напрасного преследования и вернулись в ущелье.

– Это он! Это он! – закричал дон Тадео. – Это Бустаменте.

– Я сейчас выстрелю! – холодно отвечал граф, спуская курок.

Курумилла выстрелил в одно время с ним, так что оба выстрела слились в один. Лошадь Бустаменте остановилась, вытянулась, поднялась передними ногами на воздух, потом зашаталась и упала, увлекая всадника в своем падении.

– Умер он? – спросил дон Тадео с беспокойством.

– Я думаю! – отвечал Луи.

– Лишняя пуля не повредит, – справедливо заметил Жоан и выстрелил.

Пораженные ужасом при этой неожиданной атаке, индейцы еще скорее разлетелись по долине, как стая испуганных ворон, не думая более о сражении и стараясь только сохранить свою жизнь.

ГЛАВА LIX

Крепость

– Проворнее! Проворнее! – вскричал граф, стремительно вставая. – Воспользуемся страхом ароканов и захватим Бустаменте.

– Постойте! – флегматически остановил его Курумилла. – Партия неравная; пусть взглянет мой брат.

В самом деле, толпа индейцев выскочила из ущелья. Но эти держались храбро. Они отступали шаг за шагом, не как бегущие трусы, но как воины, гордо оставляющие поле битвы, которое отказываются оспаривать долее и отходят в строгом порядке.

В арьергарде отряд в сто человек поддерживал это храброе отступление. Два вождя на ретивых лошадях переезжали от одного к другому и не уступали по-видимому врагу, теснившему их.

Вдруг из чащи раздались со зловещим свистом ружейные выстрелы, и вслед за тем появились чилийские всадники. Индейцы, не отступая ни на шаг, встретили их копьями. Многие беглецы, рассыпавшиеся по долине, вернулись к своим товарищам и бросились на неприятеля. Несколько минут сражающиеся дрались холодным оружием.

Вдруг четыре выстрела раздались из импровизованной крепости, вершина которой увенчалась дымом. Два индейских вождя повалились на землю. Ароканы вскрикнули от ужаса и ярости и бросились вперед, чтобы не дать захватить своих вождей, которых уже окружили чилийцы.

Но с быстротою молнии Антинагюэль и Черный Олень – это были они – бросили своих лошадей и поднялись, держа наготове оружие. Оба они были ранены.

Чилийцы, имевшие намерение только изгнать неприятеля из ущелья, удалились в порядке и скоро исчезли. Ароканы продолжали отступать.

Долина, над которою возвышалась скалистая башня, вершину которой занимали дон Тадео и его товарищи, имела в ширину только одну милю, постепенно суживалась и на конце ее возвышался девственный лес, мало-помалу сливающийся с горами.

Ароканы все шли по долине и углублялись в чащу. Бустаменте давно исчез. Индейцы оставили только тела мертвых врагов и лошадей, убитых графом Луи и его товарищами, над которыми начинали кружиться коршуны с пронзительными криками. В долину возвратилась прежняя тишина.

– Теперь мы можем продолжать наш путь, – сказал, вставая, дон Тадео.

Курумилла взглянул на него с чрезвычайным удивлением, но не отвечал.

– Отчего вы удивляетесь, вождь? – спросил дон Тадео. – Видите, долина пуста, ароканы и чилийцы удалились, каждый в свою сторону; кажется, мы можем безопасно продолжать путь.

– Отвечайте, вождь, – сказал граф, – вы знаете, что время не терпит: друзья нас ждут, нам нечего здесь делать; зачем мы будем оставаться здесь?

Индеец указал на девственный лес.

– Там спрятано слишком много глаз, – сказал он.

– Вы думаете, что за нами наблюдают? – спросил Луи.

Курумилла утвердительно кивнул головой.

– Да, – сказал он.

– Вы ошибаетесь, вождь, – возразил дон Тадео, – ароканы побиты. Они успели прикрыть побег человека, которого хотели спасти, зачем же им оставаться здесь? Им нечего здесь делать.

