— Это уж ваше дело, — отвечал, насмешливо улыбаясь, Болтун.
Кеннеди с минуту пристально глядел на него.
— Гм! — сказал он. — Берегись, Болтун! Плохо придется тому, кто вздумал бы вести двойную игру, вступив в сношения с такими людьми, как мы.
— Я не веду двойной игры. Мы довольно давно уже знаем Друг друга, Кеннеди. Не так ли?
— Ну?
— Ну, так я не желаю, чтобы со мной и на этот раз случилось то же, что уже было раньше. Вот и все.
— Отказываешься ты, что ли, или хочешь предать нас?
— Ни то ни другое, но…
— Но? — повторил Кеннеди.
— Но я выдам их вам только в том случае, если буду вполне уверен, что и вы, со своей стороны, исполните мои требования. В противном случае, я не согласен.
— Это, по крайней мере, откровенно.
— Во всяком деле нужна честность и осторожность, — ответил, покачав головой, Болтун.
— Верно. Повтори-ка еще раз твои условия. Я посмотрю, можем ли мы согласиться на них.
— К чему? Ведь не ты у них главный, не так ли?
— Конечно, но все-таки…
— Нет, это бесполезно и не приведет ни к чему. Вот если бы Уактено-Убийца был здесь, тогда другое дело. Я уверен, что мы живо сговорились бы с ним.
— В таком случае, говори. Я слушаю тебя, — сказал кто-то громким звучным голосом.
В чаще послышался шорох, и человек, следивший оттуда за двумя ничего не подозревавшими собеседниками, вышел из-за деревьев и подошел к ним.
— Вы, значит, слышали наш разговор? — сказал спокойно, как всегда, Болтун.
— А вам неприятно это? — спросил тот, насмешливо улыбнувшись.
— Нет, нисколько.
— Так продолжайте. Я слушаю вас.
— Да, это будет, действительно, гораздо лучше.
— Говорите же.
Человек, носивший индейское имя Уактено, был, однако, даже не метисом, а белым. Ему было не больше тридцати лет. Высокая, стройная фигура его отличалась каким-то особым изяществом. Несколько надменное выражение, свойственное людям, привыкшим к тяжелой, но свободной жизни в прериях, лежало на его красивом открытом лице.
Он оперся на винтовку и, устремив свои блестящие черные глаза на Болтуна, с улыбкой смотрел на него.
— Я выдам вам людей, у которых взялся быть проводником, только в том случае, если получу за это хорошее вознаграждение.
— Конечно, — подтвердил Кеннеди, — и предводитель, наверное, согласится на это.
— Да, — отвечал, кивнув головой, Уактено.
— Отлично, — сказал Болтун. — Но что же я получу?
— Скажите ваши условия, — отвечал Уактено. — Я должен знать их, чтобы решить, подходят ли они нам.
— О, мои условия очень просты.
— Ну?
Болтун нерешительно остановился. Он мысленно подводил итог своих прибылей и убытков.
— Эти мексиканцы очень богаты, — начал он наконец.
— Весьма возможно, — отвечал Уактено.
— А потому мне кажется, что…
— Говорите прямо, Болтун — мне некогда слушать ваши разглагольствования. Вы метис — в вашем характере много индейского, и вы никак не можете обойтись без уловок.
— Хорошо, — отвечал Болтун. — Я хочу получить пятьсот пиастров.
— И если я соглашусь на это, вы выдадите мне генерала, его племянницу и всех людей, которые сопровождают его.
— По первому вашему слову.
— Отлично. Теперь выслушайте меня.
— Слушаю.
— Вы меня знаете, не правда ли?
— Знаю хорошо.
— Вы согласны, что на мое слово можно положиться?
— Ваше слово — чистое золото.
— Так вот что я скажу вам. Если вы честно исполните свое обещание и выдадите мне не всех мексиканцев, — они мне совсем не нужны, — а одну только молодую девушку, которую зовут Люцией, я буду вполне доволен. И обещаю вам заплатить за это не вашу цену, пятьсот пиастров, а восемь тысяч. Понимаете?
