ГЛАВА XIX. Возвращение в лагерь

Солнце стояло уже высоко, когда Валентин со своим небольшим отрядом присоединился к капитану де Лавилю и его пленникам. До Магдалены оставалось не более полутора миль. Мексиканцы шли между двумя рядами французских всадников, потупив головы, с руками, связанными за спиной. Капитан де Лавиль ехал во главе отряда. Он разговаривал со старым мексиканским офицером. За то, что тот хотел бежать, его усадили верхом и связали ноги под брюхом лошади.

За людьми шли лошади пленных бандитов, на них нагрузили оружие и прочие пожитки их хозяев.

После того как оба отряда соединились, все ускорили шаг.

Валентин мог бы прибыть в лагерь еще до восхода солнца, но опоздал с особенной целью: для успеха предприятия графа было очень важно, чтобы жители Магдалены и других местностей, гостившие в ней по случаю престольного праздника, видели пленных мексиканцев. Это убедило бы их, что экспедиция графа вовсе не так безрассудна, как предполагали, или, по крайней мере, как стремилось доказать мексиканское правительство.

Граф, к которому Валентин заранее отправил Курумиллу с известием о происшедшем, решил придать всему делу как можно больше важности и пышности. Вся армия стояла под ружьем и под звуки барабана и труб приветствовала знамя, водруженное перед палаткой графа.

Как и предвидел граф, жители Магдалены сбежались в лагерь, чтобы присутствовать при этом зрелище, дорога была покрыта спешащими любопытными, кто шел пешком, кто ехал верхом, все старались перегнать друг друга и увидеть раньше других, что делается у французов.

Когда авангард дошел до ограды лагеря, все остановились по знаку Валентина.

Заиграл рожок, на зов вышел офицер.

— Кто идет? — закричал он.

— Франция, — отвечал де Лавиль, сделав несколько шагов вперед.

— Какой пропуск?

— Освободитель Соноры.

Толпа заволновалась при этих словах, послышались одобрительные крики.

— Войдите, — сказал офицер.

Заграждения раздвинули, и начался проход отряда под звуки барабана и трубы.

Было что-то величественное в этой сцене, несмотря на всю ее простоту. Зрители не могли наглядеться на горстку смельчаков, предоставленных лишь самим себе, брошенных судьбой за шесть тысяч миль от своей родины, но гордо носивших имя французов. Не сделав с самого начала кампании ни одного выстрела, они возвращались в лагерь с сотней пленных.

Взволнованные жители Соноры смотрели на французов с почтительным страхом, смешанным с каким-то восторгом. Странное явление… Вместо того, чтобы выразить сожаление своим пленным соотечественникам, они осыпали их злыми насмешками. Так велико впечатление, производимое мужеством и энергией на души первобытных народов.

Пленников собрали в центре лагеря. Граф Пребуа-Крансе стал обходить их в сопровождении своих главных офицеров. За ними следовали, увлеченные энтузиазмом, самые влиятельные жители Соноры.

День выдался очень удачный. Солнце ярко светило, легкий ветерок освежал атмосферу, звуки труб, бой барабанов, крики толпы, в которой многие махали шляпами и платками, — все это придавало празднеству необыкновенно оживленный вид.

Граф был очень счастлив в эту минуту. Будущее представлялось ему уже менее печальным и мрачным.

Он окинул задумчивым взглядом пленников.

— Я приехал в Сонору, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — для того, чтобы дать ей свободу. Но меня всячески старались унизить в ваших глазах. Меня называли жестоким, безбожным… Ступайте, вы свободны. Расскажите вашим соотечественникам, как главарь разбойников мстит за клевету, распространяемую о нем. Я не требую от вас никакой клятвы, ни даже обещания не поднимать оружия против меня… Мною руководит нечто более высокое, чем честь солдата… Десница Божия руководит мною, ибо Ему угодно, чтобы страна эта освободилась и возродилась… Развяжите их и отдайте им лошадей, — сказал он, указывая на пленников.

Приказание немедленно было исполнено.

Народ принял это великодушное решение графа с неописуемым восторгом. Пленники поспешили оставить лагерь, высказывая на прощанье свою признательность графу.

Дон Луи обратился к дону Исидро:

— А вы, капитан, должны смотреть на меня, как на своего брата, мы служим с вами одному и тому же делу. Ведь вы один из львов той войны, которая разрушила испанскую власть… Возьмите же вашу шпагу. Такой храбрый воин всегда должен ее носить.