– Отец мой худо знает воинов моего народа, – с гордостью сказал Курумилла, – они никогда не оставляют врагов позади себя, если имеют надежду уничтожить их.

– Что значат ваши слова? – перебил с нетерпением дон Тадео.

– То, что Антинагюэль был ранен пулей; выстрел последовал отсюда и токи не удалится, не отомстив.

– Я не могу этого допустить; наша позиция неприступна; разве ароканы орлы и могут прилететь сюда?

– Индейские воины благоразумны, – отвечал уль-мен, – они будут ждать, чтобы провизия моих братьев истощилась и заставят их сдаться, чтобы избежать голодной смерти.

Дон Тадео был поражен справедливым рассуждением Курумиллы и не нашелся что отвечать.

– Однако мы не можем же остаться здесь, – сказал Луи, – я согласен, что вы правы, вождь, и стало быть неоспоримо, что через несколько дней мы попадемся в руки этих демонов?

– Да, – подтвердил Курумилла.

– Признаюсь, – возразил граф, – что эта перспектива не имеет для нас ничего лестного; нет такого дурного положения, из которого нельзя было бы выпутаться с помощью мужества и ловкости.

– Брат мой имеет какое-нибудь средство? – спросил ульмен.

– Может быть; не знаю, хорошо ли оно, во всяком случае вот что я придумал: через два часа настанет ночь, пусть темнота сгустится, потом, когда индейцы заснут, мы потихоньку уйдем отсюда.

– Индейцы не спят, – холодно сказал Курумилла.

– Черт возьми! – энергически вскричал граф, гордый взор которого засверкал воинственным блеском. – В таком случае, если понадобится, мы пройдем по их трупам, но убежим отсюда.

Если б Валентин мог видеть в эту минуту своего молочного брата, он обрадовался бы той энергии, которую Луи выказал в первый раз. Удивляться нечему! Луи был влюблен и хотел видеть ту, которую любил, а любовь имеет привилегию верить вчудеса.

– Впрочем, этот план дает некоторую надежду на успех, – сказал дон Тадео, – я думаю, что к ночи мы можем попробовать исполнить его; если он и не удастся, у нас все-таки останется средство укрыться здесь.

– Хорошо, – отвечал Курумилла, – я сделаю все, чего желают мои братья.

Жоан не принимал никакого участия в разговоре; сидя на земле, прислонившись спиною к скале, он курил со всею небрежностью индейца, врожденное бесстрастие которого не возмущают никакие заботы.

Таковы вообще все ароканы; когда пройдет минута действия, они находят бесполезным тратить свои силы, предпочитая сохранить их для новых предприятий. Ароканы наслаждаются настоящим, не заботясь о будущем, если только они не вожди и ответственность в успехе или неудаче какой-нибудь экспедиции не лежит на них. В последнем случае они напротив необыкновенно бдительны и полагаются только на самих себя, стараясь все предвидеть.

После отъезда из Вальдивии, дон Тадео и его товарищи не имели времени поесть; они решили воспользоваться отдыхом и утолить голод. Приготовления были не продолжительны; они не знали наверно, известна ли индейцам их позиция; во всяком случае, они почли за лучшее оставить их в сомнении и заставить предполагать, что они удалились. Поэтому огня не разводили; обед состоял только из жареной муки, разведенной в воде, жалкой пищи, которую нужда однако заставила их найти превосходной.

Мы сказали, что у них было достаточно провизии; в самом деле при бережливости ее хватило бы на две недели, но воды у них было только шесть мехов, то есть около шестидесяти литров; поэтому они в особенности опасались жажды, если бы им пришлось выдерживать осаду.

Когда их скудный обед был окончен, они закурили сигары, устремив взгляды на долину и с нетерпением ожидая ночи.

Прошло около получаса, и ничто не возмутило спокойствия, которым наслаждались авантюристы. Солнце быстро клонилось к горизонту, небо мало-помалу принимало мрачный оттенок, отдаленные вершины гор исчезали под густыми слоями тумана; наконец все показывало, что темнота скоро покроет землю.

