ГЛАВА I. Лас Кумбрес

Ни в одной стране мира путешественник не встретит таких очаровательных пейзажей, как в Мексике. И самый прекрасный из них Лас Кумбрес. Горные вершины поражают своим изяществом. Из ущелья, рассекающего эти вершины, извиваясь, словно змея, идет дорога в Лос-Анжелес, город Ангелов, в котором, согласно преданию, ангелы выстроили храм. Дорогу проложили испанцы. Неожиданные крутые повороты, скалистые обрывы с роскошной растительностью, тонущие в голубом тумане, придают ей особую красоту. Пейзаж все время меняется, по мере того как горы остаются позади, гордо подняв свои вершины.

2 июня 18… года, около четырех часов пополудни, когда солнце уже клонилось к горизонту, посылая на раскаленную землю последние косые лучи, а легкий ветерок принес прохладу, из банановой рощи выехали верхом два всадника. Неподалеку протекал ручей с прозрачной чистой водой.

Очарованные открывшимся видом, всадники остановили лошадей и долго любовались живописными отрогами гор. Потом спешились и сели у ручья.

Направлялись они, видимо, из Орисабы в Лос-Анжелес и уже были близки к цели. Одеты они было богато, как обычно одеваются владельцы латенд, и имели при себе целый арсенал оружия, поскольку во времена, о которых идет речь, на дорогах было небезопасно. Шестиствольные револьверы, превосходные двустволки из мастерских знаменитого парижского оружейника, словом, каждый из всадников мог произвести не менее двадцати шести выстрелов. У левого бока — прямая сабля, за голенище правого сапога засунут нож с трехгранным лезвием, к седлу железным кольцом прикреплено кожаное лассо.

Если добавить к этому беспредельную храбрость, можно с уверенностью сказать, что им не страшен был даже численно превосходивший их враг.

Мужчин нисколько не страшило, что вокруг пустыня. Они беседовали, полулежа на зеленой траве, и с наслаждением курили настоящие гаванские сигары.

Старшему было лет сорок, но выглядел он гораздо моложе. Роста был чуть выше среднего и, несмотря на атлетическое сложение, казался очень изящным. Лицо, темное от загара, энергичное и в то же время одухотворенное, черные живые глаза лучились добротой, но когда загорались от гнева, метали молнии. Лоб высокий, чувственный рот. Борода густая, как у эфиопа, уже тронутая сединой. Роскошные и длинные, до плеч, волосы. Судя по наружности, это был человек решительный и смелый. Какой именно национальности, трудно определить, но наверняка южанин. Об этом свидетельствовали резкие движения, а также речь, образная и лаконичная.

Спутник его был гораздо моложе, лет двадцати пяти— двадцати восьми, высокого роста, худощавый, нежный, как девушка. Тонкая талия, небольшие руки и ноги говорили о его благородном происхождении. Тонкие черты лица и кроткое выражение, голубые глаза и белокурые волосы, а особенно белая кожа выдавали в нем европейца, недавно прибывшего в Америку.

Беседовали между собой путники по-французски, без всякого акцента, из чего можно заключить, что говорят они на родном языке.

— Ну, граф, — произнес старший, — не жалеете вы, что последовали моему совету и, вместо того чтобы трястись по отвратительным дорогам, согласились поехать верхом, в компании вашего покорного слуги?

— Черт побери! В этом случае я был бы чересчур привередлив, — ответил тот, что помоложе. — Я проехал Швейцарию, Италию, берега Рейна и, должен признаться, никогда не видел пейзажей очаровательнее тех, которыми благодаря вам вот уже несколько дней любуюсь.

— Вы тысячу раз правы! Пейзажи здесь и в самом деле прекрасные, особенно горные. Но я видел еще красивее! — со вздохом произнес первый путник.

— Красивее этих? — воскликнул граф, описав в воздухе полукруг. — Это невозможно, милостивый государь!

