ГЛАВА IX. Пауни

Теперь мы поясним некоторые подробности нашего рассказа, которые могли показаться читателю неясными.

При всех своих крупных недостатках краснокожие питают доходящую до фанатизма любовь к родине, которую им ничто не может заменить.

Обезьянье Лицо не солгал капитану, назвав себя одним из главных вождей племени Змеи. Это было правдой. Он лишь утаил от него причину своего изгнания из племени.

Теперь вполне своевременно будет рассказать, в чем эта причина заключалась.

Обезьянье Лицо не только страдал неимоверным честолюбием, но сверх того, что весьма необычно для индейца, у него не было никаких религиозных убеждений, и он был совершенно чужд тех пристрастных и суеверных взглядов, которым в такой степени подвержены его соплеменники. Это был человек неверующий, бесчестный и крайне развратный.

Ему еще в детстве случалось попадать в города Соединенных Штатов, где он и приобрел непосредственное знакомство с цивилизацией. Но, не будучи в состоянии отличить в этой цивилизации дурное от хорошего и удержаться в должных границах, он, как это всегда бывает в подобных обстоятельствах, позволил себе увлечься тем, что больше всего льстило его вкусам и наклонностям, усвоив те из обычаев белых, которые были угодны его явно испорченному характеру.

Поэтому, когда он вернулся к своему племени, его слова и поступки настолько не согласовались с тем, что происходило и говорилось вокруг него, что он скоро возбудил против себя ненависть и презрение своих соотечественников.

Самыми ярыми его врагами сделались, разумеется, шаманы, которых он ставил иногда в смешное положение.

Как только Обезьянье Лицо восстановил против себя всемогущую жреческую касту, ему пришлось отказаться от своих честолюбивых проектов. Все его происки не удавались, тайное противодействие мешало исполнению составляемых им планов в ту самую минуту, когда он был убежден в полном их успехе.

В продолжение довольно большого промежутка времени вождь, не зная, что ему предпринять, благоразумно занимал выжидательную позицию, внимательно наблюдая за всеми действиями своих врагов, и с кошачьим терпением, глубоко укоренившимся в его характере, ждал, чтобы случай указал ему человека, на которого должна будет обрушиться его месть. Употребив в дело все доступные ему средства, он не замедлил открыть, что тот, кому он был обязан своими неудачами, был не кто иной, как главный шаман племени.

Шаман этот был старцем, всеми любимым и уважаемым за свою мудрость и доброту. Обезьянье Лицо некоторое время не обнаруживал своей ненависти, но однажды на совете, во время самых жарких споров, он дал волю своей ярости и, бросившись на несчастного старика, пронзил его кинжалом на глазах у всех старейшин племени прежде, чем присутствующие успели помешать исполнению этого намерения.

Убийство шамана переполнило меру отвращения, внушаемого этим жалким человеком. На совете вожди решили изгнать его со своей земли, отказав ему в гостеприимстве и пригрозив самыми жестокими карами в случае, если он осмелится к ним возвратиться.

Обезьянье Лицо, не будучи в силах воспротивиться этому решению, удалился в изгнание, затаив месть в своем сердце и произнося самые страшные угрозы.

Мы уже видели, как выполнил он эту месть, продав землю своего племени американцам и причинив гибель тем, кто содействовал его изгнанию. Но едва удалось ему достигнуть своей цели, как в душе этого человека совершилась странная перемена. Вид страны, где он родился и где покоился прах его предков, со страшной силой пробудил в нем чувство любви к отечеству, которое он считал в себе погасшим, но которое лишь заглохло в нем на время.

Позор гнусного преступления, которое он совершил, продав врагам своего племени земли, на которых они с давних пор охотились, никем не стесняемые, ожесточение, с которым американцы принялись изменять внешний вид этих земель и срубать вековые деревья, под сенью которых столь долгое время проходили советы их племени, — все эти причины заставили его замкнуться в себе. Горько раскаиваясь в преступлении, на совершение которого его толкнула ненависть, он искал случая примириться со своими соотечественниками, чтобы помочь им вернуть то, чего они лишились по его вине.

Иными словами, он решил изменить своим новым друзьям и стать на сторону старых.

К несчастью, человек этот ступил на роковой путь, и каждый новый его шаг на этом пути ознаменовывался преступлением.

