– В лагере предатель, – сказал Алек Гуилем, глядя не на меня, а на бутылку, стоящую между нами на столе. Он изучал плавные линии темно-зеленого стеклянного сосуда, как художник, любующийся необыкновенно красивой моделью. После долгой паузы, удовлетворив свое чувство прекрасного, он ласково взял бутылку в руки, собираясь насладиться другими ощущениями. Сначала сработало осязание, потом его пальцы сомкнулись на покрытом пылью горлышке, и наконец – обоняние, когда он вынул пробку и мог вдыхать винный аромат. Вкусовые ощущения придут позже. Я мало понимал в таком ритуале, но то явное удовольствие, которое получал от него Алек, научило и меня относиться к нему с уважением.

Наши взгляды встретились.

– Думаю, он попытается убить тебя, – все тем же ленивым тоном добавил он.

– В каждом лагере всегда найдутся предатели. И они кого-нибудь убивают.

– На сей раз ты не должен относиться к этому так легкомысленно, Страд. Не должен.

Провоевав бок о бок со мною около пятнадцати лет, он имел полное право с глазу на глаз называть меня по имени. Тем не менее сейчас это вызвало у меня раздражение, возможно, потому, что говорил он слегка пренебрежительным, покровительственным тоном. Мне следовало бы спросить, почему на сей раз я должен волноваться больше, чем раньше, но я промолчал. Рано или поздно он скажет мне сам. Казалось, Алек всегда был в курсе всех событий, и несмотря на отстраненно-насмешливую манеру вести себя, он просто физически не мог держать при себе что-либо действительно интересное.

Он бережно взял бутылку в руки и налил себе немного вина. Тяжелые винные пары вырвались наружу и раздразнили мое собственное обоняние. Вино было крепким и чересчур приторным, и если я его чем-нибудь не заедал, то моя голова начинала болеть прежде, чем я успевал допить второй кубок. Закрыв глаза, Алек отхлебнул маленький глоточек и задержал капли на языке, чтобы почувствовать всю тонкость и разнообразие винного букета. Когда он наконец сглотнул, он открыл глаза и разочарованно улыбнулся.

– Любой бы на твоем месте с мечом в руке требовал бы от меня объяснений, а ты сидишь, как кот перед мышиной норой, и ждешь неизбежного.

Я не удостоил его ответом. Желание поделиться новостями в конце концов победило. Он отставил стакан в сторону и наклонился вперед, хотя вокруг не было никого, кто мог бы нас услышать.

– Предатель – один из наемных убийц Баал'Верзи, Страд, – прошептал он.

Время игр кончилось, как только он произнес это имя. Я выпрямился на стуле, стараясь подавить охвативший меня гнев. – Кто? Кто посмел?

Он покачал головой:

– Если бы я знал, он был бы уже мертв.

– Как ты узнал?

– От одного из наших раненых. Этой информацией он хотел купить себе право на особое лечение. К несчастью, он слишком долго ждал и умер.

– Леди Илона все равно может найти способ поговорить с ним.

– Я уже позаботился, чтобы она это сделала. Она выведала не больше, чем я тебе сообщил.

– Оживите его.

– Пробовали. Как только ей стало известно о подстерегающей тебя опасности, она приготовила все необходимое и колдовала над ним. – Он поднял одну руку ладонью вверх. – Не получилось.

– Почему?

– Я тоже спросил почему. Она сказала, что он был слишком слаб, чтобы выдержать колдовство.

У меня были свои версии происшедшего, но все они никуда не годились. Вдвоем Алек и Илона постарались бы узнать как можно больше.

– Кто еще знает?

– Никто. Воинов расспрашивают. Пока что ничего путного никто не сказал.

– Если только ты сам не убийца.

– Браво, – спокойно заявил он. – Этого и следовало ожидать. Но все же я решил рискнуть и предупредить тебя.

Мудро, если учесть, что Илона тоже бы мне сказала.

– Если ты сочтешь нужным убрать меня с дороги, будь все время начеку, так как я обещаю, что один из Баал'Верзи будет где-то поблизости, ожидая своего часа.

Что верно, то верно, ибо хитрость была главным оружием этого клана убийц. Когда-то они действовали в открытую, ничего не боясь, но потом ужесточение законов и многочисленные казни вынудили их уйти в тень. Твой лучший друг, твой преданейший слуга, Господи, да даже твоя мать, давшая тебе жизнь, могли оказаться одним из Баал'Верзи. Они тщательно скрывались, и если нанимали кого-то, чтобы прикончить тебя, то… ну, тогда ты был обречен.

Если ты сам его не приканчивал. Баал'Верзи имели свой кодекс чести и строго придерживались правила: если одного из них ловили, то смертный приговор отменялся и тебя оставляли в покое. Жертва получала право жить, а незадачливый убийца исключался из их рядов. – Почему? – повторил я. – Войне конец. Кому какая польза от моей смерти?

– Тот человек точно сказал «Берегись Баал'Верзи, великого предателя, который возьмет все себе». Выгоду из твоей смерти надеется извлечь не враг, а скорее один из твоих друзей… тех друзей, которые у тебя имеются.

Верно. Человеку моего ранга нельзя заводить друзей. Искусство дружить, однако, никогда не было чем-то, что мне хотелось в себе воспитывать и совершенствовать. Из всех людей, с которыми я работал или которыми командовал, Алек Гуилем был наиболее близок к тому, чтобы называться моим другом. Благодаря умению хорошо драться и цепкому уму, он завоевал право быть среди высших военачальников, став моим первым помощником, и тут ему пригодилась вся его ловкость и изворотливость, ведь к нашему войску он присоединился как наемник, к тому же он был чужестранцем. Он говорил, что родина осталась для него далеко позади и имя не имеет значения, а поэтому так и не потрудился назвать его. Положа руку на сердце, я не могу сказать, что наши отношения отличались особой теплотой, но мы прекрасно сработались и испытывали уважение друг к другу. – Пока он или она не будут обнаружены, тебе нельзя никому доверять. Думаю, здравый смысл подскажет тебе, что даже меня следует занести в список подозреваемых. Я не обижусь. – Его тонкие губы растянулись в улыбку и он откинулся на спинку стула.

– Рад слышать, – сказал я ему.

– Надеюсь, нет нужды напоминать тебе, что должны быть приняты все меры предосторожности.

– Пожалуй, – согласился я и позвал стражников, стоявших на часах у моей палатки. Оба бесшумно проскользнули внутрь, готовые выполнить приказ. Если он и сбил их с толку, они этого не показали, будучи знакомы с дисциплиной и моими причудами. В то время, как один остался со мной, другой ушел, чтобы привести еще двух часовых. Отныне и до тех пор, пока я не найду предателя, я не должен быть один, вставая утром с постели или ложась ночью спать. Было известно, что Баал'Верзи нападали только когда рядом никого не было, и пользовались тонким, очень острым кинжалом. По крайней мере, я мог не опасаться, что меня отравят, или задушат, или выстрелят в спину из лука или арбалета. «Слабое утешение», – подумал я мрачно.

С непроницаемым лицом часовой наблюдал, как нам принесли ужин и мы приступили к еде. Он был гарантией безопасности для всех нас. Если кто-либо из тех двоих был наемным убийцей, то он не посмел бы ничего предпринять в его присутствии. Он был нейтрализующей силой, но я не собирался вечно держать его рядом.

Я не был настроен считать Алека убийцей. Но я и не склонен был рисковать, точка. На поле битвы все было по-другому: ты отчетливо видел врага и кровь бурлила от ненависти к нему. Но когда кончалась война и начинались политические игры, осторожность становилась лучшим залогом безопасности. Полдюжины имен крутились в моем мозгу, пока мы ели и обсуждали завтрашние действия, как будто ничего не произошло. Я признавал, что если Баал'Верзи руководили корыстные мотивы, то их наемник должен был быть из круга приближенных ко мне офицеров, так как любой рангом ниже мало на что мог рассчитывать. Семья Дилисния, Вочтеры, Бучвольды, даже Гунтер Коско. Существовало множество причин, почему они могли желать моей смерти, и столько же, зачем я требовался им живым. Помимо них найдутся и другие, еще кто-нибудь. За свою долгую солдатскую жизнь я нажил себе много-много врагов – горькая награда за мою службу.

Слуги с подносами входили и выходили; подрагивали язычки пламени в подсвечниках. Алек проводил взглядом одну молодую женщину, и легкое робкое подрагивание ресниц подтвердило, что он не остался незамеченным. Несмотря на холодные серые глаза, острый нос и вытянутое лицо, женщины, похоже, находили Алека довольно привлекательным. Он смаковал женщин, как вино. За пятнадцать лет, в течение которых я его знал, он никогда не страдал от ночного одиночества, если только не был пьян или слишком измотан сражением. Эта ночь, скорее всего, не будет исключением.

Когда он встал из-за стола и последовал за своей новой пассией, еще двое стражников заняли его место. Никому из них я не сообщил, в каком положении оказался. Незачем было всему лагерю знать, что Баал'Верзи охотились за мной. Алек удовлетворил свою потребность поделиться с кем-нибудь новостями, и дальше него слухи не пойдут. Леди Илоне тоже можно было доверять. Может, она и есть наемный убийца? Вряд ли… но не исключено. Еще одна проблема, о которой стоило подумать. Держа вокруг себя стражников, я давал Баал'Верзи тем самым понять, что о нем известно. А что, если это Алек или Илона? Надо быть осторожным. Я устало потер переносицу. Размышляя над этим, я мог довести себя до исступления и в конце концов потерять бдительность. Несомненно, в этом и заключалась стратегия Баал'Верзи: прежде чем атаковать, дать жертве измучить себя подозрениями и сомнениями.

Я кисло улыбнулся. Единственный выход – напасть первым. Вряд ли он нарушит традиции и станет действовать сегодня ночью, надо поспать немного для бодрости. Я устал, а впереди у меня еще более утомительный день. Войне конец, и битва, длившаяся веками, наконец-то завершена, но это не значит, что нас нечего делать. Утром меня ждали всевозможные важные дела: необходимо было похоронить убитых и сжечь трупы врагов, разделить трофеи и раздать награды. Утро не принесло облегчения. Я с трудом приподнялся с топчана и начал свой день с сыра, свежего хлеба и приготовленного из бычьей крови напитка, оставшегося после вчерашнего ужина. Он сотворил обычное чудо утреннего пробуждения. Боль в суставах постепенно унялась. Я был в лучшей физической форме, чем многие мои ровесники, но вот мне стукнуло сорок два, и бесполезно было отрицать, что я продолжал стареть. Каждый день я все дольше отходил ото сна, особенно, если день был холодный и сырой, как сегодня. Печки в моей палатке ничего не могли поделать с предрассветным морозцем и приближающейся старостью.

Послали за моим парикмахером. Он молча скреб мои щеки и подбородок, пока часовые следили за каждым его движением. Хотя они и не получили особых указаний, они чувствовали что-то недоброе. В конце концов, ты наиболее уязвим, когда тебя бреют: голова откинута назад, горло открыто острой бритве. Но бритва есть бритва, а нож – это нож. Я не сомневался, что Баал'Верзи не нарушит традиций, и поэтому расслабился, подчинившись необходимости этой ежедневной процедуры.

Щетина, которую парикмахер стряхнул со своего полотенца на пол, была кое-где с проседью. Но, к счастью, седина не коснулась головы, и волосы по-прежнему были густыми и черными. Когда придет и им пора седеть, стану ли я их красить или просто буду избегать своего отражения в зеркале?

С некоторым отвращением я отбросил эти мысли, чтобы не поддаться приступу жалости к самому себе. Все люди стареют, я не исключение, и не стоит тратить время на бесплодные рассуждения на эту тему.

В сопровождении телохранителей я вышел из палатки, и как раз в этот момент солнце появилось над горизонтом. Его лучи захлестнули долину и осветили неприступные нагромождения гор на севере и западе и высокий утес, у подножия которого мы разбили лагерь. В тысяче футов над нами на выступе горы возвышался замок. Солнечные блики заиграли на его высоких, молочного цвета стенах, и он засиял, как маяк. На всю окрестность он был единственным выдающимся ориентиром и чем-то вроде точки отсчета для всех проходящих по стране войск. Его хозяин принял не ту сторону во время конфликта, и теперь его голова торчала на колу там, где хоронили и сжигали мертвых. Я убил его своими собственными руками, и хотя это и было делом не из легких, но все же он не отличался особым талантом вести сражение. Он умел хвастаться и задираться, но ничего не мог поделать с острым широким мечом.

И теперь его земли и полуразрушенный замок принадлежали мне по праву воевавшего и победившего в войне. Сегодня я войду в замок в первый раз и вступлю в законное владение им.

Лагерь уже проснулся, и повара со своими многочисленными помощниками приступили к приготовлению завтрака. Денщики сновали по хозяйству, выполняя различные поручения. Я видел их и не обращал внимания на эту невидимую армию, всегда остававшуюся на заднем плане и обслуживающую мое войско. Они были его естественной составной частью, как биение сердца.

«И любой из них может оказаться замаскированным Баал'Верзи», – подумал я снова, и опять очень неприятная тревога овладела мною. Я взял себя в руки. Я принял все меры предосторожности. Под рубашкой я носил прекрасную кольчугу. Я так долго носил ее, что замечал ее тяжесть только когда снимал. Ранить тело через нее можно было только очень тонким кинжалом, а Баал'Верзи по традиции носили с собой более серьезное оружие. Мало кто из видевших его остался в живых, но многие знали, что рукоятки их небольших ножей были расписаны красным, черным и золотым. Красный цвет означал кровь, черный – ужас смерти, а золото – деньги, которые они получали за свою черную работу.

Ах да, каждый был привязан к своего рода символам. Говорили еще, что ножи были заколдованы, и даже слабая рука могла нанести смертельный удар в жизненно важный орган тела. Я очень серьезно относился к такого рода сплетням, так как довольно долго изучал магию. В мою сторону неторопливо шла Верховная жрица, леди Илона Даровная. Этой высокой, отважной женщине было около пятидесяти, и они каким-то образом умудрялась в условиях войны ходить в о всегда чистых, легких, голубых платьях, как если бы она была у себя дома, в каком-нибудь уединенном храме. Ее длинные светлые волосы, тронутые кое-где сединой, были, как обычно, заплетены в толстую косу, перекинутую через плечо. Только по синим кругам под глазами я догадался, что она провела бессонную ночь со святыми братьями и сестрами, ухаживая за ранеными и умирающими. Она остановилась в десяти шагах от меня, и мы обменялись поклонами и любезностями, обязательными для двух людей нашего высокого ранга. Затем она приблизилась ко мне настолько, чтобы говорить вполголоса.

– Алек сказал тебе? – спросила она своим ровным низким голосом, который редко повышала, разве что, когда пела свои религиозные гимны.

– Да. Хочешь еще что-нибудь добавить?

– Я сожалею, что не смогла разузнать для тебя ничего полезного.

– Кто это был?

– Один из наших воинов. Назвался Владом, самое обычное имя. Совсем еще дитя, не старше двадцати лет, может, младше. Ничего особенного. Похоже, сын крестьянина, оторванный от земли, как тысячи других новобранцев.

– Ты уверена, что он тот, за кого себя выдавал?

– Да, мой господин. Когда я пыталась вернуть его обратно… ну, тогда возникает это чувство. Ты как будто проникаешь в чужую душу. И у меня сложилось впечатление, что он ничего особенного из себя не представлял.

– Тогда мне было бы любопытно узнать, как это юное ничтожество пронюхало… о заговоре? – Помня о страже, я решил не вдаваться в подробности. – Может, он лгал?

– Нет. Он сказал правду. Вероятно, он подслушал кое-что, предназначенное не для его ушей, и тут же выболтал то немногое, что узнал, надеясь на защиту. – Кто его командир?

Она запнулась, лицо ее выглядело печальным и одновременно смущенным. – Ну?

– Ты, мой господин.

Если бы на карту была поставлена не моя жизнь, я бы расхохотался. Вместо этого я махнул рукой, выразив свое безразличие. – Если бы у него хватило ума назвать хотя бы имя.

– С другой стороны, его могли обмануть, а он и не подозревал, что его надули.

– Не могу этому поверить.

– Придется.

Не изменившись в лице, она выдержала мой яростный взгляд. Я покрепче сжал зубы, чтобы не дать воли грубым словам. Она восприняла это как знак продолжать.

– Ты можешь прожить остаток своей жизни, ожидая покушения, или устремиться навстречу опасности и достойно встретить ее, предоставив мне право вернуть тебя после обратно.

– Думаешь, твое божество сотворит это чудо для такого, как я?

Она сощурила глаза и улыбнулась. У нее была приятная улыбка, но она редко снисходила до того, чтобы одарить ею собеседника.

– Вера делает чудеса, и чудеса помогают вере, – ответила она.

Члены ее ордена питали отвращение к кровопролитной войне, но, помогая другим в эти тяжелые времена, они многих обратили в свою веру.

– Пытаешься навязать мне свою религию, леди?

– Это случится, когда придет время, – сказала она. – Я просто предлагаю другой выход из тупика.

– Это может оказаться совсем не тем, чем кажется, если тут замешана ты.

– Я ожидала услышать это, – сказала она, ничуть не обидевшись. – Помимо меня, найдутся и другие, которые помогут, если понадобится их помощь. – Его Величество жрец Кир? Он слишком далеко, чтобы от него был какой-то прок.

– Есть и другие, у тебя под боком, в лагере.

– И все повинуются тебе, леди, – ответил я.

Она опять улыбнулась и качнула слегка головой, показывая, что сдается.

– Очень хорошо.

Она вздохнула и двинулась в ту сторону, откуда пришла, к палаткам с ранеными.

– Если я кого-то и ненавижу, так это Баал'Верзи. Они уничтожили веру, а как можно жить без веры?

Я собрался было поспорить с ней, но тут вспомнил парикмахера. Верно. Я верил, что он не поцарапает меня и уж тем более не перережет мне глотку. Каждый раз я так или иначе кому-то доверял. И любой из них мог оказаться Баал'Верзи. И пока я не найду его, я буду проводить время в ожидании, в ожидании удара. Какое удовольствие от такого существования, когда надо постоянно прятаться? Никакого.

У Илоны хватало забот, и когда мы подошли к палаткам, она сразу направилась вовнутрь, как будто зловоние, исходившее от умирающих и умерших, мало ее волновало. Возможно, и вправду не волновало. Она была преданной своему делу женщиной с непоколебимой верой. Если бы гордо подняла ее над собой, как знамя, она стала бы невыносимой, но у нее не было времени выставлять свою веру напоказ, и она терпеть не могла тех, кто именно так и делал.

Оставив ее с ранеными, я направился туда, где мы держали лошадей. Завидев меня, конюхи распрямили плечи и принялись за работу с большим усердием. Пусть себе стараются, лишь бы соблюдали дисциплину и без моего вдохновляющего присутствия, а судя по внешнему виду животных в стойлах, все было в порядке. Один из старших конюхов отвесил мне низкий поклон. – Все готово, как вы приказали, мой господин.

Он указал на нескольких оседланных лошадей. Рядом с ними стояли всадники, в том числе Алек Гуилем. Глаза его вспыхнули, и он смерил меня взглядом с головы до ног, несомненно, чтобы удостовериться, что на мне не было следов ножевых ранений. Он выглядел отдохнувшим и готовым к походу. Мало кто обладал его способностью так быстро восстанавливать физические и душевные силы после ночных побед. Рядом с ним босыми ногами на земле стоял Айван Бучвольд, умевший воевать, но не пить. Его поддерживал младший брат Илья, и, наконец, их шурин, Лео Дилисния, который с похмелья был не в лучшей форме. Все трое зарекомендовали себя как хорошие солдаты, и я не собирался бранить их за неумеренные возлияния. Утренняя прогулка верхом очень скоро выгонит хмель из крови.

Позади Лео стоял его старший брат, Рейнхольд Дилисния. Он был всего несколькими годами младше меня, но казался гораздо старше. Тем, кто плохо знал его, его угрюмое лицо могло показаться свирепым, однако причина его вечно мрачного расположения духа заключалась в хроническом несварении желудка. Слева от него стоял муж его сестры, Виктор Вочтер, а справа – давний друг семьи, красавец Гунтер Коско. Несмотря на то, что в группе он был старше всех лет на десять, он сохранил подтянутую спортивную фигуру, но сегодня, оттого, что накануне он чересчур много выпил и слишком мало отдохнул, он выглядел помятым и осунувшимся.

– Утро доброе, лорд Страд, – поклонившись, громко приветствовал он меня, а вслед за ним все остальные.

Может, он и есть убийца? Может, и он, нетерпеливо перебил я сам себя. Алек посмотрел на меня так, словно прочел мои мысли. Я проигнорировал его и вскочил в седло. Офицеры и свита последовали моему примеру. Мы выехали из лагеря, как на параде, и некоторые даже что-то восторженно кричали нам вдогонку. Мы свернули на юго-запад, хотя на первый взгляд похоже было, что, если мы хотели добраться до замка кратчайшим путем, нам следовало выбрать северо-западное направление. Однако проводники из местных подтвердили, что наши кое-как набросанные карты были все же верными, и дорога на северо-запад хоть и срезала многие мили, но вела к тупику, ко рву, окружающему замок, а не к мосту через пропасть. Извиваясь, дорога забиралась все выше и выше в горы. По мере того, как утро переходило в день, воздух становился холоднее, и на нашем пути стали чаще попадаться островки снега. Я уже послал вперед большой отряд на разведку, и их кони превратили дорогу в месиво из грязи и льда. Лошади шли по ней с трудом, поднимаясь вверх, на более каменистую почву. Но и камни были покрыты скользким ледяным налетом, и жеребец Гунтера чуть не сбросил его с седла, задев копытом за обледенелый кусок скалы. Гунтер удержал поводья и даже посмеялся над собой позже, хотя падение в этом месте сулило неминуемую гибель. Уже почти наступил день, когда мы достигли моста. Около дюжины часовых, стоявших на страже, доложили, что ночь прошла относительно спокойно. Долина была наполнена грохотом срывавшейся с высоты шестисот футов воды. Я перегнулся через высокие перила и впервые окинул взором землю, мою землю, Баровию.

Почти прямо подо мной вилась и уходила в густую чащу леса тропинка. Зима сорвала листву со всех деревьев, кроме сосен, и в это время года отсюда хорошо был виден лагерь кочевников около озера Цер. Сейчас их кибитки были где-то далеко на востоке, подальше от войны. Но местные жители говорили, что они, без сомнения, вернутся к весне. Вдали от их лагеря я мог видеть то место, где на пересечении нескольких дорог остановилась моя армия. Прямо в центре долины лежала деревня Баровия, разрезанная на две одинаковые половины Свалической дорогой. Деревья вокруг деревни вырубили, освободив землю под поля и пастбища. Сейчас мне трудно было судить, но, похоже, земля достаточно богата, чтобы сделать наше существование вполне сносным.

Днями раньше, когда мое войско двигалось по стране, ее жители не произвели на меня особого впечатления. Смуглые и коренастые, либо замкнутые в себе, либо подобострастные, непременно готовые услужить. Однако не их вина, что один правитель сменялся другим, и они не представляли, как себя вести. Мой предшественник был суров и жесток, но лучше уж иметь дело с дьяволом, чем с тем, которого не знаешь, – так однажды передал мне их слова Алек. Меня это не трогало, пусть думают, что хотят, лишь бы исправно собирали налоги и сдавали их в государственную казну.

Слева от меня на остроконечной вершине горы стоял замок, но с моста его не было видно из-за нагромождения камней. Я чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности, когда сбоку появился Алек Гуилем. Я не слышал его шагов из-за водопадов. – Завтрак готов, мой господин, – объявил он громким голосом, стараясь перекричать рев воды.

Я ел вместе со всеми, но молча, теша себя напрасными надеждами, что преступник как-нибудь выдаст себя. Лео Дилисния и Илья Бучвольд пришли в себя и принялись подшучивать друг над другом, вспоминая вчерашнюю пирушку. Рейнхольд слушал своего хвастливого братишку с потрясающим терпением, но Айван Бучвольд едва ли прислушивался к их разговору, и мысли его явно витали где-то далеко.

– В своих мыслях ты не с нами, Айван, – сказал я.

Он вздрогнул и сощурился, слабо улыбнувшись.

– Да, мой господин.

– Возможно, если ты поделишься ими с нами, они перестанут так тебя расстраивать.

– Вам будет неинтересно, господин Страд.

– Я сам решу, интересно мне или нет.

Рейнхольд уже приготовился вмешаться, но я не спускал глаз с его шурина.

– Я жду, Айван.

Он застенчиво улыбнулся.

– Я думаю только о своей бедной жене, Гертруде. Близится ее время, а я давно не получал от нее известий.

– Ее время?

«Может, она неизлечимо больна?» – подумал я.

Тут заговорил Рейнхольд.

– Он надеется, что ребенок, которого он сделал моей сестре в прошлый раз, будет мальчиком, мой господин, как будто ему недостаточно двух прелестных дочурок.

Семейные проблемы. Айван прав: я не питал ни малейшего интереса к таким вещам, и они все это знали. Но мне хотелось обсудить еще кое-что, и я перешел прямо к делу.

– Если родится мальчик, то ты, вероятно, получишь дополнительную часть имения твоего тестя?

– Да, мой господин. Но сейчас это не имеет значения. Моя жена…

И он начал разглагольствовать о достоинствах своей дорогой Гертруды и о своем беспокойстве за ее драгоценное здоровье. Я быстро потерял нить разговора. После всех почестей и львиной доли награбленного, полученных в последнем походе, его равнодушие к имению Дилисния казалось неподдельным. Другое дело Рейнхольд, старший в семье и глава клана в течение двух лет. В войну он добился всего, чего хотел. Дилисния были не маленькой семьей, они имели двух сынов и двух дочерей, не говоря уже о многочисленных отпрысках, которых нужно было ставить на ноги, родне со стороны мужей и жен, бедных родственниках, слугах и рабах. Среди них только Лео еще не женился и, возможно, сделал правильный выбор. Он был самым младшим, и ему принадлежала самая малая доля семейного богатства.

Рейнхольд опять завладел моими мыслями. В случае моей смерти правление естественно перейдет к нему как старшему офицеру. Щедрая награда для человека, обладай он смелостью бороться за нее. За исключением Гунтера и Алека, все остальные были соединены кровными или брачными узами. Дилисния служили фон Заровичам веками, но и прежде не обходилось без предательств и по менее серьезным причинам.

Лицо Рейнхольда перекосило от какой-то внутренней муки. Не съев и половины, он передал свою тарелку слуге и поднялся, схватившись за живот. Несварение желудка, а не угрызения совести, хотя вряд ли я мог рассчитывать, что Баал'Верзи имеют такое уязвимое место, как чувство стыда.

В лагере предатель. Слова Алека испортили мой собственный завтрак.

Я, как и Рейнхольд, отдал свою тарелку и поднялся, махнув остальным рукой, чтобы не вставали.

Рейнхольд отошел в сторону на какое-то расстояние. Я последовал за ним, оставив телохранителей сзади. Умышленно.

– Ищешь уединения, Рейнхольд?

– Я думал, прогулка облегчит боль.

– Тебе надо повидать леди Илону.

– У нее и так есть, чем заняться. И потом, что такое колики в животе старого вояки по сравнению со смертельно ранеными, которым действительно нужна ее помощь. – Он засунул руку под плащ, но достал всего лишь маленькую фляжку. Он вытащил пробку и хорошенько приложился к горлышку.

– Лекарство, – произнес он, скривившись. – Настойка из мяты и фенхеля. Остужает огонь.

Мы отошли от моста, он замедлил шаг и ткнул пальцем в воздух.

– Вон, гляди, башня там, за горой.

Я посмотрел в ту сторону. На фоне пасмурного зимнего неба сверкала белизной одна из внешних стен замка.

– Ты будешь там жить?

– Зависит от того, в каком состоянии находится замок. Старый Дориан пользовался дурной славой. Замок может оказаться развалиной, которую и трофеем-то нельзя будет назвать.

– Верно. Но он дурак, что покинул эти стены. Он должен был дождаться, когда мы подойдем вплотную и устроим осаду. Один хороший снегопад так высоко в горах, и половина из нас умерла бы от холода, а другая половина – от болезней.

– На чьей ты стороне, Рейнхольд?

– На вашей, мой господин, но я не могу не замечать очевидных тактических ошибок, независимо от того, кто их совершает. Смотрите, на этом месте он мог бы держать нас неделями. Он мог бы расставить лучников на скалах и перестрелять нас, когда мы переходили бы через ров, или сбросить вниз валуны и завалить дорогу. Я удивляюсь, каким же идиотом надо быть, чтобы не воспользоваться всеми этими преимуществами.

– Радуйся, что он не сделал этого.

– Что? Ах, да, конечно.

Не то чтобы в словах Рейнхольда не было и крупицы здравого смысла. Сам я думал, что Дориан не случайно хотел сразиться в открытую, вместе того, чтобы прятаться в стенах замка, как крыса в норе. Осаду можно пережить, если есть надежда на подкрепление и атаку противника с тыла. Дориан был один и знал это. Ему не приходилось полагаться ни на какую помощь и поддержку после всех его опустошительных налетов на другие земли. Никто бы и палец о палец не ударил, чтобы спасти его. Он знал, что обречен. Да, лучше умереть на поле брани, чем плавать в собственном поту, ожидая мучительной голодной смерти. Вышагивая длинными ногами, к нам приближался Алек, держа одну руку на рукоятке меча. Он не выглядел счастливым, очевидно, считая, что я слишком рискую, но сказал только, что пора идти дальше.

Мы поскакали вперед несколько быстрее. Самая трудная часть дороги осталась позади, хотя почва и продолжала повышаться. Через час мы достигли перекрестка трех дорог. Налево была Свалическая дорога, та, что направо, вела к замку. Еще два поворота, узкий переход, и ОН предстал нашему взору.

На верхушке горы возвышались две одинаковые башни, прекрасный оплот любому воинственному правителю. Но они не шли ни в какое сравнение с тем, что находилось между ними. Нечто огромное. Необъятное. Неохватное. Глаза отказывались воспринять это целиком.

Главная стена с зубцами башенок была около пятидесяти футов в высоту. Несмотря на массивность конструкции, башенки, сложенные полукругом, казались очень изящными, а самая большая из них была в три раза выше главной стены. Меня поразили не столько сами размеры замка, сколько тот факт, что люди – обыкновенные люди – придумали и построили такое чудо.

Мы миновали подъемный мост и замерли, потрясенные глубиной ущелья, через которое он был перекинут. И когда молодой Илья плюнул в бездонную пропасть, а Айван Бучвольд принялся его бранить, над Айваном только посмеялись.

В центральные ворота спокойно прошел бы великан. Двери в человеческий рост позади опускных решеток казались не более, чем отверстиями для мышей, как будто их прорубили специально, чтобы посмеяться. Часовые у ворот только усиливали это впечатление, будучи похожими на игрушечных солдатиков, надувшихся от сознания собственной важности.

Пройдя через небольшой коридор под решетками, кое-где прогнившими и непригодными для обороны, мы очутились во внутреннем дворе и натянули поводья, чтобы полюбоваться на главную башню замка.

– Изумительно, – выдохнул Илья.

– Развалюха, – пробормотал Алек.

– Вы оба правы, – добавил Виктор Вочтер. – Это изумительная развалюха.

Рейнхольд, который, должно быть, заметил, что мне не до шуток, приказал им замолчать.

Без сомнения, место знавало лучшие дни. Отбросы и мусор скопились в углах двора, и там, где не проросла сорная трава, землю покрывал толстый слой грязи. Но обладающие достаточным умом, чтобы понять, видели не только следы запустения и разрушения, но и величественную строгую красоту замка. Хранившие молчание каменные стены, слепые оконца, зубцы башен – и прежде всего сам размер замка – вызывали у меня благоговейный трепет, которого я никогда еще не испытывал. Это был не просто надежный оплот сурового военачальника, но и великолепный дворец великого короля… или императора.

И принадлежал замок мне. Что-то затрепетало и перевернулось у меня внутри. Это было приятное чувство, или, по крайней мере, так мне тогда показалось. Капитан Эриг, командир отряда, который я выслал вперед на разведку, стоял около входа в башню. Я сделал ему и его помощнику знак подойти. С глубоким поклоном он уступил мне право распоряжаться в замке, а его помощник вручил мне ключи и длиннющий список с подробным описанием всего хозяйства. Я пробежал его глазами, отметив про себя скудные продовольственные запасы – еще одна причина, почему Дориан решился на заведомо проигранную битву. Затем свиток перешел к Алеку. По моему сигналу Рейнхольд спешился и достал из большой сумки, привязанной к седлу, вельветовый мешочек и дал его капитану Эригу. Оскалив зубы в улыбке, он принял его и, снова низко поклонившись, передал младшему сержанту, и тот исчез вместе с мешочком внутри замка.

Я тоже спешился, чувствуя, каким непослушным стало тело после долгой верховой езды. Болели мышцы спины и бедер, но я, как всегда, старался не обращать на боль внимания. Я кивнул Эригу, и он высоко поднял руку в приветственном жесте.

Раздался звук горна, и все солдаты, свободные от несения службы, поспешили во двор, выстроившись вокруг нас полукругом. Все не сводили с меня глаз.

Сняв с пояса кинжал, я взял его в левую руку, а правую протянул Рейнхольду. Он снял с нее перчатку и закатал рукав.

Священник, сопровождавший Эрига, выступил вперед, бормоча под нос молитву. В руках у него был золотой кувшинчик с вином, и вином он окропил лезвие моего кинжала. Произведя над ним движение, отгонявшее злых духов, он отступил назад, заняв свое место среди остальных.

Я приподнял кинжал острием кверху и махнул им на север, восток, юг и запад, затем легонько воткнул его в правое запястье.

– Имя мое Страд. Я есмь Властелин земли, – объявил я громко, повторяя слова старинной эпиграммы. Это было неотъемлемой частью церемонии вступления во владение замком. Из ранки по ладони полилась на грязную землю кровь. – Приблизьтесь и засвидетельствуйте, – добавил я. – Я, Страд, Властелин земли.

– Долго ли вы пробудете в замке, мой господин? – спросил Эриг после окончания обряда. – Мы останемся на ночь, – сказал я в то время, как священник лепетал что-то невнятное над моей рукой. Так как я не спускал с него глаз, то заметил слабое мерцание между его пальцами и моей кожей. Ранка затянулась. Он смыл кровь с запястья остатками вина и насухо вытер руку куском чистой ткани. Я поблагодарил его и спустил рукав.

– Прекрасно, мой господин. У нас все готово.

На лице Рейнхольда появилось несчастное выражение, но он смолчал. Накануне, когда ему стало известно о моем решении, он сказал:

– Не слишком эта удачная мысль – всем старшим офицерам покинуть основной лагерь.

– Что именно хуже? Армии оставаться без начальства или нам – без достаточного числа телохранителей? – парировал я.

– И то и другое.

– Я думаю, командиры обойдутся без нашей помощи в течение суток, а если нет, придется подыскать других, более способных. Что до нашей защиты, так враг разбит и уничтожен, а пока мост поднят, мы в полной безопасности.

Своим тоном я дал ему понять, что меня нельзя отговорить от ночевки в лагере, и он смирился. Его теперешнюю угрюмость я списал на несварение желудка.

У Алека тоже вытянулось лицо, но тому были другие причины. Он опасался, что Баал'Верзи воспользуется ночной темнотой, чтобы совершить нападение.

– Рискованно, мой господин, – прошептал он.

Я не ответил. Мы отправились с капитаном Эригом осматривать замок, и только сейчас я осознал, сколько предстояло сделать, чтобы оживить замок. Но проходя по огромным залам и комнатам, я твердо решил, что мне в этом замке нужны не только предметы первой необходимости. Я сделаю из него нечто особенное, чтобы вернуть и преумножить его былую славу. Он станет жемчужиной Баликонских гор, короной Баровии, величайшим богатством, которым когда-либо владели фон Заровичи. Через два часа, покрытые пылью и мучимые жаждой, мы спустились в запущенный задний дворик. Я всегда обладал чувством правильного направления, но все равно несколько раз сбивался с дороги и только теперь восстановил карту, которую держал в голове и по которой ориентировался. Дул холодный порывистый ветер, пронизывая до костей после спертого душного воздуха замка. Я оставил всю свиту дрожать в дверном проеме и направился к низким восточным воротцам. Казалось, за ними была пустота.

Я был почти прав. Я стоял на твердой каменной площадке, слегка выдающейся вперед. И так как не было видно, где она соединялась со скалой, у меня возникло странное чувство, что я плыву по воздуху. Я вытянул шею и, заглянув через край, увидел подпорки, прикрепленные к склону горы.

– Будь осторожен, мой господин, – выкрикнул Алек, подходя ближе ко мне. От резкого ветра на щеках у него горели красные пятна.

Я обнажил зубы в насмешливой ухмылке. Мне надо было бояться ножа, а не толчка в спину. Он замер рядом со мной у стены.

– Поразительно, – произнес он наконец, расслабившись настолько, чтобы оценить открывшийся ему вид. В тысяче футов под нами лежала равнина: лагерь нашей армии, густой темный лес на горизонте. Река Ивлис и Свалическая дорога серебряной и коричневой лентами бежали на восток.

– Это мое, – сказал я Алеку.

Мы услышали чей-то крик и обернулись. На сторожевой башне было заметно какое-то движение. Хлопая на ветру, развевался трехцветный флаг, который передали сержанту Эрига. Красный, черный и белый – мои цвета – возвестили на всю округу: Страд фон Зарович теперь правитель страны.

– Мое, – повторил я.

Закончив вечернюю трапезу, мы решили лечь спать в том же холле, так как здесь можно было растопить камин. Другие комнаты были в таком запущенном состоянии, что это пересилило желание каждого уединиться, включая и меня. Я получил молчаливое одобрение Алека и понял, что от него не так-то просто будет отделаться.

Самые младшие, Илья и Лео, никак не могли угомониться и, взяв фонарь, ушли исследовать замок. Айван, Гунтер и Виктор резались в кости; Рейнхольд писал письма и потирал ноющий живот. Только Алек исподтишка следил за мной. Я пересидел его, дождавшись момента, когда естественная нужда заставила его покинуть замок. Тогда я поднялся, потянулся и объявил, что пойду, взгляну еще разок на башни. Ответом мне было невнятное бормотание и несколько кивков, и поэтому я спокойно вышел в коридор. И сразу же наткнулся на часовых. Я перемолвился с ними парой слов, лениво и неизвестно зачем повторив свою историю, и направился к главному выходу. Опять часовые. Да, человеку моего ранга нелегко остаться в одиночестве. Кто-то постоянно находился поблизости – будь то солдат или слуга. Другие – и особенно убийца, который мог оказаться среди них – пользовались этим. Все занимали довольно высокое положение, и никто бы не посмел контролировать их действия.

Если Алек был убийцей, то ему лучше отказаться от своих замыслов. Если нет, то настоящий убийца вряд ли упустит свой шанс – при условии, что он не подозревает, что его ждут.

Я вышел на улицу, в ночь. Холод стал невыносимым, в чистом воздухе пахло приближающимся снегопадом. Даже когда мои глаза привыкли к темноте, я почти ничего не видел. Небо было покрыто тяжелыми облаками, скрывавшими луну и звезды, которые были бы сейчас очень кстати. Кое-где у разбитых решеток горели фонари, но они находились так далеко, что от них было мало толку. И в случае опасности мне приходилось полагаться только на свои уши, а не глаза.

Я повернул направо и неторопливо сделал несколько шагов. В конце концов, замок принадлежал мне, и я имел полное право делать в нем все, что вздумается… даже если я ни черта не мог различить во тьме.

Обогнув угловую башню, я услышал или мне почудился какой-то звук. Я продолжал идти вперед, надеясь, что это не Алек, опять играющий в телохранителя. Я скорее почувствовал, чем увидел, высокую стену, соединяющуюся с главной башней. Прямо посередине были широкие ворота, ведущие во двор, где жили слуги, и к конюшням. Башенки на стене были разрушены – стоило позаботиться, чтобы впоследствии восстановить их. Я прошел через ворота и вплотную приблизился к конюшням в самом дальнем углу двора. Никто из конюхов, спящих возле лошадей, не заметил моего присутствия.

Еще один поворот направо и несколько ленивых шагов через раскрытую калитку в запущенный сад.

Земля здесь была тверже, ноги больше не увязали в жидкой грязи. Опоры, поддерживающие внешние стены часовни, образовывали что-то вроде беседок, созданных для того, чтобы в них прятаться.

Боковым зрением я увидел какое-то движение в окне этого печального священного строения, но оно не повторилось. Я повернулся спиной к часовне и пошел по направлению к смотровой площадке.

За внешними стенами беспрепятственно гулявший ветер набросился на мой плащ, как будто желая украсть его, и забрал все тепло, скопившееся в складках одежды. Я съежился от холода, но отказался сдаться ему на милость и подошел к самому краю площадки, борясь с ветром, путавшимся у меня где-то ниже колен. Опять я ощутил, что плыву, но на сей раз в беспредельном черном пространстве, где не было ни чувства расстояния, ни чувства глубины, но и то и другое присутствовало, и было неизмеримо, и грозило бедой.

Что– то грохнуло. Нельзя сказать, что близко, но и недалеко, иначе ветер не донес бы звук. Я подумал об окнах часовни и о том, что если разбить одно из них, оно вылетело бы с таким вот треском. Опять тишина.

В моих ушах шумела кровь. Я молча достал из ножен меч и, отстегнув ножны, дал им упасть на землю. Я не хотел, чтобы они мешали мне, колотя по ногам. Потом я развязал шнурки плаща и перебросил его через левую руку. Ветер старался сбить меня с ног, но я его больше не замечал.

Я отчетливо слышал звуки битвы, доносившиеся из сада: лязг металла, ворчание, проклятия. Подавшись всем телом вперед, я ринулся туда.

Я различил в темноте движение и две или три сцепившиеся между собой фигуры. Три, решил я, когда один из них, отброшенный ударом в сторону, врезался прямо в меня.

Я пытался остановить его, но он двигался слишком быстро, и мы оба повалились на землю. Все запуталось, когда мы сделали попытку избавиться друг от друга. Я не мог поднять руку, сжимавшую меч, и только колотил по нему кулаком. Наконец он окончательно запутался в моем упавшем плаще, и я воспользовался передышкой, чтобы приподняться.

И только для того, чтобы быть опять сбитым на землю. Что-то твердое ударилось о мой левый бок и, продрав одежды, царапнуло кольчугу. Я схватил чью-то тонкую руку и, сжав ее, вывернул назад. Ее владелец зашипел от боли и рванулся в сторону.

Извернувшись, я вскочил на ноги и заревел:

– Не шевелись!

Кто– то что-то вопросительно выкрикнул из тьмы, но я не разобрал что. Тут же раздался голос Алека Гуилема. Он был справа от меня, и я понял, что это он первым влетел в меня. – Берегись, Страд! – совсем рядом от меня раздался резкий крик, переходящий в бульканье. Что-то тяжелое упало к моим ногам. Оно дернулось и, издав хриплый горловой звук, затихло.

– Страд!

– Молчи, идиот! – Я напрягал свой слух, чтобы уловить, где был третий. Его выдало дыхание. Он стоял справа от меня, между мной и Алеком. Я сделал выпад вправо, но просчитался и споткнулся о кого-то. Вдвоем мы рухнули на Алека, лежавшего на земле, не в состоянии освободиться от моего плаща. Проклиная все на свете и раздавая удары кулаком направо и налево, я встал на ноги и приказал им замереть на месте, или я проткну обоих мечом. Это внесло какой-то порядок в неразбериху.

– Что происходит? – задал вопрос четвертый голос. Это был один из стражников, прибежавший от ворот, ведущих в сад, и, слава Богу, он принес с собой фонарь. Он замер и разинул рот от удивления, увидев всю картину. Но у меня не было времени позволить ему таращить глаза до бесконечности. – Беги к башне! Приведи командиров! – заорал я.

Приподняв брови, он приготовился бежать.

– Свет оставь, черт подери!

Он почти что бросил фонарь и помчался выполнять приказ. После кромешной тьмы слабый свет фонаря казался вспышкой солнечного сияния. Он выхватил из темноты фигуры лежащих дуг на друге Лео Дилисния и Алека и совершенно неподвижного Илью Бучвольда. Я узнал его по одежде и гриве белокурых волос, хотя нижняя часть его лица была скрыта под платком. Я отодвинул его, ткань была насквозь пропитана кровью. Он лежал с перерезанным горлом.

Глядя на Алека и Лео, я указал мечом на тело.

– Объясните!

Зубы Лео стучали от нервного возбуждения.

– Илья сказал мне… сказал мне, что вам угрожает опасность, мой господин.

Я и Алек обменялись взглядами. Я наклонился вперед. Лео отпрянул от меня, но Алек, положив свою тяжелую руку ему на плечо, удержал его на месте.

– Продолжай.

– Он сказал, за вами охотится один из Баал'Верзи. Он думал, что… думал…

– Что?

– Что это мог быть командир Гуилем.

– Почему ты сразу не сказал мне?

– А он только что сообщил мне об этом. Он не был уверен. Поэтому мы отправились во двор. А когда вернулись, остальные сказали, что вы пошли на прогулку и Алек Гуилем тоже, а стражники сказали, что вы обходите кругом башню, и Илья решил сократить путь, пройдя через двор, и словить его, выпрыгнув из окна часовни. – Почему он подумал именно о часовне?

Лео неопределенно махнул рукой в сторону смотровой площадки.

– Вы оба были там раньше. Он думал, что убийца может попытаться столкнуть вас со стены.

Вполне допускаю – сначала вонзив в меня нож.

– Алек?

– Не знаю, говорит ли этот щенок правду, но они вдвоем действительно вывалились из окна часовни прямо мне на голову, пока я тебя искал. – Крепко держа Лео, он стряхнул с себя плащ и вскочил на ноги. – Так зачем же ты убил нашего героя Илью?

Юноша чуть не расплакался.

– Когда он… когда он набросился на лорда Страда. Это произошло так быстро. Вас сбили с ног, и потом я услышал голос лорда Страда, и потом Илья кинулся к нему… И я уже знал. Он лгал мне, он лгал остальным, и я понял, что он Баал'Верзи, и он использовал меня, чтобы убить моего господина…

Слезы покатились по его щекам. Он дрожал с головы до пят от гнева и стыда.

– Я должен был остановить его, – прохрипел он, вытирая лицо. – Он приходился мне родней, но я не мог позволить ему убить моего лорда Страда.

Прекрасный стратегический план: не в состоянии застать меня одного, преступник находит сообщника, подговаривает его убрать Алека, а затем вершит свое черное дело, а затем убивает и сообщника, чтобы тот его не выдал. Я голову мог дать на отсечение, что и смотровая площадка входила в этот план. Если бы меня сбросили вниз, то прошло бы несколько дней, прежде чем среди камней нашли бы мой исковерканный и изуродованный труп. Даже его величество Верховный жрец Кир не смог бы вернуть меня обратно.

– Зачем ему маска?

– Что-о-о?

– Платок. – Алек указал на скомканный лоскуток.

– Не знаю. Маскировка, наверное.

– Маскировка? – он выплюнул слово, как будто оно имело дурной привкус. – Зачем она понадобилась ему в такой темнотище?

