ГЛАВА XXXVII. Последнее испытание

Верный Прицел не ошибся: действительно, это были краснокожие, подведенные с одной стороны Оленем и доном Эстебаном, с другой — Атояком. Мы объясним в нескольких словах этот мнимый союз Оленя с Атояком. В предыдущей главе мы сказали, что Верный Прицел застал старшего священника подслушивающим у дверей. Хотя он ничего не понимал по-испански, но слишком оживленные речи показались ему несколько подозрительными. Не смея открыто воспротивиться церемонии великого исцеления, которая должна была произойти в тот же вечер, он поделился своими подозрениями с Атояком. Тот, уже восстановленный против обоих исцелителей, сделал вид, что изумился внезапному недоверию старшего священника, и принялся уверять его, что все это ему показалось. Но, уступая настояниям священника и его заверениям, что в этом исцелении непременно кроется какое-то тайное плутовство и измена, Атояк поддался убеждениям своего друга и согласился наблюдать за тем, что будет происходить на вершине горы, чтобы быть готовым помочь священнику, если его подозрения оправдаются.

По обоюдному уговору между ними, лишь только пленницы вышли из города со своими провожатыми, Атояк с толпой своих друзей и родных пошли по их следам; дойдя до подножия горы, они врассыпную ползком взобрались на нее и, скрытые густой травой, притаясь, принялись внимательно слушать.

Раздавшиеся молитвы пятерых индейцев заставили было старейшину раскаяться в том, что он пришел сюда. Скоро голоса смолкли. Атояк предположил, что громкие молитвы сменились тихими, и стал ждать. Между тем тишина все продолжалась. Тогда он решился взобраться на самую вершину. Распростертые на земле индейцы поразили его. В первую минуту он принял их за мертвых и принялся громко звать своих товарищей. Подбежавшие индейцы стали трясти их изо всех сил, но спящие не просыпались. Тем временем Атояк стал понемногу догадываться об истинной причине столь крепкого сна; ему вспомнились громкие крики голубятника. Не сомневаясь больше, что беглецы направились в лес, он с воем бросился со своими воинами по их следам.

Атояк первый заметил беглецов и выстрелом из ружья убил одного мексиканца.

Положение белых становилось опасным; выехав на опушку леса, они мгновенно были остановлены отрядом Оленя и дона Эстебана, осыпавшим их градом пуль. Молодые девушки, находясь в середине своего отряда, охраняемые доном Мариано и Вольной Пулей, были в относительной безопасности.

Пока Верный Прицел и Руперто, повернувшись лицом к неприятелю, отражали нападение воинов Атояка и в то же время отступали, дон Мигель, вооружившись палицей, выпавшей из рук раненого индейца, бросился, словно тигр, в массу врагов. Сражавшиеся находились слишком близко друг к другу, чтобы пустить в ход огнестрельное оружие; они схватились за ножи, палицы и копья или просто колотили друг друга прикладами ружей.

Минут двадцать продолжалась эта драка. Наконец дону Мигелю удалось прорвать живую преграду из индейских воинов, мешавших их проходу, и, рванувшись вперед со всеми товарищами, они ускакали в лесную чащу, где немедленно скрылись.

С восходом солнца бледнолицые подъехали к пещере, в которой, по приказанию охотника, Руперто следовало бы ждать их. Дон Мигель приказал остановиться.

Приказание это было очень кстати: лошади задыхались от усталости и едва стояли на ногах. К тому времени апачи остались далеко назади, и беглецы могли воспользоваться несколькими минутами для необходимого отдыха.

Верный Прицел, скоро подъехавший с арьергардом, подтвердил предположение дона Мигеля. Краснокожие, по его словам, давно вернулись в город.

Эта новость несколько успокоила беглецов.

Пока мексиканцы, расположившись группами, готовили ужин и перевязывали свои раны, а девушки, удалившись в грот, спали на кучах листьев, покрытых накидками, дон Мигель и оба охотника купались в реке, чтобы смыть индейские краски; после этого, снова облачившись в свою привычную одежду, охотники также легли отдыхать, а дон Мигель, расставив часовых и назначив смены, вошел в грот.

