ГЛАВАXIV. Путешественники

Рассказ, начатый нами, в такой степени смешан с самыми перепутанными приключениями, что мы вынуждены еще раз прервать его, чтобы передать читателю сцену, происходившую недалеко от реки Рубио в тот же день, в который совершались дела, переданные нами в предшествовавших главах.

Около часа до полудня три всадника переехали вброд Рубио и смело пустились по тропинке, по которой несколько позднее должен был проезжать дон Мигель Ортега.

Всадники эти были белые, по-видимому, мексиканцы, а главное, не принадлежавшие ни к какому роду людей, населявших прерии. На них была одежда богатых мексиканских землевладельцев. Вооружены они были ружьями, револьверами, кинжалами и топорами. Кони их, изнуренные жарой, но немного освеженные переходом по воде, гордо поднимали головы и, несмотря на видимую усталость, были в состоянии совершить еще длинную поездку.

Один из троих всадников был либо хозяином, либо командиром остальных.

Это был мужчина лет пятидесяти, с грубыми и резкими чертами лица, выражавшими, однако, редкую откровенность и большую энергию; он был высокого роста, стройный, держался в седле прямо, с уверенной осанкой, выдававшей в нем старого солдата.

Его товарищи были полуиндейцы-полуиспанцы. Богатство их одежды и манера, с какой они ехали подле старика, доказывали, что это были доверенные лица, верность которых давно была испытана, скорее друзья, чем слуги. По их лицам им можно было дать около сорока пяти лет каждому.

Эти три всадника ехали близко друг от друга с озабоченным и печальным видом; по временам они робко оглядывались, приглушали вздох и продолжали путь, опустив головы, как люди, убежденные в трудности и даже невозможности затеянного ими дела, но все же продолжающие его из преданности или упорства.

Куда же направлялись эти люди и чего они искали?

На этот двойной вопрос никто, кроме них самих, не мог бы ответить.

Между тем за бродом перед ними открылась безлюдная песчаная пустошь, прилегающая к ущелью, о котором говорилось выше. В этом месте жара была еще более невыносимой от раскаленного песка.

Старший путешественник обратился к товарищам:

— Бодритесь, друзья мои! — сказал он кротко, с печальной улыбкой, указывая на чернеющий вдали девственный лес, мрачная зелень которого обещала им освежающую тень. — Бодритесь, скоро мы отдохнем.

— Не беспокойтесь о нас, сударь, — ответил один из его спутников, — что ваша милость переносит без ропота, то и мы можем перенести.

— Жара тягостна, и, как и вы, я чувствую потребность в отдыхе.

— Мы-то могли бы еще некоторое время продолжать путь, но нашим коням очень трудно идти: у бедных животных ноги совсем разбиты.

— Да, и коням, и людям трудно, мы должны остановиться. Как ни велика сила воли, но есть границы, перейти которые человеческий организм не может. Бодритесь! Через час мы остановимся.

— Хорошо, хорошо, ваша милость, не беспокойтесь больше о нас.

Первый путешественник ничего не ответил, и они молча продолжили путь.

Наконец они достигли ущелья, переехали его и скоро добрались до группы деревьев, немного укрывших их от палящих солнечных лучей. Подъезжая к месту, назначенному первым путешественником для их отдыха, он вдруг остановился и сказал своим спутникам:

— Посмотрите-ка, не виден ли вам легкий белый дымок над чащей> немного левее от нас, на лесной опушке?

— Действительно, — ответил старший, — в этом обмануться нельзя; хотя отсюда он и кажется всего лишь туманным облачком, но спираль, которой он поднимается, и голубоватый оттенок убеждают в том, что это дым.

— В продолжение десяти дней мы странствуем по этим необозримым диким и пустынным местам, не встретив ни одной живой души, и этот огонь — приятная для нас находка, поскольку указывает на присутствие людей, следовательно, друзей; поедем же прямо к ним, может быть, от них получим мы драгоценные сведения, касающиеся цели нашего путешествия.

— Позвольте, ваша милость, — живо ответил один из его спутников, — когда мы выезжали из имения, вы согласились, чтобы я был вашим проводником; позвольте же мне, по праву старого и опытного охотника, заметить вам, что в этих краях мы больше всего должны опасаться встречи с людьми, подходить к ним с величайшими предосторожностями, тем более, что мы не знаем, что за личность окажется перед нами, с другом или врагом придется иметь дело.

— Ты прав, мой храбрый Бермудес, я вполне доверяю твоему опыту и твоей верности; замечание это справедливо, но, к сожалению, оно пришло слишком поздно. Если мы заметили дым от их огня, то, вероятно, они давно уже видят нас и стерегут каждое наше движение, так что нам бесполезно стараться скрыть от них наше присутствие.

