ГЛАВА XIX. Охота

Когда Серый Медведь вошел в хижину, где поселились белые, под предлогом предупредить их, чтобы они готовились к охоте, его зоркий глаз вмиг исследовал все уголки, самые отдаленные и темные.

Индейский вождь со свойственной ему хитростью не мог не заметить некоторого смущения графа, но он понял, что обнаруживать подозрения было бы ошибкой с его стороны; итак, он не подал виду, что замечает стеснение, которое причинил своим присутствием, и продолжал разговор с той изысканной вежливостью, которой отличаются краснокожие, когда хотят дать себе такой труд.

Со своей стороны, граф и Меткая Пуля почти мгновенно взяли себя в руки.

— Я не надеялся найти моих бледнолицых братьев уже вставшими, — заметил индеец с улыбкой.

— Почему? — возразил граф. — Жизнь в прериях приучает мало спать.

— Итак, бледнолицые будут охотиться со своими краснокожими друзьями?

— Разумеется, если вы не имеете ничего против этого.

— Разве не я предложил Стеклянному Глазу устроить для него великолепную охоту?

— Справедливо, — ответил молодой человек, смеясь, — но берегитесь, вождь, я стал чертовски разборчив с тех пор, как нахожусь в прериях. Едва ли найдется такая дичь, за которой бы я не охотился, так как именно страсть к охоте привела меня в эти неведомые края. Предупреждаю вас, мне нужна какая-нибудь особенная дичь.

Серый Медведь гордо улыбнулся.

— Мой брат останется доволен, — сказал он.

—За каким же зверем мы будем гоняться? — спросил граф в изумлении.

— За страусом.

Граф изумился еще сильнее.

— Как, за страусом?! — вскричал он. — Но ведь это невозможно, вождь!

— Почему невозможно?

— Господи! Да потому, что здесь страусов нет.

— Страус действительно исчезает в этих краях; он бежит прочь от белых и встречается все реже с каждым днем, но в наших прериях страусов еще много, и брат мой убедится в этом через несколько часов.

— Очень хотелось бы.

— Хорошо, вскоре я зайду за вами.

Вождь вежливо поклонился и ушел, окинув хижину прощальным взглядом.

Едва за ним упала входная занавеска, как ворох мехов, скрывавший девушку, пришел в движение; выбравшись наружу, Цвет Лианы бросилась к графу.

— Слушай, — сказала она, взяв его за руку и нежно пожимая ее, — сейчас я ничего не могу объяснить, у меня нет времени, помни только одно: у тебя есть друг, Цвет Лианы будет охранять тебя.

И, прежде чем граф успел прийти в себя или ответить ей, или даже подумать о том, чтобы удержать ее, она убежала с легкостью газели.

Молодой человек рассеянно провел полбу рукой, не отрывая глаз от занавески, за которой скрылась индианка.

— Ах! — прошептал он наконец. — Неужели я напал на настоящую женщину?

— Это ангел! — сказал охотник, отвечая на его мысль. — Бедное дитя, она много выстрадала.

— Но теперь я здесь и заступлюсь за нее! — вскричал граф с восторгом.

— Сперва надо самим выкарабкаться из западни, граф, да постараться выйти целыми и невредимыми — дело будет нешуточное, могу вас уверить.

— Что вы хотите сказать, любезный друг?

— Довольно того, что я знаю, — возразил старый охотник, покачав головой. — Теперь надо подумать о приготовлениях к охоте; наши краснокожие друзья не замедлят явиться, — прибавил он с насмешливой улыбкой, которая внушила графу некоторое беспокойство.

Но впечатление, произведенное двусмысленными словами канадца, вскоре изгладилось горячим чувством любви, внезапно овладевшим сердцем молодого человека; он думал об одном — как бы скорее увидеть ту, которую уже любил всеми силами души.

У такого человека, как де Болье, наделенного пламенным сердцем, всякое чувство неминуемо должно было доходить до крайних пределов. Так случилось и на этот раз.

Не знаю, кто первый сказал, что любовь — временное помешательство. Такое определение чувства, которое принято называть одним из благороднейших в человеке, пожалуй, несколько грубо, но чрезвычайно метко.

Нельзя приказать себе любить, как нельзя и уклониться от любви; не знаешь, когда и откуда она является, точно так же как не знаешь, когда и почему она исчезает. Проникнув в сердце мужчины, она господствует в нем, безоговорочно подчиняя своему железному игу самые сильные характеры и заставляя их, смотря по обстоятельствам, совершать чудовищные низости или геройские подвиги.