Глаза Болтуна радостно блеснули.
— Понимаю, — ответил он.
— Ну вот и все.
— Не знаю только, как устроить это. Очень трудно будет заставить ее одну выйти из лагеря.
— Это уж ваше дело.
— Мне было бы гораздо приятнее выдать вам их всех сразу.
— Черт возьми! Зачем они мне?
— Гм! А что скажет генерал? — нерешительно проговорил Болтун.
— Пусть говорит что хочет. Меня это не касается. Ну что же? Согласны вы?
— Согласен.
— Клянетесь вы честно служить мне?
— Клянусь.
— Хорошо. Сколько дней думает пробыть генерал в той местности, где разбит его лагерь?
— Десять дней.
— Так долго? А вы еще говорили, что вам трудно будет вызвать из лагеря молодую девушку! У вас столько времени, что это не должно затруднить вас.
— Но ведь я не знаю, когда именно должен выдать ее вам?
— Верно. Слушайте же: я даю вам девять дней, чтобы устроить это. Накануне отъезда генерала девушка должна быть в наших руках.
— А! Это другое дело.
— Значит, так будет для вас удобно?
— Как нельзя удобнее.
— И между нами все решено?
— Решено окончательно.
Уактено вынул великолепную бриллиантовую булавку, которой была заколота его блуза, и протянул ее Болтуну.
— Вот вам! — сказал он. — Это мой задаток.
— О! — радостно воскликнул проводник, схватив булавку.
— Если вы исполните свое обещание, — продолжал Уактено, — она будет ваша, не считая восьми тысяч пиастров. Деньги я отдам вам, когда получу девушку.
— Вам приятно служить, — сказал Болтун. — Вы благородный и великодушный человек!
— Помните только одно, — сурово проговорил Уактено, холодно взглянув на него. — Меня зовут убийцей, и если вы вздумаете обмануть меня, вам не удастся спастись от моей мести. Куда бы вы ни скрылись, как бы уединенно и неприступно ни было ваше убежище, — я найду вас!
Болтун вздрогнул.
— Я знаю это, — отвечал он. — Не беспокойтесь: я не обману вас.
— Надеюсь. А теперь ступайте. Вам не следует оставаться здесь слишком долго, чтобы не заметили вашего отсутствия. Через девять дней я приду сюда.
— А я передам вам молодую девушку.
Болтун повернулся и так же неслышно и незаметно, как выходил из лагеря, вернулся в него.
Оставшись вдвоем, Уактено и Кеннеди легли на землю и тихо поползли.
Добравшись до ручейка, скрытого в лесной чаще, они остановились, и Кеннеди свистнул два раза.
Послышался легкий шорох; всадник, держа за повод двух оседланных лошадей, показался из-за деревьев, в нескольких шагах от них.
— Подъезжай, Фрэнк, — сказал Кеннеди. — Мы одни.
Всадник подъехал к ним.
— Ну, что нового? — спросил Кеннеди.
— Ничего особенного, — отвечал Фрэнк. — Я видел след индейцев.
— Ага! — сказал Уактено. — А много их?
— Порядочно.
— В каком направлении идет след?
— С востока на запад.
— Хорошо. А к какому племени принадлежат индейцы?
— Кажется, это команчи.
Уактено задумался.
— Может быть, они охотятся? — сказал он.
— Очень возможно, — отвечал Фрэнк.
Уактено и Кеннеди сели на лошадей.
— Отправляйтесь оба к проходу Бизона, — сказал Уактено, — и останьтесь на время в пещере, которая находится около него. Внимательно следите за мексиканцами; но берегитесь, чтобы вас не заметили.
— Будьте спокойны, господин.
— О, я знаю, что вы ловкие, преданные мне люди, и вполне полагаюсь на вас. Следите и за Болтуном: я не доверяю этому метису.
— Будет исполнено.
