Наступило минутное молчание. Они пытливо вглядывались друг в друга. Донна Гермоса не знала, как ей начать разговор, ради которого она искала встречи с доном Торрибио, в то время, как он терялся в догадках, что привело сюда донну Гермосу.
      Дон Торрибио первым нарушил молчание.
      - Вы пришли сюда, чтобы увидеть меня, сеньорита?
      - Кого же еще?
      - Извините мою настойчивость, но это настолько неправдоподобно, что я никак не могу поверить в реальность происходящего. Все это кажется мне сказочным сном.
      Эта возвышенная тирада была из числа тех, которые дон Торрибио Квирога мог бы произносить, явившись с визитом в дом дона Педро де Луна. Сейчас, в столь необычной обстановке, в лагере индейцев она казалась неуместной и противоестественной.
      - Боже мой! - Донна Гермоса отвечала также в светской манере, заданной доном Торрибио. - Я хочу развеять ваше недоумение и развеять возникший, по-видимому, в вашем воображении образ волшебницы, способной отыскать вас в таком необычном месте.
      - Тем не менее вы навсегда останетесь для меня волшебницей.
      - Вы льстец. А если говорить всерьез, то это бедный Эстебан, зная, что я намерена повидаться с вами, указал место, где вас можно найти. Таким образом, если вы хотите непременно наделить кого-то волшебством, то это должен быть только дон Эстебан. Он один имеет на это право.
      - Я не забуду его при случае, - сказал дон Торрибио, слегка наклонившись - Но вернемся к вам, прошу вас, потому что только одна вы интересуете меня. Я буду вечно благодарен ему за счастье видеть вас. Но позвольте спросить вас, чем я обязан этой величайшей милости, оказан ной мне вами?
      - О! В сущности, все очень просто, - сказала донна Гермоса, бросив взгляд на молодого человека.
      Тот молча поклонился, донна Гермоса продолжала
      - Девушка моих лет и особенно моего звания не решается на такой шаг... прямо скажем, рискованный шаг, без веских к тому оснований.
      - Я в этом убежден.
      - Какие же важные причины заставили меня пренебречь инстинктом девичьей скромности и подвергнуть риску свою репутацию? Причина в том, что затронуты интересы сердца... Ясно ли я выражаюсь, дон Торрибио? Вы догадываетесь о чем пойдет речь?
      - Да, сеньорита, - ответил он с волнением.
      - Последний раз отец принял вас, может быть, несколько сурово. Вы же решили, что наш брак расстроен, рассердились на отца моего и на меня, быстро простились и уехали, унося в сердце обиду и гнев.
      - Кузина, клянусь вам...
      - Я женщина, дон Торрибио, а женщинам свойственен инстинкт, никогда их не обманывающий. Неужели вы думаете, что я не догадывалась о вашей горячей любви ко мне, когда согласилась стать вашей женой?
      Дон Торрибио смотрел на нее в полной растерянности.
      - А несколько дней спустя дон Фернандо попал в засаду, - продолжала она, - и убит на месте. Значит, вы это сделали, дон Торрибио?
      - Не стану отпираться, сеньорита, действительно я хотел отомстить человеку, которого считал своим соперником. Но, клянусь вам, я не приказывал убивать его.
      - Я это знала, - сказала она торжествующим тоном. - Вам не нужно оправдываться.
      Дон Торрибио смотрел на нее и ничего не понимал. Между тем она продолжала, улыбаясь:
      - Тот, которого вы считали вашим соперником, не был им. Как только вы уехали в тот день из асиенды, я призналась отцу, что люблю только вас и никогда не выйду за другого.
      - Возможно ли? - воскликнул молодой человек, вскакивая с места. - О, если бы я это знал!
      - Успокойтесь, зло, содеянное вами, отчасти поправлено: дон Фернандо по моему приказанию вызволен из рук Паблито и в эту минуту находится в асиенде Лас-Норис, откуда отправится в Мехико. Отец мой, который никогда мне ни в чем не отказывал, позволил мне соединиться с тем, кого я предпочитаю
      Она бросила на дона Торрибио взгляд, исполненный безмерной любви. Дон Торрибио был смущен. Он страстно желал, но не смел поверить только что сказанным словам.