– Это не маскировка, Алек, – сказал я терпеливо. – Мы оба не раз бывали в ночных походах и знаем, как легко увидеть в темноте белокожее лицо. Он использовал платок, чтобы спрятаться от случайного света. Он не мог измазаться золой или грязью, потому что это выдало бы его позже, и он выбрал платок.

– Так ты думаешь, что он – убийца?

– Не думаю, я просто уверен. – Я показал на правую руку Ильи и поднес фонарь поближе. Мертвые пальцы крепко сжимали рукоятку маленького знакомого ножа. Сквозь запекшуюся кровь виднелись три полоски: красная, черная и золотая. Кончик был необыкновенно остро заточен. Я осторожно поднял его. – Это и вправду один из их ножей?

Я должен был проверить. Опустив меч, я сконцентрировал свое внимание на ноже, держа его плоско на ладони. Свободной рукой я сделал над ним особое движение и произнес заклинание. Нож дрогнул и вспыхнул бледно-зеленым огнем; это зловещее свечение становилось все сильнее и сильнее, и скоро мы все потонули в нем, потеряв свои тени и став бесцветными. Как привидения.

Зрачки Лео превратились в точки размером не больше булавочной головки. Пробормотав отрывок молитвы, он отпрянул назад, опершись на Алека. Не знаю, испугался ли он заколдованного ножа или того, что я обладал силой снять с него волшебные чары.

Другие так же неподдельно ужаснулись, услышав всю историю. Айван Бучвольд буквально согнулся от двойного удара: его младший брат был не только мертв, но и оказался к тому же наемным убийцей Баал'Верзи.

– Невероятно, – повторял он снова и снова. Но от правды было не уйти, а когда мы перетряхнули пожитки Ильи, мы обнаружили ножны от ножа. Такие ножны шились из кожи первой жертвы убийцы, а он, очевидно, придерживался традиций клана вплоть до этой последней омерзительной детали Все были в шоке, узнав об убийце, а я от вызванной мною колдовской силы; так я, по крайней мере, считал до тех пор, пока не наклонился, чтобы поднять меч. В глазах у меня потемнело и я покачнулся, потеряв на мгновение сознание. Алек, наблюдательный от природы, заметил мое странное состояние.

– Ты истекаешь кровью, – сказал он, показав на руку, в которой я держал нож. Я и не почувствовал, как сам себя поранил. Просто царапина, но неприятная. Кровь по мерцающему ножу стекла на землю.

– Завяжи ее, повелитель. Слишком опасно оставлять ее открытой. Может кончиться несчастьем. – Не думаю. С Баал'Верзи покончено. Я бы сказал, это большая удача для меня. Все кончено.

– Но, господин, посмотри на свой бок.

Я бросил взгляд на то, что мне казалось просто ушибом. Илья в схватке здорово ранил меня, вспомнил я. Его особенный нож не только задел кольчугу, но и прошел сквозь нее. Ледяной ветер холодил медленно сочившуюся из раны кровь.

– Просто порез, Алек, ничего более. Случалось и похуже. – Я переложил нож – очень аккуратно – в здоровую руку и вытянул раненую вперед. Кровь крупными каплями полилась на голую мертвую землю сада.

– Имя мое Страд. Я есмь Властелин земли, – сказал я, повторяя слова старинной эпиграммы. – Приблизьтесь и будьте свидетелями. Я, Страд, Властелин земли.

Никто не пошевелился. За исключением Айвана, низко склонившего голову над мертвым братом, они глазели на меня так, словно воздух в их легких обратился в лед.

Алек, наиболее стойкий и самый благочестивый из всей компании, принялся шептать молитву.

– Как называется этот свинарник, Алек?

– Реника, повелитель. В политике считалось хорошим тоном позволить черни хотя бы разок взглянуть на своего нового повелителя. И хотя, объезжая Баровию, мы останавливались не везде, мы уже успели побывать во многих деревушках. Это часть моих обязанностей вызывала у меня чувство глубокого отвращения, по мне так лучше копать рвы – все едино, разница только в том, что работа с киркой в руках не оплачивалась так хорошо, как мои поездки по стране. Я ведь помимо всего прочего собирал со своих подданных налоги.

– Заедем, пожалуй.

Алек и двое трубачей пришпорили коней и поехали вперед, оставив нас позади. Сегодня эта была наша четвертая остановка, день клонился к вечеру, устали и люди, и лошади.

Я, однако, не собирался ночевать в деревне, убедившись однажды, что для здоровья безопаснее и приятнее было сделать привал в чистом поле, подальше от вездесущих крыс (и прочих деревенских паразитов); к тому же следовало держать моих воинов на расстоянии от ближайшей пивнушки, которая могла стать серьезным препятствием нашему продвижению вперед. Я хотел покончить со всем как можно скорее и не намерен был потворствовать их неуемному желанию накачаться местным варевом.

Впереди раздались звуки труб, возвещавших о моем прибытии. Алеку все это по-прежнему казалось забавным; может, потому, что в любой забытой Богом деревне, куда нас заносила нелегкая, жители ее каким-то образом умудрялись вести себя абсолютно одинаково. Сначала испуг, затем робкое любопытство, и наконец они выползали из своих лачуг, чтобы поприветствовать меня. И везде без исключения находились маленькие оборванцы, которые тащили мне букеты цветов. Мне на них было наплевать, но я принимал их жалкие сорняки. Если матери надеялись, что я благословлю их отпрысков поцелуем или одарю медной монетой, то их ждало горькое разочарование. Во имя долга мне приходилось делать много ужасных вещей. Но пора бы им знать и пределы допустимого.

В Ренике, по-видимому, давным-давно проведали о нашем приближении. На этот раз дома главной улицы украшали гирлянды, сплетенные из растущих повсюду в Баровии диких цветов. Они валялись и на дороге, а с верхних этажей на наши головы сыпался непрерывный цветочный дождь. Несколько музыкантов выдували и выбивали из своих инструментов нечто похожее на торжественный марш, без сомнения, славя меня и мои воинские подвиги. Все оделись в воскресные костюмы и платья; некоторые были даже обуты.

Из толпы выпихнули крошечную девчушку, только-только научившуюся ходить. Сжимая в малюсеньком кулачке букет цветов, она топала мне навстречу, стараясь справиться со своими непослушными ножками. Я наклонился вниз, выхватил у нее цветы и поднял их высоко над собой, кивнув восторженно кричащей толпе. Да, народу собралось порядочно. Будет чем поживиться.

Малышка осталась на месте и с нерешительным видом засунула в рот испачканный зеленым большой палец. Ее мать рванулась вперед и оттащила ее в сторону, чтобы я мог спешиться. В свою очередь, один из трубачей освободил меня от этих легкомысленных цветочков, держа которые, я вряд ли мог сделать серьезное лицо, разговаривая с бургомистром. Алек придерживался мнения, что целью всех этих приготовлений как раз и было создать ситуацию, в которой высокопоставленное лицо окажется в проигрыше, и тем самым умалить чувство его собственного достоинства.

Бургомистр завел привычную песенку, желая мне крепкого здоровья и всяческих благ. Обычно такие речи кончались приглашением на обед или ужин, на которые я никогда не ленился ответить вежливым отказом. Если бы я их все принимал, то у меня было бы больше проблем с желудком, чем у Рейнхольда Дилисния.

– А теперь, лорд Страд, я нижайше прошу вас оказать нам честь и разрешить Ренике первой начать отмечать этот благословенный день, который привел вас сюда, в любимую всеми нами Баровию.

«Что? – подумал я. – День, когда я положил конец опустошительным налетам Дориана?»

– По правде говоря, с Вашего разрешения, я осмелюсь предложить, чтобы этот день стал национальным праздником, который будут отмечать во всех уголках нашей страны.

– О чем вы говорите, бургомистр?

– Я умоляю вас удостоить ваших благодарных подданных чести праздновать ваш день рождения, мой господин. – Договорив, он взмахнул руками и по его сигналу толпа восторженно зашумела. Его лицо расплылось в широченной улыбке, но когда все затихло, он вдруг заметил, что я мрачнее тучи.

– Любопытно, бургомистр, вы собираетесь отмечать день, который означает, что я еще на один год приблизился к смерти.

Лицо его вытянулось от внезапного шока.

– О нет, мой господин! Это последнее, что я… что мы хотим пожелать вам!

– Вот и прекрасно, так как я тоже не питаю ни малейшего желания делать этого.

Сбитый с толку этим неожиданным поворотом нашей беседы, он заморгал глазами, пытаясь сообразить, что ответить.

– Деньги, бургомистр, – подсказал я ему, напоминая о цели своего визита.

Буквально через мгновение принесли и передали моему казначею деревянный сундук с двумя железными замками. Он разложил складной стул и приступил к работе. Выбранный на эту должность за скорость, знания и опыт, он очень быстро завершил подсчеты и предоставил свой отчет.

– Слишком мало, мой господин, – подвел он итог.

Ничего нового, денег нигде не хватало.

– Чересчур мало, – добавил он многозначительно.

Я уставился на бургомистра.

– Объясни.

– Год выдался тяжелый, ваша светлость. Война вымотала нас… урожай был плохой… много народа умерло. – Кое-кто в толпе утвердительно кивнул.

– Ага, и поэтому ты носишь прекрасную золотую цепочку…

– Должность обязывает, мой господин. На самом деле это собственность деревни.

– И на твое пальто ушло столько чистой шерсти, что хватило бы на целую семью. Эти пуговицы из чистого серебра, верно?

– Все это досталось мне в наследство от богатого, но смертельно больного родственника. – И какая из этих лачуг твой дом?

Осознав, что сегодня явно не его день, он нерешительно указал на него дрожащим пальцем, хотя я и так мог его видеть за милю отсюда. Совсем новое и недавно покрашенное здание выделялось на фоне остальных, как со вкусом одетая женщина среди своих неряшливых слуг.

– Хм… Мое положение в обществе подразумевает, что я должен придерживаться определенного стандарта, чтобы при необходимости…

– Опять за свое? – перебил его Алек.

– Что?

– Обкрадываешь народ и пытаешься обмануть его светлость? – проревел он ему в ухо.

Толпа наблюдала за происходящим молча; их заострившиеся лица и тощие фигуры говорили о скудном питании и годах лишений и тяжелого труда без праздников и отдыха. Для них происходящее было редким развлечением: казалось, они все были просто прибиты к земле гвоздями.

– Алек, – приказал я тихо.

Вместе с казначеем и двумя воинами он пошел к дому бургомистра и открыл входную дверь. Было так тихо, что я отчетливо слышал пронзительные испуганные вскрики и звуки погрома. Поваренок и несколько служанок вывалились наружу и бросились наутек. Мне это напоминало переполох на птичьем дворе, когда приходит время жарить курицу к ужину.

Наконец Алек вышел на улицу и объявил:

– Неплохо он устроился.

Бургомистр утопал в собственном поту. И за десять миль можно было почуять исходившие от него волны страха.

Казначей появился через минуту. Он и воины тащили свитки – отчеты о сборе налогов в Ренике. Казначей принялся один за другим разворачивать и изучать документы. Толпа восприняла его действия как колдовской обряд. Краем глаза я увидел, как некоторые, уставясь на казначея, поспешно плевали через плечо. – Чересчур мало, – повторил он. – Он оставался верен себе из года в год, но по сравнению со своим предшественником в деле оказался непрофессионалом.

– Но тогда были другие времена, – запротестовал бургомистр.

– Я сделал скидку на уменьшение численности населения, болезни, плохую погоду, бедный урожай и недавнюю войну. Все равно чересчур мало.

– Возможно, из жалости к людям ты просто снизил налоги, чтобы облегчить их страдания, – пробормотал я.

Он был не такой дурак, чтобы клюнуть на эту приманку. Он не согласился с ходу со мной, а нервно озирался по сторонам, с беспокойством поглядывая на хранившую молчание толпу. От них он не получил никакой поддержки.

– Лорд Страд, я… я признаю, что, возможно, напутал что-то с цифрами. В математике я не так силен, как мой отец, но я с радостью возмещу все убытки, чего бы вы не пожелали.

Я кивнул казначею.

– Раздевайся, – приказал он.

Бургомистр мигнул пару раз, смущенный этим странным приказом, но потом в голове у него прояснилось, и в глазах зажглось понимание.

– Да, да, конечно. – Возмещение убытков начнется с его богатого наряда.

Он сорвал с себя тяжелую золотую цепь – собственность деревни – и передал ее казначею, затем стянул свое яркое пальто и жилет с серебряными пуговицами. Груда одежды на столике росла, пока он не остался в одном нижнем белье, которое ради соблюдения приличий ему велено было не снимать. Его бледное потное тело содрогалось от нервной дрожи, и выглядел он жалким, но благодарным до умиления. Он готов был вынести какие угодно унижения, лишь бы избежать обычной участи всех воров и не лишиться внезапно одной руки. Конечно, эта была старая традиция. Теперь законы издавал я.

– На живот, – сказал казначей.

Бургомистр сморщился и распластался на земле, предвкушая порку. Пожалуй, я и приказал бы выпороть его, если бы думал, что удары кнутом пойдут ему на пользу, но такое наказание не для воров, а для простых людей.

Казначей повернулся к воинам. – Татра.

Некто по имени Татра выступил вперед. Он не отличался особо высоким ростом, но имел необыкновенно сильные руки, верный глаз и никогда не отказывался ни от какой черной работы. Приблизившись, он медленно вытащил меч из ножен. Некоторые из крестьян догадались, что произойдет вслед за этим. Женщины прижали к себе детей и отвели глаза в сторону, а мужчины подались вперед, чтобы лучше видеть. Никто не издал и звука. Возможно, они знали, что бесполезно было пытаться его предупредить; но, скорее всего, они сочли нужным просто не вмешиваться.

Все произошло очень быстро. Толпа только глубоко вздохнула при виде хлынувшей фонтаном крови, когда голова отскочила от туловища. Татра схватил ее за волосы и, высоко подняв над собой, показал народу. Судя по предсмертному выражению мягкой задумчивости, бургомистр так до конца и не понял, что за удар обрушился на него сзади. Я откашлялся. Все глаза, кроме двух, обратились на меня.

– Я надеюсь, что мои подчиненные будут честными по отношению друг к другу, но в первую очередь по отношению ко мне. Налоги должны собираться и сдаваться в государственную казну каждый год – все, до последней монеты. И чтоб никаких отговорок.

Не было нужды спрашивать, все ли им понятно; было ясно, они прекрасно разобрались что к чему.

– Вы вольны выбрать нового бургомистра согласно любым традициям, бытующим в ваших краях. Но постарайтесь найти честного человека, не то придется повторить все сначала на следующий год. Несколько мужчин, возможно, потенциальные кандидаты на эту должность, сглотнули, еле сдерживая волнение.

– Мой казначей навестит вас через неделю. За это время вы должны перепроверить свои отчеты и придумать, как возместить ту сумму, которую этот болван забирал себе в течение многих лет. Будьте готовы. Отдав указания и завершив комедию, мы без дальнейших проволочек отправились в путь.

– Итак, четыре из четырех, – заметил Алек. – Начинает приедаться.

– Еще как.

– Но этот не похож на других со своей идеей отмечать день рождения.

– Скорее день смерти, по крайней мере для него.

– Парень с воображением.

– Это ему не помогло.

– Согласен, мой господин. – Он смахнул с плеч и с макушки несколько цветочных лепестков.

– Как называется следующий свинарник?

– Ярвинак, повелитель.

– Далеко?

– Три или четыре мили отсюда, не больше. – Он посмотрел на медленно катящееся на запад светило. – Успеем. Ну что, выбьем пять из пяти?

Сощурившись, я тоже взглянул на солнце и пожал плечами.

– Почему бы и нет.

– Отряд лорда Сергея подъезжает к сторожевым башням, ваша светлость, – выдохнул слуга, задыхаясь после бега вверх по лестнице. – Ладно.

У меня не оставалось времени, чтобы сойти вниз, во двор замка. Конечно, я мог, привязав веревку к одной из башенок, спуститься из моего окна по стене. Это займет пару секунд, как выяснили мы с Алеком, забавляясь таким образом одним летним днем. С другой стороны, одет я был для торжественной встречи, а не для спортивных соревнований, к тому же падение с высоты пятидесяти футов, пусть и со страховкой, перепугает моих гостей и навредит моей репутации. Да и не стоило давать им понять, что сейчас мне не до них. Поэтому я сломя голову кинулся вниз по винтовой лестнице. С тех пор как золото и товары из деревень потекли рекой в замок, его реставрация пошла полным ходом. Ремесленники, плотники, каменщики и прочие слетелись, как мухи на мед, готовые выполнять любые поручения. Я никому не отказывал и щедро оплачивал их усилия и мастерство, предоставив им превратить замок в тот прекрасный дворец, образ которого возник в моем воображении в самый первый день, около трех лет тому назад. В конце концов результат превзошел все ожидания, так как каждый мастер стремился перещеголять других. Однако необходимо было соединить красоту с практичностью. Замок оставался замком, сооруженным для обороны, и требовалось изобрести способ быстро добираться из одной его части в другую так, чтобы облегчить жизнь его обитателей, но не врагов. Как одно из последствий этого, я редко, если не сказать почти никогда, ел теплую пищу. Мне сказали, однако, что главный повар и один из оставшихся инженеров работают над проблемой.

Алек и свита ждали меня в главном холле. Мне бросилось в глаза, что многие имели при себе оружие и были одеты в свои парадные мундиры, украшенные медалями и знаками отличия с вделанными в них блестящими драгоценными камнями и крупинками золота, говорящими об их заслугах и высоком звании. Одетый в черное, я, должно быть, казался на их фоне неживым. Однако все, что я носил, было сшито из лучшей ткани, и черный цвет прекрасно контрастировал с ослепительно белыми шелковым жилетом и рубашкой с жемчужными пуговицами. А мой галстук был такого же кроваво-красного цвета, как и Великий Рубин фон Заровичей, сверкавший у меня на груди. Вбежал другой слуга. Движением руки я разрешил ему говорить. – Лорд Сергей подъезжает к подъемному мосту, ваша светлость.

Я кивнул и он исчез. Свита выстроилась позади меня в линейку; Алек Гуилем встал справа, леди Илона Даровная слева от меня, и мы направились к массивным дверям главного входа. Время было выбрано идеально: знаменосцы Сергея только-только появились из-под опускных решеток. Они разъехались в стороны, и за ними во двор въехали остальные, слившись с моим почетным караулом. Все это было очень символично и должно было понравиться собравшимся. Алек, ответственный за оборону замка, устроил отличное представление.

Грохот барабанов наполнил двор, заставляя сердце биться сильнее. Зазвучали тонкие голоса труб и показался верхом на коне Сергей. Я чувствовал, что все переводили глаза с меня на него, пытаясь угадать, что творилось у нас внутри в этот исторический момент.

С Сергеем все было просто. Его эмоции. Отражались на его лице, как солнечный свет и грозовые тучи на склоне горы. Боги благословили его, наградив типичными чертами фон Заровичей: черными волосами, высокими скулами и тяжелой нижней челюстью, но кровь Ван Ройенов, которая текла в его жилах, отчасти смягчила эти жесткие черты. В наследство от матери ему достались теплые синие глаза. Боже мой, а он был красив, и это мнение разделяли все молодые и немало пожилых женщин из круга моих подчиненных и слуг.

Когда он подъехал ближе, все больше и больше голов поворачивались то к нему, то ко мне. Сравнивая. Я смирился с этим, так как ничего не мог поделать: я сам нас сравнивал.

Он был моложе, намного привлекательнее меня, душа нараспашку и улыбка до ушей – полная моя противоположность. Сергей натянул поводья и спешился.

Я был выше, заметил я.

Он двинулся вперед и, сняв шапку, грациозно опустился на одно колено на расстоянии всего одного шага от меня. Я шагнул к нему и положил правую руку ему на плечо. Он приподнял голову и улыбнулся мне прямо в лицо, счастливый и простодушный, преисполненный тем чувством, которое я давным-давно привык расценивать как преклонение перед победителем.

Это застало меня врасплох. Одно дело, когда незнакомец ведет себя подобным образом, но когда твой родной брат – брат, которого я никогда не видел, – выражает такое неподдельное восхищение, это уже нечто особенное.

Сергей взял мою руку в свою и звонким голосом приветствовал меня, закончив клятвой преданно служить и слепо повиноваться мне. Такое начало официальной встречи двух высокорожденных братьев предусматривалось нашими традициями. Я ответил ему тем же и Сергей поднялся, потом мы обнялись. Присутствующие не могли больше сдерживать себя и разразились громкими восторженными криками.

– Кто мог подумать, что наша встреча в конце концов произойдет? – спросил меня младший брат несколько часов спустя.

Знакомство с более чем дюжиной людей, пирушка, бесконечные разговоры и расспросы не уменьшили его энтузиазма и не притупили его энергию. Он выглядел свежим, как летний рассвет. – Наши родители, – предположил я.

Его губы дрогнули и улыбка превратилась в смех. Смеялся он так самозабвенно, что мог бы вызвать раздражение, если бы играл на публику или пытался скрыть неловкость, но на самом деле смех его шел от чистого сердца и внутренней раскрепощенности, – всего того, что я безвозвратно потерял за годы кровопролитный войн. – Я хотел сказать, что в конце концов мы все равно должны были встретиться, – сказал он.

– Мы же не чужие.

– Да, но не письма сроднили нас. «Дорогой брат! Сегодня я ходил на охоту», или «В этом году мы собрали много яблок», или «Буря повалила много деревьев». Так никогда не узнаешь другого человека. Тебе, наверное, наскучило читать мои письма.

– Солдат рад любой весточке из дома. Меня всегда интересовали самые мельчайшие подробности, которые не давали мне забыть родину и воскрешали связанные с ней лучшие воспоминания. Я тебе многим обязан. Сожалею, что у меня не хватало времени отвечать вам так, как мне хотелось бы. – О, мы понимали, все понимали. У тебя были свои обязанности, и если бы ты не уделял им достаточно внимания… ну, тогда бы твои враги победили в войне. Мы скучали по тебе, особенно мама, но мы знали, что ты нужен в другом месте. Ни один полководец не добился бы таких успехов, как ты.

Возможно, и нет, подумал я. Но страсть к войне и покорность долгу оторвали меня от дама моего детства, в который мне не суждено вернуться. Я не видел, как вырос мой брат Стурм, не присутствовал на крестинах Сергея и лишился тысячи других радостей, которые дарит мужчине его семья. Я даже не смог приехать на похороны своих родителей четыре года назад. Они умерли в разгар необыкновенно ожесточенной битвы, и я не мог покинуть свою армию. Я так и не побывал на их могиле. В каком-то уголке моего сознания они по-прежнему были живы, как и три десятилетия назад, когда я навечно простился с ними. Приезд Сергея разрушил эту иллюзию.

– Как хорошо было бы, если бы она могла увидеть замок, – сказал Сергей, имея в виду нашу мать. – Она была бы счастлива, узнав, какую красоту ты тут навел и что ты назвал замок в ее честь… да, думаю, она была бы на седьмом небе от счастья.

– Равенлофт в честь Равении Ван Ройен, – произнес я. Я помнил ее волосы цвета воронова крыла и гордость и печаль в ее синих глазах, когда я ушел на войну. Сергей был похож на нее не столько лицом – чисто внешне он многое взял от отца, – сколько манерой вести себя и говорить. Иногда в его голосе я слышал ее неповторимые интонации. – Жаль, что ты не приехал на церемонию благословения. Леди Илона была бы рада твоей помощи. – Не знаю, мог ли я быть чем-нибудь полезен. Я еще не принял духовный сан. А случится это не раньше, чем его величество Верховный жрец Кир отойдет в мир иной, о чем рано думать, я уверен. У меня письма от него для тебя, между прочим, и для леди Илоны тоже.

– Как поживает неоперившийся птенчик?

Сергею стало неловко от такой бесцеремонности по отношению к Киру. Когда-то и я относился к своим учителям с уважением. – По-прежнему прилагает все усилия, чтобы выглядеть достаточно древним для своей должности? – добавил я.

Он соизволил усмехнуться, откинулся на спинку стула и поднял глаза к потолку.

– Я и забыл, что, когда ты уехал на войну, он был совсем ребенком. Да, да, он старается быть стариком. Отрастил бороду и, знаешь, помогло. Никто в классе, однако, не отваживается выказать ему неуважение, а то он, чего доброго, придумает что-нибудь похуже битья по костяшкам пальцев.

– И чем это кончилось для тебя?

От такой проницательности с моей стороны он раскрыл рот, одновременно и удивившись, и огорчившись.

– Спрягал сто глаголов на трех разных языках. – Он отхлебнул вина и приподнял кубок.

– А как насчет тебя? Его предшественник когда-нибудь наказывал тебя?

– Старик Зарак? Он однажды заставил меня чистить пол песком.

– Да ну!

– Честно. Сказал, с меня надо сбить спесь, в общем, бред. Не знаю, стал ли я более покорным, но пол в тот день просто блестел. И на уроках я больше не отвлекался на пустяки. – Не могу представить тебя чистящим пол, Страд.

– Очевидно, Зарак мог. Прошла неделя, прежде чем мне удалось разогнуть спину и распрямить ноги.

Сергей опять рассмеялся. Отвечая ему, даже я изобразил некое подобие улыбки при воспоминании о том мальчике, каким я когда-то был. Мальчике, исчезнувшем навсегда.

Я смотрел на своего брата через стол, за которым мы впервые делили ужин, и видел в нем самого себя таким, каким я должен был стать. Не то чтобы я завидовал жизненной силе Сергея, но моя собственная жизнь была израсходована и принесена в жертву долгу и воинским обязанностям. По традиции старший сын всегда уходил на войну, средний оставался управлять имением, а младший посвящал себя служению богам. Нужно отказаться от этой связующей по рукам и ногам традиции, но когда ты воспитан подобным образом и не знаешь ничего другого, тебе не дано понять, насколько однобоко такое восприятие жизни, до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Я взглянул на Сергея, и злость на мои потерянные годы обожгла меня изнутри, и жгучая зависть к его будущему всколыхнулась в моей душе. Однако я не мог ненавидеть его. Он тоже был жертвой традиций и, как и я в свое время, не намеревался их изменять. Он был верен церкви и радовался этому. Злость постепенно остыла, свернулась и уступила место жалости к его слепоте. Возможно, в один прекрасный день он прозреет и почувствует то же, что и я. – Что-нибудь не так, брат? – спросил он, обеспокоенный переменой моего настроения и долгим молчанием.

Вряд ли стоило пытаться объяснить ему. Он был еще слишком молод.

Меч Сергея летел вниз с устрашающей быстротой. Я еле-еле успел отбить его удар, не дав ему разрубить меня пополам.

Он был силен, но знал, когда остановиться, что он и сделал. Он отскочил назад, встав в позицию обороны, мне не знакомую, и оскалился, как волчонок. Менее опытный воин попался бы в его ловушку, но я выдержал паузу, изучая его. Он приготовился к атаке в лоб, расставив ноги так, что ему, пожалуй, трудно будет реагировать на выпады со стороны.

Я атаковал справа, обманул его и напал слева. Как я и предполагал, он не смог прикрыть себя. Я извернулся, мечом выбил у него из рук оружие и остановился, прижав кончик кинжала к его груди, как раз посередине. Одно неосторожное движение и он бы вонзился ему в сердце.

Он понял и усмехнулся, кивнув, что сдается. Мы разошлись в стороны и поклонились друг другу под громкие аплодисменты собравшейся публики.

«После двадцати лет практики на поле боя, – подумал я, – я теперь могу развлекать придворных болванов».

Я, однако, покривил душой: нашими зрителями были в основном воины моей армии. Я задыхался, и пот ручьями тек по моему лицу, а Сергей, похоже, совсем не устал. Не прошло и нескольких минут, как он попросил Алека быть его партнером. Алек принял вызов.

Стройный и быстрый, он отличался большой осторожностью. Он проигнорировал несколько открытых позиций, предложенных Сергеем. Первая минута прошла в попытках обеих сторон перехитрить и подловить друг друга. Сергей наконец попробовал двойной ложный удар, но Алек раскусил его и пустил в ход сразу меч и кинжал, мастерски орудуя и тем и другим. За годы, когда он перестал быть моим первым помощником и был назначен главным ответственным за оборону замка, он ни разу не позволил себе расслабиться. Возможно, ему просто нечего было делать, кроме как упражняться с мечом и крутить любовь с горничными, но он тренировался каждый день, как будто его жизнь до сих пор зависела от силы его мускулов. И каждодневная практика давала о себе знать. Легкое поддразнивание, движение клинка и выпад вперед, и Алек замер, приставив меч к сердцу Сергея.

– Мне еще многому предстоит научиться, – сказал Сергей, не в силах сдержать улыбку.

– Вы деретесь как хороший воин, и лучше многих, мой господин.

Судя по аплодисментам, остальные согласились с ним.

– Может, однажды я овладею хотя бы половиной искусства моего брата и тогда сочту за честь называть себя воином, – проговорил он, поклонившись мне.

Я тоже поклонился ему. Все чин чином. Льстит, как эти надутые петухи вокруг, но совершенно искренне. С другой стороны, мне ничего не стоило воспринять его слова как насмешку. Конечно, он догадывался, что почти одержал победу. Через несколько недель, особенно если он возьмет в учителя Алека, он будет признан лучшим солдатом в Баровии. Упражнения на мечах продолжались до зари, пока солнце не осветило стены замка. Для завтрака было рано, но я приказал слугам вынести и накрыть на всю компанию стол.

После нескольких поединков в нас проснулся волчий аппетит. Пока Сергей и другие обсуждали свои ошибки и удачные ходы, я решил немного прогуляться. Вытирая пот со лба платком, я утолил жажду вином со льдом. Со льдом так высоко в Балинокских горах не было проблем, как в районах с более умеренным климатом, расположенных ниже; но я по-прежнему считал его роскошью и наслаждался тем, что мог иметь его круглый год.

– Лорд Страд! – раздался женский голос.

Я допил вино и отдал кубок слуге. Я не сразу узнал подошедшую женщину, да и одета она была иначе, чем прислуживающие при дворе девицы. Ее пестрые одежды были покрыты пылью; глаза покраснели и опухли от постоянного недосыпания.

– Фалов, ты ли это? – Я с трудом припомнил, что она была одним из младших лейтенантов моего войска. Как и остальным, ей предложили на выбор либо поселиться в Баровии, либо вернуться домой. По кожаной куртке, которую она носила поверх кольчуги, я заключил, что она предпочла остаться на новой земле и приглядывать за коровами, а не за солдатами.

Она поклонилась.

– Да, мой господин. Прошу прощения, что не объявила о своем приходе…

– Забудь об этом. Что стряслось?

– Бандиты, мой господин.

– Бандиты. Ну и что? – Горы просто кишели ими. Не слишком свежие новости. Мои солдаты то и дело обнаруживали среди скал очередное разбойничье гнездо и разоряли его, истребляя преступников, как крыс в замке. Никто не рассчитывал раз и навсегда разделаться со всеми паразитами, но эти вылазки сокращали их число и держали их на приличном расстоянии от замковых стен.

– На сей раз их много, мой господин… и командует ими Рыжий Лукас.

Вот теперь мне стало интересно. Изменник надоедал мне в течение двух лет, издеваясь над изданными мною законами, убивая кого попало и воруя все, что плохо лежало.

– Ты уверена?

– Да, мой господин, я видела его своими собственными глазами. Ни у кого в округе нет таких огненно-рыжих волос. Точно пламя в камине. – Где?

– Полдня езды верхом отсюда.

– Да, но где он сейчас?

– Там же. Я уверена. Несколько моих человек приглядывают за ним. Но нас слишком мало, чтобы атаковать. Мы надеемся, что ваша светлость поможет нам взять его в плен.

– Взять его в плен? Я не намерен отправлять своих воинов, чтобы взять его в плен, Фалов…

Он открыла и закрыла рот в беззвучном протесте.

– Но я сам поеду туда, чтобы наблюдать за его казнью.

Как только слова сорвались с моих губ, ее разочарование сменилось бурной радостью.

– Спасибо, лорд Страд. – Она не спросила, как сделали бы другие, не было ли это ниже моего достоинства – участвовать в таком предприятии. Будучи солдатом, она поняла и приняла как должное мою готовность броситься очертя голову навстречу опасности, если сражение обещало быть захватывающим.

– Это все равно что послать великана придавить таракана, – сказал Алек, когда я обрисовал ему ситуацию несколько минут спустя.

– И великан долен обладать немалым проворством, чтобы поразить такую маленькую цель, – отрезал я. – Это не летний карнавал. Мы начинаем охоту на Рыжего Лукаса.

– Кто он такой? – спросил Сергей.

Алек поведал о некоторых недавних преступлениях бандита, включая и резню в одной из деревень, когда он уничтожил около пятидесяти человек за раз. Чудом избежавшие смерти рассказывали, что он умышленно не спалил дома, чтобы другие люди поселились в них и обеспечили ему хорошее развлечение на следующий год. Услышав такое, мой младший брат содрогнулся от ужаса и попросил взять его с собой. Когда я согласился, он завопил самым неподобающим образом, как мальчишка.

– Ты помнишь, когда в последний раз тебя обуревала такая же жажда крови? – спросил Алек, когда мы направились к замку, чтобы подготовить все необходимое для похода.

– А я никогда не переставал хотеть ее, командир. Разве ты не знаешь?

Он взглянул на меня. Его бледные серые глаза, встретившись с моими, загорелись восторгом.

– Да, мой господин. Теперь, когда ты упомянул об этом, я знаю. Будем надеяться, что Рыжий Лукас не ускользнет от нас.

Через час мы уже пришпоривали лошадей, торопясь на северо-запад по Свалической дороге.

Рыжий Лукас выбрал отличное место для своего логова. С этого места гор Гакис он держал под наблюдением дорогу и долину, и город Валлаки лежал перед ним, как на ладони. Любое движение на этом пространстве не осталось бы незамеченным, и у него и его сообщников всегда было время либо спрятаться, либо устроить засаду. Земля здесь была неровной, и съехав с проложенной дороги, всадник сразу лишался всех своих преимуществ перед пешим человеком.

– Как красиво, – заметил Сергей. Он приехал в Баровию с востока и еще не видел этой части страны. Мы находились над озером Зарович, которое я переименовал в честь отца. Неясно вырисовываясь на фоне неба, над ним возвышалась увенчанная тяжелой снеговой шапкой гора Бараток. Под этим углом каждая мельчайшая деталь отражалась в неподвижной воде озера.

Алек Гуилем, не обращая внимания на пейзаж, крутил головой по сторонам.

– Далеко еще?

– Миля вороньего полета, – шепотом произнесла Фалов.

– А если мерить шагами воина?

– Две.

– Они намного ближе. Я чую их.

Спешившись и перепоручив наших лошадей подручным Фалов, мы расставили часть солдат под деревьями у дороги. Было так тихо, что мы бы услышали любой, самый отдаленный звук, и мы не решились подозвать солдат ближе, чтобы не спугнуть бандитов.

– Намного ближе, – сказала Фалов. – Слушайте. – Я ничего не слышу, – прошептал Сергей.

– Да, мой господин. Птицы беспричинно петь не перестают.

Внутренний голос подсказал мне, что поздно действовать украдкой. Одновременно с другими я вытащил из ножен меч.

И как раз вовремя.

Улюлюкая и рыча, они обрушились на нас, как снег на голову. Алек был к ним ближе всех и на него напали раньше других. Он сумел отбить удар и сделать ответный выпад. После этого я потерял его из виду, мне надо было спасать собственную шкуру. Состязания на мечах так же мало похожи на настоящую битву, как скульптура на живую модель. У них, конечно, есть что-то общее, но одна холодная и неподвижная, а другая – живая, горячая и реагирует на любое прикосновение. Двое бандитов, выбравших меня в жертву, имели кое-какой опыт, но были несобранны и недисциплинированны. Я бы скорее согласился сразиться с хорошо тренированным солдатом, чем с любителем, который может оказаться в два раза опаснее из-за непредсказуемости своих действий.

Тот, что слева, набросился на меня первым, вероятно думая, что это мое слабое место. Его меч только соскользнул по моему вниз, а я вонзил ему между ребер кинжал. У меня не получилось так глубоко, как хотелось бы, мало этого, я не смог вытащить его обратно. Он, должно быть, носил под плащом кольчугу; и что хуже – он, похоже, не осознал, что у него из тела торчал нож.

Его приятель навалился на меня, сбив меня с ног. Он надавил мне коленом на живот, и я почувствовал, что задыхаюсь, однако он не учел, что оказался в открытой позиции. Я со всего размаху ударил его рукоятью меча по лицу. Хрустнули кости и из носа его брызнула кровь.

Первый с торчащим из его бока кинжалом замахнулся на меня мечом. Придавленный к земле бандитом, я никак не мог увернуться от его удара. В отчаянии я рванул его сообщника за одежду на себя, используя его как щит. Меч разрубил не ту голову, прежде чем оба преступника поняли, что к чему. Отвратительный звук, однако приятнее услышать, как трескается чужой череп, чем твой собственный.

Труп всей тяжестью придавил меня к земле, перекрыв воздуху доступ к моим легким. И я на себе испытал, что значит выражение «мертвый груз». С огромным усилием, ругаясь на чем свет стоит, я выполз из-под него и отпихнул его в сторону, как мне казалось на моего противника. Увы, его там не оказалось и моя хитрость не удалась.

Что– то ударило меня в бок. Черт, как раз в рубец, оставшийся от ножа Баал'Верзи. У меня опять перехватило дыхание, но я сохранил равновесие и приготовил меч, чтобы защитить голову. И не напрасно, не то его следующий удар снес бы ее с плеч долой. Я отбил этот удар и сделал выпад вперед и вниз, в конце концов ранив его в плечо. Этого оказалось достаточно и он побежал прочь. Однако чести нет места в таком поединке.

Можно спросить, что благороднее: растоптать паразита, пока он неподвижен или когда он припустил наутек. На паразит есть паразит, и его надо убить. Пять прыжков, и я настиг этого двуногого таракана. Еще прыжок, и он опрокинулся на спину у моих ног, корчась и извиваясь в предчувствии скорой развязки. Я не стал тратить время на изучение его агонии, вырвал из его тела свой кинжал и прикончил его мечом. Алека нигде не было видно. Сергей убил одного разбойника и занимался другим. Фалов с бледным лицом стояла на коленях, сжимая одну руку. Ее противник валялся на земле с перерезанным горлом. Фалов чертыхнулась, отстегивая одной рукой рог, прикрепленный к ее поясу, и протрубила, призывая других поспешить на помощь.

Лучше поздно, чем никогда.

– Где командир Гуилем?

Скорчившись от боли, она показала рукой вниз по дороге. Она была ранена, но не смертельно. Сергей играл со своим противником и я решил не вмешиваться. Надо было отыскать Алека. Вместо него я нашел еще один труп. Дорога делала крутой поворот в сторону, огибая побеленные сверху снегом уступы, земля за ними резко уходила вниз. Разбойник погиб от меча – ни одно другое оружие не оставляло таким ран, – но Алека поблизости не было. На разбойничьем клинке я не заметил кровавых пятен, слава богу, с моим помощником все было в порядке.

Все следы терялись в траве и грязи, но на дороге из не было, а значит Алек должен был…

Я заглянул через край пропасти. Он лежал на спине на выдающемся вперед камне и медленно съезжал вниз. Еще чуть-чуть и он соскользнет в бездну.

– Я здесь, – выкрикнул я, плюхаясь на живот и протягивая к нему руки. – Нет, нет, не смотри на меня, я иду к тебе.

Он шевельнулся и сполз ближе к краю.

– Не надо, – выдавил он из себя через сжатые зубы.

Я не стал спорить, осторожно спускаясь к нему и пытаясь закрепиться ногами за осколки скалы. Камни из-под моих сапог посыпались на голову Алека. – Не надо, Страд, – прошептал он. – Я утащу тебя с собой.

Я уцепился за его запястье одной рукой, потом другой.

Его опора подалась под его тяжестью и он опять соскользнул вниз. Я покрепче ухватился за его пальцы.

– Не шевелись, черт тебя подери.

Он не шевелился, но камни не хотели меня слушаться. Один из них сдвинулся в сторону и рухнул вниз. Через несколько секунд мы услышали, как он стукнулся о дно ущелья. Алек пробормотал что-то, наверное молитву, и замер. Не помогло. Он продолжал медленно сползать вниз и волочил меня за собой. Мои лодыжки и руки напряглись, удерживая вес двух тел, голова отяжелела, в глазах потемнело от притока крови к переносице.

– Дай… мне умереть, – выдохнул он.

Я сильнее сжал пальцы. Я не осмеливался позвать на помощь: любое усилие могло разрушить наше шаткое равновесие.

– Дай мне умереть в одиночку, Страд.

– Нет.

– Я не хочу тебя погубить.

– Замолчи.

Опять скольжение вниз. Мои перчатки насквозь промокли от пота. Я не чувствовал своих пальцев, только острую боль в ногах, позвоночнике и шее. Мои плечи…

Кусок скалы, за который я цеплялся ногами, вдруг покачнулся. Все мое тело содрогнулось и Алек поехал вниз. Я только и слышал его прерывистое дыхание и шорох и равномерное постукивание камешков.

Очень медленно его свободная рука нащупала пояс. Она двигалась, как будто не принадлежала ему и действовала совершенно самостоятельно, не в силах помочь телу изменить свое положение. Его пальцы сомкнулись на рукоятке второго ножа.

– Нет, Алек.

– Погибать мне, а не тебе.

Пот заливал мои глаза и на мгновение я погрузился в темноту. Когда взор мой прояснился, я увидел, что Алек достал нож из ножен и задрал руку вверх. Ему оставалось только слегка уколоть меня, чтобы я отпустил его.

– Ты хочешь моей крови, командир?

– Две-три капли, не больше, но они спасут все остальное, господин.

– Я запрещаю.

– Я отказываюсь повиноваться.

– Алек, попробуй сделать это, и я все равно упаду вниз. Клянусь.

– Не должен. – Но он колебался. Как раз то, что мне нужно.

Воздух с хрипом вырвался из моей груди, сердце стучало так, словно хотело вырваться на волю, мускулы напряглись и, казалось, вот-вот оторвутся от костей, а кости сломаются. Но я должен был продержаться еще какое-то время.

– Страд! – раздался испуганный, сдавленный, потрясенный крик Сергея.

– Хватай меня за ноги, дружище!

Сергей послушался. Я почувствовал, как он сжал мои лодыжки и потянул назад. Я в свою очередь сильнее стиснул запястье Алека.

– Лезь наверх или подыхай, – заорал я.

Он выбрал первое. Еще один кусок скалы зашатался и обрушился вниз, но он нашел опору коленям и в конце концов выпрямился и ухватился за мой пояс, повиснув на нем. Я ткнулся лицом в землю, и вдруг все кончилось. До меня донеслось ворчание Сергея и меня оттащили от края бездны. Через секунду мы сидели на дороге, тяжело отдуваясь, ошеломленные и немножко не в себе от пережитого.

– Все вышло совсем не так, как я предполагал, повелитель, но этот беспородный пес отшвырнул меня в сторону, как подгоревший пирожок, и я не удержался на ногах. До тех пор, пока ты не появился, он в любую минуту мог высунуть свою башку и добить меня. – Ты сам добил его, – произнес я, показывая на один из трупов, лежащих у обочины дороги.

Алек внимательно посмотрел на меня. Этот тяжелый взгляд многое сказал мне, и упрекнув, что рисковал своей жизнью, и поблагодарив за риск ради его спасения. В ответ я только нахмурился и пожал плечами. Я оставил трех телохранителей, а остальных отправил проверить, не затаилось ли где банды Рыжего Лукаса. Они, возможно, будут лазать в горах всю ночь, но физические упражнения им не помешают.

Фалов перевязала свою рану. В течение нескольких недель она не сможет поднять меч, но рана должна скоро зажить. Моя рана была нестрашной. На сей раз меч не был заколдован, и моя кольчуга приняла на себя всю силу удара. Бандиту, которого я убил, не повезло: его кузнец смастерил плохую кольчугу. А в серьезном сражении полагалось прежде всего надежно защитить свое тело.

Сергей занимался единственным пленником, которого мы заполучили. Ему удалось захватить в плен того бандита, с которым он дрался. Разбойник очухался, но отвечать на вопросы наотрез отказался.

– Предоставим леди Илоне побеседовать с ним, – сказал я. – Она-то уж знает, как вызвать его на откровенный разговор.

– Я его к ней и на десять шагов не подпущу, Страд, пока его не закуют в цепи с головы до ног.

– Будь уверен, в таком виде он перед ней и предстанет.

Преступник огрызнулся и отпустил непристойность по отношению к леди Илоне, вызвав гневную гримасу на лице моего брата. Сергей шагнул вперед, приготовившись отвесить ему оплеуху, но остановился и распрямил сжатые в кулак пальцы.

– Давай, смелей! Врежь ему! – сказал я. У меня самого руки чесались, чтобы проучить этого негодяя, но я слишком устал и был не в состоянии двигаться.

– Он почти что животное, – проговорил Сергей. – И кулаком его ничему не научишь.

– Кир – хороший учитель. То же самое сказала бы и леди Илона, будь она сейчас с нами.

Сергей повернулся ко мне с благодарной улыбкой на губах.

– Спасибо, брат. – Ему очень хотелось сделать из изменника отбивную, но от такого естественного желания ему становилось не по себе. Вопрос, нужно ли, и если да, то когда, применять силу, всегда мучил воинов-священников, и мне оставалось только радоваться, что я никоим образом не был связан с церковью. Нравственные принципы и война – вещи несовместимые.

– Нет нужды допрашивать его, – сказала Фалов, подходя к нам, рука на перевязи.

– Почему это? Ты его узнала?

– Думаю, что так. Снимите-ка капюшон, который он так низко надвинул на лицо, и сами увидите, кто это такой.

Сергей махнул одному из воинов, и тот сдернул с разбойничьей головы потную грязную тряпку. И вдруг нашим глазам открылась огненная, как осенний закат, грива нечесаных волос.

– Рыжий Лукас собственной персоной, – сказал Алек. – И ты взял его в плен живым. – И он посмотрел на Сергея с уважением.

Сергей выглядел скорее растерянным, а не торжествующим. Новости быстро распространились среди воинов и на несколько секунд Сергей оказался в центре всеобщего внимания, принимая поздравления в виде похлопываний по плечу и спине. Не следовало обращаться подобным образом с человеком его ранга, но я ничего не сказал. Бывают в жизни моменты, когда можно позволить по отношению к себе немного фамильярности. Это был как раз такой случай.

– Как вы поступите с ним? – спросила Фалов.

– Немедленная казнь, – сказал я.

Это неприятно удивило Сергея.

– Я думал, сначала будет допрос.

– Все, что мне надо было знать, так это где прячется Рыжий Лукас. Вопрос отпал сам собой и я не намерен терять времени…

– Но традиции, законы…

– Я теперь сам издаю законы, – напомнил я ему. – Если ты собираешься что-то возразить, то поделись своими соображениями с оставшимися в живых после той кровавой резни, которую он устроил недавно в одной из деревень.

Сергей оглянулся на Лукаса. Тот плюнул в нашу сторону, но промахнулся.

– Алек, если ты уже пришел в себя, то, пожалуйста, проследи, чтобы все было сделано как надо. Фалов, пошли кого-нибудь по деревням рассказать о случившемся. Он может отправляться завтра. Завтра он получит все необходимое.