Любовь рождается от слова, движения, взгляда; едва появившись на свет, она может вырасти в большое, великое чувство.

Графу было суждено испытать это на себе.

Едва прошло полчаса после ухода Серого Медведя, как снаружи раздался конский топот, и кучка всадников остановилась у входа.

Граф, Меткая Пуля и Ивон вышли из хижины.

Серый Медведь ждал их во главе шестидесяти отборных воинов в полном боевом наряде и вооружении.

— Едем, — сказал он.

— Когда угодно, — ответил граф. Вождь сделал знак.

Три великолепные лошади, покрытые богатой сбруей в индейском вкусе, были мгновенно подведены путешественникам. Они вскочили в седло, и отряд помчался по направлению к прериям.

Было около шести часов утра. Ночная гроза очистила небо, которое теперь имело матово-голубой цвет; солнце уже появилось из-за горизонта и проливало потоки теплых лучей, насыщенных душистыми и едкими испарениями земли; воздух был удивительно прозрачен; легкий ветерок навевал свежесть, и стаи птиц всевозможных цветов и оттенков перелетали с места на место, издавая веселые крики.

Отряд всадников бодро мчался в высокой траве, поднимая вокруг облака пыли, извиваясь, словно длинная змея, по бесчисленным изгибам дороги.

Место, назначенное для охоты, находилось в десяти минутах езды от селения.

В прерии все равнины одинаковы; везде растет высокая трава, способная скрыть в себе всадника вместе с лошадью, кое-где — мелкий кустарник, а местами — высокоствольный лес, где величественные кроны деревьев достигают громадной высоты.

Такова была дорога к месту, где находились птицы, за которыми предстояла охота.

В те времена, к которым относится наш рассказ, страусы еще водились в достаточно большом количестве на лугах Арканзаса и в верховьях Миссури; охота за ними была одним из любимых развлечений краснокожих и охотников.

Вероятно, постепенное вторжение белых в эти места и громадные расчистки земель с помощью топора и огня вынудили страусов уйти в неприступные края Скалистых гор или песков Дальнего Запада.

Здесь мы скажем, без всякого притязания на ученость, несколько слов об этом странном животном, которое мало известно в Европе.

Страусы обычно живут малыми семьями по восемь-десять особей, разбросанными по окраинам болот или по берегам озер или рек; питаются они свежей травой.

Верные родной почве, они не удаляются от соседства с водой и в ноябре кладут свои яйца в самых диких и пустынных местах, имея в кладке, как правило, от пятидесяти до шестидесяти яиц. Высиживают яйца эти птицы только ночью, самцы и самки поочередно. Когда приходит пора детенышу вылупиться из яйца, страус разбивает носом скорлупу, которую немедленно облепляют мошки и разные другие насекомые, служащие пищей молодому выводку.

Страус западных прерий мало отличается от нанду в пампасах Патагонии и от африканского страуса.

Он имеет около пяти футов в высоту и около четырех с половиной в длину — от груди до кончика хвоста; его клюв очень острый и длинный — пяти с лишним дюймов.

Отличительная черта страуса — его необычайное любопытство.

В индейских селениях, где страусы живут как домашние животные, они часто подбираются к людям, беседующим между собой, и подолгу всматриваются в них пристальным взглядом.

В прериях такое любопытство часто ведет к их гибели, так как они тотчас бегут посмотреть на все, что кажется им странным.

Вот какой по этому поводу есть индейский рассказ, за достоверность которого мы не ручаемся.

Ягуары — большие охотники до мяса страусов. На их беду, как они ни прытки, а страуса догнать не в состоянии. Но ягуар хитрое животное — чего не возьмет силой, то доставит себе уловкой.

Вот хитрость, к которой прибегает ягуар в подобном случае: он ложится на землю, как мертвый, приподнимает хвост и быстро размахивает им во все стороны. Привлеченные зрелищем неизвестного им предмета, страусы простодушно подходят ближе; остальное угадать легко — птицы становятся добычей коварных обманщиков.

После довольно быстрой скачки в продолжение трех часов охотники прибыли на обширную, обнаженную песчаную равнину. Во время пути Серый Медведь и его белые гости едва обменялись несколькими словами; молодой вождь почти все время ехал впереди, тихо разговаривая с Белым Бизоном.

Возле ручья охотники спешились и пересели на свежих лошадей, которых вождь позаботился доставить сюда ночью, и теперь они успели отдохнуть, так что могли проделать длинный путь.