— Это верно, дон Мариано, это верно, — согласился Бермудес, кивая головой. — Вот что осмелюсь я предложить вашей милости, чтобы избежать неприятного недоразумения: вы с Хуанито ждите меня здесь, а я попробую подобраться к самому огню.

Дон Мариано колебался, ему не хотелось подвергать опасности жизнь своего старого слуги.

— Решайтесь же, ваша милость, — сказал тот, — я знаком со способом разговора краснокожих: они не замедлят приветствовать меня стрелой или пулей, но так как они вообще очень неловки, то я уверен, что не буду ранен, тогда я войду с ними в переговоры. Вы видите, что я не подвергаюсь большому риску.

— Бермудес прав, ваша милость, — добавил наставительно Хуанито, человек серьезный и неразговорчивый, решающийся говорить только в крайних случаях, — вы должны позволить ему действовать по его усмотрению.

— Нет, — решительно ответил дон Мариано, — я никогда не соглашусь на это. Жизнь наша в руках одного только Бога, один Он может располагать ею по своему усмотрению. Если с тобой случится какое несчастье, мой бедный Бермудес, я себе этого никогда не прощу! Отправимся же все вместе, а если нас ждет встреча с врагом, мы будем защищаться. Бермудес и Хуанито хотели было возразить, и, вероятно, спор продлился бы еще долгое время, но в эту минуту послышался конский топот, высокая трава заколыхалась и шагах в двенадцати от них появился всадник. Он был бледнолицый, в одежде лесных охотников.

— Эй, господа! — крикнул он, делая дружеский знак рукой и останавливая своего коня. — Приблизьтесь без опасений и будьте приятными гостями, я догадался о вашей нерешимости и пришел положить ей конец.

Три путешественника обменялись взглядами.

— Идите, идите, — подбадривал их охотник, — мы друзья, повторяю, вам нечего опасаться нас.

— Благодарю вас за ваше дружеское приглашение, — ответил наконец дон Мариано, — и принимаю его с большим удовольствием.

После этого всякое недоверие исчезло, и все четверо отправились на дым, куда и прибыли через несколько минут. Перед костром сидели двое — индеец и индианка.

Путешественники сошли с коней, сняли с них седла и узды и, насыпав животным овса, с удовольствием сели подле своих новых друзей, которые с дружеской простотой предложили им место у огня и свой завтрак.

Читатель, без сомнения, узнал в этих трех лицах Руперто, Летучего Орла и Дикую Розу, которые отправились в селение вождя.

Дон Мариано и его спутники были не только измучены усталостью, но были еще и очень голодны; охотник и индеец дали им вполне насытиться, и когда они закурили пахитоски, то и хозяева взялись за свои трубки, и завязался разговор. Сначала он касался обычных в прериях вопросов: погоды, жары, обилии дичи, но скоро стал интимнее и принял серьезный характер.

— Теперь обед окончен, вождь, — сказал Руперто, — загасите огонь, не стоит открывать наше присутствие бродягам, которые, вероятно, шатаются в эту минуту по прериям.

Дикая Роза по знаку Летучего Орла загасила огонь.

— Действительно, нам выдал вас дым вашего костра, — заметил дон Мариано.

— О-о! — возразил, смеясь, Руперто. — Этого-то мы и хотели, иначе зажгли бы невидимый огонь.

— Так вы хотели быть обнаруженными?

— Да, это не было случайностью.

— Я вас не понимаю.

— Слова мои кажутся вам загадкой, но скоро вы все поймете. Посмотрите, — добавил охотник, указывая рукой в направлении ущелья, — видите вы этого всадника, скачущего во весь опор? Менее чем через четверть часа он будет возле нас, но благодаря предосторожности, принятой мною, он проедет, не заметив нас.

— Вы опасаетесь этого всадника?

— Нет, напротив, я с вождем здесь для того, чтобы вовремя поспеть к нему на помощь.

— Так вы его знаете?

— Немного. Сейчас я вам все объясню.

Между тем всадник, указанный Руперто, быстро приближался и наконец промчался от них в нескольких шагах, не заметив их.

Лишь только он скрылся в лесу, Руперто продолжал.

