- Или вы через десять минут будете повешены на одном из суков дерева, под которым стоите.
      Джон Дэвис бросил на генерала презрительный взгляд.
      - Клянусь честью, - сказал он, - у вас, мексиканцев, оригинальная манера обращаться с парламентерами!
      - Я не признаю за негодяем и отщепенцем, голова которого оценена, права посылать ко мне депутатов и считать меня себе равным!
      - Человек, которого вы так стараетесь очернить, генерал, имеет благородное сердце, и вы это знаете лучше, чем кто-либо другой! Но как у всех высокомерных людей, чувство благодарности в вас подавлено, и вы не можете простить особе, о которой теперь идет речь, что она спасла вам не только жизнь, но и честь!
      Джон Дэвис мог бы еще долго говорить. Генерал, бледный как мертвец, с искаженными от внутреннего волнения чертами лица, тщетно силясь справиться со своим волнением, казалось, не мог произнести в ответ ни слова.
      В это время полковник незаметно приблизился к кружку офицеров, стоявших возле генерала. Полковник Мелендес уже в течение нескольких минут прислушивался к словам, которыми со все возраставшим гневом обменивались между собой собеседники. Сочтя необходимым вмешаться в этот. разговор, пока тот не дошел до крайности, что повлекло бы за собой полную невозможность соглашения между спорящими, он положил руку на плечо Джону Дэвису и сказал:
      - Замолчите, вы находитесь в когтях льва! Берегитесь, он может растерзать вас!
      - В когтях тигра, хотите вы сказать, полковник Мелендес! - воскликнул тот возбужденно. - Как, неужели я могу допустить, чтобы в моем присутствии оскорбляли великого и благороднейшего человека, самого преданного и искреннего патриота, и не сделать попытки защитить его от клеветы? Полноте, полковник, это было бы низостью с моей стороны, а вы достаточно знакомы со мной, чтобы знать, что никогда я не сделаю ничего подобного, даже из чувства самосохранения!
      - Довольно! - перебил его генерал повелительно. - Человек этот прав: под влиянием тяжелых воспоминаний я позволил себе произнести слова, о которых теперь я искренне сожалею. Оставим этот разговор!
      Джон Дэвис вежливо поклонился.
      - Генерал, - сказал он почтительно, - благодарю вас за справедливое отношение, я ничего другого и не мог ожидать от такого честного человека, как вы!
      Генерал ничего не ответил на это. Он стал ходить взад и вперед по площадке и, видимо, был очень взволнован.
      Офицеры, крайне удивленные происходившей перед ними странной сценой, значения которой они не понимали, только обменивались друг с другом тревожными взглядами, не смея явно обнаружить своего недоумения.
      Генерал подошел к Джону Дэвису, остановился перед ним и сказал ему коротко:
      - Мистер Джон Дэвис, вы - человек, который твердо держит свое слово, и сердце у вас благородное! На этом мы покончим. Возвращайтесь к тому, кто вас послал, и скажите ему следующее: "Генерал дон Хосе-Мария Рубио ни в каком случае не согласен вступить с вами в переговоры. Он питает к вам личную ненависть и не желает видеть вас иначе, как с оружием в руках. И до того времени, пока вы не дадите ему того удовлетворения, которого он требует от вас, он не согласится рассуждать с вами о каких бы то ни было политических вопросах". Запомните хорошенько эти слова, сеньор, чтобы передать их слово в слово известному вам лицу.
      - Я передам их слово в слово.
      - Отлично! А теперь ступайте! Нам не о чем больше говорить. Полковник Мелендес, потрудитесь приказать подать лошадь этому господину и проводить его до аванпостов.
      - Еще одно слово, генерал!
      - Говорите!
      - Как мне передать вам ответ этого лица?
      - Лично, если вы не боитесь прийти сюда еще раз.
      - Вы прекрасно знаете, генерал, что я ничего не боюсь! Я доставлю вам ответ.
      - Рад буду получить его. Прощайте.
