Глава VIII. КАК ПРОИЗОШЛО НАПАДЕНИЕ НА ДОМ ДОНА БАРТАСА И КАКОВЫ БЫЛИ ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Через несколько минут Педрильо и незнакомец въехали во двор, причем последний быстро соскочил с лошади и, сняв шляпу, подошел к дону Мельхиору, который со всем своим семейством вышел навстречу гостю.

Приезжий почтительно поклонился и проговорил:

— Простите, сеньор, что я осмелился явиться сюда, не будучи знаком с вами!

— Очень рад видеть вас здесь, сеньор, — с изысканной вежливостью отвечал дон Мельхиор. — Жалею только, что вы застаете нас в весьма тяжелую минуту. Но прошу вас, будьте у нас как дома. Гость — Божий посланник, и своим приездом вы доставляете всем нам большое удовольствие.

— Сеньор, совсем недавно по весьма важным делам я прибыл в эти места. Мне необходимо как можно скорее получить аудиенцию у сеньора аббата Поля-Мишеля. Сегодня утром, когда приехал ваш слуга, я был у губернатора и, услышав, что господин аббат пробудет здесь довольно долго, решился вопреки приличиям сам отправиться сюда, надеясь, между прочим, что мое присутствие может быть вам полезным в настоящих обстоятельствах.

— Повторяю еще раз, сеньор, — отвечал дон Бартас, — я очень рад с вами познакомиться, и чем долее вы пробудете здесь, тем нам будет приятнее.

Незнакомец почтительно поблагодарил и, обменявшись несколькими любезными фразами с остальными членами семейства, предложил руку донье Хуане и направился с нею к дому.

Когда вся компания удалилась, дон Мельхиор обратился с расспросами к Педрильо:

— Видел ли ты майора?

— Да, сударь, я его видел.

— Что же он тебе сказал?

— Да вот в том-то и штука, — почесываясь, отвечал пеон, — что сказанное им нехорошо повторять.

— Ничего! — сказал дон Мельхиор. — Я знаю мистера Струма, и ты можешь говорить все, не бойся!

— Как только мистер Струм заметил меня, он сказал: «Ты зачем прилез сюда, дурак?»

— Ну, а потом?

— Потом он схватил письмо, прочел его и закричал: «Неужели старый болван воображает, будто я немедленно побегу к нему со своими солдатами? Подождет! » Я, право, не знаю, о ком он так говорил.

— Ничего, не беспокойся, я знаю о ком. Продолжай!

— Когда же господин майор прочел о том, что господин аббат остается у нас, он засмеялся: «Ах, этот дурак вечно сует свой нос, куда не следует. Да провались они все к черту! А ты тоже убирайся, пока цел! » С тем и выгнал меня вон.

— Я иного и не ожидал, — со смехом заключил дон Бартас и направился к дому.

В залу он вошел одновременно с незнакомцем, который вернулся из предназначенной ему комнаты, где приводил в порядок туалет. Поговорив некоторое время о разных незначительных вещах, все отправились ужинать, но и здесь разговор не оживился — все слишком были заняты предстоящими событиями.

Ужинали восемь человек. На одной стороне стола сидел сам хозяин, справа — аббат, слева — Флора; на другой стороне посередине помещалась донья Хуана, а слева и справа от нее — Карденио и незнакомец. Оба управляющие — дон Рамон и дон Сегюро — сидели друг против друга в торце стола. Ужин был прекрасно сервирован и замечательно вкусно приготовлен.

Пока наши герои трапезничают, мы воспользуемся временем, чтобы нарисовать портрет нашего незнакомца. Это был молодой человек высокого роста, прекрасно сложенный, с удивительно изящными и мягкими манерами. Лицо его с правильными тонкими чертами, живым взглядом и слегка насмешливой улыбкой красиво очерченного рта было замечательно привлекательно. Особенностью его можно было назвать удивительно маленькие руки и ноги, что казалось несколько странным при его высоком росте и мужественной наружности. Как бы там ни было, в нем все обличало настоящего джентльмена. Впрочем, так выглядел он только внешне. Что же касается характера, то пока мы не будем об этом говорить по той простой причине, что, как и читатель, не знаем, кто он такой.