— Несколько часов тому назад, — сказал он, — недалеко от этого места вождь и я нечаянно присутствовали при разговоре, предметом которого был этот всадник; для него устроили ловушку и собираются завлечь его в гнусную западню. Не знаю, какая причина заставила обоих разговаривавших замыслить это убийство, не знаю, кто этот всадник, да и не хочу этого знать, но имею ко всему, что хоть немного относится или походит на измену, инстинктивное отвращение. Этот же индейский вождь таков, как и я, мы немедленно решили спасти этого всадника, если будем в силах; мы знали, что он проедет здесь, потому что имел назначенное свидание с одним из двоих разговаривавших, которых случай или, скорее, Провидение допустило нас услышать. Два человека, как бы ни были они храбры, слишком слабы против двадцати разбойников, однако мы не теряли бодрости, решась, если Бог не пошлет нам помощи, смело взяться за дело вдвоем, тем более, что люди, гнусные замыслы которых мы открыли, показались нам страшными негодяями. Однако по совету вождя я зажег огонь, уверенный, что если какой путешественник случайно поедет в эту сторону, то наш дым приведет его к нам. Как видите, господа, я не ошибся в своих расчетах, вы попали точно прямо к нам.

— И я очень счастлив этим, — ответил с сочувствием дон Мариано, — я с удовольствием присоединяюсь к вам, поскольку нахожу ваш замысел честным и добрым, располагайте мной, как найдете нужным, отдаю себя в полное ваше распоряжение.

— Благодарю, теперь мы сильны, и как бы многочисленны ни были наши будущие противники, мы сыграем с ними хорошую игру! Впереди у нас еще довольно времени, отдохните, поспите несколько часов, а когда настанет пора, мы условимся, что нам делать.

Дон Мариано был очень утомлен для того, чтобы заставить повторять это предложение; через несколько минут он и его товарищи погрузились в глубокий, восстанавливающий силы сон.

С закатом солнца Руперто разбудил их.

— Пора, — сказал он.

Они поднялись. Эти несколько часов отдыха возвратили им все их силы. Распоряжения были просты и тотчас исполнены.

Мы видели, что произошло далее: Олень и дон Стефано, застигнутые врасплох и не знавшие, против какого числа неприятелей им приходится бороться, после горячей схватки побежали прочь вслед за своими товарищами.

Дон Мариано и Руперто, удовлетворенные спасением дона Мигеля, удалились, лишь только им стал ясен исход сражения.

Однако, призванные на берег реки Рубио несколькими выстрелами дона Мигеля, они увидели падающего человека и поспешили к нему, желая оказать помощь. Человек этот был в беспамятстве. Дон Мариано и Руперто подняли его и отнесли на руках в лес, где Дикая Роза с трудом развела огонь, но когда при пламени костра они смогли разглядеть лицо раненого, то оба вскрикнули от изумления.

— Дон Стефано Коэчо! — воскликнул Руперто.

— Мой брат! — проговорил дон Мариано с печалью, смешанной с ужасом.

ГЛАВА XV. Возвращение к жизни

С первыми проблесками рассвета ураган, ужасно свирепствовавший всю ночь, стал стихать, ветер расчистил небо и разогнал черные тучи, солнце величественно взошло в ослепительном блеске; деревья, освеженные грозой, приняли свой нежный, чистый, зеленый цвет, занесенный накануне песчаной пылью пустыни; птицы, бесчисленные мириады которых скрывались в густой листве, громким, гармоничным концертом восхваляли Творца и погружали человеческую душу, без его ведома, в грустное раздумье.

Как мы уже сказали, дон Мигель Ортега, спасенный охотниками, был перенесен ими к подножию дерева, где они его и положили.

Молодой человек был без чувств. Первой заботой охотников было осмотреть его раны. Их было две: на правой руке и на голове. Ни одна из них не была опасна. Из раны на руке сильно шла кровь; пуля прошла насквозь, не задев кости и не сделав никаких важных повреждений. Рана на голове была нанесена каким-то острым оружием; волосы, слипшиеся над ней, остановили кровотечение.

Обморок дона Мигеля случился, во-первых, от потери крови, во-вторых, от сильного нервного напряжения в продолжительной горячей борьбе, и наконец, от невероятных физических усилий в схватке с предательски напавшими многочисленными врагами.

Все лесные жители знакомы с медициной и хирургией, заимствованной у краснокожих. Обмыв и перевязав его раны с известными целебными травами, они с помощью лезвия ножа разжали ему челюсти и влили в рот немного вина. Через несколько минут дон Мигель слегка приоткрыл глаза, и легкая краска появилась на его щеках.

Охотники, скрестив на ружьях свои руки, внимательно наблюдали за выражением лица раненого, стремясь уловить первое желание больного.

Дон Мигель бессознательно огляделся и снова закрыл глаза, как будто утомился от одного только усилия открыть их.

