- Он выходил в ту минуту из дома графини де Малеваль, между десятью и одиннадцатью часами вечера, причем он, видимо, старался больше всего, чтобы его не узнали.
      - Черт возьми!
      - Вам понятно теперь, в чем тут дело, не правда ли?
      - Да, совершенно ясно, тем более, что, судя по некоторым намекам этого негодяя, это несомненно, он. "Вот что значит, - сказал он мне, - когда вас слишком любят".
      - Это, он, я готов поклясться в этом!
      - Итак, вы думаете, что?..
      - Клянусь честью! Что удар идет от графини де Малеваль;
      очаровательная дама просто-напросто хотела прирезать вас, как говаривал добряк король Карл IX.
      - Но ведь это ужасно! Так ужасно, что я никак не могу еще поверить этому.
      - А не говорил я вам разве то же самое и раньше? Граф повернулся и быстро направился к одному из выходов из крепости.
      - Куда это вы собираетесь идти? - спросил барон, поспешно следуя за ним.
      - Отыскать негодяя и, если он еще жив, допросить его и заставить признаться во всем.
      - Мысль недурна, только вы пойдете не один.
      - Хорошо! Пойдем вместе.
      - Подождите одну минуту, возьмем пистолеты, - неизвестно, что может случиться; мы не можем быть уверены, что негодяи, стрелявшие в вас, не засели снова в засаду.
      - Вы правы, захватим оружие, но только надо спешить.
      - Терпение, мой друг, - сказал барон. - Прежде всего мы должны принять все предосторожности. Дело это гораздо серьезнее, чем вы думаете, и потом с такими неумолимыми врагами нужно вести борьбу с крайней осмотрительностью. Идем!
      Молодые люди вошли в дом, где их ждали Золотая Ветвь и Смельчак. При виде офицеров солдаты встали.
      - Пока вы пойдете к полковнику де Контркеру проститься за себя и за меня, - сказал барон своему другу, - Золотая Ветвь приготовит ваш охотничий костюм. После прогулки нам совершенно бесполезно будет возвращаться в форт; по моему мнению, лучше всего было бы идти прямо к тому месту, где мы должны будем сесть в лодку. Согласны вы со мной?
      - Я понимаю вас и совершенно с вами согласен; через несколько минут я вернусь.
      С этими словами граф вышел из комнаты.
      - Теперь, молодцы, - обратился барон к солдатам, - слушайте хорошенько; нам нельзя терять ни минуты. Вы оба славные парни; граф знает, что вы всей душой преданы ему и поэтому решил взять вас обоих вместе с нами в экспедицию. Осмотрите хорошенько и вычистите оружие и помните, что сегодня вечером вы оба вместе с вещами, которые мы берем с собой, должны быть в бухте Мариго, где нас в пироге будет ждать канадец Бержэ. Золотая Ветвь, вы ведь, кажется, знаете его?
      - Да, капитан, - отвечал вестовой, - это превосходный человек.
      - Там, в бухте, вы будете ожидать нашего прибытия.
      - Слушаю, господин капитан, - в один голос ответили оба солдата.
      - Да, я вот что еще хотел сказать вам, друзья мои: мы отправляемся в очень опасную экспедицию, и мне хотелось бы знать, насколько можно будет на вас положиться?
      - Мы вам будем служить до последней капли крови, господин капитан!
      - Хорошо! Дело кончено. Да, вот еще последнее приказание. Старайтесь, насколько возможно, выйти незамеченными из форта так, чтобы не возбудить ничьего внимания. Это очень и очень важно. По-моему, вам не следует даже выходить из крепости вместе, а поодиночке, как будто каждый из вас отправляется по своему делу.
      - Будьте покойны, капитан, - отвечал Смельчак, - мы с ним старые воробьи, нас тоже не скоро захватишь врасплох.
      - Ну, теперь я сказал все, что хотел сказать. Прощайте, а вечером мы увидимся!