— А теперь — до свидания. Вы скоро получите от меня известие.
Несмотря на темноту, всадники поскакали галопом; Кеннеди и Фрэнк поехали в одну сторону, Уактено — в другую.
ГЛАВА XII. Психология
Генерал так тщательно скрывал причины, побудившие его предпринять поездку в западные прерии, что никто из сопровождавших его лиц не имел о них ни малейшего понятия.
Несколько раз уже, и, по-видимому, безо всякого повода, он отдавал приказания разбить лагерь в какой-нибудь пустынной местности и оставаться там, неизвестно с какой целью, дней десять, а иногда и больше.
В продолжение этих остановок генерал в сопровождении проводника уезжал куда-то каждое утро и возвращался только поздно вечером.
Что делал он в это время? Зачем предпринимал он эти таинственные экскурсии, после которых становился грустнее и мрачнее обыкновенного?
Никто не знал этого.
Во время отсутствия дяди Люции приходилось вести однообразную, монотонную жизнь. Целые дни печально сидела она около своей палатки и иногда, в сопровождении капитана Агвилара или толстого доктора, ездила верхом около лагеря, что не доставляло ей никакого удовольствия.
Тот же образ жизни пришлось вести молодой девушке и на этот раз.
Генерал бывал в лагере только по вечерам, и даже доктор, страстно желавший найти свое фантастическое растение, покинул Люцию и пропадал целые дни. Таким образом, у нее оставался только один собеседник — капитан Агвилар.
Но, несмотря на то, что капитан был молод и неглуп, его общество имело мало привлекательного для Люции.
Храбрый, мужественный, глубоко преданный генералу, которому был обязан всем, Агвилар с величайшим уважением и преданностью относился и к его племяннице. Он заботился о ее удобствах, старался предупредить все ее желания, но не умел развлечь ее и заинтересовать каким-нибудь разговором.
Однако на этот раз Люция не скучала. Со времени страшной ночи пожара, с тех пор как Чистое Сердце, точно какой-нибудь сказочный герой, о подвигах которых она читала, явился так неожиданно и спас весь лагерь, новое чувство — чувство, неясное для нее самой — зародилось в сердце молодой девушки. Оно мало-помалу увеличивалось и через несколько дней овладело всем ее существом.
Она постоянно думала об охотнике, об этом энергичном, мужественном человеке, способном бороться со всякой, самой грозной опасностью и победить ее. Она припоминала все подробности ужасной ночи, когда ему пришлось играть такую выдающуюся роль, и ей казалось, что он — герой, что образ его окружен ореолом.
Целыми часами сидела она, погруженная в воспоминания, думая о смелости и решительности Чистого Сердца, благодаря которому и она, и дядя, и все сопровождавшие их спаслись так счастливо от смерти в то время, как у них не оставалось уже никакой надежды.
Внезапный уход охотника, не пожелавшего выслушать самой простой благодарности и как бы совсем не думавшего о тех, кого спас, неприятно подействовал на молодую девушку. Это притворное или действительное равнодушие сильно оскорбило ее. Почему он так холодно обошелся с ними? Нет ли какого-нибудь средства заставить его раскаяться в таком безучастном отношении к ним, если им придется встретиться еще раз. Вот вопросы, которые занимали ее.
Говорят, что от ненависти, а также, очень часто, от любопытства — один шаг до любви. Это парадокс, но он верен.
Незаметно для самой себя Люция сделала этот шаг — и сделала его очень быстро.
Молодая девушка, как мы уже говорили, воспитывалась в монастыре, у стен которого замирали все звуки внешнего мира. Спокойно, бесцветно прошло ее детство, среди людей, на первом плане у которых стояла религия или, вернее, обрядность и суеверие, заменяющие в Мексике религию. Когда дядя задумал отправиться в прерии и взял ее из монастыря, молодая девушка совсем не знала жизни, и как слепорожденный не может представить себе ослепительных лучей солнца, так и она не могла составить себе никакого понятия о мире, в котором так внезапно очутилась.
