Глава VIII. В гасиенде

С самого начала гражданской войны гасиенда дель Барио часто служила сборным пунктом для инсургентов в этой части Новой Испании и поэтому не раз подвергалась нападению правительственных войск, которые два раза брали ее приступом. Однако внутри, по крайней мере, она сохранила тот же вид, какой мы описывали читателю в третьей главе.

Только дом, служивший тогда дачей, превратился в настоящую крепость. Широкий и глубокий ров был вырыт вокруг стен, грозные жерла нескольких довольно больших пушек выглядывали наружу через бойницы. Все деревья на версту кругом были срублены, чтобы облегчить наблюдение за врагом. Извилистая тропинка, ведшая ко входу в гасиенду, защищенному висячим мостом, была перерыта в нескольких местах, а сам мост поднят.

При входе в гасиенду путешественников встретил сам владелец гасиенды, дон Аннибал де Сальдибар.

Одиннадцать лет, прошедшие с тех пор, как мы его видели в последний раз, мало отразились на этой могучей натуре. Несколько новых морщин легло на его широком лбу, несколько серебряных нитей появилось в его черных волосах, но это, пожалуй, и все: его осанка была по-прежнему горда, а взгляд все таким же живым.

Они с доном Орелио были давнишние знакомые и даже, по-видимому, искренние друзья.

— Добро пожаловать! — вскричал дон Аннибал, сжимая руку своего друга. — Вы не могли приехать более кстати: без вас я не знаю, чем бы все это закончилось.

— Надеюсь, что хорошо, — произнес дон Орелио, выразительно отвечая на пожатие. — Разве мы здесь первые?

— Честное слово, вы почти первые: здесь еще очень мало народу. Вы знаете, как трудно теперь собираться и какую систему шпионажа ввел его светлость вице-король Новой Испании, сеньор Аподака. Это настоящая инквизиция: всякий подозрительный человек немедленно задерживается, так что наши друзья вынуждены действовать с величайшей осторожностью.

— Действительно, мы, к несчастью, дожили до такого времени, когда одна половина населения шпионит за другой.

— Но оставим это на время. Вы и ваши спутники нуждаетесь в отдыхе. Позвольте мне самому отвести вас в приготовленные комнаты.

Дон Аннибал отвел своих гостей в особые помещения, довольно комфортабельно меблированные, объявив, что им вскоре принесут еду.

Едва он успел выйти, как дверь вновь открылась и пропустила несколько слуг с блюдами, уставленными всевозможными закусками.

Сумах, устроив своих товарищей, присоединился к дону Орелио, около которого находился его доверенный слуга Вискаша.

Наши четверо путешественников, т. е. дон Орелио Гутиеррец, Лунный Свет, Сумах и Вискаша, заняли места вокруг стола и отдали честь блюдам, присланным доном Аннибалом.

Вискаша сел немного в стороне, без сомнения, из скромности. Он один ел умеренно, как благовоспитанный человек, а не всадник, проскакавший десять миль.

Когда удовлетворен был первый голод, разговор, вялый вначале, оживился и перешел на хозяина дома.

Лунный Свет, закурив трубку, повернулся к дону Орелио.

— Не позволите ли, — сказал он, — задать вам несколько вопросов о нашем хозяине?

— Почему нет? — отвечал тот. — Я с удовольствием сообщу все, что вы пожелаете.

— Я и мой друг иностранцы и рады поближе узнать тех людей, с которыми сталкивает нас случай.

— Это правда, — поддержал его Оливье Клари, выпуская многочисленные кольца дыма. — Эта страна такая необыкновенная, все здесь так непохоже на виденное нами до сих пор, что я не могу не присоединиться к желанию моего друга и соотечественника.

— Вы, конечно, желаете знать подробности? Ничего нет легче, так как будучи отдаленным родственником дона Аннибала, я могу лучше любого другого удовлетворить ваше желание.