Примириться со своими соотечественниками удалось ему гораздо легче, нежели он предполагал. Они разбрелись по лесам, окружавшим колонию, где и жили, отчаявшись в своей участи.

Обезьянье Лицо смело явился к своим соплеменникам, предусмотрительно скрыв от них, что он один был причиной обрушившихся на них бедствий. Напротив, индейцам казалось, что Обезьянье Лицо своим возвращением оказал им услугу, так как он заявил, что мотивом, побудившим его вернуться, было известие о постигших его собратьев неожиданных несчастьях. Что если бы они продолжали жить счастливо, то он никогда не подумал бы о возвращении, но после того, как их постигла катастрофа, у него исчезла всякая ненависть, а осталось лишь желание принять участие в отмщении бледнолицым, этим вечным неумолимым врагам краснокожих.

Словом, он сумел выставить напоказ столько прекрасных чувств и придать такую окраску своему поступку, что вполне преуспел в стремлении обмануть индейцев и убедить их в чистоте своих намерений и своей честности.

Затем он с дьявольским искусством составил против американцев грандиозный заговор, к участию в котором ловко сумел привлечь и другие союзные индейские племена, и, сохраняя видимость дружбы с колонистами, готовил для них втихомолку полную гибель.

Влияние, которое он в короткое время приобрел в своем племени, было громадное. Только три человека в душе не доверяли ему и зорко следили за каждым его шагом. Это были канадский охотник Транкиль, Черный Олень и Голубая Лисица.

Транкиль не мог себе объяснить поведение вождя. Ему казалось очень странным, что этот человек мог таким образом завязать дружбу с американцами. Несколько раз расспрашивал он его по этому поводу, но Обезьянье Лицо, всякий раз обходя вопросы, отвечал уклончиво.

Транкиль, подозрения которого росли день ото дня, желая все-таки узнать, как относиться ему к этому человеку, поступки которого становились все более и более подозрительными, на совете всего племени вызывался вместе с Черным Оленем отправиться к капитану Уатту для объявления войны.

Обезьянье Лицо протестовал против выбора посланцев, считая их своими тайными врагами, но не обнаружил своей злобы, ведь дело зашло настолько далеко, что все было готово к выходу на тропу войны, и что-либо менять было уже поздно.

Таким образом, Транкиль и Черный Олень отправились с поручением объявить войну бледнолицым.

— Я сильно ошибаюсь, — говорил дорогой канадец своему другу, — или думаю совершенно правильно, полагая, что сейчас нам придется узнать нечто новое об Обезьяньем Лице.

— Вам так кажется?

— Я готов биться об заклад. Я убежден, что негодяй ведет двойную игру, обманывая нас в своих корыстных интересах.

— Я сам ему не очень доверяю, но мне не хочется думать, что его подлость заходит так далеко.

— Мы скоро узнаем, как к нему относиться. Во всяком случае, обещайте мне одно.

— Что именно?

— Что вы предоставите право вести переговоры мне одному. Я лучше вас знаю, как вести дело с американцами.

— Я согласен, — отвечал Черный Олень, — вы будете действовать на свой страх и риск.

Через пять минут они достигли колонии. В предшествующей главе мы уже рассказали о том, как их там приняли и какого рода разговор произошел между ними и капитаном Уаттом.

Обычай объявлять войну своим неприятелям, существующий у индейцев, может показаться странным, так как в Европе краснокожих считают неразвитыми дикарями. Но это большая ошибка. Краснокожие обладают в высшей степени благородным характером и никогда, если дело заключается не в похищении лошадей или угоне скота, они не нападут на врага, не дав ему предварительно знать, чтобы он держался настороже.

Североамериканцы, впрочем, умело воспользовались этим рыцарским духом, которого, как мы должны, к их вечному стыду, сознаться, сами они не имеют и которому обязаны большей частью своих побед над краснокожими.

В нескольких шагах от колонии оба наших героя разыскали своих лошадей, которых оставили, спутав им ноги, вскочили на них и быстро двинулись в путь.

— Ну, — спросил Транкиль у вождя, — что вы об этом думаете?

— Брат мой прав. Обезьянье Лицо часто нам изменял. Очевидно, это его рук дело.

— Что же предполагаете вы теперь делать?

— Я еще не знаю, быть может, разоблачать его будет опасно.

— Я не разделяю вашего мнения, вождь. Присутствие этого предателя в наших рядах может только повредить делу.