Это полное неведение жизни, очень удобное для планов генерала, было далеко не так удобно для самой Люции и должно было затруднять ее на каждом шагу.
Однако, благодаря заботливости горячо любящего ее дяди, в те несколько недель, которые прошли со времени их отъезда из Мексики, молодая девушка не испытала еще никаких тревог и волнений.
Здесь мы сделаем небольшое отступление и расскажем об одном, по-видимому, незначительном событии, которое, однако, произвело на Люцию настолько сильное впечатление, что мы не можем умолчать о нем.
Задумав отправиться в прерию, генерал должен был подготовить все нужное для экспедиции и найти подходящих спутников. Это отнимало у него очень много времени, и ему приходилось постоянно отлучаться из дому.
Не желая, чтобы Люция скучала, оставаясь одна со старой дуэньей Изой, он часто отправлял ее по вечерам к одной своей родственнице, у которой собиралось большое, избранное общество. Молодая девушка проводила там время довольно приятно.
Как-то раз гостей собралось больше обыкновенного, вечер затянулся, и было уже поздно, когда все разошлись.
На старинных монастырских часах пробило одиннадцать в то время, как Люция и Иза, впереди которых шел слуга с фонарем, подходили к улице де-лос-Платерос, где стоял роскошный дом генерала. Но не успели еще они дойти до нее, как перед ними внезапно появились шестеро вооруженных людей. Один из них подошел к слуге и вышиб у него из рук фонарь.
Трудно представить себе, до какой степени испугалась Люция.
Она не в состоянии была произнести ни слова и, упав на колени, с мольбою сложила руки.
Иза, со своей стороны, начала пронзительно кричать.
Мексиканские бандиты, вообще очень ловкие и проворные люди, в ту же минуту завязали этой почтенной даме рот и, вполне уверенные, что полиция, с которой они были в самых приятельских отношениях, не вмешается в дело, стали преспокойно грабить женщин, которых им удалось захватить.
На это потребовалось всего несколько минут. Люция и Иза не только не сопротивлялись, но даже сами спешили снять с себя все драгоценные вещи и отдать их бандитам, которые с большим удовольствием клали их в карманы.
Вдруг шпага блеснула над их головами, и двое грабителей с проклятиями и бранью упали на землю.
Остальные, озлобленные таким непрошеным вмешательством, решились отомстить за товарищей и бросились на человека, напавшего на них.
Но тот не растерялся и, сделав шаг назад, приготовился встретить их.
В эту минуту лунный свет упал на его лицо. Бандиты испуганно попятились и вложили в ножны свои кинжалы.
— Ага! — сказал незнакомец, презрительно усмехнувшись и подходя к ним. — Вы узнали меня? Очень жаль, потому что я хотел как следует проучить вас. Так-то исполняете вы мои приказания?
Смущенные бандиты не отвечали ни слова.
— Вынимайте из карманов вещи этих дам, негодяи! — продолжал незнакомец. — Сию же минуту отдайте им все, что взяли у них!
Грабители послушно отдали назад свою богатую добычу и сняли повязку со рта Изы.
Люция с изумлением глядела на незнакомца. Что это за человек? Почему ни перед чем не отступающие бандиты беспрекословно повинуются ему?
— Все ли отдали они вам, сеньорита? — спросил он у молодой девушки. — Не осталось ли еще чего-нибудь?
— Нет, сеньор, — отвечала она, все еще не оправившись от страха и едва понимая, что говорит.
— Ну, теперь можете убираться, негодяи! — крикнул он бандитам. — Я сам провожу этих дам.
Оставшись один с двумя женщинами, незнакомец обратился к Люции.
— Позвольте мне проводить вас до дому, сеньорита, — сказал он с самой утонченной любезностью. — Обопритесь на мою руку. Вы, наверное, чувствуете слабость после того испуга, который вам пришлось испытать.
Машинально, не отвечая, Люция взяла его под руку.
Они пошли.