Дон Орелио изящно сжал пальцами сигарету из маиса, закурил ее и начал так.

— Дон Аннибал-Гередиа-Гомер-де-Альварадо-и-Сальдибар есть то, что здесь называется cristiano viejo, т. е. он принадлежит к семье, к которой никогда не примешивалась кровь индейцев. Он прямой потомок знаменитого дона Педро де Альварадо, уполномоченного доном Фердинандо Кортесом управлять городом Мехико во время своего отсутствия. Сам он был вынужден отправиться в это время в Вера-Круз и сразиться с доном Памфило де Нарваецем, которого послал против него правитель Кубы, дон Диего Веласкес и который перешел со всеми своими людьми под знамена победителя.

— Из этой краткой справки вы могли убедиться, что дон Аннибал из хорошего рода. Когда Фердинанд Кортес закончил завоевание Мексики, он разделил ее обширные земли между своими лейтенантами. Дон Педро де Альварадо был в числе этих избранных, и его благосостояние было благодаря этому упрочено. С течением времени оно все росло, так что дон Аннибал считается одним из богатейших землевладельцев не только в Новой Испании, но и во всем Новом Свете. Лет пятнадцать или шестнадцать тому назад его колоссальное богатство еще увеличилось благодаря браку с моей двоюродной сестрой в шестой степени, донной Эмилией де Агирал. Донне Эмилии, одной из самых очаровательных девушек в области, было тогда всего шестнадцать лет.

Дон Орелио сделал маленькую паузу и продолжил.

— Здесь будет довольно значительный пробел в моем рассказе. В те времена дела принудили меня уехать в Гавану. По возвращении я слышал, что дон Аннибал навлек на себя ненависть индейцев, поселившихся на его земле и что индейцы, выгнанные им, поклялись отомстить, что они и пытались несколько раз безуспешно сделать. В это время Гидальго, кюре Долорес, подняв знамя восстания и призвав население к оружию, начал долгую войну за освобождение, не оконченную еще и в настоящее время.

Дон Аннибал, все богатство которого состояло в землях и копях и которого революция совершенно разорила бы, останься он верен испанскому правительству, по материальным соображениям ил и по убеждению или по тому и другому вместе принял сторону инсургентов и стал одним из выдающихся вождей восставших. Дом, в котором мы теперь находимся, выгодно расположен, достаточно укреплен и не раз служил местом сбора инсургентов. Однажды дон Аннибал внезапно был застигнут испанцами, так что он не успел отослать свою жену и полуторалетнюю дочь в Леон-Викарио. Обе они остались в гасиенде. В это именно время здесь произошла ужасная сцена. В сад, принадлежащий гасиенде, индейцем была занесена змея, что позже узнали по следу на песке и распоротому мешку из кожи тапира. Каким образом удалось этому индейцу обмануть бдительность часовых, неизвестно. Змея, не причинив никакого вреда ребенку, бросилась к кормилице и стала жадно высасывать ее молоко. Несчастная умерла в страшных судорогах, а донна Эмилия, свидетельница этого ужасного зрелища, сошла с ума.

— О! — вскричали слушатели, содрогаясь. — Это ужасно!

— А что же потом стало с несчастной матерью? — спросил с любопытством Лунный Свет.

— Она не выздоровела? — прибавил Сумах.

— Нет, — отвечал мексиканец, — несчастная выздоровела или, вернее, после двухлетнего заботливого ухода к ней вернулось сознание, но зато через короткие промежутки времени у нее бывают припадки, делающиеся все сильнее и сильнее.

— Бедная женщина! — произнес Вискаша.