      - Прощайте, - ответил американец, и поклонившись всем собравшимся, он ушел в сопровождении полковника.
      - Вы играли в опасную игру, мистер Дэвис, - сказал ему последний после того, как они прошли несколько шагов, - генерал мог приказать повесить вас!
      Американец пожал плечами.
      - Он не посмел бы сделать этого, - ответил он пренебрежительно.
      - О-о! А по какой причине, позвольте вас спросить?
      - Какое вам до нее дело, полковник? Ведь я, кажется, на свободе, и этим все сказано.
      - Действительно.
      - Это должно быть для вас вполне достаточным доказательством того, что я не ошибаюсь.
      Полковник привел американца к своей квартире и попросил его зайти на минуту, пока будут готовы лошади.
      - Мистер Джон Дэвис, - сказал он, - потрудитесь выбрать из этого оружия, за качество которого я отвечаю, то, которое будет вам по вкусу.
      - Зачем? - спросил тот.
      - Caspita! Вы пойдете ночью, мало ли кто может вам встретиться! Мне кажется, что при таких обстоятельствах не мешает принять кое-какие меры предосторожности.
      Оба собеседника обменялись взглядом - и поняли друг друга.
      - Действительно! Вы правы, полковник, - сказал небрежным тоном американец. - Вы меня навели на хорошую мысль: дороги не безопасны. Если вы предоставляете мне право выбора, я возьму эти пистолеты, вот эту саблю и этот нож.
      - Сделайте одолжение. Только не забудьте запастись порохом и пулями, без них огнестрельное оружие будет для вас бесполезным.
      - В самом деле! Вы, полковник, обо всем помните! Вы просто милейший человек, - добавил он, заряжая пистолеты и ружье и наполняя пороховницу порохом, а сумку - пулями.
      - Вы мне льстите, мистер Джон Дэвис; я в данном случае делаю только то, что и вы сделали бы на моем месте.
      - Согласен! Но вы все делаете с такой любезностью, что мне просто неловко.
      - Перестанем говорить друг другу комплименты. Вот и лошади поданы.
      - Их две. Разве вы намерены проводить меня за границу аванпостов?
      - О, лишь несколько шагов, если только мое общество не будет вам неприятным.
      - Ах, полковник! Я всегда буду счастлив видеть вас своим спутником.
      Разговор двух собеседников происходил в самом любезном тоне, в котором, однако, просвечивала тонкая и едкая насмешка. Оба они вышли из дому и сели на лошадей. Ночь была светлая и теплая. Тысячи звезд сияли на небе, отчего оно казалось как будто усеянным бриллиантами, луна спокойно плыла по небосклону, разливая повсюду свой бледный, фантастический свет. Таинственный вечерний ветерок наклонял ветвистые вершины деревьев и покрывал мелкой рябью серебристые воды реки, волны которой в любовной неге замирали у ее берегов.
      Оба всадника ехали рядом. Часовые по молчаливому знаку полковника пропускали их беспрепятственно. Вскоре они спустились с холма, миновали передовые посты и очутились в открытом поле. Каждый из них, погруженный в свои мысли, с отрадным чувством отдавался ощущениям безмятежной ясности и покоя, разлитых в природе, и, казалось, совсем забыл, что он не один. Так ехали они на протяжении часа и наконец приблизились к перекрестку двух дорог, образовавших нечто вроде ущелья, в центре которого поднимался крест, словно зловещий предвестник гибели. Крест был поставлен в память о каком-то убийстве, совершенном некогда в этом пустынном месте.
      Точно сговорившись, обе лошади офицеров разом стали, вытянули шеи, заложили уши назад и зафыркали. Оторванные так неожиданно от своих грез и возвращенные к действительности, оба всадника выпрямились и оглянулись. Ни малейший звук не нарушал ночной тишины. Окрестность была пустынна и безмолвна, как в первые дни сотворения мира.