– Повелитель, я сочту за счастье поехать с ними. Мне хватит и одной здоровой руки, чтобы управлять моим пони.

– Прекрасно. Не забудьте проехать через Валлаки и ту деревушку, о которой я говорил, чтобы люди увидели…

– Увидели что? – спросил Сергей.

– Рыжего Лукаса, – подсказал Алек. – Или его замаринованную голову в мешке. – Вы хотите провезти его по всей стране?… Варварство какое-то!

Я вздохнул. Сергей был новичком в управлении внутренними делами страны.

– Так нужно, брат. Не только все воры и убийцы поймут, что за совершенные преступления их ждет наказание, но и простой народ постепенно перестанет бояться разбойников. Думаю, им понравится это бесспорное доказательство смерти Рыжего Лукаса, и мне известен только один способ познакомить их всех с ним – провезти его по городам и деревням.

Сергею, как я и предполагал, нечего было сказать в ответ, несмотря на то, что казнь пришлась ему не по душе. Этот всплеск сострадания, однако, хорош для священника, но не для меня.

«Что ж, все правильно, – подумал я, – ему самой судьбой уготовано принять духовный сан».

– Сергей, я сочувствую твоему горю, но требовать, чтобы вся Баровия горевала вместе с тобой – нереально. Мы только разбазариваем драгоценное время. Лучше провести его с пользой, занимаясь нужными делами.

Сергей оперся ладонями о стол и наклонился ко мне.

– Ты мне тысячи раз читал лекции на тему, как важно своим достойным поведением подавать пример для подражания простому народу. С твоей стороны равнодушие к кончине Кира означает неуважение к церкви и всему, что стоит за ней. Публичное выражение скорби и смирения перед волей богов забрать к себе его величество Верховного жреца Кира, укрепив веру людей в тебя и их желание служить тебе, укрепит твое собственное положение в стране.

Сделав страдальческое лицо, я взглянул на леди Илону Даровную. Она улыбнулась отстраненно и покачала головой, дав мне понять, что собирается сохранять нейтралитет в этом вопросе. Она рассматривала его как спор двух братьев, а не как конфликт между церковью и государством, в противном случае она бы встала на защиту Сергея.

От Сергея не ускользнуло, как мы обменялись взглядами, и он, не спуская с меня глаз, ждал. Боже мой, он был молод и убежден в своей правоте. Мое терпение давно бы лопнуло, не будь мне известно, что он поступал совершенно искренне. И спор он затеял не ради личной выгоды – иначе я бы быстро поставил его на место, – но ради тех, которые, как он думал, наждались в его покровительстве. Из самых лучших побуждений никогда ничего путного не выходило. Но, с другой стороны, он был прав с точки зрения политики. А это доказывало, что он прекрасно знал, как ко мне подступиться и как заставить меня слушать.

Я сдался, не скрывая своего недовольства; я уступил, но это не значило, что я изменил свое негативное отношение.

– Ладно. Делай, что хочешь. Я объявляю понедельник на следующей неделе днем всеобщего траура по нему. Будет крестьянам лишний день, чтобы напиться и отойти после попойки.

– О, Страд… – начал он обиженно.

Я отмахнулся от него.

– Я знаю их лучше, чем ты. Ты поступай, как тебе хочется, но я сомневаюсь, что хотя бы один из пятидесяти будет вести себя согласно твоим представлениям и настроению. Богач уверен, что и другие богаты, а умный человек полагает, что и остальные не обделены умом. Оба обычно бывают в шоке, раскрыв правду сего мира. Ты, мой дорогой братец, слишком благочестив.

Он откинулся назад и наконец тихо засмеялся. Над собой.

– Да, все правильно, набожность присуща не всем людям. Но я тебе вот что скажу: этот день очень важен для тех, кто верит в Бога, и он может изменить жизнь тех, кто отвергает его существование. Возможно, и для тебя он будет полезен.

Скажи мне кто-нибудь нечто подобное, и я бы его ударил, но Сергей только мягко укорял меня и это сошло ему с рук.

– Иди и подготовь все необходимое. Скажи казначею, чтобы выписал все, что тебе нужно. Я поставлю свою подпись позже.

Благодарность затеплилась на его бледном лице. Многих потрясла и расстроила неожиданная смерть Кира, но Сергею было особенно тяжело. Они были очень близки с молодым священником, не только как учитель и любимый ученик, но и как истинные друзья.

– Спасибо, брат, – сказал он, наградив меня неким подобием своей улыбки, и вышел.

– Думаю, от меня не требуется нацепить на себя нарукавную повязку, как это делают крестьяне, – пробурчал я.

– По-моему, достаточно простых черных одежд, – ответила леди Илона. – И твоя одежда более или менее соответствует случаю. – Мне нравится черный цвет.

– Тебе он идет, повелитель. – Она тоже накинула на плечи черную шаль, скрывшую ее небесного цвета одеяние, но черный был ей не к лицу и это слегка раздражало ее.

– Ты действительно думаешь, день траура по Киру – пустая трата времени?

– Да нет, просто я не хочу, чтобы люди считали, что в любую минуту они могут оставить свою работу и начать веселиться, как им вздумается, иначе праздникам не будет конца.

– Сомневаюсь, что они будут веселиться в этот день, повелитель.

– Спроси-ка лучше Алека. Он бывал а одной стране, где существовала традиция, согласно которой родственники умершего сажали покойника в углу и начинали танцевать и пить до тех пор, пока не валились на пол замертво.

– А мне такая традиция больше по душе, чем некоторые известные мне обряды. Надо будет запомнить. Лучше праздновать переход души в мир иной, чем похоронить себя заживо, когда кто-то покидает нас навечно. Все мы там будем.

Я отвел глаза и потер переносицу.

– Леди Илона, простите меня, но мне надо работать.

Темное облачко пробежало по ее светлому лицу, так как ей хорошо было видно, что мой рабочий стол пуст, но она поняла намек и поднялась.

– У меня тоже много дел, повелитель.

Я встал, мы раскланялись и она вышла, чеканя шаг и держа голову несколько выше, чем обычно. Плевать, она отлично знала, как я ненавижу напоминания о своей смертности. Вот и смерть Кира была таким неожиданным напоминанием, вдвойне неприятным, ведь он был моложе меня. Очевидно, я перешел ту грань, за которой начинают один за другим исчезать друзья детства. Что дальше? Смотреть, как на моих руках вздуваются вены и кожа покрывается сетью морщин? Скоро и мои ровесники, вроде Алека или Гунтера Коско, рассядутся возле камина, укутавшись в тряпки, и, покачивая головами, будут вспоминать отошедших в мир иной.

И поэтому присутствие искрящегося здоровьем Сергея было и подарком судьбы, и проклятьем. Я не мог не любить своего брата за его молодость и пылкое сердце. Я также питал к нему уважение как к искусному воину. Но все эти качества только подчеркивали нашу разницу в возрасте. Иногда его общество тяготило меня, так как всякий раз мне приходило в голову, сколько удивительных вещей ждало его впереди, в то время как я почти истратил отпущенный мне срок.

Правда, я вышел победителем из многих войн. Я превратил замок Равенлофт в сказочную жемчужину. Но что это такое по сравнению с неторопливым течением времени, которое невозможно повернуть вспять? Когда-то я, как Сергей, верил, что буду жить всегда. Я, как и тот богач из притчи, наконец-то встретился лицом к лицу с суровой правдой жизни. В течение трех мирных лет она росла во мне, как сорняк, и с каждым днем я чувствовал, как она все дальше и дальше пускала свои корни.

Алек Гуилем, похоже, понимал меня лучше всех, но он был слишком умен, чтобы говорить о таком в открытую.

– Найди себе женщину, Страд, – сказал он однажды, изучая мою кислую физиономию.

– Такое решение вопроса подходит тебе, но не удовлетворяет меня, – сухо ответил я.

– Может, это и не решит всех проблем, но зато немного отвлечет тебя. Найди себе какой-нибудь миленький цветочек и роди с ней двух-трех малюток. Можешь выбрать любую прямо здесь, у себя при дворе. – Ага, а она потянет за собой нескончаемую нить родственников, которые только спутают и усложнят наследование власти.

– Поговори с леди Илоной. Уверяю тебя, она знает высокорожденных сирот, растущих под ее присмотром. Ты – герой, и я гарантирую, любая из них будет просто счастлива носить гордое имя фон Заровичей.

– Мой брат Стурм так и поступил.

– Но Стурм мало понимает в государственных делах. Он прекрасно управляется с имением твоего отца, но можешь ли ты представить его правителем какой-либо страны? Получат ли его дети необходимые знания и опыт, чтобы мудро править людьми? Вряд ли, если они изберут его единственным примером для подражания. Боюсь, он может прислать сюда своего старшего поднабраться у тебя жизненного опыта…

И я буду относиться к нему, как к Сергею.

– Все совсем по-другому, когда у тебя растут собственные дети, – произнес он. Не в первый раз он удивлял меня сверхъестественной способностью читать мои мысли. То ли он и вправду обладал даром проникать в чужое сознание, то ли настолько хорошо изучил меня за все эти годы, что мог отгадать, что творилось в моей душе.

– По-другому? Почему?

– Потому что это твоя плоть и кровь, часть тебя самого. Вот в чем разница, Страд. Найди себе какую-нибудь милашку и если боги улыбнутся вам, то через девять лун ты будешь держать в ладонях свое собственное бессмертие. Намного лучше, чем драться за него с мечом в руках, и волшебства в этом больше, чем во всех книгах вместе взятых, которые ты насобирал за эти годы.

Я угрюмо посмотрел на книги. Несмотря на то, что в условиях войны многое приходилось делать на ходу, на лету и наспех, я умудрился подобрать и собрать целую библиотеку. Не так много, как мне хотелось бы, оставалось еще огромное пространство, которое мне предстояло заставить полками с книгами. Все знания и мудрость мира, заключенные под их обложками, казались мне бесполезными и неспособными заполнить пустоту в сердце. Но я знал, что такое настроение недолговечно и скоро я опять с головой окунусь в чтение и эксперименты с магией, однако слова Алека преследовали меня повсюду, смущая мой покой. Ведь он, в конце концов, был прав.

День общенационального траура был отмечен бесконечными богослужениями в церкви. С утра я помолился за Кира и вечный покой его души, а затем до вечера просидел в библиотеке. Никто не работал, вся страна питалась тем, что приготовили накануне. Для меня это было не в диковинку. Я подкрепился сыром, вином и клубникой (повар и инженер так ничего с плитой и не придумали).

Сергей, несмотря на то, что он еще не принял духовный сан, стал носить особый волшебный талисман как символ приближающейся церемонии. Он разволновался, увидев его в первый раз, так как на него нахлынули воспоминания о родном доме, связанные с тем, что очень скоро ему предстояло занять место Кира.

– Я не уверен, что достоин этого, – доверительно поведал он мне позже.

– Никто не может сказать, что достоин быть преемником Великого жреца, – сказал я, вызвав у Сергея бурю восторга своим мудрым, как ему показалось, ответом. Он обнял меня, шепча на ухо слова благодарности, и потом выбежал из комнаты и поспешил уединиться для молитвы.

Леди Илона вела богослужения в церкви, превратив их в красивое и печальное зрелище. Когда я был там, я заметил, что Сергей следит за каждым ее движением с балкона, выходящего на часовню. Очень скоро и ему придется выполнять то же самое, и он изучал ее манеру вести себя, нахмурившись от напряжения. Никто не мог упрекнуть его за такую искреннюю заинтересованность, и хотя у него не было опыта, он обещал стать хорошим жрецом, может потому, что обладал покорностью и скромностью, которых я лишился благодаря старику Зараку и его затее с чисткой пола.

День траура начался и кончился; и церковь зажила своей прежней незаметной тихой жизнью, соблюдая старинные обряды и распевая религиозные гимны. Сергей вступит в должность только по истечении определенного срока, и теперь, будучи не в состоянии посвятить себя делу богов, он маялся от безделья. Наконец, как настоящий фон Зарович, он придумал себе другое занятие и стал ездить в деревню Баровию, нередко оставаясь там на ночь.

Как солдат, я мог себе представить, что он делал, но это не состыковывалось с тем, что каждый вправе был ожидать от будущего священника. Мне это, впрочем, казалось вполне естественным и безобидным… до тех пор, пока Алек не сообщил мне, что мой брат работал среди бедняков. Слухи о захвате Рыжего Лукаса разлетелись по всей стране и теперь в деревнях любили рассказывать, как Сергей одной рукой поймал и обезглавил разбойника, а заодно и его шайку. Ничто не могло поколебать их уверенности, что все именно так и было, и, где бы ни появлялся их герой, на него обрушивался шквал аплодисментов, поздравлений и цветов. Сергей же лез из кожи вон, чтобы поднять престиж церкви и собирался построить приют для больных.

Эти новости меня огорчили.

– Он только тренируется для своей профессии, повелитель.

– Все эти штучки хороши для священника, но не для Сергея. Наденет сутану и пусть делает, что хочет, но пока у него нет никакого права вытворять подобные фокусы. – Какой от этого вред?

– Ты и глазом не успеешь моргнуть, как все оборванцы и попрошайки стекутся в деревню, протягивая к нему руки и уповая на бога. У мальчишки мягкое сердце, но у него еще слишком мало опыта, чтобы раскусить того, кто пытается сыграть на его доброте. Плохо и то, что люди могут подумать, что он действует от имени всех фон Заровичей. Я этого не потерплю.

– Почему бы и нет? Как его щедрость может угрожать твоему славному имени?

Я откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. – Представь на секунду, ты один из бургомистров и ты только что собрал налоги и отправил их в государственную казну. Потом до тебя доходят слухи, что граф Сергей фон Зарович помогает бедным в Баровии. Какой чудесный молодой человек, думаешь ты и вдруг задаешь себе вопрос: а откуда же он берет деньги? Ты отдал деньги, чтобы чинить дороги и укреплять границы государства, а он выбрасывает их на ветер, пытаясь накормить вечно голодных. Может, он взял как раз твои деньги? Разве сойдет ему это с рук? И разве ты не заявишь, что, будучи в равной степени голодными, твои люди заслуживают таких же щедрых подарков? Ты наверняка решишь даже, что если уж у брата лорда Страда денег куры не клюют, то хватит ему на следующий год и половины обычной суммы, в конце концов…

– Ага, я понял, куда ты клонишь, Страд. Сергей помогает одной маленькой деревушке, но ломается вся государственная система.

– Перестань смеяться, Алек. Я серьезно. Если эти свиньи надумают устроить восстание, то, как ты думаешь, сколько мы продержимся?

– А у тебя есть основания ожидать восстания?

Я не ответил, дав ему время самому поразмышлять на эту тему. Он был умен; ему потребовалось не больше минуты, чтобы сделать свои выводы.

– Кого ты подозреваешь?

– Всех.

Он опешил.

– Я знаю, что кто-то может нарушить клятву верности, подписанную кровью, но чтобы все?

– Или кто-то один, обладающий силой, чтобы заставить остальных. Он или она могут что-то пообещать, обронить нужное словечко за чаркой вина. «Как вам известно, наступили смутные времена. Боги запрещают преступать закон, но случись что-нибудь с графом Страдом, я надеюсь, что могу рассчитывать на вашу поддержку». Да ты знаешь, как это обычно происходит…

Алек свел брови к переносице и прищурил глаза; его тонкие губы изогнулись в усмешке. Он в упор посмотрел на меня.

– Итак… в лагере – предатель.

– Точно. И я хочу, чтобы ты его вычислил.

– И казнил, если мне посчастливится его найти?

– Это зависит от обстоятельств. Если он умен, то, возможно, понадобится лишь небольшое предупреждение. Если нет… – я поднял и опустил руку. – Но сначала скажи мне.

– Конечно, повелитель.

На следующее после отъезда Алека утро я проснулся с твердым намерением поговорить с Сергеем. Он не ночевал в замке и только что вернулся. Я был уверен, что лучше разобраться во всем прямо сейчас, прежде чем ему взбредет в голову опять сбежать от меня.

Он вошел в мой кабинет, чересчур веселый для человека, носящего траур по умершему другу. На лице у него застыло странное выражение, которое я никогда раньше не видел. Он, казалось, с трудом сдерживал себя, чтобы не взорваться от переполнявшего его, не понятного мне чувства.

– Сергей, насчет этих твоих поездок в деревню…

Он только этого и ждал. Неважно, что я не закончил; ему нужен был только звук моего голоса, чтобы начать. Его прорвало и, путаясь и сбиваясь, он поведал мне свою историю.

Он встретил девушку.

Сгорая от нетерпения, я слушал вполуха, как он воспевал ее бесчисленные достоинства, красоту и другие качества, которыми влюбленный наделяет свою возлюбленную. Я слышал подобное сотни раз от других; вариации Сергея на эту тему не отличались оригинальностью и, конечно, мною не приветствовались. О боги, можно подумать, эта была первая женщина в его жизни, так вдохновенно он о ней говорил.

Моя реакция, как бы это помягче сказать, была холодной. Мало того, что меня бросало в дрожь от идеи породниться с крестьянами, я вынужден был напомнить ему, что его предназначением в этой жизни было служить церкви и стать Верховным жрецом. Но ни лекции на тему морали, ни возможные политические последствия, ни очевидная глупость подобного шага не могли изменить принятого им решения. Своими словами я оказался бессилен повлиять на его ум и сердце. Он был опьянен своей любовью и не видел и не слышал ничего, кроме нее, послав остальной мир к черту.

Расстались мы далеко не лучшими друзьями.

По правде говоря, я задыхался от ярости. Никогда еще я не был так зол на кого-то и так беспомощен. И пока я носился по комнате, не в состоянии справиться со сжигающим меня гневом, вошел слуга и объявил, что леди Илона просит аудиенции.

Она вплыла в комнату.

– На чьей ты стороне? Его или моей? – заорал я. – Что это для тебя на сей раз: конфликт между церковью и государством или очередные семейные разногласия?

– Нашему лорду Страду нужно научиться контролировать свои эмоции, – спокойно проговорила она.

Ее тихий голос подействовал на меня, как сильный удар между глаз. Я замер посередине комнаты. Через какое-то время ко мне вернулся дар речи. – Мальчишка не ведает, что творит, – проворчал я наконец.

– Влюбленный не соображает, что делает.

Подозрение вспыхнуло во мне.

– Как давно ты знаешь об этом?

– Сергей разговаривал со мной недавно. Он обеспокоен, что расстроил тебя своими планами на будущее.

Скорее всего, он попросил ее бросить все и поспешить, чтобы помочь мне успокоиться.

– И ты приняла это – все как есть?

Она пожала плечами:

– Чего ты хочешь? Чтобы я запретила ему любить?

– Но он отрекся от церкви и пустил коту под хвост все, над чем трудился…

– Есть другие пути служить богам, мой повелитель.

Мои инстинкты солдата подсказали, что я давным-давно проиграл и пора признать свое поражение. Я чувствовал себя опустошенным и потерянным, и меня тошнило от этого ощущения. Я нашел свое кресло и опустился в него. Я очень устал.

– Что мне делать?

Илона приблизилась ко мне и заглянула мне в глаза.

– Ничего. Предоставь им самим разобраться во всем, и они найдут наилучший выход из ситуации. Доверься судьбе и не волнуйся.

– Ты говоришь, как моя мать.

Она улыбнулась; девочкой она знала Равению.

– Для меня это большой комплимент, мой господин.

– Смешно, ты знаешь.

– Наверное, но любовь мальчишки всегда неразумна. Она просто существует, и тебе не надо ничего делать, кроме как оставаться в стороне. В любом случае, в глубине души ты уверен, что Сергей не способен опорочить семью фон Заровичей. Думаю, эта девушка окажется красивой и составит ему прекрасную партию. – О да, я уверен. Имя Сергея, подкрепленное несметными богатствами, вдохновит ее на многие хорошие поступки.

– Ты говоришь о добре, как будто оно вообще не существует на земле, граф Страд.

– А мне не приходилось сталкиваться с ним в моей жизни.

– Тогда тебе есть чего пожелать самому себе.

Прошло меньше недели и Сергей привез ее в замок в первый и последний раз. У нее не было семьи и ее воспитанием занималась одна из местных церквей. Теперь она становилась подопечной леди Илоны. И я питал слабую надежду, что она научит девушку светскому этикету во избежание различных неприятных ситуаций при дворе.

Я предупредил придворных и слуг, что ее приезд должен пройти незамеченным; ее представят двору по всем правилам во время ужина, который Сергей давал в ее честь сегодня вечером. Те, кому дано было понять в чем дело, оценили мудрость такого решения. Если девица никуда не годится, то не поздно будет объявить ее заболевшей и отложить пиршество. Сергей, да хранят боги его невинное сердце, ничего подобного даже и представить не мог. Он выскочил из повозки и протянул ей руку, как будто она императрица, а не жалкая босячка рожденная от бедного ничтожества.

Я уже пришел к выводу, что мне отчасти повезло, что она сирота, по крайней мере, ее родственники не будут болтаться без дела по замку и путаться у меня под ногами. И тут Сергей подвел ее к ступеням, чтобы представить нас друг другу.

И тогда все мое презрение к ней отлетело прочь, как опадает зимой с деревьев мертвая листва. Она, несомненно, была самой красивой девушкой, которую я когда-либо встречал в своей жизни.

Своей красотой она превзошла саму Красоту, как превосходит по силе и мощи величественная полноводная река маленькую дождевую каплю. И я утонул в ней, захлебнулся ею, чтобы уже никогда не вынырнуть на поверхность. Ошеломленный, я не мог ни пошевелиться, ни произнести ни единого слова, и тогда сквозь грохот моего сердца и шум крови в ушах с трудом пробился голос Сергея:

– Страд, это Татьяна.

Девушка низко поклонилась. На ней было простое платье, сшитое из домотканого полотна, но оно сидело на ней, как на гордой королеве, а ее отливающие медью волосы показались мне короной на ее голове. Ни с того ни с сего она заставила меня поверить в деревенскую сказку о похищенной принцессе, которая в конце концов возвращается туда, где ей и положено быть – во дворец.

– Добро пожаловать, – еле-еле выдавив из себя ответ, прошептал я.

Она подняла ко мне лицо. Чистая кожа, огромные глаза, сверкающие ярче бриллиантов, и полные темно-вишневые губы – удивительное лицо, по сравнению с которым любое другое покажется просто безобразным.

Но сравнения быть не могло. Она была единственной в своем роде. Она была само совершенство.

Я чувствовал, как мое сердце прыгало и дрожало от одной только радости смотреть на нее. Она смутилась и покраснела, и мне надо было успокоить ее. Я взял ее руку и она распрямилась. Она была высокой и стройной, как сказочный цветок. С легким поклоном я поцеловал кончики ее пальцев.

– Добро пожаловать в замок Равенлофт, Татьяна. Добро пожаловать, и да будет замок твоим домом, отныне и во веки веков.

Казалось, слова проникли в самую ее душу, и она улыбнулась. Ее улыбка сверкнула, как первые солнечные лучи после холодной и суровой зимы. Все, что мне нужно было теперь, так чтобы эта улыбка вечно играла на ее губах.

И тут она посмотрела на Сергея.

И солнце, снизошедшее на меня с небес, как будто скрылось за тучкой, обратив все свое яркое сияние на него… на него одного.

Я не привык оповещать всех и вся о своих намерениях, но традиция требовала, чтобы я предупредил Сергея, что собираюсь взять Татьяну на небольшую прогулку перед ужином. Конечно, он не возражал. Он воспринял мой план как попытку узнать ее поближе и одобрить его выбор. Но она не нуждалась в моем одобрении. Можно одобрить или нет воздух, которым мы дышим, или чистую лазурь летнего неба, но необходимость одного и красота второго существуют без всякого высокопарного человеческого одобрения. Как и Татьяна. В ней соединились земля и небо, воздух и музыка, и рассвет без единого облачка.

Держалась она очень независимо, но передо мной испытывала благоговейный страх. Надо было помочь ей избавиться от него.

Убедившись, что она готова, я вошел в ее комнату. В сопровождении помощника леди Илоны, следующего за нами по пятам, мы спустились вниз и я повел ее в южный дворик. Она не выпускала моей руки, но за все время не вымолвила и слова. Возможно, она подготавливала себя к допросу, который я мог ей учинить.

На улице я спросил ее, как она находит свою комнату, удобно ли ей, и как ей нравится одежда, которую она там нашла. Она переоделась к ужину в золотистое, под цвет ее волос, платье свободного покроя, которое леди Илона в конце концов разыскала для нее.

– Все прекрасно, Старейший, – сказала Татьяна. – Все были очень добры ко мне.

Такая форма обращения вполне годилась для меня, если учесть наше различное происхождение и, к несчастью, огромную разницу в возрасте. В Баровии это было выражением высочайшего уважения; она не решалась звать меня по имени Страд. Я не поправил ее, чтобы не смутить. Больше всего на свете я хотел, чтобы она чувствовала себя со мной свободно.

Я приостановился и посмотрел на нее.

– Рад слышать это. Ты должна запомнить, что если ты чего-нибудь хочешь или в чем-нибудь нуждаешься, тебе надо только попросить. Этот замок и все его обитатели – твои покорные слуги, я в том числе.

Вместо того, чтобы ободрить ее, мои слова, похоже, повергли ее в еще большее смущение.

– Что-нибудь не так?

– Все хорошо. Я думаю, вы лучше всех, что говорите мне такое. До того, как мы встретились, я немного боялась вас.

– Боялась?

Она сложила руки на груди.

– Всю мою жизнь это место было непостижимым и недосягаемым, вселяя ужас в деревенских жителей. Когда Дориан правил здесь, страх жил в нас, как живет боль в костях стариков. Пришли твои войска и мы боялись, что станется с нами, хотя мы и радовались нашему освобождению. Но годы твоего правления протекают спокойно и мирно. Ты избавил нас от страха и мы благодарны тебе за это.

Я никогда не получал таких признаний от своих гонцов, привозящих свежие новости из деревень, однако воины, шатающиеся по тавернам, всегда слышат нечто противоположное тому, что внушают бедной сироте, живущей под защитой церковных стен.

– А твои страхи?

– Исчезли как дым. Я вижу красоту, которую ты создал здесь, а значит, я вижу кусочек твоей души. Это хорошее место. Возможно, ты и безжалостный воин, но от тебя веет теплом, иначе ты не смог бы сотворить это чудо.

Я засмеялся и мне стало приятно. Без особого усилия она выпустила на волю накопившийся во мне за долгие годы радостный смех. – Надо отдать должное ремесленникам. Не мне, а им скажи спасибо. Она улыбнулась. О боги, как она улыбалась!

– Теперь я понимаю, почему Сергей так сильно любит тебя.

При упоминании его имени мое хорошее настроение сразу испортилось. Чтобы скрыть дурное расположение духа, я двинулся вперед.

– Пойдем, я хочу показать тебе кое-что. Их красота мне неподвластна.

Через центральные ворота мы прошли во дворик часовни. С приближением сумерек ветер стих и в воздухе сладко пахло розами. Она бросилась к ним и, приседая то у одного то у другого розового куста, наслаждалась их красотой, вдыхая свежий аромат нежных лепестков. Кинжалом я срезал один цветок и, очистив его от шипов, подал ей. Наградой мне была такая улыбка, что мне захотелось сделать этот сад в тысячу раз больше и дарить ей розы, сотни, тысячи роз. – Есть еще кое-что, – сказал я, беря ее за руку.

Через ворота мы вышли на смотровую площадку и остановились у низкой стены.

– Это не мое творение, каждый может придти сюда и любоваться природой.

Робея от высоты, Татьяна тем не менее приблизилась к самому краю. За нашими спинами солнце неуклонно валилось за пики Баликонских гор. Далеко внизу, у подножия скал лежала позолоченная последними солнечными лучами долина. Пока мы стояли у края смотровой площадки, тень от замка Равенлофт стала постепенно наползать на нее, словно укрывая землю темным одеялом. В деревне вспыхивали один за другим огоньки: в домах начали зажигать свечи и разводить огонь в каминах.

– Вон церковь, мой дом, – сказала она, вытянув вперед руку. Я не оглянулся. Видеть восторг и счастье на ее лице – вот чего я так страстно желал. Все остальное не имело значения. – Твой дом здесь, – сказал я.

Она повернулась ко мне.

– Благодарю тебя, Старейший.

Я не поправил ее.

– Конец страхам?

– Да. Находясь здесь, я ощущаю какую-то завершенность. Раньше я была счастлива, но так, словно только одна моя половина жила настоящей жизнью, не подозревая, что существует еще что-то. Встретив Сергея, я вдруг осознала, что в этом мире есть множество удивительных вещей.

Мне стоило огромного усилия воли, чтобы не перестать улыбаться.

– Я чувствую, что сама жизнь переполняет меня. Теперь я знаю, все, что было раньше, было лишь ожиданием. Ожиданием встречи с ним.

Последний солнечный лучик спрятался за горными вершинами, и замок и вся долина погрузились в темноту.

Язык не слушался меня, и мой голос прошелестел еле слышно, как сухой ветер в пустыне:

– Ты его любишь?

– Больше Бога, больше себя, больше всего, что я знала, видела во сне или могла когда-нибудь вообразить. Надеюсь, ты не подумаешь, что плохо с моей стороны так сильно любить его.

– Нет, конечно, нет.

Она выразила словами то, что я чувствовал по отношению к ней. Я отвернулся, чтобы она не разглядела в свете появившихся звезд мое лицо. Один на один с мучительной радостью любви, я раздирался на части от полнейшей безнадежности, будучи не в силах справиться со своими переживаниями.

Это было похоже на агонию, как будто меня ударили мечом, как будто сама зима дыхнула холодом на мою обнаженную кожу.

Мне не выжить с этой болью в голове и теле. Я должен или сказать ей или погибнуть тут же на месте от такой нечеловеческой муки. Мое сердце грохотало, как барабан, зовущий в бой. Я посмотрел на нее и опять поцеловал ее пальцы.

Что сказать? Как сказать?

Слова застряли у меня в горле. В темноте из матерого, закаленного невзгодами воина я превратился в оробевшего мальчишку. Я смотрел ей в глаза, и вдруг мне почудилось, что не надо ничего говорить, она и так все знала; и в то же время я понимал, что они ни о чем не догадывалась. Здравый смысл боролся с эмоциями и не мог ни уступить, ни одержать над ними верх, и мне показалось, что этот длинный до бесконечности вечер не кончится никогда.

Безумие сменилось ощущением невозможности произнести хотя бы слово. Внутри у меня все бурлило, готовое взорваться и выплеснуться наружу, но проснулся тихий голос сомнения, который есть у всех и который трусам приказывает спасаться бегством, а умным – ждать. Я считал себя кем угодно, но не трусом; видимо, некая врожденная мудрость настояла на молчании. Заговорить сейчас – значит смутить и испугать ее и потерять шанс заставить ее забыть Сергея и обратить свой взор на меня.

Сергей…

Нет.

Я вытряхнул из головы эту мысль, прежде чем она успела принять законченную форму. Даже позволить ей проскочить в самых отдаленных уголках моего сознания было верхом бесчестья, верхом безнравственности.

– Старейший?

Ее нежный голос вырвал меня из объятий дьявола.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Конечно, – солгал я.

Сергей…

Я передернул плечами.

– Пора возвращаться, не правда ли?

Та первая ночь, следующий день и все остальные дни летели друг за другом быстрее коршуна, парящего в поднебесье. Каждый обнаруживал новые достоинства Татьяны, и сердце мое заходилось от нестерпимой боли. Каждый день напоминал мне, что, как бы страстно я ее не желал, она мною не интересовалась.

Сначала мне пришло в голову, что в ее глазах я был слишком стар, чтобы претендовать на роль ее любовника, но, посмотрев на себя в зеркало, я начал сомневаться в этом. Ежедневные упражнения с мечом в руках сделали мое тело стройным и крепким, а грубые черты моего лица и сеть морщин нравились мне гораздо больше, чем дряблые мышцы и свисающая кожа. В прошлом не одна женщина, гостившая при дворе, давала мне понять, что я возбуждал любые чувства, кроме отвращения, и отлично отвечал всем требованиям физического искусства любви. Но это невинное создание, похоже, не воспринимало меня так, как мне хотелось. Она не разу не назвал меня по имени и, подчеркивая свое уважение ко мне и прожитым мною годам, обращалась ко мне «Старейший» или «Старший». Ежедневное доказательство того, что мои сомнения были всего лишь самообманом.

Я пытался предстать в глазах Татьяны ее обожателем, одаривая ее драгоценностями и дорогими нарядами и заказав ее портрет. Я даже играл для нее на клавесине. Она все принимала с глубокой благодарностью и радостью, но я понимал, что она не видела во мне соперника Сергея, только его брата. Грустно и унизительно для меня, но я радовался любым знакам внимания с ее стороны.

Все же лучше, чем ничего. С наступлением холодов я все реже выходил на улицу и все больше времени проводил в библиотеке со своими книгами. Раньше мои занятия магией ограничивались двумя-тремя интересными экспериментами; теперь же я рассчитывал найти некое магическое заклинание, которое помогло бы мне овладеть Татьяной. Но так как я постоянно отвлекался на государственные и прочие дела, моих знаний и умений оказалось недостаточно, чтобы разобрать некоторые особенно трудные фокусы. Те же, с которыми я справлялся, были для меня бесполезны. Я читал от корки до корки каждую книгу в надежде обнаружить хоть что-нибудь…

Человеческие желания просты, и, казалось бы, любовные заклинания и рецепты любовных напитков должны были бы встречаться через страницу, однако в моих книгах мне ничего такого не попалось, за исключением одной небольшой главки на интересующую меня тему. Автор доказывал, что магии не одолеть чудо любви и бесполезно пытаться воспроизвести ее при помощи волшебства. От его заключения так и несло самодовольством и глупостью, и это разозлило меня. Я вырвал страницу и, смяв ее, швырнул в камин.

– Жжем книги, чтобы теплее было, мой господин?

Мой кинжал выскочил из ножен, прежде чем я повернулся к говорившему.

Это был Алек Гуилем. Он стоял в дверном проеме, засунув руки в карманы и облокотившись о косяк. Смерив меня взглядом, он покосился на кинжал:

– Здорово.

– Надо докладывать о своем приходе, – сказал я без раздражения.

– Убийца не стал бы. Я просто хотел проверить твою реакцию. Не наказывай служанку. Любой, охотящийся за твоей головой, убил бы ее в целях собственной безопасности.

– Не буду. – Я засунул кинжал в ножны. Он сказал все, что мне нужно было узнать. – Кто на этот раз? Еще один Баал'Верзи?

Алек отсутствовал несколько месяцев. Зима оставила отпечаток на его продолговатом лице. Оно обветрилось и покраснело от ветра; одежда его пахла снегом, сапоги износились. Он снял меховую шапку с длинными смешными ушами и подошел к камину.

– Боги, как хорошо. Мы неделями не вылезали из снежного месяца. Сугробов намело выше лошадиных голов и дороги так засыпало, что даже проводники путались и терялись. Особенно тяжко нам пришлось на последней миле, оставшейся до замка. Знаешь ли, последняя – самая длинная. – Он подпрыгивал на одной ноге, стягивая сначала один облепленный снегом сапог, затем другой, бросил их к камину, чтобы просушились, и уселся в кресло.

– Будь как дома, – сказал я.

– У тебя тут все устроено с настоящей роскошью, Страд. – Он протянул руки к огню. – Некоторые так называемые дворцы, где мне довелось побывать, согласятся на убийство, лишь бы заполучить кусочек твоего богатства.

– Неужели? Кто?

– Ван Ройены, например.

– Но это мои родственники по материнской линии!

– Кровь, конечно, гуще воды, но золото… – Приподняв брови, он многозначительно порет большой палец об указательный.

– Кто из них? – спросил я устало.

– Твой дядя Густав.

– Послушай, Алек, старому прохвосту около восьмидесяти лет.

– Восемьдесят два. Но у него полным-полно бедных родственников, и доход от имения никак нельзя назвать приличным. Я считаю, чтобы сбить его с толку на время, нужно послать ему дорогой рождественский подарок.

– Платить за себя выкуп, не попав в плен? Да, он придумал что-то новенькое, как получить с меня деньги, не работая.

– Все же лучше, чем дождаться, когда он пришел погостить сюда одного из твоих племянничков. Малышка Викки орудует мечом так же хорошо, как я. Не хотел бы я одной темной ночью проверить на собственной шкуре ее талант обращаться с ножом.

Он был прав. Помимо моей матери, Ван Ройены имели для меня значение только как источник пополнения казны путем передачи денег по наследству. Может, своевременная подачка будет держать их на расстоянии в течение еще нескольких лет. Я сделал пометку для казначея, чтобы он позаботился об отправке подарка.

– Кто следующий?

Алек мысленно пробежал список знаменитых семей, которые он навещал под видом моего посла. Наиболее умные из хозяев, особенно те, кому было что прятать, должно быть, догадались о его настоящей миссии. Ирония судьбы такова, что невиновные внешне ничем не отличались от тех, кто замыслил что-то недоброе, но вели себя очень осторожно. Те же, кто не скрывал своих намерений и открыто угрожал мне, были менее опасны, так как я знал наверняка, чего от них ждать.

– Итак, Маркусам можно верить, пока Даровные остаются верны, – произнес я часом позже. Я приказал принести нам еды. Алек предпочел чай подогретому вину, и на сей раз чай был горячим. (Повару и инженеру пришла на ум потрясающая идея кипятить воду прямо у меня в кабинете, на камине. Возможно, еще три года уйдут на решение проблемы теплого супа).

– Даровные будут хранить верность, пока леди Илона поддерживает твое правление, – добавил Алек, разрезая кинжалом яблоко.

– Она служит своим богам, а не своей семь и даже не мне.

– Ага, но она к тому же гибкий и практичный политик. Она знает, что ты сильнейший и поэтому она здесь, поближе к ядру власти.

– Но остальные? Как насчет семьи Дилисния?

Он покачал головой и отрезал от яблока тонкий ломтик.

– Рейнхольд – раб своего желудка. Если бы он распустил шнурки кошелька для щедрых пожертвований в местный храм, я уверен, священники не остались бы в долгу, и тогда остальным не пришлось бы слушать его стоны после ужина. У него там паршивая еда: жидкая кашица и молоко, да фрукты, переваренные настолько, что не поймешь, чем они были в начале. Только чтобы не умереть с голоду, я и Лео рыскали по кладовым, как мелкие воришки. – Он откусил от яблока, прожевал с явным удовольствием и, не проглотив, засунул в рот большой кусок желтого сыра.

– Какое это имеет отношение к делу? – Сегодня я был не в состоянии терпеть его пустую болтовню.

– Кладовая находится рядом с погребом, а у Лео есть ключи. Рейнхольд не пьет и бутылки так и просятся, чтобы их пересчитали. Вдвоем мы прекрасно справились.

– И что тебе поведал Лео, когда ты его напоил?

Алек усмехнулся, а потом хихикнул. Он был очень доволен собой. – Жаль, тебя там не было. Щенок из шкуры лез вон, чтобы напоить меня и развязать мне язык. Он не знал, что я подсмотрел, как он глотал оливковое масло перед первым набегом на погребок. Он хорошо притворялся, и если бы я не видел его приготовления, я бы поверил каждому его слову.

– Ты узнал что-нибудь полезное?

– Я узнал, что он очень умен и интересуется делами в Баровии. Он задавал множество вопросов о твоих политических планах и какое место ты отводишь в них семье Дилисния.

– Ничего необычного и особо секретного.

– Нет, но – правда, пока у меня нет доказательств – но моя интуиции подсказывает мне, что он не торопится поделиться своими соображениями с Рейнхольдом. – Да ну? Интересно, что он задумал. На кого работало его любопытство: на него самого или кого другого? Я всегда считал его безвольным и инертным.

– Вочтеры и Бучвольды могут сыграть на этом, подчинив его своей воле. Не забывай, он был очень близок с Ильей.

– И, не колеблясь, перерезал ему горло, помнишь?

– Да, защищая тебя, – сказал он.

Когда-то я питал слабую надежду, что после смерти Ильи мне уже не придется постоянно оглядываться через плечо. Увы, нет, не суждено мне отдохнуть. Для человека моего положения это невозможно.

Из фактов, собранных Алеком о Вочтерах и Бучвольдах, также нельзя было сделать никаких выводов. Что ж, у меня есть шанс разобраться во всем самому и очень скоро.

– Мой брат женится этим летом, – проговорил я.

– На пути к замку до меня долетели кое-какие слухи.

– Свадьба будет грандиозной. Сейчас составляют списки гостей.

– Думаю, я знаю, на что ты намекаешь. Не могу сказать, что мне это нравится.

– Тебе необязательно одобрять эту затею. Главное, будь рядом, когда приедут гости, и смотри в оба, чтобы не пропустить что-нибудь… интересное. У тебя хватит людей, чтобы следить за всеми?

– Возможно, если только в мое отсутствие некоторые не умерли от зимней лихорадки. Я еще не проверил.

– Так иди и проверь, пока у тебя есть время.

– Должен ли я это понимать как то, что мне предстоят еще какие-то дружеские визиты?

– Именно так.

Он вздохнул, покачал головой, но не издал и звука протеста. Я знал, что несмотря на многие дорожные неудобства, он предпочитал болтаться где-то за пределами замка и выполнять мои поручения, чем быть связанным по рукам и ногам своими обязанностями начальника дворцовой стражи.

– В твоем распоряжении есть неделя, чтобы согреться, наесться и проверить своих людей. – Спасибо, повелитель. Может, у меня найдется минутка и для принятия ванны. – Вызвав слабую улыбку на моем лице, он кивнул в сторону высокой кипы книг на моем столе. – Готовишь очередную волшебную болтушку?

– Что-то вроде того.

– Я привез пару книг для твоей коллекции. Стоят побольше нескольких медных монет, должен я тебя сказать. Так что в кошельке, который ты мне дал в дорогу, почти ничего не осталось.

Глаза мои разгорелись.

– Если в них есть настоящие магические заклинания, то все остальное не важно. – Алеку было приказано покупать для меня любые книги по искусству магии, и для этого он всегда имел при себе мешочек, туго набитый золотом.

– Я уверен, ты найдешь в них кое-что. Я не смог прочитать и слова. У меня голова раскалывается от боли, даже когда я просто смотрю на страницы.

Мое сердце забилось быстрее, но я скрыл от него свое возбуждение.

– Любопытно. Где ты их достал?

– Из личной библиотеки одного маленького феодала. Он продавал имение своего деда, чтобы заплатить за вино. Кажется, единственная цель его жизни – допиться до чертиков. С тем, что он получил с меня за свои книжки, он, должно быть, уже на полпути к осуществлению своей мечты. Будем надеяться, что ты извлечешь из-под этих обложек больше пользы, чем он.

– Воистину так, – пробормотал я.

– Дели Илона, неужели и ты ослепла? Ладно Сергей: он совсем очумел от любви. Но ты-то не можешь не замечать очевидной глупости этого поступка?

– Права Татьяна или нет, время покажет. Но твоя реакция очень огорчила и ее и Сергея. И как раз накануне их свадьбы.

Мне сразу расхотелось продолжать наш разговор.

– Так поди и утешь их, если они расстроились. Однако я предпочел бы, чтобы свою энергию ты переключила на подготовку предстоящей церемонии. Думаю, тебе найдется чем заняться.

– Я не забыла о своих обязанностях, повелитель, – ответила она сухо.

Опять эти ее интонации. Я все чаще слышал их и каждый раз они все сильнее резали слух. Я ненавидел звук этого голоса и, да помогут мне боги, начинал ненавидеть его источник. Однако она выдержала мой взгляд, даже не моргнув. Черт возьми, мало кто из придворных мог позволить себе такое.

– Ты что, действительно хочешь, чтобы я оставался в стороне и сквозь пальцы смотрел на все, что творится в моем собственном доме? – спросил я в конце концов.

– Девочка просто старалась быть щедрой…

– У нее нет никакого права бросать драгоценности к ногам свиньи. Боги, и именно те, которые я ей подарил!

– Подарил – значит разрешил ей распоряжаться ими по ее усмотрению.

– Я доверил ей беречь их и хранить как часть семейного богатства. Их носила моя мать, а до нее – ее мать и так далее. Татьяна, может, и не догадывалась об их настоящей цене, но Сергей-то знал. Однако он не только не остановил ее, я наоборот, публично одобрил ее действия. Это отродье даже не подозревает, что за дверь он оставил открытой.

– Я уверена, их можно вернуть обратно…

– Конечно, можно. Не в этом дело. Она не должна была так унижаться, особенно перед этими свиньями. Ей теперь даже за порог нельзя ступить без того, чтобы какой-нибудь вонючий попрошайка не принялся ползать у ее ног. Конечно, все образуется, все уладится, но я-то уж позабочусь, чтобы с негодяя, осмелившегося протянуть к ней руки, кожу живьем содрали.

– Это было не большее, чем ребячество, детская игра… – Когда ее будут хватать за руки и бить головой о заплеванный пол в какой-нибудь грязной таверне, ей уже будет не до игр, и она поймет, что дарить подарки – не лучший способ избавиться от беспородного зверья.

– Но прежде чем она осознает это, как ты думаешь, что она почувствует, узнав о происшествии с ее старым приятелем? Ты думаешь, ей понравятся такие новости? И будет ли она тебя уважать за причиненные тобой страдания, тогда как она надеялась облегчить чужую боль?

Мои пальцы сжались в кулаки и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не пустить их в ход. Боги, как мне хотелось разбить что-нибудь, что угодно или чей угодно нос прямо сейчас. Вместо этого я отступил назад и заставил себя распрямить пальцы.

– Прекрасно, – сказал я немного тише. – Я пошлю кого-нибудь выкупить ее драгоценности и прикажу не трогать того… того человека.

Разжав губы, она приготовилась отпустить еще какое-то замечание, но вовремя закрыла рот. Он знала, когда ее заносило слишком далеко.

Когда она удалилась, я бросился в кресло и очень долгое время просидел, уставясь в пустоту. Злость, горячей и яростней которой я не знал прежде, пожирала меня изнутри и рвалась наружу. Я чувствовал, что если я проведу в этом кресле еще несколько минут, вцепившись в его ручки, то они воспламенятся от жара, исходившего от меня. Несмотря на то, что я любил Татьяну больше жизни, сегодня она вывела меня из терпения, отдав свои драгоценности попрошайке, валявшемуся в грязи на тропинке, по которой ей случилось идти. Мошенник начал сравнивать ее чудесную судьбу со своей горькой долей и, породив в ней чувство вины, умело его использовал. Она без раздумий подарила ему все, что имела при себе. Самый идиотский и безответственный поступок, о котором я когда-либо слыхал; но леди Илона была права. Наказав крестьянина, я ничего хорошего не добьюсь. Ущерб уже нанесен.

И все же я злился.

Я мог бы поговорить с ней, но интуиция посоветовала мне не делать этого. Утром она так и искрилась от счастья, что помогла «старому приятелю», и почти не слышала моих слов. Да и сейчас она вряд ли захочет отвечать на мои упреки. Она слишком неопытна и совсем не знакома с жестокой реальностью, а поэтому ей пока не понять, почему я пришел в ярость, узнав о ее поступке.

Татьяне нужен кто-то… сильнее и мудрее ее. Сергей же не подходил на роль ее наставника. Из моих разговоров с ним я заключил, что он не осознавал той опасной ответственности, которую должен был принять на себя за свою ненужную щедрость. Ему на роду было написано стать священником, и откажись он от мирской суеты во имя дела богов, и тогда любимую им благотворительность сдерживала бы проверенная временем система контроля и надзора. Теперь же доходы от его собственных земель постоянно уменьшались, и я уже отчетливо представлял себе то время, когда он сам будет жить на подачках.