      Во время разговора барон де Гриньи снял с себя мундир и заменил его несколько фантастическим костюмом, похожим на одеяние канадских охотников. Затем он осмотрел курки пистолетов и заткнул их за пояс. В это время отворилась дверь и вошел граф де Виллье.
      - Ну? - спросил барон.
      - Все устроено, - отвечал граф, - полковник де Контркер разрешил нам отправиться в отпуск, вручил мне инструкции и пожелал нам счастливого пути и успеха.
      - Итак, все к лучшему.
      - Да, и мы можем отправляться, как только пожелаем.
      - Но, вы еще не совсем готовы.
      - О, это займет всего несколько минут.
      И на самом деле, граф де Виллье переодевался с такой быстротой, которая ясно говорила о его желании отправиться как можно скорей, и через пять минут он был уже совсем готов. Солдаты поджидали его.
      - Вы ведь поняли, молодцы, что вам нужно делать? - спросил их на прощанье еще раз барон.
      - Будьте спокойны, господин капитан, - отвечал с лукавой улыбкой Смельчак.
      - Итак, сегодня вечером в бухте Мариго. Офицеры взяли охотничьи ружья и вышли из комнаты. Вскоре они достигли деревушки и тут прибавили шагу, желая, насколько возможно, наверстать время, потерянное на сборы в дорогу.
      Молодые люди, обыкновенно такие веселые и беззаботные, смотрели теперь серьезно, почти мрачно; их не только пугало, что они не в силах будут исполнить то, за что они взялись, но они сознавали также, что ставят на карту все свое будущее и даже саму жизнь.
      Принятая ими на себя задача была слишком важна и невольно заставляла их призадуматься и действовать с величайшей осторожностью. Удачное исполнение возложенного на них поручения занимало их гораздо больше, чем заботы о личной безопасности.
      - Он, должно быть, теперь уже умер, - сказал граф, не перестававший думать о доне Паламеде.
      - Кто ж его знает? - возразил барон. - Такие негодяи обыкновенно очень живучи. Во всяком случае, мы скоро узнаем, что сталось с этим субъектом. Вы хорошо помните место, где вы дрались? Я думаю, вам ведь нетрудно будет отыскать его?
      - В случае надобности я мог бы найти его даже с закрытыми глазами.
      Разговаривая таким образом, они быстро подвигались вперед и через полчаса достигли уже опушки леса.
      - Мы должны повернуть сюда, - сказал граф, указывая пальцем на узкую тропинку, которая бежала, прихотливо извиваясь, вправо от них.
      - Отлично, я вижу ее, остановимся и отдохнем здесь одну минуточку, а затем осторожно двинемся вперед. Зарядите ружья и наблюдайте за кустами, чтобы не дать негодяям подстрелить нас, как тетеревов. При малейшем подозрительном движении в чаще - стреляйте.
      - Не беспокойтесь, на этот раз им уже не захватить меня врасплох.
      Офицеры вошли в лес. В лесу было тихо и спокойно; не слышно было даже пения птиц, которые, забившись в густую листву, спали, подвернув голову под крыло. Так, впрочем, и всегда бывает в самую сильную жару. Сделав несколько поворотов, граф и его друг достигли довольно большой поляны, на которой не росло ни одного дерева.
      - Здесь, - сказал граф.
      - Никого нет, - отвечал барон, внимательно осматриваясь кругом, - ни живого, ни мертвого!
      Поляна была пуста.
      Тем не менее, здесь совершенно ясно были видны следы поединка, происшедшего всего какие-нибудь два часа тому назад, а большая лужа крови указывала и место, где лежал раненый или убитый идальго.
      - Что это значит? - пробормотал граф.
      - Не знаю, - отвечал его друг, пожимая плечами, это значит, что сообщники знаменитого идальго унесли его, вот и все. Теперь вот вопрос, умер он или жив? На это я пока не могу вам ответить.
      - Начало нашей экспедиции ознаменовалось неудачей, и я вам могу сказать, наверное, только одно - сегодня мы ничего не узнаем.
      Пока барон де Гриньи предавался этим размышлениям, граф вдруг нагнулся и с легким радостным криком сейчас же выпрямился.