Между тем наступила ночь. Степь, казалось, безмятежно спала. Глубокая тишина царствовала вокруг, и ничто не предвещало близкого нападения, хотя все ежеминутно ожидали его. Оба управляющих несколько раз покидали остальное общество и отправлялись осматривать, все ли сторожа на местах и все ли благополучно вокруг. Каждый раз они возвращались совершенно успокоенные и извещали общество, что пока не предвидится никакой опасности. Наконец дамы встали из-за стола, намереваясь удалиться к себе. Но в ту самую минуту, когда Флора, попрощавшись с отцом и аббатом, подошла к Карденио, раздались выстрелы и возгласы пеонов «к оружию! », с которыми слился военный клич индейцев.

В зале возник переполох. Мужчины схватили ружья и бросились на помощь защитникам. Рядом с доньей Хуаной и Флорой, от страха лишившимися чувств, остался один аббат. С большим трудом миссионеру удалось привести их в чувство и проводить в спальню, где он сдал их на попечение служанок.

Произошло следующее. Индейцы, намереваясь застать белых врасплох, придумали весьма искусный план. Они оставили своих лошадей за два лье от имения под наблюдением нескольких человек; остальные же воины устроили из толстых веток, перевитых лианами, плоты, уложили на них ружья и боевые припасы и тихо поплыли по течению, совершенно скрытые в тени высоких берегов. Без шума доплыли они до удобного для высадки места, схватили оружие и бросились на берег, точно полчище водяных духов, испуская страшные вопли, смешавшиеся с ружейной пальбой.

План этот был так искусно продуман и выполнен, что удался бы на славу, если бы Пламенное Сердце не предупредил обитателей плантации о нападении, чего индейцы, конечно, не ожидали. И все же благодаря внезапности краснокожим удалось подступить к самому дому, около которого и завязалась отчаянная перестрелка. Несмотря на сопротивление белых, индейцы уже готовы были ворваться во двор, как в эту самую минуту была предпринята атака, которая привела их в замешательство. Когда краснокожие были уже уверены в победе, незнакомец, Карденио, оба управляющих и пятьдесят самых отважных пеонов совершили вылазку в самый центр сражения. Они прокрались по подземному ходу, так что индейцы даже не смогли сообразить, откуда подоспела помощь неприятелю. Ошеломленные дикари продолжали храбро сражаться, однако скоро вынуждены были отступить к реке и спасаться вплавь, оставив на берегу до сотни убитых товарищей.

Таким образом, имение было отбито и очищено от краснокожих. Но индейцы не желали так быстро отказываться от своего намерения. После непродолжительного отдыха они придумали новый план атаки: спрятавшись в кустах и за деревьями на противоположном берегу реки, они засыпали плантацию градом зажженных стрел, так что она запылала сразу в нескольких местах. Часть защитников плантации бросились тушить пожар, но все их усилия оказались напрасны. Деревянные строения пылали, как стоги сена, и не было никакой возможности спасти их. И тут между пеонами произошла страшная паника. Ничего не видя и не слыша они бегали с отчаянием взад и вперед. Напрасно дон Бартас с сыном, незнакомец и аббат старались заставить их опомниться. Ничто не помогало!

Между тем сиу заметили смятение, произошедшее в стане белых, и, повинуясь приказу предводителя, быстро переплыли реку и снова осадили имение. На этот раз напрасны были все усилия защитников. С криками краснокожие ворвались во двор и бросились к дому.

— В башню! — громким голосом приказал дон Бартас.

В продолжение еще четверти часа плантатор, Карденио, незнакомец и оба управляющих с отчаянной храбростью отражали нападение краснокожих. И только убедившись, что дом пуст и все его обитатели укрылись в башне, они начали отступать по направлению к подъемному мосту, ведущему к башне. Достигнув его, пятеро храбрецов бросились вперед, смяли ряды преследующих и, пользуясь заминкой противника, перебежали мост, который тотчас же поднялся за ними.

Теперь за толстыми стенами башни они были в безопасности и могли долго выдержать осаду. Но какой ценой купили они свое отступление!

Оба управляющих были опасно ранены; рана дона Сегюро была смертельна. Добравшись до башни, он потерял остаток сил и рухнул без сознания на пол.