Моих подачках.

Конечно, я его не брошу. Мои враги, безусловно, обрадовались бы, увидев одного из фон Заровичей в обносках, и попытались бы обратить его лохмотья в оружие против меня. Пока что Сергей верен мне и достаточно умен, чтобы пойти на откровенное предательство, но существовало множество других остроумных способов превратить человека в предателя. Он был набожен и чужд искусству обмана. Как гласила народная мудрость, он был овцой, готовой отправиться в пасть первому же волку, нацепившему маску друга.

А Татьяна… о боги, если Сергей попадется в ловушку замедленного действия, то что случится с ней?

После свадьбы они собирались поехать в наше родовое имение, чтобы познакомить Татьяну с семьей. Я не мог положиться на своего брата Стурма. Его письма подтвердили мои опасения: он считал Сергея абсолютно безобидным. Но самой невыносимой была мысль о том, что Татьяна уедет и, возможно, уже никогда не вернется обратно.

О, я мог бы легко убедить их остаться. При их любви ко мне требовалось только вовремя обронить пару нужных слов. Но будет ли мне лучше? До сих пор я еле сдерживался, видя их вместе, иногда мне удавалось на мгновение забыть о Сергее и вообразить, что она любила меня одного. Но после свадьбы… зная, что завтрашнюю ночь она проведет в его постели, получая удовольствие от прикосновения его неумелых пальцев… от этой мысли меня тошнило и бросало в дрожь. Как долго мог я скрывать от нее правду?

Недолго.

Но мне придется хранить мою тайну, может быть, всю жизнь.

Как поражение, так и черное отчаяние стали моими вечными спутниками. Теперь я был знаком и с тем и с другим так же хорошо, как со своим собственным лицом, глядевшим на меня каждый день из зеркала.

Солнце давным-давно скрылось за горизонтом и в моей спальне было темно и душно. Открыв окна, я мерил комнату шагами, ища и не находя глотка свежего воздуха. С этой стороны гор Гакис почти никогда не переставал дуть ветер, и такое затишье предвещало приближающуюся грозу. Я вышел на балкон и уставился на небо, но туч не заметил.

В замке и его окрестностях все было тихо. В темноте я различил тени стражников у западной стены. Им практически нечего было делать в эти дни. Замок Равенлофт был очень удачно расположен и славился своей неприступностью. Алек не уставал повторять, что взять его можно только изнутри, а пока он командовал стражей, это было не так-то просто, чем он очень гордился и имел на это полное право.

Он вернулся из своего последнего путешествия в дальние земли и занялся своим привычным делом, наблюдая за приготовлениями к свадьбе. Его раздражала толпа гостей, прибывших и прибывающих в замок за последнюю неделю. Ему так и не удалось разведать и разнюхать ничего подозрительного ни об одной из знатных семей, и он считал это своей личной неудачей. Со своей стороны, я был доволен, что Алек здесь, ибо заговорщики, замышляющие недоброе, вряд ли решатся что-нибудь предпринять, зная, что Алек начеку и готов к нападению.

На улице нечем было дышать и я вернулся в спальню и зажег несколько свечей. Книги, которые Алек привез шесть лун назад, оказались на редкость необычными и невероятно сложными. Многого я не понимал, а значение того, что я мог прочитать, было… темным. Я подозревал, что автор книг участвовал в каких-то нехороших делах, на которые многие одаренные магической силой смотрели с неодобрением. Некоторые рисунки, ингредиенты и даже звук волшебных слов приводили меня в трепет и мне становилось не по себе. Но сами заклинания завораживали.

И приносили мне только разочарование. В течение этого времени я экспериментировал с самыми легкими из них и каждый раз все кончалось полным моим провалом. К наиболее запутанным заклинаниям я не притрагивался, так как не мог перевести даже названия: мне просто не хватало моего запаса слов. Автор, очевидно, стремился отбить у чересчур рьяных чудаков всякую охоту заниматься магией и тем самым не дать им навлечь на себя беду раньше, чем ей суждено случиться. Недаром пользовалась такой популярностью история об одном ученике волшебника, помешанном на разных магических фокусах, который попытался вызвать невидимого слугу. Слуга получился невидимым… и очень голодным. Достаточно сказать, что ученик волшебника прожил ровно столько, чтобы успеть горько пожалеть о своем легкомыслии.

Свечи почти догорели и оплыли. Язычки пламени боролись с наплывающих на них воском и на стенах прыгали тени. Еще одна ночь уходила в никуда. Моя последняя ночь. Моя последняя надежда завоевать ее любовь. Темнота нахлынула на меня волной и затмила на несколько мгновений мое сознание. Это происходило со мной все чаще и чаще и напоминало болезнь, но потом я понял, что это было частью моего растущего отчаяния. Темень сгущалась где-то в укромном уголке моей души, готовясь в любой момент вылиться наружу, и грызла меня изнутри, как проголодавшееся чудовище. Эта была с трудом подавляемая ненависть к Сергею, к моей жизни, поймавшей меня в свою западню, к жизни вообще.

Содрогнувшись, я отбросил эти мысли. Слишком мало у меня времени. Нельзя тратить и секунды на бесполезное самобичевание.

Я нагнулся над книгой, еще раз пытаясь понять значение заколдованных знаков.

Две свечи захлебнулись жидким воском и погасли именно тогда, когда в голове у меня начало что-то проясняться. Я нетерпеливо схватил книгу и поднес ее поближе к свету. Страницы слиплись: наверное на них попала случайная капля воска. Я разлепил их. Очень осторожно. Слова, неожиданно приняв отчетливую форму, сразу же бросились мне в глаза:

Заклинание: «Исполнение Заветного Желания».

О боги, почему я не мог прочесть это минуту назад? Я пролистывал эти книги сотни раз подряд. Возможно, для понимания требовалось непрерывное повторение одного и того же механического действия. Возможно, только теперь мой мозг был готов впитывать в себя знания магии. И это заклинание… я потратил уйму времени, чтобы найти его. От открывшихся мне возможностей мое сердце забилось так сильно, что заболела грудь.

Я пробежал глазами список ингредиентов, так как без них нет смысла начинать. Шерсть летучей мыши, растертый в порошок рог единорога… да, да, это у меня есть.

Язычки пламени вздрогнули и дымок от одной из свечей попал мне в глаза. Я проморгался и принялся читать дальше.

Шерсть летучей мыши, растертый в порошок коготь морского чудовища…

Черт возьми. Я начал сначала.

Шкурка крысы, растертый в порошок коготь морского чудовища…

На четвертый раз я понял тщетность всех моих попыток. Магическая защита заклинания была слишком сильной, чтобы я мог преодолеть ее. Последние язычки пламени, исполнив танец смерти, мигнули и пропали. Я очутился в полнейшей темноте, но не потрудился снова зажечь свечи. Зачем?

Заветное Желание. Разбитое сердце. Безнадежно. Решение моих проблем, прекращение моих мучений лежало у меня перед носом, но я не мог ничего сделать. Мне нужно было еще учиться и учиться, а потом…

Безнадежно. Безнадежно. Безнадежно. Я потерял контроль над собой, кинулся к столу и изо всех сил стукнул по бесполезной книге. Мне хотелось разбить, сломать, разорвать что-нибудь, разрушить сам замок и прежде всего мою дурацкую коллекцию колдовских книг.

На ощупь я подобрался к обидевшему меня тому. Я начну с него.

– Это очень старая книга. Ты должен более осторожно обращаться с ней, – раздалось вдруг отовсюду и ниоткуда, и я похолодел. Волосы встали дыбом на моей голове, но мои инстинкты солдата, отточенные за время долгих тренировок, сработали моментально и помогли мне справиться с первоначальным шоком. Раньше, чем прозвучали последние слова, я припал к земле, зажав в руке кинжал и приготовившись к атаке.

– Кто здесь? – Я подумал, это мог бы быть голос Алека: только у него хватило бы мужества выкинуть такое, но я не был уверен.

– Ты должен знать. – Голос Татьяны, ее и не ее. Он послышался сзади меня, нет, где-то впереди. – Ты звал меня, – продолжала она то из одного угла комнаты, то из другого. – Я чувствую твою ненависть. Я здесь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание.

– Стой спокойно! – грубо заорал я, слишком грубо. Я ни за что не стал бы говорить с ней таким тоном, даже когда внутри у меня все бурлило от гнева. А вот ее слова…

– Татьяна? Покажись!

Засмеялся Сергей. Раньше я не слышал, чтобы он так смеялся.

– Тебе не понравится то, что ты увидишь.

Только теперь од меня дошло, что это было всего лишь галлюцинацией, порожденной магией. Кто бы или что бы со мной не разговаривало, оно использовало их голоса, чтобы испугать меня их сходством. Но я-то не маленький ребенок, трясущийся от страха. Я…

Смех звучал все громче, разрастаясь и заполняя собой комнату, мою голову. Я зажал уши руками. Кинжал я уронил на пол. Кто бы или что бы там ни находилось вместе со мной в спальне, его не уничтожить таким несерьезным оружием.

Я столкнулся с чем-то выше моего разумения, однако моего опыта было достаточно, чтобы понять, чем это мне грозило. Тем не менее оно бы не явилось сюда против моей воли, а значит, я имел над ним определенную власть. Выгнать его не составит труда: я хорошо представлял себе, как это сделать, если потребуется.

– Страд, – на сей раз говорила Илона шепотом. – Ты звал меня. Разве ты не хочешь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание?

– Разве ты не хочешь, чтобы исполнилось твое Заветное Желание? – ласково вторила ей Татьяна.

– Или ты отдашь ее своему брату? – спросил Сергей.

– Ты отдашь меня своему брату? – скорбно вопрошала Татьяна.

О боги, оно в точности знало, что сказать мне.

– Ты позволишь ей уйти? – задал вопрос Алек.

– Нет… она будет моей, – мысленно прошептал я. Не подумал, а именно прошептал. Они услышали меня. И засмеялись. – Что ты сделаешь, чтобы получить ее? – Алек опять.

Я старался не отвечать, но где-то в подсознании вопрос всплыл сам собой: а что от меня требуется?

– Ничего сверх твоих возможностей и способностей, Страд.

Я мог поклясться, что это был голос Алека, но раньше я никогда не замечал в его манере обращаться со мной ничего, даже отдаленно напоминающего то презрение, которое я слышал теперь в его словах. – Начнем?

Чтобы выиграть время и подумать немного, я неопределенным жестом указал на стол.

– Но ритуал… Я не…

– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – сказала Татьяна тем тоном, который только из уст очень опытной куртизанки не прозвучал бы как оскорбление. Я почувствовал, как ее рука или что-то вроде ее руки, нежное и мягкое словно перышко, погладило меня по щеке. Я даже учуял запах ее духов.

– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – усмехнулся Сергей, его рука протянулась ко мне и схватила меня за горло. Она была больше и от нее пахло солдатским потом, кровью и просмоленной кожей.

Я не успел оторвать ее от себя. Она исчезла, как будто ее и не было.

– Что ты?

Голоса слились воедино и рассыпались на мелкие кусочки надо мной, вокруг, внутри меня. Не имея реального воплощения, они вдруг как будто потяжелели и навалились на меня. Громко… и с трудом стучало мое сердце. Кровь замерзала и затвердевала в моих жилах, и я закричал от ужаса, протестуя, защищаясь. Голоса засмеялись над моей болью, и от этого звука они приняли единую, гигантскую форму.

Я находился в полнейшей темноте. Призрак был еще темнее.

Он кривлялся, и извивался, и неритмично пульсировал, – наслаждаясь моими страданиями, страдая от чрезмерного наслаждения, – и шептал о вещах еще более страшных, чем он сам; о том, что я знал и чего не знал; о том, о чем нельзя говорить, но о чем уже было сказано. И с каждым словом он рос, становясь все больше и больше, заполняя собой всю комнату. Его присутствие давило на меня своей черной массой, давило так, что колени мои подогнулись и я рухнул как подкошенный, распластался на полу, чувствуя на себе тяжесть тьмы и не находя в себе сил кричать, даже мысленно.

Потом все кончилось.

Я перевернулся на спину, царапая ногтями грудь, которую, как мне казалось, стягивали железные цепи, но ничего не ощутил. Ни сломанных ребер, ни выжженного сердца…

Пока что нет. В следующий раз. Оно вернется и согнет меня в…

Я знал это. Я знал, что это было. Мы были старые, старые приятели.

Сама Смерть пришла ко мне в гости.

Мое сердце билось все тише, слабея от собственной инертности. Оно выбивалось из сил, колотя о кости. Пустая трата времени перед лицом неизбежного. Смерть разлилась вокруг меня, как океанский прилив.

Я открывал и закрывал рот, будучи не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Смерть зашевелилась… и отступила. На мгновение.

– Ты явилась за мной? Если так, то забирай меня и будь ты проклята.

Молчание. Я ждал, слушая наводящие на меня ужас, медленные удары моего сердца. Затем:

– Я пришла… чтобы помочь, – ответила она сразу всеми голосами.

Последний ее фокус. Последняя подковырка перед тем, как утащить меня в ад.

– Ты хорошо кормил меня, – продолжала она.

Боги, а она права: все эти нескончаемые годы войны. Скольких я убил? И какое это имеет значение теперь?

– Ты заслуживаешь награды.

«Да, – подумал я печально. – Еще одна смерть ради Смерти. Когда не с кем воевать, у погрязшего в крови воина нет другого выбора».

– Особой награды, Страд фон Зарович, – настаивала она.

Какая награда?

Тогда в ее голосах появились таинственные нотки:

– Ты мечтаешь о невесте брата, о своей потерянной молодости. Я уберу соперника с твоей дороги и ты перестанешь стареть…

Избавиться от Сергея, приостановить течение времени, признаться в любви Татьяне – не это ли я видел в своих снах тысячи раз? Мое Заветное Желание. Ложь. Наверное. Могла ли Смерть лгать? Почему бы и нет? Ей-то какое дело? Для нее я не более чем смертный, обреченный сгинуть в ее ненасытной утробе.

– …если ты выполнишь все, о чем я тебе скажу.

Вот оно. Переговоры, торговля, заключение сделки. Чего она хочет? Чего она вообще может хотеть от меня?

– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – отчетливо произнесла Татьяна.

Железные оковы перестали сдавливать мне грудь. Я сглотнул и закашлялся. Тьма отступила, но не ушла. Она ждала моего ответа. И я не знал, как долго она здесь пробудет.

Недолго.

Она ждала. Молча. Я слышал только свое затрудненное дыхание и тихий скрип суставов, когда я выпрямился и сел на полу.

Она ждала. Минуту. Две. Я вытер пот со лба, кожа моя была холоднее льда.

Она ждала… потом начала удаляться. Я чувствовал, как она уходит. Уходит, отнимая у меня последнюю надежду. Мою последнюю надежду.

Татьяна.

Уходит.

– Что я должен сделать? – прошептал я. Она остановилась.

Повернулась ко мне.

И захохотала.

Мои пальцы потеряли чувствительность и тряслись, но все же я умудрился, ударив кремнем о железную болванку, высечь первую слабую искру и зажечь свечу, а от нее все остальное. В спальне ничего не изменилось. В воздухе не ощущалось ничего необычного. Нигде и намека, что кто-то здесь был вместе со мной. Призрак испарился; но я чувствовал – или воображал, – что он притаился где-то поблизости, как кто-то, подслушивающий из соседней комнаты.

Дрожь унялась после того, как я влил в себя порядочную порцию «Туики». Так как она крепче, чем обычное вино, она быстро согрела мои внутренности и успокоила нервы. Несмотря на то, что я недолюбливал жителей Баровии, я не мог не отдать им должное и не признать, что они готовили отличное бренди.

При зажженных свечах и вернувшейся способности видеть события, в которых я оказался замешанным, должны были бы стереться в памяти, как сон после пробуждения, но только не на этот раз. Это случилось, и я выслушал мою гостью, дрожа от нетерпения.

Иногда ее слова не имели никакого смысла, но в колдовских делах очень часто приходилось выполнять обряды, не задумываясь над их объяснениями. И только глупец игнорировал их или недооценивал их значение.

Это была черная магия. Мне оставалось сделать всего шаг, чтобы встретиться лицом к лицу с настоящей некромантией. Но относился я к этому на удивление спокойно, как если бы кто-то другой должен был совершить за меня этот переход, как если бы мне предстояло собирать урожай, а кому-то другому платить по счетам.

Цена уже назначена. Ни одна сделка не обходилась без определенной цены. Но я знал, что смогу заплатить. И покрыть расходы. Недомолвки, двусмысленности, обман, неприкрытая ложь – все это мало отличалось от моего любимого стиля управлять государством и общаться с другими коронованными особами.

Ну, а награда… Перестать стареть – одно, но называть Татьяну своей… Она для меня дороже всего на свете. Если бы Смерть захотела мою душу, я бы ее отдал. Зато моя возлюбленная обернется ко мне и улыбнется улыбкой, предназначенной только для меня. В ней жила весна и плакало лето, полыхала огнем осень и спала не тронутая никем зима. И завтра ночью она будет моей.

Резкий скрежет металла о камень вырвал меня из моих любовных грез. Где-то рядом. Из другой спальни. Нет, с улицы. Я заметил тень мужчины, крадущегося мимо открытых окон.

Один из моих мечей висел над кроватью. Я снял его со стены и выпрыгнул в окно. Как раз вовремя. Оно отошел в сторону не более, чем на пять ярдов и, услышав, как я выскочил наружу, остановился и повернулся ко мне лицом.

Алек Гуилем.

Поднялся ветер, гонец надвигающегося шторма. Он дул со склонов гор Гакис и Алек боролся с ним изо всех сил. В руках он сжимал меч, наклонив его под углом, как будто опасаясь атаки. Кончиком меча он, наверное, задел о стену, когда бродил мимо моих окон, и испугал меня. Тучи начали набегать на звезды, но все же было еще достаточно светло, чтобы я увидел на его лице странное выражение сдержанного ожидания.

– Повелитель? – В его голосе послышалась новая нотка осторожного сомнения. – Прости, но я здесь, чтобы доложить…

Я приблизился к нему, держа меч наготове.

– Что?

Он вздрогнул. Я никогда раньше, за все восемнадцать лет, в течение которых мы вместе воевали, не видел его таким. Испуганным. Он знал. Он все слышал.

И он собирается говорить.

Как если бы кто-то другой управлял моей рукой, пока я стоял в нерешительности, я сделал быстрый выпад вперед и ранил его в голову.

Он также быстро отпарировал мой удар и отскочил назад.

– Нет, Страд! Не надо…

Еще один выпад. Еще одна увертка.

– Страд… – Губы его шевелились, но слова до меня не долетали. Ветер усилился и его рев перекрывал лязг металла о металл. Никто из часовых не услышал бы и не увидел бы нас в темноте. Мы с таким же успехом могли бы драться в пустыне, в том смысле, что ни ему, ни мне не приходилось рассчитывать на помощь со стороны.

Я опять атаковал. Алек отступал. Он пятился к угловой башенке. Кто-нибудь обязательно там будет. Я попытался обмануть его, зашел сбоку, не давая ему уйти.

– Не делай этого…

Конец фразы я не понял, но уловил самую суть. Он не желал драться со мной. Не важно. У нас нет выбора. По крайней мере, так я себе тогда внушал.

Он отбил мою следующую атаку и нанес встречный удар. Все это уже мало напоминало поединки на мечах с тупыми концами, когда можно было остановиться в любую минуту. Мы устроили самую настоящую, смертельную битву, не хуже тех, в которых нам довелось принимать участие раньше.

Молнии сверкали над верхушками гор Гакис, грохотал гром. Этот звук эхом отдавался в моих костях, подгоняя кровь, учащая дыхание, укрепляя мускулы и заставляя их быстрее сокращаться. Мною овладела лихорадка сражения и я с радостью дикаря впитывал ее жар.

Алек распознал первые признаки моего возбуждения и оно передалось и ему тоже.

На этот раз он не стал дожидаться моей атаки. Он кинулся вперед, толкнул меня, а когда мы расцепились, в его руке блеснул кинжал.

Я сделал выпад в сторону его головы. Он блокировал удар мечом. Я попробовал ударить ниже. Он пустил в ход меч и кинжал, направив кинжал мне в живот. Я отбросил его руку с кинжалом. Ранил его в ногу. Блокировал удар кинжалом. Ударил его по руке. Блокировал удар мечом.

Небо освещали молнии. Тучи нерешительно уронили на землю первые крупные капли дождя. Не встретив сопротивления, капли стали падать все чаще и скоро хлынул ливень. Вода попала мне в глаза, но я успел вскинуть руку и отбить удар. Меч скользил в моем мокром от пота и дождя кулаке. Ноги в кожаных ботинках разъезжались на осклизлых камнях. Алек тоже еле стоял на ногах, но у него было преимущество передо мной: его рука в перчатке крепче держала меч, чем моя.

Он воспользовался этим преимуществом и сделал резкий выпад, попытавшись выбить у меня из рук оружие. Я замешкался и раскрылся, и Алек своего шанса не прозевал. Со всего размаху он вонзил в меня кинжал.

Я не почувствовал его. Вернее, не сразу. Только как что-то потянувшее меня за одежду. Не больше. Но при следующей вспышке молнии я заметил на моей белой рубашке неровную красную полосу. Я не надел кольчугу: в ней не было нужды, когда я находился в своей комнате.

«Ты пустишь мне кровь, командир?»

«Всего лишь каплю или две», – ответил он тогда.

Не капля и не две вытекли из моей раны, а намного больше. Куда больше. И тело мое, как в огне, горело от боли.

Он отступил назад, глядя на меня, как в шоке. Не то чтобы он боялся крови, но он ранил своего господина, которому клялся служить верой и правдой. Того, кто предал его, смертью платя за верность.

И теперь умирал сам.

Нет.

Но никакое «нет» не могло ни залечить, ни приостановить убегающую от меня жизнь. Колени мои тряслись, меня то знобило, то бросало в жар. Рана была нехорошей, хуже всех предыдущих, полученных мною в сражениях. И для меня она была последней. Я знал симптомы, я сотни раз видел, как умирали другие. Теперь умирал я.

Алек колебался и я нанес еще один удар. Это был нечестный ход, просто-напросто месть. На меня нашла ужасная слабость, взор затуманился, рука двигалась, как во сне, но каким-то образом мой меч наткнулся на чужую плоть. Алек закричал и, выпустив из рук кинжал, схватился за живот. Сегодня он тоже не надел кольчугу. Силы быстро покидали меня, но я собрал волю в кулак, надавил всем телом на меч и вырвал его из тела Алека. Мои скрюченные пальцы отпустили его, и он упал с глухим стуком рядом с кинжалом командира.

Он промычал что-то, задыхаясь, и осел на землю, все еще держа меч. Он мог бы прикончить меня, но даже не пошевелился. Он отбросил в сторону оружие и повалился на стену, как будто укладываясь спать в собственной постели.

Острая боль не давала мне потерять сознание. Дышал я с трудом, ноги мои отнялись и я лежал, свернувшись клубком на камнях, чувствуя, как их острые клыки режут мою кожу.

– Разве ты не хочешь жить, Страд?

Это был Алек. Голос совершенно ясно прозвучал в моей голове, перекрыв шум дождя и ветра, но не Алек говорил со мной. Он, однако, тоже его услышал. Я видел, как он вздрогнул.

– Разве ты не хочешь жить? – спросила Татьяна.

– Жить? – Сергей.

– Жить? – Илона.

– Да… черт возьми…

Голоса засмеялись все сразу.

– Ты знаешь, что делать.

И да, будь я проклят, я знал.

Ноги отказывались мне повиноваться, но я полз, подтягиваясь на руках. Дождь хлестал меня по лицу и по спине через тонкую ткань моей рубашки. Я промок насквозь, окоченел от холода и был на полпути в ад… приближаясь к смерти все быстрее, но между мной и вечной тьмой лежал Алек, и в нем теплилась моя единственная надежда.

Его дыхание еле угадывалось, кожа приобрела желтовато-зеленый трупный оттенок. Его глаза были обращены на меня. Тонкая струйка крови струилась из полуоткрытого рта по подбородку.

– Не надо было, повелитель, – пробормотал он.

Я промолчал.

– Я бы все равно тебе помог… не важно. Это… не должно было… случиться.

– Боюсь, ты не прав.

Он поперхнулся, закашлялся и в конце концов произнес:

– Лучше бы ты дал мне умереть там… в горах… Избавил бы меня от этого…

– Алек…

Его рука поднялась и вцепилась в мой рукав. Он ловил ртом живительный свежий воздух. Кровь потекла сильнее, не давая ему говорить.

– Предатель… в лагере…

Упрек мне? Или его угасающая память обратилась к делам давно минувших дней?

– Баал'Верзи…

Что он хочет сказать?

– …спать, – пальцы его разжались, тело обмякло и он погрузился в небытие. Жить ему осталось недолго.

Что он… впрочем, у меня нет времени размышлять о его предсмертном бреде. С каждым ударом сердца я слабел все больше. Я нащупал его второй кинжал и вытащил его из ножен. Он все еще дышал, но был уже далеко и не почувствовал, как я твердой рукой перерезал ему горло. Кровь. Целый фонтан крови. Жизнь. Если я посмею взять ее.

Моя жизнь потухала и я не посмел не взять чужую.

Я начал пить. Большими жадными глотками.

И ожил… снова.

Ливень уничтожил все улики, которые могли бы вызвать странные вопросы и страшные догадки у окружающих. Галлоны свежей холодной воды низвергались с небес, смывая кровавые пятна с камней, очищая двор, унося с собой по трубам, в пропасть, подальше от замка воспоминания о резне.

Я стоял, подставив лицо дождю, чтобы он слизал со лба и пригладил мои волосы. Это было изумительно. Моя смертельная рана зажила. Осталась только дырка на рубашке. И все.

Алек Гуилем, храбрый солдат, прекрасный офицер, верный мой спутник – и единственный настоящий друг в течение этих восемнадцати беспокойных лет – погиб от моей руки, но я был не в состоянии ни жалеть о его смерти, ни скорбеть по этому поводу. В эту ночь мне было не до таких простых земных переживаний.

Я начал платить по счетам. На первой странице договора поставили печать. Сделка состоялась. Болеутоляющий и исцеляющий эффект крови Алека подтвердил это. Я чувствовал себя… другим. Сердце стучало изо всех сил, но я не ощущал усталости. Как раз наоборот.

Я чувствовал себя опять молодым.

Оставив Алека, я побежал в спальню, взял свечу и уставился на свое отражение в зеркале. В моем лице ничего не изменилось. Время не повернулось вспять. Я чуть было не выругался от отчаяния, но вдруг вспомнил: голоса обещали только, что я перестану стареть. Ладно, хоть старость перестала маячить впереди. Мужчина в полном расцвете сил, я теперь намеревался взять от жизни все, что она мне задолжала.

Свеча придала моей коже золотистый оттенок, но я мог бы с уверенностью сказать, что очень бледен и даже кажусь больным. Но это нездоровое выражение, видимо, очень скоро пройдет.

Однако мне еще надо было уладить одно маленькое дельце.

Без всякого напряжения я втащил Алека в комнату и самым постыдным образом затолкал его в стенной шкаф. Потом я несколько раз проверил, чтобы дверцы, особенно те, которые вели в мою личную столовую, были хорошенько заперты. Завтра здесь будет маленькая семейная вечеринка по случаю свадьбы, и слугам придется бегать взад-вперед весь день. Алек заслуживал большего, но ничего не поделаешь. Потом я сочиню какую-нибудь историю в оправдание его смерти, но сейчас мне не хотелось об этом думать. Как голодный пускает слюни при виде еды, я с волнением предвкушал то, что должно случиться, и я не мог ни сосредоточиться, ни размышлять над чем-то одним, чувствуя только радостное возбуждение во всем теле.

Я не сомневался, что доведу начатое до конца. Через несколько часов Татьяна будет моей.

На следующее утро я проснулся очень поздно, весь какой-то затвердевший и отекший, и не только потому, что мой слуга взял на себя смелость растолкать меня. Мое протестующее рычание было встречено робкими извинениями; он боялся, что я нездоров. Когда несколько позже я посмотрел на себя в зеркало, принесенное парикмахером, я понял, почему он пришел к такому заключению. При ярком свете дня я был похож на привидение, а поэтому приказал задвинуть шторы. Солнце резвилось на небосклоне, как будто вчера и шторма-то никакого не было, и угнетающе действовало мне на нервы. Остальные, похоже, ничего против него и жары не имели, и их веселое расположение духа по случаю хорошей погоды раздражало меня сверх всякой меры. Я не выходил из своих комнат, с трудом доползая от кровати до кресла. После вчерашнего потрясения я совсем выдохся. Только к полудню я немного пришел в себя и даже нашел в себе силы принять нескольких нужных посетителей.

Рейнхольд Дилисния, Виктор Вочтер, Айван Бучвольд и другие офицеры, ушедшие в отставку, явились один за другим, чтобы выказать мне свое почтение. Я следил за Айваном, но после скандала с его братом Ильей ничего, кажется, не изменилось. Конечно, он постарел. Все они стали старше.

Отцы семейств привезли с собой жен и детей, и по очереди представляли мне их, как будто мне действительно было интересно. Один Рейнхольд достаточно хорошо понимал меня и оставил семью дома. Потирая вечно ноющий живот, он всем своим видом показывал, что предпочел бы играть со своими детками, а не тащиться в такую даль.

Его брат Лео уехал из замка, так он мне доложил. Молодой человек заболел и попросил разрешения покинуть дворец, что мне показалось довольно подозрительным. Когда кому-то не по себе, ему не до дальних путешествий. Тем более Лео отлично было известно, что имеющая репутацию прекрасной целительницы леди Илона – здесь и готова лечить всевозможные недуги.

Опять странно.

Может быть, это связано с присутствием в замке Айвана. Ему, должно быть, неуютно находиться рядом с человеком, брата которого он убил, и он решил уехать.

«Извини меня, но я пришел, чтобы сообщить…»

Избегая смотреть в сторону стенного шкафа, я подумал о том, что Алек не успел сказать мне. Почему, вместо того чтобы войти в дверь, как обычно, он тайком пробирался мимо моих окон?

Теперь уже не угадаешь. Возможно, позже, когда выдастся свободная минутка, я расставлю точки над «i». Беспокойство стало овладевать моими мыслями, путая их и не давая мне сконцентрироваться хотя бы на одной из них.

Я был голоден, но ни в кухне, ни в подвальчиках не обнаружил ничего, что выглядело или пахло бы достаточно аппетитно, за исключением привычного напитка из бычьей крови. Я выпил целую кружку и ограничился этим. Но вместо того, чтобы усилиться, моя слабость улетучилась, как только солнце начало спускаться за горные вершины.

Моим последним посетителем был Гунтер Коско, и если бы я мог проглотить хотя бы кусочек чего-нибудь, мы бы позабавились, как в старые добрые времена, испытывая друг друга на прочность за обеденным столом. Несколько лет бездействия и покоя не до конца размыли правильные черты его лица, но время и вино сделали свое черное дело. Кожа его обвисла и я заметил, что он не снимал шляпы, пряча под ней редеющие волосы и коричневые пятна, выступившие на лбу. Он служил напоминанием о том, что все это могло бы ожидать и меня, если бы я дрогнул и испугался. Но очень скоро я завершу обряд и избавлюсь от старости навсегда.

Гости разошлись кто куда: одни отправились вниз, другие – в часовню. Я отпустил слуг и решил приодеться. Открыв одну из дверок стенного шкафа, чтобы достать парадный костюм, я вдруг замер, пораженный до глубины души, как вчера кинжалом почти в самое сердце.

Тело Алека исчезло.

У меня перехватило дыхание. Я стал шарить в других отсеках шкафа и даже дважды проверил замки. Они были целы и невредимы. Слуге я ключи от шкафа не доверял. Не то чтобы я считал его способным на воровство, но все же не стоило допускать его до драгоценностей и прочих семейных реликвий, которые я здесь хранил. Во дворце только два человека знали, в каком порядке следовало отпирать замки. Я… да Алек Гуилем…

Где– то вдали и в то же время совсем близко раздался смех знакомых голосов. Он был среди них.

Возможно, его смерть тоже входила в нашу сделку, была той ее частью, которую я так и не понял. Я пытался вытряхнуть голоса из головы, удивляясь, что еще я мог проглядеть во время…

Время…

Нечего тратить его впустую. Я отбросил от себя эту проблему, как нечто, не заслуживающее особого внимания, и начал одеваться, выбрав для такого торжественного случая белую шелковую рубашку, красный галстук, черные брюки и плащ. К груди я приколол рубин фон Заровичей. Остальные появятся, разодетые в пух и прах, как павлины, и будут хвастаться друг перед другом, кто богаче. Я никогда не разделял их любви к ярким тряпкам и не собирался уподобляться им и теперь. Тем более зная, что должно случиться, я бы сказал, их наряды… придутся не ко времени.

Из той же массивной шкатулки, где у меня лежал рубин, я достал небольшой предмет, завернутый в расшитый причудливыми узорами платок, и засунул его в карман плаща. Сверток, похоже, был невесомым, как перышко. Но, несмотря на то, что нас разделяли несколько слоев ткани и накрученных ниток, я все равно чувствовал, как пульсировало холодное черное зло, словно оно касалось моей обнаженной кожи.

Сергей нарядился в роскошный военный мундир, хотя ему так и не довелось повоевать. Но, по крайней мере, он не нацепил всех этих украшений и значков, как некоторые обивающиеся при дворе пижоны. Другие господа одаривали своих слуг такими погремушками. Я же считал, что их нужно заслужить, а не получить в виде взяток и подачек.

Единственной безделушкой, которую Сергей повесил себе на грудь, был талисман Верховного жреца. Согласно существующим традициям ему предстояло отдать его при входе в церковь.

Он приветствовал меня широкой улыбкой и бросился меня обнимать, с готовностью принимая извинения, которые я заготовил специально для него. Как же легко лилась моя речь, с какой же радостью он проглотил все, что я ему наговорил. Вчерашний инцидент с Татьяной и потерянными драгоценностями был забыт, я прощен. Он так ничего и не понял. Неважно.

Я вел себя подобающим случаю образом, не забывая произносить какие-то правильные слова. Сергей бормотал что-то в ответ, нервничал по поводу своей свадьбы. Я наблюдал за ним и искал в своем сердце по отношению к нему хотя бы каплю теплого чувства. И не находил. Нас связывало только общее происхождение, в наших жилах текла одна кровь, а в остальном он мало чем отличался от круглых дураков, которых я достаточно повидал на своем веку. За исключением того, что он вот-вот женится на женщине, которую я любил, которую смог полюбить впервые в жизни.

– Как бы я хотел, чтобы у тебя была такая же чудесная жена, как Татьяна, – выпалил Сергей.

О, не беспокойся. Так и будет.

Я вытащил из кармана маленький сверток.

– А у меня сюрприз для новобрачного, – сказал я, протягивая ему подарок. – Нечто волшебное и очень старое. Прекрасно соответствует сегодняшнему дню.

Улыбка Сергея потухла, как только расписанная красным, черным и золотым рукоятка небольшого ножа показалась из-под вороха тряпок. При виде этой вещички он остолбенел.

Да, Сергей был не более, чем овца, готовая отправиться в пасть волку, нацепившему маску друга.

– Я вижу, ты узнал этот предмет, – продолжал я. – Временем проверенное оружие наемного убийцы Баал'Верзи. Ножны сделаны из человеческой кожи; как правило, они шьются из кожи первой жертвы убийцы. Эти закорючки на рукоятке – заколдованные слова магического заклинания.

Поменяйся мы ролями и предложи мне Сергей такой подарочек, я бы уже с мечом в руках отступал к двери, призывая слуг на помощь. Он же только глядел на меня расширенными от ужаса глазами.

Нож нельзя долго держать в ножнах, иначе ржавчина испортит и изъест сталь. Этот нож я не доставал с той самой ночи, когда отобрал его у Ильи, но его острое, острее бриты, лезвие искрилось и блестело как зеркало, отражая свет свечей. Колдовские руны на его рукоятке стали выпуклыми от прилившей к ним дьявольской силы.

– Легенда гласит, что эти ножи можно вынимать из ножен только для того, чтобы напоить их кровью, – говорил я.

Сергей приоткрыл рот, но не смог придумать, что сказать. Для этого у него не хватало жизненного опыта.

Баал'Верзи.

Обман был их главным оружием. Твой лучший друг, твой преданнейший слуга, господи, да даже твоя мать могли оказаться одним из Баал'Верзи. Даже твой брат…

Я улыбнулся беззлобно.

– Вообще-то я не суеверный, но на этот раз я думаю, не стоит искушать судьбу. Согласен?

Не дав ему опомниться и опережая ход его мыслей, я изо всех сил всадил нож ему прямо в сердце.

Никто сразу не умирает. Он прожил, как мне показалось, очень долго, встретив с болезненным изумлением мою горячую радость, а потом медленно-медленно согнулся и молча повалился на меня. Я подхватил его, чувствуя, как в течение нескольких секунд в нем все еще билась жизнь, а затем… затем она покинула его.

Я уложил обмякшее тело на пол и вытащил нож.

– Выпей кровь, сначала с лезвия, а потом из раны.

Такие я получил указания.

После вчерашней ночи это не составило особого труда. Осторожно, чтобы не поранить самого себя, я слизал одну за другой капли крови с кинжала, вытер его и оставил на полу. Затем я расстегнул мундир Сергея. Я увидел ранку, на удивление маленькую, если принять во внимание, сколько крови вылилось из нее наружу. С остановкой сердца она загустела, но продолжала течь. Я припал к ранке губами и начал пить.

Кровь Алека была лекарством, кровь Сергея – неотделимой частью ритуала, но вкус у нее был… приятный. Алек оживил меня, Сергей утолил голод, как острое блюдо, приберегаемое напоследок после пресного обеда. В его холодеющей жизни я нашел какое-то непонятное теплое удовлетворение. И эта теплота взбодрила мое тело и дух, пробежав по венам, подобно шаровой молнии, и я почувствовал небывалый прилив сил.

По ту сторону закрытых дверей раздавался смех гостей и перебранка слуг, шорох длинных юбок и постукивание каблуков; по эту сторону дверей я слышал только глухие удары моего сердца. Мои пальцы касались мундира Сергея, я вдыхал запах его любимого мыла и слабый на чистой коже запах пота, а также учился различать запах свежей крови, запах крови засохшей. Как будто я всю жизнь провел, запеленатый в бинты, невосприимчивый к свету, не знакомый с разнообразными вкусовыми ощущениями, и только теперь с меня сняли эти бинты, отпустили на свободу, позволив вдыхать всевозможные запахи и трогать вещи.

Свобода.

Но сначала еще кое-что. Недомолвки, ложь, обман…

Я вскочил на ноги, наклонился к Сергею и обхватил его тело руками. Не замечая его тяжести, я приподнял его на одной вытянутой руке и замер на секунду, а затем сбросил его вниз. Он упал с неприятным стуком, распластавшись на ковре самым естественным и подходящим образом.

Я заметил, что его глаза открыты. Они были такие же голубые, как его мундир, как глаза нашей матери…

Свобода.

Я встал на колени и закрыл их.

– Ты хотел быть священником, – прошептал я. – Почему же ты не выполнил волю своих богов?

Громкий шум, который я устроил, привлек к себе внимание и явился личный слуга Сергея. Но я вовремя услышал его шаги и принял позу сломленного горем человека. Покачивая головой и имитируя свой собственный гневный голос, я поведал ему печальные новости. Как и Сергей, он только стоял и глазел на меня, пока мои приказы наконец-то не проникли в его голову, и он не осознал, чего я от него хотел. Тогда он развернулся и рванулся вон из комнаты за помощью.

Легко. Очень легко.

Я чувствовал вкус крови на губах и внезапно меня обеспокоил вопрос: а что успел увидеть слуга? Он был в шоке от ужаса, но что потом…

Зеркало. Оно висело на стене. Сергей прихорашивался перед ним, когда я вошел в его спальню.

Да, мой рот, мое лицо были испачканы кровью. Плохо, но если я умоюсь, то никто не поверит и единому слову слуги, решив, что рассудок его помутился от горя. Ложь и обман…

На столике рядом стоял тазик с водой. Я оттер кровь со щек и пальцев, вытерся и посмотрел в зеркало.

Чист. Нет нужды бояться…

Я был очень бледен. Как мел. Белее. Пока я разглядывал себя в зеркале, мое отражение стало постепенно исчезать. Последнее, что я уловил и как себя запомнил, было изображение мужчины чрезвычайно смешного и идиотского вида с вытаращенными от удивления глазами и разинутым ртом.

Мое я, Страд фон Заровия… начало растворяться в воздухе…

И растворилось…

Пропало.

– Лорд Страд?

Нет его.

– Господин?

Только тень. Я дотронулся до поверхности зеркала, оставляя на нем отпечатки своих пальцев.

– Лорд Страд!

Я обернулся на назойливый голос. Татра, лейтенант, и несколько солдат стояли в дверном проеме. По случаю праздника они надели парадные мундиры, начистили до блеска сапоги и мечи. Мечи они теперь держали наготове, с хмурым видом переводя глаза с меня на Сергея.

– Где командир Гуилем? – спросил я потрясенно. На этот раз мне не надо было притворяться.

Понимая, что мне может не понравиться его ответ, Татра вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь:

– Никто его сегодня не видел, повелитель.

– Найди его. Ему поручено охранять замок. Я хочу знать, как это он допустил во дворец Баал'Верзи. – Я показал на нож, лежащий рядом с телом моего брата. Татра и остальные признали в нем дьявольское оружие и поспешно сплюнули через левое плечо. Их реакция возымела на меня странное действие. Я отшатнулся от них, внутри у меня стало как-то муторно. Впрочем, ничего страшного. А то я слишком близко находился от зеркала, а они не должны были заметить…

– Но, повелитель, нож… – Татра перехватил мой взгляд и предпочел замолчать.

– Ты что же думаешь, вся эта грязная шайка пользуется одним и тем же ножом? Тот, что я отобрал у Ильи Бучвольда, спрятан в надежном месте, за семью замками. А это… это. – Я уставился на него так, словно мне на ум пришла гениальная мысль. – Разыщите Айвана Бучвольда.

Татра не был лишен смекалки, иначе Алек никогда бы не повысил его в звании и не назначил бы своим первым помощником. Как я и предполагал, он быстро провел параллель между смертью Ильи и убийством Сергея: брат за брата. Лицо его вытянулось, он кивнул двум солдатам и те послушно выскользнули из комнаты. Привычка отдавать приказы вернула мне самообладание и способность думать. Мне многое предстояло сделать. Меньше чем через минуту я уже почувствовал себя хозяином положения и гонял своих солдат взад-вперед. Если мне повезет, то я воспользуюсь естественным переполохом и найду кого-нибудь, кто не сможет вразумительно объяснить, где он был во время убийства. Айван Бучвольд – просто идеальный вариант, но если с ним не получится, сойдет и Алек Гуилем.

Когда все ушли, я опять взглянул в зеркало.

Ничего. Пусто.

Я отодвинулся подальше от его холодного мерцания. Оно давило на меня, как яркий солнечный свет. Что я с собой сделал? Наверное, за Татьяну я расплатился собственной душой.

И тут я услышал ее голос, прорвавшийся сквозь каменные стены, ее крик, вопль неверия и отчаяния. Он проник в самое мое сердце. Кто-то рассказал ей обо всем. Да. Ей тоже придется пройти через адское пламя, но она справится. Со временем она осознает, что ее любовь к Сергею была не более, чем детской привязанностью к красивой игрушке. Со временем я заставлю ее забыть его. Но пока…

Я оставил двух часовых около дверей комнаты Сергея и направился к часовне. Гости толпились у меня на пути, мешая пройти. Их лица, перекошенные от беспокойства, страха и любопытства, уже даже не раздражали меня. Я был так же далек от них, как птица, летящая над землей.

У входа в часовню мне сообщили, что Татьяна убежала в сад. Я обрадовался этому, так как где-то на уровне подсознания знал, что не смогу войти в это святое строение.

Тьма боится света.

Я изменился.

Но не жалел ни о чем. Она ждала меня.

Скоро…

Жара сменилась вечерним холодом и от сырой земли поднимался туман, колыхаясь, как неугомонные тени мертвых. Это не было всего лишь моей фантазией, я на самом деле чувствовал, как вокруг меня что-то… собирается… волнуется и дышит…

Волшебство.

Черная магия.

Сегодня я не только убил брата и выпил его кровь. Со мной приключилось нечто, не упомянутое в нашем договоре. Этот фокус с зеркалом показал, что назначенная мне цена была намного выше той, о которой упоминалось.

Нет. Не совсем так. Я пропустил что-то мимо ушей. В такого рода сделках всегда пользуются очень точными терминами и определениями. Если бы тогда я получше владел собой и был менее заинтересован получить все, что мне обещали, я бы обязательно задал необходимые вопросы и получил бы на них ответы.

Теперь уже поздно. Когда я подошел к калитке, ведущей в сад, там крутилась одна из нянек Татьяны. Она была бледна, но спокойна, и с виноватой улыбкой объяснила, что Татьяна никого к себе не подпускает.

– Ко мне это не относится. Где леди Илона?

– Заболел лорд Дилисния. Какое-то время назад ее позвали, чтобы она позаботилась о нем.

– Приведи ее сюда.

Она ушла и я медленно приблизился к Татьяне. В церкви горели свечи, отбрасывая через витражи на землю сада разноцветные полосы света. Татьяна сидела под одним из окон и ее подвенечное платье переливалось зеленым, голубым, золотым и… красным. Я посмотрел на нее сверху вниз. Если бы мне приказали убить дюжину моих братьев и вылакать целую реку их крови, я бы так и сделал.

Она не шевелилась, вы вытирала слез, оставлявших соленые следы на ее щеках, на ее шее…

Я присел рядом с ней, протянул к ней руки и испытал всепоглощающую радость, когда она наконец-то оказалась в моих объятиях. У меня никогда не хватало терпения на чужие рыдания и причитания, но теперь, когда она припала к моей груди и дала волю горю, царившему в ее юном сердечке, я с нежностью отнесся к ее боли. Она нуждалась в ком-то, кому можно было поплакаться в жилетку, и я радовался, что выбор пал на меня. На своем веку я повидал немало крови и трупов, она же была еще ребенком, невинной маленькой девочкой. Может быть, между этими двумя нашими крайностями мы и найдем какие-то точки соприкосновения – укромное местечко для нашей любви. Моя сила, мой опыт, моя страсть – я готов был предложить ей все, что имел, чтобы она могла опереться на меня и довериться мне.

– Почему, Страд? – прошептала она.

Сбывается. Она в первый раз назвала меня по имени.

– Почему? Как это случилось? Кто…?

Она сильнее прижалась ко мне, сгибаясь под тяжестью своего горя. Если бы в моих силах было избавить ее от него, я бы избавил. Ее рыдания, казалось, вот-вот разорвут ее пополам, но я пока ничем не мог ей помочь.

– Я не знаю, – пробормотал я, сомневаясь, что она понимала смысл произнесенных мною словосочетаний, но монотонный звук знакомого голоса должен был успокоить ее. – Кто бы это ни сделал, он заплатит. – Уже заплатил. – Я обещаю тебе.