Подойдя к дому генерала, незнакомец постучал в дверь и снял шляпу.
— Я очень счастлив, сеньорита, — сказал он, — что мог оказать вам сегодня небольшую услугу. Давно уже слежу я за вами, как тень. Милосердный Бог, давший мне возможность сказать вам несколько слов, наверное, поможет мне увидеть вас еще раз. Да, я уверен в этом, несмотря на то, что вы скоро уезжаете в далекое путешествие. Позвольте же мне сказать вам не «прощайте», а «до свидания!» Он низко поклонился и быстро ушел.
Прошло две недели после этого происшествия, о котором Люция не сочла нужным рассказать генералу. Незнакомец не являлся. Но на пятнадцатый день, накануне отъезда из Мексики, молодая девушка, войдя в свою комнату, увидела на аналое сложенную вчетверо записку. Она состояла всего из нескольких слов:
Вы уезжаете, донна Люция. Не забывайте, что я сказал вам: «до свидания».
Оказавший вам услугу на улице де-лос-Платерос.
Вся эта таинственность произвела на Люцию довольно сильное впечатление.
Когда она увидала Чистое Сердце, ей на минуту пришло в голову, что он и незнакомец — одно и то же лицо. Но нет, не может быть. В таком случае, Чистое Сердце не ушел бы тотчас же после того, как спас ее.
И, по мере того как приключение, случившееся с ней перед отъездом из Мексики, изглаживалось из ее памяти, она все больше и больше думала о Чистом Сердце.
Ей так хотелось увидеть его еще раз!
Зачем?
Она сама не понимала этого. Ей просто хотелось взглянуть на его лицо, услышать его голос, почувствовать на себе его гордый и вместе с тем кроткий взгляд.
Но как увидеть его?
Это было невозможно, и молодая девушка грустно опускала голову.
А между тем какое-то предчувствие, что-то в глубине ее сердца говорило ей, что желание ее исполнится.
Она надеялась.
На что?
На какую-нибудь случайность, на новую грозную опасность, благодаря которой ей, может быть, снова удастся встретиться с ним.
Истинная любовь может сомневаться — она никогда не отчаивается.
Через четыре дня после того, как путешественники разбили лагерь на холме, Люция, уходя вечером в свою палатку, улыбнулась, взглянув на погруженного в какие-то грустные мысли генерала. Она наконец придумала средство, которое могло помочь ей отыскать Чистое Сердце.
ГЛАВА XIII. Охота за пчелами
С восходом солнца генерал вышел из тростниковой хижины, служившей ему спальней. Оседланная лошадь уже ждала его. Он вложил ногу в стремя и собирался вскочить в седло, когда Люция показалась из своей палатки.
— Ого! Ты уже встала, — сказал, улыбаясь, генерал. — Тем лучше, моя милочка: по крайней мере, мне можно будет поцеловать тебя перед отъездом. Дай Бог, чтобы это принесло мне счастье! — прибавил он, вздохнув.
— Нет, нет, вы не уедете так, дядя! — отвечала она в то время, как он целовал ее в лоб.
— Почему же это, сеньорита? — весело спросил он.
— Потому, что я приготовила вам завтрак, и вы должны перекусить перед отъездом. Ведь вы не захотите отказать мне, дядя?
— Конечно, нет, мое дитя. Только не задерживай меня: я спешу.
— Это отнимет у вас всего несколько минут, — сказала она, входя в палатку.
— Ну, несколько минут — не беда, — отвечал генерал, следуя за ней.
Завтрак тотчас же подали, и Люция села за стол вместе с дядей.
Несмотря на то, что молодая девушка внимательно прислуживала ему, генерал заметил, что она взволнована и как-то смущенно поглядывает на него.
— Что с тобой, Люция? — спросил он, пристально посмотрев на нее. — Ты точно хочешь обратиться ко мне с какой-то просьбой и не решаешься. Ведь ты же знаешь, что я никогда ни в чем не отказываю тебе.