— Да, бедная женщина! — подхватил дон Орелио. — Дон Аннибал обожал свою жену, хотя и не показывал этого. Несчастье обнаружило всю глубину его привязанности к ней. Все время, пока продолжалось безумие донны Эмилии, он был на высоте самоотверженности. Когда же она пришла в себя, он приказал слугам ни в чем не стеснять ее свободы. В характере донны Эмилии вследствие болезни произошла странная перемена. Эта женщина или, вернее, эта молодая девушка — ей едва исполнилось восемнадцать лет, когда произошло несчастье, — такая добрая, кроткая и робкая, превратилась в львицу, жаждущую кровопролития и думающую только о преследовании краснокожих и безжалостном их истреблении. Пользуясь свободой, предоставленной ей мужем, она нередко исчезала из гасиенды вместе с дочерью, с которой никогда не разлучалась и в которой воспитала чувство ненависти и мстительности. Никто не знал, где проводили они это время, но только возвращались они всегда с веселыми лицами, как будто ничего особенного не происходило.

— А теперь? — прервал Лунный Свет.

— Я думаю, что теперь то же самое, — отвечал мексиканец, — и донна Эмилия не отказалась от своих скитальческих приключений. Дон Аннибал, чрезвычайно обеспокоенный этими выходками, много раз пытался их прекратить. Но видя, что это удручающим образом действует на жену, он предпочел дать ей полную свободу действий. Нужно заметить, что индейцы, неизвестно по какой причине, питают к ней суеверный ужас, и один вид ее может обратить их в бегство.

— Это странно, — пробормотал Оливье Клари.

— А молодая девушка? — спросил Лунный Свет.

— Ее зовут Дианой, ей теперь около пятнадцати лет. Это нежное симпатичное существо с золотистыми, как спелые колосья, волосами и лазурно-голубыми глазами. Но под этой деликатной внешностью скрывается удивительная энергия и невероятная твердость характера. Воспитанная, как я уже сказал, матерью, она обожает ее и беспрекословно ей повинуется. К отцу она питает глубокую искреннюю дружбу и большое уважение, но держит себя по отношению к нему довольно независимо. Замечательно, что эти две женщины удостоили своей дружбой еще одного человека.

— Еще одного? — спросил канадец. — Кого же?

— Это стройный юноша лет двадцати или двадцати двух, с бледным выразительным лицом. Лет тринадцать или четырнадцать тому назад дон Аннибал вернулся с ним из похода на индейцев. Он, по всей вероятности, индейского происхождения, зовут его Мельхиор Диас. Этого сильного ловкого и вообще прекрасно развитого физически молодого человека дон Аннибал любит как сына. К тому же Мельхиор всегда сопровождает донну Эмилию в ее похождениях, и дон Аннибал знает, что у нее есть надежный защитник. Не раз пытался дон Аннибал выведать у молодого человека что-нибудь об этих поездках, но тот оставался скрытным, ссылаясь на то, что поклялся донне Эмилии хранить эту тайну. Странно, каким образом женщина, ненавидящая индейцев, подружилась с их соплеменником до такой степени, что не может минуты пробыть без него!

— А как смотрит на этого молодого человека донна Диана? — спросил охотник.

— Диана — ребенок, не знающий жизни. Она считает Мельхиора братом, так как они вместе росли и воспитывались.

— Но молодой человек знает, что он не брат Дианы? — продолжал расспрашивать Лунный Свет.

— Вероятно, дон Аннибал или донна Эмилия сообщили ему об этом.

— А теперь он в гасиенде? — спросил Сумах.

— Не могу вам этого сказать. Я не был здесь уже несколько недель и не знаю, как обстоят дела. Но я слышу шаги в коридоре, сюда идут.

Действительно, послышались легкие, все приближающиеся шаги. Наконец дверь отворилась и появился пеон.

— Прошу прощения, сеньоры, — сказал он, отвесив церемонный поклон. — Дон Аннибал де Сальдибар, мой господин, просит вас пожаловать в большую залу, где собрались все кабальеро!

— Мы готовы следовать приглашению дона Аннибала! — отвечал, поднимаясь, дон Орелио.

— Его собеседники также встали и все вместе последовали за слугой.