Серый Медведь разделил охотников на два равных отряда, сам стал во главе одного, а графу вежливо предложил возглавить другой.

Однако молодой француз, никогда еще не присутствовавший на подобной охоте, не имел понятия, каким образом она должна происходить, и потому отказался от чести, поблагодарив вождя за его любезное предложение.

Серый Медведь подумал с минуту и обратился к Меткой Пуле.

— Мой брат знает страусов? — спросил он его.

— Еще бы! — ответил канадец, улыбаясь. — Серого Медведя еще не был на свете, когда я уже охотился за страусами в прериях.

— Хорошо, — продолжал вождь, — тогда мой брат пойдет во главе второго отряда.

— С удовольствием принимаю ваше предложение, — ответил охотник, поклонившись.

После первых распоряжений началась охота.

По данному сигналу первый отряд, возглавляемый Серым Медведем, помчался в степь, описывая полукруг таким образом, чтобы погнать дичь к расположенному впереди оврагу.

Другой отряд, с Меткой Пулей во главе, рядом с которым находились граф и его слуга, выстроился в дугу, образовавшую другую половину круга.

При движении всадников этот круг постепенно сужался, когда впереди внезапно показалось с десяток страусов; самец, стоявший на карауле, пронзительным, точно боцманским, свистом предостерег свою семью об опасности.

В то же мгновение страусы пустились бежать без оглядки.

Охотники помчались за ними.

Равнина, до тех пор безмолвная и мертвая, вдруг ожила и теперь представляла собой самое странное зрелище.

Лошади неслись за несчастными птицами во всю свою прыть, поднимая за собой волны серой пыли.

Пришпоривая взмыленных лошадей, индейцы неслись на расстоянии двенадцати или пятнадцати шагов позади страусов; наклонившись вперед, они размахивали над головой своими страшными палицами и с размаху метали их в животных.

В случае промаха они нагибались до самой земли, не останавливая стремительной скачки, поднимали оружие и метали его снова.

В это время подняли еще несколько семейств страусов.

Охота приняла невиданный размах.

Крики и восклицания торжества переросли в оглушительный шум.

Палицы со свистом разрезали воздух, ударяя по шее, крыльям и ногам растерявшихся страусов. Обезумев от страха, животные пытались прибегать к разным хитростям, то и дело бросаясь из стороны в сторону, чтобы уйти от неумолимых преследователей, и ударами крыльев силились отбиться от лошадей.

Несколько лошадей взвились на дыбы и, потеряв равновесие среди теснившихся вокруг них страусов, упали и увлекли в своем падении всадников.

Птицы воспользовались суматохой и пустились бежать, не подозревая об опасности, прямо в ту сторону, где их ждали другие охотники, встретившие их градом палиц.

Сбив птицу с ног, охотник сходил с лошади, добивал жертву, отрезал у нее крылья в знак торжества и опять принимался за гонку с еще большим пылом.

Страусы и охотники неслись, как кордонасо, этот страшный ураган мексиканских степей.

На равнине уже лежало около сорока страусов.

Серый Медведь окинул взором поле битвы и дал знак возвращаться.

Птицы, сумевшие спастись от этого ужасного нападения, сломя голову умчались на поиски верного убежища.

Убитые страусы были тщательно подобраны, так как мясо их очень вкусно, особенно грудинка, из которой индейцы готовят блюдо, славящееся своим изысканным и нежным вкусом.

Затем воины отправились отыскивать яйца, также очень ценный продукт, и собрали их большое количество.

Хотя охота длилась всего два часа, лошади были все в мыле и тяжело дышали; необходимо было дать им как следует отдохнуть, прежде чем возвращаться в селение.

Серый Медведь велел разбить лагерь.

Граф де Болье никогда не видел ничего подобного, никогда ему не доводилось присутствовать на такой странной охоте, хотя, разъезжая по равнинам, он ежедневно гонялся за различными животными, населявшими прерию. Разумеется, он увлекся этой охотой со всем пылом молодости, во весь опор мчался за страусами, и попадая в них, испытывал детскую радость.

Когда вождь дал сигнал к возвращению, граф с трудом оторвался от увлекательной забавы и неторопливым шагом вернулся к своим товарищам.

Вдруг индейцы громко вскрикнули и бросились к оружию.

Граф оглянулся в изумлении, и легкая дрожь пробежала по его телу.

Охота за страусами кончилась, но теперь начиналась другая, гораздо опаснее, как это часто бывает в тех краях.

Это была львиная охота.

Неожиданно появились два кугуара6.