      Сердце его снедали сомнение и страх, что если она насмехается над ним?
      - Неужели вы еще любите меня?
      - Разве мое присутствие здесь не доказывает это? Иначе для чего бы мне приходить сюда?
      - Да, конечно, - вскричал дон Торрибио, опускаясь перед ней на колени. - Простите меня, сеньорита, я не ведаю, что говорю... О, я безмерно счастлив!
      Торжествующая улыбка застыла на лице донны Гермосы.
      - Если бы не любовь к вам, почему бы мне не выйти за дона Фернандо, тем более что он теперь с нами у нас в асиенде.
      - Да, да, вы правы! Сто раз, тысячу раз правы! О, женщины, загадочные существа! Кто может разгадать ваше сердце?
      Донна Гермоса с трудом удерживала сардоническую улыбку. Лев был повержен к ее ногам, она одержала верх. Теперь она не сомневалась в успешном осуществлении своего замысла.
      - Что мне сказать отцу? - спросила она. Дон Торрибио вне себя от счастья принял торжественную позу.
      - Сеньорита, скажите вашему отцу, что всю свою жизнь я буду благословлять те сладостные мгновения, которые вы мне подарили сегодня. Как только будет взят президио Сан-Лукас, я буду иметь честь явиться в асиенду дона Педро де Луна.
      XII. Женская воля
      Если некто особенно усердствует в доказательстве чего-то, это невольно рождает подозрение, а следовательно, приводит к результату, обратному желаемому. Примерно то же самое имело место в описанном выше случае. Опьяненный счастьем дон Торрибио где-то в глубине души не доверял столь красноречивым изъявлениям чувств со стороны донны Гермосы. Но сам факт ее появления в лагере апачей усыпил его бдительность. Как часто умные и проницательные люди становятся жертвой той или иной своей слабости. И все потому, что доверяются лести людей, которым безгранично верят. Именно это и произошло с доном Торрибио. Мог ли он усомниться в искренности добропорядочной девушки, пришедшей признаться ему в любви?
      Чего ради она стала бы обманывать его, если дон Фернандо Карриль спасен? Зачем ей было рисковать собственной репутацией, отправляясь в лагерь апачей?
      Словом, в конце концов он принял желаемое за действительное. Блистательный молодой человек, занятый большой политикой, весь во власти честолюбивых грез, не удосужился изучить повадки лукавого существа, имя которому женщина.
      Женщина - особенно мексиканка - никогда не прощает оскорблений, нанесенных тому, кого она любит. Он для нее - святыня, идол. К тому же донна Гермоса была единственной женщиной, которую любил дон Торрибио. Эта любовь слепила его, и он видел только то, что желал видеть.
      - Теперь, - сказала донна Гермоса, - я могу остаться в вашем лагере до прибытия моего отца, не опасаясь каких-либо оскорблений?
      - Приказывайте, сеньорита, здесь все ваши рабы, - ответил дон Торрибио, поклонившись.
      - Эта женщина, благодаря покровительству которой я добралась до вас, отправится на асиенду Лас-Нориас.
      Дон Торрибио подошел к выходу из хижины и два раза хлопнул в ладоши. Тотчас же явился индейский воин.
      - Пусть для меня приготовят другую палатку. Эту я уступаю бледнолицым женщинам. Отряд отборных воинов под началом моего брата будет охранять их безопасность. Горе тому, кто посмеет проявить к ним хоть малейшее неуважение. Эти женщины священны. Они могут выходить куда угодно и принимать, кого пожелают. Брат мой понял меня?
      Воин молча поклонился.
      - Пусть брат мой велит приготовить двух лошадей. Индеец вышел.
      - Видите, сеньорита, - продолжал он, кланяясь донне Гермосе, - вы здесь царица.