— Вы молоды, граф, — возразил первый путник с печальной улыбкой. — Ваши путешествия — детская забава, не более. В этих краях вы еще не бывали, вот и восхищаетесь. Вы изучали природу лишь по декорациям в театре и представляли, какой она может быть в действительности. Ваше восхищение вызвано без конца меняющимися видами. Но если бы вы, подобно мне, прошли саванны и бескрайние прерии, где живут люди, у которых цивилизация отняла все, вы лишь презрительно улыбались бы, глядя на всю эту красоту.

— Возможно, вы и правы, господин Оливье (так звали старшего путника), но, увы, я не знаю ни прерии, ни саванны и вряд ли когда-нибудь узнаю.

— Почему же? — возразил Оливье. — Вы молоды, богаты, сильны, свободны. Кто может помешать вашему путешествию в великие американские пустыни? И если вы его совершите, то вернувшись, сможете с гордостью о нем рассказывать.

— Охотно послушался бы вашего совета, — ответил граф с оттенком грусти, но, к несчастью, это невозможно, мое путешествие закончится в Мексике.

— В Мексике? — удивился Оливье.

— Увы, это так, милостивый государь. Я не принадлежу себе, потому что приехал сюда жениться, но не по своей воле.

— Жениться? В Мексике? Вы, граф?)— еще больше удивился Оливье.

— Да-да, женюсь на девушке, которой совершенно не знаю и не имею к ней никаких чувств, как и она ко мне по той же причине. Она — моя родственница, мы были помолвлены еще в колыбели, и вот настал момент сдержать обещание, данное за нас нашими отцами.

— Надеюсь, эта юная особа — француженка?

— Ничуть не бывало. Не то испанка, не то мексиканка.

— Но вы сами француз, граф?

— Конечно, и притом из рода Дюреннов, — с улыбкой ответил граф.

— Как же так получилось, позвольте спросить?

— О! Все очень просто. История не длинная и, если вам интересно, я в двух словах расскажу. Я уже называл вам свое имя: Людовик Мария де ля Соль. Мой род — один из древнейших. Он восходит к первым франкам:

кто-то из моих предков, говорят, был вассалом короля Хлодвига, и король даровал ему за верную службу обширные луга, окруженные ивами, поэтому мой род впоследствии и назвали Соль, что значит ива. Я рассказал о своем происхождении не потому, что кичусь им, хотя род мой прославился боевыми подвигами, но я воспитан на либеральных идеях и понимаю, что в настоящее время титул и знатность не заменят истинного благородства. Но я должен вам все рассказать, чтобы вы поняли, откуда у нас в роду появились испанцы. Во времена Лиги испанцы, призванные сторонниками Гизов, с которыми они заключили союз против короля Генриха IV, в то время всего лишь короля Наварры, довольно долго держали в Париже гарнизон. Прошу прощения, дорогой Оливье, за подробности, которые могут показаться вам излишними.

— Что вы, граф, мне очень интересно, говорите, пожалуйста!

Молодой человек поклонился и продолжал:

— Граф де ля Соль был ярым сторонником Гизов и близким другом герцога Маенского. Он имел троих детей: двух сыновей, сражавшихся в рядах армии Лиги, и дочь, придворную даму при герцогине Монпасье, сестре герцога Маенского. Осада Парижа была возобновлена Генрихом IV. Герцог де Бриссак продал Париж. Многие офицеры герцога де Мендоса, в том числе и он сам, имели семьи. Старший сын моего прадеда влюбился в племянницу испанского генерала и женился на ней, а сестра его, по настоянию герцогини Монпасье, вышла замуж за одного из адъютантов генерала; искушенная в политике герцогиня надеялась таким образом оторвать французскую знать от того, кого называла Беарнцем и гугенотом, и не допустить его торжества. По крайней мере, в ближайшее время надежды ее не сбылись. Король овладел своим королевством, и знать, примыкавшая к движению Лиги, вынуждена была вместе с испанцами покинуть Францию. Мой прадед легко получил прощение короля, который пожаловал ему высокий титул, а старшего сына его принял к себе на службу, зато младший, несмотря на настойчивые просьбы отца, не согласился вернуться во Францию и окончательно осел в Испании. Обе эти ветви рода, французская и испанская, продолжали поддерживать отношения и совершать браки. Дед мой женился на испанке. Теперь моя очередь. Как видите, дорогой Оливье, все это прозаично и мало интересно.