Дикая Роза сидела у ног спящих девушек и тихонько напевала жалобную индейскую песню. Дон Мариано спал недалеко от дочери. Молодой человек, ласковой улыбкой поблагодарив жену вождя, улегся поперек входа в грот и тоже заснул.

Первыми словами проснувшихся на рассвете девушек была благодарность своим освободителям. Дон Мариано, любуясь дочерью, возвращенной ему наконец, не знал, как выразить свою признательность дону Мигелю. Донья Лаура не могла найти достаточных выражений, чтобы высказать дону Мигелю счастье, наполнявшее ее молодое сердце. Одна только донья Луиза была грустна и задумчива: она чувствовала себя лишней среди этих счастливых людей. Радость, сиявшая в глазах дона Мигеля, любовавшегося Лаурой, сидевшей между ним и ее отцом, больно кольнула сердце доньи Луизы.

К счастью еще, Верный Прицел не был ничем увлечен, а потому ясно видел опасность, все более и более угрожавшую всем с каждой минутой промедления. Он предложил как можно скорее направиться к ближайшим границам мексиканских владений, чтобы избежать возможного преследования апачей; охотник требовал поспешить еще и потому, что, по несчастному стечению обстоятельств, уже наступило время, называемое у индейцев мексиканским месяцем, — время, которое они избрали для периодических грабежей вдоль границ этого несчастного края. Верный Прицел был уверен, что на четвертый день пути они доберутся до ближайшего поселения — и то по дороге, известной лишь ему одному.

Небольшой отряд снова пустился в путь.

Дорога прошла без приключений, и, как и предсказывал Верный Прицел, после полудня четвертого дня их отряд пересек вброд реку Хилу и въехал в штат Сонора. Но, по мере того как они углублялись в мексиканские владения, лицо охотника омрачалось все больше и больше, и беспокойство его становилось все более явным. Им то и дело попадались обгорелые головни, земля, по которой они проезжали, была взрыта и покрыта пеплом, как после сильного пожара, не видно было ни одного живого человека; могильная тишина царила вокруг.

Вдали, на расстоянии двух миль от них, белели стены укрепления.

Вольная Пуля ехал впереди отряда. На повороте дороги лошадь его неожиданно встала на дыбы, так что он едва удержался на ней. Наклонившись в сторону, чтобы посмотреть, что испугало ее, он вскрикнул от удивления. Дон Мигель и Верный Прицел подскакали к нему; ужас овладел и ими.

На дне оврага, окаймлявшего с одной стороны дорогу, они увидели кучу изуродованных человеческих трупов. Все остановились, опасаясь ехать дальше, думая, что краснокожие не удалились еще из укрепления, где намеривались остановиться на некоторое время наши беглецы.

Долго раздумывать было некогда, добираться до укрепления — далеко и опасно, так как краснокожие, вероятно, еще бродили по окрестностям, добивая испанцев, оставшихся в живых. Неподалеку они заметили полуразрушенную ферму и тотчас же направились к ней. Дон Мигель осмотрел ее, нашел возможность слегка укрепить ее и, расчистив одну из сохранившихся комнат от разной переломанной мебели, ввел в нее девушек, прося их не выходить пока что из дома; после этого он вернулся к своим товарищам, которые, по указанию Вольной Пули, устраивались и укреплялись, как только могли. Верный Прицел с Руперто отправились осматривать окрестности. Дон Мариано с несколькими помощниками взялись за укрепление дома.

По окончании неотложных работ Вольная Пуля и еще двенадцать мексиканцев отправились на горку, поросшую лесом, находящуюся вблизи фермы, и засели на ней для наблюдения за окружающей местностью. После их отъезда дон Мигель пересчитал свой отряд: всего, вместе со слугами дона Мариано и им самим, оставался только двадцать один человек. Но зная храбрость своих товарищей, дон Мигель не отчаивался и ждал, приняв все необходимые меры предосторожности. Скоро возвратился Руперто; его известия были неутешительны.