Незнакомец получил несколько легких ран, шпага его была вся в крови. Эти три человека жертвовали своей жизнью, чтобы спасти юношу и его отца. Прикрывая собой, они защищали их во все время битвы.

Почувствовав себя в безопасности, пеоны приободрились. Они тотчас схватились за ружья и бросились к пушке, стоявшей перед башней. На краснокожих посыпался дождь ядер и пуль, но те, опьяненные первым успехом и потрясая скальпами, снятыми с агонизирующих жертв, не обращали на них внимания, желая во что бы то ни стало приступом взять последнее убежище белых. Черная Птица проявлял чудеса храбрости: он всюду поспевал, отдавал приказания. Чтобы защитить соплеменников от пуль, он велел изготовить что-то вроде движущихся щитов из бревен и повозок. Под их защитой краснокожие начали осаду башни.

В эту минуту со стороны реки раздался оглушительный ружейный залп и послышался боевой клич. Толпа всадников окружила сиу. Это были воины Пламенного Сердца, явившиеся на помощь своим белым друзьям. Началось страшное побоище. К счастью, оно продолжалось недолго. Вскоре победные возгласы известили защитников башни об окончании сражения. Остатки сиу в ужасе бежали и укрылись в зарослях.

Глава IX. КАК ЧЕРНАЯ ПТИЦА НЕ СДЕРЖАЛ КЛЯТВЫ, ДАННОЙ ИМ АББАТУ

В то время, когда пожар бушевал вовсю, и паника охватила защитников плантации, потерявших надежду отбить атаку краснокожих, в одной из комнат главного дома собрались около тридцати бледных и дрожащих женщин. Среди них находились донья Хуана и Флора.

Чувствуя приближение смерти, все они, как испуганные овечки, теснились вокруг миссионера, который стоял посередине комнаты с распятием в руке, уговаривая несчастных молиться и приготовиться принять смерть по-христиански. Многие из женщин держали на руках грудных младенцев, которых они то прижимали к груди и покрывали поцелуями, то протягивали к аббату, с отчаянием умоляя спасти их.

Между тем крики на дворе становились все громче. Послышалось несколько выстрелов, гул битвы все приближался. Ища спасения, обезумевшие от страха женщины бросились врассыпную. В комнате остались лишь аббат, донья Хуана и Флора. Но вот дверь рухнула под ударами, и на пороге показались опьяненные кровью сиу.

— О сеньор падре! — с отчаянием воскликнула донья Хуана. — Мы погибли!

— Дети мои, — спокойным голосом проговорил миссионер, — предадимся воле Божьей! Если я не могу спасти вас, то умру вместе с вами!

Между тем краснокожие всей толпой бросились к женщинам. И в эту минуту произошло нечто необыкновенное. Быстрым движением аббат заслонил собой несчастных. Держа распятие так, будто в его руках был карающий меч архангела, он твердыми шагами пошел навстречу дикарям, которые как зачарованные не могли оторвать глаз от распятия и отступали все дальше и дальше, по мере того как он к ним приближался.

Эта немая сцена, полная величия и простоты, напоминала первые века христианства, когда святые мученики умирали в цирке, вознося молитвы за своих палачей.

Дикари, продолжая отступать перед распятием, были почти у дверей. В душе миссионера уже воскресла надежда на спасение, за которое он мысленно благодарил Бога, как вдруг между краснокожими произошел переполох.

Сомкнутые ряды их расступились, и в комнату впрыгнул человек, увешанный скальпами. Он потрясал над головой топором, с которого капала кровь. Этот человек был Черная Птица!

— Ага! — заметив женщин, воскликнул он с дьявольским хохотом. — Мои молодцы приберегли для меня самую драгоценную добычу. Спасибо за это! Эти женщины — жена и дочь белого вождя. Он пожертвует всеми своими сокровищами, чтобы выкупить то, что для него дороже жизни!

Проговорив эти слова со свойственной индейцам театральностью, вождь подошел к донье Хуане и, положив на ее плечо свою окровавленную руку, проговорил:

— Пусть белая следует за мной. Она пленница вождя! Донья Хуана испустила сдавленный крик и без чувств упала на пол.

Легче серны бросилась тогда Флора к матери и, упав на колени, воскликнула с пламенной мольбой:

— О предводитель, не убивайте мою мать! Отвратительная улыбка скользнула по тонким губам индейца.