Капитан мрачно посмотрел на графа.

— Почему я не могу ненавидеть вас по-прежнему! Лучше бы вы меня оскорбили, ваше великодушие для меня мучительно. Теперь я не могу быть свободным в своих действиях.

— Вы свободны, капитан. Мне не надо ни вашей благодарности, ни вашей дружбы. Я поступил так, как предписывал мне долг. Пойдем каждый своей дорогой, только постараемся не встречаться друг с другом.

— Вашу руку, кабальеро, и позвольте вам сказать…

— Говорите.

— Остерегайтесь тех людей, которым вы доверяете.

— О чем вы?

— Больше я ничего не могу сказать… В противном случае я сам сделаюсь изменником.

— Опять измена… со всех сторон… — прошептал граф.

— Прощайте, кабальеро. Если я не могу желать успеха вашим предприятиям, я все-таки не пойду против них, и если вы не увидите меня в рядах своих друзей, то не увидите и в рядах врагов.

Старый офицер вскочил в седло, грациозно раскланялся с присутствующими и ускакал.

Празднество продолжалось целый день. Великодушный поступок графа с пленными произвел желаемое впечатление, в глазах местных жителей французы сразу выросли на полфута. Граф вдруг приобрел влияние в Соноре. Его экспедиции предсказывали благополучный исход.

К вечеру Луи собрал всех офицеров на тайный военный совет. По счастливой случайности он поручил дону Корнелио съездить в Магдалену и закупить там новых лошадей. Таким образом, испанец не присутствовал на совете.

На этот раз он каким-то чудом избежал острого глаза охотника. Утром, часа за два до прихода пленников, он проскользнул никем не замеченный в лагерь. Для того, чтобы сохранить тайну, ему пришлось зарезать свою лошадь, но зато никто не мог подозревать его, а если б это и случилось, он тотчас представил бы алиби.

В восемь часов пробили вечернюю зарю и закрыли лагерные заграждения. Офицеры отправились в штаб-квартиру — в палатку графа.

Часовых расставили кругом палатки на таком расстоянии, чтобы они сами не могли слышать происходящего в ней. Им был отдан приказ стрелять в первого, кто вздумает пробраться к месту собрания.

Граф сидел за столом, на котором была развернута карта дорог Соноры.

На совет собрались пятнадцать человек. Тут же присутствовали и Валентин, и Курумилла, и Весельчак. Последний был связан с графом такой тесной дружбой, что невозможно было не допустить его на совещание.

Когда все вошли, дверь заперли. Граф встал. — Друзья! — начал он твердым, но приглушенным голосом, чтобы его не слышали за стенами палатки. — Экспедиция наша начинается только теперь. Все, что мы сделали до сих пор, не имеет особенного значения. Я сам и мои люди поразузнали о намерениях здешних богатых асиендадос. По моему мнению, они расположены к нам, но полагаться на них, доверять им очень рискованно. Эти землевладельцы ничего не сделают для нас, пока мы не будем иметь точки опоры в Соноре. Другими словами, нам необходимо захватить какой-нибудь город. Если это удастся — наше дело выиграно, потому что вся страна будет за нас… Я избрал Магдалену местом нашего лагеря именно потому, что от нее идут дороги в три важнейших города Соноры. Одной из них нам необходимо овладеть, но какой же именно? Этот вопрос я намерен предложить на ваше рассмотрение. Все три города переполнены войсками, мало того, генерал Гверреро занял дороги, идущие туда, и поклялся истребить нас всех до единого, если мы осмелимся сделать хоть шаг вперед. Но я думаю, — прибавил он, улыбаясь, — вас это особенно не тревожит. Будем же решать, какой город нам брать. Капитан де Лавиль, прошу вас высказать свое мнение. Капитан поклонился.

— Граф, — сказал он, — мне думается, что лучше всего обратить внимание на Сонору. Правда, это новый город, но он носит имя страны, которую мы хотим освободить, а это очень важно.

Несколько офицеров по очереди высказали свое мнение — большая часть из них соглашалась с капитаном де Лавилем.

— А что ты думаешь? — обратился граф к Валентину.

— Я ведь не из ученых, как ты знаешь, милый брат, но в военном деле кое-что понимаю, кажется, уже имел возможность освоиться с ним… Нужен город богатый, промышленный, чтобы защитить его зажиточных обитателей в случае нападения. А если тебе придется иметь дело со слишком большой армией — будет верное место, куда можно отступить.