      - Вам угодно дать мне возможность еще некоторое время пользоваться вашим приятным обществом? - спросил американец полковника.
      - Нет, - ответил коротко молодой человек, - я здесь остановлюсь.
      - А-а! - разочарованно протянул Джон Дэвис. - Так мы здесь расстанемся?
      - О нет! - ответил полковник. - Еще нет!
      - Но в таком случае, несмотря на то величайшее удовольствие, которое я испытываю в вашем очаровательном обществе, я вынужден отказаться от него и ехать дальше.
      - О, будьте так добры, уделите мне несколько минут, мистер Дэвис, возразил полковник с ударением на каждом слове.
      - Несколько минут... согласен, но не больше! Не правда ли? Так как мне предстоит долгий путь, то, несмотря на удовольствие, которое доставляет мне беседа с вами...
      - От вас одного будет зависеть, сколько времени нам оставаться вместе.
      - Это в высшей степени любезно с вашей стороны!
      - Мистер Джон Дэвис, - произнес полковник, повысив голос, - помните ли вы о нашем последнем разговоре друг с другом?
      - Дорогой полковник, вы достаточно знакомы со мной, чтобы знать, что я забываю только те вещи, которых не должен помнить.
      - И это должно означать...
      - Что я прекрасно помню разговор, о котором вы сейчас упомянули.
      - Тем лучше! Ваша замечательная память снимает с меня часть труда, и мы легко поймем друг друга.
      - Я тоже так полагаю.
      - Не находите ли вы, что это место вполне соответствует нашей цели?
      - Я нахожу его превосходным, дорогой полковник!
      - В таком случае, если вы согласны, сойдем с лошадей.
      - Я к вашим услугам. Для меня нет ничего ненавистнее, чем продолжительные разговоры верхом на лошади.
      Всадники соскочили с лошадей и привязали их к дереву.
      - Вы берете ваше ружье? - заметил американец полковнику.
      - Да, - ответил тот. - Вам это не нравится?
      - Нисколько! Так это будет нечто вроде охоты?
      - Господи Боже мой! Конечно! Только на этот раз дичью будет человек.
      - Интерес охоты от этого только усилится, - заметил американец.
      - Вы - прекраснейший компаньон, смею вас уверить, мистер Джон Дэвис!
      - Что же делать, полковник. Я не умею ни в чем отказать моим друзьям.
      - Где же мы встанем?
      - Всецело предоставляю вам право выбрать место.
      - Взгляните: по обеим сторонам дороги растут кусты, словно нарочно для нас посаженные!
      - Да, это действительно странно. Так станем друг против друга в кустах и после счета десять - выстрелим.
      - Отлично! Но если мы промахнемся?.. Я знаю, что мы отличные стрелки и это почти невозможно, но... все же это может случиться.
      - Тогда ничего нет проще: мы возьмемся за сабли и будем биться.
      - Прекрасно! И еще одно слово: один из нас должен пасть, не так ли?
      - Разумеется, а иначе к чему же был бы этот поединок?
      - Совершенно справедливо. Только позвольте еще одно...
      - Что именно?
      - Тот, кто останется жив, должен бросить мертвого в реку.
      - Гм! Так вам очень хочется, чтобы я исчез с лица земли.
      - Карай! Вы понимаете меня.
      - Это правда. Согласен и на это!
      - Благодарю вас!
      Собеседники поклонились друг другу и разошлись в противоположные стороны, чтобы, согласно уговору, скрыться в кустах. Через несколько секунд грянули два выстрела, и эхо от них разнеслось далеко по реке Рио-Тринидад.
      После выстрелов оба противника с обнаженными саблями бросились друг на друга, и между ними разгорелся поединок не на жизнь, а на смерть. Оба врага, не произнося ни слова, яростно бились в глубине ущелья; силы их были почти равны, а потому они бились долго, и нельзя было предвидеть, кто кого победит. Бой продолжался бы еще дольше, если бы не явилась неожиданная помеха в виде небольшой группы людей, показавшейся неожиданно на развилке дорог. Люди эти прицелились из ружей в сражающихся и приказали им немедленно сложить оружие.