— Ах так? — воскликнул он. — Я смогу выместить злость на этом волчонке.

— Убейте меня, убейте меня, — с отчаянием повторяла бедная девочка, — только пощадите маму!

— Хорошо же! — вскричал индеец, замахиваясь на нее топором. — Вы обе умрете!

В эту минуту миссионер бросился на индейца и, вырвав у него топор, повалил на пол и изо всей силы сдавил горло.

Застигнутый врасплох, не успев осознать, что с ним произошло, Черная Птица не смог сопротивляться.

— Сеньор падре, не убивайте его! — с ужасом воскликнула Флора.

— Не убивайте его, — прибавила и донья Хуана, которая уже пришла в себя.

При этой великодушной мольбе женщин каменное сердце индейца невольно дрогнуло, но внешне он сохранил полнейшее равнодушие. Ни один мускул не шевельнулся на его лице, и, гордо глядя на миссионера, он проговорил невозмутимым тоном:

— Убей меня, темный человек, так как дух зла дал тебе силу победить!

Священник грустно улыбнулся и покачал головой.

— Я не хочу лишать тебя жизни, — сказал он. — Бог, которому я служу и которого ты не признаешь, запрещает мне проливать кровь. Но поклянись мне Великим Духом, что ты не сделаешь этим женщинам никакого вреда и не разлучишь меня с ними до тех пор, пока их не выкупят из плена.

Несколько мгновений длилось молчание.

— Что я получу, если пообещаю это? — спросил индеец.

— Я сниму колено с твоей груди, помогу подняться и отдам оружие! — спокойно ответил миссионер.

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Посмотрим, хватит ли у тебя храбрости исполнить то, что ты обещаешь. Я же клянусь Великим Духом, что выполню все условия, которые ты мне предлагаешь!

При этих словах вождя миссионер поднялся, помог ему встать и подал ему его томагавк.

Индеец схватил топорик и несколько раз яростно взмахнул им над головой священника. Аббат же, по-прежнему держа перед собой распятие, с удивительной кротостью и решимостью взирал на него.

— Молодец! — проговорил дикарь, опуская топор. — Мой брат — истинный воин! Но хотел бы я знать, какой всемогущий дух дает ему силу смеяться над опасностью?

— Этот всемогущий дух — Господь, — кротко возразил миссионер. — Для него все возможно!

— Даже спасти тебя? — со злым хохотом спросил индеец.

— Да, если захочет! Не он ли только что смягчил твое сердце и вселил жалость в твою душу?

— Ооа! — в замешательстве промычал индеец. — Белый умеет говорить. Ну хорошо, вождь сдержит свое обещание. Пусть же брат мой и белые женщины следуют за нами!

При этих словах донья Хуана и Флора тотчас же придвинулись ближе к миссионеру.

— Идемте и не падайте духом, — сказал он им. — Господь охраняет вас!

В эту минуту между краснокожими произошло странное волнение. Они явно чем-то встревожились и с беспокойством переговаривались между собой. По-видимому, случилось нечто очень важное и неожиданное, так что на мгновение надежда воскресла в душе миссионера. Но это продолжалось недолго. По знаку, поданному вождем, краснокожие бросились к пленницам, и не успели те опомниться, как, окруженные толпой всадников, очутились на лошадях. Черная Птица испустил пронзительный крик, и вся ватага с гиканьем понеслась со двора плантации, ломая и топча все, что попадалось на пути.

Сиу были застигнуты врасплох нападением Пламенного Сердца. Теперь, перепуганные и дрожащие, они спасались бегством, бросив громадную добычу, которая уже была в их руках.

Бешеная скачка продолжалась несколько часов. Кругом расстилалась бесконечная однообразная равнина, но индейцы все не решались остановиться. Наконец, уже перед самым восходом солнца вождь испустил пронзительный крик, послуживший сигналом к отдыху. Краснокожие находились в эту минуту на берегу широкой реки, медленно катившей свои мутно-желтые воды. Направо возвышался довольно высокий холм, на вершине которого виднелась группа высоких деревьев. Дикари решили расположиться лагерем у подножия холма.