Вдруг коршуны, спустившиеся на трупы и клевавшие их, с шумом и с пронзительными криками поднялись в воздух.

– О! О! – сказал граф. – Что бы это значило? Коршуны всполошились недаром...

– Вероятно мы скоро узнаем в чем дело. Может быть, мы действительно окружены так, как уверяет вождь, – отвечал дон Тадео.

– Брат мой увидит, – ответил ульмен с коварной улыбкой.

Отряд из пятидесяти чилийских копьеносцев крупной рысью выехал из ущелья. В долине он повернул несколько налево и въехал на тропинку, которая ведет в Сантьяго. Дон Тадео и граф напрасно старались узнать людей, составлявших этот отряд, и в особенности начальника, командовавшего ими. Темнота была слишком густа.

– Это бледнолицые, – холодно сказал Курумилла, проницательные глаза которого с первого взгляда рассмотрели проезжавших.

Между тем всадники продолжали ехать; они, казалось, не имели никакого беспокойства, это очень легко было заметить, потому что ружья у них висели за спиной, длинные копья волочились по земле; они ехали почти врассыпную. Эти всадники составляли конвой, который по приказанию дона Грегорио Перальта должен был проводить дона Рамона до Сантьяго.

Они приближались все более и более к густому кустарнику, который стоял как часовой впереди девственного леса, и скоро уже должны были углубиться в него; вдруг страшный вой, повторенный эхом, раздался возле них, и многочисленная толпа ароканов с бешенством напала на них со всех сторон.

Застигнутые врасплох и испуганные этим внезапным нападением, испанцы сопротивлялись весьма слабо и рассыпались по всем направлениям. Индейцы преследовали их с ожесточением, и несчастные скоро все были переловлены или перебиты.

Один несчастный, бежавший по направлению к скале, на которой находились авантюристы, едва переводивший дух при этой страшной резне, упал на глазах их пронзенный насквозь копьем. Потом, как бы по волшебству, индейцы и испанцы исчезли в лесу. Долина опять сделалась спокойна и пустынна.

– Ну! – спросил Курумилла дона Тадео. – Что думает отец мой, удалились ли индейцы?

– Ваши предположения были справедливы, вождь, я должен в этом признаться. Увы! – прибавил он со вздохом сожаления, походившим на рыдание. – Кто спасет мою бедную дочь?

– Я! – решительно вскричал граф. – Послушайте, мы сделали неимоверную глупость, забравшись в эту мышеловку; нам непременно надо выйти отсюда. Если бы Валентин был здесь, его изобретательный ум нашел бы средство к нашему освобождению, я в этом убежден; скажите мне, где он, я приведу его, и тогда мы посмотрим, остановят ли нас эти демоны.

– Благодарю вас, граф, – с жаром сказал дон Тадео, – но не вы, а я должен попытаться на это отважное предприятие.

– Полноте! – весело сказал молодой человек. – Позвольте идти мне; я уверен, что я успею.

– Да, – сказал Курумилла, – мои братья бледнолицые правы; Трангуаль Ланек и брат мой с золотистыми волосами необходимы нам; но только пусть Жоан пойдет за ними.

– Я знаю горы, – вскричал Жоан, вмешавшись тогда в разговор, – бледнолицые незнакомы с хитростью индейцев; они слепы ночью, заблудятся и попадут в засаду. Жоан ползает как уж, у него чутье хорошо обученной собаки; он найдет. Антинагюэль – Кролик, вор Черных Змей; Жоан хочет его убить.

Не прибавляя более ни слова, индеец снял свой плащ, обвязал его вокруг себя вместо пояса и приготовился идти. Курумилла вынул нож, отрезал кусок своего плаща, пальца в четыре ширины, и подал его Жоану, говоря:

– Сын мой отдаст это Трангуалю Ланеку, чтобы ульмен узнал, от кого он пришел, и расскажет ему что происходит здесь.