      Противники опустили сабли, и, отступив шаг назад, замерли в ожидании.
      - Стойте, - крикнул человек, бывший, по-видимому, главным среди вновь прибывших. - А вы, Джон Дэвис, садитесь на лошадь и уезжайте!
      - По какому праву отдаете вы мне это приказание? - воскликнул американец гневно.
      - По праву сильного! - ответил главный. - Уезжайте, если вы не хотите, чтобы с вами случилось несчастье!
      Джон Дэвис огляделся. Действительно, оказалось, что всякое сопротивление с его стороны было бы бесполезно. Да и что бы мог сделать он один, вооруженный саблей, с двадцатью хорошо вооруженными людьми?
      Пробормотав проклятие, американец сел на лошадь. Но затем, вдруг опомнившись, он воскликнул:
      - Кто вы такой - вы, который осмеливается приказывать мне?
      - Вам угодно знать это?
      - Да!
      - Я - человек, которому вы и полковник Мелендес нанесли кровную обиду: я - отец Антонио.
      При этом имени обоих противников сковал ужас. Нельзя было сомневаться в том, что монах намеревался отомстить им именно теперь, когда они, в свою очередь, оказались в его власти.
      ГЛАВА V. Перед сражением
      Джон Дэвис почти тотчас же опомнился.
      - А-а! - воскликнул он. - Так это вы, святой отец?!
      - Вы не ожидали встретить меня здесь?
      - Признаюсь, я нисколько не удивлен! Ваше место, по-моему, везде, где есть какая-либо западня, а потому очень естественно, что вы здесь.
      - Вы поступаете дурно, Джон Дэвис, когда оскорбляете людей, не зная наверняка, каковы их намерения.
      - Как так? Намерения эти ясны в настоящую минуту.
      - Вы можете ошибаться.
      - Не думаю. Впрочем, скоро все разъяснится.
      - Что вы собираетесь делать?
      - Вы видите, я схожу с лошади.
      Американец действительно сошел с лошади, взял в обе руки по пистолету и приблизился к монаху совершенно спокойным шагом и с приятной улыбкой на лице.
      - Почему вы не уезжаете? Почему вы не следуете моему совету? - спросил отец Антонио.
      - По двум причинам, дорогой сеньор. Первая - та, что вы не имеете права давать мне ни советов, ни приказаний; вторая - что мне желательно присутствовать при маленьком злодействе, которое вы, без сомнения, замышляете.
      - Так вы намереваетесь...
      - Я намереваюсь защитить моего друга, by God! - воскликнул американец пылко.
      - Как? Вашего друга? - спросил монах с удивлением. - Несколько минут тому назад вы старались убить его!
      - Дорогой сеньор, - сказал на это с усмешкой Джон Дэвис, - во всяком разговоре есть оттенки, которых, к несчастью, вам никогда не постигнуть. Поймите меня хорошенько: я хочу убить этого господина, но я не соглашусь на то, чтобы над ним было совершено злодейство. Это ясно, кажется, by God!
      Отец Антонио разразился смехом.
      - Странный вы человек, - сказал он.
      - В самом деле? - возразил ему американец и, повернувшись к своему противнику, стоявшему все время совершенно спокойно, продолжал: - Дорогой полковник, мы позднее продолжим интересную беседу, которую этот достоуважаемый святой отец так неудачно прервал. Что же касается настоящей минуты, то позвольте мне возвратить вам один из пистолетов, которые вы так великодушно одолжили мне. Нет ни малейшего сомнения в том, что эти негодяи убьют нас, но мы, по крайней мере, будем иметь удовольствие покончить предварительно с двумя или тремя из них.
      - Благодарю вас, мистер Дэвис, - сказал на это полковник, - я другого и не ожидал от вас. Я принимаю ваше предложение так же чистосердечно, как вы его мне сделали.