Наконец вернулся и Верный Прицел. Охотник привел с собой около сорока человек рабочих и солдат, которые уже два дня бродили без цели, укрываясь от краснокожих и рискуя ежеминутно попасть в их руки. Это неожиданное подкрепление было встречено всеобщей радостью, удвоившейся при виде нескольких мулов, навьюченных провизией, следовавших за ними. Когда всем защитникам назначили посты и всех разместили, дон Мигель и Верный Прицел взобрались на крышу, чтобы осмотреть окрестности. Ничто не изменилось, все было тихо и пустынно по-прежнему.

Тогда дон Мигель спустился в комнату, занимаемую тремя женщинами. Как только он появился, к нему тотчас подошла Дикая Роза.

— Чего хочет сестра моя? — спросил ее молодой человек.

— Дикая Роза хочет уехать, — ответила женщина кротко.

— Как! Уехать?! — с удивлением воскликнул молодой человек. — Но это невозможно! Ночь темна, сестра моя подвергнется большим опасностям; шалаши ее племени очень далеко отсюда.

— Дикая Роза хочет уехать, — сказала индианка нетерпеливо, — брат мой велит подать ей коня. Дикая Роза должна отыскать Летучего Орла.

— В том-то и беда, дитя мое, что Летучий Орел далеко от нас, я боюсь, что ты не найдешь его!

Молодая индианка быстро подняла голову.

— Летучий Орел никогда не покидает своих друзей, — горячо произнесла она, — Дикая Роза гордится тем, что она его жена. В сердце Дикой Розы маленькая птичка тихо поет ей, где теперь вождь. Пусть брат мой выпустит Дикую Розу.

Дон Мигель не решался исполнить просьбу индианки: он не мог отправить ее на верную гибель после стольких доказательств ее расположения и преданности.

— Исполните то, что она просит, — сказал подошедший к ним Верный Прицел, — она лучше нас с вами знает, для чего хочет так поступить. Краснокожие ничего не делают без причины… Пойдем со мной, дитя мое, я провожу тебя до ворот и велю дать тебе коня.

— Отправляйся, — проговорил дон Мигель, — только помни, сестра, что ты покидаешь нас против моего желания.

Индианка улыбнулась, поцеловала обеих девушек и проговорила только одно слово: — Мужайтесь! После этого она пошла за Верным Прицелом.

— Бедняжка! — прошептал ей вслед дон Мигель. — Я уверен, что она пошла с намерением разыскать нам помощь. — И, повернувшись к девушкам, он сказал им: — Не бойтесь, теперь нас много; завтра с восходом солнца мы пустимся в путь, не опасаясь больше грабителей-индейцев.

— Дон Мигель, — ответила донья Лаура, печально улыбаясь, — напрасно вы стараетесь успокоить нас: мы слышали разговор ваших товарищей, они ожидают нападения.

— Почему вы с нами не откровенны, дон Мигель? — спросила донья Луиза. — Лучше прямо сказать нам, чего ждать и чему мы должны подвергнуться.

— Видит Бог, я и сам ничего не знаю! — возразил молодой человек. — Я принял все необходимые предосторожности, чтобы защищать ферму до последней минуты… но надеюсь, что следы наши не будет открыты.

— Вы ошибаетесь в этом, дон Мигель, — перебила его донья Лаура.

— Во всяком случае, — продолжал дон Мигель, не отвечая на замечание Лауры, — если на нас и нападут, то все мы — я и мои товарищи — умрем, прежде чем какой-либо индеец перейдет порог этой комнаты.

— Мы верим вам, — сказала донья Лаура, — и знаем, что для нашего спасения вы сделаете все, что только в человеческих силах. Благодарим вас за вашу преданность. Наша судьба во власти Божией, мы полагаемся на Него. Действуйте, не беспокоясь более о нас… Прошу вас только, охраняйте отца.

— Да, — добавила донья Луиза, — исполняйте храбро ваш долг; мы, со своей стороны, исполним свой.

Дон Мигель, не поняв ее слов, поглядел на нее. Она, краснея, улыбнулась, но ни слова не прибавила.

Молодой человек хотел было что-то сказать, но только почтительно поклонился девушкам и вышел.