– Хорошо, – отвечал Жоан, заткнув за пояс кусок от плаща, – где я найду вождя?

– В деревне Сан-Мигуэль; там он ожидает нас.

– Жоан уходит, – сказал индеец с благородством, – если он не исполнит поручения, это значит, что он убит.

Курумилла и двое белых с жаром пожали ему руку. Жоан поклонился им и начал спускаться с горы; они видели, как он ползком добрался до первых деревьев горы Корковадо; там он приподнялся, сделал рукой прощальный знак и исчез посреди высокой травы.

Вдруг авантюристы вздрогнули, услыхав ружейный выстрел и потом вслед за ним другой, раздавшийся по тому направлению, куда пошел их посланный.

– Он убит! – вскричал граф с отчаянием.

– Может быть и нет! – нерешительно отвечал Курумилла. – Жоан воин благоразумный! Но теперь, надеюсь, братья мои убедились, что побег невозможен и что мы окружены.

– Это правда, – прошептал дон Тадео, с унынием опустив голову.

ГЛАВА LX

Предложения

Темнота скоро спустилась на землю и окутала все предметы. Мрак был чрезвычайно густ. Тучи тяжело проплывали в небе и скрывали бледный лик луны. Мертвое молчание тяготело над долиной. Иногда оно прерывалось зловещими криками лютых зверей или свистом ветра между ветвями деревьев.

Напрасно дон Тадео и его товарищи, укрывшиеся на скале, утомляли глаза, стараясь различить предметы: вокруг них все было темно. Время от времени какие-то неизвестные звуки доходили до площадки, на которой они находились, и еще более увеличивали их беспокойство.

Вынужденные наблюдать внимательно, чтобы избавиться от неожиданного нападения, все они ни минуты не отдохнули.

Дон Тадео заметил днем, что скалы, на вершине которых они укрывались, были высоки, но гора, находившаяся напротив них, была гораздо выше, так что, несмотря на довольно значительное расстояние, ловкие стрелки, поставленные на некоторой высоте, легко могли бы перестрелять их всех.

Он сообщил своим товарищам это наблюдение, и они признали его справедливым. Со стороны долины они были совершенно вне опасности: взобраться на скалы было невозможно; кроме того, прячась за камнями, друзья наши могли результативно стрелять в тех, которые задумали бы напасть на них. Поэтому, воспользовавшись темнотою, они занялись укреплением противоположной стороны.

Они соорудили род стены, навалив камни один на другой высотой в восемь футов. Так как в этой стране роса чрезвычайно обильна, они устроили себе палатку, разложив свои плащи на двух копьях, воткнутых в землю.

Под этой палаткой разостлали они одеяло и попоны лошадей и таким образом не только обеспечили себя от всякого нападения со стороны горы, но и сделали себе убежище, которое было очень полезно от ночного холода и от дневного жара и в котором они могли удобно поместиться, если бы им пришлось долго оставаться на скале. В палатку положили они также провизию и боеприпасы, которые вода и солнце легко могли бы испортить.

Труды заняли большую часть ночи. К трем часам утра мрак начал рассеиваться, на краях неба появились опаловые оттенки, обыкновенно предшествующие в этой стране восходу солнца. Курумилла подошел к своим двум товарищам, которые напрасно боролись с усталостью и сном, изнурявшими их.

– Пусть мои братья заснут на два часа, – сказал он им, – Курумилла будет настороже.

– А вы, вождь... – отвечал ему дон Тадео, – приняв такое благородное участие в нашем деле, вы должны иметь такую же необходимость в отдыхе, как и мы. Спите, мы будем караулить вместо вас.

– Курумилла – вождь, – отвечал ульмен, – он не спит на тропинке войны.

Дон Тадео и Луи слишком хорошо знали своего друга, чтобы делать ему бесполезные замечания; обрадовавшись в глубине сердца этому отказу, который позволял им восстановить силы, они бросились на попоны и почти тотчас же заснули.