Несмотря на близость неприятеля, они не были в состоянии продолжать путь, утомившись битвой и скачкой. Много лошадей пало в пути, остальные еле держались на ногах. Что же касается несчастных пленниц, то они едва дышали. Бледные, измученные, они опустились на траву почти без признаков жизни. Все происходившее казалось им ужасным кошмаром.

Один миссионер сохранял бодрость и присутствие духа, черпая их в своем великодушном, полном любви сердце. Он собрал несколько охапок сухих листьев, постелил на них попону и уложил на нее обеих женщин, прикрыв их бизоньей шкурой, отнятой у одного индейца, который был настолько измучен, что даже не вздумал сопротивляться. Убедившись, что несчастные заснули, аббат опустился около них на колени и принялся горячо молиться.

Ночь выдалась холодная. Несмотря на опасность, которой они себя таким образом подвергали, индейцы принуждены были развести костры, чтобы хоть немного согреться.

Из предводителей в живых осталось только пять. Мрачно и молчаливо сидели они вокруг костра, покуривая длинные трубки.

Потери, понесенные Черной Птицей, были действительно ужасны: из шестисот воинов его племени более двухсот полегли на поле битвы. Потому и не было границ его отчаянию и злобе.

Между тем в лагерь прискакали несколько отставших дикарей, которые принесли тревожные известия. По их словам, сиу были со всех сторон окружены белыми и их союзниками апачами. Стан индейцев охватило волнение. Они осыпали Черную Птицу упреками, одного его обвиняя во всем происшедшее. Злоба и стыд за поражение все более туманили их рассудок. Подстрекаемые колдунами, дикари вообразили, что причина их неудач — миссионер, который наслал на них какие-то таинственные чары. Он же околдовал и их вождя, а потом помешал им умертвить жену и дочь их злейшего врага. Колдуны всеми силами старались поддерживать это обвинение, все более устрашая суеверных дикарей угрозами всевозможных новых несчастий, если они тотчас же не исправят проступок Черной Птицы и не принесут в жертву злому духу обеих пленниц и аббата.

Внушения эти возымели действие. Смерть трех несчастных была решена вопреки воле самого вождя, который принужден был отдать приказания для приготовления к казни.

Миссионер все слышал. Он тихонько разбудил донью Хуану и Флору. Сон значительно подкрепил их и возвратил им спокойствие.

— Сестры мои! — . кротко проговорил аббат. — Наш последний час настал. Через несколько мгновений мы вознесемся к Создателю. Помолимся же вместе за палачей, которые готовят для нас самые ужасные мучения!

Обе несчастные быстро поднялись с земли; они были бледны, но спокойны. Близость смерти наполнила их души той глубокой верой и отречением от всего земного, которые дают силу геройски переносить всевозможные мучения и которые по большей части свойственны только женщинам. Слабая и боязливая в будничной жизни, женщина нередко в решительные минуты делается героиней.

Между тем приготовления к казни были окончены: три столба врыты в землю и вокруг них разложены громадные кучи хвороста.

Черная Птица, мрачный и молчаливый, не принимал ни в чем участия; он чувствовал себя обесчещенным: его воля не была исполнена. Но он не имел сил противиться. Оба колдуна, одетые в ритуальные костюмы, расписанные какими-то странными рисунками, приблизились к приговоренным, которые, стоя на коленях, горячо молились.

— Пусть бледнолицые женщины следуют за мной, — проговорил один из колдунов. — Час их смерти настал!

— Несчастный! — воскликнул миссионер, вскочив и решительно заслонив собой женщин. — Неужели ты осмелишься дотронуться этими преступными руками до несчастных невинных жертв?!

— Человек молитвы болтлив, как старая баба. Пусть он побережет свой язык для предсмертной песни, а если белые женщины не хотят идти сами, мы их снесем к месту казни!

При этих словах индейца донья Хуана, с презрением взглянув на него, обратилась к аббату:

— Благословите нас, отче!

Миссионер возложил руки на обе склоненные перед ним головы и, подняв к небу полные слез глаза, проговорил глухим голосом:

— Да снизойдет на вас Божья благодать, сестры мои! После этого обе осужденные обратились к жрецам.

— Мы готовы! — сказали они твердо.

Опираясь на руку аббата, несчастные направились к месту казни; с возведенными к небу глазами и молитвенно сложенными руками, они в искреннем порыве устремились к Богу и, казалось, отрешились от земного. Всех троих привязали к столбам.