Кроме ее плача, я слышал шум ураганных ветров, бушевавших внутри меня. Они путали мои мысли, силясь вырвать меня из моего блаженного состояния. Я игнорировал их. Плевать я хотел и на них, и на густеющий туман. Вдруг Татьяна выпрямилась и отбросила мои руки. Она подняла голову. Из-за облаков показались на мгновение звезды.

– Почему? – закричала она небу. – Почему это случилось? Зачем ты это совершил?

Она обращалась не ко мне, а к своим богам. Я попытался снова обнять ее, но она оттолкнула меня и вскочила на ноги. – Неужели так плохо любить? Да? Зачем ты позволил нам влюбиться друг в друга, а затем сделал это?

– Татьяна… – Я приблизился к ней и вздрогнул, почувствовав, как все ее тело сотрясается, как в агонии. – Мы не должны подвергать сомнению правильность решения богов в таких вопросах.

– Да? Неужели? – оборвала она меня. Она увернулась от меня и, простирая руки к небесам, бегала по кругу, не спуская глаз со звезд.

– Скажи мне! Как ты допустил такое? Скажи мне!

Затем вспышка гнева прошла и она опустилась на колени на землю. Я приблизился к ней и легко ее обнял.

– Скажи мне, – пролепетал она.

– Ш-ш-ш, – сказал я, баюкая ее. Она замерла на несколько минут, потом рванулась в сторону.

– Леди Илона. – Ее глаза лихорадочно блестели. – Я должна найти ее.

– Я уже послал за ней.

– Она обязательно… обязательно вернет его обратно.

Я похолодел.

– Что ты такое говоришь?

– Она искусная целительница. И я слышала, что иногда… О Страд, она должна хотя бы попытаться. Она должна вернуть его. Это было испытанием нашей веры. Он вернется! Я знаю теперь!

Я тоже знал. Даже слишком хорошо. Илона вполне может оживить его, но я этого не допущу.

– Татьяна… – Я взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Несмотря на то, что боль исказила ее прелестные черты, она все равно была само совершенство, все равно она была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел или увижу в своей жизни.

– Татьяна, пожалуйста, не поддавайся на собственный обман. Леди Илона, конечно, постарается, но имей в виду, что чуда может и не произойти. Я уже забыл, когда в последний раз ее хлопоты увенчались успехом. – Но теперь она сможет. Я знаю, она сможет.

– Нет, ты ничего не знаешь. Ни ты, ни я, мы ничего не знаем. Помнишь, они хотели вернуть обратно его величество Верховного жреца Кира? Он умер, и оказалось, что они напрасно старались, потому что сами боги пожелали его смерти. Никто не мог вернуть его обратно.

– Нет! Сергей – совсем другое дело! Он был убит рукой смертного, а не по воле божества. Леди Илона должна попытаться. Иначе я последую за ним. Я не хочу жить без него… и не буду.

– Татьяна!

Она перестала метаться и ее глаза встретились с моими. – Послушай меня, золотко. Послушай.

Мой голос упал до ласкового шепота, который в конце концов дошел до ее ушей и сознания, заставив ее прислушаться к моим словам.

– Сергей умер. Его нет. Ни леди Илона, ни ее многочисленные помощники ничего не изменят. Ты должны смириться с этим.

– Но… – Смирись!

Ее огромные глаза затуманились надолго, но я чувствовал, что на этот раз между нами образовалась тонкая, но осязаемая связующая нить. Я дотронулся до нее, по-другому ощущая ее присутствие.

– Его нет, но я здесь. Я всегда буду рядом с тобой. Ты полюбишь меня и будешь любима мною.

Она сощурилась, от удивления сдвинув брови к переносице.

– Страд?

Да…

Ее рука поднялась кверху. Таким же движением меня искушали в ту ночь, но только теперь меня ласкали живые теплые пальцы. Как подтверждение реальности того, что было обещано.

Заветное Желание.

О да… о боже, да…

Взор ее прояснился и в глазах ее загорелось понимание.

– Страд. – Она по-новому произнесла мое имя, так, как любовники обращаются друг к другу.

– Я здесь. Я всегда буду рядом.

Заветное…

Я помог ей подняться на ноги. Ее лицо приблизилось к моему. И, как я и делал сотни раз в своих снах, я припал губами к ее рту.

…Желание.

Она ответила на мой поцелуй.

Желание…

Она обвила мою шею руками, прижавшись к моему телу грудью и бедрами.

…изголодавшегося сердца.

Она отпрянула от меня в ту же секунду, когда я оторвался от ее мягких губ. Она – чтобы взглянуть на меня, привести в порядок мысли и чувства. Я – чтобы отдышаться. Сердце мое колотилось так, что казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Но несмотря на всю радость обладания, затмившую все остальное, я ощущал, как вокруг нас работали какие-то таинственные силы. Туман поднялся до небес и скрыл звезды. Я еще различал деревья сада, но не более того. Стены часовни пропали из виду.

И появились снова.

Туман отступал ярд за ярдом каким-то неестественным образом, извиваясь и подрагивая, как будто нас засасывало в самый центр серого, бешеного водоворота. – Страд. – Притягивая с себе мою голову, она требовала моего внимания, моего поцелуя.

Откинув фату, я играл ее пышными рыжими волосами. Сегодня я стану ее мужем, она – моей женой. Эта ночь будет первой в бесконечной веренице счастливых лет. Этой ночью я научу ее любить так, как ей и не снилось и не мечталось. Любить так, как не может любить ни одна женщина на Земле…

Мои губы целовали ее рот, щеки, подбородок и наконец коснулись горячего шелка ее шеи. Мое прикосновение доставило ей истинное наслаждение и она тихо охнула с удивлением только что проснувшегося в ней, не знакомого ранее чувства; дыхание ее участилось.

– Лорд Страд! – Кто-то звал меня из-за калитки, но туман смягчал и приглушал его голос.

Не теперь, не сейчас…

Ее тело было так близко от меня, она откинула голову назад. Я с легкостью ее поддерживал. Она весила не больше, чем лебедь, плывущий среди своих собственных отражений, скользящих по поверхности озера.

– Лорд Страд, идите сюда!

Татра напрасно старался разлучить меня с той, ради которой я отдал все на свете, душу продал дьяволу…

– Убийство, Страд!

…ради которой я убил брата. Я не обращал на него внимания. Сердце Татьяны билось так же быстро, как и мое. Я слышал его удары, напоминающие мне грохот грома летней порой.

– Измена!

Он бродил вокруг нас в тумане. «Черт бы тебя побрал», – мысленно заорал я.

Татьяна в моих руках съежилась от страха, тело ее напряглось.

– Страд? Что?…

– Ш-ш-ш, он уйдет. Я прикажу ему уйти.

Она стала сопротивляться. Я освободил ее и она отступила на шаг назад, восстанавливая потерянное равновесие. Воздух с хрипом вырывался из ее груди, как у пробежавшего дистанцию бегуна. Ее пальцы вцепились в шею, куда секунду назад я так страстно ее целовал.

– Старейший, что?… – Она встряхнула головой, как будто отгоняя от себя какое-то наваждение. – Нет, мы не должны делать этого. Я поднял руку ладонью вверх.

– Все в порядке. Это судьба.

Она боролась с желанием взять мою руку и нахлынувшими на нее воспоминаниями о потерянной любви.

– Но Сергей…

– Он умер. Ты смиришься с этим и полюбишь меня.

– Старейший, он мертв! Как ты смеешь говорить мне такое?

– Ты свободна. Мы оба свободны. Татьяна, возлюбленная моя, я дам тебе…

Но как только она внезапно вспомнила Сергея, лицо ее сморщилось.

– Нет!

Ее горе должно изжить само себя. Теперь я это понимал. Любое давление с моей стороны только все испортит. Понадобится время, чтобы она пришла в себя. Но у меня есть время. У меня больше времени, чем у любого, живущего на земле.

Я могу подождать. И я буду ждать.

– Страд!

Мое имя выкрикивали уже несколько голосов, рыча, как в экстазе на поле боя три года назад. На этот раз вопли вперемешку с визгом и плачем женщин и детей, а также стуком и лязгом металла неслись из часовни.

Да что, черт бы их всех побрал, там происходит?

Из завитка тумана неожиданно вынырнул Татра. Его парадный мундир был разорван в клочья и забрызган кровью, от меча осталась только половина.

– Измена, повелитель, – выдохнул он. – Предатели Дилисния убивают всех подряд.

– Где мои воины? – За каждым гостем наблюдали два солдата моей армии.

– Без сознания. Отравлены, я думаю. Люди Дилисния рубят им головы. Некоторые из нас выбрались наружу. Они не смогут найти нас в такой темнотище. Одно из окон часовни распахнулось и осколки стекла посыпались вниз. Кто-то стулом пытался пробить себе дорогу на улицу. Мы пригнулись к земле, прячась от света. Мои пальцы вцепились в рукоятку меча, но Татра остановил меня.

– Поздно, повелитель. Они все хорошо продумали и подготовили. Спасайтесь, пока возможно.

В ответ я прохрипел что-то о трусости и недостойности такого предложения, но посмотрел на Татьяну. Я должен был уберечь ее от опасности.

– Конюшни не заняты?

– Не знаю.

– Разузнай. Давай, шевелись. Собери всех, кого найдешь. Если конюшни закрыты, мы будем пробираться к воротам.

– Да, повелитель. – Он убежал.

– Пойдем, Татьяна. – Я схватил ее за руку.

– Нет! – Она оттолкнула меня. – Я остаюсь здесь, с Сергеем.

Неподходящий момент, чтобы валять дурака. Я сжал ее пальцы и потащил ее прочь, подальше от часовни. Туман рассеялся и стали видны стены замка и звезды. Их серебристый свет, почти такой же яркий, как и дневной, освещал дорогу, но Татьяна то и дело спотыкалась, как будто плохо видела.

– Нет, Старейший. – Она упиралась и старалась освободить руку. – Я остаюсь с ним.

– Как долго? Ты думаешь, они разрешат тебе жить?

– Я надеюсь, они этого не сделают.

Она вырвалась от меня. Я ринулся, чтобы не дать ей уйти. Но она отпрыгнула в сторону и побежала. Я закричал ее имя. Она, похоже, меня не слышала. Она устремилась к низким воротцам, ведущим на смотровую площадку.

Нет…

– Татьяна!

Я почти что догнал ее, но она мчалась со скоростью молодого оленя. Я схватил развевающийся шлейф ее платья, но она оторвала его без колебаний и перемахнула через низкую стену.

Один прыжок и нет ее. Я перегнулся вниз, но поймал только воздух.

Нет ее.

В долине клубился сошедший с гор туман. Хрупкая фигурка Татьяны, крутясь и переворачиваясь, летела ему навстречу, и из его лохмотий к ней с жадностью тянулись белые скрюченные пальцы, руки. Она неслась головой вниз прямо в их объятия.

Она не переставала пронзительно кричать.

Имя Сергея. Мое имя. Ни то ни другое. Я не мог сказать. Я даже не слышал своего собственного крика. Он отскакивал от стен замка и туман, в котором сгинула моя любовь, с готовностью пожирал его.

Потом… тишина.

Потом… хохот.

Этот хохот. Всеми голосами сразу. Ее голосом.

Колотя руками по ушам, я завопил, чтобы заглушить их, но они прочно засели у меня в голове и ничто не могло их остановить. Я отпрянул от стены и упал на колени.

Тьма, ужасней той, что была прежде, снизошла на меня, на мир, укрывая все и вся без исключения. Навсегда. Я еще не был знаком с настоящим отчаянием. Тяжелее, чем гора, оно навалилось на меня, придавило к земле, растерло в пыль.

– Этот червяк похож на одного из фон Заровичей, – произнес кто-то с издевкой.

Нет. При чем тут фон Зарович? Я – просто несчастный, который все потерял, у которого ничего не осталось. Ничего. Человек, убитый горем, которого не высказать словами.

Мои мучения были так велики, что я даже не почувствовал, как в меня вонзилась первая стрела.

Вторая воткнулась в спину и я растянулся на земле. С трудом встав на ноги, я уставился невидящим взглядом на башенки. У маленьких окошек стояли лучники с колчанами, полными стрел, и целились в меня.

Несколько человек выбежали на смотровую площадку. Все одеты в цвета Дилисния. Все готовились стрелять.

И один за другим они выпустили в меня стрелы. Я взял себя в руки и не уклонился от них, приветствуя их. Меня охватило то же безумие, которое уволокло в бездну Татьяну. Скоро это кончится. Я заплачу этой незначительной болью за забвение. Даже ад не сможет изобрести для меня пытки хуже той, которой я подвергся сегодняшней ночью. Стрелы, стрелы. Они были ничто по сравнению с тем отчаянием, которое раздирало мое сердце. Но смерть почему-то не торопилась мне навстречу, я должен заставить ее поспешить. Схватив одну из стрел, я вырвал ее из тела. Меня как будто ошпарили кипятком и я закричал. Из дыры хлынула кровь, но не так сильно, как я ожидал. Я вырвал еще одну стрелу. Некоторые попятились. Те, кто посмелее, остались на месте и опять прицелились. Я смотрел им в лицо, поощрял их и одну за другой вытаскивал из себя их стрелы. И ломал их на две половинки. Я был похож на зверя в ловушке, который отгрызает себе лапу, чтобы обрести свободу.

Наконец…

…я стал ослабевать… Ты перестанешь стареть. Отлично. Дай мне умереть.

Я опустился на колени. Лучники осторожно приблизились ко мне. Слабее…

Руки и колени. Земля и камни были залиты моей кровью… кровью Сергея… Алека.

В меня выпустили столько стрел, что можно было бы прикончить дюжину здоровых мужиков, но я выжил. Неправильно… Противоестественно…

Нет.

Хохот над моим безумием.

Ты перестанешь стареть.

Мне не суждено умереть. Ни теперь, ни потом.

Хохот над моей болью. Бесконечные ночи, нескончаемые годы.

Без нее.

В одиночку.

Хохот.

Один из мерзавцев ударил меня и я опрокинулся на спину. Я беспомощно разглядывал их ухмыляющиеся рожи. Как они посмели? Как они вообще посмели? Я был одним из фон Заровичей. Но для них я всего-навсего очередная жертва – может, более непокорная, более строптива, чем остальные, но мое упрямство только придало остроты их ощущениям. Они смеялись надо мной и их голоса смешались с теми, другими в моей голове.

Хохот… над всколыхнувшейся во мне яростью.

Я смотрел на эти живые трупы. Я не мог умереть, погибнут они. Не пройдет и часа, как я отправлю их прямиком в ад. Всех до одного. Всех, кроме самого главного предателя. Для него я приготовлю кое-что особое. Кто?… Тот, кто ударил меня, передал лук стоящему рядом и снял шлем.

Лео Дилисния.

Несмотря на то, что бледные мраморные стены столовой были испачканы и заляпаны кровью, а на длинном столе царил непривычный беспорядок, в помещении по-прежнему чувствовалось праздничное настроение. В люстрах, высекая искры из хрусталя, горели свечи. Лежа на холодном полу, я глядел на язычки пламени и изучал их великолепие. Иллюзия. В мире не осталось ничего красивого. Красота умерла, когда она…

Перед тем, как приволочь меня сюда, чьи-то грубые руки выдрали из меня все стрелы. Дотронувшись до ран, покрывающих мою грудь и живот, я невольно застонал. Мои пальцы обожгло, как будто я случайно наткнулся на угли, выброшенные из костра. Но раны перестали кровоточить. Пока что никто этого не заметил.

Одному негодяю было приказано стеречь меня. Еще несколько человек пасли остальных пленников: Айвана Бучвольда, брата его жены Виктора Вочтера и его девятилетнюю дочку Ловину. Потрясенная до глубины души, девочка прилипла к своему отцу, как моллюск к днищу корабля. На лицах мужчин застыло такое же испуганное выражение – на них было жалко смотреть. Их праздничная одежда промокла от крови и пота, а значит, они тоже принимали участие в битве.

Которая, кажется, произошла столетия назад. Во всем замке не было слышно ни шороха. Дворец замер, как поле боя после того, как сражение окончено. Двойные двери с южной стороны столовой отворились и часовые впихнули леди Илону и Рейнхольда Дилисния. Илона устояла, а Рейнхольд, с серым от боли лицом, рухнул на пол, поджав под себя ноги, как бездомный пес. Илона присела около него, держа руки над его трясущимся телом, и зашептала молитву, склонив голову набок.

Я отвернулся и заскрежетал зубами, чтобы не заорать. Когда я снова взглянул на него, он, казалось, уже спал.

– Лорд Страд? – Илона стояла около меня на коленях. Сегодняшней ночью на ее лице выступили все прожитые ею годы, и я подивился, сколько же раз она встречалась со смертью и как ужасны были эти встречи. Она потянулась ко мне.

– Не тронь меня! – прохрипел я.

Она отдернула руку.

– Повелитель? – Она повнимательнее посмотрела на меня. Если кому и были заметны перемены, происшедшие внутри меня, так это ей. За этот короткий, страшный промежуток времени она увидела и поняла. Голова ее поникла.

– Оставь это для других.

– О Страд, что же ты наделал? – Она каким-то образом догадалась, что я не жертва, а виновник случившегося со мной.

– Все и ничего.

Я никогда раньше не видел ее слез. И они должны были бы пробудить во мне нечто большее, чем то презрение, которое я чувствовал.

– Нужно лучше контролировать свои эмоции, леди, – пробормотал я, передразнивая ее собственные слова. Мне это показалось очень забавным и, несмотря на боль, я засмеялся.

Она перевела взгляд на мой раскрытый рот.

Я знал, на что она смотрела – мой язык постоянно задевал за их острые края.

– Если я могу тебе помочь, я это сделаю, – прошептала она.

Как будто меня действительно могло заинтересовать ее предложение, тогда как я продал душу дьяволу.

– Скажи мне… что тут творится.

Она колебалась. Правильно. Учитывая, кем я стал, осторожность ей не помешает.

– Где Лео Дилисния?

Она колебалась. Конечно, Лео был вдохновителем сегодняшней резни, но он ничем не отличался от нее – от других грешников, – в то время как меня уже нельзя назвать человеком.

Я обвел взглядом пленников.

– Скажи и я спасу их.

Да. Это было ее слабое место. Она тоже это знала. Илона не сомневалась в моей способности преуспеть в таком практически невыполнимом деле.

– Дай мне слово, Страд фон Зарович.

– Думаешь, я его сдержу?

– Поклянись своей честью. Ты ведь еще не забыл, что это такое, верно?

– А вот мы и проверим.

Этого было достаточно, чтобы отбить у нее всякую охоту сидеть рядом со мной. Она сдержанно кивнула. – Я не знаю, где Лео, но он скоро придет. Часовые так говорили.

– Что с моими придворными?

– Убиты или смертельно отравлены. Гости… все мертвы… во всяком случае те, которые сохранили верность тебе. Где Сергей? Где Татьяна?

Я засмеялся, потому что разучился плакать.

Илона передернула плечами и подняла руку.

– Не смей!

Она окаменела.

– Мне жалко тебя, Страд.

– Оставь свою жалость для тех, кто в ней нуждается.

Она очень долго смотрела на меня. Жалость, ужас, сострадание и отвращение боролись на ее лице. Мне было наплевать. Я показал глазами на остальных. – Держи язык за зубами, леди.

Кивок головы, шорох юбок, когда она поднялась, и я освободился от ее гнетущего присутствия. Ко мне возвратилась часть моей былой силы. Но в горле у меня пересохло… Мне хотелось выпить.

В комнате витал запах крови, исходивший от стен и пола. Она высыхала и сводила меня с ума. Часовой рядом со мной… он подслушал наш разговор с Илоной и теперь держался от меня на расстоянии. Рейнхольд был ближе всех. Но от него шел какой-то душок. Как от испорченного мяса.

Опять Лео. Все эти годы болезни Рейнхольда получили прекрасное объяснение. Как долго Лео вынашивал свой план? Как долго он с завидным терпением травил своего брата?

Неважно. Сегодняшняя ночь положит этому конец.

Двери раскрылись и в столовую ввалился Гунтер Коско. Он потерял свою шляпу и пряди его редеющих волос разлохматились и торчали в разные стороны, как у клоуна. Он был так же бледен, как и Рейнхольд, его некогда красивое лицо пересекала красная полоса. Это была опасная рана – и вряд ли он уже доживет до того момента, когда она зарубцуется.

Стражники, похоже, не видели в нем угрозы и оставили его в покое. Он побрел в нашу сторону, избегая смотреть нам в глаза и ничего не говоря.

Появился окруженный своими людьми Лео Дилисния. Он так и не сменил своего темно-коричневого одеяния лучника, зато повесил себе на шею вызывающую золотую цепь. Ею, а также своим особым дорогим мечом в причудливо разукрашенных ножнах, он как бы отгородился от остальных. Стражники вытянулись по стойке «смирно», Виктор и Айван встали. Он, однако, не обратил ни на них, ни на Гунтера никакого внимания и прошествовал к тому месту, где лежал я.

– Здравствуй, Страд, правитель Баровии, – сказал он негромко, почти дружелюбно. – Судя по твоему лицу, недолго тебе осталось. Я уж думал, ты помер. Чего ты ждешь?

Покашливая, как умирающий, я пробормотал:

– Объяснения.

– Я удивлен, что ты до сих пор не получил его от Рейнхольда. О да. Он не в состоянии ворочать языком, не правда ли? – Он наподдал Рейнхольду носком сапога, но тот никак не отреагировал. – Выглядит лучше, чем раньше. Твоя работа, леди?

Илона не ответила. Они сидела у стены и обнимала Ловину.

Айван Бучвольд, разрываясь между горьким равнодушием ко всему и безумным горем, спросил:

– Почему, Лео? Моя бедная Гертруда не сделала тебе ничего плохого… наши дети… Как ты мог? – По его щекам потекли слезы. – Как ты мог?

– А моя Олека, – добавил Виктор. – Наши дети. Твои родные сестры, Лео.

– Сестры наполовину, – оборвал его Лео. Он ждал их ответа, но ответом ему было только удивленное молчание. Он опять пнул Рейнхольда. – Брат наполовину, между прочим.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Илона.

Лео покосился на Гунтера, который стоял, устало облокотившись о стол.

– Почему бы тебе самому не сказать им? Мне же ты, черт побери, не поленился все рассказать.

– И не думай, что я раскаиваюсь в этом, – ответил тот угрюмо.

Лео захохотал.

– Ты полагаешь, тогда бы ничего не было? Твое «великое откровение» о тебе и моей матери не имело для меня никакого значения, приятель. Оно только послужило мне дополнительным стимулом, чтобы разделаться со всей этой компанией. Я работал над своими планами с тех пор, как окончилась война.

– Баал'Верзи, – прошептал я, но он услышал.

Он оскалился и подошел ко мне, покачиваясь на носках.

– Так ты понял! Долго же ты соображал.

Предсмертные слова Алека обрели смысл. Даже когда он лежал, умирая от моего меча, он пытался предупредить меня: Баал'Верзи спали все эти три года – спали в ожидании подходящего момента, чтобы напасть снова.

– Ты должен был умереть в ту первую ночь, которую мы здесь провели, – сказал Лео. – Тогда Рейнхольд сел бы на трон. Через какое-то время он умер бы от несварения желудка и я бы занял его место, на что имел полное право. Если бы этот мерзавец Гуилем не объявился не вовремя, очень многие были бы еще живы. Где он?

– Не знаю, – ответил я честно.

– Мы его найдем. Помнишь, как ловко я обманул и тебя и его, разыграв сцену верности великому и благородному Страду. Хотел бы я, чтобы вы видели свои собственные лица. Мне только и надо было, что позаботиться о молчании бедного Ильи, пустить пару слез для убедительности, а вы все и проглотили. Может, теперь он успокоится в своей могиле – о, простите – наемных убийц сжигают, а прах рассеивают в воздухе. Вот что Страд сделал с телом, не правда ли, Айван?

Айван раскачивался всем телом из стороны в сторону, как безумный, а потом вдруг бросился на Лео. Сцепившись, они покатились к моим ногам. Айван оказался сверху, его пальцы сжимали горло Лео. Воины кинулись вперед и в конце концов растащили их. Айван был вне себя от ярости. Он стоял с открытым ртом, как будто собираясь кричать, но из его глотки вырывался только хриплый, злобный рык. Вены на висках вздулись и оттопырились, как голубые веревки. Шесть человек с трудом удерживали его.

Недолго. Лео тошнило, он кашлял и задыхался, но очень скоро очухался и, достав из ножен меч, приблизился к Айвану, сверкая глазами. Илона закрыла лицо Ловине, чтобы она не видела.

Айван испустил дух, издав длинный звериный вопль. Лео вырвал меч из его тела и вытер лезвие о его штаны. Потирая шею, он кивнул солдатам, чтобы они убрали труп. По комнате разлился пряный запах крови, слаще которого я еще не знал. Я раскрыл рот и вдохнул плывущий в воздухе аромат. Недостаточно Меня мучил голод, меня мучила жажда. Я желал только одного и мое желание затмило все остальные. И пока я его не удовлетворю, ничто не будет иметь для меня смысла. Не обращая внимание на горячее покалывание во всем теле, я перевернулся набок.

Оттолкнулся от пола.

Встал.

Несмотря на мое бесспорно немощное состояние, мой охранник забеспокоился и направился ко мне поближе. Любой другой человек с таким количеством ран был бы уже мертв. А не на ногах. Шаг за шагом приближаясь к нему с улыбкой на лице.

Зрачки его расширились, он приготовился атаковать. Я выбил оружие у него из рук. Меч отлетел к стене, где, съежившись, сидели Илона и Ловина. Виктор, солдат до конца жизни, пригнулся, схватил меч и припал к земле, заняв оборонительную позицию. Воины отреагировали на шум простым поворотом головы. Если бы мой охранник был посообразительнее и менее испуган, ему бы удалось спастись бегством. Я двигался не так уж и быстро. Но он остолбенел. Я вплотную подошел к нему, сжал его плечо и, развернув его к себе спиной, смял, как тряпичную куклу. Я разорвал зубами его воротник. От него пахло ржавым железом, мокрой кожей и застоявшимся потом. Не важно. Когда умираешь с голоду, не откажешься и от гнилого хлеба. Он сучил ногами, царапая ногтями мои руки, силясь ослабить их хватку, но с таким же успехом он мог бы бороться и с деревом. Он визжал, но я ничего не слышал, оглушенный ревом хлещущей крови. Остальные крики, возгласы ужаса и ненависти казались мне не более чем назойливым жужжанием мух.

Я высосал из него все, что смог, как пчела, пьющая цветочный нектар. Его судорожные движения стали затихать и наконец он безвольно повис в моих руках.

Я заморил червячка, но голод по-прежнему сводил меня с ума.

Затишье на поле боя уступило место молчанию ожидания. Страх сковал по рукам и ногам половину находящихся в столовой, другие с радостным возбуждением предвкушали дальнейшие события. Подручные Лео замерли на месте, не спуская с меня глаз. Это были безжалостные, бессердечные люди, выбранные им как раз за то, что они могли без особых колебаний перерезать надоевших им детей, была бы охота.

И теперь их ждала расплата за их черную работу.

Я поднял покойника высоко над собой и швырнул его в сторону маленькой кучки негодяев. Некоторые из них уклонились от удара, другие повалились на пол да так и остались лежать.

Один из лучников вытряхнул из колчана стрелу, зарядил лук и выстрелил так спокойно, как будто тренировался. Острый наконечник вонзился в мою грудь. Когда я восстановил потерянное равновесие, он выпустил вторую стрелу и она впилась в мое тело чуть пониже первой. Он прошел хорошую подготовку и прекрасно владел собой, как и подобает хорошему лучнику. Он опять прицелился, но я настиг его. Не чувствуя на этот раз боли, я выдрал из себя стрелы и со всего размаху всадил их в него с такой же легкостью, как будто они вылетели из моего собственного лука. Он содрогнулся и сник.

Бандиты разбежались по всей столовой. Некоторые прошмыгнули к дверям, ища временного спасения. Временного. Я дал слово, что никто из них не доживет до следующего утра и я сдержу его.

Неистово отбиваясь от двух нападающих и постоянно атакуя, Виктор, как призыв к нападению, выкрикивал мое имя. Им овладела лихорадка сражения и он превратился в дьявола с мечом. Он мстил за убитую жену и детей и защищал единственного оставшегося в живых ребенка. Илона тоже звала меня, но по другой причине. Она была позади Виктора, пытаясь оттащить Ловину от греха подальше, но у нее ничего не получалось. Мерзавцы преградили ей дорогу.

Виктор ранил одного воина и тот отпрыгнул в сторону. Я был тут как тут и схватил его. Как тонкую лучину для растопки, я сломал его хребет, бросил его и кинулся между Илоной и солдатом, сжимая в руках меч убитого изменника.

И как раз вовремя. Еще один бандюга, ростом с добрую ломовую лошадь, надвигался на нас. У него то ли нервов не было, то ли мозгов. Через секунду его башка покатилась вслед за его приятелями.

Это послужило им сигналом к немедленному отступлению. Единицы успели выскочить наружу, остальные столпились в дверях и устроили давку, вдогонку им несся мой смех.

Я повернулся к оставшимся в столовой. Виктор добил второго противника и, сгорбившись, ловил ртом воздух. Он взглянул на меня, на валявшиеся повсюду трупы и особенно на тот, с разорванным горлом, но не вымолвил ни слова и не двинулся с места.

– Иди сюда, Виктор, – произнес я.

Держа меч концом вниз и слегка отставив его от себя, он пошел ко мне. Его ноги скользили на залитом кровью полу, но он обходил кровавые лужи так же легко, как и дождевые, и смотрел мне прямо в глаза.

Он был напуган, но не давал страху парализовать свою волю. Как и Илона, он не заблуждался в отношении того, кем я стал, но для него я по-прежнему был его господином, его командиром.

– Я хочу, чтобы ты здесь дождался моего возвращения, – сказал я ему.

Он кивнул:

– Да, повелитель.

– Хорошо. Запри за мной дверь.

Следуя по пятам за охваченными паникой солдатами, я очутился в центральном дворике. Двое часовых у ворот уже пронюхали, что в плане их хозяина произошел сбой, но подробности им были неизвестны. Они дрались со мной, как будто я – обычный человек вроде них, и как простые смертные они погибли. Одного я размазал по стене, из второго выжал все соки, как из спелого фрукта.

Те их приятели, которые замешкались, чтобы понаблюдать за схваткой, бросились наутек, направляясь к воротам или конюшням. Если кто из верных моих подданных и выжил, то я их нигде не видел. Мой взгляд то и дело натыкался на мертвых: стражники, одетые в мои цвета, гости в испачканных кровью шелковых платьях и бархатных камзолах, свернувшиеся на земле калачиком или растянувшиеся в полный рост, зарезанные или заколотые, когда они пытались убежать, или лежали беспомощно, отравленные Лео.

Сам он не показывался. Но я мельком увидел, как через мост галопом скакали несколько всадников. Я не разглядел, был ли среди них Лео, но если он и затесался в их компанию, черт с ним. Ему не спрятаться от меня, и нет на земле такого места, которое могло бы стать его прибежищем. Рано или поздно я его разыщу. Теперь же мне надо было покончить с его слугами. Он крови, которую я выпил, я получил такую силу, о которой даже и не мечтал, и ее было достаточно, чтобы вызвать из глубины моего сознания тьму и воспользоваться ее черной энергией.

Что– то во мне настаивало, что я не мог этого сделать, что не в моих силах колдовать. Но я изменился. Все прежние ограничения были сняты.

Замедлив шаги, я наклонился и зачерпнул пригоршню песка и пыли, крепко сжав пальцы.

Я Страд, Повелитель земли.

Стряхнув с ладони комочек грязи, я произнес заклинание и решетки с грохотом опустились вниз, закрыв ходы и выходы из замка. Еще слово и я разрушил башенки, поддерживающие подъемные механизмы.

Все изменники оказались в ловушке.

Кое– кто мог бы, конечно, попытаться выскользнуть наружу, но такой возможности у них не будет.

Разгуливая по замку, я вылавливал их по одному или сразу по двое, по трое. Мое занятие напоминало занятие рыбака. Я не расставался с мечом, который взял у своего охранника, и меч не знал отдыха в моей руке. Они набрасывались на меня, визжали и дохли, как мухи. Их мечи, коля и режа, проходили сквозь меня, как будто я – бесплотный дух. Одно это заставляло их бежать без оглядки и искать обманчивого спасения во дворе замка на открытом пространстве. Они кружили на маленьком пятачке, как стадо овец, держась от меня на расстоянии и боясь отойти друг от друга. Небольшие группы отделялись от общей кучи и мчались обратно в замок, надеясь найти там укромное местечко. Как и их хозяину, не будет им прибежища в моем дворце, так как я знал здесь каждый камень, каждый потайной уголок. Это был мой дом.

Мой дом… и их могила.

Прошло три часа, однако далеко не все предатели понесли заслуженное наказание. Гонимые страхом, они попрятались, как тараканы в норах, и не высовывались из своих укрытий. Многие забаррикадировались в комнатах, чередуя отборную ругань с молитвами о помощи. Как будто после того, как они поработали, словно мясники, среди гостей, хоть какой-нибудь бог сочтет нужным выслушать их отчаянную просьбу о помиловании.

Я оставил их и направился в столовую. И тут из алькова поднялась фигурка смертельно уставшего человека и рухнула к моим ногам. Это был Гунтер Коско.

– Простите меня, повелитель, – прошептал он.

Оружия при нем не оказалось. Я взял свой меч под мышку, наклонился и поднял его легко, как ребенка. Весил он не больше младенца. Около дверей я позвал Виктора. Он отпер замок и впустил меня вовнутрь.

В столовой ничего не изменилось: реки крови, трупы, витающий под потолком запах ужаса и смерти. Ловина спала в углу; Илона стояла возле неподвижного Рейнхольда. Я осторожно уложил свою ношу на пол и отступил на несколько шагов назад. Настороженно взглянув на меня, Илона подошла к Гунтеру.

Последовала минута напряженного молчания. Виктор взглянул на мою с головы до ног забрызганную кровью фигуру и разорванную одежду. Он оценил это и принял как должное. Как воин он прекрасно был знаком с грязным делом убийства.

– Все было тихо, повелитель, – доложил он. – Но лорд Рейнхольд…

– Умер?

– Леди Илона сделала что могла. Он так и не проснулся.

Я кивнул и стал наблюдать, как она колдует над Гунтером. Она очень устала. Через какое-то время она поднялась на ноги и отошла в сторону, махнув мне рукой.

Кто– то вспорол ему живот, но не потрудился его добить, и теперь он медленно умирал.

– Прости меня, – сказал он опять.

– За что? За сына?

– Да. Если бы я только мог начать заново…

Я хотел было согласиться с ним, но Илона перехватила мой взгляд и мотнула головой.

Зануда.

– Неважно, Гунтер. Это не твоя вина.

Трясущейся рукой он показывал на рану.

– Один из его слуг сцапал меня. Мог бы сразу меня убить, но он хотел, чтобы я истек кровью. Сказал, что ты сам меня прикончишь. Он не знает тебя так хорошо, как я.

На это у меня не нашлось ответа.

– Он сбежал? – спросил он.

– Да. Я найду его. Я поклялся. Глаза его влажно блестели.

– Отлично, – произнес он.

И умер.

Выяснилось, что Татра и восемь его помощников все-таки добрались до конюшен. Из верных мне стражников выжили только они. Я обнаружил их во время охоты и приказал им снаряжать повозку и седлать лошадей. Когда я появился в сопровождении других оставшихся в живых, они уже, нервничая, ждали меня во дворе.

Татра приготовил большой экипаж, принадлежащий семье Дилисния. Сойдет. Только не знаю, будет ли он им защитой или маскировкой, если учесть, что Лео все еще болтался где-то на свободе. Я отвел Татру и Виктора в сторону.

– Я официально освобождаю тебя и твоих людей от несения службы, – сказал я Татре.

Это удивило и, похоже, обидело его.

– Но, мой повелитель… – начал он.

– Твой командир теперь – лорд Виктор. Я прошу тебя защищать его и служить ему так же преданно, как и мне.

Он взглянул на Виктора, который смотрел на меня с грустным понимающим видом. – Прекрасно, лорд Страд.

Я отдал последние приказы, на сей раз оформив их в вежливую просьбу, и отослал его.

Через несколько минут он и двое солдат вышли из замка, неся тела Рейнхольда, Гунтера и Айвана. Они положили их в углу двора. Виктор прикрыл глаза, борясь с навалившимся на него горем.

– Олека…

– Глупости, – произнес я отрывисто. – Завтра в полночь можешь начинать читать молитвы за упокой души погибших. – К этому времени я собирался вынести все трупы на улицу, сложить гору из дров и залить все океаном масла. Погребальный костер будет виден за мили от замка.

– Ты не едешь с нами, нет? – поинтересовался он.

– Нужно еще многое сделать. Никто из вас не должен оставаться здесь, не то вас тоже затянет в ловушку. Этой ночью вы должны скакать как можно быстрее и как можно дальше отъехать от дворца. Ни за что не останавливайтесь, и если вам дорога ваша жизнь и душа, никогда сюда не возвращайтесь.

Он не нуждался в дальнейших объяснениях. – Да, повелитель.

– Скажи леди Илоне, что я попрощался… и что я надеюсь, я ее больше не увижу.

Он кивнул.

– С этой минуты я перестаю быть твоим командиром.

Несмотря на то, что он предвидел это, мои слова потрясли его, как физический удар. Однако ни он, ни я ничего не могли изменить. Он протянул мне руку.

Я долго смотрел на нее, раздумывая, потом покачал головой.

– Нет.

Кажется. Он знал, почему я предпочел не дотрагиваться до него. Будучи тактичным человеком, он также не предложил мне ни своей жалости, ни соболезнований.

– Как и леди Илоне, тебе не нужно ничего говорить. – Мои глаза блуждали по замку и его окрестностям. – Но, мой по… лорд Страд…

– Ничего. Убирайтесь… пока еще возможно…

Он и его новые подчиненные вскочили на лошадей и поскакали к воротам, за ними ехала повозка. Одно слово, одно движение, и решетки поднялись ровно настолько, чтобы пропустить их наружу, а потом опять рухнули вниз, закрыв меня вместе с мертвецами…

…и теми, кому уже не суждено было встретить рассвет.

Опустив голову, я как паук снова и снова изучал каждый камешек, надеясь найти хоть какие-нибудь следы. На высоте тысячи футов надо мной висела над ущельем смотровая площадка замка. Там, где стоял я, тело Татьяны впервые коснулось земли.

Коснулось… и разбилось вдребезги.

Я вытряхнул эту мысль из головы. Она постоянно преследовала меня во время моих поисков. Я знал, чего ожидать. В моей прежней жизни я нередко сталкивался с ужасными последствиями смерти во всех ее бесчисленных проявлениях: разрубленные на куски, обугленные тела, разложившаяся плоть, скелеты и вздувшиеся утопленники. При всей моей любви к Татьяне я не мог обмануть самого себя тем, что естественные законы природы не властны над ней. К этому времени от нее скорее всего остались лишь кости с кое-где прилипшими к ним клочками шелкового подвенечного платья и остатками шикарных рыжих волос. Но я все равно должен был их найти, чтобы по крайней мере похоронить их по-человечески. Во мне сохранилось достаточно моего прежнего «Я», чтобы хотеть устроить для нее нечто вроде надгробия. Сделав это, я бы обрел наконец покой.

Я начал свои поиски на следующую после ее смерти ночь и с тех пор не прекращал их. Я облазил весь склон горы, обследовал каждый осколок скалы, каждую трещинку. Ничего. Совсем ничего.

Возможно, что бы там ни вытащило Алека Гуилема из запертого шкафа, проглотило и ее тоже. Я отказывался верить в невозможное, но эта мысль крутилась в моем мозгу, как легкая струйка ядовитого дыма. Пришла, набросив на землю холодные туманы, осень, но я продолжал свои ежедневные вылазки. Я спускался ниже по скале, к лесу. Я уже бывал там, но теперь, когда с деревьев и кустов слетели листья, я надеялся обнаружить что-нибудь, что мог не заметить раньше: шелковую нитку, жемчужину с ее рукава. И хотя луна и помогала мне исследовать землю, как и прежде мне… ничего не попадалось. Зима выдалась на редкость морозной. Снег и лед сделали тропинки опасными и непроходимыми даже для меня. Я заперся в своей библиотеке, возобновив эксперименты с магией, на этот раз с большим успехом. Результаты моей работы разгуливали теперь по замку Равенлофт. Нельзя сказать, что они могли составить кому-нибудь хорошую компанию, однако мне нужны были слуги, а не развлечения.

Наступила весна; ночи стали короче; зарядили дожди. Я значительно расширил границы поисков, выйдя за пределы склона горы и леса. Я вдруг подумал, что какой-нибудь зверь мог найти ее тело и уволочь его прочь. Я также допрашивал пастухов, осмелившихся пасти стада так близко от замка. Не видели ли они труп молодой женщины в белом? Нет, никто из них ничего подобного не находил. И они не врали. Я проверял их на честность одному мне известным хитроумным способом. Я теперь бродил по склонам гор, руками и подошвами сапог нащупывая зацепки на совершенно ровной поверхности скал – еще одно качество, полученное мною по «договору со Смертью», назовем это так. Давно уже я не слышал язвительных голосов, но не знал, как относиться к их отсутствию: то ли радоваться, то ли беспокоиться. Однако молчание редко по-настоящему тревожило меня. У меня было полно дел, которым следовало уделять внимание. Как например моя постоянная потребность в свежей крови.

В течение этого года ее отлично удовлетворяли слуги Лео Дилисния. Я выловил их поодиночке или целыми группками, обезумевшими от ужаса, и бросил в сырые подвалы. И многие еще были живы. Методом проб и ошибок я определил, сколько надо выпить, чтобы утолить жажду и не убить. Не то чтобы я затаил мысли о помиловании; смысл был в том, чтобы укрепить самодисциплину. Я мог бы высосать из них всю кровь без остатка и лишиться единственного источника питания, своего «винного погребка». Вместо этого я приучил себя делать перерыв до того, как станет слишком поздно. Конечно, когда я был очень голоден, я с трудом определял, когда нужно остановиться.

Слабея в заточении от потери крови, бандиты умирали. Многие свихнулись. Но во мне не было и капли жалости по отношению к ним. Не я ли своими собственными руками избавлялся от трупов их жертв? Как же ловко они замаскировались под моих гостей, теша себя мыслями о предстоящей щедрой награде из рук Лео. Многие даже не стали дожидаться этого веселого момента, а запросто обчищали карманы покойников. Я выяснил это, когда один из них надумал сплести из обрывков своей одежды веревку и свести счеты с жизнью. Из-за него мне пришлось отнять у них их лохмотья, и тогда-то и обнаружились похищенное золото и различные дорогие безделушки. Я оставил им их богатство, предоставив мерзавцам уникальную возможность поразмышлять о его истинном значении и цене.

Мои походы в темницу с едой и питьем для заключенных частенько заканчивались просьбой убрать еще одного мертвеца, что я и делал без всякого недовольства. Когда это случалось, я откладывал мои поиски на следующую ночь и принимался за дело в моей мастерской. Используя подробно описанные в моих книгах способы, я мог вдохнуть в умерших… что-то вроде новой жизни, скажем так. Одевшись в мои цвета, они занимали место зарезанных ими слуг и стражников, охраняя и защищая то, что они разорили.

Вполне справедливо.

Я взобрался на выдающийся уступ скалы и вдруг невдалеке сверкнуло что-то белое. Я быстро вскарабкался наверх, стараясь ни о чем не думать. Но меня ждало горькое разочарование. Это оказалось не жемчужиной и не бриллиантом, а кусочком простого кварца, на который упал лунный свет. Я выругался и хотел было наподдать его с досады, но в последнюю минуту передумал и засунул его в карман. Я не хотел, наткнувшись на него в следующий раз, опять понапрасну дать разыграться своего воображению.

Если я, конечно, сочту нужным продолжать.

Я целый год провел на четвереньках, ползая вверх-вниз по горам Гакис, как муравей. Неудивительно, что мои неудачи начали пересиливать желание обрести покой с самим собой. Мои опасения, что таинственные силы унесли ее вслед за Алеком, стали подтверждаться. И для ее возвращения, возможно, нужно было заключить еще один договор. Вопрос только в том, чем я мог пожертвовать? Я уже почти все потерял, по крайней мере все, чему обычные люди придают значение. Что я получил взамен… впрочем, без Татьяны ничто не имело никакого смысла. Где-то в потайных глубинах моего сознания, так глубоко, что мне даже с трудом верилось в возможность ее существования, зародилась мысль, что так как я определенным образом ускорил ее кончину, я последую за ней и стану ее мужем в смерти, если мне не пришлось быть им при жизни. Пробить себе череп поленом, отрубить голову, сгореть в лучах летнего рассвета – что-то же можно было придумать и устроить с чужой помощью или самостоятельно. Смерть не была недостижима, если бы только я пожелал дотянуться до нее.

Сегодняшняя ночь подходила к концу. Я унюхал в воздухе перемену. Развернувшись, я влез на верхушку скалы так же легко, как простой человек шагает по дороге. Пустяковая задача для меня теперь, но ненужная заминка, учитывая, что рассвет – близок, однако мне хотелось забраться повыше. Преодолев еще тридцать ярдов, я выпрямился и воспользовался своей новой способностью изменять форму тела. Я начал уменьшаться в размере; руки сложились, пальцы удлинились; одежда прилипла к коже, превращаясь в мягчайшую черную шкурку. Все проходило безболезненно, оставляя потрясающее ощущение свободы, и как только преобразование было завершено, я взмыл ввысь, взбалтывая воздух крыльями. Я ошибся в оценке скорости ветра и мое новое тело не справлялось с его нажимом на меня. Пальцы вытянулись до предела и я несколько раз изо всех сил взмахнул крыльями, борясь с потоком воздуха, несущимся на меня со склона горы. Вместе с телом изменилось и мое зрение. Видел я прекрасно, но мир становился бесцветным, к чему я еще не совсем привык. Однако это маленькое неудобство сглаживалось необыкновенным обострением слуха. Я теперь чувствовал предметы, находящиеся на любом, пусть даже незначительном расстоянии от меня.

Я кружил в небе, поворачиваясь лицом то к горным вершинам, то к спящей долине. Надо мной горели звезды, внизу царила холодная темень, и я парил где-то между ними, чувствуя себя хозяином всего необъятного пространства. Край смотровой площадки очутился на уровне моих глаз, но я полетел вверх в сторону центрального входа в замок. Над дверьми я пробил для себя маленькую незаметную лазейку. Через узкую щель я протиснулся внутрь и оказался в главном холле дворца. Не изменяя своего облика, я устремился к парадной лестнице и, перевернувшись, понесся вниз. Здесь было так темно, что мне приходилось полагаться только на мои уши, чтобы случайно что-нибудь не зацепить. Там, где кончались ступени, в каменной стене зияла небольшая дырка. Я нырнул в круглое отверстие.