— Неужели вы согласитесь жениться на девушке, которую совсем не знаете, даже не видели?

— Моего согласия никто не спросит. Отец дал обещание, и я не поступлю против его воли. Сам я вряд ли решился бы на такой союз, но за долгие годы привык считать мой брак неизбежным, и жертва эта для меня не так уж велика, как может показаться.

— Все равно! — ответил Оливье довольно резко. — К черту знатность и состояние, если они налагают такие обязательства. Куда лучше жизнь в пустыне, свободная и полная приключений. Там, по крайней мере, каждый сам себе господин.

— Совершенно согласен с вами, но выхода у меня нет, я должен покориться. Теперь позвольте спросить: как случилось, что, встретившись случайно во французской гостинице, мы так близко с вами сошлись?

— Сам не знаю. Вы понравились мне с первого взгляда, я предложил вам свои услуги, и мы вместе отправились в Мексику. Скоро мы расстанемся, чтобы никогда больше не встретиться, тем все и кончится.

— О! Господин Оливье, позвольте надеяться, что наше знакомство перейдет в прочную дружбу. Оливье покачал головой и сказал:

— Граф, вы богаты и занимаете высокое положение в обществе, я же простой искатель приключений, вы даже не знаете моего прошлого, только имя, и то, если допустить, что оно настоящее. Наше положение не равно. И постепенно я стану вам в тягость, поскольку общество не признает нашей дружбы. Я старше вас, опытнее, не требуйте невозможного и пусть все остается как есть. Поверьте, так будет лучше для нас обоих.

Граф хотел возразить, но Оливье схватил его за руку.

— Слышите?

— Ничего не слышу, — ответил молодой человек, напрягая слух.

— Ничего удивительного, — с улыбкой произнес Оливье, — у вас не может быть такого чуткого слуха, как у меня, привыкшего к дорогам в пустыне. Хочу сообщить вам, что со стороны Орисабы быстро приближается экипаж, он следует по той же дороге, что и мы, уже доносится звон колокольчиков.

— Это, без сомнения, дилижанс из Веракрус. С моими слугами и багажом, мы опередили его всего на несколько часов.

— Возможно, но было бы странным, если бы он так скоро догнал нас.

— Не все ли равно, — произнес граф.

— Все равно, если это действительно наш дилижанс, — сказал Оливье после минутного раздумья. — Но на всякий случай надо соблюдать осторожность.

— Зачем? — удивился молодой человек.

Оливье как-то странно взглянул на него и промолвил:

— Вы плохо знаете здешнюю жизнь. Первое правило в Мексике — всегда быть готовым ко всяким случайностям. Следуйте за мной.

— Мы должны спрятаться?

Оливье пожал плечами, чертыхнулся, вскочил на лошадь и галопом помчался к чаще на расстоянии метров ста.

Граф, все время путешествия находившийся под каким-то необъяснимым влиянием Оливье, поскакал вслед за ним.

— А теперь подождем, — сказал Оливье, едва они очутились под надежной защитой деревьев.

Через несколько минут Оливье жестом указал на лес, из которого они двумя часами раньше выехали, коротко бросив:

— Смотрите.

Граф невольно повернул голову в ту сторону, куда указал Оливье, и увидел десятка два всадников, вооруженных саблями и длинными копьями, они галопом мчались по долине, по направлению к Лас-Кумбрес.

— Солдаты президента Веракруса, — прошептал молодой человек. — Что бы это могло значить?

— Скоро поймете, — сказал Оливье. Спустя некоторое время донесся стук колес, и показалась карета, которую мчали шесть мулов.

— Проклятие! — вскричал Оливье, побледнев. Его била дрожь.

— Что с вами? — удивился граф, снедаемый любопытством.