      - Наоборот, - вскричал он, показывая своему другу предмет, который держал в руке, - мы теперь все знаем. Посмотрите-ка на эту вещичку.
      - Вензель графини де Малеваль! - проговорил с удивлением молодой человек, - я считал ее гораздо осторожнее.
      - Вы мне сказали тогда правду, Арман, - все наши сомнения исчезли. Я теперь убежден, что моей смерти жаждала именно графиня.
      - Очень рад слышать это! Теперь мы, по крайней мере, знаем, с кем имеем дело. Что же вы намерены делать?
      - Ровно ничего. Разве можно мстить женщине, которую вы раньше любили... и которая, может быть, и теперь еще любит настолько, чтоб ненавидеть вас?
      - Ба! - возразил барон, - все это одна пустая болтовня! В таких случаях рыцарские взгляды и понятия совершенно неуместны: графиня для вас больше уже не женщина, заметьте себе это раз навсегда. Это свирепый враг, который убьет вас без малейшего сожаления, если вы сами не сумеете отправить его раньше на тот свет.
      - Пусть будет так, как Богу угодно, друг мой; но только у меня никогда не хватит мужества поднять руку на женщину, как бы она ни была виновна передо мной.
      - Хорошо, я не буду настаивать, - отвечал хмуро молодой человек, - к тому же я уверен, что скоро вы заговорите совершенно иначе.
      - Мое решение неизменно, - отвечал печально граф.
      - Хорошо! Я вам уже сказал - не будем больше говорить об этом. Возьмите на всякий случай эту драгоценность, которая рано или поздно пригодится нам.
      - Будем надеяться, что нет.
      - А! Значит, вы думаете, что прекрасная дама ограничится этим? Спросил с иронией барон.
      - Да.
      - Луи, дорогой мой Луи, вам, по моему мнению, никогда не следовало бы покидать будуаров и улиц Версаля.
      - Почему?
      - Там, если женщины и не очень добродетельны, то, по крайней мере, они не обращаются в гиен, жаждущих крови и мести.
      - Графиня де Малеваль не станет возобновлять неудавшейся попытки, из-за которой уже была пролита кровь одного человека.
      - Одного человека! Вы слишком добры, граф. Ноя говорил серьезно, и все сказанное мною я говорил как для себя, так и для вас. Кроме того, это послужит нам обоим хорошим уроком на будущее, если вздумаем заводить новые знакомства.
      - Нечего сказать, хорошее будущее рисуете вы, Арман, - проговорил граф с принужденной улыбкой.
      - Смерть вашего брата и устроенная вам сегодня западня - слишком веские аргументы для того, чтобы я имел право не отказываться от своих слов. Однако нам нечего больше здесь делать, идем!
      - Хорошо.
      Они покинули поляну и направились к бухте Мариго. Не желая больше обсуждать происшедшие события, относительно которых у них были различные взгляды, офицеры весело стали болтать о всяком вздоре, который приходил им в голову. В назначенный час они достигли того места, где было условленно свидание с канадцем. Бержэ и Тонкий Слух ожидали их в пироге. Оба солдата, в одежде канадских колонистов и отлично вооруженные, курили трубки, любуясь заходившим солнцем.
      Обменявшись несколькими словами, шесть человек сели в лодку. Наступила ночь.
      В то время когда первая звездочка блеснула на небе, пирога отплыла уже от берега.
      Глава XV. В ЗАМКЕ ДЕ МАЛЕВАЛЬ
      Мы просим позволения у читателя вернуться назад, чтобы познакомить его с новой личностью, которой суждено играть очень видную роль в этом рассказе. То, что мы готовимся сообщить теперь, случилось за несколько дней до выхода из форта Дюкэна шести смельчаков, отправившихся в экспедицию по поручению командира форта. Мы приглашаем читателя оставить пока окрестности форта Дюкэна и последовать за нами на берега св. Лаврентия.