Для существа моего размера я проделал довольно длинный путь, однако он был короче того, что вел через часового и дальше под лестницу высокой сторожевой башни. С тех пор как предатели осквернили святое место, церковь бездействовала и не представляла для меня никакой опасности, но я по-прежнему обходил ее стороной. В ней, вместе с запылившимися свадебными украшениями, сохранились воспоминания, которые мне не хотелось лишний раз воскрешать в памяти. Я оказался в огромном зале, в огромном склепе, где покоились тела тех, кто умер здесь до меня и во время моего правления. Но, несмотря на этих молчаливых соседей, тишина редко надолго воцарялась в этом месте. Спертый воздух был наполнен звуками и шебуршением тысячи летучих мышей, давным-давно основавших здесь свое поселение.

В прошлом один из инженеров однажды завел разговор об их уничтожении, но я запретил ему тревожить их. Баровия славилась разнообразием и количеством живущих на ее земле насекомых, и летучие мыши помогали кое-как справляться с их натиском, особенно поздней весной, когда начинали свирепствовать слепни и мухи.

Я сторонился сторожевой башни еще и потому, что это был любимый ход этих зверьков. Они, конечно, милые создания, но я предпочитал держаться подальше от их колонии и не принимать участия в той шумной веселой возне, которую они затевали, возвращаясь домой. Однажды я попробовал присоединиться к ним и я никогда не забуду, как я, протолкнувшись вместе с ними в окошко, то ли летел, то ли падал на землю с высоты четырехсот футов от самого карниза конусообразной крыши. Не могу сказать, что мне очень хотелось повторить этот трюк снова. Летучие мыши привыкли жить стаей, я – нет… тем не менее, я ничего не имел против их общества, а они – против моего.

Я покружил немного по потолком и, ощутив прилив внутренней энергии, снова принял человеческий облик. В склепе не было ни единого источника света, но я в нем и не нуждался. Я слышал пульс тысячи маленьких сердечек и их тепло помогало мне ориентироваться в темноте, пробираясь мимо мертвецов и куч грязи. Несколько зверьков узнали меня, признав во мне своего. Они спорхнули с перекладины и сели мне на плечи и руки, приветствуя меня дружелюбным щебетанием. Две летучие мышки согнали своих приятелей с моей ладони, разрешив мне погладить мизинцем их спинки. Их шерсть была такой мягкой, что я ее почти не чувствовал. Еще одна игриво настроенная парочка щекотала мне уши и дергала за волосы.

Но было уже слишком поздно. У меня не оставалось времени на общение с ними.

Легким кивком головы дав им понять, что им пора на место, я свернул направо и сошел на три ступеньки вниз… к моей могиле.

Если честно, то я не знаю, как это назвать по-другому. Моя спальня и библиотека находились несколькими этажами выше. Там я жил. Здесь умирал. В действительности я никогда не боялся смерти как таковой, питая отвращение только к ее спутнице-старости. Старость перестала мне угрожать, осталась одна смерть, да и та в малой дозировке, ограниченная недолгим промежутком дня от рассвета до заката. Я смирился и даже полюбил эти часы бесконечного спокойствия, размягчающие мое сознание и успокаивающие нервы. Это было даже лучше, чем сон. Никаких ночных кошмаров.

Вообще никаких видений и мыслей. Как и положено всякому, кто проводит часть своего времени в обнимку со смертью, у меня был гроб. Думаю, сгодилась бы и обычная кровать, но раз уж он стоял здесь в полной боевой готовности, жаль было бы, если бы он пустовал! Тем более он служил мне прекрасной защитой от незваных гостей из мира людей или откуда-либо еще. Даже если кто-нибудь и смог бы проникнуть сюда, что маловероятно, я знал, не много найдется охотников открыть гроб. А если и сыщется такой смельчак, то дальше этого дело не пойдет. Однако на всякий случай я принял все меры предосторожности, чтобы мне никто не докучал.

Но главным преимуществом гроба было то, что крышка его закрывалась и никакие болтающиеся без дела насекомые и любопытные грызуны не могли ко мне подобраться. Я командовал этими тварями и пользовался ими во время экспериментов, однако я не хотел, чтобы они ползали по мне, пока я отдыхал. Редкому ремесленнику понравится спать со своими инструментами.

Гробовщик создал из черного дерева настоящий шедевр. Его отполированную, начищенную воском поверхность портили только скобки из простого металла. Когда мастер получил на него заказ, я специально упомянул о том, чтобы они были сделаны из золота. Гробовщик пообещал, что исправит ошибку. С тех пор он больше не показывался. Я все ждал.

Гроб стоял прямо посреди куч грязи – еще одна проблема, которую уже некому решать. Специальный черный мрамор, закупленный для отделки склепа и моего пьедестала, застрял где-то по пути из-за неразберихи с дорожными пошлинами. Два года назад в очень вежливой форме хозяева склада, где осел мой мрамор, напомнили мне, что я должен выплатить традиционную сумму за хранение. Я послушно выслал им деньги вместе с записками о том, что я буду просто счастлив щедро вознаградить их за скорую отправку моего груза. Я так ничего и не дождался.

Возможно, кому-то покажется смешным, что человек вроде меня, люто ненавидящий напоминания о смерти (это пока я жил), так сильно беспокоился о захоронении своих останков. Дело в том, что иногда я вдруг становился на удивление практичным, и в эти короткие периоды я отдавал соответствующие указания, чувствуя себя более уверенно при мысли, что только я мог проследить, чтобы все было сделано правильно. Смерть, как я тысячи раз убеждался на войне, была чересчур легкой встречей для солдата или любого другого. Лучше уж приготовиться к худшему, а затем попытаться забыть о нем, чем откладывать все на потом и слишком поздно придти к выводу, что пережившие тебя только все испортили и перепутали.

Конечно, в то время я и представить не мог, что гроб станет для меня всего лишь непостоянным местом отдыха.

Солнце появилось над горизонтом. Проникание света сюда через выходящие на восток цветные стекла, находящиеся в противоположном углу склепа, было практически невозможно. Но я не собирался рисковать. Вот и третья причина иметь над собой толстую деревянную плиту: как защиту от солнечных лучей. Я приподнял крышку, шагнул вовнутрь, улегся поудобнее и убрал руку, укрывшись темнотой, как мягким одеялом, не дающим замерзнуть.

Тишина… забвение. Светило выкатилось на небосклон.

Год назад мои казначеи, не ведая об ужасной трагедии, разыгравшейся в замке Равенлофт, продолжали заниматься своим делом. Когда они прибыли с деньгами через несколько дней после известных событий, мост был поднят и никто не откликнулся на их приветственные крики. Это привело их в замешательство. В ту ночь ветер доносил до меня из-за стен приглушенные звуки из их лагеря.

Я забрался на одну из башенок, чтобы взглянуть на них, и ничуть не удивился, увидев, что они расположились около сторожки у ворот и стряпали ужин. Они были самой прозаической мыслью, которую, как мне казалось, я оставил далеко позади. Теперь я понял, что меня по-прежнему считали правителем Баровии, ожидая от меня выполнения обязательств и обязанностей. С некоторыми изменениями.

Необходимость командовать встряхнула меня и отвлекла меня от всех моих несчастий. Я быстро осознал, что их нельзя впустить вовнутрь. Солдаты в прошлом, они бы мигом распознали природу бурых пятен, покрывающих траву и землю. Это было довольно опасно, не говоря уже о том, что в одном углу двора были разбросаны остатки погребального костра, в котором сгорели мои зарезанные придворные и слуги. Они поймут, что произошло что-то серьезное и нехорошее, а не отвечать на их вопросы – значит подстрекать их строить еще более ужасные и, без сомнения, абсолютно ложные представления.

Тем не менее глупо было бы рассказать им всю правду. Я не имел ни малейшего желания дожидаться, когда кто-нибудь из них вернется обратно и начнет меня мучить молотком, столбом (Имеется в виду столб, к которому привязывали приговоренных к сожжению. – Примеч. Пер.) и святыми символами под предлогом того, что он оказывает мне величайшую услугу. Мое теперешнее существование не доставляло мне особой радости, но и расставаться с ним я пока не собирался. В моей голове крутились разные мысли, как поступить в такой ситуации. Не исключал я и возможность отправить их в подвал к слугам Лео. Это был план, не лишенный определенной привлекательности и изящности, но совершенно бесчестный. Они приняли присягу мне на верность, а я в свою очередь поклялся защищать их. Переход от жизни к не жизни не освобождал меня от данного мною обета.

После долгих раздумий я решил вообще не выходить к ним. Возвратившись в библиотеку, я составил для них инструкцию, согласно которой они должны были оставить деньги у ворот и считать себя с почетом освобожденными от несения службы. Им следовало искать покровительства у Виктора Вочтера, а их командиру разрешалось раздать своим подчиненным по двадцать золотых кусков каждому – двадцать пять он мог взять себе, – затем ему нужно было сделать соответствующие пометки в книге отчетов. Немного легкомысленно отдавать подобные приказы, однако эти люди достаточно у меня прослужили, чтобы всегда помнить о моем недостатке: нетерпимости к воровству и ворам. Запечатав послание моей гербовой печатью, я засунул его в карман и, став летучей мышью, перелетел через стену и приземлился среди деревьев рядом с их лагерем. Я подкрался к ним поближе уже в человеческом облике и, улучив момент, когда часовой отвернулся в сторону, швырнул в них свиток. Он ударил по лицу их командира и вызвал немалый переполох среди его подчиненных. Когда они наконец успокоились, прочитали мое послание и подробно его обсудили, прошло полночи. Но в конце концов они подчинились моему последнему приказу, хотя он и привел их в крайнее смущение. Однако для них так было лучше, знали они об этом или нет. Их беспокоила таинственность, но правда была бы намного опаснее.

Издание указов в письменной форме сработало отлично и я стал пользоваться пером и бумагой во всех случаях, решая государственные и личные вопросы. Это избавило меня от необходимости непосредственного общения с людьми, так как я еще не мог гарантировать им безопасность с моей стороны. Несмотря на мой «винный погребок», я не был уверен в своей способности контролировать мой новый аппетит. Случайная смерть одного из слуг Лео, когда я однажды забылся и перепил, доказала мое неумение сдерживать себя. Я обладал великой властью, но и до меня высокомерие и излишняя уверенность погубили многих. Пока я не научусь управлять самим собой, я буду сам себе главным врагом.

Но готов я или нет, а сегодняшнее первое после летнего солнцестояния полнолуние означало, что пора собирать налоги.

В письменной форме я уведомил всех бургомистров, что они должны отправлять деньги и прочее добро в деревню Баровию или в Валлаки, что ближе, а там уж позаботятся об их отправке в горы и в замок. Я своей собственной рукой несколько раз переписал этот приказ и скрепил копии печатями. Я не сомневался, что теперь никаких задержек и недоразумений просто быть не могло. Мой самый первый год правления с его пресловутыми справедливыми казнями в конце концов воспитал в людях такое качество, как честность.

Насколько я мог судить с расстояния, все шло гладко. Проснувшись на следующую ночь, я сразу отправился к восточной стене и увидел новые повозки и фургончики, запрудившие улицы деревушки, находящейся внизу. Большое количество огоньков говорило о временном увеличении численности населения. Купцы и хозяева гостиниц хорошо нагрели на этом руки; о своих доходах им придется отчитываться на следующий год, пока они просто радовались чистой прибыли.

Полная луна вовсю светила в ночном небе. Я посмотрел через западную стену и с одобрением отметил про себя, что мои приказы выполнялись безукоризненно. Несколько сундуков уже ждали, чтобы их забрали. Эту задачу я поручил моим молчаливым слугам. Собрав в себе колдовскую энергию, я опустил мост и поднял решетки, а затем мысленно вызвал призраков и велел им отправиться за моим золотом. Они медленно потащились вниз по склону горы. Мне захотелось понаблюдать за их действиями и я вышел на мост, чтобы оглядеться по сторонам. Как выяснилось позже, этой было очень удачной мыслью. Вопреки моей инструкции какой-то смертный не спешил домой.

Это и разозлило и заинтриговало меня. Люди не могли безнаказанно меня ослушаться. Забыв об опасности, кто-то нарушил мое уединение впервые за двенадцать месяцев и я воспринял это вторжение как интересное испытание моей силы воли, а также как шанс поговорить с кем-то живым и проверить, несколько заметны были происшедшие во мне перемены. Мнение негодяев в подвале не имело для меня значения. Смешно было скрывать мою истинную суть от моего «винного погребка», они и так все про меня знали.

Я замер посередине моста, изучая моих посетителей. Ими оказались горный пони, щиплющий траву у сторожевой будки, и его укутанный в дорожный плащ хозяин. Капюшон был низко надвинут на лицо моего гостя: так высоко в горах можно замерзнуть ночью даже летом. Мы уставились друг на друга и молчали несколько минут. Потом пони, видимо, учуял мой запах, голова его дернулась, он издал пронзительный крик тревоги и натянул веревку.

То же самое творилось и с лошадьми в моих конюшнях. Животные либо приспосабливались ко мне, либо нет. Тех, кто меня не терпел, я в конце концов отпустил на волю возле фермерских домиков в долине.

Пони, хотя и не чувствуя себя чересчур счастливым в моем присутствии, наконец успокоился… если можно так назвать его состояние – напряженные ноги, трясущееся тело, покрытая потом спина. Его хозяин обернулся ко мне, обнаружив, что я подошел уже достаточно близко.

Это была крупная женщина тридцати лет, одетая в черное. Общепринятая в этих краях традиция для женщин в течение пяти лет носить траур по умершим, даже самому дальнему родственнику, сделала их повседневную одежду мрачной и безрадостной. Моя гостья, видимо, недавно потеряла кого-то из близких, так как ее тряпки не успели полинять и выгореть на солнце, но ей шел черный цвет, чего нельзя сказать о многих ее приятельницах. Ее плащ был соткан из натуральной шерсти и застегнут у горла булавкой со стеклянной головкой. Не богата, но и не бедна, где-то между. Наверное, жительница деревни; она выглядела слишком чистой, чтобы быть женой фермера или пасти коров.

– Приветствую вас, сэр, – произнесла она, вполне удовлетворительно имитируя манеры придворных.

– Ты что, не слышала о приказах, полученных бургомистрами? – требовательно спросил я, забыв о всяком предисловии. – Ты не должна здесь находиться.

– Слышала, сэр, но ничего не могу поделать. – Ее акцент слегка отличался от местного, речь лилась ровно и легко. – Объясни. Что побудило тебя нарушить запрет лорда Страда?

– Я – Дагмар Олавная, хозяйка Иммола, деревушки в нескольких днях езды отсюда…

– Я знаю.

Мои манеры не испугали ее, она просто кивнула, что поняла: географические подробности меня не интересовали. Она скорее всего принимала меня за одного из слуг, за равного себе по рангу.

– Я ехала в деревню Баровию с золотом лорда Страда, когда на нас напали воры…

– Которые все и украли.

От нее не ускользнули тяжелые саркастические нотки в моем голосе.

– Только половину. Они бы взяли и вторую половину, если бы не мои братья. Оба были ранены, когда они попытались задержать мерзавцев. Если вы мне не верите, пошлите кого-нибудь в госпиталь в деревню. Старший все еще без сознания, а младший не в состоянии говорить из-за швов, но он может кивать головой, отвечая на ваши вопросы. Я вплотную приблизился к ней и заглянул ей в глаза. Она не сдвинулась с места и с достоинством выдержала мой взгляд, но через какое-то время уверенность ее покинула. Без всякого усилия коснулся ее сознания. Коснулся… и обрел над ним власть.

– Ты не лжешь, Дагмар Олавная?

– Нет, – прошептала она.

Она была миловидной женщиной, а я никогда не мог устоять перед красотой. Жаль было бы засечь ее плетьми, как некоего бургомистра, который поведал мне похожую историю. Приятно знать, что она не врунишка, вроде того несчастного.

Я убрал свое влияние, дав ей придти в себя. Она моргнула, а затем продолжила свой рассказ, как будто я ее и не прерывал.

– Я явилась сюда, чтобы лорду Страду стало известно о преступлении. Я также намерена просить его дать Иммолу отсрочку, чтобы восполнить недостающую половину в наших сборах.

– Почему бы не отнять деньги у тех, кто их стащил?

– Они убежали в леса. Даже армия не найдет их теперь, не то что я и двое раненых мужчин, которые в течение недели не смогут влезть на лошадь. Тем более я не очень хорошо умею обращаться с оружием.

– А если бы умела, то бы отправилась в погоню?

Она собралась что-то ответить, но только глубоко вздохнула.

Как солнечный зайчик, который то сверкнет, то пропадет в волне бурной речки, на ее лице заиграло легкое подобие улыбки, намек на то, что она вообще-то могла смеяться. – Может быть, но не в одиночку. Это было бы неразумно.

– Очень неразумно, – подтвердил я, растягивая губы, но осекся, пытаясь избавиться и от этой гримасы, и от той мысли, изображением которой она являлась. Я отступил от женщины на шаг в сторону. – Вы передадите лорду Страду мой рассказ? – спросила она.

– Он уже выслушал его.

Она быстро соображала. В то время как некоторые крестьяне да и немало дворян вытаращили бы глаза и потребовали бы объяснений, она сразу все поняла и поклонилась.

– Простите меня, повелитель, я вас не узнала.

Я махнул ей рукой, но она низко опустила голову и не заметила моего движения.

– Распрямись, бургомистр Олавная.

Она подняла глаза… и как раз в этот момент один из моих слуг вышел на мост. Я привык к их внешнему виду и к ужасной вони, которую они распространяли вокруг себя, но и то и другое поразило Дагмар, не готовую к подобной встрече, как сильный удар меж глаз. Она отскочила в сторону и навалилась на своего пони, раскрыв рот, как будто не в силах сдержать рвущийся из самого сердца крик, но не издала и звука. Похоже, она забыла, как кричать.

Ее пони орал за двоих. Он подался назад с почти человеческим воплем ужаса и из кожи вон лез, силясь разорвать веревку. Во мне проснулись инстинкты всадника и конюха, я шагнул к нему и практически машинально схватил его за уздечку. Если он сбежит, то еще до рассвета станет ужином волков. Я притянул к себе его голову и, особо не церемонясь и более грубо, чем его хозяйку, подчинил его своей воле. Он притих, но продолжал дрожать, как осиновый лист.

Дагмар спряталась за дерево, переводя глаза с меня на застывших в ожидании слуг. Если я правильно понял выражение ее лица, она пыталась решить, кто из нас ужаснее. Я мог бы успокоить ее, как и пони, но это был подходящий момент, чтобы раз и навсегда отбить у крестьян охоту приближаться к замку. Чрезвычайно пугливые и суеверные, они сюда больше не сунутся, много им не нужно.

– Они не обидят тебя, – сказал я, глядя из-за пони на Дагмар.

К ней вернулся дар речи, но голос прозвучал так тихо, что если бы я был человеком, я бы его не услышал:

– Что это?

– Мертвецы.

Теперь она не сводила с меня глаз, как будто приняла какое-то решение.

– Они служат тебе?

– Я – их хозяин, – подтвердил я.

Присущее ей самообладание вдруг оставило ее. Она перекрестилась, но за этим непроизвольным движением руки не чувствовалось настоящей веры, а без нее оно никак на меня не подействовало. В этом случае святая воля была слабой и легко преодолимой. Я беззвучно отдавал приказы призракам и они поднимали сундуки и заносили их а замок.

Она не шевелилась до тех пор, пока последний из них не исчез в воротах.

– Говорили, что вы – дьявол, – пробормотала она, провожая призраков глазами, ставшими в два раза больше обычного. От этого она казалась совсем юной.

– Может быть, так и есть. – Я встал спиной к ветру. Исходящий от нее запах страха дразнил и волновал меня.

– Что вы со мной сделаете?

– Ничего.

Если, конечно, ей очень, очень повезет. Сегодня я еще не ужинал; несмотря на разделяющее нас расстояние, я слышал шум ее крови. Меня мучил голод и несколько другого рода: прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз спал с женщиной. Мой аппетит изменил меня таким образом, что я теперь был более уязвим, чем мальчишка, у которого только-только выросла борода, и возбужден до неприличия. Мне приходилось контролировать себя, не то Дагмар волей-неволей придется утолить и жажду крови и сексуальный голод.

Отвернувшись от нее, я засунул руки поглубже в карманы. Мои пальцы нащупали кусок кварца, который я недавно подобрал в горах. Я крепко сжал его, так, чтобы его острые края поглубже вонзились в мою ладонь. Боль была приятной. Отвлекающей. Она также напомнила мне о Татьяне и о моих бесконечных поисках ее тела. Мне придется отложить их на завтра и заняться одним небольшим дельцем.

– Расскажи мне про воров, – сказал я хрипло. – Расскажи все, что помнишь, где и когда, сколько, вооружены они или нет… все.

Дагмар обладала немалым запасом мужества, иначе бы она не полезла в горы и не пришла бы к замку вопреки моему приказу. Она сосредоточилась и умудрилась дать вполне сносный отчет о постигшем ее несчастье.

– Они превзошли вас количеством. Твои братья, должно быть, дрались очень смело.

– Они были солдатами во время войны.

– Их командир?

– Лорд Маркус. Один из моих гостей, прибывших на свадьбу.

– Хороший человек.

И давным-давно мертв.

– Он многому их научил.

– И это сослужило им хорошую службу. – Я ходил взад-вперед, прикидывая и высчитывая время и расстояние, и я сделал вывод, что успею обернуться туда и обратно до рассвета. Я много размышлял о дальних путешествиях, но так ни разу ничего и не предпринял. Сегодняшняя вылазка была навязана мне чужой волей, но я понял, что с радостью отправлюсь в путь. Я слишком долго сидел взаперти и, знала она или нет, Дагмар заставила меня осознать это.

Закончив подсчеты, я остановился. Оставался пустяк.

– Я вынужден настаивать, чтобы ты переночевала в замке, – сказал я. – Когда темно, дороги слишком опасны, а возможности замка в настоящий момент ограничены. – Я вел себя осторожно и вежливо, опасаясь, что она не захочет спать в непосредственной близости от моих слуг.

– Мне будет достаточно лунного света. Я доберусь.

– Твой пони убежит от волков?

Она взглянула на трясущееся животное, потом на темный лес. Я припомнил, что в некоторых его частях даже яркое полуденное солнце редко проникало через спутанные кроны деревьев. Несмотря на то, что я мог приказать всем волкам в округе не приставать ни к ней, ни к ее пони, для нее будет лучше остаться здесь. При дневном свете и то рискованно лазить по горам Гакис, а в темноте она наверняка собьется с пути… упадет… Нет. Я не хочу, чтобы это случилось снова.

– Иди сюда. – Она последовала за мной. Я подвел ее к двери сторожевой будки и открыл ее. Внутри пахло пылью, мы спугнули нескольких птиц, построивших гнезда у самой крыши, но в целом здесь было сухо и безопасно.

– Тут хватит места и для тебя и для твоей лошадки. Волки в горах Гакис славятся своей жестокостью, но я еще не слышал, чтобы кто-нибудь из них прогрыз стену, сложенную из дубовых бревен. У тебя есть еда?

Она кивнула.

– И вода.

– Очень хорошо. Оставайся здесь. Может быть, я вернусь к утру, а может быть и нет. В любом случае ты будешь в деревне. – Опять-таки, если ей очень, очень повезет.

– Да, повелитель. – На ее лице можно было прочесть множество вопросов, но что-то внутри нее, видимо, предостерегло ее от необдуманных слов.

Она взяла своего пони за уздечку и втащила его в домик, а я поскорее пошел прочь, слившись с темнотой, прежде чем я мог забыться и превратить ее везение в ее беду.

Как только дорога свернула на север, я распрямил крылья, поднялся высоко над землей и помчался на восток по направлению к деревне, напрямик, срезая углы и игнорируя повороты, за минуту покрыв часы пешего путешествия. Я летел больше, как птица, а не как летучая мышь. Я расправил крылья и легко парил в воздухе.

Да, я слишком, слишком долго сидел взаперти. Ночь была ясной и холодной, дул слабый ветерок и я без усилий справлялся с его напором. Полет взбудоражил мое воображение, наполнив его разнообразными картинами того, что ждало меня впереди. Сегодня я буду танцевать вместе со звездами, завтра побегу наперегонки с моими братьями – волками или поплыву легким дымком в такие места, куда никогда не ступала нога человека. Чуть заметное беспокойство овладело мною; настало время отказаться от неподвижности и искать приключений.

Миновав деревню и древние ворота Баровии, я сконцентрировался на разнообразных природных указателях и опознавательных знаках. Умение летать еще не означало, что я хорошо знал местность. То, что кажется знакомым на земле, выглядит совсем иначе с высоты тысячи футов птичьего полета.

Замок все время маячил у меня за спиной, на него я буду ориентироваться по пути домой. А пока, внимание! Как бы не пропустить то место, где на Дагмар и ее братьев напали разбойники. За воротами старая Свалическая дорога и река Ивлис резко поворачивали на север, огибая один из уступов гор Гакис. Эта была такая же высокая скала, как и та, на которой стоял замок, и на ней тоже можно было бы построить прекрасную крепость. Честно говоря, однажды я поручил архитектору и целой команде инженеров проверить, как осуществить мой план, и узнал то, что знали предыдущие поколения: гора была слишком неустойчивой, чтобы выдержать какое-нибудь строение. Ее испещренная трещинами верхушка постоянно осыпалась, сбрасывая валуны в Ивлис.

Здесь, около реки, полдюжины мерзавцев, улюлюкая, выскочили из-под деревьев и атаковали маленькую экспедицию. Битва была жаркой, но короткой. Воришки, похоже, интересовались только деньгами… или браться Дагмар заставили их дважды подумать, прежде чем взять что-нибудь еще. Они убежали вниз по дороге, хотя не имели никакого права вообще ходить по моей земле.

Привлеченный запахом высохшей крови, я быстро нашел нужное место. Огромная лужа крови растекалась по пыльной дороге. Одному из братьев удалось убить вора. Тело убрали с дороги и закопали на скорую руку неподалеку. Как только Дагмар добралась до Баровии, бургомистр отправил своих людей на разведку. Они-то и произвели захоронение, впрочем, без всяких религиозных церемоний. Это меня вполне устраивало. Я опустился на землю и вновь оказался в человеческом облике. Могила была неглубокой и уже наполовину разрыта волками, которые с энтузиазмом скребли могильный холмик, предвкушая легкую добычу. Почуяв мое приближение, они оторвались от своего занятия и отступили назад. Я насчитал восемь или девять взрослых животных. Поджав хвосты, они жалобно заскулили, опасаясь моего гнева. Услышав мое приветствие, они приободрились и принялись ласкаться у моих ног, как свора гончих, умоляя почесать их за ушком. Я погладил кое-кого из них, а остальным приказал продолжать рыть землю. Когда они достигли тела, я велел им убираться. Захныкав, они подчинились, но с неохотой, обеспокоенные тем, что я собирался отобрать у них праздничное угощение.

Я вытащил мертвеца из ямы и уложил его на спину перед собой. Он был молод и жесткие черты его лица не разгладились даже под тяжестью земли. Но мне было наплевать на его внешность. Меня больше занимала та скрытая информация, которую он все еще мог мне предоставить. Для этого потребуется сила черной магии. Но я проделывал подобное сотни раз и носил с собой необходимые ингредиенты.

Капля крови… кусочек плоти… немного костей… все вместе с нужными словами, и он поднялся, как один из моих слуг, возвращенный обратно, чтобы выполнить особую задачу.

Как только он выпрямился, стеклянными глазами уставившись в пустоту, волки быстренько ретировались в лес. Как их хозяин, я мог в любой момент позвать их назад, но пока пусть слушаются своих инстинктов и идут себе с миром. Их помощь больше мне не требовалась.

– Ищи своих бывших товарищей, – сказал я призраку.

Двигался он довольно медленно, но и его дружки не слишком далеко ушли. Они разбили лагерь в миле от места преступления и даже не потрудились спрятаться от любопытных глаз. Напротив, они ничем не отличались от обычных путешественников – возможно, это и было их любимой маскировкой.

Во времена моего правления я подметил, что тот, кто в силу определенных обстоятельств или собственных наклонностей жил воровством или убийствами, от переизбытка мозгов не страдал. Бывали, конечно, исключения, и немало, но в основном разбойники думали только о жратве и удовлетворении очередной своей прихоти. Они были достаточно хитры, чтобы отточить и усовершенствовать необходимые для их профессии качества и спрятаться в лесу, среди скал или людей. Но, несмотря на это, мне они казались на удивление наивными. Они всегда ужасно удивлялись, когда результаты разбоя оборачивались против них же.

Вот и эти бандиты просто опешили от изумления. Тот факт, что их бывший товарищ мертв, самым поразительным образом повлиял на их реакцию.

Они выставили часового, пока остальные спали, и он, должно быть, наизнанку вывернулся, когда мой слуга выступил из темноты к их костру. Он подпрыгнул и замер, как будто задумавшись над тем, что видели его глаза. Но призрак не растворился в ночном небе, и мозг его окончательно проснулся. Он издал такой вопль, что от него встрепенулась вся долина. Остальными вскочили с мест и, не понимая еще что к чему, приготовились к драке. Мой слуга стоял среди них и я отлично повеселился, наблюдая за идиотами, когда они наконец-то обнаружили его присутствие.

Их первоначальное удивление сменилось отвращением, которое люди питают к мертвецам, особенно тем, которых оживили колдовством. Отреагировали они очень бурно, пустили в ход мечи и ножи. Их мишень шевелилась не так уж живо, но то, что безоружный призрак сделал с ними, было просто потрясающим. Он одним ударом снес голову первому напавшему на него, другому сломал руку. Разбойники стали осмотрительнее, но их обуял страх – верный признак, что они проиграли сражение.

Часовой не принимал участия в схватке. Я понял, что он намеревался рискнуть, предпочитая ужасы ночного леса этой угрозе. Он пятился к поляне, на в последнюю минуту я сбил его с ног и, размахнувшись, шмякнул о толстый ствол дерева.

Задав бандитам перцу, мой слуга почти исчерпал свои возможности. Из двух оставшихся бандитов один был то ли в отключке, то ли тяжело ранен и не в силах двигаться, а второй явно собирался дать деру, хотя и продолжал атаковать своего бывшего дружка. Он отрубил ему руку по плечо и остолбенел, увидев, что она ползет за ним вдогонку. Это перепугало его больше всего на свете.

Я мог бы еще долго развлекаться, глядя на его судорожные попытки убежать от нее, но ночь близилась к концу. Я отозвал волшебство, оживившее труп, и он опрокинулся на спину, погрузившись в свое обычное состояние неподвижности. Я шагнул вперед и временно дал заснуть единственному дееспособному разбойнику.

Позже, когда они пришли в себя, связанные по рукам и ногам и целиком в моей власти, я стоял над ними как верховный судья. И я проследил, чтобы они по полной программе ответили за все причиненные ими несчастья. В другие времена им бы грозило острое лезвие меча – обычное наказание для воров. Но как вершитель судеб на моей собственной земле я мог, когда и где нужно, вносить изменения в существующие порядки. Кроме того, я считал, что эти отбросы общества недостойны благородной смерти от меча. Поэтому я приподнял первого бьющегося в истерике бандита и с наслаждение разорвал ему горло.

И напился.

Его кровь с восхитительным привкусом страха и моей радости огненным смерчем промчались по моему телу, обдав его жаром, как горячая ярость сражения.

Когда я покончил с одним, я принялся за второго. Он визжал и вырывался, но я крепко держал его, пока в нем не осталось ни капли.

Не надо ограничивать себя, не надо стараться не убить. Сегодня я утолю свою жажду, добавив к своей мощи их силу.

Через какое-то время после пиршества я взялся за другую работу, испытывая незнакомое удовольствие от того, что раньше я бы поручил выполнять младшим чинам моей армии.

Я разыскал похищенное золото вместе с другим добром: эта банда, видимо, уже давно промышляла на дорогах. Я разбросал монеты рядом с покойниками, предоставив каким бы там ни было мусорщикам самим разобраться с ними.

Что касается денег, такое обращение могло показаться кому-то расточительным. Я потратил столько усилий, чтобы вернуть налоги Иммола, что, должно быть, создалось впечатление, что я позарез в них нуждался. Но это не так. Плевать я хотел на их жалкие гроши. Меня возмущало, что кто-то так бесстрашно посмел взять их, презрев мои приказы. Я лишился армии, которой командовал, но я-то по-прежнему здесь. И я сохраню законы, которые мы установили на этой земле. Я – и правитель и судья. И я не потерплю никаких вторжений со стороны и надругательства над порядком и законностью.

Эти воры, уже обезглавленные (их головы торчали на длинных деревянных шестах, подальше от волчьих зубов), послужат хорошим уроком всем, кто вдруг надумает заняться их ремеслом. Я проковырял в песке около дороги небольшие ямки и воткнул в них палки, затем на кожаной куртке, снятой с одного из бандитов, начертал кровью вместо чернил мое предупреждение. Очень скоро местный бургомистр получит соответствующие инструкции и установит здесь что-нибудь более долговечное, а пока сойдет и это.

Я повесил разбойничью одежку на перекладину между палками. На ней было написано:

«Воры, берегитесь! Я, Страд, иду за вами по земле».

Подойдя к берегу Ивлис, я смыл запах своей работы с лица и рук. Я вел себя осторожно, чтобы не упасть в смертоносный поток (из книг по черной магии я узнал, что вода перестала быть моим другом и могла нанести только вред, если я буду настолько глуп, что погружусь в нее по самое сердце). Я закончил омовение и взмыл ввысь, торопясь обратно в замок.

По пути домой Дагмар, возможно, будет здесь проезжать и содрогнется. А может быть и нет. Они познакомилась с моими стражниками во дворце, а смотреть на них куда страшнее, чем на эти безобидные останки. У нее был сильный характер.

Так как, когда мы распрощались, я пошел вниз по дороге, мне показалось разумным вернуться тем же путем на случай, если она подглядывала за мной. Но мне нечего было опасаться; дверь домика была заперта. Я приложил к ней ухо и услышал ровное дыхание крепко спящей женщины.

Ее пони – проклятое животное – опять учуял меня и его пыхтение и стук копыт разбудили ее. До меня донесся глухой тревожный вздох, затем шорох, когда она поднялась и подошла к двери. Я подумал о неком театральном представлении, когда актеры, разделенные перегородкой, непроизвольно повторяют движения друг друга.

Она приоткрыла дверь, в руке у нее блеснул нож. Женщина обладала не только мужеством, но и строптивым нравом.

– Повелитель побывал в какой-то переделке? – спросила она, убирая нож. Луна катилась к горизонту, но еще довольно высоко стояла в небе, и при ее свете Дагмар могла меня разглядеть. Моя одежда не была такой же чистой и аккуратной, как когда мы расстались. – Не совсем так. Я разыскал разбойников, отомстил за твоих братьев и забрал деньги Иммола.

– Так быстро? Но они были за сотни миль к востоку.

Я неопределенно пожал плечами.

– У меня свои дороги.

– Колдовство?

– Можно и так сказать.

Она хотела перекреститься, но на этот раз сдержала себя. Еще чуть-чуть и она бы рассмеялась. Жаль. Мне бы хотелось посмотреть на ее улыбку.

– Спасибо, повелитель. Все жители Иммола благодарят тебя.

– Всегда пожалуйста.

И в этот момент она наконец-то улыбнулась и не разочаровала меня. Как я и подозревал, ее улыбка была просто очаровательной.

– Слухи, которые ходят о моем повелителе, оказались правдой, – добавила она.

Я сощурился.

– Какие слухи? Деревенские сплетницы насчет меня особо не церемонились.

– О том, что вы храбрый защитник всех, кто попал в беду.

Да, возможно. Был им. Давным-давно. Ее лесть была чуть-чуть излишне заметной, но не чрезмерной. Однако тщеславие тут было не при чем. Я осознал, что определенно нравился Дагмар, иначе бы она попросила не мешать ей спать. Но когда я ей это предложил, она ответила, что сейчас меньше всего думала о сне.

«Так, так, – пронеслось у меня в голове. – Невзирая на разные истории, которые она, несомненно, слышала, и двуногих чудовищ, которых она видела собственными глазами, она не желала просто так попрощаться со мной. Женщины всегда поражали меня своей уникальной способностью не замечать недостатком мужчины, если только они находили его привлекательным. С другой стороны, и мужчины страдали от той же болезни. Но в случае Дагмар недостатков просто не было».

– Ты носишь траур, – заметил я. – По кому?

– По старшей сестре моей матери. Она умерла от лихорадки прошлым летом. – Печально. У тебя большая семья?

– Очень большая.

– Муж?

– Он умер восемь лет назад, – произнесла она тоном, сразу прояснившим наши отношения.

Я никогда не отказывал женщинам, а уж такой откровенной просьбе и подавно, тем более что в моих силах было удовлетворить ее. Я напился, так что с этой стороны ей ничто не грозило – по крайней мере, сегодня ночью. Но если я не ошибался, – а по-моему, я правильно понял, – одна ночь была всем, чего мы оба по-настоящему хотели.

Луна спряталась за вершину горы, укрывая нас тенью, как теплым бархатным одеялом.

«Я слишком долго откладывал это дело, – думал я. – Подонок, должно быть, уже сдох».

Такое определение во всех его прямых и переносных значениях относилось к Лео Дилисния.

Около пятидесяти лет прошло с той кровавой ночи, когда он попытался захватить власть и стать правителем Баровии. Те, кого он в спешке бросил на произвол судьбы, сполна заплатили за свои преступления, но их хозяину удалось скрыться от правосудия. Ему еще предстояло понести заслуженное наказание. Если он был жив.

Теперь, когда я мог действовать, ожидание злило меня… но мне приходилось терпеть и ждать. Я расхаживал по спальне, то заложив руки за спину, то размахивая кулаками у себя перед носом.

Я слишком долго откладывал это дело. Куда подевались эти годы?

Ибо они действительно ушли в некуда и их уже не вернуть. Я перестал бояться времени и, занятый тысячью потрясающих проектов в своем дворце, подзабыл, что оно творило с другими. Вот так и получилось, что, когда я наконец-то собрался навестить главу семьи Вочтеров, я оказался неподготовленным к встрече с Ловиной Вочтер, уже не хрупкой, болезненного вида девочкой, какой я ее запомнил, а солидной энергичной женщиной, недавно отметившей свое пятидесятилетие. Между старым образом, сохранившемся в моей памяти, и реальностью, стоящей передо мной, не было ничего общего.

Она протянула мне руку:

– Добро пожаловать, лорд Василий.

Я слегка коснулся ее кожи кончиками пальцев.

– Я польщен и растроган, леди.

Расспросив меня о здоровье и предложив мне чего-нибудь освежающего с дороги, на что я ответил вежливым отказом, она указала на стул. Мы сидели в гостиной, загроможденной старомодной мебелью, которая мало изменилась с тех пор, как ее отец служил мне. На стенах висели знакомые, чуть-чуть выцветшие от старости гобелены с изображением войн и сражений; больше стало только цветочных горшочков и всяких там подушечек – чувствовалось влияние Ловины. Присев на край дивана, она вдруг подскочила, как будто передумав. Полуобернувшись, она запустила в подушки руку и выудила оттуда пестренько одетую куклу с глазами-пуговицами и пришитой улыбкой.

– Понятно, мои внучки играли здесь, – произнесла она печально. Десятилетия назад ее любезный муж взял себе имя Вочтер, чтобы не оборвалась нить семьи. Очевидно, эта ветвь их рода оказалась плодоносной. В конце концов она устроилась на диванчике, положив куклу на колени и рассеянно поглаживая нити ее волос.

– Итак, сэр, могу я узнать, зачем вам понадобилось видеть меня?

– Я прибыл сюда как посланец Страда фон Заровича, – сказал я без длинных предисловий, обязательных по этикету.

Несмотря на то, что она вправе была ожидать появления гонца из замка Равенлофт, услышав мои слова, она застыла как истукан. Глаза ее остекленели, затем, встретившись с моими, сверкнули голубыми молниями. Я глядел на нее с непроницаемым лицом, надеясь, что она не вспомнит меня; однако такую реакцию вызвало всего лишь одно мое имя. Репутация замка и его непопулярного теперь владельца с каждым днем становилась все отвратительнее. Сам и пальцем не пошевелил, чтобы опровергнуть многочисленные слухи и сплетни, так как давным-давно убедился на собственном опыте, что сколько ни доказывай людям их ошибки, они только окончательно решат, что были правы. Ловина, однако, не выказывала никаких признаков страха, хотя я и почувствовал его… или что-то, напоминающее кровожадность или сильный голод.

Ловина то и дело поглядывала на меня, оценивая мельчайшие детали моего туалета, от скроенного по фигуре дорожного костюма до добротных, немного запыленных сапог для верховой езды. Я потратил уйму времени на свою внешность и теперь не сомневался, что Ловина не заметит во мне ничего необычного. Волосы я зачесал так, чтобы спрятать остроконечные уши, и даже умудрился обстричь ногти, так как в некоторых официальных ситуациях считалось неприличным не снимать перчаток.

Она перестала изучать меня и, не меняя позы, сдержанно кивнула.

– Тогда мне оказана великая честь, сэр.

– Леди очень добра. Лорд Страд шлет вам и вашей семье наилучшие пожелания и, правда, с некоторым опозданием, свои соболезнования в связи со смертью вашего прекрасного отца. О нем помнят как об отличном человеке и бесстрашном воине.

– Благодарю, – ответила она в замешательстве. Виктор Вочтер скончался около двадцати шести лет назад и я послал им письмо, которое было не вполне уместным, так как леди Илона в то время еще здравствовала.

– Надеюсь, лорд Страд не жалуется на здоровье.

– Нет, леди. Поживает он чудесно.

Я почти видел, как она складывала и вычитала в уме и как у нее получалось, что лорду Страду должно было быть около девяноста лет. Девяносто два, если уж на то пошло.

Я достал кожаный пакет из своего кармана и открыл его.

– Вот ваше письмо, а вот рекомендация, данная мне повелителем в письменной форме.

Она взяла оба куска пергамента и прежде всего прочитала рекомендательное письмо. Как глаза знатной семьи, она знала мой почерк из других документов. В моем послании говорилось, что я, лорд Василий фон Хольц (я соединил титул моего прапрадедушки с девичьем именем его жены), призван самим Страдом, чтобы выполнить его поручение, и что она должна обеспечить мне поддержку и всю необходимую помощь. Внизу страницы стояла печать, вылепленная из воска, с родовым гербом фон Заровичей. Она все хорошенько рассмотрела и я порадовался, что как следует, подготовился к нашей встрече.

– Я слыхала имя фон Хольц, но не была с ними лично знакома, – произнесла она.

– Мы принадлежим к одному из самых древних родов, служим лорду Страду, но никогда не были так заметны, как остальные. – Я дипломатично намекнул ей, что не собираюсь расписывать родословную лорда Василия. – Тем не менее теперь мне предстоит возможность восполнить этот пробел. Лорд Страд очень заинтересовался вашими новостями.

Как будто для того, чтобы освежить свою память, она мельком взглянула на свое письмо. Оно было предельно коротким. Она писала, что выследила Лео и что, если я хотел отдать его в руки правосудия, она готова идти со мной до конца. – Немножко высокопарно, верно?

Я сделал движение, показывая, что я так не думал.

– Что именно поручено вас, сэр?

– Я уполномочен найти и казнить Лео Дилисния. Вот… – Я протянул ей еще один свиток. – …его смертный приговор, подписанный моим повелителем Страдом.

Она потратила несколько минут на его изучение.

– Вы убьете его?

– Если вы укажете мне дорогу к нему. Она уже поняла, что я был более чем способен выполнить такую трудную задачу.

– Вам известно, за что он осужден?

– Я ознакомился с фактами. Это случилось много лет назад, но Страд никогда не оставлял надежду разыскать предателя и примерно наказать его.

Я сказал правду. Если бы я не увлекся, я бы уже с ним разделался. Честно говоря, след его почти остыл и потерялся. Баровия не так уж велика, но Лео каким-то образом сумел скрыться. Из этого вытекало вполне логичное заключение, что прежде всего свил себе где-то гнездо на случай, если его план провалится. В одном я был уверен: он не покинул страну. После ночи убийства я закрыл все границы.

Ловина отложила в сторону свитки.

– Лорд Василий, еще до того, как вы появились на свет, мои мать, сестра и братья были безжалостно зарезаны Лео Дилисния. Мои тетушки и дядюшки… – Она задохнулась и схватилась за горло, потом сжала пальцы в кулак и с усилием опустила руку вниз.

– Как хорошо вы помните этот кошмар? – спросил я мягко.

– Я помню все. Говорят, что люди забывают ужасы детства, но та картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Иногда я совершенно отчетливо слышу их крики. Вы мне верите?

– Да, леди.

– Мы бы с отцом тоже погибли, если бы не вмешался Страд фон Зарович. Долг платежом красен. Поэтому, а также во имя торжества справедливости, я и написала ему письмо. – Она коснулась пергамента, уставившись через мое плечо в прошлое. – Лео… никогда не давал покоя моему отцу. Он не мог спасти жену и детей и остаток своей жизни провел в поисках Лео. Он так и не нашел его и умер, считая себя неудачником. Я пообещала отцу, что продолжу его дело. В этом году мне суждено выполнить данный мною обет, но не благодаря моим активным действиям, о чем я сожалею, а волею случая. Хотя нет. Конечно, так захотели боги. Они услышали мои молитвы и это было их ответом. И конечно, они испытывали на прочность мое подходившее к концу терпение.

– Леди…

Она любезно вернулась в настоящее.

– Но до того, как я вам все расскажу, мы должны кое о чем договориться.

– Лорд Страд не поскупится на щедрое вознаграждение, – сказал я осторожно.

– Деньги мне не нужны. Я хочу, чтобы вы отомстили за мою семью.

– Тогда вам будет недостаточно, если я просто убью его?

Глаза ее заблестели.

– Вы жаждете… наказания.

Она облизнулась и кивнула.

– Вы можете дать мне слово, что сделаете это?

– Моими устами говорит сам Страд, – ответил я честно. – Если Лео еще жив, он получит все, что заслужил.

– И даже больше?

Я улыбнулся.

– Да, леди.

Ловина отвела меня в свою библиотеку и на отлично нарисованной карте страны указала одно местечко на склоне горы Бараток около озера Бараток.

– Но это просто смешно, – воскликнул я, забывшись. – Отсюда до замка Равенлофт всего три дня езды. Он же не дурак, чтобы жить так близко от… от Страда.

Она замерла, губы ее растянулись в узкую полоску. В настоящий момент она была выше по рангу и имела полное право требовать от меня соблюдения элементарных правил поведения и более уважительного уважения к себе.

Лорд Василий поклонился.

– Извините меня, леди, но я…

– Неважно. Взгляните-ка вот на это… – Она развернула на столе подробнейшую карту самой горы Бараток, на которой были указаны названия всех деревушек, равнин, горных уступов и оврагов. Она ткнула пальцем в небольшой прямоугольник, похожий на некое строение внушительных размеров, примостившееся на выступе скалы на северо-западе, как раз у края листа.

Сердце мое ушло в пятки.

– Монастырь? Вы уверены? – С моей точки зрения, Лео не мог придумать места похуже и более недоступного для меня.

– Я видела его. В этом месяце меня пригласили на их фестиваль Белого Солнца. Меня представили некоторым тамошним обитателям. Среди них были студенты, художники и ученые… и он в том числе. Только теперь его зовут Хенрик Стейман.

– И вы признали его после стольких лет?

Она восприняла мое сомнение как нечто закономерное.