— Ничего, — ответил тот, — смотрите… За каретой тоже скакали солдаты, поднимая облака пыли.

Вскоре всадники и карета исчезла в ущелье. Граф со смехом заметил:

— В карете несомненно благоразумные путешественники едут под охраной солдат, чтобы их не ограбили сальтеадоры.

— Вы думаете? — произнес Оливье с иронией. — А не кажется ли вам, что их ограбят солдаты, нанятые для их защиты?

— Это невозможно!

— Хотите взглянуть?

— Что же, это любопытно!

— Но будьте осторожны, возможно, понадобится порох.

— Я готов!

— Готовы защитить путешественников?

— Разумеется! Если на них нападут.

— Можете в этом не сомневаться!

— Тоща в бой!

— Вы хороший наездник?

— Не беспокойтесь! Постараюсь от вас не отстать!

— Да поможет нам Бог! Мы как раз вовремя подоспеем. Только мчаться придется во весь опор, так что следите хорошенько за лошадью!

И вот оба всадника помчались с бешеной быстротой вслед за каретой.

ГЛАВА II. Путешественники

В описываемое нами время Мексика переживала один из тех кризисов, которые, регулярно повторяясь, довели страну до бедственного положения, и выйти из него собственными силами было невозможно.

Генерал Цулаога, президент республики, в один прекрасный день неизвестно по какой причине передал свои полномочия генералу дону Мигелю Мирамону, ставшему временным президентом. Человек энергичный, а главное, честолюбивый, он начал с того, что добился утверждения своего назначения конгрессом, который избрал его единодушно, а также городским самоуправлением.

Таким образом Мирамон стал законным президентом на срок, который истекал еще до генеральных выборов.

Однако Цулаоге, видно, наскучило жить в безвестности, и совершенно неожиданно он обратился с воззванием к народу. Затем связался с людьми Хуареса, вице-президента, который после ухода Цулаоги не признал нового президента. Цулаога вынудил хунту избрать себя конституционным президентом в Веракрусе и издал указ, в котором лишал Мирамона власти.

Мирамон, считая, что Цулаога нарушил закон, отправился к нему в дом и заставил следовать за собой, бросив с насмешливой улыбкой:

— Вы пожелали вернуть себе власть, что же, я научу вас, как стать президентом.

Решив организовать кампанию против оппозиционных генералов, называвших себя конституционалистами, Мирамон взял с собой Цулаогу в качестве заложника и поехал по внутренним провинциям в районе Гвадалахара.

Цулаога не выказал ни малейшего сопротивления, напротив, стал просить Мирамона дать ему какую-нибудь армейскую должность. Мирамон, обманутый его покорностью, обещал удовлетворить эту просьбу в первом же сражении. Но однажды утром Цулаог исчез вместе со своими адъютантами. А через несколько дней стало известно, что они бежали к Хуаресу. Цулаога заявил протест против насилия, жертвой которого он стал, и снова издал несколько приказов против Мирамона.

Хуарес, коварный и хитрый индеец, ловкий политик, был единственным вице-президентом республики со времени объявления независимости, который не принадлежал к армии.

Выходец из низших слоев мексиканского общества, он мало помалу достиг высокого поста. Лучше, чем кто-либо другой, он знал особенности народа, которым управлял, заигрывал с ним, умел повести народ за собой. Наделенный безмерным честолюбием, тщательно скрытым под маской любви к отечеству, Хуарес образовал партию, ставшую ко времени, о котором идет речь, очень сильной.

Конституционный президент организовал правительство в Веракрусе и вел из своего кабинета войну против Мирамона руками своих генералов. Он не был признан никакой державой, кроме Соединенных Штатов, однако считал себя истинным властителем народа, а Цулаогу он презирал, но использовал для осуществления своих планов. Он всячески старался отнять власть у Мирамона и снова вернуть ее Цулаоге, после чего назначить новые выборы.

Цулаога не замедлил торжественно признать Хуареса единственным законным президентом, избранным народом.