— Знаю, дядя. Но на этот раз я боюсь, что вы не согласитесь исполнить мою просьбу.
— Ага! — весело сказал генерал. — Значит, это что-нибудь важное?
— Совсем нет. Но я все-таки боюсь, что вы откажете мне.
— Во всяком случае, скажи мне, в чем дело, моя милочка. Говори смело. Я сделаю все, что могу.
— Вот видите, дядя, — начала, краснея, Люция. — Я должна сознаться вам, что жизнь в лагере не особенно приятна.
— Я знаю это, мое дитя. Но что же я могу сделать?
— От вас зависит все.
— Каким же это образом?
— Если бы вы были со мной, я бы никогда не скучала, — отвечала Люция.
— Это очень любезно с твоей стороны, — сказал генерал. — Но ведь ты знаешь, что мне приходится уезжать на целые дни, и потому я не могу оставаться с тобой.
— Да, в этом-то и заключается затруднение.
— Конечно, так.
— Но если бы вы захотели, вы могли бы уничтожить его.
— Ты полагаешь?
— Вполне уверена в этом.
— Не понимаю, каким это образом. Оставаться с тобою в лагере я не могу.
— Но есть другое средство уладить все.
— Неужели?
— Да, и очень простое, дядя.
— Скажите, пожалуйста! Что же это такое, мое дитя?
— А вы не будете бранить меня, дядя?
— Что за вздор! Когда же я бранил тебя?
— Это правда, вы так добры!
— Ну, говори же, в чем дело.
— Вот видите, дядя, вы бы могли…
— Я бы мог?
— Брать меня с собой, когда уезжаете из лагеря.
— Ого! — сказал генерал, нахмурив брови. — Это довольно странное желание.
— Что же в нем странного? По-моему, совсем естественное.
Генерал задумался. Люция тревожно смотрела на него, как бы желая отгадать его мысли.
— Да, так будет, пожалуй, лучше, — прошептал он наконец, подняв голову. — Так тебе очень хочется ездить со мной? — прибавил он, пристально взглянув на молодую девушку.
— Очень хочется, дядя.
— В таком случае, собирайся. Я каждый раз буду брать тебя с собой.
Люция вскочила, горячо поцеловала дядю и велела оседлать свою лошадь.
Через четверть часа генерал, его племянница, Болтун, служивший проводником, и два солдата, замыкавшие шествие, уже были в лесу.
— В какую сторону угодно вам отправиться сегодня, генерал? — спросил Болтун.
— Проводите нас к хижинам трапперов, о которых вы говорили вчера.
Болтун поклонился, и маленькое общество тихо двинулось по едва заметной тропинке. Дорога была очень плоха; лианы обвивали деревья, и лошади с трудом пробирались между ними, ежеминутно спотыкаясь о выступавшие наружу древесные корни.
Люция была вполне счастлива. Может быть, во время одной из таких поездок ей удастся встретиться с Чистым Сердцем.
Вдруг Болтун, шедший на несколько шагов впереди, громко вскрикнул.
— Должно быть, случилось что-нибудь необыкновенное, если даже вы решились закричать, — сказал генерал. — Что там такое?
— Пчелы, ваша милость.
— Как, пчелы? Да разве они здесь есть?
— Они прилетели сюда совсем недавно.
— Почему же недавно?
— Ведь вы знаете, что пчел занесли в Америку белые? — сказал Болтун.
— Это так, — отвечал генерал. — Но почему же они появились здесь?
— По очень простой причине. Пчелы всегда появляются как передовой отряд белых, по мере того, как те заходят дальше вглубь Америки. Они летят впереди них, как бы прокладывая им дорогу и указывая на новые места для поселений.
Появление пчел в необитаемой местности всегда предвещает прибытие пионеров или скваттеров.
— Как странно! — пробормотал генерал. — Неужели же это правда?
— Истинная правда, ваша милость. Индейцы уверены в этом, а уж они не ошибутся. Увидев пчел, они тотчас же уходят с того места, где они появились.