— Действительно, нам необходимо овладеть городом, который сочетал бы все эти условия.

— Такой город существует…

— Это Эрмосильо, — сказал Весельчак.

— Именно Эрмосильо, — подтвердил Валентин. — Во-первых, он окружен крепкими стенами; потом, он служит главным торговым пунктом страны, следовательно, очень богат. Но главное, что говорит за него, — это то, что он находится всего лишь в каких-нибудь пятнадцати милях от Гуаймаса — гавани, где может высадиться подкрепление, если в случае нужды мы потребуем его из Калифорнии, и куда мы сами можем укрыться, если будем вынуждены отступить.

Все признали справедливость слов Валентина.

— Я тоже стою за Эрмосильо, — сказал граф, — но не скрою от вас, что генерал Гверреро, как опытный солдат, отлично понимает выгоды, которые мы извлечем из обладания этим городом, а потому и сосредоточил там весьма значительные силы…

— Тем лучше, — вскричал капитан де Лавиль, — по крайней мере, мексиканцы с первого раза узнают нас.

Слова молодого капитана встретили с большим сочувствием. Было окончательно решено идти на Эрмосильо.

— Еще только одно замечание, — сказал граф. — Мексиканцы овладели тремя дорогами, надо будет все разведать вокруг и постараться обойти их заслоны.

— А уж это моя обязанность, — со смехом заявил Валентин.

— Отлично, мы сначала помучаем наших врагов: будем показываться на разных дорогах, а потом форсированным маршем пойдем на Эрмосильо. Только я боюсь, что мы потеряем много людей.

Тут встал Курумилла.

До сих пор араукан молча курил свою трубку. Казалось, он и не слышал, о чем толковали на собрании.

— Пусть говорит вождь, — сказал Валентин. — Мы должны особенно ценить его слово.

Все замолчали.

— Курумилла, — начал араукан, — знает проселочную дорогу, которая значительно сократит путь и которая мексиканскому генералу неизвестна. Курумилла проведет своих друзей.

Он сел и снова закурил трубку, как ни в чем не бывало. Больше не о чем было спорить: Курумилла, по своему обыкновению, сразу разрешил вопрос и устранил самое опасное препятствие.

— Друзья, — закончил совещание граф, — пушки и повозки запряжены. Разбудите завтра своих солдат и снимемся потихоньку с места. Только сделаем так, чтобы магдаленцы и не подозревали, куда все исчезли из нашего лагеря.

Потом граф отвел Валентина и капитана де Лавиля в сторону.

— Пока я поеду по проселочной дороге, про которую говорит Курумилла, вы, капитан, отправляйтесь к Ариспе, а ты, брат, поезжай к Уресу. Приблизьтесь лишь настолько, чтобы вас могли узнать, а главное, не затевайте никаких схваток и возвращайтесь как можно скорее ко мне. Помните: от этого зависит успех нашего дела.

— Ну, а в случае, если мы не сможем догнать тебя, где ты назначаешь нам свидание? — спросил Валентин.

— На асиенде дель-Милагро, в четырех милях от Эрмосильо, — сказал Весельчак, — там будет штаб-квартира.

— Да, — отвечал граф, пожимая руку канадцу.

Все разошлись, и каждый пошел исполнять возложенное на него поручение.

Авантюристы снялись с лагеря совершенно без шума. Приняты были все самые мелкие предосторожности для того, чтобы никто не мог подозревать движения в лагере. Французы даже не потушили бивачных огней.

Часов в одиннадцать вечера из лагеря вышли отряды капитана де Лавиля и Валентина и направились в разные стороны, а в полночь отправился и граф с оставшимися людьми и обозом.

Курумилла не обманул его. Часа два они двигались по общеизвестной дороге, ведущей в Эрмосильо, потом вдруг свернули в лес и скоро оказались на заброшенной узкой дороге. Повозки и пушки еле-еле двигались по ней, и трудно было предположить, чтобы вооруженный отряд с тяжелым обозом мог идти по извилинам этой тропы. Но дорога оказалась такой трудной лишь в самом начале, дальше она была довольно сносной, и французы быстро продвигались вперед.

Через два дня к ним присоединились отряды де Лавиля и Валентина, исполнившие возложенное на них поручение как нельзя лучше: им вполне удалось сбить с толку генерала, аванпосты мексиканцев продолжали стеречь дорогу и не подозревали, что французы ушли к Эрмосильо.