      - Благодарю вас, - ответила она. Вынув из кармана письмо, приготовленное заранее и не запечатанное, она продолжала:
      - Я была уверена в результате нашего разговора и написала обо всем отцу до того, как увиделась с вами. Прочтите, дон Торрибио, - добавила она с очаровательной улыбкой, но с внутренним трепетом.
      - О, сеньорита! - воскликнул он, отстраняя письмо. - Дочь поверяет отцу свои сокровенные мысли и никому другому не полагается их знать.
      Донна Гермоса медленно запечатала письмо, не обнаруживая ни малейшего признака тревоги, в которой она пребывала все это время, и вручила письмо Мануэле.
      - Кормилица, улучи момент, когда отец будет один и вручи ему это письмо, а также объясни ему то, о чем я не могла упомянуть.
      - Позвольте мне удалиться, - прервал ее дон Торрибио. - Я не хочу знать, какие поручения вы будете давать вашей служанке.
      - Я не согласна, - лукаво сказала донна Гермоса. - Я не должна ничего скрывать от вас. Отныне вы будете знать самые сокровенные мои мысли.
      Молодой человек засиял от удовольствия. Тем временем привели лошадей. Когда дон Торрибио вышел отдать приказания апачу, донна Гермоса торопливо зашептала.
      - Твой сын должен быть здесь через час, если возможно.
      Дон Торрибио вернулся в палатку.
      - Я сам провожу донну Мануэлу до оборонительного рубежа, чтобы вы не беспокоились о вашей посланнице.
      - Благодарю вас, - ответила донна Гермоса. Женщины бросились на шею друг другу и поцеловались так, будто расставались навсегда.
      - Не забудь! - прошептала донна Гермоса.
      - Будьте спокойны!
      - Вы здесь у себя дома, - сказал дон Торрибио. - Никто не войдет сюда без вашего разрешения.
      Донна Гермоса улыбнулась в ответ и проводила свою верную кормилицу до порога. Мануэла и дон Торрибио сели на лошадей и ускакали. Донна Гермоса провожала их взглядом и, когда топот их лошадей растворился в разноголосом шуме, опустила полог и вернулась в палатку.
      - Я разыграла главную карту, теперь он должен открыть мне свои.
      Четверть часа спустя Мануэла и ее проводник остановились в пятидесяти шагах от президио. За все время пути они не обменялись ни единым словом.
      - Я вам больше не нужен, - сказал дон Торрибио. - Оставьте у себя эту лошадь, она может вам понадобиться. Да хранит вас Господь!
      С этими словами он повернул лошадь, оставив старушку одну. Та огляделась по сторонам и решительно направилась к президио.
      Едва Мануэла проехала несколько метров, как чья-то сильная рука схватила поводья ее лошади, к груди ее был приставлен пистолет и грубый голос говорил ей шепотом по-испански.
      - Кто идет?
      - Друг, - ответила она, леденея от ужаса.
      - Матушка!
      - Эстебан! Обожаемый сын мой! - радостно вскричала она и упала на руки сына.
      - Откуда ты? - спросил он, прижимая ее к груди.
      - Из лагеря краснокожих.
      - Как? Уже? - удивился он.
      - Да, барышня прислала меня к тебе.
      - А кто тебя провожал, мамочка?
      - Сам дон Торрибио.
      - Проклятье! - воскликнул мажордом - Он ускользнул от меня, а я целых пять минут прицеливался в него. Но здесь оставаться опасно. Поехали, там ты мне скажешь, что барышня поручила мне передать.
      В президио Эстебан просил мать рассказать ему все, что с ними случилось. Мануэла подробно рассказала сыну обо всем по порядку. Эстебан слушал ее, не переставая восклицать:
      - О, мужчины! В сравнении с женщинами вы сущие глупцы!
      Когда Мануэла закончила свой рассказ, он сказал:
      - Нельзя терять ни минуты, матушка. Дон Педро должен получить от нее письмо немедленно Бедный отец должен находиться в смертельном беспокойстве.
      - Я поеду, - сказала Мануэла.