— Мужайтесь, сестры мои! Вознесите ваши мысли к Творцу небесному, — сказал миссионер. — Что значит этот миг мучений в сравнении с целой вечностью блаженства, которая ждет нас?!

— Мы готовы на все, сеньор падре! — отвечали обе женщины, охваченные священным экстазом.

Дикари толпились вокруг столбов. Казалось, с каким-то тайным ужасом наблюдали они приготовления к казни. Колдуны между тем закончили привязывать осужденных к столбам.

— Ну, собака, — насмешливо проговорил один из них, обращаясь к аббату, — зови теперь твоего Бога, чтобы он освободил тебя.

— Несчастный безумец! — ответствовал ему миссионер. — Может быть, ты сам в эту минуту ближе к смерти, чем я.

— Посмотрим! — с презрением молвил индеец, хватая горящую головню, чтобы зажечь костер.

И в это самое мгновение раздались выстрелы. Оба колдуна покатились по земле с пулями в черепах. Крик ужаса невольно вырвался у столпившихся вокруг столбов индейцев. И прежде чем они успели опомниться, в круг ворвался всадник. В мгновение она соскочив с лошади, он бросился к приговоренным, разрубил веревки, которыми они были привязаны, и заслонил их собой. Этот всадник был Карденио.

Глава X. КАК ПЕЧАЛЬ, ТЯГОТИВШАЯ МНОГО ЛЕТ СЕРДЦЕ ДОНА БАРТАСА, ОБРАТИЛАСЬ ПО ОДНОМУ СЛОВУ АББАТА В РАДОСТЬ

Неожиданное появление Карденио посеяло волнение между краснокожими. Но когда дикари опомнились и разглядели, что весь этот переполох произведен всего-навсего юношей, почти ребенком, волнение сменилось яростью. Она еще более усилилась при виде трупов обоих колдунов, лежавших на земле с искаженными в агонии лицами.

С диким криком бешенства уже готовы были они ринуться всей толпой на отважного юношу, смотревшего на них с презрительной улыбкой и готового каждую минуту выстрелить, но какая-то непреодолимая сила удержала их. Под горящим взглядом Карденио и дулом ружья, нацеленного на них в упор, дикари испытывали какой-то безотчетный трепет.

— Хочу предложить вам некоторые условия! — громким, твердым голосом проговорил юноша.

При этих словах Черная Птица, державшийся все время в стороне, выступил вперед, поняв, что настала удобная минута вернуть потерянную власть. Медленно прошелся он между воинами и остановился в десяти шагах от Карденио.

— Что нужно белому? — холодно спросил он.

— Справедливости! — последовал лаконичный ответ.

— Уши вождя открыты. Пусть молодой воин говорит. Черная Птица слушает его!

Не изменяя своего положения и не опуская ружья, юноша громко проговорил:

— Я вижу, что воины сиу обратились в трусливых ланей! Они теперь ведут войну с женщинами, пользуясь их слабостью и беззащитностью.

Глухой ропот пробежал между индейцами, но грозное и повелительное движение руки вождя заставило их замолчать.

— У всех индейских племен существует обычай уважать женщин, — гордо продолжал Карденио. — Недостойно храбрых воинов пользоваться их слабостью и подвергать мучениям. Этим вы навлекаете на себя позор! А теперь слушайте, что я хочу предложить вам.

— Слушаем! — проговорил Черная Птица.

— Вы возвратите немедленно свободу обеим белым женщинам и отпустите их домой в сопровождении белого пленника.

— Положим, мы согласимся на это предложение. Но что мои воины получат взамен? Они не могут возвратиться домой с теми жалкими скальпами, которые им достались. Мы понесли большие потери, но от наших выстрелов не погиб ни один белый предводитель. Черная Птица ждет ответа молодого орла. Пусть говорит быстрее! Кровь наших братьев вопиет о мщении.

— Я дам вам возможность удовлетворить это чувство, — твердым голосом проговорил отважный юноша. — Исполните мое требование, отпустите пленниц, и я тотчас разоружусь и отдамся в ваши руки. Я еще молод, но вам всем хорошо известна моя сила и верность глаза. От моих пуль погибло немало ваших воинов. Так возьмите меня, привяжите к одному из столбов, и я буду в продолжение многих часов услаждать ваш слух предсмертной песней.