Поход продолжался целых девять дней при всевозможных затруднениях. Приходилось идти по песку, скользившему под ногами, под палящим зноем, при недостатке воды, а последние два дня пришлось даже голодать и солдатам и лошадям. Но ничто не могло поколебать мужество французов, ничто не могло изменить их неистощимую веселость. Граф шел впереди всех пешим, и мужественный его вид ободряюще действовал на измученных людей.

На девятый день, уже к вечеру, они увидели среди густой чащи деревьев довольно большую асиенду. Это было первое жилище, какое они встретили на своем пути из Магдалены.

— Это что за асиенда? — спросил дон Луи Весельчака, идущего с ним рядом.

— Дель-Милагро, — отвечал канадец.

Французы закричали от радости: они достигли цели своего путешествия. Они сделали пятьдесят девять миль по непроходимым дорогам.

Курумилла сдержал свое обещание, благодаря ему отряд прошел никем не замеченный.

ГЛАВА XX. Перед атакой

На расстоянии пушечного выстрела от асиенды граф приказал отряду остановиться. — Де Лавиль, — обратился он к капитану, — поезжайте вперед и захватите асиенду дель-Милагро. Мы устроим в ней свою штаб-квартиру. — Зачем нужны такие предосторожности? — спросил Весельчак. — Неужели вы мне не доверяете? Дон Рафаэль и его семья будут очень рады нас видеть и примут с распростертыми объятиями.

Граф улыбнулся и наклонился к уху канадца.

— Друг мой Весельчак, — произнес он тихим голосом, — вы похожи на наивного ребенка. Предосторожности, которые вас так обижают, я принимаю в интересах наших друзей. Представьте себе, что несчастный случай поможет мексиканцам одержать над нами победу. Что будет тогда с нашими друзьями? Дон Рафаэль падет жертвой своего доброго отношения к мятежникам. Я хочу самостоятельно, без посторонней помощи, захватить в свои руки асиенду и снять всякую ответственность с ее хозяев, если перевес окажется не на нашей стороне.

— Вы правы, — ответил канадец, сраженный доводами графа.

— Но чтобы устранить возможные недоразумения, — продолжал дон Луи, — поезжайте вместе с капитаном и, пока он будет громко предъявлять свои требования, незаметно объясните нашим друзьям, в чем тут дело.

Через пять минут отряд галопом умчался вперед, остальная колонна следовала за ним издали.

Все произошло так, как хотел этого граф. Предупрежденный Весельчаком, дон Рафаэль настойчиво протестовал против занятия асиенды, заявив, что подчинится только силе. Отряд капитана завладел имением, и дон Рафаэль вместе с несколькими из своих слуг приготовился ехать навстречу французской колонне.

По приказанию графа она не остановилась на асиенде, но двинулась вперед и расположилась лагерем в двух милях от Эрмосильо.

Граф и дон Рафаэль встретились друг с другом, как старые знакомые, и въехали на асиенду, тихо беседуя между собой.

Не сходя с лошади, граф разослал своих лазутчиков во все стороны, надеясь получить самые последние известия о неприятеле. При себе дон Луи оставил только небольшую свиту из восьми человек и, отпустив всех остальных французов в лагерь, въехал на асиенду.

Там его встретили дон Рамон, отец дона Рафаэля, и донна Люция, очаровательная женщина, о которой мы рассказали трогательную повесть в одном из своих предыдущих романов11. Вместе с ними навстречу французам высыпало множество слуг.

— Привет борцу за освобождение Соноры, — сказал генерал дон Рамон, протягивая графу руку.

Дон Луи соскочил с лошади.

— Дай Бог, чтобы и мне сопутствовала такая же удача, как вам, генерал, — с поклоном ответил он на приветствие дона Рамона.

Затем граф обратился к донне Люции.

— Извините меня, сеньора, — сказал он ей. — Я нарушил ваше спокойствие. Ваш муж — единственный виновник моего нескромного поступка.

— Senor conde, — с улыбкой отвечала та, — пожалуйста, не оправдывайтесь. Этот дом со всем, что в нем находится, принадлежит вам. Мы обрадованы вашим прибытием, а отъезд причинит нам горе.

Граф предложил донне Люции руку, и они вошли на террасу, но граф все время казался обеспокоенным, взор его рассеянно блуждал по сторонам.

— Терпение, — с многозначительным видом прошептал дон Рафаэль, — вы ее скоро увидите, ей не совсем удобно выходить сейчас же после вашего приезда, и мы посоветовали ей немного подождать.

— Спасибо! — сказал Луи, и мрачное облако сейчас же сбежало с его благородного чела.