      - Нет, - возразил он, - тебе нужно отдохнуть. У меня есть человек, который прекрасно исполнит это поручение.
      - Как хочешь, - сказала она, отдавая ему письмо.
      - Да, так будет лучше. Я отведу тебя в один дом, хозяйка добрая женщина и позаботится о тебе.
      - Ты поедешь к донне Гермосе?
      - Еще бы! Бедная девушка! Неужели ты думаешь, что я оставлю ее одну среди язычников? К тому же она хочет сообщить мне что-то важное.
      - Благодарю, Эстебан. Ты - надежный человек!
      - Ну, а как же иначе, матушка! Видно, уже так написано мне на роду.
      Он поцеловал мать и, поручив ее заботам хозяйки, пошел искать человека, которого хотел послать к дону Педро де Луна.
      Около костра, разведенного среди улицы, спали, закутавшись в плащи, несколько человек. Эстебан растолкал одного из леперов.
      - Вставай быстро, срочно поедешь в асиенду Лас-Нориас
      - Но я приехал оттуда полчаса назад, - пробормотал лепер, протирая глаза.
      - Знаю, - ответил молодой человек, - именно поэтому я и посылаю тебя. Ты знаешь дорогу, а кроме того ты исполнишь поручение донны Гермосы.
      - Донны Гермосы? - воскликнул лепер и проворно вскочил на ноги. Говорите, что надо делать?
      - Вот это другой разговор. Немедленно садись на лошадь. Вам придется отвезти дону Педро письмо его дочери. А вы понимаете, как важно его доставить в срок.
      - Хорошо, я отправлюсь немедленно.
      - Надеюсь, мне нет необходимости предупреждать, что письмо не должно попасть в чужие руки.
      - Я понимаю!
      - Вы должны сберечь его от посторонних глаз любой ценой.
      - Не беспокойтесь, мажордом
      - И даже в случае вашей смерти оно не должно попасть в чьи бы то ни было руки.
      - В крайнем случае я его съем.
      Час спустя лепер скакал по дороге к асиенде.
      - Теперь моя очередь, - прошептал молодой человек, оставшись один. Но как я смогу добраться до донны Гермосы?
      Должно быть, вскоре у него созрел определенный план, потому что он немного повеселел и заспешил к крепости. После совещания с майором Барнумом, который после смерти полковника стал начальником президио, Эстебан переоделся индейцем и отправился в лагерь апачей.
      Вернулся он незадолго до восхода солнца. Мать, с нетерпением ожидавшая его возвращения, бросилась ему навстречу.
      - Ну что?
      - Все идет как нельзя лучше. Ей-богу, я думаю, что донна Гермоса заставит этого проклятого дьявола дорого заплатить за похищение дона Фернандо Карриля.
      - Мне надо ехать к ней?
      - Нет, пока этого не нужно
      Дон Эстебан едва удерживался на ногах от усталости, поэтому он не стал вдаваться в подробности и пошел отдыхать.
      Прошло несколько дней Индейцы не предпринимали атак, а только плотнее сжимали кольцо вокруг города, надеясь, что голод вынудит его жителей сдаться.
      Те, кто находились в президио, не могли сделать и шага наружу, какое-либо сообщение с внешним миром было прервано, все отчетливее обнаруживался недостаток съестных припасов. Весь скот, загнанный в город в начале осады, был съеден, кое-кто уже был вынужден есть кожу
      План индейцев, без сомнения, удался бы, и мексиканцы в конце концов сдались бы на милость победителя. Однако у дона Эстебана родился план, пришедшийся по вкусу майору Барнуму, который был немедленно приведен в исполнение.
      В результате замысел Тигровой Кошки был напрочь разрушен, во избежании бунта среди индейцев он вынужден был начать наступление.
      Мексиканцы, доведенные голодом до отчаяния, только о том и мечтали. Эстебан велел испечь двести пятьдесят пшеничных хлебов с мышьяком. Когда хлебы были готовы, их погрузили на уцелевших мулов вместе с восемьюдесятью бочонками водки, разбавленной купоросом. Вместе с десятью надежными соратниками дон Эстебан вызвался сопровождать этот зловещий груз.