— Через несколько часов силы к нему вернутся, и раньше чем через три дня я его не отпущу, — заметил Вольная Пуля, наставительно качая головой. — Боже правый! Это один из замечательных храбрецов.

— Не правда ли, — согласился Верный Прицел, — а какое ужасное нападение он выдержал! И если бы не мы, этот несчастный погиб бы.

— Конечно, погиб бы, в этом нет никакого сомнения.

— Что же теперь с ним делать? Не можем же мы оставаться здесь, ведь он не в состоянии сделать ни малейшего движения, а его непременно надо перенести в лагерь; люди его, вероятно, обеспокоены его отсутствием, и если оно продолжится, кто знает, что может произойти?

— Справедливо. Но нельзя и думать посадить его на коня, надо подыскать какой-нибудь другой способ.

— Пожалуй, и нетрудно подыскать; оцепенение, в каком он теперь находится, продлится около двух часов, в промежутке он едва будет в состоянии произнести несколько слов и неопределенно сознавать случившееся. Нам обоим бесполезно оставаться при нем, довольно и одного; я останусь с ним, а вы отправляйтесь в лагерь, сообщите о случившемся, скажите людям, в каком состоянии находится их начальник, и приведите сюда помощь как можно скорее:

— Вы правы, Вольная Пуля, ваш совет превосходен, я тотчас исполню его. Мое отсутствие продлится не более двух часов, караульте хорошенько, мы не знаем, что за люди шатаются в окрестности и, вероятно, подсматривают за нами.

— Будьте спокойны, Верный Прицел, я не из тех, кто позволит захватить себя врасплох! Слушайте, я вспомнил одно происшествие, случившееся при тех же обстоятельствах, что и сегодня. Это было уже давно, в тысяча восемьсот двадцать четвертом году, я был тогда еще очень молод, и…

Но Верный Прицел, с ужасом заслышав начало одного из бесконечных рассказов своего друга, поспешил без церемоний прервать его, сказав:

— Давно я знаю вас, Вольная Пуля, знаю, что вы за человек, потому и ухожу совершенно спокойно.

— Все равно, — настаивал охотник, — если вы только позволите мне объяснить вам…

— Напрасно, напрасно, друг мой, человеку с вашей закалкой и вашей опытностью нечего объяснять, — прервал его Верный Прицел, вскакивая в седло и удаляясь во весь опор.

Вольная Пуля долго провожал его глазами.

— Гм! — сказал он задумчиво. — Бог свидетель, что этот человек — одно из превосходнейших созданий, какие только существуют, я люблю его, как брата, но никогда не могу заставить его понять, как полезно и драгоценно сохранять в своей памяти воспоминания о прошлом, чтобы не быть в затруднении, если вдруг тебя постигнет несчастье, легко возможное в пустыне… но Боге ним!

И он стал осматривать больного с заботливостью, какую он не переставал ему оказывать.

Дон Мигель не сделал ни малейшего движения; прошел час времени; раненый, обморок которого мало-помалу прошел, впал в глубокий восстанавливающий силы сон. Вольная Пуля, сидя возле него с ружьем между колен, глубокомысленно курил индейскую трубку, терпеливо ожидая, не покажет ли больной каким-либо движением, что овладевшее им оцепенение прошло. Старый охотник желал даже, рискуя привлечь острую горячку, чтобы какое-нибудь мгновенное потрясение оживило организм молодого человека и резко вызвало бы его к жизни; он рассчитывал на прибытие людей и часто беспокойно всматривался вдаль, стараясь заметить их. Все вокруг было тихо и спокойно, он ничего не видел и не слышал.

— Да, — шептал он, с недовольным видом глядя на дона Мигеля, лежавшего у его ног, — толчок был слишком груб, и ничто не встряхнет его, не пробудит его сознания! Клянусь душой — это худо.

В ту минуту, когда он — быть может, уже в сотый раз — повторял эту фразу с постоянно возрастающим раздражением, он услышал на некотором от себя расстоянии громкий шорох листьев и треск сухих веток.

— Эге! — сказал охотник. — Это что еще такое?

Он поднял голову и внимательно осмотрелся вокруг; вдруг он расхохотался, и глаза его радостно сверкнули.

— Ей-Богу! — весело воскликнул он. — Вот настоящее дело, это Бог посылает мне такого молодца, чтобы вывести меня из затруднения! Пусть будет он добрым гостем.