— Да, это очень странно, — повторил генерал.
— А должно быть, здешний мед очень вкусен? — спросила Люция.
— Здесь великолепный мед, сеньорита. Если вам угодно, мы добудем его.
— Пожалуйста, — сказал генерал.
Болтун внимательно осмотрелся по сторонам. Несколько пчел, уже собравших добычу, поднялись вверх и быстро полетели, спеша, должно быть, в свой улей.
Проводник сделал знак генералу и, подняв глаза кверху, побежал за ними, пробираясь между густым кустарником, сплетенными корнями и сваленными бурей деревьями. Все последовали за ним.
Таким образом, не теряя из виду пчел, путешественники гнались за ними около часа и наконец увидели, что те подлетели к дуплу старого дерева и, пожужжав и покружившись около него, исчезли в отверстии, на высоте футов восьмидесяти от земли.
Тогда Болтун взял топор и, сказав, чтобы все отошли подальше от дерева, начал рубить его.
Пчел нисколько не испугали удары топора: они продолжали заниматься своим делом и совершенно спокойно влетали в улей и вылетали из него. Они нимало не смутились даже и в то время, как ствол затрещал.
Наконец дерево со страшным грохотом упало на землю и раскололось надвое во всю длину. Внутри было множество сотов меда.
Проводник поспешно схватил пук приготовленного заранее сена и зажег его, чтобы защититься от пчел.
Но они не думали о мести и не жалили никого. Совершенно потерявшись, кружились они около того места, где стояло дерево, не понимая, что такое случилось.
Болтун и солдаты стали вынимать соты и складывать их в мехи.
Одни из них уже потемнели от времени; в других мед был светел и прозрачен, как вода.
Между тем пчелы, не присутствовавшие при катастрофе, продолжали подлетать к тому месту, где был их улей. Не видя его, они растерянно кружились, а потом, должно быть, поняв, в чем дело, уселись на ветки соседнего дерева и грустно смотрели на развалины своего разрушенного царства.
Люции стало от души жаль их.
— Мне очень досадно, что я просила достать мед, — сказала она. — Моя прихоть причинила столько горя этим бедным пчелам!
— Оставим им несколько сотов, чтобы утешить их, — заметил, пожав плечами, Болтун. — Мед все равно сейчас растащат медведи.
— Медведи? — с изумлением повторила Люция.
— Да, сеньорита. Никто лучше их не сумеет разыскать улей и вытащить из него мед.
— Значит, они любят его? — с любопытством спросила молодая девушка.
— Очень любят, сеньорита, — отвечал Болтун, угрюмое лицо которого несколько прояснилось. — Целыми неделями грызут они дерево и, сделав достаточное отверстие, просовывают в него лапы и вытаскивают, не разбирая, и мед, и пчел.
— А теперь поедем к трапперам, — сказал генерал. — Мы и так опоздали.
— О, мы скоро будем там, ваша милость, — отвечал проводник. — Канада в нескольких шагах от нас, а трапперы живут по берегам ее притоков.
Маленькое общество снова тронулось в путь.
Охота на пчел оставила в душе Люции тяжелое впечатление, и она не в силах была преодолеть его. Бедные насекомые, такие деятельные и трудолюбивые, были лишены из-за ее каприза всего своего запаса, который собирали так долго. Это огорчало ее, и она задумалась и примолкла.
Дядя заметил это.
— Что с тобой, Люция? — спросил он. — Ты была очень весела во время отъезда, отчего же ты теперь такая грустная?
— Не обращайте на меня внимания, дядя, — отвечала она. — Я, как и все молодые девушки, немножко безрассудна и причудлива. Эта охота за пчелами, от которой я ждала столько удовольствия, глубоко опечалила меня.
— Счастливое дитя! Ты можешь еще огорчаться такими пустяками! — прошептал генерал. — Дай Бог, чтобы ты подольше оставалась такою же, чтобы настоящее горе еще долго не омрачало твоей жизни!