      Дальше события развивались так, как и предвидел Эстебан. Едва увидев бочонки с водкой, индейцы бросились навстречу каравану. Дон Эстебан и его спутники быстро побросали на землю всю кладь и вместе с мулами поспешно вернулись в город.
      Тем временем индейцы, обрадованные столь желанной поживой, принялись пировать и пировали до тех пор, пока не была выпита вся водка и съеден весь хлеб.
      Более двух тысяч индейцев скончались в страшных муках, остальные в страхе разбежались кто куда.
      Вне себя от гнева индейцы в отместку учинили жестокую расправу над мужчинами, женщинами и детьми, которых они захватили вначале войны и держали в качестве заложников.
      Даже донна Гермоса при том, что она находилась в лагере на особом положении, чуть было тоже не сделалась жертвой индейцев. Ее спасла чистая случайность.
      Главный начальник решил, что дальше медлить нельзя. Он приказал Грифу созвать всех старейшин на совет в его палатку.
      Когда все были в сборе, он объявил, что на рассвете будет предпринимать нападение на президио со всех сторон.
      Дон Торрибио в качестве начальника также присутствовал на совете. Он сразу же после совета отправился к донне Гермосе.
      С первого дня пребывания донны Гермосы в лагере Тигровая Кошка знал все, что ее касалось, вплоть до мельчайших подробностей. Он поздравил дона Торрибио со столь великолепной избранницей, но сам тщательно избегал возможной встречи с ней. Наблюдательный человек не мог бы не заметить, что Тигровая Кошка в глубине души таит какой-то коварный замысел, но дон Торрибио был слишком ослеплен своей любовью, чтобы усомниться в искренности старого разбойника. Владевшая им безумная страсть затмила сознание, вытеснив терзавшие его угрызения совести и стыд за совершенное предательство, за то, что он сделался сообщником диких и жестоких апачей.
      Донна Гермоса, узнав, что дон Торрибио желает говорить с нею, изъявила согласие немедленно принять его. Донна Гермоса как раз беседовала со своим отцом: как только дон Педро получил письмо дочери, он немедленно отправился к ней и несколько дней уже находился в лагере.
      Убранство палатки нельзя было узнать. Дон Торрибио приказал обставить ее дорогой мебелью, похищенной индейцами из разных асиенд. Были установлены внутренние перегородки и просторная палатка превратилась в европейское жилище из нескольких комнат.
      С доном Педро приехала и Мануэла, чему донна Гермоса была чрезвычайно рада, потому что теперь рядом был еще один надежный человек и потому что она была ей незаменимой помощницей в этих непривычных условиях. И наконец, постоянное присутствие старухи донны Мануэлы служило надежной гарантией того, что безудержная страсть дона Торрибио не выйдет за границы благоговейного почитания.
      Вся эта любовная история дона Торрибио и пребывание в лагере донны Гермосы с отцом и служанкой вызывали неприязнь краснокожих, но они были бесконечно почтительны к Тигровой Кошке, а коль скоро тот не усматривал в этом ничего дурного, а сам дон Торрибио во всем помогал им, первым бросался в бой и последним отступал, то и они проявляли снисходительность - в конце концов каждый имеет право устраивать свою судьбу, как того желает.
      - Ну, - спросила донна Гермоса, едва дон Торрибио переступил порог, сумел Тигровая Кошка усмирить волнение среди индейцев?
      - Да, слава Богу, сеньорита! Однако поступок майора Барнума гнусен и не к лицу цивилизованному человеку.
      - Может быть, майор неповинен в этом?
      - О, это как раз похоже на белых. Мне тысячу раз приходилось слышать от них, что краснокожие не люди. Все средства хороши для их истребления: и пули, и яд. Одно только это их преступление лишний раз подтверждает правильность моего шага.
      - Пожалуйста, не будем об этом говорить. Вы повергаете в ужас меня и вопреки моей воле вынуждаете согласиться с вами. Когда происходит подобное, начинаешь терять веру в людей.