— Посмотрим сперва, каковы его намерения.

— Хорошо. Но позвольте мне сделать одно замечание.

— Я слушаю, брат.

— Почему, узнав о существовании подложной купчей крепости, вы все-таки непременно хотите воевать с этим американцем, хотя уже выяснилось, что он стал жертвой обмана со стороны Обезьяньего Лица?

На лице вождя показалась хитрая усмешка.

— Бледнолицый не был обманут, — сказал он, — потому что согласился на подлог.

— Я вас не понимаю, вождь.

— Я сейчас объясню. Имеет ли мой брат понятие о том, как продают землю?

— Право, нет. Я должен вам сознаться, что, не имея до сих пор нужды ни в купле, ни в продаже, я совсем не интересовался этим вопросом.

— А-а! Тогда я расскажу сейчас об этом моему брату.

— Вы доставите мне этим огромное удовольствие. Больше всего на свете я стремлюсь к приобретению знаний, и это может пригодиться и в данном случае, — со смехом сказал канадец.

Индеец поведал Транкилю о том, что когда белый человек желает приобрести землю охоты какого-либо племени, он обращается к его главным вождям, перед которыми, выкурив предварительно трубку мира, излагает свою просьбу, причем предлагаемые им условия рассматриваются очень внимательно. Если обе заинтересованные стороны приходят к соглашению, то верховным шаманом племени снимается план местности, покупатель выдает товары, предназначенные для уплаты, все вожди подписываются под планом, на деревьях томагавком делаются зарубки, намечаются границы — и новый хозяин немедленно вступает во владение.

— Гм! — пробормотал Транкиль. — Однако это довольно просто.

— На каком совете седовласый вождь курил трубку мира? Где те старейшины, которые вели с ним дело? Пусть он покажет деревья с зарубками.

— Действительно, мне кажется, это будет для него довольно затруднительно, — заметил охотник.

— Седая Голова знал, — продолжал вождь, — что Обезьянье Лицо его обманывает. Но земля ему понравилась, и он рассчитывал завладеть ею во что бы то ни стало, пустив в ход оружие.

— Это похоже на правду.

— Седая Голова не стал с нами спорить. Он захотел уговорить нас, предложив еще несколько тюков товара. Так когда же бледнолицые правдивы и не лукавят?

— Благодарю вас, — заметил со смехом охотник.

— Я не говорю о соотечественниках моего брата, на которых я никогда еще не имел случая пожаловаться, а имею в виду только Длинных Ножей. Согласен ли мой брат с тем, что я имел право оставить при своем уходе намазанные кровью стрелы?

— Может быть, в данном случае вы немножко поторопились, вождь. Но у вас столько причин ненавидеть американцев, что я не решаюсь вас порицать.

— Значит, я могу рассчитывать на содействие моего брата?

— С какой стати я буду вам в нем отказывать, вождь? Дело ваше, как и всегда, правое.

— Спасибо, ружье моего брата будет нам полезно.

— Вот мы и пришли. Пора что-то решить насчет Обезьяньего Лица.

— Я уже решил, — коротко ответил вождь.

В это время они вышли на большую поляну, посреди которой горело множество костров.

Пятьсот разрисованных и вооруженных, как в военное время, индейских воинов лежали на траве, тогда как их лошади в полном снаряжении, со спутанными ногами ели свой корм, состоявший из побегов вьющегося гороха.

Около главного костра совета сидели на корточках несколько вождей и молча курили.

Вновь прибывшие слезли с коней и быстрым шагом направились к костру, у которого в волнении расхаживал Обезьянье Лицо.

Приехавшие сели рядом с вождями и закурили свои трубки. Хотя все с нетерпением ждали их прибытия, однако никто не задал им ни одного вопроса, так как этого не позволял индейский этикет, который требует, чтобы вождь начинал свою речь не раньше, чем выкурит свою трубку.

Покончив с этой процедурой, Черный Олень вытряс из трубки пепел, заткнул ее за пояс и начал свою речь:

— Желание вождей исполнено, — сказал он, — окровавленные стрелы брошены бледнолицым.

Услышав это известие, вожди наклонили головы в знак удовольствия.

Обезьянье Лицо подошел ближе.

— Видел ли брат мой Черный Олень Седую Голову? — спросил он.