— Живя с вами, я всегда буду счастлива, дядя!
— Бог знает, долго ли удастся мне охранять тебя, мое дитя.
— Нет, нет, не говорите этого! Я надеюсь, что мы еще много лет проживем вместе.
Генерал вздохнул.
Наступило молчание.
— Не кажется ли вам, дядя, — снова начала молодая девушка, — что прекрасная, величественная природа прерий как будто облагораживает мысли, возвышает душу и делает человека лучше? Что живущие на этих безграничных равнинах должны быть счастливы?
— Откуда у тебя такие мысли, Люция? — спросил генерал, с удивлением взглянув на нее.
— Не знаю, — застенчиво отвечала она. — До сих пор я вела тихую, спокойную жизнь, ничего не зная, прожила еще так мало; но иногда бывают минуты, когда мне кажется, что я была бы очень счастлива, если бы могла остаться навсегда в этих чудных прериях.
Изумленный и в то же время очень довольный словами племянницы, генерал хотел ей сказать что-то, как вдруг проводник подошел к нему и, сделав знак, чтобы все замолчали, прошептал едва слышно: «Человек!»
ГЛАВА XIV. Черный Лось
Все остановились.
В пустынных, незаселенных местностях на человека смотрят как на врага.
Люди, путешествующие по прериям, боятся своих ближних еще больше, чем диких зверей. Человек является не только конкурентом, но даже очень часто, пользуясь правом сильного, отнимает у поселенца плоды его долгой, тяжелой работы.
А потому белые, индейцы и метисы, встречаясь в прериях, всегда относятся очень недоверчиво друг к другу. Они обмениваются приветствиями и в то же время не спускают глаз один с другого, чутко прислушиваются и держат наготове свои ружья.
Услыхав предостережения Болтуна, генерал и солдаты тотчас же приготовились к битве и, зарядив ружья, скрылись в кустах.
Шагах в пятидесяти от путешественников стоял, опершись на ружье, какой-то человек и внимательно вглядывался в них.
Он был высокого роста, с энергичным лицом и твердым, открытым взглядом.
В длинных, заплетенных в косу волосах его виднелись кусочки кожи и разноцветные ленты.
Кожаная охотничья блуза спускалась ему до колен; на ногах были гетры, украшенные шнурками, бахромой и множеством погремушек, и великолепные, вышитые бусами мокасины.
Ярко-красное, наброшенное на плечи одеяло придерживалось на талии красным поясом, за который были заткнуты пара пистолетов, нож и индейская трубка.
Ружье незнакомца было разукрашено киноварью и маленькими медными гвоздиками.
Недалеко от него щипала траву и ела желуди лошадь.
Упряжь ее была так же странно разукрашена, как и одежда ее хозяина: на поводьях блестели бусы и развевались банты, из гривы и хвоста торчали орлиные перья.
Генерал с изумлением глядел на незнакомца.
— К какому индейскому племени принадлежит этот человек? — спросил он у Болтуна.
— Ни к какому, — отвечал тот.
— Как, ни к какому?
— Так. Это белый траппер.
— Но почему же он так странно одет?
Проводник пожал плечами.
— Вы забываете, что мы в прериях, — сказал он.
— Да, это правда, — пробормотал генерал. Между тем незнакомец, желая, должно быть, поскорее выяснить дело, решился заговорить.
— Кто вы такие? — крикнул он по-английски. — Что вам здесь нужно?
— Карамба! — отвечал генерал, опуская ружье и сделав знак спутникам последовать его примеру. — Мы — путешественники. Дальняя дорога утомила нас, нам жарко от горячих лучей солнца. Не позволите ли вы нам отдохнуть несколько минут в вашем ранчо?
Генерал говорил по-испански; незнакомец ответил ему на том же языке.
— Милости просим, — сказал он. — Если Черного Лося не трогать, он не причинит вреда никому. Я с удовольствием разделю с вами то немногое, что у меня есть.