Когда Курумилла удостоверился, что товарищи его погружены в сон, он ползком добрался до подошвы крепости. Мы уже говорили, что гора была покрыта высокой травой и что посреди этой травы изредка возвышались группы деревьев. Курумилла спрятался в кустах и начал прислушиваться. Ничто не возмущало тишины. Все спало или казалось спящим на горе и в долине. Ульмен снял свой плащ и растянулся на земле, стараясь как можно более скрыть свое присутствие. Потом, прикрывшись плащом, он высек огня, не опасаясь по милости своих мелочных предосторожностей, чтобы искры были примечены в темноте.

Раздув огонь, он набрал сухих листьев и начал сыпать их на костер понемножку, стараясь, чтобы дым несколько сгустился. Когда огонь довольно усилился, индеец опять пополз на вершину скалы, не будучи примечен многочисленными часовыми, которые по всей вероятности тщательно наблюдали за движениями авантюристов. Товарищи его все спали.

«Теперь нам нечего бояться, – сказал сам себе Курумилла, – что стрелки могли спрятаться над нами между деревьями».

Он пристально устремил глава на оставленное им место. Скоро красноватый свет осветил темноту; свет этот увеличивался мало-помалу и превратился наконец в столб пламени, который поднялся к небу мятежным вихрем, разбрасывая вокруг себя тысячи искр. Пламя быстро распространялось, так что вся вершина горы немедленно очутилась в огне.

Послышались неистовые крики и при блеске пожара можно было видеть индейцев, которые покидали свои наблюдательные посты; черные их силуэты мрачно отделялись от яркого пламени.

Но Корковадо не весь был покрыт лесом; поэтому пожар не мог распространиться далеко. Цель Курумиллы была достигнута. Места, которые час тому назад представляли превосходные убежища, теперь были совершенно открыты.

При криках индейцев дон Тадео и граф пробудились и, думая что это атака, поспешили к Курумилле. Он радостно смотрел на пожар и с улыбкой потирал себе руки.

– Э! – сказал дон Тадео. – Кто это зажег?

– Я! – отвечал Курумилла. – ппосмотрите, как эти разбойники бегут полуобгоревшие.

Граф и дон Тадео искренно разделили его веселость.

– Право! – заметил Луи. – Вам пришла счастливая мысль, вождь! Теперь мы, кажется, отделались от своих неприятных соседей.

По недостатку пищи пожар угас так же быстро, как и разгорелся; авантюристы устремили взор на долину и вскрикнули от удивления.

При первых лучах восходящего солнца, смешивающегося с исчезающим блеском пожара, они увидели индейский лагерь, окруженный широким рвом и укрепленный по всем ароканским правилам. Внутри этого лагеря, который был довольно большим, возвышалось множество хижин из бычьих кож, натянутых на колья, вбитые в землю.

Очевидно было, что дону Тадео и его товарищам предстояло выдержать правильную осаду.

– Гм! – сказал граф. – Право не знаю, как мы выберемся отсюда.

– Но, – заметил дон Тадео, – они кажется хотят вести с нами переговоры?

– Да, – сказал Курумилла, взводя курок своего ружья, – выстрелить?

– Остерегитесь, вождь, – вскричал дон Тадео, – прежде узнаем, чего они хотят; может быть, их предложения будут для нас довольно выгодны...

– Сомневаюсь, – отвечал граф, – однако, как мне кажется, мы все-таки должны их выслушать.

Курумилла спокойно опустил ружье и небрежно облокотился на него.

Несколько человек вышли из лагеря. Они были безоружны. Один из них махал над головою ароканским знаменем. На двоих был чилийский костюм. Дойдя до подошвы импровизованной цитадели, они остановились. Вышина скалы была довольно значительна, и потому слова парламентера слабо достигали ушей осажденных.

– Пусть один из вас сойдет, – закричал голос, в котором дон Тадео тотчас узнал голос Бустаменте, – чтобы мы могли предложить вам наши условия.