Итак, Мирамон представлял партию консерваторов, иными словами, духовенства, крупных собственников и богатых торговцев; Хуарес — демократическую партию.

Война шла не на жизнь, а на смерть. Но на войну нужны деньги, а их у Хуареса не было. И вот почему.

В Мексике общественное достояние не сосредоточено в руках правительства. Каждый штат, каждая провинция сохраняют за собой право распоряжаться фондами городов, входящих в их территорию. Таким образом, не провинции зависят от правительства, а наоборот, правительство испытывает давление провинций, которые могут прекратить выплату субсидий и тем поставить правительство и трудное положение. Мало того, две трети общественных доходов в руках духовенства, а оно не платит никаких налогов, ограничиваясь тем, что дает деньги под проценты, приумножая свои богатства.

Хуарес, хотя и был полновластным хозяином Веракруса, попал в затруднительное положение, но, будучи человеком ловким и оборотистым, раздобыл необходимые деньги. Он наложил руку на таможню в Веракрусе, организовал захват бандитами гасиенд приверженцев Мирамона, богатых испанцев, осевших в Мексике, и других иностранцев, тоже, разумеется, состоятельных.

Мало того, бандиты еще рыскали по дорогам, грабили путешественников. Приверженцы Мирамона тоже не упускали случая поживиться, но реже, положение у них в этом смысле было менее удобно, чем у Хуареса.

Бандиты как будто действовали сами по себе, а оба правительства их порицали и даже делали вид, что принимают против них меры, но этот фарс вряд ли мог кого-нибудь обмануть.

Мексика превратилась в огромный разбойничий притон, где одна половина населения грабит, а вторая — подвергается ограблению. Таково положение этой несчастной страны в описываемую эпоху. Мало что изменилось с тех пор, а если и изменилось, то в худшую сторону.

В тот день, когда начинается наша история, еще до восхода солнца жизнь в ранчо, о котором пойдет речь, кипела, несмотря на столь ранний час.

Ранчо стояло в живописнейшем месте, среди буйно разросшейся зелени, неподалеку от Рио сан Гранде. С некоторых пор там находился постоялый двор для тех, кто был застигнут ночью в пути или останавливался по какой-либо другой причине.

Во дворе полукругом стояли тюки. У костра кто коптил к завтраку тотайо, кто чинил седла мулов, которые здесь же ели свой маис.

Экипаж, заваленный чемоданами и картонками, стоял рядом с дилижансом, сделавшим остановку, чтобы починить колеса. Стали просыпаться путники, которые провели ночь под открытым небом. Некоторые прохаживались, покуривая трубки, более проворные уже оседлали коней и уехали в разных направлениях.

Скоро из дилижанса вышел кучер, задал корм мулам, запряг их и стал звать пассажиров. Разбуженные его криком, полусонные, они выходили из гостиницы и занимали в дилижансе места. Девять мексиканцев, истинных сыновей своей страны, в национальных костюмах, и два француза, одетых по-европейски.

В тот момент, когда кучер, чистокровный американец с севера, пустив в ход ругательства и проклятия, собрал, наконец, всех своих пассажиров и хотел тронуться в путь, раздался топот копыт, звон сабель, и несколько всадников в истрепанной военной форме осадили перед ранчо коней.

Этим отрядом из двадцати человек, с виду настоящих бандитов, командовал альферец или су-лейтенант. Высокий, сухощавый, с загорелым лицом и подозрительным взглядом, тоже в истрепанной форме, но прекрасно вооруженный.

— Не рано ли вы уезжаете? — крикнул лейтенант кучеру.

Американец, еще минуту назад наглый и самоуверенный, поклонился с заискивающей улыбкой и ответил подобострастным тоном.

— Какая счастливая встреча! Сеньор дон Хесус Домингус! Уж не хотите ли вы сопровождать дилижанс?

— Не сегодня! Меня привело сюда другое дело.

— О! Вы правы! Мои пассажиры не достойны столь почетной охраны. Они не так уж богаты, к тому же мне предстоит остановка в Орисабе, по меньшей мере, часа на три, чтобы починить колеса.