Лишь только дон Мигель появился во дворе, Верный Прицел подошел к нему и указал на множество черных точек, медленно приближавшихся к ферме.

— Посмотрите, что там? — сказал он ему.

— Это краснокожие! — воскликнул дон Мигель.

— Уже десять минут я слежу за ними, — продолжал охотник, — но мы еще можем приготовиться к их приему; они будут здесь не раньше чем через час.

Действительно, целый час прошел в ужасном волнении. Вдруг над воротами появилась гнусная голова одного апача и злобно заглянула во двор.

— Трудно составить себе понятие о дерзости индейцев, — насмешливо сказал Верный Прицел; взмахнув топором, он сразу отсек дикарю голову.

Несколько подобных попыток со стороны краснокожих в разных местах укрепления были отражены с таким же успехом. Апачи надеялись напасть на спящих бледнолицых, но, видя такую неудачу, с громкими вызывающими криками в беспорядке вскочили с земли и бросились к изгороди, облепив ее со всех сторон.

Пламя кольцом охватило всю ферму, и пули градом посыпались на краснокожих. Павших нападающих сменили другие, которых снова пули белых уложили на месте. Этих сменили новые, и тут уже завязался рукопашный бой. После получасовой борьбы апачи наконец отступили. Но отдых был недолог. Краснокожие тотчас же вернулись, и бойснова завязался, еще ожесточеннее прежнего.

Вдруг позади индейцев раздались крики, и Вольная Пуля со своими храбрецами налетел на краснокожих как вихрь. Краснокожие, сбитые с толку таким неожиданным нападением, в беспорядке отступили и рассеялись по окрестности. Дон Мигель с двадцатью воинами устремился тогда за ними, желая довершить их поражение. Вдруг он вскрикнул от удивления и бешенства.

В то время как они бросились преследовать апачей, другие индейцы мгновенно появились в пустом пространстве позади них и устремились к дому. Мексиканцы повернули коней и помчались к ферме. Но было уже поздно! Дом окружали враги, среди которых находились Олень и дон Эстебан, бившиеся с неслыханной яростью. Дон Мариано и несколько мексиканцев отчаянно отбивались, защищая дверь в дом. Наконец апачи ворвались в него.

— Вперед! Вперед! — рычал дон Мигель, врезаясь в толпу дикарей.

— Вперед! — вторили ему Верный Прицел и Вольная Пуля.

В ту же минуту в окнах появились обе девушки, настигнутые индейцами, схватившими их за руки.

Вдруг воздух сотрясся от ужасного призывного клича команчей, и множество воинов, впереди которых скакал Летучий Орел, налетели на апачей, которые уже считали себя победителями. Стесненные разом со всех сторон, они вынуждены были искать спасения в бегстве. Таким образом, белые были спасены в ту самую минуту, когда уже готовились не отдаваться живыми в руки врагов, а биться до последней капли крови.

ГЛАВА XXXVIII. Эпилог

Через два часа после вышеописанного жаркого боя солнце осветило очень трогательную сцену, происходившую на полуразрушенной ферме. Бледнолицые и команчские воины, прибывшие так кстати, поспешили уничтожить, насколько это было возможно, следы сражения. В одном углу двора были сложены в кучу тела убитых, прикрытые соломой; караульные команчей стерегли около двадцати пленников-апачей; бледнолицые же перевязывали раны и рыли ямы для убитых.

Под навесом, на соломе, прикрытые покрывалами, лежали двое мужчин и одна женщина. Женщина, уже мертвая, была донья Луиза. Бедная девушка, вся жизнь которой прошла в самоотвержении и постоянной преданности, храбро умерла от руки дона Эстебана в ту минуту, когда выстрелом из пистолета раздробила голову Оленю, схватившему донью Лауру.

Мужчины были дон Мариано и Вольная Пуля. Дон Мигель и Лаура стояли по обеим сторонам от старика, с беспокойством ожидая, когда тот откроет глаза.

Верный Прицел стоял печальный и бледный, склонившись над умиравшим старым товарищем.

— Бодрись, брат, бодрись! — сказал он ему. — Это ничего!