Свидание влюбленных прошло внешне сдержанно, но было проникнуто глубоким чувством. Граф горячо благодарил отца Серафима за покровительство, оказанное им молодой девушке.

— Скоро все ваши тревоги окончатся, — промолвила донна Люция, — и тогда вы спокойно будете наслаждаться своей любовью.

— Да, — задумчиво сказал граф, — завтрашний день решит мою участь и участь моей возлюбленной.

— Что вы хотите этим сказать? — вскричал дон Рафаэль. Граф с беспокойством оглянулся, но убедился, что среди окружающих были только искренние друзья.

— Завтра, — ответил он, — я нападу на Эрмосильо. Я возьму этот город или умру под его стенами.

Все присутствующие выразили на лицах величайшее изумление.

Дон Рафаэль знаком приказал Черному Лосю встать у двери, чтобы никто из посторонних не мог его подслушать, и обратился к графу:

— Вы приняли окончательное решение?

— Если бы это было иначе, я бы не приехал сюда, — объяснил ему граф.

— Но, — настойчиво возразил дон Рафаэль, — Эрмосильо защищен очень крепкими стенами.

— Я их разрушу.

— Но в городе находится тысяча двести человек гарнизона.

— А! — равнодушно ответил граф.

— Городская полиция целых два месяца занимается военными учениями.

— Но много ли этой полиции? — презрительно произнес Луи.

— Около трех тысяч человек.

— Недурно.

— Генерал Гверреро, заметивший, что его обманули ложными передвижениями, привлек на свою сторону шесть тысяч индейцев и ждет новых подкреплений,

— Это и побуждает меня напасть немедленно. По вашему расчету, мне придется встретить сопротивление одиннадцатитысячной армии, находящейся за отличными укреплениями. Чем дальше я буду медлить, тем больше вырастет число моих врагов, и если я не приму никаких мер, то оно возрастет до такой степени, что сделается непреодолимым.

— Но вы забываете, мой друг, что Эрмосильо окружен садами и огородами, они должны сильно затруднить наступление.

— Это не важно, — небрежно заметил граф, — ведь я войду через ворота.

Собеседники посмотрели на графа с некоторым испугом. Можно было предположить, что они считают его сумасшедшим.

— Простите, мой друг, — возразил дон Рафаэль, — вы, кажется, сказали, что хотите произвести нападение завтра, не так ли?

— Разумеется.

— Но если ваша армия не успеет подойти?

— Как! Если моя армия не успеет подойти?! Да разве вы не видали, как они прошли мимо асиенды?

— Я видел, что прошел небольшой отряд, и счел его вашим авангардом.

— Моим авангардом? — со смехом воскликнул граф. — Вы ошиблись, милый друг, это вся моя армия!

Дон Рафаэль, дон Рамон и все остальные собеседники считали себя людьми храбрыми, не раз приходилось им сталкиваться и бороться с противником, который значительно превосходил их своими силами, в этой борьбе они проявляли недюжинную храбрость и отвагу. Но безумное решение графа, вздумавшего взять с горстью авантюристов город, защищенный десятитысячной армией, показалось им настолько невероятным, что друзья спрашивали себя, не находятся ли они под влиянием кошмара.

— Подождите до завтра, — уверял их граф, — и вы увидите, как огромная и непобедимая мексиканская армия будет разбита наголову и рассеяна.

На этом беседа прекратилась, и все отправились в столовую, где был приготовлен великолепный завтрак.

Когда все вышли из-за стола, граф направился в отведенное ему помещение, попросив отца Серафима зайти к нему.

Там они заперлись и долго беседовали наедине.

Когда миссионер выходил, глаза его были красны, и на щеках виднелись следы слез.

Граф сжал его руку.

— Итак, — сказал он священнику, — в случае несчастья…

— Я буду там, граф, положитесь на меня. — И он удалился медленными шагами.

Перед самым наступлением ночи граф выслушал донесения своих лазутчиков. Принесенные ими известия вполне подтверждали справедливость слов дона Рафаэля.

Генерал Гверреро быстрым маршем прибыл в Эрмосильо и засел за укрепленными стенами.

Валентин и Курумилла явились позднее других разведчиков, но со значительными результатами своих успешных действий.

Валентин во главе отряда фуражиров двинулся, по совету Курумиллы, по дороге, ведущей в Гуаймас. Здесь он перехватил обоз с провиантом и боевыми припасами, предназначенными для мексиканцев.