— Тогда прощай и ступай к дьяволу! — ответил офицер. Кучер помедлил, потом сошел с козел и приблизился к офицеру.

— У тебя есть для меня новости? — спросил офицер.

— Есть, — деланно смеясь, ответил кучер.

— Хорошие или дурные?

— Эль Рахо впереди, по дороге в Мехико! Офицер вздрогнул, но тут же овладел собой и резко ответил:

— Этого не может быть.

— Я видел его, как вижу вас. Офицер, поколебавшись, сказал:

— Спасибо! Я приму меры предосторожности. А ваши пассажиры?

— Бедняки, не считая двух слуг какого-то французского графа. Его чемоданами можно было бы наполнить целую карету. Остальными не стоит заниматься.

— Я подумаю.

— Поступайте как вам будет угодно. А сейчас мне пора, простите, что покидаю, дон Хесус. Мои пассажиры спешат.

— Ну, до свидания!

Кучер влез на козлы, хлестнул мулов, и дилижанс помчался с такой быстротой, что пассажиры на каждом повороте рисковали сломать шею.

Офицер подошел к хозяину-вентеро и надменно спросил:

— Нет здесь у вас испанского кабальеро с дамой?

— Есть, — ответил хозяин, сняв шляпу и дрожа от страха. — Довольно пожилой кабальеро и совсем молодая дама. Прибыли сюда вчера, после захода солнца, в экипаже. Видите, стоит у ворот. При них охрана. По словам солдат, они едут из Веракруса в Мексику.

— Они-то мне и нужны! Я прислан, чтобы сопровождать их до Лос-Анжелеса. Но, кажется, они не торопятся ехать. Путь долгий, не мешало бы поспешить!

В этот момент в помещении, называвшемся залой, появился богато одетый мужчина. Приподняв шляпу, он всех приветствовал, и направился к офицеру, который пошел ему навстречу.

Мужчине было лет пятьдесят пять. Совсем еще бодрый, высокого роста, очень элегантный, с благородными чертами лица, доброго и открытого.

— Я дон Антонио де Каррера, — сказал он, обращаясь к офицеру. — Случайно услышал ваш разговор с хозяином и понял, что вы должны сопровождать меня в пути.

— Совершенно верно, — вежливо ответил офицер. — В приказе указано ваше имя. Так что я к вашим услугам.

— Благодарю вас, сеньор! Моя дочь прихворнула немного, и, если не возражаете, мы выедем через несколько часов. Я просил бы вас оказать мне честь и позавтракать с нами.

— Тысячу раз благодарю вас, кабальеро, — ответил, вежливо кланяясь, офицер, — но не смею принять вашего приглашения. Вряд ли присутствие грубого солдата будет приятно даме.

— Я не настаиваю, сеньор, хотя рад был бы побеседовать с вами. Значит, решено? Мы остаемся еще на несколько часов?

— Как вам будет угодно, сеньор. Я полностью в вашем распоряжении.

После этого пожилой господин вернулся во внутренние комнаты, а офицер вышел к солдатам, которые уже расположились бивуаком. Солдаты привязали лошадей и, покуривая, разбрелись в разные стороны, с некоторым беспокойством поглядывая на мексиканцев.

Офицер что-то тихо сказал одному из солдат, после чего тот сел на лошадь и ускакал.

Около десяти утра слуги дона Антонио де Каррера запрягли лошадей, а через несколько минут вышел и он сам.

Он подал руку даме, так укутанной вуалью и мантильей, что невозможно было разглядеть ни лица ее, ни фигуры.

Лишь только дама расположилась в карете, дон Антонио повернулся к офицеру и сказал:

— Мы тронемся, когда вам будет угодно, лейтенант! Дон Хесус поклонился, солдаты сели на коней. Пожилой господин поднялся в экипаж, слуга закрыл за ним дверь и сам сел на козлы рядом с кучером. Еще четверо слуг, хорошо вооруженные, ехали за каретой.

— В путь! — скомандовал офицер.