      Река св. Лаврентия была названа так Жаком Картье, который первый поднялся вверх по ее течению в 1535 году. Река эта одна из самых величественных на свете, она пробегает расстояние в три тысячи километров. В том месте, где она впадает в залив того же названия, к западу от острова Антикости, между мысом Кошки и мысом горы Пелэ, ее средняя ширина равняется сорока километрам. У мыса Розье, где воды ее сливаются с водами Атлантического океана, оба ее берега находятся на расстоянии ста двадцати километров друг от друга. На две трети своего течения она судоходна даже для океанских пароходов. Никакое перо не в состоянии описать великолепия этой реки с живописнейшими берегами, очаровывающими глаз путешественника.
      Некогда дикие и пустынные, берега реки св. Лаврентия в настоящее время резко изменили свой вид благодаря притоку колонистов, увеличивающемуся с каждым днем все более и более. Но в эпоху нашего рассказа по водам ее только изредка бесшумно скользили военные суда да индейские пироги. К числу многочисленных притоков реки св. Лаврентия принадлежит также и река Монмаранси.
      Река эта, весьма незначительная сама по себе, с извилистыми поворотами и с руслом, усеянным острыми скалами, пролагает себе путь в лесистой стране. В одном месте воды ее с шумом низвергаются вниз с высоты двухсот пятидесяти футов и образуют великолепный водопад Монморанси, с которым по красоте и величине не может сравниться даже знаменитый Ниагарский водопад. Выше водопада река имеет в ширину не более пятидесяти футов. Внизу вода скопляется в бассейне, образовавшемся в скале, - гигантском монолите, занимающем всю ширину водопада. По выходе из бассейна река катит свои волны по ровной поверхности и спокойно впадает в реку св. Лаврентия.
      В эпоху нашего рассказа, прямо против водопада Монморанси, среди зеленой равнины возвышался почти неприступный замок прекрасной архитектуры. Вокруг него шел глубокий ров.
      Это почти феодальное жилище носило имя графа де Малеваль, построившего его двадцать лет тому назад. На основании жалованной грамоты короля граф де Малеваль получил его в потомственное владение.
      В этом замке и поселилась графиня де Малеваль после того, как де Виллье покинул ее. Ничтожное расстояние между замком де Малеваль и Квебеком давало графине де Малеваль полную возможность бывать в городе так часто, как этого требовали ее дела и жажда развлечений. Но она, по-видимому, вовсе не интересовалась удобством сообщения с городом; ее единственным желанием было жить как можно уединеннее. Здесь, в этом неприступном замке, она могла считать себя в полной безопасности от любопытных взоров и назойливого шпионства досужих людей.
      В этот именно замок мы и поведем читателя через неделю после поспешного отъезда графа Луи Кулон де Виллье в форт Дюкэн.
      В одной из комнат, служившей будуаром, богато отделанной в стиле рококо, на кушетке сидела женщина. Напротив пылал огромный камин, и яркое пламя распространяло приятное тепло в очаровательном уголке.
      Находившаяся в будуаре женщина была графиня де Малеваль. Она сидела, задумчиво опершись на руку, и на лице ее ясно выражалась скрытая и угрюмая печаль. Длинные, шелковистые, черные волосы, в беспорядке окружавшие ее лоб, еще резче оттеняли матовую белизну лица. Глаза молодой женщины, обведенные темными кругами, мрачно блестели из-под густых ресниц. Она поминутно с лихорадочным нетерпением взглядывала на циферблат часов, висевших над камином между двумя великолепными венецианскими зеркалами.
      Часы пробили половину десятого. Графиня вздрогнула, затем она подошла к камину и стала заботливо поправлять свой туалет. В соседней комнате послышались легкие шаги, портьера приподнялась, и молоденькая горничная показалась на пороге.
      - Ну? - спросила ее, не поворачиваясь, графиня, продолжая смотреться в зеркало.
      - Он здесь, - отвечала служанка.
      - Один?
      - И да, и нет, сударыня.
      - Как! Что это значит? - вскричала она, быстро поворачиваясь.
      - Дело в том, сударыня, что он, действительно, пришел один; но, кажется, у дверей он встретился с другим господином и вошел вместе с ним.