      С этими словами полковник взял пистолет и зарядил его. Американец стал рядом с полковником и, насмешливо поклонившись незнакомцам, произнес:
      - Сеньоры кабальеро, вы можете напасть на нас, когда вам заблагорассудится. Мы готовы храбро встретить ваше нападение.
      - Так это действительно серьезно?! - воскликнул отец Антонио.
      - Как - действительно ли это серьезно? Вопрос мне кажется чересчур наивным. Вы находите, что теперь время и место для шуток?
      Монах пожал плечами, и повернувшись к сопровождавшим его людям, сказал:
      - Ступайте! Уезжайте отсюда. Через час я последую за вами в то место, которое вам известно.
      Незнакомцы, кивнув головами в знак согласия, почти мгновенно исчезли в кустарнике. Тогда монах, бросив на землю все находившееся при нем оружие, подошел вплотную к американцу и полковнику.
      - Что ж, вы и теперь еще продолжаете опасаться? - сказал он им. Теперь я в ваших руках!
      - Что все это значит? - воскликнул Джон Дэвис, опуская свой пистолет.
      - Если бы вы не приняли меня за разбойника, а дали бы себе труд подумать немного, вы бы поняли, что я имел в виду только одно - помешать вашему ожесточенному поединку, что и случилось благодаря моему счастливому вмешательству.
      - Но каким образом очутились вы здесь в эту минуту?
      - Все это - результат простой случайности. Получив приказание от вашего командующего наблюдать за действиями противника, я расставил посты по всем дорогам, чтобы захватить в свои руки всех праздношатающихся, которые осмелятся появиться здесь.
      - Так вы не питаете ни ко мне, ни к полковнику никакого злого чувства?
      - Может быть, - ответил монах нерешительно, - я и не совсем забыл ваше недостойное обращение со мной, но я, по крайней мере, отказался от мысли мстить вам за это.
      С минуту подумав, Джон Дэвис протянул монаху руку и сказал:
      - Вы честный монах! Я вижу, что вы верны данному вами слову исправиться; я очень сожалею о своем поступке.
      - В свою очередь, сеньор, я также скажу вам, - сказал полковник, - что не ожидал от вас такого великодушия.
      - Еще одно слово, сеньоры!
      - Говорите, - сказали они разом, - мы вас слушаем.
      - Обещайте мне отказаться от этой безобразной дуэли и, следуя моему примеру, перестать ненавидеть друг друга.
      Вместо ответа противники протянули друг другу руки.
      - Отлично! - продолжал монах. - Я счастлив, что вы помирились. Теперь нам надо расстаться. Вы, полковник, садитесь на лошадь и отправляйтесь к вашему лагерю; дорога безопасна, никто не помешает вам доехать до цели. Что касается вас, Джон Дэвис, то вы поедете следом за мной. Ваше долгое отсутствие вызвало беспокойство, которое ваше прибытие, конечно, развеет. Я получил приказание попытаться узнать о вас что-нибудь.
      - До свидания, - сказал полковник. - Постарайтесь забыть, сеньор Дэвис, то, что случилось в начале нашего знакомства, и помнить только то, как мы расстались.
      - Может быть, полковник, мы и встретимся при более счастливых обстоятельствах, и я буду иметь возможность высказать вам всю симпатию, которую внушает мне ваш открытый и честный характер.
      Обменявшись еще несколькими словами и сердечно пожав друг другу руки, они расстались.
      Полковник галопом поскакал в Сан-Исидор, тогда как Джон Дэвис и монах столь же поспешно направились в совершенно противоположную сторону.
      Было около полуночи, когда полковник Мелендес доехал до передовых постов; там его уже ждал один из адъютантов генерала. В пуэбло было заметно какое-то волнение. Солдаты, вместо того, чтобы спать, как это можно было ожидать в столь поздний час ночи, толпами сновали по улицам; офицеры с озабоченным видом мелькали то здесь, то там. По всему было видно, что готовились к чему-то важному.