— Гм! — произнес Вольная Пуля, силясь улыбнуться. — Я не знаю, что это… еще минут десять мои, а потом…

Он замолчал и как бы задумался.

— Скажи мне, Верный Прицел, — вскоре продолжал умирающий, — как ты полагаешь, простит ли меня Бог?

— Конечно, простит, друг мой, ты — храброе и чистое создание!

— Я всегда поступал по велению своего сердца. Впрочем, милосердие Бога бесконечно, я полагаюсь на него.

— Надейся, надейся, друг мой!

— А видишь ли, я знал, что индейцам не убить меня — ранил-то меня дон Эстебан… но я разрубил череп этому разбойнику! Негодяй, я должен был бы оставить его издыхать в яме, как волка в западне!..

Голос его постепенно слабел, взгляд стал стеклянным, жизнь быстро угасала в нем,

— Прости ему; теперь он уже мертв и не может более вредить.

— Слава Богу! Наконец-то я раздавил эту ехидну!.. Прощай, Верный Прицел, мой старый товарищ! Мы не будем больше вместе охотиться за бизонами и оленями… не услышат больше апачи нашего общего призывного клика… Где же Летучий Орел?

— Он преследует краснокожих.

— Ах! Он славный малый… Я узнал его еще очень молодым человеком, это было в тысяча восемьсот сорок пятом году… помню, что я тогда возвращался из…

Вольная Пуля остановился. Верный Прицел, склонившись еще ближе, чтобы расслышать его совершенно ослабевший голос, посмотрел на него — он был уже мертв.

Достойный охотник отдал Богу свою душу без всяких предсмертных мучений. Его друг набожно закрыл ему глаза, опустился подле него на колени и принялся горячо молиться за своего старого товарища.

Между тем дон Мариано пребывал все в том же бесчувственном состоянии. Молодые люди держали его за руки и с беспокойством прислушивались к его пульсу. Слуги дона Мариано, стоя в стороне, тихонько плакали.

Вдруг дон Мариано глубоко вздохнул, кровь бросилась ему в лицо, глаза раскрылись и бессознательно оглядели присутствующих… Казалось, старик старался что-то вспомнить. Быстро сев на своем ложе и видя склоненные над ним лица своей дочери и дона Мигеля, он улыбнулся с необыкновенной добротой и, прижав к сердцу их руки, громко проговорил:

— Дон Мигель, охраняйте ее!.. Лаура, ты любишь его, будь счастлива!.. Дети мои, благословляю вас!.. Бог мой! Прости несчастному, причинившему нам столько несчастий! Создатель, прими мою душу!.. Дети мои, до свидания…

Он упал навзничь и испустил дух.

Отдав последний долг старому товарищу, Верный Прицел отправился к Летучему Орлу. С тех пор никто ничего не слыхал о нем; смерть Вольной Пули сломила в этом человеке всю его твердость и волю. Быть может, он влачит свое жалкое существование среди индейцев, с которыми решил провести остаток жизни.

Все самые тщательные поиски дона Лео де Торреса, после его свадьбы с доньей Лаурой де Реаль дель Монте, остались безуспешными; молодой человек вынужден был, к величайшему своему сожалению, навсегда отказаться от надежды заплатить свой долг человеку, обладавшему таким простым и вместе с тем великим сердцем, которому он был обязан бесконечной благодарностью.

1

Фут — английская мера длины, равная приблизительно 30,5 см.

2

Дюйм — английская мера длины, равная приблизительно 2,5 см.

3

Легины — ноговицы, гамаши.

4

Миля — английская мера длины, равная 1609 м.

5

Гачупины, люди, носящие башмаки, — презрительное название, данное индейцами испано-американцам еще в эпоху открытия Америки.

6

Авгуры — римские жрецы, улавливавшие поданные божеством знаки и толковавшие их. Согласно Цицерону, в его время авгуры не могли без улыбки смотреть друг на друга при совершении гаданий, ибо не верили в них.

7

Хуан Баутиста Лепорельо, писец (исп.).

8

Тио — дядюшка (исп.).