      - Вот как служат мне! - с гневом сказала графиня. - Несмотря на мое приказание, каждый может войти в мой дом! Объявите Жану, что я его увольняю от службы.
      - Простите бедного Жана, сударыня, - осмелилась заступиться за виновного горничная, - если он и провинился в этом случае, то только от излишнего усердия.
      - От излишнего усердия? Каким образом могло это случиться?
      - Как я слышала, сударыня, другой человек настойчиво требовал, чтобы его впустили, и при этом сказал Жану, что всю ответственность за это он берет на себя и что как только его госпожа узнает, в чем дело и узнает его имя, то она не только не взыщет с Жана за ослушание, но еще похвалит его и поблагодарит.
      - Что это вы рассказываете мне, моя милая? Вы, конечно, шутите... Какой-нибудь волокита, или сумасшедший!
      - О! Неужели, сударыня вы думаете, что я осмелюсь...
      - Хорошо, довольно! перебила ее графиня сердито. - Скажите же мне лучше имя человека, которое должно произвести такое чудо.
      - Я его не знаю, сударыня, но, кажется, он написал его вот в этой записной книжке.
      - Давайте же мне ее поскорей вместо того, чтобы болтать попусту!
      Молодая девушка дрожащими руками подала графине красивую записную книжку с золотым обрезом.
      Графиня не взяла, а почти вырвала ее из рук горничной и с жестом нетерпения раскрыла ее.
      Вдруг она громко вскрикнула от удивления и захлопнула книжку.
      - Жюли, - сказала она, тщетно пытаясь скрыть свое волнение, - просите сюда этого господина.
      - Слушаюсь. А как же насчет Жана?
      - Причем же тут Жан?
      - Значит, госпожа прощает его? Графиня улыбнулась, а затем, ответила:
      - Жан - хороший слуга, умный и преданный; он поступил так, как и следовало поступить.
      - О! Как вы добры, сударыня! - воскликнула Жюли с сияющим от радости лицом.
      Жюли, видимо, очень интересовалась судьбой Жана.
      Затем горничная повернулась и пошла к двери, но на пороге снова остановилась и вскричала:
      - Ах!
      - Что там еще такое случилось? - спросила графиня.
      - А как же быть с тем господином, который пришел по приглашению госпожи? Что сказать ему?
      - Пусть он подождет!
      Горничная вышла, удивляясь про себя странным причудам своей барыни.
      - Что заставило ее приехать сюда? - прошептала графиня, оставшись одна. - Кого это так неожиданно посылает мне судьба - друга или недруга? Через десять минут я все узнаю во что бы то ни стало!
      Портьера снова приподнялась, и в будуар вошел человек, о котором докладывала горничная. Широкополая шляпа была надвинута по самые глаза, а широкий плащ совершенно скрывал его фигуру.
      Незнакомец почтительно поклонился графине, но не тронулся с места пока по знаку своей барыни, горничная не вышла из комнаты, опустив портьеру и заперев за собой дверь.
      Тогда незнакомец быстро сбросил плащ, далеко отшвырнул шляпу и кинулся к графине, протянувшей ему свои руки, и с минуту они крепко прижимали к груди друг друга. Когда шляпа упала на пол, под ней оказалась прелестная головка молодой женщины, лет двадцати двух, не больше; великолепные белокурые волосы шелковистыми волнами окаймляли ее красивое личико и в беспорядке рассыпались по плечам.
      Высокая, тонкая, прекрасно сложенная, эта женщина, видимо, не чувствовала никакого стеснения в мужском костюме, которым ей заблагорассудилось заменить свойственную ее полу одежду; если бы не нежность и не правильность черт, тонкость кожи и совершенно женская грация, она смело могла бы сойти за восемнадцатилетнего юношу.
      Молодые женщины долго и нежно обнимались и целовались, прежде чем начать разговор. Наконец, графиня освободилась от пылких объятий своей приятельницы и заставила ее сесть рядом с собой на кушетку.