Граф мгновенно овладел собой, взвел курок карабина и приготовился вступить в бой с этим новым противником.

Серый Медведь также увидал диких зверей.

Знаком он приказал десяти воинам окружить Цвет Лианы, которую заставил ехать с ними — или, вернее, которая непременно хотела сопровождать их; потом, удостоверившись, что девушка в безопасности, по крайней мере на первый случай, он обернулся к стоявшему возле него воину и скомандовал:

— Спустить собак:

Отвязали штук двенадцать громадных собак, которые дружно выли при виде диких зверей.

Индейцы привыкли к тому, что охота за страусами может быть прервана подобными случайностями, поэтому всегда, отправляясь на свое любимое увеселение, они берут с собой собак, выдрессированных идти на льва.

В двухстах метрах от места, где расположились индейцы, два кугуара стояли настороже, устремив глаза на краснокожих.

Эти звери, очевидно еще молодые, были величиной с небольшого теленка, головы их походили на кошачьи, и мягкая, гладкая шерсть имела серебристо-серый цвет с черными крапинами.

— Вперед! — вскричал Серый Медведь.

— Вперед! — отозвались охотники.

Всадники и собаки со всех ног ринулись на львов с ревом, криками и лаем, от которых звери пришли в ужас.

Неподвижные и изумленные, ударяя себя по бокам сильным хвостом и глубоко вдыхая воздух, с минуту они точно окаменели, но вдруг повернулись и бросились бежать огромными прыжками.

Часть охотников помчалась следом за ними, чтобы отрезать отступление, тогда как другие, согнувшись в седле и управляя лошадью коленями, пускали в них стрелы или стреляли из винтовок. Однако они не могли остановить взбешенных зверей. Кугуары то и дело оборачивались к собакам и вскидывали их на воздух, так что те с жалобным воем падали на землю. Тем не менее собаки, давно освоенные с этой охотой, снова поджидали удобного случая, чтобы вскочить кугуарам на спину и вонзить в них свои острые зубы, а те убийственным ударом лапы, вооруженной когтями, смахивали их, словно мух, и стремительно неслись дальше.

Один кугуар, раненный несколькими стрелами и окруженный собаками, упал со страшным ревом, взрыв песок судорожным движением когтей.

Канадец добил его, всадив пулю ему в глаз.

Но оставался второй кугуар, еще целый и невредимый, ловкие прыжки которого ставили охотников в тупик.

Утомленные собаки уже не смели подходить к нему близко.

Кугуар забежал в ту сторону, где стояла Цвет Лианы, круто свернул вправо, одним прыжком перемахнул через индейцев, двое из которых упали на землю с огромными рваными ранами, и встал прямо против молодой индианки.

Бледнее смерти, с померкшим взором, безотчетно вытянув руки вперед, Цвет Лианы испустила глухой крик и лишилась чувств.

Два крика ответили на ее крик, и в ту минуту, когда кугуар хотел броситься на девушку, два выстрела поразили его прямо в грудь.

Кугуар круто повернулся к новому противнику.

Перед ним стоял граф де Болье.

— Не трогайтесь с места! — вскричал он, знаком останавливая спешившихся к нему Серого Медведя и Меткую Пулю. — Этот зверь мой! Никто не убьет его, кроме меня.

Граф спешился и, с моноклем в глазу, широко расставив ноги, которыми крепко уперся в землю, держа винтовку наготове, прикладом к плечу, ждал неподвижный, как гранитная глыба, устремив на кугуара пристальный взгляд.

От этого страшного ожидания у присутствующих захватило дыхание.

Лев колебался; бросив последний взгляд на добычу, лежавшую в нескольких шагах от него, он с ревом ринулся на молодого француза.

Тот спустил курок.

Животное, судорожно изгибаясь, упало на песок. Граф подбежал к нему, держа наготове охотничий нож.

На мгновение человек и кугуар исчезли в клубах пыли, и в следующую секунду все было кончено; на ноги поднялся победитель — человек.

Цвет Лианы была спасена.

Она открыла глаза, осмотрелась испуганным взором и протянула графу руку.

— Благодарю, о, благодарю! — вскричала она и залилась слезами.

Серый Медведь подошел к девушке.

— Молчи! — грубо остановил он ее. — То, что сделал бледнолицый, мог сделать и Серый Медведь.

Граф презрительно улыбнулся, но ничего не ответил.

ГЛАВА XX. Индейская дипломатия

Серый Медведь не показал вида, что заметил улыбку графа.