      - Что решили в совете? - спросил дон Педро, чтобы переменить тему разговора.
      - Завтра на рассвете будет предпринято наступление на президио Сан-Лукас.
      - Завтра? - с ужасом вскричала донна Гермоса.
      - Да, завтра я надеюсь отомстить моим братьям по крови, которые вынудили меня отречься от них. Завтра я или выйду победителем, или погибну.
      - Господь поможет доброму делу, дон Торрибио, - сказала донна Гермоса.
      Дон Торрибио не понял смысла сказанного ею.
      - Благодарю, кузина, - сказал он. - Во время сражения, которое обещает быть жестоким, я заклинаю вас, сеньорита, оставаться в палатке. Меня не будет рядом, а что может прийти в голову разъяренным апачам в случае поражения, предсказать невозможно. Вас будут охранять двадцать надежных вакеро. Впрочем, я дам вам знать, как только сражение кончится.
      - Вы уже покидаете нас, дон Торрибио? - спросила донна Гермоса, видя, что он собирается уходить.
      - Мне пора, сеньорита, я один из начальников индейцев. Мне необходимо кое-что проверить и подготовиться к грядущему дню. Прошу извинить меня.
      - Прощайте, дон Торрибио, - сказала она. Почтительно поклонившись донне Гермосе и ее отцу, дон Торрибио удалился.
      - Все кончено, - прошептал дон Педро. - Мексиканцы не смогут отразить натиск индейцев.
      Донна Гермоса выразительно посмотрела на отца и, наклонившись к его уху, тихо спросила:
      - Папа, вы читали Библию?
      - Почему ты спрашиваешь меня об этом, глупышка?
      - Потому, - сказала она, лукаво улыбаясь, - что вы забыли историю Далилы.
      - Ты что же, собираешься отрезать ему волосы? - спросил дон Педро с удивлением.
      - Как знать! - загадочно проговорила она, приложив палец к розовым губкам.
      Дон Педро недоумевающе пожал плечами.
      XIII. Белые против краснокожих
      Все краснокожие, а особенно апачи, начиная войну или готовясь к ней, проявляют удивительную предусмотрительность и конспирацию.
      В этом смысле с ними не могут сравниться армии цивилизованных стран.
      В три часа ночи, в то самое время, когда, притаившись в густой кроне деревьев, соловей оглашает окрестности своим божественным пением, Тигровая Кошка и дон Торрибио в полном боевом снаряжении молча скакали к центру лагеря, где возле огромного костра главные начальники курили трубки в ожидании верховного начальника. При появлении Тигровой Кошки индейцы вскочили, почтительно приветствуя своего вождя.
      Тигровая Кошка подал им знак сесть и, обращаясь к колдуну, находившемуся тут же, спросил:
      - Будет ли Властелин жизни благосклонен к воинам-апачам в той великой битве с бледнолицыми, в которой его сыны-индейцы намерены одержать победу над его притеснителями?
      - Если начальники желают, - ответил колдун, - я спрошу Властелина жизни.
      Он выпрямился во весь свой высокий рост, плотнее укутался в бизонью шкуру и три раза обошел вокруг огня, бормоча что-то, чего никто не мог понять, но, судя по всему, его слова имели таинственный смысл. Затем он наполнил кружку подслащенной смилаксом водой, которая хранится в сосудах, сплетенных из тростника, и, омочив в ней ветку полыни, он окропил присутствующих, оставшуюся воду он выплеснул в три приема в ту сторону, откуда восходило солнце.
      Потом, приняв настороженную позу и приложив руку к уху, стал внимательно прислушиваться к звукам, понятным только ему одному.
      Вскоре снова послышалось заливистое пение соловья. И тотчас же лицо колдуна исказилось в страшной гримасе, глаза налились кровью и, казалось, готовы были выскочить из орбит, беловатая пена выступила на губах, руки беспомощно повисли, тело содрогнулось в судорогах.