Глава IX. Совещание

Пока путешественники с возрастающим интересом слушали историю, рассказываемую доном Орелио, в гасиенду прибыло много путешественников. Это по большей части были богатые землевладельцы или люди, замешанные в предшествующих восстаниях. Возбудив подозрение испанцев, они искали безопасности в общем восстании.

Дон Аннибал старался каждому из этих гостей, сопровождаемых большими и хорошо вооруженными отрядами, оказать радушный прием.

Скоро внутренность гасиенды стала похожа на казарму. Все свободные места были заняты людьми и лошадьми. Приехавшие последними принуждены были устроиться на дворе и в саду.

К четырем часам вечера в гасиенде собралось более четырех тысяч человек, что представляло значительную силу.

К несчастью, за исключением незначительного числа опытных воинов, уже сражавшихся с испанцами, это были бедные пеоны, никогда не испытавшие огня и совершенно не знакомые с войной.

Однако, все эти люди горели желанием добиться свободы. Они были преданы хозяевам и находились под руководством опытного начальника. Вследствие этого от них многого можно было ожидать в будущем. На первый же взгляд оставалось жалкое впечатление. Бледные, худые, истощенные, едва прикрытые лохмотьями, вооруженные большей частью пиками, луками и стрелами, они не могли внушить хорошо вооруженным и одетым испанцам ничего, кроме жалости, смешанной с презрением.

Как бы то ни было, дон Аннибал де Сальдибар встретил их прибытие в гасиенду с радостью, которой он не старался скрывать и которая была залогом удачи задуманного плана.

Наконец, гасиенда не могла уже вместить никого из вновь приехавших. Последние устроили лагерь вокруг ее стен на том самом месте, где утром происходило сражение с индейцами. Вечером, при бледном свете луны, гасиенда охвачена была, как поясом, бивачными огнями восставших, расположившихся на равнине.

Когда все съехались, дон Аннибал приказал закрыть двери гасиенды, удвоил число часовых и вообще соблюдал величайшую бдительность. Затем он вошел в приемный зал, где собрались все почетные гости.

В этом громадном, почти гигантском помещении, находилось от полутораста до двухсот человек, которые, разбившись на группы, вели тихий, но оживленный разговор.

Появление дона Аннибала встречено было продолжительным возгласом “А!”, выдававшим нетерпение присутствовавших.

Хозяин, дружеским жестом пригласив гостей разместиться на приготовленных для них местах, пробрался к столу, покрытому зеленым сукном. Там уже сидело несколько человек, между которыми были: дон Орелио Гутиеррец, оба канадца и как-то незаметно пробравшийся в это избранное общество Вискаша.

Дон Аннибал выждал, пока не наступит полная тишина и тогда начал речь.

— Сеньоры! — сказал он твердым и выразительным голосом. — Позвольте мне сначала от имени отечества поблагодарить вас за быстрый отклик на мое приглашение. Несмотря на постоянные затруднения, несмотря на торжество наших гордых врагов, дело, которое мы поклялись защищать, не гибнет, а, напротив, преуспевает, так как оно свято. Мы сражаемся за свободу, эту неотъемлемую принадлежность всех народов. Прежде чем перейти к цели нашего съезда, кабальеро, позвольте мне вкратце резюмировать все сделанное за двенадцать истекших лет. Это поможет нам здраво обсудить положение дел и решить, своевременно ли восстание.

— Извините, сеньор, — сказал Лунный Свет, поднимаясь и прерывая дона Аннибала, — вы собираетесь, как видно, обсуждать дела, совершенно чуждые для меня и моего товарища. Поэтому мы просим у вас позволения удалиться, чтобы не подслушать ваших тайн.

При этих словах, произнесенных с присущей канадцу насмешливостью, среди присутствующих поднялся шум. Одни требовали объяснения, другие кричали об измене, одним словом, царил полный беспорядок.

Дон Аннибал и дон Орелио напрасно пытались успокоить своих друзей и восстановить порядок в собрании.