Часть солдат ехала впереди, а часть организовала арьергард. Кучер хлестнул лошадей, и вскоре экипаж исчез в облаках пыли.

— Да хранит его Бог! — прошептал хозяин, подбрасывая на ладони две унции золота, которые ему оставил дон Антонио.

— Благородный старик. Как бы конвой дона Хесуса не оказался для него роковым.

ГЛАВА III. Разбойники

Итак, экипаж дона Антонио мчался по дороге в Орисабу, неподалеку от города сделал поворот и направился к ущелью Лас Кумбрес.

Дама, ехавшая со стариком, была совсем молоденькая, лет шестнадцати-семнадцати. Тонкие черты лица, голубые глаза с длинными ресницами, нежные бархатные щечки, прямой нос, коралловые губы и жемчужные зубы, подбородок с ямочкой, черные шелковистые кудри до плеч, матовая кожа — все это отличало обитательниц экваториальных стран от жительниц севера, с их хрупкой, болезненной красотой, и влекло к ним, внушая не только любовь, но и поклонение.

Устроившись в углу кареты в грациозной позе, утопая в волнах газа, девушка мечтательно смотрела на открывающиеся перед ней пейзажи, рассеянно отвечая отцу, который то и дело к ней обращался.

Старик, казалось, был чем-то озабочен.

— Знаешь, Долорес, — говорил он, — несмотря на заверения тех, кто стоит во главе правительства в Веракрусе, и их покровительство, я им не верю.

— Почему, отец? — спросила девушка.

— Здесь тысяча причин. Но главная — то, что я испанец, а испанцев мексиканцы терпеть не могут, ты это знаешь.

— Вы совершенно правы, отец, но мне очень хочется знать, что заставило вас внезапно покинуть Веракрус и вопреки обыкновению взять меня с собой.

— Все очень просто, дитя мое. Неотложные дела требуют моего присутствия в Мехико. С другой стороны, на политическом горизонте сгущаются тучи, и пребывание в нашей гасиенде очень скоро могло бы сделаться опасным. Потому я и решил оставить тебя у нашего родственника дона Луи де Пезаль, твоего крестного отца. Он тебя очень любит. Сам я отправлюсь дальше, в Ареналь, возьму твоего брата Мельхиора и увезу вас в столицу. Там, по крайней мере, мы будем в безопасности, если вдруг настоящее правительство будет свергнуто правительством Веракруса.

— Иной причины нет? — с легкой улыбкой спросила девушка.

— Разумеется, дорогая Долорес! А ты любопытна! Хочешь, чтобы я открыл тебе мой секрет! — Отец погрозил ей пальцем.

— Значит, есть все же секрет?

— Возможно, но пока я тебе ничего не скажу!

— Не скажете?

— Нет!

— Когда вы говорите суровым голосом и хмурите брови, настаивать бесполезно! Но может быть, вы мне скажете, зачем изменили имя, прежде чем отправиться в путешествие?

— О! С большим удовольствием! Меня слишком хорошо знают как человека богатого, а на дорогах сейчас везде рыщут разбойники.

— Только поэтому вы взяли другое имя?

— Да, дорогое дитя. Я думаю, этого вполне достаточно. Благоразумие заставило меня так поступить.

— Допустим, — произнесла Долорес с лукавым видом, склонив набок голову. И вдруг вскричала: — Взгляните, отец! Карета замедлила ход!

— В самом деле, — ответил старик. — Что бы это могло значить?

Он опустил стекло, выглянул, но ничего не увидел. Экипаж в это время въезжал в ущелье Лас Кумбрес, и дорога здесь так петляла, что дальше двадцати пяти — тридцати шагов ничего не было видно.

Старик подозвал одного из слуг, едущих за каретой.

— Что случилось, Санхес? — спросил он, — мне кажется, карета замедлила ход.

— Это правда, сеньор! — ответил Санхес. — Выехав из долины, лошади сбавили скорость. В чем причина, не знаю. Солдаты чем-то обеспокоены, перешептываются, озираются по сторонам. Словно чего-то боятся.