      - Дух является! Дух является! - забормотали индейцы, охваченные суеверным страхом.
      - Молчите! - сказал Тигровая Кошка. - Мудрец будет говорить!
      И в самом деле, колдун исторг пронзительный свист, который затем сменился невнятной речью, постепенно становившейся все более и более ясной.
      - Дух приближается, - вещал колдун, - он развязал свои длинные волосы, они развеваются по ветру. Ему будет принесено много жизней. Никто не способен ему противостоять... Он - единственный властелин! Грудь белых будет исколота ножами апачей!.. Коршуны и уруби будут радоваться богатой поживе! Исторгните боевой клич! Мужайтесь, воины! Вами руководит Ваконда! Смерть - ничто, победа - все...
      Произнеся еще несколько слов, смысл которых нельзя было понять, колдун повалился на землю и забился в конвульсиях.
      Странное дело! Люди, только что внимавшие ему с таким беспокойством, теперь не удостоили его ни единым взглядом сострадания или участия, потому что согласно индейским поверьям, если у кого-то и хватит смелости дотронуться до человека, в которого вселился дух, его немедленно поразит смерть.
      Как бы то ни было, как только отзвучали слова колдуна, заговорил Тигровая Кошка.
      - Начальники великих апачских племен, вы видите, Бог ваших отцов благословляет вас. Отбросим сомнения, навсегда сокрушим наших тиранов. Земля индейцев теперь свободна, за исключением территории, занятой нашими притеснителями. Сегодня мы ее отвоюем и сбросим навсегда ненавистное испанское знамя, которое несло нам нищету и смерть! Мужайтесь, братья! Ваши предки, которые теперь охотятся в блаженных лугах, с радостью примут тех, кому суждено пасть в бою! А сейчас все должны занять отведенные им позиции. Троекратное повторение через равные промежутки крика уруби будет служить сигналом к атаке.
      Начальники поклонились Тигровой Кошке и разошлись. Тигровая Кошка, оставшись один, погрузился в раздумья.
      Величественная тишина воцарилась над землей, прозрачный воздух застыл в неподвижности. Темно-синее небо усыпано звездами, луна щедро заливает серебристым светом все вокруг. Ничего не нарушало этой величественной тишины, и только изредка слышался какой-то неясный глухой звук, казавшийся могучим дыханием спящей природы.
      Белый начальник, поклявшийся освободить индейцев от иноземных поработителей, употребил немало усилий, чтобы подготовиться к предстоящей операции, и теперь наедине сам с собой предвкушал скорую победу, в то же время без конца взывая к милости всевышнего не оставить его своими заботами. Внезапно кто-то коснулся его плеча, и он мгновенно вернулся к действительности. Отер со лба пот и оглянулся. Колдун взирал на него хмельными глазами и зловеще ухмылялся.
      - Чего тебе надо? - сухо спросил Тигровая Кошка.
      - Доволен ли мною отец мой? Хорошо ли говорил Ваконда с сахемами?
      - Да, - коротко ответил Тигровая Кошка, содрогнувшись от отвращения. Ты можешь идти.
      - Отец мой велик и великодушен. Когда в меня вселяется дух, я испытываю ужасные страдания.
      Тигровая Кошка вынул из-за пазухи жемчужное ожерелье и швырнул его негодяю, который схватил его с радостью.
      - Уходи, - сказал Тигровая Кошка, брезгливо поморщившись.
      Колдун, удовлетворенный, проворно ретировался. Дон Торрибио, как и все начальники, направился к своему посту, но, отойдя на некоторое расстояние, поднял глаза к небу, чтобы попытаться по положению звезд определить, который был час.
      - У меня есть в запасе время, - прошептал он и поспешил к палатке, где находилась донна Гермоса.
      - Она спит и видит счастливые сны, - шептал он про себя. - Великий Боже, ты знаешь, сколь безгранична моя любовь и чем ради нее я пожертвовал. Сделай же так, чтобы она была счастлива.
      Он подошел к вакеро, который курил, не сводя глаз с палатки.