Наконец, увещевания и просьбы оказали свое действие: удалось добиться тишины.

— Э! — вскричал тогда дон Аннибал по адресу Лунного Света. — Разве мы не можем рассчитывать на вас и вашего товарища?

— На каком же основании рассчитывать вам на нас? — сказал прямодушно охотник. — Насколько мне известно, мы не заключали никаких условий, вы не делали мне никаких предложений. By god! Дела — делами! Почтенные джентльмены совершенно правы.

— Я с вами согласен, — отвечал осторожно дон Аннибал, — но ваше честное и преданное поведение сегодняшним утром заставляет предположить, что вы готовы защищать наше дело.

— Заблуждение, — отвечал Лунный Свет, покачав головой. — Мой друг хотел только показать вам, на что способны его люди, вот и все. К тому же, разве могли мы бросить путешественников, доверившихся нашей чести?

— Разумеется, нет, — отвечал хозяин гасиенды. — Я от имени этих кабальеро и благодарю вас за блестящее поведение и мужественную помощь, оказанную нам.

Между тем, этот разговор, которому, казалось, не предвиделось конца, начинал утомлять присутствующих. Опять раздались крики и угрозы. Тогда дон Аннибал понял, что надо торопиться.

— Но, сеньоры, — спросил он, — вы свободны от какого бы то ни было обязательства?

— Совершенно! — отвечал канадец.

— Расположены вы сражаться за нас?

— Да, если понравятся ваши условия.

— Очень хорошо, вот эти условия. Вы, кабальеро, будете командовать полком кавалерии, который сами сформируете и ядро которого составят ваши люди. Плата будет считаться с сегодняшнего дня, и сегодня вечером вы получите жалование за полтора месяца вперед. Условие заключается на три месяца. Нравится ли оно вам?

— Я нахожу его довольно подходящим, но сколько дадите вы моим спутникам?

— Два пиастра на человека, довольно?

— Конечно, если вы не будете очень взыскательны.

— Что вы разумеете под этим?

— То есть если вы будете закрывать глаза на некоторые поступки, обычные после битвы или при взятии города.

— Полковник, ваш полк — вольный и не может быть подчинен строгой дисциплине регулярных войск.

— Хорошо, я понимаю! — сказал, подмигивая, Сумах.

— Итак, дело решено?

— Решено. Что бы ни произошло, я на три месяца ваш!

— Прекрасно. Теперь ваша очередь, сеньор, — обратился дон Аннибал к Лунному Свету. — Чего вы желаете?

— Я не солдат, хотя в случае нужды мое ружье знает свое дело. Я предлагаю свои услуги в качестве разведчика за шесть унций в месяц. Хотите — принимайте мое предложение, хотите — нет.

— Принимаю! — с живостью сказал дон Аннибал.

— Тогда все кончено. Вы можете рассчитывать на меня так же, как на моего друга. Дон Аннибал, довольный тем, что уладил дело к общему удовольствию и приобрел содействие людей испытанной храбрости и уменья, приготовился продолжать речь. В это время дон Орелио наклонился к канадцам и тихо произнес:

— Я не сомневался, что вы будете на нашей стороне.

— Что же тут особенного? — отвечали они в том же тоне. — Мы люди без предрассудков и пришли в эту страну, чтобы служить той или другой партии. Вас мы встретили первыми, вот и все.