      - Прежде всего согрейся, - сказала она, - ты, наверное, очень озябла. Не позвать ли сначала горничную? Может быть, ты голодна или хочешь пить?
      - И то, и другое, и третье: я озябла, вся разбита от усталости и умираю от голода... Но не обращай на меня внимания.
      Графиня сделала движение подняться, но гостья остановила ее.
      - Куда ты идешь? - спросила она графиню.
      - Позвонить и приказать принести тебе чего-нибудь поесть. Мы вместе поужинаем. Спрашивая тебя, не голодна ли ты, я вспомнила, что сама тоже не обедала сегодня, и теперь мне страшно хочется есть.
      - Одну минуту! Ты уверена в своих людях?
      - К чему этот вопрос?
      - Я спрашиваю это потому, что мое присутствие должно остаться тайной.
      - Но ты требуешь от меня невозможного; многие из моих людей видели, как ты вошла в мой дом.
      - Прости, мой друг, они видели какого-то неизвестного господина; но никто из них не знает, что этот господин - маркиза Леона де Буа-Траси.
      - Правда. Ты хочешь, чтобы никто не знал о твоем присутствии здесь?
      - Да. Для меня очень важно, чтобы никто даже и не подозревал, что я нахожусь в этой стране.
      - Будь спокойна; мои люди преданы мне, хотя, может быть, и не из одной привязанности, а, главным образом, из-за того, что им хорошо живется у меня. Что же касается Жюли, она - дочь моей кормилицы: за нее я ручаюсь.
      - Вот я и успокоилась, а теперь позвони.
      - Что все это значит? - спросила с любопытством графиня.
      - Ты это скоро узнаешь; я приехала с тем, чтобы все рассказать тебе.
      - А давно ли ты приехала в Квебек?
      - Я там сегодня с полудня. Как видишь, я не теряю даром времени. Высадившись на берег, я приказала отнести мой багаж чуть ли не в самую плохую гостиницу нижнего города, а сама принялась ловко расспрашивать про тебя; мне сказали, что ты живешь совершенно одиноко в этом замке. Тогда я взяла проводника и явилась сюда.
      - Ну, а где же этот проводник? Каков он из себя?
      - О! Это страшный самохвал, с пьяной рожей висельника;
      он считает себя джентльменом, а на самом деле, он, должно быть, ужасный разбойник. Он одновременно со мной находился в гостинице и выразил намерение идти сюда. Я предложила ему проводить меня, разумеется, за плату; он принял мое предложение, и мы пришли вместе. Вот и все. Только я не уверена, что он не узнал меня, несмотря на переодевание. Он даже раза два или три позволил себе пошутить по этому поводу.
      - Прекрасно! Теперь я знаю, кто это: это - капитан Паламед; он состоит у меня на службе... это субъект, бравшийся за все ремесла, кроме ремесла честного человека, как мне кажется. Он негодяй большой руки и давно заслуживает виселицы. Я приказала ему явиться сегодня вечером.
      - Он здесь.
      - Да. Но узнал он тебя или нет, это ровно ничего не значит. За деньги он будет нем, как рыба.
      - В таком случае, все к лучшему, и ты можешь позвать свою камеристку.
      Графиня позвонила.
      Горничная явилась немедленно. Она не могла скрыть своего удивления, когда увидела, что незнакомец, которого она ввела к своей госпоже, оказался женщиной.
      - Жюли, - обратилась к ней графиня де Малеваль, - я воспитала вас и всегда заботилась о вас: я думаю, вы мне преданы.
      - О, барыня! Неужели вы еще сомневаетесь в этом? - отвечала глубоко взволнованная молодая девушка.
      - Нет, дитя мое, поэтому я и хочу испытать тебя... Присутствие этой дамы должно быть скрыто от остальной прислуги, одним словом, это должно остаться тайной для всех. Запомните же хорошенько, что незнакомец, прибывший сегодня вечером, не кто иной, как виконт Леон де Ростэн, мой племянник. Это не может возбудить ни в ком подозрения, - прибавила графиня, обращаясь к приятельнице, - потому что я и в самом деле ждала племянника, но серьезная болезнь задержала его в Монреале, по крайней мере, еще на месяц. Я узнала об этом из полученного сегодня письма.