Индейцы высоко ценят храбрость, поэтому предложение Карденио было принято с удивлением и восторгом.

Но тут какой-то крик отвлек внимание краснокожих. Все взоры устремились в ту сторону, где показалось около сотни всадников. Впереди неслись дон Бартас, незнакомец, Пламенное Сердце и дон Рамон.

Быстрым как молния движением Черная Птица обернулся и толкнул аббата так сильно, что тот упал. Но это падение спасло ему жизнь, так как в ту же минуту пули засвистели над его головой.

— Теперь мы квиты! — с нервным смешком пробормотал Черная Птица и вскочил в седло. — Вперед! — закричал он. — Смерть апачам!

— Смерть, смерть апачам! — повторили краснокожие, устремляясь за своим предводителем. Пленники были забыты. Несмотря на овладевшее ими бешенство, сиу, будучи опытными воинами, поняли, что в открытом поле они не в состоянии атаковать неприятеля, а потому бросились к густому лесному участку, где спрятались, готовые каждую минуту отразить нападение.

Между тем отряд апачей проскакал мимо, не обращая на них никакого внимания, и направился прямо к берегу, где находились пленники.

Трудно описать радость, охватившую всех членов семьи дона Бартаса при свидании друг с другом; объятиям, слезам и поцелуям не было конца; от счастья никто не мог выговорить ни слова.

В продолжение этой трогательной сцены незнакомец и аббат стояли несколько в отдалении от остальных и вели оживленную беседу, а Карденио снова сел на своего скакуна.

— Ну что же, отец, — спросил он дона Бартаса, — перестали ли вы сердиться на меня за то, что я покинул вас в саванне и прискакал сюда раньше других?

— Негодный мальчишка! — голосом, полным любви и нежности, проговорил дон Мельхиор. — Ты причинил мне много беспокойства, но зато теперь доставил невыразимую радость. Ведь это ты спас их!

Но в эту самую минуту до них донеслись дикие крики и холодные щелчки выстрелов.

— К оружию! — воскликнул дон Рамон.

Все бросились по своим местам, но Карденио и миссионер поспешили к донье Хуане и Флоре. Они увлекли их под защиту скалы, где они могли оставаться в полной безопасности. — Карденио, останься с нами! — с мольбой воскликнула! Флора.

— Дитя мое, не покидай нас, умоляю! — со слезами проговорила донья Хуана.

— Я не могу сделать это! — горячо возразил Карденио, вскакивая в седло. — Мое место около отца! — С этими словами он пустил лошадь в карьер и исчез.

— Боже мой, Боже мой! Спаси его! Спаси их! — с отчаянием прошептали обе женщины.

— Помолимся! — сказал миссионер. — Господь, который сегодня так много сделал для нас, не покинет нас и теперь!

Всадники неподвижно стояли на занятой ими позиции, тревожно всматриваясь в сторону леса, откуда доносились звуки выстрелов и где, видимо, шло жестокое сражение. Между тем крики все приближались, и вскорости между деревьями замелькали разрисованные полуобнаженные фигуры индейцев, спасавшихся бегством. Заметив укрепленную линию воинов дона Бартаса, они поспешно снова скрывались в чаще. Дон Мельхиор понимал, что это было последнее, решительное сражение, и, приняв начальство над своими воинами, разделил их на два отряда: один, в котором находились незнакомец, Карденио и дон Рамон, он оставил на прежнем месте, а другой — под начальством Пламенного Сердца — расположил напротив первого, на расстоянии пятисот шагов от него.

Между тем положение индейцев, застигнутых в засаде врасплох, было критическим. Дело в том, что комендант Эдвард Струм, отпустив Педрильо с самым неблагоприятным для дона Бартаса ответом, тотчас же отдал одному из офицеров приказ отправиться в расквартированный поблизости ирландский батальон и немедленно возвратиться с двумя сотнями драгун, причем каждый драгун должен был прихватить к себе на лошадь еще по одному пехотинцу. Это приказание было немедленно исполнено, и через два часа Эдвард Струм, по-прежнему осыпая всех бранью и проклятиями, выступил из города во главе отряда и направился к имению дона Бартаса.