— Неужели на нас собираются напасть бандиты? — воскликнул старик с плохо скрываемым волнением. — Разузнайте-ка, Санхес! Место для нападения превосходное, но если наш конвой не связан с бандитами, вряд ли они осмелятся тронуть нас. Узнайте же, Санхес, и доложите мне.

Слуга тотчас же вернулся, бледный от ужаса, и прерывающимся голосом сказал:

— Мы погибли, сеньор!

— Погибли! — вскричал старик, бросив на онемевшую от ужаса дочь взгляд, полный любви и страха. — Погибли! Вы сошли с ума, Санхес! Объясните, ради бога, в чем дело?

— Сейчас вам начальник конвоя все объяснит.

Карета остановилась. Старик выглянул в окно. Солдаты окружили карету. Их было вдвое больше, чем в начале пути.

Старик понял, что попал в западню и на спасение нет ни малейшей надежды. Сопротивление бесполезно, остается лишь покориться. И все же старик решил не сдаваться сразу, предпринять все, что возможно в его положении.

Он нежно поцеловал дочь, велел ей оставаться на месте, а сам выскочил на дорогу с револьвером в каждой руке.

Солдаты не двинулись с места, хотя были удивлены его поступком.

Четверо слуг встали за своим господином, держа наготове оружие и только ожидая команды.

Санхес сказал правду. Прискакал дон Хесус Домингус, но не один, а с индейцем, невысоким и коренастым, в форме полковника регулярных войск.

Старик сразу же узнал в нем дона Фелиппе Пери Ирсобала, одного из приверженцев Хуареса. Раза два или три он видел его в Веракрусе.

— Кабальеро! — крикнул старик, — что это значит? Почему вы мешаете моему путешествию?

— Сейчас узнаете, дорогой сеньор, — усмехнулся полковник. — Именем отечества, вы арестованы!

— Арестован? По какому праву?

— По праву сильного! Надеюсь, нет нужды это объяснять?

— Другого объяснения вы не можете дать, — насмешливо ответил старик.

— Напрасно вы так думаете! Я арестую вас как шпиона, уличенного в измене отечеству!

— Вы сошли с ума, сеньор полковник! Я — шпион и изменник?!

— Сеньор! Правительство президента Хуареса давно за вами следит. Хорошо известно, почему вы с такой поспешностью оставили Веракрус и для чего отправляетесь в Мексику.

— Я еду в Мексику по коммерческим делам, и президент знает об этом, он собственноручно подписал мой пропуск и милостиво дал мне конвой, даже без моей просьбы.

— Все это так, сеньор. Наш великодушный президент не терпит строгих мер и потому не хотел подписывать приказ о вашем аресте. Он предпочел из уважения к вашим сединам дать вам возможность бежать, но ваша последняя измена переполнила чашу терпения, президент понял, что без строгих мер тут не обойтись и отдал приказ о вашем аресте.

— Могу я узнать, в чем меня обвиняют?

— Это, сеньор дон Андрес де ля Крус, вам известно лучше, чем кому бы то ни было. Ведь не зря вы изменили свое имя!

Дон Андрес, а таково было его настоящее имя, был поражен таким лицемерием, ведь имя он изменил с согласия президента, а теперь его собираются арестовать, чтобы завладеть его состоянием.

Справившись с охватившим его волнением, дон Андрес снова обратился к полковнику:

— Вы очень рискуете, сеньор. Я не какой-нибудь проходимец и не позволю безнаказанно грабить себя. В Мексике есть испанский посланник, он сумеет оградить меня от произвола.

— Если вы имеете в виду сеньора Пахеко, то не думаю, что его покровительство пошло вам на пользу. Этот кабальеро в звании полномочного посла Ее Величества Королевы Испанской, счел возможным признать правительство изменника Мирамона. Поэтому его влияние на национального президента ничтожно. К тому же все эти разговоры излишни. Угодно вам сдаться? Ведь сопротивление бесполезно. Отвечайте же!