      - Вот что хорошо, то хорошо! - сказала, улыбаясь, маркиза. - Через месяц он может выздороветь.
      - Вы меня поняли, моя милая, не правда ли? - продолжала графиня. - Мы желаем сохранить все это в тайне.
      - О! Не беспокойтесь, барыня, я скорее умру, чем скажу хоть одно слово.
      - Теперь принесите сюда, как можно скорее, нам поужинать.
      - Слушаюсь, сударыня, но... другой господин ожидает приказаний графини.
      - Это правда, я и забыла о нем. Скажите ему, что я не могу принять его сегодня вечером. Пусть его накормят, если он голоден, и отведут ему комнату на ночь, а завтра утром я поговорю с ним.
      - Слушаюсь, барыня.
      - Кстати, вы приготовите для этой дамы постель в моей комнате. Теперь можете идти, Жюли.
      Горничная торопливо отравилась исполнять приказания своей госпожи.
      Глава XVI. РАССКАЗ ЛЕОНЫ
      Через несколько минут, благодаря расторопной горничной графини де Малеваль, в будуаре, на маленьком столике перед камином, был уже сервирован импровизированный ужин.
      Обе женщины весело сели за стол и, с аппетитом принялись ужинать. Жюли так ловко служила им, что ее присутствие не было почти заметно. Во время ужина гостья и владетельница замка де Малеваль вели оживленный разговор, причем они касались самых обыкновенных предметов. Они знали, что Жюли не предаст их, но, несмотря на это, не считали возможным посвящать ее в свои тайны.
      Графиня де Малеваль с деланно равнодушным видом, не желая придавать своему вопросу особенного значения, спросила горничную, что сказал капитан, услышав переданный ему ответ.
      - Да ничего особенного, барыня, он был даже очень рад, - отвечала камеристка. - Сеньора капитана отвели в комнату, где был приготовлен ужин и постель; он с гримасой удовольствия посмотрел на постель и почтительно поклонился столу.
      - Хорошо, ну, а дальше?
      - Затем его милость, поглощая вино, как губка, и уничтожая кушанья, как людоед, сказал, что он всегда к услугам госпожи графини.
      - Это что-нибудь да значит.
      - Затем он прибавил, - продолжала Жюли, - что, если его всегда будут принимать так, то графиня может нисколько не стесняться с ним: он будет ждать ее приказаний так долго, как это она найдет нужным.
      Молодые женщины немного посмеялись над такой покорностью авантюриста.
      Ужин подходил к концу. Сгорая нетерпением поскорее остаться наедине, графиня приказала Жюли убрать со стола, и Жюли, несмотря на желание послушать рассказ подруги своей госпожи, скромно удалилась из комнаты, унося с собою и столик.
      Графиня де Малеваль и ее приятельница остались одни. В это время было одиннадцать часов вечера. На дворе уже несколько минут бушевал сильный ветер, дождь хлестал в окна; рев урагана сливался с мрачным завыванием водопада Монморанси. Молодые женщины сели в бархатные кресла по бокам камина, куда подбросили дров; затем, убедившись, что им никто не может помешать, они сделались серьезными и, казалось, на некоторое время погрузились в свои думы.
      Графиня де Малеваль, наконец, подняла голову и, обращаясь к своей приятельнице, сказала:
      - Мы теперь одни, Леона, и я готова выслушать обещанное тобой признание.
      - Милая Камилла, - отвечала та, которую назвали Леоной, печально глядя на графиню де Малеваль, - признание это будет длинное. Я должна рассказать тебе всю свою жизнь, чтобы тебе стали понятны причины странного, на первый взгляд, решения - бросить Францию, покинуть двор и переплыть через океан, чтобы попасть в эту страну; я не сомневаюсь в твоей дружбе, но я не уверена, что ты выслушаешь до конца мою длинную и печальную повесть.