– Да, я была ребенком, но некоторые картины, некоторые образы так и горят в моей памяти. Я помню, как Лео стоял надо мной и как я боялась посмотреть ему в лицо. Мое внимание сосредоточилось на его золотой цепи. На ней висел медальон в виде ревущего льва с клыками из слоновой кости и глазами-рубинами. У Стеймана такой же медальон. Он переделал его в брошь, но эта вещь уникальна. Я не могла ошибиться.

– Если так, то зачем он хранит что-то столь выдающееся? И почему он не снял своего украшения, видя вас среди гостей?

– Не могу сказать. Может, по рассеянности, а может, он думал, что я ничего не помню.

– Или, может, это был кто-то другой.

– Проверьте сами. Я не сомневаюсь, что тот старик был именно Лео.

А я надеялся, что она окажется не права. Монастырь… Внутри у меня все переворачивалось от одной только мысли приблизиться к нему, а уж от перспективы войти в его двери меня просто трясло. Я не смог утаить от Лео истинный смысл моего превращения в ту ночь. Где же еще оставалось ему искать спасения от твари вроде меня, как не за стенами этого священного строения? Мне бы и в голову не пришло вести там свои поиски.

– Как долго он живет с монахами?

– Несколько лет, время от времени. В мои обязанности почетной гостьи входил обмен любезностями со многими и я использовала эту церемонию как возможность задать интересующие меня вопросы. Конечно, он отвечал очень уклончиво, да и я не могла проявлять к нему повышенного интереса, дабы не вызвать у него подозрений. Чтобы сбить его с толку, я задавала похожие вопросы и другим людям. – Хорошо. Что значит «время от времени»?

– Тамошние обитатели могут приезжать и уезжать, когда им вздумается. У меня сложилось впечатление, что где-то у него есть семья и он пестует своих наследничков.

– Как трогательно, – произнес я с тем же сарказмом. – То, что нужно всей Баровии: еще один выводок предателей. Вам, случаем, не известно, где он их прячет?

– Хотела бы я знать, – сказала она с таким выражением, от которого, наверное, даже у ее богов мурашки побежали по коже и они пожалели, что свели ее с Лео. – Эта была бы прекрасная месть: жена за жену, ребенок за ребенка… но чтобы все на глазах у Лео, конечно.

– Конечно, – согласился я. Я проявил такт.

В целях конспирации я путешествовал в карете. Днем я отдыхал в ее темной глубине, ночью садился на коня и скакал легким галопом. У меня был большой вместительный экипаж черного цвета с моими гербами на дверцах. Одного этого оказалось достаточно, чтобы местные жители, завидев его издалека, либо прятались в своих лачугах, либо начинали пресмыкаться передо мной. Ловина с блеском играла роль гостеприимной хозяйки, но я отклонил ее предложение переночевать в их доме под предлогом того, что мне надо спешить. Солнце только что село и мое желание немедленно отправиться в путь встревожило ее. Но я заверил ее, что в таком деле ночная темень была моим лучшим союзником. Она сделала для себя вывод, что я вынашивал какой-то хитроумный план и не хотел открыто быть представленным настоятелю монастыря, и одобрила меня. В действительности самым разумным для меня было избегать всяческих контактов со священнослужителями.

Мои лошади были в отличной форме, поднабравшись сил за день, и я приказал конюхам Вочтеров запрячь их в карету и оседлать одного из коней. Сидению на козлах я предпочитал верховую езду. Слуги поинтересовались, как же я буду тормозить. Мой ответ, что я никогда не запускаю свой экипаж на полную скорость, удовлетворил и одновременно рассмешил их. С помощью волшебства карета подчинялась мне, как и опускные решетки в замке, но их это не касалось.

Я нетерпеливо наблюдал за их работой, но окончательно меня вывели из себя несколько псов, которые гавканьем и воем протестовали против моего присутствия. Поэтому я почувствовал огромное облегчение, когда наконец-то вскочил в седло и поскакал прочь.

Я направил лошадей обратно на старую Свалическую дорогу и припустил на северо-запад, остановившись только для того, чтобы дать им перейти вброд широкую речку. За бродом тропа сворачивала на запад, но я остался на этом берегу. К моей цели, монастырю, вела та каменная дорога, что бежала параллельно водному потоку. Карета все время громыхала у меня за спиной (внутри лежал мой багаж и вытянутая в длину коробка в светонепроницаемой обливке). Я неотступно следовал указаниям Ловины. Она щедро снабдила меня подробнейшим описанием почвы и местности и охотно ответила на все мои вопросы. Однако самый последний из них вызвал у нее удивление.

– У вас тут есть склеп или какое-нибудь место захоронения? – Из моего прошлого опыта общения с этой семьей я знал, что есть, а «лорд Василий» – нет.

– Да, – сказала она, не пытаясь скрыть своего изумления. – К югу от главного здания, находится на кладбище.

– С мавзолеем?

– Да…

– Там найдется местечко для одного?

Она кивнула.

– Замечательно. – я уклонился от объяснений своего замысла и вскоре после нашего разговора мы расстались. Местность неуклонно повышалась. Я уже проезжал по краю озера Бараток, где брала начало река. Справа от меня высились, храня угрюмое молчание, горы. На пути мне то и дело попадались хижина рыбака или хатка охотника. Домики были погружены в темноту, но я улавливал робкое движение, когда ставни приоткрывались и кто-то высовывался наружу. Судя по дороге, путники довольно часто пользовались ею, но с наступлением ночи жизнь здесь замирала. Думаю, если бы мне взбрело в голову постучать в чью-нибудь дверь и попросить разрешения на ночлег, мне бы не отказали. В конце концов, я уже очень долгое время не наведывался в эту часть страны. Крестьяне в деревушках, расположенных вокруг замка, с годами стали осторожными до занудства. Впрочем, их можно понять. После захода солнца никто бы из них не посмел отворить дверь.

Я мог бы подзаправиться здесь, но в мои планы это не входило. Я хотел быть голодным, когда доберусь до монастыря.

Через час я достиг быстрой горной речки, вытекающей из скрытой расщелины в скалах и питающей озеро. Давным-давно какой-то строитель перебросил через нее мостик с высокой аркой. Монахи привели его в божеский вид и теперь сами его ремонтировали. Он был единственным связующим звеном между ними и внешним миром. Существовала еще одна дорога, огибающая монастырь с севера, но никто ею не пользовался: она уводила в пропасть.

Когда я переехал мост, деревья расступились и показалась почти отвесная неприступная скала, а на ней – громадное белое здание. Во время своего официального визита Ловина поднималась наверх по выбитым в горе ступеням, которые служили монахам веками. По ним без труда прошли бы и кони и карета, но я собирался спрятать их под соснами у подножия скалы, где их вряд ли заметят. Я спешился и насторожился, прислушиваясь к ночным звукам.

И тут же завыли волки. Они знали меня. Все хищники Баровии знали меня.

Зов их голосов был слишком силен, чтобы оставить его без ответа. За одну минуту я принял их форму (лошади, к счастью, привыкли к моим фокусам) и, откинув голову назад, с радостью присоединился к их хору. Мои четвероногие братья услыхали меня и выскочили из своих темных укрытий, чтобы поприветствовать меня. Они были мельче, чем я, но не менее лохматые. Вожаки стай опрокинулись на спину и принялись лизать мою морду в знак своего уважения ко мне. Остальные, поджав хвосты и поскуливая, столпились вокруг в надежде привлечь к себе мое внимание. Я бы с удовольствием поиграл с ними, но не сегодня. Я поднялся на задние лапы и опять стал человеком. При помощи одному мне известных слов, смысл которых я, однако, не мог с ходу объяснить, я приказал зверям стеречь мою карету.

Теперь мои лошади, но что самое главное, учитывая обстоятельства, и моя коробка будут в полной безопасности.

Доставая из сумки некоторые нужные мне штучки, я немного замешкался, но, рассовав их по карманам, не стал тратить и секунды и взмыл в воздух в виде летучей мыши.

Подхватив все необходимое, я рванул по направлению к белым стенам. Стало холоднее, ветер крепчал. Но это было ничто по сравнению с растущим давлением. Пока что я успешно справлялся с ним, но по мере моего приближения к цели я все больше боялся этого места. Я уже летел на уровне самого монастыря, но нас по-прежнему разделяло расстояние в четверть мили. Сделав разворот к востоку, я приземлился на маленьком островке земли и, задыхаясь, принял свою привычную форму.

Я сказал, что задыхался, но не потому, что не мог дышать, а из-за ужасной атмосферы, царившей здесь. Даже отсюда я чувствовал, как что-то грохочет, словно огромный барабан. Я беспомощно растянулся на песке среди деревьев, пока наконец не собрался с мыслями и силами, чтобы воспротивиться давлению. Я не поддался ему благодаря своему твердому характеру и природной выносливости, но мне было нелегко.

Борьба продолжалась, пока я не начал действовать. Из карманов я достал особую трутницу и кадило, набитое кусочками сухого навоза. С помощью первого я зажег второе и, размахивая им перед собой определенным образом, произнес заклинание.

Через мгновение давление стало уменьшаться и вскоре исчезло совсем. Я вздохнул и потер ноющие виски, затем убрал трутницу, вычистил кадило и сунул его в карман, пока оно еще не остыло. Я не знал, сколько продержится колдовство, а поэтому мне была дорога каждая секунда. Опять как летучая мышь я помчался к монастырским стенам.

Согнувшись в три погибели, я притулился под лестницей, пытаясь стать еще меньше, но при моем росте это было непросто, и мое неудобное положение страшно раздражало меня. Неудивительно, что я обратил на себя внимание одинокого монаха, спускавшегося вниз. Он уставился в темноту, заметил, должно быть, какое-нибудь мое неосторожное движение и окоченел от страха. Он не успел ничего предпринять. Я не дал ему такого шанса. Я моментально выпрыгнул из своего укрытия и смахнул его со ступенек, как сухой листок.

Он был молод и, очевидно, новичок в своем деле, иначе он бы заставил меня попотеть. А так я заработал вполне терпимый удар ботинком в колено, и все. Я развернул его к себе лицом и прицелился в него взглядом. Мое внутреннее отчаяние усилило действие гипноза и, несмотря на мрак, я очень быстро подчинил его волю своей. Да, мое отчаяние росло. Это место оказалось намного больше, чем я предполагал, и я не имел ни малейшего представления, где находились комнаты для гостей. Мне нужен был помощник и проводник, и хотя мне меньше всего хотелось видеть рядом с собой священнослужителя, у меня не оставалось времени ждать кого-нибудь еще.

– Хенрик Стейман… где он? – прохрипел я.

Зрачки молодого монаха превратились в точки, даже в темноте. Он выглядел так, как будто его ослепили. Не раздумывая, он показал вверх по лестнице. Дальше, глубже. Как раз туда, куда путь мне заказан.

– Отведи меня к нему. Быстро!

Я ослабил свою хватку и он понесся выполнять приказ. Если бы не мои длинные ноги и нечеловеческая сила, я бы вряд ли его догнал. Монахи проходят суровую подготовку и даже незначительный по своему положению служка обладает потрясающим запасом энергии, которым он может воспользоваться в крайнем случае. Не запыхавшись, мой спутник взобрался по ступеням наверх и поспешно заковылял по длинному переходу с северной стороны здания. Я опасался, что кто-нибудь мог нас заметить, но вокруг не было ни души. Стрелки часов перевалили за полночь. Вероятно, все уже спали.

Отсюда со стены я видел многочисленные постройки во дворе. Назначение некоторых было понятно: склад или загон для скота. Зачем нужны остальные, я не мог понять, да меня это и не интересовало. Я хотел одного: разыскать Лео и убраться до того, как закончится действие моего заклинания.

По мою правую руку отвесные стены упирались в небольшой уступ, нависающий над ущельем. На расстоянии нескольких ярдов от этого края пропасти горные верхушки опять достигали уровня основания монастыря. Возможно, сама природа позаботилась о его защите, а может быть, и нет. С таким же успехом ров могли выдолбить и монахи в промежутках между молитвами и обрядами, когда у них оставалось немного свободного времени для любимых занятий. Они ведь любили все, что можно было оправдать великой целью служения богам.

От монастыря сворачивала на север дорога, которая вела когда-то во владения Дилисния. Это доказывало достоверность истории Ловины, ибо вполне возможно, что Лео выбрал такой путь к спасению, чтобы быть поближе к дому. Но по этой же причине я и усомнился в ее правдивости. Лео знал, что я в первую очередь перекрою эту дорогу и постараюсь отрезать его от земли прежде, чем он не окажется в безопасности. Однако так получилось, что недостаток слуг и бремя моей ответственности застопорили все дело и это сыграло ему на руку. В любом случае одного он не знал: черные силы, изменившие меня, изменили и мою страну. Представляю, в каком шоке он был, добравшись до границ и обнаружив… что они закрыты.

Пределы других государств отмечены реками, горными хребтами или черточками на картах их правителей. В Баровии эта линия не так банальна и видна всем издалека. Днем и ночью на границах моего царства висит плотная стена тумана. Она окружает кольцом всю страну, миля за милей повторяя контуры гор и равнин, не расступаясь ни под горячими лучами летнего солнца, ни под напором свирепого зимнего ветра. Я уже привык к этой картине, но она по-прежнему раздражала меня. Я присутствовал при зарождении тумана, когда он поднялся с земли и закрутился в бешеном танце вокруг меня и моей возлюбленной Татьяны. С тех пор он отодвинулся к границе да так там и остался.

То же внутреннее чутье, которое подсказывало мне, как подозвать к себе волков, утверждало, что Лео не убежать из Баровии.

Все ходы и выходы были закупорены. Никому не удастся скрыться. Никто и не пробовал уйти. Никто не мог этого сделать.

Даже я.

Много лет назад я попытался пересечь границу, окунувшись в серое облако, как корабль, бесстрашно подходящий к туманным берегам. Я шагал по голой земле, лишенной растительности и всяких форм жизни, но каждый раз, независимо от того, как долго я шел, я поворачивал и выныривал по эту сторону стены, в Баровии. Однажды я привязал к дереву нитку, надеясь, что моя детская хитрость поможет мне не сбиться с прямого пути. Бесполезно. Вместо того, чтобы очутиться в другом государстве, я оказался не дальше, чем в двадцати футах от той точки, с которой начал свое путешествие; оба конца веревки, исчезающие в густых клубах тумана, резко натянулись.

Конечно, без колдовства тут не обошлось, и я потратил годы на решение этой проблемы. Если магия породила туман, магия могла и уничтожить его. Но я так и не нашел правильной формулы.

Только еще одна помеха моим поискам Лео.

Монах повернул в сторону основного здания и спустился на один пролет лестницы вниз. Наличие большего числа окон и дверей говорило, что эта часть монастыря была отведена под жилые помещения; но что действительно и весьма неприятно поразило меня, так это свет. В коридоре через равные интервалы стояли железные столбы и каждый заканчивался ярко сверкающим шаром. Я знал, что светильники не гасли ни днем ни ночью, до тех пор, пока не снимали или не разрушали заклинание, оживившие их. Некоторые священники неплохо потрудились над ними. Но, находясь в непосредственной близости от границ, они, должно быть, находили утешение в дополнительном свете, а одно это оправдывало все усилия, потраченные на его создание.

К моему великому разочарованию мой проводник направился прямо к фонарям. Выбирать мне не приходилось и я последовал за ним.

Все коридоры располагались крест-накрест, как прутья решетки, но именно порядок и сбил меня с толку. Каждая дверь ничем не отличалась от соседней, и только по табличкам и именами можно было установить личность обитателя комнаты. В одиночку я бы плутал здесь всю ночь, разыскивая Стеймана.

Монах затормозил около двери с этим именем. Сначала я хотел отпустить его восвояси, но передумал. Если моей жертвы не окажется дома, мне опять понадобится помощь монаха. Кроме того, я проголодался и мог бы использовать его и другим образом.

– Отойди в сторону и не двигайся, – приказал я ему. Он подчинился.

Мне и в голову не пришло постучать. Я просто схватился за ручку и слегка нажал, но остановился. Нечего объявлять о своем приходе грубым вторжением через дверь. Он может закричать от удивления, а для моего дела нужно было, чтобы нам никто не мешал в течение какого-то времени. Глупо будет, если он ударится в истерику и своим плачем поднимет с постели…

Неважно.

Я заставил себя расслабиться – в данных обстоятельствах я совершил настоящий подвиг – и избавился от груза своего мускулистого тела. Я поплыл над полом, как колечко дыма или завиток тумана, оторвавшийся от стены на границе. Загзаг, поворот, и я просочился сквозь замочную скважину в комнату Стеймана, бесшумно, как ползучая смерть.

Обретя привычную форму, я мельком оглядел келью без окон и вдруг споткнулся и уперся во что-то, как мне показалось, твердое. Оно опалило мою кожу и разъело мои легкие, как кислота. Инстинктивно я выставил вперед руки, чтобы оттолкнуть его от себя, но нащупал только воздух… воздух, который был… ядом. Я стал давиться от кашля и скрести шею ногтями, но то, что душило меня, не имело никакого отношения к моей системе дыхания.

Стены от пола до самого потолка покрывали сотни мельчайших рисунков, которые стали выпуклыми и яркими, как только я переступил порог. Комната была под сильной защитой, иначе я бы почувствовал опасность еще в коридоре и не осмелился бы войти. Знаки, слова, святые символы дюжины разных культов, начертанные здесь истинными верующими, сплелись в единую липкую сеть и заловили меня в свою паутину. Мои собственные чары теряли силу, а когда они были окончательно сняты…

Слишком поздно.

Моей внутренней энергии не хватало, чтобы противиться бешеной атаке скрытого волшебства. Оно, подобно урагану, как одежду сорвало с меня мое заклинание, оставив меня, ослабленного и обнаженного, на холодном ветру. Я не смог вынести этого и упал на колени прямо в середину огненного белого круга, нарисованного на деревянном полу.

Я как будто увяз в горящем зыбучем песке: чем больше я трепыхался, тем меньше у меня было шансов выкарабкаться. Чье-то колдовство растягивало мое тело и так и этак, пока наконец я не опрокинулся на спину, раскинув руки и ноги в разные стороны. Я был беспомощен и не в состоянии бороться ни словом, ни жестом.

Никакие голоса тьмы не держали меня на сей раз и не издевались над моими сокровенными желаниями. Это была сила, отличная от той, что подчинила меня себе десятилетия назад. Я попал под чье-то мощнейшее влияние и, хотя мне было очень больно, не боль не давала мне пошевельнуться.

И пока я лежал вот так, сдавленный невидимыми оковами, я вдруг почувствовал себя отброшенным назад в прошлое, в столовую, когда я валялся на полу, тело мое от многих ран полыхало, как в огне, а Лео Дилисния стоял надо мной. Похоже, все повторялось снова, ибо некто его роста и сложения приблизился ко мне и пристально посмотрел на меня. Он был не так стар, как его описала Ловина, но и не так молод, как его запомнил я. Он выглядел постаревшим всего на десять лет. Может, это сын Лео?

Он долго молчал, а потом произнес:

– Здравствуй, Страд, правитель Баровии.

И я узнал его. Я никогда не забуду насмешливого тона его голоса. Ловина оказалась права. Это был Лео Дилисния.

– Я уж заждался тебя, – продолжал он. – Долго же Ловина объясняла тебе дорогу.

Могла ли она быть его?… Нет, невозможно. Она скорее удавит одного из своих внуков, чем поможет Лео. Может, она стала жертвой его обмана? Вероятно, да.

Он сделал движение рукой, бормоча себе под нос слова, которые я почти узнал. Невидимые цепи сжались сильнее, сотрясая мое тело, проникая все глубже и затвердевая, как корни дерева, судорожно цепляющиеся за землю. – Достаточно, – прошептал я, от боли с трудом ворочая языком.

Он остановился и усмехнулся.

– Замечательно.

Он отошел в угол и взял длинную палку, которую я поначалу принял за прогулочную трость. На ней сверху донизу были вырезаны магические заклинания и их слова засияли мне прямо в лицо, извиваясь и передвигаясь вместе с Лео. Один ее конец был обожжен до черноты и очень остро заточен.

– Как же ты на меня смотришь, как смотришь, – воскликнул он. – Хотя что тебе еще остается делать.

– Как?… – спросил я, надеясь, что он все объяснит.

Да он и сам не прочь был поболтать.

– Ты что же, думал, что я забился в какую-нибудь нору и места себе не находил от страха, что явится ужасный лорд Страд и прибьет меня? Тебе действительно не следовало бы тянуть это дело. Твоя самонадеянность не раз подводила тебя. У хорошего правителя такое качество не должно преобладать над другими. Оно затемняет вынесенные им приговоры.

– Ты… ждал… моего прихода?

– Между «ждать» и «ожидать» – большая разница, Страд. У меня в запасе были годы для подготовки к нашей встрече. Я с пользой провел это время и усердно занимался магией. Теперь я такой же мастер, как и ты. А ты что делал? Пугал крестьян ходячими трупами? Сосал кровь из любой девчонки, которая пришлась тебе по вкусу? Да, я знаком со слухами о «дьяволе Страде». Вот уж точно дьявол. Ты сам себя испортил. Будь у меня твои способности, я бы нашел им достойное применение.

Если бы я находился в более выгодном в стратегическом плане положении, я бы ответил ему должным образом.

– Я полагаю, ты воображал, что, переступив порог, сразу меня и задушишь, как свечку. Чего бояться старика, думал ты? Ты беспокоился только о том, как сюда попасть. Вот она опять, твоя самонадеянность.

Пытаясь сконцентрироваться, я напряженно вглядывался в потолок. Он тоже был разрисован различными символами, мерцавшими с такой силой, которую в них могла вдохнуть только настоящая вера. Я не сомневался, что не Лео работал здесь кистью и карандашами. Он верил исключительно в себя и чихать хотел на богов. Тем не менее он в совершенстве владел искусством обмана и, должно быть, наплел с три короба чего-нибудь услужливым святым людям, которые потом неплохо потрудились над его комнатой. Он, конечно же, тщательно проводил отбор, отдавая предпочтение тем, кто в равной степени обладал и верой и наивностью, и избегая общаться с теми, кто мог заинтересоваться истинной целью такого мудреного проекта.

Они знали свое дело; в келье не осталось ни единого чистого пятнышка для меня. Ну и ладно. Перебьемся и так.

Он ткнул меня тростью меж ребер, но я проигнорировал его. Однако он отвлек меня. Заклинание разрушительной силы, заключенное в куске дерева, спутало все мои мысли.

– Не выйдет. Мне известно, когда ты собираешься вызвать волшебство. Так что даже не старайся.

Однако я сосредоточился не на волшебстве, а на чем-то более древнем, более опасном. Сработало ли? Я силился унюхать перемены, на чужое влияние в комнате перекрывало все остальное.

– Ты должен был умереть в тот день, когда мы впервые приехали в замок. Так было бы намного лучше. Я не перестаю удивляться… как ты узнал?

Я не ответил.

– Смешно скрывать это от меня теперь. Кто предупредил тебя?

– Алек, – процедил я сквозь сжатые зубы.

– Да, понятно, но кто сказал Алеку?

Не давать ему замолчать.

– Солдат… по имени Влад.

Брови его съехались к переносице.

– Влад? Но я убил его.

– Ты?…

– Он подслушал кое-что, предназначенное не для его ушей. Я думал, что прикончил его в любом случае. Но в ту последнюю битву на меня навалилось столько забот, что я, должно быть, потерял бдительность и поторопился с некоторыми вещами. Так, значит, он прожило довольно долго, чтобы… – Он с отвращением потряс головой. – Все мои планы полетели коту под хвост только потому, что я чересчур спешил и не довел до конца начатого дела. Ну, лорд Страд, смерть, которую я тебе готовил, опоздала на пятьдесят лет, но в конце концов настигла тебя.

Сработало ли? Я уловил какое-то движение за дверью, но это могло быть и просто моей фантазией.

– Рискнешь опять… занять трон? – задыхаясь, произнес я, желая… нуждаясь в том, чтобы он не закрывал рта.

– О, да. Я никогда не оставлял этой мысли. Ты мне неплохо помог, знаешь ли? Ты носился по замку Равенлофт со своими вонючими игрушками и держался в тени, так что мне нетрудно было распускать про тебя разные интересные слухи. Конечно, ничего по-настоящему ужасного, вроде правды о твоем превращении, а так, пустячные истории, способные не дать страху умереть в людях. Слыхал их когда-нибудь? Моя самая любимая повествует о том, как ты заколол брата, прикончил его невесту, а заодно зарезал и всех гостей, съехавшихся на свадьбу. Многовато для одного человека, согласен? Забавно до слез, но крестьяне все приняли за чистую монету. Они говорят, что туман на границе – часть твоего наказания, стены твоей тюрьмы, которые рухнут, когда придет герой и убьет тебя, и освободит от тебя народ. – А ты, значит… и есть тот самый герой?

Он улыбнулся. Волшебные силы, поблескивая, играли вокруг него, как дым. Вот так он и замедлил течение времени. Он, должно быть, наложил на себя какое-нибудь маскировочное заклинание, когда разговаривал с Ловиной, чтобы выглядеть именно так, как она и ожидала: как старик. Он, вероятно, также использовал брошь в виде льва, чтобы встряхнуть ее память… или сотворил похожую штучку. Подобные эксперименты теоретически были возможны. А если так, то он обладал немалой силой, как и заявил раньше, и представлял для меня большую опасность.

– Как ты это осуществишь?

– Не думаю, что мое дело должно как-то трогать тебя. К тому времени ты будешь уже мертв… взаправду мертв. И Ловина тоже, и весь ее выводок. Сейчас только они мне и угрожают. – Он приподнял трость и уперся ее острым концом в мою грудь. Прикрыв глаза, он забормотал новое заклинание. – Берегись, Лео.

Он оторвался от меня без всякого раздражения.

– Чего?

– Земля… изменилась… вместе со мной. Ты владеешь магией. Ты должен это чувствовать.

Он задумался.

– Да ну?

– «Я – Властелин земли». Помнишь?

– Я припоминаю, как наблюдал за твоим исполнением старинного обряда. Его символизм был виден и невооруженным взглядом и не жди, что я поверю, будто в этом есть что-то еще.

– Я – Властелин земли. Уничтожь меня и…

Лео захохотал.

– Я уничтожу землю? Это все равно, что утверждать: если убить птицу, свившую гнездо на дереве, погибнет само дерево. Нет, Страд, ты не так важен.

– Магия изменила все. Ты должен понять.

Как я и предвидел, я его не убедил. Но все, чего я хотел, было немножко времени и он дал мне его. Дверь медленно, бесшумно отворялась. Я напрягся, чтобы смотреть на Лео, а не маленькую темную фигурку, подходящую к нему сзади.

– Ты должен… понять…

– Ты никогда не был лжецом, Страд, так что, наверное, в твоих словах и заключен какой-то смысл. Но мне придется узнать истину другим, тяжелым путем. – Он опять приподнял палку и размахнулся, но прежде, чем он успел проткнуть мое сердце, монах схватил его за волосы и, рванув назад, врезал ему по шее.

Лео поперхнулся и камнем упал вниз. Его трость стукнула об пол рядом со мной и откатилась в сторону.

Сила, поймавшая меня в капкан… ослабла.

Чуть– чуть. Меня все еще держал огромный круг, но без давления Лео я мог бороться с ним.

Я освободил руки… оттолкнулся локтями… перекувыркнулся и приподнялся. Я извивался, как умирающее насекомое, на краю круга. Я выбивался из сил. Казалось, что белые линии иссушили и меня, и мою волю к победе. Они накрыли мое тело, привязав меня к полу, и стоило мне вырваться немного вперед, они тут же перемещались ниже по моему позвоночнику. Они резали и жгли мою плоть, проникая все глубже до костей, но крови не было. Каждое движение только усиливало мои мучения, но и неподвижность не приносила облегчения и я не смел лежать спокойно.

Наполовину отчаяние, наполовину раздражение побудили меня отдать еще один мысленный приказ монаху, который замер над моим корчившимся в агонии телом. Не такой быстрый, как мои другие слуги, он все же в конце концов нагнулся, уцепился за мои запястья и вытащил меня из круга.

Этого было достаточно. Я полз, но уже самостоятельно. Я освободился от символа на полу, но не от остальных. И Лео пришел в себя настолько, что пролаял несколько слов, прибавив им силы особым движением руки. К какому бы волшебству он не взывал, оно чуть не повалило меня обратно за белую черту. Если бы я был на ногах, это бы ему удалось, а так его удар отшвырнул меня на монаха, чуть не опрокинув и его тоже.

Никакое колдовство не имело здесь надо мной власти, но мною овладело нечто более могущественное. Трость находилась на расстоянии вытянутой руки от меня; я поднял ее.

Я как будто сжал в руке неостывший уголь. Ужасная боль пронзила мой правый бок и добралась и до моего мозга. Наплевать на нее. Наплевать и…

Нежданно-негаданно во мне проснулись мои старые инстинкты солдата. Воином я был, воином и останусь, несмотря ни на что. Трость была боевым оружием и, невзирая на боль, я отлично знал, что с ней делать. Со всего размаху я шарахнул Лео по руке раньше, чем он произнес следующее заклинание, затем всадил ее тупой конец ему в живот. Он согнулся пополам и я приподнял руку в последний раз, с треском опустив палку ему на череп. Он упал и больше не шевелился. Мои пальцы…

Я встряхнул правую кисть и трость отлетела прочь. Поперек моей ладони шла черная дымящаяся полоса и от нее пахло жженым деревом и подгоревшим мясом. Из-за боли я почти ничего не видел. Я мечтал только о том, чтобы поскорее выбраться отсюда до того, как меня окончательно затянет в омут. Выйдя из этой комнаты, из этой смертельной ловушки, я сброшу с себя часть давления. Дверь казалась мне недостижимой. Я полз, преодолевая дюйм за дюймом и чувствуя такую усталость, что даже не мог позвать на помощь монаха.

И в конце концов я перевалил через порог. По ту сторону. Свобода.

Я будто бы вынырнул из ледяной воды и оказался голым на морозе. И то и другое убивало; разница была только в том, что это занимало разное время. Поддерживая израненную руку, я облокотился спиной о стену и попытался не обращать внимания на незнакомое чувство страха, которое покалывало изнутри мою голову. Мое присутствие в монастыре само по себе не могло погубить меня – задолго до того, как это случится, я обращусь в дым и дам ветру унести меня подальше, в какое-нибудь безопасное место, – но существовала опасность, что меня заметят. У этих святошей хватит и опыта и знаний, чтобы с успехом разделаться со мной. Мне нужно было уходить. Но не без Лео.

Если он не умер. Я надеялся, что он жив. После событий сегодняшней ночи у меня уже не будет другого шанса наказать его.

Принеси его мне, мысленно сказал я монаху.

Небольшая заминка, потом глухое ворчание и наконец он вытянул безвольное тело Лео в коридор. Я с опаской посмотрел на другие двери и окна, неожиданно забеспокоившись, что за нами могли подглядывать. Похоже, никто нами не интересовался, но я не был склонен верить чему-нибудь в этом месте.

Лео дышал, хотя и очень хрипло и с трудом, и частично соображал, что происходит. До тех пор пока я не мог достать до него, меня это не волновало. Монах подпихивал его ко мне, ближе, ближе, и вот уже мои руки дотянулись до него и я припал к нему, как человек, умирающий от жажды и наконец достигший источника.

Вот почему я не пил до своего прихода сюда. Я хотел умертвить его, но я пообещал Ловине, что он заплатит за все свои прошлые преступления и я предпочел бы сдержать данное слово. Для этого человека я придумал кое-что особенное.

Отбросив его голову назад так же, как и монах, я склонился над его горлом и вонзил в него клыки. Нет нужды бояться причинить ему боль. Его боль послужит дополнительным утешением для Ловины. Кровь его забила фонтаном, но долгая практика научила меня не терять ни капли. Я наслаждался, упивался ею, и ко мне возвращалась моя былая сила, уверенность, мужество и надежда. Моя рука перестала ныть, как только почерневшая кожа покраснела, порозовела и в конце концов приобрела свой нормальный бледный оттенок. Полон опять. Страшное давление монастыря, давление, которое висело на мне со всех сторон, не уменьшилось, но я теперь лучше мог противиться его тошнотворному влиянию.

У окончанию пира Лео полностью пришел в себя.

Я отодвинулся немного, чтобы он увидел меня. Он уставился на мои губы, на мои зубы. Я облизнулся и перемена в его лице доставила мне немало радости. Недоумение сменилось ужасом, когда он осознал, что так свободно я пью не чью-нибудь, а его кровь.

Он закашлялся и стал слабо бороться – бесполезное занятие, но инстинкты умирают последними. Я с легкостью удержал его и возобновил пиршество. Его страх придал крови пикантный привкус. Это продолжалось до самого конца, пока его выбивающееся из сил сердце не стукнуло в последний раз и он не повис беспомощно в моих объятиях.

Выражение полнейшего ужаса в его раскрытых глазах и застывшее на лице омерзение, без сомнения, вполне удовлетворят Ловину, когда она увидит его.

Я встал, все еще не очень уверенно, и, не отрывая взгляда от монаха, велел ему отправляться обратно в комнату. Он послушался, но я сомневался в его способности найти что-нибудь полезное без контроля с моей стороны. Ах, да ладно, придется положиться на удачу. Ничто, даже магические книги Лео, не могло заставить меня добровольно вернуться в эту страшную ловушку.

Мой помощник вышел со стопкой свитков и томов, на некоторых из них были начертаны защитные святые символы. Я отбросил их в сторону и, пока монах шуровал в келье, быстренько пролистал остальные. Некоторые выглядели многообещающе и рассовать их по карманам было минутным делом. К счастью, Лео уменьшил размеры книг, чтобы легче было таскать их с собой во время путешествий.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

Монах, безучастно наблюдавший за моими действиями, отрицательно покачал головой.

– Отведи меня к южной стене.

Он сразу же двинулся в путь. Я перекинул Лео через плечо и последовал за ним, вверх по ступенькам, конечно. Без моего волшебства подъем дался мне труднее, чем раньше. Недавний ужин помог мне, но все же без заклинания мне приходилось довольно туго. Солдат может обладать силой, чтобы махать мечом, но без щита для отражения ударов он никогда не одолеет противника.

Мы подошли к крепостной стене. Я посмотрел вниз и скривился, представив, каким длинным будет спуск в темноте. Для летучей мыши слететь к подножию горы – пара пустяков, но на сей раз я вынужден был остаться человеком.

– Возвращайся домой и выполняй свое поручение, – приказал я монаху. – Забудь все, что случилось сегодня с того момента, как ты впервые увидел меня.

Он мигнул, показывая, что понял меня, развернулся и побежал прочь. Он еще не скрылся из виду, а я уже связал запястья Лео его же ремнем и перебросил его руки через голову и одно плечо. Тяжесть его тела потянула меня влево, но я смирился с этим неудобством. Очень осторожно, стараясь не потерять равновесие, я перелез через стену и начал спускаться вниз.

Это занятие было не из легких. Его вес постоянно давил на меня, грозя скинуть меня со стены каждый раз, когда я поднимал руку или ногу, чтобы сделать следующее движение. Несмотря на мое умение цепляться за самую ровную и гладкую поверхность, сейчас мои подошвы то и дело соскакивали и я чуть не срывался в пропасть. Без сапог было бы легче, но теперь я уже не мог снять их.

Где– то на полпути я почувствовал, что мне пора передохнуть. Я уж собрался сбросить Лео на землю, но я подумал, что это может плохо сказаться на внешнем виде его трупа. Я должен был представить на суд Ловины нечто похожее на него; к тому же, если его тело будет изуродовано, я не смогу довести до конца придуманный мною план. Я решил терпеть ради того удовольствия, которое я получу впоследствии в процессе осуществления моего замысла.

Одна рука за другой, ладони прижаты к камням, сапоги скользят и трещат по швам… вот так я преодолел еще десять… двадцать… пятьдесят ярдов. Тело Лео подпрыгивало с каждым моим движением, дергая меня то вправо, то влево. Кожаный ремень врезался мне в плечо, натер нежную кожу около ключицы; шея моя болела от напряжения. Его ощущали все мои мускулы и боролись с ним. Я тратил драгоценную энергию, проклиная Лео. Еще сто ярдов. Передышка. Я мог бы швырнуть его отсюда вниз без… нет. Не пойдет. Он должен заплатить. Рок разлучил меня с единственной женщиной, которую я когда-либо любил, но Лео лишил меня всего остального. Возможно, я потерял бы все из-за моей перемены. Но не случись этого, он бы так и так нас убил, в том числе и Татьяну. Ее смерть была страшной, но будь все по-другому и останься она жива, его слуги поступили бы с ней не лучшим образом…

Мой старый гнев – ибо эта мысль была не нова – придал мне сил, чтобы закончить спуск.

За всех, кто погиб с моим именем на устах, за то, что могло бы произойти с моей возлюбленной, он заплатит. Дорого заплатит.

Очень дорого.

Мои ноги нащупали выступ горы, потом большой валун, потом твердую землю. Я перебросил его руки через голову и дал ему упасть. Как же чудесно просто стоять, облокотившись спиной о скалу, и ждать, когда уймется дрожь в коленях. Когда я пришел в норму, я позвал лошадей. Почти сразу же завыли их охранники, волки. Скоро вся компания будет здесь и я смогу отправиться в обратный путь во владения Вочтеров. Правда, не сегодня ночью, но завтра после заката Ловина встретит меня на пороге своего дома.

Тело Лео откатилось немного в сторону и уткнулось лицом в песок. Подойдя поближе и взглянув пристально на него, я увидел невыразительные черты старого, старого человека. Сейчас он был похож на своего отца, Гунтера.

Волшебство покинуло его.

На следующую ночь мы вместе с Ловиной рассматривали гладкий каменный куб, вставленный в стенку мавзолея, о котором она упоминала. Его построили около двадцати лет назад и в нем спали вечным сном пока только два уважаемых слуги дома Вочтеров. Жаль было осквернять это место. Однако покой безразличных мертвецов охраняет прежде всего память живых, а Ловина не имела ничего против некоторого вмешательства.

Она бросала на меня косые взгляды, но я притворился, что ничего не замечаю. Когда я приехал вечером с телом Лео, ее переполняло мстительное одобрение моих действий, но очень скоро настроение ее переменилось. Ужасное выражение лица Лео рассказало ей частично историю его смерти, но она потребовала подробностей и я отказался отвечать на ее вопросы. Она сделала вывод, что Лео страдал не так сильно, как ей хотелось, и что я провалил дело.

– Я не закончил, леди.

– Что же еще осталось? – спросила она, не скрывая своего разочарования и не пытаясь смягчить жесткие интонации, появившиеся в ее голосе.

– Скоро вы узнаете. А теперь я хочу, чтобы его похоронили согласно моим инструкциям.

– Похоронили? Его надо повесить на заборе и оставить гнить на солнце.

– Не могу не согласиться с вами, леди, но я выполняю приказ моего повелителя, лорда Страда…

Услышав это имя, она сдалась, хотя и очень неохотно, и работа закипела. Позвали придворного каменщика и его помощников, и задолго до рассвета Лео запихнули в один из склепов, отверстие заткнули камнем и густо полили все цементом.

– Прошу прощения, повелитель, – произнес каменщик, – но разве этого джентльмена не надо было сначала положить в гроб?

– Он не был джентльменом, – сообщил я ему.

Правильно рассудив, что спрашивать больше нечего, он поклонился, собрал инструменты и помощников и убрался подобру-поздорову. Очень быстро.

Ловина опять искоса взглянула на меня, но на сей раз я посмотрел ей прямо в глаза.

– Зачем? – спросила она, выразив одним коротким словом сотню других вопросов, на которые я не был готов давать ответы.

– Вы узнаете завтра ночью.

– Завтра!

– Ваше терпение будет щедро вознаграждено, леди. Пока что я осмелюсь предложить вам пойти поспать до утра, провести день как обычно, а после захода солнца спуститься сюда ко мне. А пока я не могу вам ничего сказать.

Возможно, было бы легче, если бы я подвел черту нашей дружбе сегодня и избавил бы нас обоих от такого ожидания, но цемент должен был хорошенько затвердеть. Лучше уж согрешить против здравого смысла и подвергнуть ее терпение испытанию, чем просчитаться в другом и вызвать несчастье.

Ловина без энтузиазма подобрала юбки, чтобы идти наверх. Она медлила, думая, что я последую за ней.

Я поклонился.

– Простите меня, леди, но я остаюсь здесь на ночь и на весь следующий день.

Она сощурилась.

– Для чего?

– Так мне приказано.

Молчание. Довольно долго.

– Это имеет отношение к колдовству? – проговорила она наконец. Она старалась держать себя в руках, но некоторым людям становится не по себе, когда речь заходит о волшебстве, и она была из их числа.

Я протестующе замахал руками и улыбнулся. Она могла делать какие угодно предположения, все равно ни одно из них не было верным.

Должно быть, ей на ум пришло что-то неприятное, потому что она начала подниматься по ступенькам наверх, не так быстро, как ее слуги, но не с меньшей решимостью. Я улыбнулся ей вслед с восхищением и облегчением. Она выросла в красивую привлекательную женщину, честь и хвала ее отцу. Помня о нем, я не трону ее, но и для нее, и для меня было лучше, чтобы она ушла. Я умел чтить память мертвого товарища, но о таких цивильных манерах можно и забыть, когда тебя изнутри гложет смертельный голод.

Я решил поохотиться где-нибудь подальше от этого дома да так и сделал.

Проснувшись на следующую ночь, я почувствовал где-то рядом с собой человека и понял, что это Ловина, ждущая моего возвращения в мавзолей. Так как я занял один из пустых склепов, то теперь ее появление все спутало, однако на свете нет ничего невозможного. Надо было бы попросить ее дожидаться меня в дом, пока я не приду за ней, но когда меня терзает жажда, я ничего не соображаю. В конце концов я предпочел убраться отсюда тем же способом, как и проник внутрь – через трещинки в камне в виде дыма. Это заняло порядочное время, так как я постарался растянуться в очень узкую полоску, чтобы она не заметила меня. Я взвился под потолок и выплыл наружу через крышу. Когда я принял человеческую форму, я был уже далеко от мавзолея.

Когда я возвращался обратно, мне уже не нужно было действовать украдкой, и я шагал смело и бодро, производя больше шума, чем обычно, то есть имитировал повадки живого человека. Ловина не обратила внимания на мои старания, чего, собственно, я и добивался.

Она стояла в дверном проеме, держа фонарь. Красный огонек хорошо освещал дорогу, но не раздражал глаз. Очень любезно с ее стороны, но совершенно бессмысленно. Я давно привык к темноте. Я приблизился к ней. Она не вымолвила ни слова, но как-то странно вздрогнула, когда свет ее фонаря упал на меня. Наверное, волосы мои разлохматились и показались кончики ушей. Позже я привел прическу в порядок.

– Сюда, пожалуйста, – пробормотал я, прошмыгнув мимо нее. Мы направились к склепу Лео. Цемент стал тверже скалы и я тщательно ощупал его поверхность, чтобы проверить, не осталось ли в ней отверстий. Их не было, к счастью. Каменщик потрудился на славу. С восхищением проведя рукой по гладкому камню, я прижался к нему ухом.

Да… началось.

От Ловины не ускользнула перемена в моем лице.

– Что такое?

– Подойдите, – пригласил я. – Послушайте.

Она поставила фонарь на пол и тоже приложилась ухом к цементу. Ее слух не мог сравниться с моим, но скоро звуки изнутри дошли и до нее и ею овладели страх и изумление одновременно. Она выпрямилась и посмотрела на меня.

– Что вы сделали?

– Исполнил желания моего лорда Страда и ваши тоже, леди. Лео Дилисния только что проснулся, чтобы понести заслуженное наказание.

– Он жив?

Я мрачно взглянул на нее.

– Нет. Но он и не мертв.

Она перекрестилась. Сила ее веру ударила меня, как порыв ветра, но я внутренне сосредоточился и удержался на ногах.

– Скажите мне, что…

Я поднял руку.

– Просто слушайте.

Она прислонилась к камню, на сей раз уже неохотно. Слабый шорох, который я уловил несколько мгновений назад, превратился в более громкое постукивание и отчаянные крики. Я представлял себе, как он тщетно колотил кулаками по цементу, бросался грудью на потолок, упирался ногами в один конец и пихал руками другой. Неважно, что он теперь обладал силой неживых, – ему не сдвинуть камень. Неважно, что он мог обратиться в дым, – ему не найти ни одной трещины, ни одной крохотной дырочки, чтобы убежать от меня. Неважно, что у него скоро кончится запас воздуха, – ему не надо дышать.

Неважно, неважно…

Он вдруг затих. Размышлял, наверное. Если он изучил магию, – а по тому, как ловко он заловил меня в свою ловушку, я знал, что он был с ней знаком – он наверняка сейчас анализировал полученные знания. Он оценит свои слабые и сильные стороны, но теория не всегда предполагает практику. Он почувствует силу своего измененного тела, а также ярость, текущую по его жилам, и вместе с ней дикую радость своего черного возрождения, но прежде всего он почувствует затмевающее все остальное, раздирающее ему глотку, слепое безумие неутолимого голода.

– Страд? – позвал он и голос прозвучал как-то отдаленно из-за камня.

Я ничего не сказал.

– Ты здесь. Я знаю, что ты здесь. Я знаю, что ты слышишь меня.

– Это он. Это его голос, – прошипела Ловина.

Я кивнул, подумав, что мне надо заставить ее забыть все, раз она услыхала мое имя.

– Страд, ты должен выпустить меня на волю, – тихо канючил Лео. – Ты меня сотворил, ты должен освободить меня.

На этот раз я засмеялся.

– Да ну?

– Да, да. Я твой раб. Тебе это известно. Я могу делать только то, что ты мне прикажешь. Ты мой хозяин.

– Ты говорил, что если бы у тебя были мои способности, ты бы нашел им достойное применение.

– Я был не прав. Прости меня, хозяин. Я был невежда. Я бы ребенком, глупым ребенком. Я изменился, я все понял. Позволь мне служить тебе. У тебя никогда не будет более преданного слуги.

– Надеешься снова сыграть на моей самоуверенности, Лео?

– Не-е-е-е-е-ет! – завыл он, теряя самообладание. Это был действительно ужасный вопль, страшнее тех предсмертных криков, которые я слыхал на поле боя, и одного его было достаточно, чтобы растопить железное сердце и пробудить в нем жалость. Ловина поежилась и посмотрела на меня. Вокруг ее глаз выступили белые пятна.

– Вы хотели, чтобы он страдал, леди. Услышав его крики, вспомните плач вашей матери, ваших сестер, ваших…

Ее рука дернулась, чтобы остановить меня.

– Прекрасно. Не говорите больше ни слова. Это то, чего я хотела, и боги вознаградили меня с вашей помощью.

– Освободи меня! – визжал Лео.

Ловина вздрогнула, но не сдвинулась с места.

– Пожалуйста, повелитель! Я буду служить вам, буду выполнять любые ваши прихоти!

– Тогда слушай мое пожелание, Лео. Живи, сколько можешь, а потом будь проклят.

Временное затишье, затем опять стук, когда он начал бить ладонями по стенам. Он уже ничего не просил, а только кричал. Его злость давно переросла обычное человеческое чувство. Неважно. Если бы он мог прорваться наружу, он бы уже был далеко. – Он умрет? – прошептала Ловина.

– В конце концов да.

– Волшебство не даст ему умереть в таком месте?

– Нет.