      - Что здесь происходит, капитан Гютер? - спросил полковник адъютанта.
      - Генерал сам скажет вам об этом, полковник! - ответил офицер. - Он ждет вас с нетерпением и уже несколько раз справлялся о вас.
      - О-о! Так есть, стало быть, какие-нибудь новости?
      - Кажется, да.
      Полковник пришпорил лошадь и через несколько минут доехал до домика, служившего квартирой генералу. Весь дом был освещен, кругом стоял невообразимый шум. Не успел генерал заметить полковника, как уже оставил офицеров, с которыми говорил, и поспешно подошел к Мелендесу.
      - Наконец-то вы здесь! - воскликнул он. - Я ждал вас с большим нетерпением.
      - Что здесь происходит? - спросил полковник, удивленный встречей, которой он никак не ожидал: оставив лагерь в полном спокойствии, он не рассчитывал найти его в шумной тревоге.
      - Вы сейчас узнаете, - сказал генерал, и обратившись к офицерам, находившимся в комнате, добавил: - Господа, прошу вас оставаться здесь, я возвращусь к вам через несколько минут. Полковник, следуйте за мной.
      И поклонившись всем собравшимся, генерал в сопровождении полковника вышел из комнаты и запер за собой дверь. Оставшись с ним наедине, генерал взял молодого человека за пуговицу его мундира и, устремив на него взгляд, которым он, казалось, хотел проникнуть ему в душу, дружеским тоном проговорил:
      - После вашего отъезда нас посетил один из ваших друзей.
      - Один из моих друзей? - воскликнул молодой человек.
      - Да, по крайней мере, человек этот называет себя вашим другом, сказал генерал.
      - Я знаю в этой стране только одного человека, - сказал полковник прямо, - который, несмотря на большое различие, существующее в наших взглядах, может быть назван этим именем!
      - И этот человек?
      - Этот человек - Ягуар.
      - Вы его любите?
      - Да.
      - Но ведь это разбойник!
      - В ваших глазах, генерал, и с вашей точки зрения весьма возможно, что вы правы, я этого не оспариваю и не осуждаю вас за это. Но я его люблю - он спас мне жизнь.
      - Но ведь вы сражаетесь против него?
      - Конечно, мы принадлежим к враждующим лагерям, каждый из нас служит делу, которое он по своим убеждениям считает правым. Но если оставить в стороне то, что нас разделяет, окажется, что душой мы тесно связаны друг с другом.
      - Я не имею ни малейшего намерения порицать вас за это, мой друг. Наши симпатии не должны находиться в зависимости от наших политических убеждений. Но возвратимся к вопросу, который в данную минуту всего более должен интересовать нас. Повторяю, что во время вашего отсутствия к аванпостам подошел человек и заявил, что он - один из ваших друзей.
      - Как странно, - пробормотал полковник, стараясь догадаться, кто бы это мог быть. - Сказал ли он вам свое имя?
      - Конечно! Разве я мог бы принять его в противном случае? Да он здесь, в этом доме. Я поместил его в одну из комнат и попросил подождать вашего возвращения.
      - Как его зовут, генерал?
      - Его зовут Фелисио Пас, - ответил генерал.
      - О! - воскликнул с живостью полковник. - Этот человек не солгал, он действительно один из самых дорогих мне друзей.
      - Так, стало быть, мы можем питать к нему...
      - Самое полное доверие, генерал. Я поручусь за него головой! - пылко воскликнул молодой офицер.
      - Меня это тем более радует, - сказал генерал, - что человек этот уверял нас, что имеет в руках средство, которое поможет нам разбить неприятеля наголову.
      - Если он вам это обещал, генерал, без всякого сомнения, он это сделает. Вы, по всей вероятности, имели с ним серьезный разговор?
      - Нет. Вы понимаете, мой друг, что я не хотел, предварительно не переговорив с вами, выслушивать человека, который легко может оказаться шпионом неприятеля.