— Сеньоры! — начал дон Аннибал. — Со времени Гидальго, верившего, что стоит только сильно пожелать свободы, так и получишь ее, враги научили нас побеждать их. Битвы при Tres Palos, Palmar, Acatita de Bajan, Cuautla, Chispancingo и другие, где мы разбили наших жестоких противников, доказали нашу способность добиться свободы. К несчастью, смерть Морельса, отняв у наших притеснителей самого страшного врага, повергла народ в отчаяние и вызвала разногласия, закрепившие почти уже сброшенные оковы. Три несчастных числа отмечены в наших революционных летописях: 22 марта 1811 года расстрелян Гидальго, 22 декабря 1815 года подвергся той же участи Морельс и, наконец, 18 декабря 1817 года пал от испанской пули храбрый Мина. Разве недостаточно этих жертв для вашего воодушевления? Разве даром пролилась их драгоценная кровь? Не думаю этого. Искра тлеет под пеплом. Одного слова, одного восклицания довольно, чтобы она вспыхнула. Неужели вы не решитесь вооружиться и умереть по примеру благородных предшественников?

— Нет, — вскричал дон Орелио с энтузиазмом, — нет! На ваш призыв, дон Аннибал, мы съехались уже готовые во что бы то ни стало начать борьбу.

— Да, — продолжал он, своей величественной внешностью невольно возбуждая почтение, — мы готовы сразиться и умереть, если нужно, за дорогую свободу. Но мужество без дисциплины ничто. Кто будет нами руководить? Кого изберем мы вождем? Список жертв революции длинен, хотя борьба началась только десять лет тому назад. Кроме указанных вами, дон Аннибал, трех героев, что сталось с другими, менее известными, но столь же доблестными? Matamorros, Galeana, Brave, Mier, Teran Guerrero, где они? В могиле или в изгнании. Солдат у нас много, но где же полководцы? Кого выставим мы против старых кастильских генералов? Кого противопоставим вице-королю Аподаку, получившему от короля Фердинанда за убийство Мина титул графа Венадито (Мина был схвачен в гасиенде дель Венадито благодаря измене) и почти уничтожившему в нас тот патриотический огонь, какой несколько месяцев тому назад горел ярким пламенем?

— Как! — пылко возразил дон Аннибал. — Вы думаете, что вождей нет, и провидение нас покинет!

— Сохрани меня бог — думать так, — отвечал дон Орелио. — В течение десяти лет я, кажется, доказал свою преданность делу освобождения, чтобы избавиться от подозрений. Вы сами сказали, дон Аннибал, что борьба должна быть решительной: или свобода или рабство! С грустью должен сознаться, что я бросаю взоры кругом и не нахожу способного принять на себя опасную честь руководить нами, достойного противника испанских генералов.

— Вы не ошибаетесь? Вы хорошо помните, что все герои умерли? — вскричал дон Аннибал с довольно заметной иронией в голосе.

Дон Орелио задрожал, его лоб нахмурился, как бы под тяжестью печальных воспоминаний.

— Увы, дон Аннибал! — отвечал он печально. — Один еще жив, но его судьба решена. Заключенный в одну из тюрем старой мексиканской инквизиции, он влачит в отчаянии свое жалкое существование. Если бы он был свободен, то мог бы нами предводительствовать, и мы с радостью последовали бы за ним. Но увы! Зачем растравлять тяжелые раны? Он никогда не получит свободы, он никогда не увидит солнца, он осужден умереть в своей смрадной темнице!

— Вы уверены в этом? — вскричал дон Аннибал. — Неужели вы думаете, что бог покинул нас и этот человек не может освободиться?

— К сожалению, я не имею достоверных сведений по этому делу. Уже два года прошло, как испанцы изменнически овладели им, и никто не знает об его судьбе. Никому не известно, жив он или казнен по приказанию вице-короля.

— Но вы, сеньоры, помните этого человека? — спросил громко дон Аннибал.

— Дона Пелажио! — вскричали в один голос все присутствующие. — Никто его не забыл, его имя запечатлено в наших сердцах!

— А если он явится, как вы поступите? — продолжал дон Аннибал.

— Как мы поступим? — повторил дон Орелио.

— Да.

— Но это невозможно, он не явится никогда. Если испанский лев захватил добычу в свою мощную лапу, он не возвратит ее, а разорвет.

— Но если бы дон Пелажио Сандоваль вернулся, как бы вы поступили? Отвечайте!