— Да, — сухо ответил вождь.

— Каково же мнение моего брата? — настойчиво продолжал Обезьянье Лицо.

Черный Олень бросил на него подозрительный взгляд.

— Какое теперь кому дело до моего мнения, — отвечал он, — если совет вождей решил объявить войну.

— Ночи долги, — сказал Голубая Лисица. — Будут ли мои братья продолжать курить на этом месте?

Транкиль произнес:

— Колонисты держатся начеку, в настоящую минуту они не спят. Пусть мои братья сядут на коней и отступят, потому что теперь время для нападения самое неблагоприятное.

Вожди кивнули в знак согласия.

— Я отправлюсь на разведку, — сказал Обезьянье Лицо.

— Прекрасно, — промолвил Черный Олень со свирепой усмешкой. — Брат мой ловок, он далеко видит, он соберет нужные нам сведения.

Обезьянье Лицо хотел уже вскочить на коня, подведенного ему воином, как вдруг Черный Олень ринулся к нему и, грубо опустив ему на плечо свою руку, вынудил его упасть на землю на колени.

Воины, удивленные этим неожиданным нападением, причина которого для них была непонятна, обменялись взглядами, не решаясь, однако, вступить в стычку.

Обезьянье Лицо дерзко приподнял голову.

— Не дух ли зла отуманил голову моего брата? — произнес он, пытаясь освободиться от железных объятий, приковавших его к земле.

Черный Олень мрачно рассмеялся и, вытаскивая из-за пояса нож для снятия скальпов, произнес глухим голосом:

— Обезьянье Лицо — изменник! Он продал своих братьев бледнолицым и должен умереть!

Черный Олень был прославленным воином, его ум и честность высоко ценились индейцами. Поэтому никто не возразил, когда он высказал обвинение против Обезьяньего Лица, который, к несчастью для себя, уже с давних пор пользовался дурной славой.

Черный Олень уже занес свой нож, голубоватый клинок которого светился зловещим блеском, отражая пламя костра, но Обезьяньему Лицу ценой громадных усилий удалось освободиться. Он прыгнул как дикий зверь и с громким смехом исчез в кустах.

Нож слегка скользнул по телу, сделав незначительный порез, но не причинив ловкому индейцу серьезного ранения.

Наступила минута замешательства. Затем все стремительно вскочили с места, намереваясь броситься в погоню за беглецом.

— Остановитесь, — вскричал громким голосом Транкиль, — теперь уже поздно! Поспешим напасть на бледнолицых прежде, чем негодяй успеет их предупредить, так как, без сомнения, он помышляет о новой измене.

Вожди согласились с заявлением Транкиля, и индейцы приготовились к битве.

ГЛАВА Х. Битва

Между тем, как мы уже сказали выше, капитан Уатт собрал всех членов колонии перед башней. Число воинов, включая и женщин, доходило до шестидесяти двух.

Европейским дамам может показаться странным, что мы считаем женщин в числе солдат. Действительно, в Старом Свете время, когда жили амазонки, к счастью, минуло навсегда, и для прекрасного пола, по милости непрерывного прогресса цивилизации, не представляется уже необходимости состязаться в храбрости с мужчинами.

В Северной же Америке в эпоху, когда происходило действие нашего рассказа, а также в наше время в прериях дело обстоит не так. Часто, когда зазвучит вдруг воинственный клич индейцев, женщинам приходится бросить домашнюю работу, взять в свои нежные руки ружья и решительно выступить на защиту общины.

Мы могли бы, если бы в том встретилась надобность, перечислить несколько таких героинь с нежным взглядом и ангельскими глазками, которые в минуту опасности доблестно исполнили долг солдата и ожесточенно сражались с индейцами.

Миссис Уатт вовсе не была героиней, но она была супругой и дочерью солдата. Она родилась и провела свою юность в пограничных районах. Не раз приходилось ей нюхать порох и видеть потоки крови. Кроме того, она была матерью. Дело шло о защите ее детей. Робость ее исчезла, уступив место холодной и стойкой решимости.

Ее пример воодушевил остальных колонисток. Все они вооружились, приготовившись сражаться в одних рядах со своими мужьями и отцами.

Итак, повторяем, капитан имел в своем распоряжении шестьдесят два воина того и другого пола.