      - Вы совершенно правы. А теперь что вы намерены делать?
      - Выслушать его. Он мне все же сказал достаточно для того, чтобы заставить меня, в случае, если бы это все оказалось правдой, приготовиться действовать по первому сигналу, так что мы не потеряем ни одной лишней минуты.
      - Отлично! Стало быть, необходимо выслушать его.
      Генерал ударил в ладоши, и в комнату вошел адъютант.
      - Попросите дона Фелисио войти сюда, капитан, - приказал ему генерал.
      Пять минут спустя бывший мажордом (Мажордом здесь - управляющий имением.) асиенды дель-Меските предстал перед генералом и полковником.
      - Простите мне, кабальеро, - сказал генерал с изысканным поклоном, идя ему навстречу, - холодность приема, который был вам оказан. К несчастью, мы живем в такое время, когда настолько трудно отличить друга от. недруга, что часто против своего желания ошибаешься и принимаешь одного за другого.
      - Вам не в чем извиняться передо мною, генерал, - возразил Фелисио. Идя сюда, я знал, что меня ожидает.
      Полковник Мелендес сердечно пожал руку своего друга. Для таких людей, как эти двое, длинного объяснения не требовалось, они поняли друг друга с первого слова.
      Беседа их тянулась очень долго и закончилась поздней ночью, или даже, вернее, под утро. Часы пробили четыре, когда генерал отпер двери комнаты, в которой они все трое замкнулись, и проводил своих гостей до самого выхода.
      Что произошло во время этого продолжительного разговора, никто не знал. Ничто не выдало планов, составленных генералом, полковником и его другом.
      Офицеры и солдаты сгорали от любопытства, которое еще более усилилось приказанием генерала немедленно сняться с лагеря.
      Полковник проводил дона Фелисио до передовых постов, и там они расстались, дружески пожав друг другу руки и обменявшись только двумя словами. Эти слова были: "до свидания".
      После этого полковник карьером возвратился в лагерь, тогда как дон Фелисио таким же быстрым аллюром направился к соседнему лесу и вскоре скрылся в нем.
      Возвратившись в свою часть, полковник приказал тотчас же трубить сбор и, не ожидая ничьих приказаний, став во главе пятисот кавалеристов, покинул селение. Все это происходило приблизительно около пяти часов утра. Солнце уже вставало на безоблачном небе, отливавшем пурпуром и золотом и предвещавшем великолепный день.
      Генерал, заняв наблюдательный пункт на верхнем этаже своего дома, стал внимательно следить в подзорную трубу за быстрым движением отряда, которым командовал полковник. Менее чем через четверть часа отряд не только спустился с холма, но уже перешел вброд довольно широкий приток Рио-Тринидада. Генерал с тревогой следил за этой опасной переправой. Он видел, как солдаты сомкнулись в колонну, как потом по сигналу командира колонна вытянулась, отчего стала похожа на огромную змею, развернувшую свои кольца, затем спустилась в воду и, несмотря на довольно сильное течение, за несколько минут перебралась на противоположный берег. Там после неизбежного минутного замешательства отряд стройными рядами двинулся дальше и вскоре исчез в соседнем лесу.
      Когда последний всадник скрылся из поля зрения, генерал отложил в сторону свою подзорную трубу и сошел вниз с серьезным и задумчивым видом.
      Мы уже говорили, что гарнизон Гальвестона состоял из девятисот с лишним солдат; весь же наличный состав, включая солдат, занимавших многочисленные маленькие береговые посты, доходил до тысячи пятисот человек.
      Полковник Мелендес взял с собой пятьсот кавалеристов, генерал оставил в селении, которое он во что бы то ни стало хотел удержать за собой как удобный стратегический пункт, двести пятьдесят солдат под командой опытного и храброго офицера; таким образом, он мог располагать боевой силой, состоявшей приблизительно из шестисот пятидесяти человек и четырех горных орудий. Сколь ничтожным показался бы для европейца, привыкшего к сражениям, в которых участвуют десятки тысяч людей, такой небольшой отряд! Но для этой страны и такое число солдат имело огромное значение.