Не далее как в двадцати шагах от охотника на толстой ветке огромного дерева лежал великолепный ягуар, устремив на него горящий взгляд и по временам проводя за ухом передней лапой с мяуканьем и ворчанием, свойственными кошачьей породе. Этот хищный зверь, вероятно испуганный ночным ураганом, не успел еще добраться до своего логовища, как встретил на своем пути двоих людей.

В ту минуту, когда ягуар заметил охотника и охотник увидел его, борьба была неизбежна. Оба врага несколько минут глядели друг на друга.

— Ну, решайся же наконец, лентяй, — проворчал Вольная Пуля.

Ягуар между тем глухо зарычал, заскоблил своими страшными когтями по ветке, на которой сидел, выгнул спину, присел и прыгнул на охотника. Тот не шевельнулся; с ружьем у плеча, крепко упершись ногами в землю, подавшись всем телом вперед, он опытным глазом следил за всеми движениями хищника, и в ту минуту, когда зверь прыгнул, охотник спустил курок.

Раздался выстрел, ягуар перевернулся в воздухе с бешеным воем и упал к ногам Вольной Пули. Охотник наклонился к нему: ягуар был мертв, пуля прошла через правый глаз в череп и раздробила его.

Вой зверя и ружейный выстрел заставили дона Мигеля открыть глаза; он резко приподнялся на правом локте, с испуганным взглядом, искаженными от ужаса чертами и покрасневшим лицом.

— Ко мне! Ко мне! — крикнул он громким голосом.

— Я здесь! — ответил Вольная Пуля, подбегая к нему и стараясь снова уложить его.

Дон Мигель поглядел на него.

— Кто вы? — спросил он через минуту. — Чего вы от меня хотите? Я вас не знаю.

— Справедливо, — спокойно ответил охотник, говоривший с ним, как с ребенком, — но будьте уверены — вы меня скоро узнаете. В настоящую же минуту довольствуйтесь тем, что я вам говорю: я ваш друг.

— Друг! — повторил больной, старавшийся привести в порядок свои мысли. — Какой друг?

— Кажется, вы не можете считать их тысячами, — заметил охотник. — Я стал вашим другом лишь несколько часов тому назад и спас вас в ту минуту, когда вы погибали.

— Но это ничего мне не объясняет. Отчего я здесь? Отчего вы подле меня?

— Сколько вопросов сразу! Просто невозможно на все ответить. Вы ранены, и потому вам запрещаются все разговоры… Хотите пить?

— Да, — машинально ответил дон Мигель. Вольная Пуля подал ему свою фляжку.

— Но не бредил же я? — возразил дон Мигель черезминуту.

— Кто знает?

— Я слышал выстрелы и крики.

— Это ерунда: я убил ягуара, которого вы видите в нескольких шагах от нас.

Воцарилось молчание. Дон Мигель глубоко задумался; свет стал проникать в его разум, к нему возвращалась память. Охотник с беспокойством следил за появлением мысли в лице молодого человека. Наконец разумность проявилась в его взгляде, и он спросил:

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы спасли меня?

— Не более трех часов.

— Итак, после приключения, заставившего меня прибыть сюда, прошло…

— Только одна ночь.

— Да, — произнес раненый задумчиво, — ужасная ночь. О! Я думал, что умру.

— Вы чудом спаслись от смерти.

— Благодарю вас.

— Я был не один.

— Кто же еще явился мне на помощь? Назовите мне его имя, чтобы я, как драгоценность, хранил его в своей памяти!

— Верный Прицел.

— Верный Прицел! — с чувством воскликнул раненый. — Всегда он! Да, я должен был ожидать этого имени, он так меня любит!

— Да, вы не ошибаетесь.

— А вы кто? Как вас зовут?

— Я — Вольная Пуля.

Молодой человек вздрогнул и протянул ему руку.

— Вашу руку! — воскликнул он. — Вы были правы, только что назвав себя моим другом, которым я действительно уже давно вас считаю. Верный Прицел часто говорил мне о вас.

— Вот уже тридцать лет мы с ним дружны.

— Я это знаю… но где же он, почему я его не вижу?

— Два часа тому назад он уехал в лагерь к вашему отряду за помощью.

— Он обо всем подумал!

— Я остался, чтобы охранять вас в его отсутствие, но он должен уже скоро вернуться.

— Вы считаете, что я еще долго пробуду в бессилии?

— Нет, раны ваши не опасны. В настоящую минуту вас ослабляет нравственное потрясение и, кроме того, потеря крови во время вашего падения в обморок в Рубио.

— Так я почти на том же месте, где происходила борьба?

— Да, у реки Рубио.

— Сколько дней, думаете вы, пробуду я в таком состоянии?