      - Как тебе не стыдно говорить это, Леона? ты - мой самый искренний друг, подруга детства, которую я люблю, как сестру, - отвечала графиня, тоном нежного упрека.
      - Прости меня, дорогая Камилла, я вижу, что я была неправа; но, если бы ты знала, как я страдала и как я страдаю еще и теперь.
      - Говори, я слушаю. Ночь еще только наступает, и нам никто не помешает говорить, а так как твое признание тяжелым камнем лежит у тебя на сердце, то лучше всего покончить с ним сейчас же. Тогда мы уже вдвоем понесем тяжелое бремя.
      - Это мое самое сильное желание с момента моего приезда в Квебек, я потому и спешила так повидаться с тобою, что хотела на твоей груди выплакать свое горе и попросить у тебя совета, в чем, я убеждена, ты не откажешь мне.
      - Я отдаю себя в твое полное распоряжение и исполню все, что ты потребуешь от меня, дорогая Леона; я также невыразимо страдаю и нуждаюсь в дружеском сердце, которое утешило бы меня и придало бы мне мужества, чего по временам, увы, совершенно недостает мне, - проговорила графиня, с подавленным вздохом.
      Леона с удивлением взглянула на свою приятельницу.
      - Ты несчастна, Камилла? - вскричала она. - О! это невозможно!
      - А почему же нет? - спросила с печальной улыбкой Камилла.
      - Как! Ты - молодая, красавица, свободная! Ты...
      - Да, - прервала графиня взволнованным голосом, - я обладаю всем этим и, несмотря на это, я несчастна, повторяю тебе еще раз; но сначала мы поговорим о тебе. Моя исповедь может и подождать немного, хотя ты непременно должна узнать ее; тогда ты увидишь, имела ли я право считать себя несчастной, даже, может быть, еще более несчастной, чем ты, бедная крошка... ты тоже красива, молода и... Но довольно толковать об этом, рассказывай, я слушаю тебя и постараюсь утешить, если только это возможно.
      - Благодарю, выслушай же меня. Я не стану распространяться о древности и знатности моего рода, ты его знаешь так же хорошо, как и я, потому что мы с тобой родственницы. Достаточно будет упомянуть, что это самый могущественный и самый знатный род в Пуатье. Мой отец, герцог де Борегар, жил в последние годы царствования великого короля; он слыл самым элегантным джентльменом той эпохи. По смерти Людовика XIV он оставил двор и переехал в свои поместья, чтобы, насколько возможно, поправить свои дела, сильно пошатнувшиеся от широкой жизни, к которой его принуждало пребывание в Версале. В то время мой отец был еще довольно молод: ему только что исполнилось тридцать лет. В поместье Борегар он провел всего только несколько недель, а затем, собрав насколько возможно больше денег со своих вассалов и условившись с управляющим о дальнейшей высылке денег, он снова возвратился в Париж, куда его звал регент. Прошло несколько лет; герцог Орлеанский умер, и место его занял герцог Бурбонский. В один прекрасный день, вассалы де Борегара, которые уже давным-давно отказались от надежды увидеть своего владыку, были сильно удивлены, узнав, что он не только вернулся в замок предков, но и решил поселиться в нем навсегда; герцог объявил, что с этого времени он никогда уже больше не покинет своих поместий. Герцог привез с собой очаровательную молодую женщину, лет девятнадцати, не больше, дочь графа де Коммерси, на которой он женился год тому назад в Париже. Герцогиня была беременна; месяц спустя после приезда в замок она разрешилась сыном, которого назвали Филипп - Гастон.
      - Твой старший брат, - заметила графиня.
      - Да, - отвечала ее приятельница, - ты его помнишь?
      - Бедняга Гастон! - сказала, вздохнув, графиня, - какая
      ужасная смерть.
      - Еще более ужасная, чем ты предполагаешь. Обстоятельства, вызвавшие эту смерть, никогда не были достоверно известны; моя семья замяла это дело. Скоро ты узнаешь, как это произошло на самом деле, тем более, что никто никогда не знал правды.