      Техасская армия, правда, насчитывала в своих рядах четыре тысячи солдат, но люди эти были большей частью плохо вооружены и неопытны в военном деле. Они не были способны сражаться в открытом поле против регулярного войска, а потому и неудивительно, что, несмотря на численное превосходство противника перед отрядом генерала Рубио, последний, как мы должны сознаться, сильно рассчитывал на дисциплину своих солдат и благодаря этой дисциплине надеялся разбить неприятеля, страшного только одним количеством войск, но не качеством их.
      Выступление отряда из пуэбло было произведено в образцовом порядке. Генерал приказал обозу оставаться позади отряда, чтобы ничто не затрудняло движения колонны. Каждый кавалерист, по обычаю американцев - обычаю, не укоренившемуся в Европе, - взял на круп своей лошади одного пехотинца, и таким образом скорость движения войск была удвоена. Разосланные по всем дорогам разведчики донесли, что отряд повстанцев двумя колоннами направился к устью Рио-Тринидада с целью занять там позицию и прикрыть наступление к Гальвестону. Взятию Гальвестона было крайне необходимо помешать, потому что если бы инсургентам удалось занять город, то в совокупности с тем, что они уже сделали, захватив "Либертад", они становились бы обладателями значительной части побережья, и тогда уже малочисленная мексиканская армия могла бы оказаться не в силах снова отбросить их. С другой стороны, генерала предупредили, что президент республики генерал Санта-Анна покинул Мексику и шел форсированным маршем во главе тысячи двухсот солдат, чтобы подавить восстание.
      О генерале Санта-Анне судили по-разному: одни считали его тонким политиком и человеком боевым (да и он сам был такого же мнения о себе, судя по тому, что называл себя "Наполеоном Нового Света"), враги же приписывали ему строптивый характер и неимоверное честолюбие, обвиняли в том, что он зачастую старался держаться подальше от опасности, и считали его любителем действовать из-за угла и человеком без всяких нравственных принципов.
      Что касается нас, то, не вдаваясь в подробное разбирательство личности этого человека, стоявшего у кормила правления, скажем только в двух словах, что мы убеждены в том, что он был бичом Мексики, ускорившим ее разорение, и одним из тех великих зол, которые терзали в продолжение тридцати лет эту несчастную страну.
      Генерал Рубио сознавал необходимость нанести противнику решительный удар до момента подхода подкрепления под командой президента республики, ведь в случае поражения тот, несмотря на полное отсутствие собственной инициативы, неминуемо приписал бы это поражение генералу Рубио. В случае же, если бы мексиканцы остались на поле сражения победителями, честь победы была бы приписана самому президенту.
      Инсургенты до этого времени не осмеливались помериться силами с неприятелем в открытую, но события, случившиеся в последнее время, совершенно изменили положение вещей. Командиры повстанческих отрядов, опьяненные неизменной удачей, завладев без единого выстрела одним из главных портов Техаса, почувствовали, наконец, необходимость выступить против неприятеля в открытом бою, покончив войну из засад. Кроме того, они надеялись одержать над противником блистательную победу. Они понимали, что своей удачей обязаны исключительно собственной смелости и беспримерной дерзости. Не без основания опасались они того момента, когда им придется поставить лицом к лицу с испытанной мексиканской армией свою шайку неопытных ополченцев. Поэтому инсургенты по мере возможности старались отдалить эту решительную минуту, когда могла пасть навсегда их самая дорогая надежда на независимость, за которую они боролись с беспримерной настойчивостью и смелостью целых десять лет. Они желали, чтобы их волонтеры до столкновения с регулярными войсками научились дисциплине и приобрели ту военную закалку, без которой самая многочисленная и храбрая армия - не что иное, как смешение разнородных, ничем не связанных элементов, то есть толпа.