      - Верадо, - заговорил он с волнением, - я два раза спасал тебе жизнь, рискуя собственной. Ты это помнишь?
      - Помню, - лаконично ответил вакеро.
      - Сегодня я прошу тебя об услуге. Могу я положиться на тебя?
      - Говорите, дон Торрибио, все, что только в человеческих силах, я сделаю для вас.
      - Благодарю, мой добрый товарищ. Моя жизнь, моя душа, словом, все, что есть у меня дорогого на этом свете, все заключено в этой палатке. Я поручаю ее тебе. Поклянись, что ты будешь ее защищать до последней капли крови.
      - Клянусь, дон Торрибио. Все, что находится в этой палатке, священно. Никто, ни враги, ни друг, не приблизится к ней. Я и вверенный мне отряд скорее умрем, нежели допустим оскорбления той, кого вы любите.
      - Благодарю, - сказал дон Торрибио, дружески пожимая руку вакеро.
      Тот опустился на колени и почтительно поцеловал полу его плаща.
      Окинув тоскливым взглядом палатку, в которой, как он сказал, заключалось все самое дорогое для него, дон Торрибио поспешно удалился.
      - Теперь, - сказал он, - предстоит проявить себя настоящим мужчиной.
      Как только Тигровая Кошка отдал распоряжение готовиться к наступлению, начальники отправились на отведенные им рубежи, где их воины в полной боевой готовности ждали приказа.
      Распластавшись на земле, индейцы в назначенный час с присущей только им ловкостью и проворством по-змеиному поползли в густой высокой траве в направлении президио. Через час они уже достигли первого рубежа оборонительных сооружений мексиканцев.
      Индейцы так искусно проделали эту операцию, ни единым звуком не нарушив ночной тишины, что со стороны могло показаться, будто лагерь спит безмятежным сном.
      Однако за несколько минут до того, как Тигровая Кошка отдал сахемам приказ о наступлении, некий человек в индейском костюме ускользнул из лагеря и ползком направился к президио.
      У первого же рубежа укреплений его уже ждал товарищ, чутко вслушивающийся в ночную темноту.
      - Ну что, Эстебан?
      - Через час начнется атака на президио, майор.
      - Как они намерены действовать?
      - Приступом. Индейцы торопятся, боясь быть отравленными.
      - Что делать?
      - Умереть! - решительно ответил Эстебан.
      - Прекрасный совет, нечего сказать. Умереть мы всегда успеем.
      - Можно попытаться предпринять кое-что еще.
      - Что именно, говори ради Бога!
      - Все сделано, как мы условились?
      - Да. Но что ты имеешь в виду?
      - Дайте мне двадцать пять надежных вакеро.
      - Бери, но что ты намерен предпринять?
      - Предоставьте это мне, майор. За успех операции я не ручаюсь, потому что краснокожих демонов, что мух, но могу вас заверить, что их ряды существенно поредеют.
      - Это в любом случае повредить не может, но как быть с женщинами и детьми?
      - Женщин и детей, майор, я успел всех поместить в асиенду Лас-Нориас.
      - Слава Богу! Мы можем драться как львы, дорогие нам люди находятся в безопасности.
      - Временно, - глухо пробормотал дон Эстебан
      - Что ты этим хочешь сказать? Чего еще ты опасаешься?
      - Когда индейцы возьмут президио, они совершат набег и на асиенду.
      - Глупости, Эстебан, - улыбнулся майор, - а донна Гермоса?
      - Да, конечно, - весело воскликнул Эстебан. - Я совсем забыл о донне Гермосе.
      - Больше у тебя нет ко мне вопросов?
      - Вот только еще одно.
      - Говори, да поскорее, время не терпит.
      - Сигналом к атаке будет троекратный крик уруби, повторенный через равные промежутки времени.
      - Хорошо, я буду иметь это в виду, скорее всего они начнут атаку на рассвете.
      Майор и Эстебан разошлись в разные стороны, чтобы, переходя от поста к посту, предупредить защитников президио о предстоящей атаке индейцев.