Он попытался было уговорить жену не принимать участия в битве, но это нежное создание, бывшее до сих пор столь робким и послушным, наотрез отказалось внять его совету, и капитан вынужден был предоставить ей полную свободу действий.

Тогда он составил план обороны. Двадцать пять мужчин были расставлены для защиты укреплений. Их возглавил Ботрейл. Капитан принял на себя команду над вторым отрядом из двадцати четырех охотников, который должен был приходить на помощь в самые опасные точки форта. Женщины под командой миссис Уатт оставлены были для защиты башни, в которую заперли детей и больных. Покончив с этими приготовлениями, колонисты стали ждать появления индейцев.

Когда канадский охотник и вождь пауни удалились из колонии, было около часа ночи. Спустя два с половиной часа все приготовления к обороне были окончены.

Капитан в последний раз обошел укрепления, чтобы удостовериться в исполнении своих приказаний. Затем, распорядившись потушить все огни, он незаметно удалился из крепости через потайную дверь, проделанную в палисаде, о существовании которой знали только он да сержант Ботрейл.

Через ров перекинули доску, по которой перешел капитан в сопровождении Ботрейла да кентуккийца Боба, смелого широкоплечего малого, о котором мы уже говорили.

Доску заботливо спрятали, чтобы воспользоваться ею при возвращении, и все трое скрылись в ночном сумраке, подобно привидениям.

Отойдя метров на сто от колонии, капитан остановился.

— Господа, — сказал он так тихо, что им пришлось наклонить к нему головы, чтобы расслышать его слова, — я выбрал вас потому, что дело, которое предстоит нам выполнить, опасно, и для него нужны люди решительные.

— В чем же оно заключается? — спросил Ботрейл.

— Ночь так темна, что для этих негодных язычников ничего не стоит, если они захотят, незаметно подкрасться к самому краю рва. Поэтому я и придумал зажечь расположенные в различных местах груды срубленных деревьев и кучи хвороста. В минуту опасности надо уметь приносить жертвы. Костры, способные гореть довольно долго, будут распространять яркий свет, который даст нам возможность издалека увидать врагов и открыть по ним огонь.

— Превосходная мысль, — заметил Ботрейл.

— Да, — продолжал капитан, — но только не следует забывать, что выполнение предстоящей задачи сопряжено с крайней опасностью. Без всякого сомнения, индейские бродяги уже рассеялись по равнине и находятся, быть может, невдалеке от нас. Если при свете двух или трех костров мы их увидим, то и они, со своей стороны, тоже нас заметят. Каждому из нас придется захватить с собой необходимые горючие материалы, и мы должны быстротой действий обмануть врагов. Помните, что нам придется действовать поодиночке и что каждому из нас предстоит зажечь четыре или пять костров, причем мы не должны рассчитывать друг на друга. За работу!

Они поделили горючие материалы между собой и разошлись в разные стороны.

Через пять минут вспыхнуло одно пламя, затем другое, третье, и спустя четверть часа горели уже десять костров.

Некоторое время они горели слабо, затем пламя мало-помалу увеличилось, вошло в силу, и скоро вся равнина озарилась кровавым отблеском этих громадных костров.

Капитану и его товарищам удалось, вопреки опасениям, поджечь рассеянные по долине штабеля бревен, не привлекая к себе внимания индейцев. Затем все трое поспешили вернуться в крепость. И вовремя, потому что вдруг позади них раздался оглушительный военный клич, и многочисленный отряд индейцев показался на опушке леса, мчась во весь опор и размахивая оружием, подобно легиону демонов.

Но они опоздали захватить американцев, которые уже перебрались через ров и были недосягаемы.

Индейцы были встречены ружейным залпом, от которого несколько человек упали с лошадей, а остальные повернули назад и поспешно отступили.

Битва началась, но она мало беспокоила капитана. Благодаря его смелой вылазке неожиданное нападение сделалось невозможным, потому что было светло, как днем.

Наступило минутное затишье, которым американцы и воспользовались, чтобы зарядить ружья.

Видя, как в прерии один за другим вспыхивают огромные костры, колонисты сперва были охвачены беспокойством, считая это проделкой индейцев, но вскоре появился капитан и объяснил им все. Тогда они пришли в восторг от этой удачной мысли, позволившей им стрелять наверняка.

Однако пауни не отказались от своего плана нападения. По всей вероятности, они отступили только для того, чтобы держать совет.