Движением, похожим на мое, она ощупала цемент. Фонарь отбросил изображение ее фигуры на стену в виде причудливой тени, под углом уходящей во мрак.

Лео опять замолчал.

– Там внутри очень темно, – сказал я, прекрасно зная, что он слушает меня. – Он ничего не видит, кроме смутных образов, возникающих в его мозгу. Ему тесно: с боков от стен его отделяет расстояние толщиной в руку, между его лицом и потолком такой же маленький промежуток свободного пространства, чуть побольше – над головой и под пятками. И он голоден, Ловина. Он так голоден, как вам и не снилось. И с каждой минутой ему становится все хуже. Как будто у него в желудке сидит гигантская кошка и рвется наружу, а вторая кошка сидит у него на животе и царапается, потому что хочет залезть вовнутрь. Он согнется пополам от боли, но это ему не поможет. Он будет грызть свою плоть, пить свою кровь, но ничто не принесет ему облегчения. Он будет вопить и молить о пощаде, и сожрет язык, взывая к милости богов, но ему нет спасения. Он разобьет голову о камни, пытаясь убить себя, но не сможет умереть. Только его голод прикончит его. Он сожрет его, как медленный огонь съедает воск свечи.

Ее голос был ровным и спокойным, когда она спросила:

– Сколько это продлится?

– Месяц. Да нас донесся протяжный, истошный стон.

– По прошествии трех месяцев придите сюда при дневном свете со своими слугами и вскройте склеп. Соберите все, что найдете там, и сожгите, а пепел развейте по ветру.

Она прикрыла глаза, опустив голову, и сделала глубокий вдох. Холод проник в этот дом мертвых и… неживых.

– Месяц?

– Может, чуть дольше.

Она опять посмотрела на меня.

– Тогда я останусь здесь. Я буду сидеть здесь и слушать его все это время. Я буду слушать, как он умирает и молит о мире для тех, кого он зарезал той ночью.

Я слегка дотронулся до ее щеки мизинцем.

– И для тех, кого он не смог погубить, леди.

– Да. И для них тоже. – Она не отпрянула от меня назад, ее рука замерла над фонарем. В его свете наша кожа и одежда окрасилась в красный цвет. – Я помню еще кое-что из той ночи, я помню лорда Страда. Я притворилась, что спала… или, может быть, я действительно спала и он явился мне в моих снах, но я припоминаю, как мой отец открыл дверь и Страд ворвался в комнату. Это был высокий черноволосый мужчина и глаза его горели адским пламенем. И с головы до ног он был забрызган кровью. Она покрывала его, как, кажется, заливает нас сейчас.

– Это, наверное, было очень страшно.

– Я не боялась его. Ни тогда, ни теперь.

Последовало долгое молчание. Я размышлял, что я должен сделать: то ли стереть эту картину из ее памяти, то ли…

Она встрепенулась и вздохнула.

– Ну, лорд Василий, вы, наверное, устали слушать мои детские фантазии?

– Фантазии? – переспросил я.

– Фантазии, – твердо сказала она. – Фантазии моего беспокойного детства.

– Я надеюсь, что прошлое больше не будет беспокоить вас.

Она взглянула на гладкую поверхность склепа.

– Думаю, нет. Никогда. Пожалуйста, передайте лорду Страду, что и я и моя семья будем вечно благодарны ему за его справедливый суд.

Лорд Василий улыбнулся… и низко поклонился.

«Лазло Улрич, бургомистр деревни Берец, памятуя об особом интересе лорда Страда к любым и всем волшебным книгам, может предложить его светлости несколько томов, недавно обнаруженных, для продажи. Бургомистр будет рад видеть лорда Страда у себя или по его желанию доставить книги в замок Равенлофт для тщательного осмотра…»

Если речь шла о сборниках заклинаний, то их нельзя было доверять незнакомцам, и я решил сам съездить в Берец. Сверившись с картами страны, я не стал терять и минуты, запряг лошадей, упаковал золотые слитки и запасную одежду и отправился в путь. Время года было неподходящим для путешествий, во всяком случае в карете, однако морозы еще не наступили. Горные дороги стали скользкими и опасными, но я мог по ним проехать.

Берец находился на берегу Лунной реки, в нескольких милях к югу от Валлаки и единственной его достопримечательностью, отличающей его от других поселений рыбаков, был огромный дворянский дом. Какой-то давным-давно позабытый правитель построил здесь свою летнюю резиденцию и издалека это здание выглядело очень внушительно. Но по мере моего приближения все отчетливей проступали следы старости и запустения. Трещины во внешней стене, заросший сорняками садик, проломы в крыше – все указывало на то, что его нынешний хозяин, бургомистр, как никогда нуждался в деньгах. Если его так называемые волшебные книги оправдают его ожидания, у него будет более чем достаточно золота, чтобы вернуть своему жилищу его былую славу. А если нет… тогда я позабочусь, чтобы он больше не тревожил попусту мой покой.

Спустя какое-то время после захода солнца на вторую ночь пути я остановился около провисших ржавых ворот, спешился и направился к крыльцу по заброшенной главной аллее, пробираясь между зарослями колючек и кучами грязи. Если бы не освещенное окно на первом этаже, место казалось бы совершенно необитаемым. Подойдя к когда-то впечатляющим парадным дверям, я отрывисто постучал.

Мне открыл нерешительный и бледный старик-слуга. Он смотрел на мир мутными пустыми глазами и был слишком стар и слаб для своей работы. Удивительно, почему его до сих пор не уволили с почетом. Я подал ему карточку с именем лорда Василия фон Хольца, посланника Страда фон Заровича. Он зажал ее в не очень-то чистой руке и, не говоря ни слова, растворился в глубине дома. Не получив приглашения, но и не нуждаясь в нем, я шагнул за порог и замер в ожидании, вежливо откинув назад капюшон плаща.

В прихожей было темно, – когда слуга зашаркал прочь, он не потрудился оставить свечу – но я отлично видел в темноте. До меня долетали приглушенные стенами и неопределенным расстоянием голоса: какой-то мужчина сыпал вопросами, а старик мямлил что-то в ответ. Я ждал довольно долго прежде, чем появился сам хозяин дома, со светильником в одной руке и выражением испуганной надежды на лице.

Лазло Улрич – так он представился – поклонился и невнятно затараторил что-то извиняющимся тоном. Я уловил только, что он сожалел, что не мог принять меня «должным» образом. Это был здоровый, неотесанный мужик, который неплохо бы смотрелся как солдат моей бывшей армии. Но в его глазах светился раболепный страх и мне это не понравилось.

– Я прибыл по поручению лорда Страда, чтобы взглянуть на книги, – сказал я, желая по возможности предельно сократить время моего пребывания в этом доме. – Если они у вас еще есть.

Да, да, они здесь и он с удовольствием покажет мне их. Он приподнял лампу и повел меня через почти пустые, пыльные комнаты с сырым затхлым воздухом. Отсутствовали многие предметы мебели и у меня сложилось впечатление, что их годами либо продавали, либо… пускали на растопку печек.

Скряга, подумал я, уныло вздохнув в уме. Я не раз встречал такой тип людей. Хорошо, что я скрыл свой интерес к его книгам. Мы вошли в заваленную какими-то вещами, скудно освещенную малюсеньким огоньком в огромном камине комнату. Она, похоже, служила дюжине разных целей, будучи и библиотекой, и столовой, и мастерской, и гостиной. Лазло Улрич открыл старый-престарый сундук и я увидел груду старинных томов и древних пергаментных свитков.

– Я тут устроил небольшую уборку в восточном крыле дома, когда я обнаружил это и заглянул вовнутрь, – гнусавил он. – Должно быть, книги принадлежали одному из прежних хозяев, который занялся… ну, вы знаете.

– Магией? – рассеянно произнес я.

Он был поражен.

– Да, да, верно. Я не смог прочитать ни конца, ни начала, ни одной строчки, и отнес все брату Григору, и он сказал мне, что это волшебные книги. Он сказал, что в них нет ничего хорошего и что я должен сжечь их. Но я подумал, что если кто-то потратил столько сил, чтобы написать их, то они могут представлять определенную ценность… для того, кто знает толк в таких вещах.

– Мудрое решение, бургомистр Улрич.

– Тогда они… лорд Страд может воспользоваться ими? – Он следил за каждым моим движением с рвением голодного пса.

– Не бывает бесполезных знаний, – ответил я уклончиво, про себя радуясь тому, что жажда наживы возобладала над его благочестием. Книги были неподдельными и на редкость ценными. Время и сырость сделали их очень ветхими. Я уже представлял, как проведу остаток зимы, расшифровывая и переписывая их содержание. Довольно приятное занятие, хотя ради него мне и придется пожертвовать некоторыми интересными проектами.

Я предложил заслуженно высокую цену за его маленькую коллекцию и немало позабавился, наблюдая за ходом его мыслей, отразившимся на его лице. Сначала – удовлетворение от выгодной сделки, затем сомнение, что, может быть, надо было запросить побольше. Даже намного больше. Тут-то я и не преминул напомнить ему, что лорд Страд прежде всего уважает в людях честность, а поэтому вправе требовать честного отношения к себе от других. Воспоминания пятидесятилетней давности об обезглавленном бургомистре были еще свежи в Береце. Улрич быстро согласился с назначенной мною ценой и сразу же крикнул слуге принести тунику, чтобы закрепить сделку.

Но вместо старика на его зов отозвалась молодая женщина.

– Марина! – воскликнул он с явным раздражением. – Я же велел тебе идти спать.

– Простите меня, папа Лазло, но Вилли так устал, что…

– Ах, значит, слуга более важен, чем его хозяин? Тебе предстоит многое узнать об этом мире, девочка. Нет, я не хочу ничего слушать. Поставь поднос и убирайся.

Девушка заторопилась к выходу, но прежде чем исчезнуть, бросила на меня украдкой взгляд. Только тогда я наконец разглядел ее. Улрич налил себе и мне по маленькому глоточку и подал мне бокал.

– Вот, пожалуйста, ваша светлость.

Раскачиваясь из стороны в сторону, я пятился назад, пока мои ноги не уткнулись в стул. Я поспешно опустился на него.

– Ваша светлость? Что с вами? Что?…

Я отмахнулся от него и закрыл лицо руками. Он продолжал суетиться вокруг меня, дрожа от страха и задавая вопросы, на которые я был не в состоянии отвечать. Я не мог ни говорить, ни думать. Моя голова в буквальном смысле кружилась от потрясения.

Улрич кинулся к дверям и позвал девушку. Без сомнения, он перепугался, что я свалюсь замертво в его гостиной. Они вернулись вдвоем и девушка приложила к моему лбу тряпку, смоченную в холодной воде. – Вот и все, сэр, просто не шевелитесь одну минутку, – проворковала она.

Я смотрел ей в глаза и мое сердце билось так быстро и так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– Татьяна? – прошептал я.

Она никак не прореагировала.

– Хотите еще воды, сэр?

Моя рука дотронулась до ее пальцев. Это было не приведение, посланное, чтобы мучить меня, она была живой. Она была настоящей.

– Татьяна?

– Меня зовут Марина, сэр. – Но в ее голосе проскользнула нотка сомнения.

– Зови его «ваша светлость», девочка, – вставил Улрич.

– Ваша светлость, – послушно повторила она.

Тот же голос, то же лицо, та же грация движений – Татьяна обрела новую жизнь. Он изумления я перестал соображать. Улрич так разволновался из-за моего самочувствия, что ринулся вон, бормоча что-то про подмогу. Я и не подумал его остановить. У меня хватало сил только на то, чтобы смотреть на милую, красивую девушку передо мной.

Она носила мешковатое крестьянское платье, застиранное и полинявшее от долгой носки. Ее шикарные темно-рыжие волосы были заплетены в косу, как у незамужних девиц. Но несмотря на это и на то, что она абсолютно не узнавала меня, ко мне вернулась моя Татьяна, которую я полюбил полвека назад. Другой такой быть не могло.

По моему телу, покалывая позвоночник, пробежал морозец, не имеющий ничего общего с холодом в комнате.

Была ли она творением богов… или черных демонов?

Неважно. Важно, что она опять со мной, а все остальное – чепуха.

– Ваша светлость?

– Все в порядке… Марина. Твое имя действительно Марина?

Сомнение, которое проскочило раньше в ее голосе, стало еще более заметным.

– О, сэр… ваша светлость… вы меня знаете?

Ее искренний вопрос, переполненный таким сильным желанием, чуть не разбил мое сердце, как будто я тоже мог чувствовать ее ужасную боль. Я хотел успокоить ее, утешить, приласкать.

Она вся дрожала.

– Пожалуйста, ради Бога, вы знаете, кто я такая?

Ее боль возродила во мне сумасшедшую надежду.

– Ты…

– Пожалуйста, скажите мне. Я не помню своего прошлого.

– Совсем?

– Меня нашли около реки прошлым летом и отвели к брату Григору. Я ничего не помнила, даже своего имени, и он дал мне новое. Потом папа Лазло удочерил меня.

– Как мило с его стороны, – отважился произнести я.

Она передернула плечами и выражение ее глаз сказало мне больше, чем любые слова.

– Он плохо обращается с тобой? – спросил я, стараясь говорить ровным спокойным голосом.

– Он обращается со мной не так уж плохо, сэр… ваша светлость. Но, пожалуйста, вы знаете меня…

– Да, да. Твое имя – Татьяна. Твой дом далеко отсюда, в большом замке. И ты любима. Любима так, как ни одна женщина на земле.

Она не могла воспринять все сразу и вопросы один за одним посыпались из нее, но скоро у нее перехватило дыхание и она замолчала. Она потеряла дар речи, она просто не знала, с чего начать.

– Я расскажу тебе все, что захочешь, – пообещал я. – А пока думай о своем настоящем имени. Татьяна…

Она повторила его несколько раз.

– Но я не помню…

– Ты вспомнишь. Я помогу тебе.

Если она каким-то образом возродилась из небытия, это будет новым началом для нас – началом, не запятнанным убийствами и колдовством, свободным от соперников и старых печалей. Очень, очень редко в своей долгой жизни я бывал растроган до слез и никогда не давал им волю. С момента моего превращения много лет назад я думал, что разучился плакать. Но теперь в глазах у меня вдруг защипало и взор мой затуманился. Я спрятал лицо в ладонях и, хотя их имена могли сжечь мой язык, готов был читать тысячи молитв благодарности богам за то, что они послали на землю ее душу еще раз.

Я поднял глаза и улыбнулся ей. Она неуверенно улыбнулась мне в ответ.

Это было началом.

Но я не успел ничего добавить к сказанному мною. Вернулся Улрич. Татьяна – ибо отныне я именно так буду звать ее – опять вздрогнула, выпрямилась и отшатнулась от него, как ребенок, застуканный рядом с банкой с вареньем. Он заметил это, но не стал делать ей замечания. Он отодвинулся в сторону и вошел второй человек. Меня коротко представили брату Григору.

Его небесного цвета одеяние показалось мне знакомым, но в те времена, когда леди Илона управляла делами, этому субъекту не позволили бы даже чистить горшки на кухне. Он был молодой и энергичный, но очень грязный, с длинной нечесаной бородой и спутанными сальными волосами. Его одежда давно превратилась в лохмотья, покрытые жирными пятнами; на ногах вместо более уместной в такую холодную погоду пары сапог болтались сандалии. Это указывало на то, что он принадлежал к одной из самых фанатичных религиозных ветвей церкви Илоны. Их много развелось за последний десятилетия со дня закрытия границ, и они потеснили своих более скромных духовных братьев, играя на людских страхах. Мало кто из них обладал сильной верой, а значит – силой, в основном они верили в себя. Трудно было понять, какая из этих двух крайностей опаснее. Из уважения к памяти об Илоне я чувствовал нечто, похожее на жалость к тем, кто пустился в ту или иную религию ради совершенствования своей души.

И только из уважения к ней я приподнялся и поклонился этому священнику.

– Вам следует сидеть и отдыхать, лорд Василий, – сказал он. – Вы очень бледны.

Это я знал и без него и не собирался заострять их внимание на цвете моего лица.

– Благодарю, брат, но мне уже лучше. У меня случались подобные… припадки и раньше. Мой лекарь считает их довольно неприятными, но абсолютно неопасными для других. Кружка воды – все, в чем я нуждался, и Марина была так добра, что напоила меня.

Я кивнул ей и она поняла, что ей не следует рассказывать о том, что в действительности произошло между нами.

– Вы должны заглянуть в госпиталь при нашей церкви, чтобы пройти обследование, – продолжал он, чтобы хоть как-то оправдать свое ненужное присутствие.

Представив набитую мухами и такую же грязную, как и он сам, больницу, я вовсе не загорелся желанием воспользоваться его приглашением. Но не успел я ответить отказом, а он уже начал беглый осмотр.

Его рука легла на незащищенную кожу моего лба и обожгла меня.

Она была такой горячей. Огненной.

Я затрясся и дернулся назад.

– Нет, не надо!

– В чем дело? – удивился он.

Я выдал первую ложь, которая пришла мне на ум:

– Извините меня, брат Григор, но давным-давно меня ранили в голову. Любое внезапное движение вроде вашего… – Я пожал плечами, всем своим видом показывая, что прошу у него прощения за свою «слабость».

Улрич отступил немного назад, а Григор принялся выражать соболезнования по поводу того, что насколько же крепко потрепала меня жизнь. Старое ранение в голову прекрасно объясняло мои странности. Пусть уж считают меня чудаковатым, чем докопаются до правды; а для меня будет намного лучше, если я поскорее уберусь отсюда, пока этот святой юноша не дотронулся до меня опять. Он был истинным верующим и, пока он не начал замечать ничего необычного, я должен был держаться от него на расстоянии.

Я передал ему золотой слиток (не дотрагиваясь до него) как пожертвование его церкви и дал им недвусмысленно понять, что хочу уйти. Улрич несмело предложил мне остаться на ночь, но я любезно отказался. Он, похоже, обрадовался. Это все расставило по своим местам.

– Но как же книги, ваша светлость? – спросил он.

Я бросил ему тяжелый мешочек с золотыми монетами.

– Это только малая часть твоей награды. Завтра я вернусь с остальным. Твой старый сундук стал собственностью лорда Страда. Если тебе дорога твоя жизнь, береги его, как зеницу ока.

Он не пропустил мои слова мимо ушей. Я понял это по тому, с каким беспокойством он посмотрел на мою покупку.

Прежде, чем повернуться к двери, я, избегая Улрича и Грегора, взглянул на Татьяну.

«Жди меня», – мысленно приказал я ей.

Улрич со своей скупостью установил правило: всем рано ложиться спать, возможно для того, чтобы сэкономить на свечах. Вскоре после моего ухода брат Грегор уполз в какую бы там ни было нору, где он жил, и в доме стало темно и тихо, как в гробу. Я не случайно выбрал такое сравнение, ибо это место действительно было угрюмым и безжизненным, словно могила. И мысль о том, что Татьяна вынуждена прозябать в этой дыре, просто выводила меня из себя.

Я с легкостью опять проник вовнутрь и, крадучись, пошел разыскивать Татьяну. Улрич отвел себе огромную спальню, старый слуга спал в кладовке, а она – в маленькой комнатке рядом. Я тихо постучал в дверь; превратись я в дым, это только испугало бы ее.

Но она все равно дрожала от страха, или, по крайней мере, так мне показалось, когда она спросила, кто там.

– Это я, – прошептал я. – Впусти меня, Татьяна.

Щелкнула задвижка и она появилась на пороге. Она затаила дыхание и сердце ее билось в такт с моим; я слышал его удары.

Запертые двери не были для меня новостью, но внутри одного дома замки и засовы как-то ни к чему. Именно об этом я ее и спросил, очутившись в комнате и дождавшись, когда звякнет щеколда.

Она смутилась.

– Вилли сделал это для меня. Он думал…

– Что это может тебе пригодиться?

Она кивнула.

– Против папы Лазло?

Она потупилась.

– Вилли считает, что я не должна здесь находиться без няньки.

– Тогда Вилли мудрее брата Грегора.

– Но папа Лазло был по-своему добр ко мне. Он сказал… сказал, что если брат Грегор одобрит его, он отменит удочерение и… и…

– Женится на тебе?

Не поднимая глаз, она опять кивнула.

– Как великодушно с его стороны, – сказал я сухо.

Она почувствовала мое презрение и посмотрела на меня с такой печалью, что ее взгляд мог бы растопить камень.

– Мое место не здесь, да?

– Нет. Вольному соколу не место в клетке.

– Расскажите мне обо мне. Я не перестаю повторять мое имя, но оно мне незнакомо. Я пытаюсь вспомнить замок, о котором вы говорили, но у меня не получается.

– Ты все вспомнишь.

– Как? Пожалуйста, помогите мне.

Обстановка комнаты была скромной и убогой. В углу стояла узкая кровать и, кроме нее и колченогого стула, присесть больше было не на что. Ну тогда к черту все приличия.

– Иди сюда, – сказал я и усадил ее на кровать. По ее лицу я увидел, что она вдруг застыдилась своей бедности. Я придвинул к ней стул, очень, очень осторожно, чтобы не дотронуться до нее. Как бы мне ни хотелось этого, подходящий момент еще не настал. – Татьяна, когда-то давным-давно ты была помолвлена с могущественным правителем Баровии. Он любил тебя, боготворил тебя и в этой жизни желал одного: твоего счастья. Но при его дворе нашлись предатели, которые позарились на его богатство и власть. Они встали между правителем и тобой и уничтожили и разграбили все хорошее. Ты попала… в ловушку черного зла той ночи. Произошло много ужасных вещей и я думаю, именно поэтому ты и потеряла память. Я думаю, боги хотят, чтобы ты не помнила зла…

– Но должна ли я забыть и хорошее тоже?

– Я здесь, чтобы вернуть тебе память о нем.

– Кто этот правитель?

– Страд, хозяин замка Равенлофт, – произнес я, ища в ее лице какие-нибудь признаки страха.

– Страд? – Она долго сидела совершенно неподвижно, напряженно размышляя. Наконец она встряхнула головой. – Не может быть. Он – правитель Баровии, а я… я – ничтожество.

– В этом мире для него нет ничего дороже, ничего важнее тебя.

– Тогда почему я не могу вспомнить его? – От разочарования она повысила голос.

Я приложил палец к губам.

– Это придет со временем, если ты доверишься мне.

– По-моему, я уже поверила вам, – усмехнувшись, сказала она, имея в виду то, что впустила меня к себе в комнату.

Я улыбнулся, но она не ответила на мою улыбку и я понял, что она не видела меня в темноте. Через единственное маленькое окошко просачивался серенький свет ночного неба, но он не мог побороть мрак этого дома. Я был для нее не более, чем говорящая тень. Нащупав на шершавом столе огарок свечи, я достал из кармана свою трутницу. Скоро я выбил первую слабую искру и поджег фитилек.

От золотого язычка пламени лицо ее потеплело и если не на нее, так на меня нахлынули беспорядочные душераздирающие воспоминания. Я снова видел ее в сумерках моего сада, смеющуюся от восторга рядом с розовыми кустами, застывшую в нерешительности на краю смотровой площадки, когда она впервые взглянула на долину сверху.

– Что с вами? – спросила она.

Я сощурился, возвращаясь в грустное настоящее, в эту холодную, с покрытым плесенью потолком комнату с ее нищенским убранством и несчастной обитательницей.

– Посмотри на меня, Татьяна. Следи за мной и ты вспомнишь те радости, которых лишилась.

– Как…

– Просто смотри.

Она насторожилась, но упустить своего шанса не захотела. Ее глаза встретились с моими и широко распахнулись.

И подернулись дымкой. Одно мое нежное слово и они закрылись.

– Ты вспомнишь… – говорил я. – Ты вспомнишь белоснежные стены под ярким солнцем, и розы, краснее крови, и рев зимнего ветра, дующего со склонов гор, и алое пламя в камине, и музыку, и песни, которые я пел для тебя в огромном зале, и красивые бальные платья, и свой смех, и мой смех… ты вспомнишь…

Наморщив лоб, она затрясла головой, но я ласково провел кончиками пальцев по ее вискам. Она открыла глаза и в них блеснуло что-то, похожее на смутное воспоминание.

– Я вижу все, о чем ты мне рассказываешь. Пожалуйста… Старейший?

– Страд, – поправил я.

– Страд?

– Да. Вспомни хрустальные люстры, отражающие золотистый свет свечей, и галантных кавалеров, и прекрасных дам, которые кружились вокруг тебя, танцевали в твою честь. Вспомни наши молитвы в церкви и сладкий запах ладана, когда мы просили богов о здоровье и богатстве, и долгие дни, когда мы бродили по лесу; и тот день, когда мы вспугнули молодого оленя и его возлюбленную подругу жизни; и ту ночь, когда кометы падали в долину, как драгоценные камни, оставляя в небе огненные следы.

– Я вижу их, да, и ты был рядом с нами, а я шла с…

– Со Страдом, – подсказал я. – Ты шла со мной.

– С… тобой.

– И я обнимал тебя в саду, и туман извивался вокруг нас, как танцор, и ты целовала меня.

Каким-то образом мы оба оказались на ногах и мои руки сомкнулись на ее талии, как в ту ночь. Ее грубые одежды сменились шелковым подвенечным платьем, а ее шикарные волосы свободно разметались по бледным плечам.

– Я люблю тебя, Татьяна, и ты любишь меня. Запомни.

– Я люблю…

– Страда, – прошептал я в теплый белый бархат ее шеи.

Следующий закат застал меня опять лицом к лицу с бургомистром Улричем. Он немного приоделся и даже побрился, но взглянув на него однажды глазами Татьяны, я уже с трудом сдерживался, чтобы вести себя с ним вежливо. Мы с ним были примерно одного возраста… внешне… и с этой стороны задуманная им женитьба не казалась чем-то неправдоподобным. Но его обычное обращение с ней вызывало во мне недовольство и отвращение. Он совершенно не видел ее достоинств и не знал ей настоящей цены. Будь она для меня чужой, я и в этом случае был бы в ярости. Я с облегчением заплатил ему все, что ему причиталось, собрал книги и свитки и попрощался.

Я упаковал свой бесценный груз в длинную коробку из моей кареты и отвез его в лес, где я провел день в окружении волков-стражников. Изменив форму и поднявшись в воздух, я вернулся к дому и, устроившись поудобнее на дереве напротив окна Татьяны, стал дожидаться, когда все утихнет. Вскоре после того, как догорела последняя свеча, скрипнули ставни, я влетел в комнату и принял человеческий облик.

Я подготовил ее к этому и благодаря тому взаимопониманию, которое установилось между нами после моего первого глотка ее крови, она уже не задавала никаких вопросов и не испытывала страха рядом со мной. Напротив, она встретила меня с распростертыми объятиями и заплакала от счастья, что я пришел к ней.

– Больше слез не будет, – сказал я, осторожно снимая соленые капельки мизинцем с ее щеки.

– Я ничего не могу с собой поделать. Я чувствую, что проснулась после долгого сна. За что бы я сегодня не бралась, все кажется нереальным. Только сейчас я начинаю на ощупь узнавать вещи. Столько всего случилось, столько изменилось.

Ее слова возродили во мне радость, которую я думал, что потерял навечно. Я притянул ее к себе поближе, довольный, что могу обнимать ее и ни о чем не думать, просто плыть по течению.

– Ты… заберешь меня с собой? – спросила она.

– Конечно. Ты действительно считаешь, что я могу бросить тебя?

– Нет… я…

– Когда я уйду, ты будешь со мной.

– Когда? Сегодня?

Нам требовалось провести вместе еще несколько ночей, прежде чем я унесу ее с собой как мою невесту.

– Нет, пока это невозможно, пока нет.

– Но, пожалуйста, увези меня отсюда поскорее.

– Что-нибудь не так? – Я отклонился назад, чтобы взглянуть ей в глаза.

– Пожалуйста, Страд, я многим обязана папе Лазло, но я не могу выйти за него замуж. Он сказал, что теперь, когда у него есть деньги, он…

Я ласково взял ее голову в свои ладони и поцеловал ее в надбровье.

– Не надо переживать. Он не тронет тебя. Я клянусь.

Без сомнения, часть моих денег нашла место в кошельке брата Григора, гарантируя скорую отмену удочерения и начало подготовки к свадьбе. Досадно, что никто даже и не подумал поинтересоваться мнением Татьяны, однако точка зрения сироты, попавшей в лапы фанатика, уверенного в том, что он помогает ей, никогда не имеет значения.

Я опять почувствовал отвращение при мысли об Улриче, который взял это невинное создание под свою защиту как ее отец и так бессердечно использовал ее доверие и чувства, заставляя ее выйти за него замуж. По крайней мере – за что я ему был чрезвычайно благодарен, – он ждал благословения церкви до того, как перейти к откровенному насилию в качестве ее мужа.

Отодвигая на задний план его неприятное присутствие, я подхватил Татьяну на руки и отнес ее на кровать. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и я говорил о нашей жизни, какой она была и какой будет. А когда время разговоров кончилось и мы поцеловались, она отбросила назад голову, тихо умоляя меня любить ее, как я делал прошлой ночью.

И я овладел ею, и мы насладились друг другом, вдвоем познав истинную радость любви.

На следующий день после захода солнца я опять сидел около ее окна, но оно было плотно закрыто, и хотя прошло довольно много времени, она так и не отворила его. Я прижался ухом к стеклу и напряг все мои чувства, но ничего не услышал. Она была там, внутри, но не могла ответить на мой зов. Я похолодел, на сердце у меня стало тяжело. Я проник в дом через щели в раме и паника, повисшая на мне железной гирей, прорвалась вместе со мной.

Комната провоняла молитвами и защитными заклинаниями. Я выбросил руку вперед, защищаясь от убийственного зловония, но брат Григор не зря здесь старался. Конечно, это была не так ловушка, которую устроил мне Лео, но все равно это не предвещало ничего хорошего. Один святой символ висел над ее кроватью, а второй болтался на цепочке, надетой на шею. Воздух загустел от запахов ладана и чеснока, и она задыхалась. Я мгновенно решил эту проблему, распахнув окно и впустив внутрь холодный, но свежий ветер.

Она открыла глаза и узнала меня, но поначалу не смогла вымолвить ни слова. Движением руки я дал ей понять, что это и не нужно, и принялся шарить по углам в поисках других ловушек.

К счастью, их не оказалось. Григор посвятил свои молитвы одной Татьяне и хотя они были достаточно сильны, их влияние не продержится всю ночь. Я попробовал разрушить его – очень осторожно – и почувствовал, как дрогнула чужая сила. Татьяна помогла мне, сняв с шеи святой знак. Она успела стянуть со стены второй символ и рухнула обратно на подушки. Освободившись от этого дополнительного давления, с которым мне приходилось бороться, я кинулся к ее кровати.

– Они хотят убить меня, – прошептала она. Слезы навернулись ей на глаза и потекли по вискам. Ее ледяные и тонкие, как мертвые листья, пальцы вцепились в меня. Я поцеловал их и прижал к своей груди. – Я здесь. Ты в безопасности.

– Но я так слаба. Когда брат Григор пришел приглядеть за мной, мне стало еще хуже. Он читал надо мной молитвы и я с трудом терпела его. Потом вечером он запер мою комнату и опять молился. Пока ты не открыл окно, я думала, что задохнусь.

– Через какое-то время ты снова будешь сама собой. Брату Григору… не известно о некоторых вещах, и он приносит тебе больше вреда, чем пользы, своим пением и курением.

– Он очень напуган, Страд.

– Несомненно. Испуганные люди иногда ведут себя очень глупо.

Я держал ее руку и успокаивал ее, отгоняя от нее ее страхи, как только мог.

Итак. Григор заметил следы на ее шее и правильно понял их значение. Ничего уж тут не попишешь. Я хотел увезти ее подальше от него, но в ее теперешнем состоянии она не могла путешествовать. Боялся я и торопиться с ее превращением. Ее тело еще не привыкло к изменениям, происходящим внутри него, и если я начну спешить, это может оказаться опасным. Но в то же время не следовало упускать из виду Григора с его шарлатанским лечением.

Еще ночь и я могу потерять ее.

Нет. Никогда.

– Татьяна?

Глаза ее приоткрылись. Теперь она могла видеть меня даже в потемках.

– Ты слаба, но перед тем, как ты пойдешь со мной, ты ослабеешь еще больше… но ненадолго. Потом тебе станет хорошо.

Она поняла, правда, не полностью, но на подсознательном уровне, через связывающую нас нить.

– Ты должна делать то, что я тебе скажу, и ты будешь свободна. Проснувшись завтра, ты покинешь этот дом со всеми его тревогами и страхами.

– И буду с тобой?

– И вечно будешь со мной.

– Что я должна сделать?

– Подари мне свой поцелуй. – я коснулся кончиками пальцев ее горла.

Она медленно подняла руку к моему плечу.

– Да…

Поцеловав ее, я глубоко проник в нее и выпил ее жизнь, чтобы она соединилась с моей. Она бледнела и холодела в моих руках, но даже не пошевелилась, чтобы остановить меня. Только когда я наконец отпрянул от нее, она тихо протестующе застонала.

Ресницы ее трепетали, она силилась не потерять сознание. Я поспешно разорвал рубашку и твердым, как алмаз, когтем проткнул свою грудь рядом с сердцем. Наша смешанная кровь потекла из ранки. Я подхватил Татьяну и прижал ее губами к маленькой дырочке. Она начала пить.

Я не знаю, доставляло ли ей это удовольствие, я же испытывал такое наслаждение, которое никогда раньше не получал, деля ложе с женщиной во время занятий любовью. Это потрясающее ощущение было намного сильнее, более возбуждающим, более желанным. Я обнимал ее и чувствовал, как к ней возвращалась ее жизненная сила, тогда как моя выливалась наружу, чтобы напоить ее. Ее руки обвили меня, облепили, оплели, но так было нужно, так было правильно. В прошлом я все отдал за нее и всего лишился. Сейчас у меня не осталось ничего, кроме моей крови и в ней моей жизни, но я и ее подарил ей. И я бормотал про себя, умоляя черных духов, которые сотворили меня, вознаградить меня одним… чтобы она наконец стала моей невестой.

Но в конце концов фиеста кончилась. Неохотно, так неохотно я попытался оторвать ее от себя. Ее сила равнялась моей и она не желала отодвигаться от меня. От моих усилий кровь хлынула фонтаном и она быстро, жадно глотала ее. Мне пришлось упереться ладонью в ее лоб и грубо оттолкнуть ее от меня, иначе мы бы оба погибли. С длинным вздохом сожаления и горького разочарования она опрокинулась на кровать, тяжело дыша, как измученный долгой дорогой бегун.

Мною овладела та же слабость и я упал на пол, сотрясаясь всем телом от усталости и внезапного голода. Я с трудом приходил в себя. Когда я смог подняться, Татьяна уже забылась своим последним земным сном. Не было никакой возможности сказать ей «до свидания». Неважно. Наше счастье при следующей встрече возместит потерянное. Завтра я прилечу за ней и не будет больше прощаний.

Единственное, что я мог для нее сделать, так это смыть следы нашего обмена кровью, уложить ее поудобнее на кровати и накрыть покрывалом. Несмотря на то, что устранение святых символов, наверняка, не пройдет незамеченным, я был не в состоянии заставить себя прикоснуться к ним. Однако в голове у меня зародилась одна идея, и как только я приоткрыл окно и выплыл наружу, я отправился ее реализовывать.

Церковь в Береце, безусловно, знавала лучшие дни. Без поддержки бывшего правителя города или более крупной святой организации по ту сторону закрытых границ, она сдалась на милость безжалостному времени. Мало кто, должно быть, приходил сюда, то ли по причине безразличия людей, то ли из-за того, что их духовный предводитель отказывался верить в общественную пользу мыла и воды. Как бы там ни было, только две фигурки вышли наружу после полуночных песнопений: старуха и брат Григор собственной персоной. Женщина долго говорила с ним, получила его благословение и вперевалочку зашагала домой.

Я дождался, когда она скрылась из виду, и обрушился на него одним единым куском ожившей тьмы.

Он начал сопротивляться и поднял бы тревогу, но я зажал ему рот рукой. Я затащил его в церковь и захлопнул дверь, чтобы никто не нарушал нашего с ним уединения. Узенький коридорчик был плохо освещен и пришлось идти вглубь, туда, где горели ароматизированные свечи. Я содрогнулся, чувствуя на себе тепловатое влияние этого места и стараясь не обращать внимания на подступающую к горлу неприятную тошноту. Она была обычным явлением после произнесенного мною защитного заклинания.

Когда я развернул его к себе лицом, он так удивился, что даже перестал на несколько минут бороться со мной. Еще до того, как он пришел в себя и потянулся за своим святым символом, чтобы ткнуть им мне в нос, я сжал его запястья в своем кулаке и припер его к стенке так, что его обутые в сандалии ноги свободно болтались над полом.

– Богохульник! – выдохнул он с обезумевшим от праведного гнева видом.

– Несомненно, – ответил я, решив не терять ни минуты. Когда он понял, что я собираюсь сделать, он просто одичал, но он не мог помешать мне выпить его кровь, как я не в состоянии был помешать солнцу вставать по утрам над горизонтом. Я совсем выдохся после слияния наших с Татьяной жизней, но для меня по-прежнему не составляло труда разобраться с типами вроде Григора. Когда я закончил, я практически полностью восстановил силы, а он стал более покладистым. Я отвел его к скамейке и усадил его на нее. Потом я опустился перед ним на одно колено, чтобы находиться на уровне его глаз. Со стороны я, должно быть, напоминал грешника, просящего помощи у своего святого отца.

– Григор, я хочу, чтобы ты послушал меня очень внимательно…

У меня не заняло много времени, чтобы подчинить его, ошеломленного от потери крови, своей воле. Я говорил, а он впитывал каждое мое слово и со всем соглашался. Мне нужно было согласовать свои приказы с сильнейшими стимулами в его жизни, а то он мог выйти из-под контроля, но я быстро придумал кое-что подходящее.

– Начиная с этого самого часа, ты отправишься в путь к гробнице Белого Солнца в городе Крец около западных границ. Возьми все, что захочешь, и уходи поскорее. Понял?

– Да, – ответил он слабым голосом.

Замечательно.

Опять-таки только из уважения к памяти об Илоне я не убил его. Он путался под ногами, однако не представлял реальной угрозы. Мысль об Илоне вдохновила меня на одно небольшое добавление к уже сказанному мною.

– И Григор…

– Да?

– Во время путешествия ты ради своего бога и во имя пущей славы других богов будешь мыться каждый день. В действительности ты будешь мыться каждый день до конца своей жизни.

Это было то малое, что я мог сделать для его прихожан.

Когда я проснулся, мои стражники уже беспокойно вертелись вокруг меня и поскуливали. Лошади, хотя и привыкли к их присутствию, естественно, не находили их общество особо приятным и с несчастным видом дергали уздечки. Пожелав им удачи, я отпустил волков по их волчьим делам. Они растворились в лесной чащобе и завыли, настраивая себя на предстоящую охоту. К тому времени, как я запряг коней, ночной воздух наполнился многими голосами, которые слились в единую дикую и сладостную свадебную песню, приветствуя мою невесту в ее новой жизни.

Оседлав ведущую в упряжке лошадь, я поскакал к деревне и остановился на холме, в ста ярдах от старой дворянской усадьбы. Как обычно, не было видно ни одного огонька, но я решил не изменять своим привычкам и, бесшумно распрямив крылья, помчался к дому бургомистра. Перед тем как усесться на дерево перед окном Татьяны, я сделал круг над крышей. Я отчетливо чувствовал ее по ту сторону стены. Она только что пошевелилась. Просыпаясь поздно и с трудом отходя ото сна…

Внезапное чувство ужаса, замешанное на невообразимой боли, судорогой смела мое тело. Я подумал, что кто-то ударил меня, потому что я, как подкошенный, упал вниз, на грязную землю двора, не в состоянии подняться. Моя грудь, мое сердце… Огонь… Хуже, чем огонь… мои пальцы скрючились, но ничего не нащупали, однако боль была реальной, парализующей. Как если бы меня ранили мечом, но только намного мучительнее.

Татьяна кричала.

Пронзительно кричала.

И в отчаянии взывала к невидимой связи между нами.

Взывала ко мне.

Затем…

Ничего.

Эхо ее голоса зависло на мгновение в морозном воздухе и пропало во мраке ночи.

Я застонал и проклял все на свете, силясь встать на ноги. Тело не слушалось меня. Я сощурился и уставился на колючие яркие звезды, и ужас снова стальным грузом потянул мое сердце вниз. Его холод и тяжесть давили на меня, как огромная гора, расплющивая меня, но, увы, не убивая.

О, умереть, не чувствовать никогда…

Ее больше нет. Да будут прокляты боги. Ее больше нет.

Мои глаза застилали слезы, накопившиеся во мне за долгие, долгие годы. Высоко, высоко надо мной сверкали и танцевали звезды, издеваясь над моими страданиями. И в то время, как я лежал, рыдая, опустошенный, шокированный, ко мне осторожно приблизился Улрич. Я не замечал его, пока он не заговорил со мной.

– Григор сказал, что это был ты, – пробормотал он.

Его одежда спереди была забрызгана ее – нашей – кровью. Она покрывала кисти его рук; одна из них все еще судорожно сжимала большущий деревянный молоток. От красных пятен на нем на морозе шел пар.

– Как ты посмел? – спросил он. – Как ты посмел взять молодую девушку и испачкать ее своей мерзостью?

Слезы мои высохли. Мысли о смерти резко покинули мою голову.

– Но все, конец. Я спас ее от тебя. Лучше умереть вот так, с душой, очищенной и готовой к встрече с богом, чем идти по земле под твоим проклятьем.

Мне казалось, что его мускулистая фигура на фоне темного неба обведена алой краской. Он шлепнулся на колени рядом со мной.

– Но ты, ты сгинешь навечно…

Он извлек откуда-то палку… и занес ее надо мной.

Я перехватил его руку. Он сделал попытку освободиться, но не смог, и достал свой молоток, чтобы проломить мне череп, но я отбил его кулаком, и мы покатились по земле, визжа и рыча. Смерть Татьяны оглушила меня и лишила сил. Он был крепкий мужчина в полном расцвете сил, подгоняемый жаждой возмездия и страхом за свою жизнь. Мы друг друга стоили.

Однако я… у меня ничего не осталось. Ничего. Ее больше нет. И этот урод убил ее. В своей ярости я черпал энергию, чтобы бороться с ним.

Я вырвал палку у него из рук.

Он царапал мое лицо, мою шею, как лев.

Я всадил эту штуковину ему в бок. Выдрал ее. Ударил снова. И опять.

Скорчившись от боли, он упал в слякоть, крича, как кричала она. Я пополз к нему. Проткнул его ногу палкой. Проткнул насквозь. Он завопил, и выгнулся дугой, и принялся молить о пощаде, и вспомнил всех своих богов, когда я обрушился на него ревущим смерчем из ада.

Но все кончилось слишком быстро.

Чересчур быстро для наказания за его ужасное преступление.

Его кровь тянулась красной дорожкой из одного угла сада в другой, но все это не заняло много времени. Он не страдал, как страдала она. Его мучения нельзя сравнить с моими. Я взглянул на его искалеченный труп с невыразимым отвращением.

Мертв, конец его страданиям.

А я… передо мной маячила вечность, бесконечная вереница ночей, каждая из которых будет напоминать о невосполнимой утрате.

Прошло полвека и я приучил себя к боли и скорби. Но вот она вернулась ко мне… и все эти годы слетели с моей души, как будто они мне приснились, и рай блеснул впереди, а потом…

…я снова потерял ее.

Это было невыносимо. Охваченный отчаянием, я валялся в грязи, дав волю своему горю, не в силах остановиться.

Медленно встав на ноги, я направился к дому. Я был так потрясен, что даже не подумал изменить форму своего тела. Я толкнул дверь и поплелся через холл к ее комнате.

Старый слуга растянулся на полу около порога. Смерть коснулась его бледного лица, его слабое сердце еле билось. Не обращая на него внимания, я собрался с духом и подошел к ее постели.

– Нет ее, – пробормотал он.

Да.

Я смотрел на комнату, на единственную горящую свечку, на кровь, стекающую со стен на одеяло… и на пустую кровать.

На взбитых простынях остался отпечаток ее предсмертной агонии. Ее не было. Что этот безжалостный мясник сделал с ней?

Я сгреб старика в охапку.

– Где она?

Его дряблые веки приоткрылись, но взор блуждал где-то далеко.

– Бедная Марина. Бедное дитя.

– Где?

Он, похоже, не слышал и не видел меня.

– Такая красивая. Такая добрая…

– Где?

Он вздрогнул и поглядел на меня.

– Туман унес ее, – прохныкал он. – Заполнил комнату и… унес ее. Туман.

Это были его последние слова. Он вздохнул и больше не шевелился.

Наступило время зимнего солнцестояния, время завершения старых дел и начала новых, время обновления и смерти.

Самая длинная ночь в году.

Без солнца, луны или звезд, не имея другой возможности отмерять часы, кроме как считать удары моего сердца, я все равно чувствовал приближение полуночи. Это важный, поворотный момент в году, когда тьма наиболее могущественна, а рассвет – очень далек. Власть мрака не уравновешена светом и не уступает ему по силе, как во время летнего солнцестояния; преимущество в их борьбе однозначно на стороне теней.

По отношению к магии эта ночь имеет огромное значение для всевозможных волшебных экспериментов, но вместо того, чтобы заняться совершенствованием своего мастерства, я сидел в библиотеке и глядел на портрет Татьяны.

С тех пор, как она позировала для него, прошло три с лишним столетия, но краски на полотне сохранили свою яркость. Лак слегка потемнел, но задумка художника по-прежнему была хорошо видна. В ее лице светилась невинность и живой ум, но сама она была на удивление далека. Где бы вы ни стояли, она всегда смотрела мимо вас на сто-то другое. Ее красота, видимо, очаровала и художника тоже, и он влюбился в нее, так как многие со временем пришли к выводу, что он создал настоящий шедевр. Конечно, что бы он ни рисовал потом, ничто не могло сравниться с этой его работой… хотя, по правде говоря, ему уже не суждено было превзойти самого себя, потому что вскоре он, как и другие, погиб от яда Лео в ту давнюю, летнюю ночь.

Многое случилось за это время, но мало что изменилось. Крестьяне все так же разводили птицу на фермах и пасли свои стада. Они боялись меня, но подчинялись моим приказам. Если кто и нарушал закон, второго шанса повторить преступление у него уже не было. Жизнь не баловала их, но они знали, что кое-где людям приходилось и похуже.

Ибо Баровия перестала быть изолированной от остального мира страной.

По прошествии нескольких веков туман на границе отодвинулся в сторону, открыв другие земли. Господа вроде меня правили ими, сидя в своих владениях, как в ловушке. Это, однако, не мешало им воевать между собой, но эти сражения никогда не приводили к каким-то значительным перестановкам. Например, Влад Драков, правитель Фалковнии, старался подчинить себе Даркон (как и другие народы) с настойчивостью зануды на протяжении последних трех десятилетий. Мои шпионы недавно сообщили, что он, очевидно, опять собирает под свои знамена солдат для очередной атаки. Через шесть месяцев он снова приготовился выступить в похож, радуясь, что посылает людей на верную смерть, или, что еще хуже, намереваясь потешить свою уязвленную прошлыми поражениями гордость. В те дни, когда воевал и я, такого командира казнили бы только по причине его вопиющего скудоумия.

Не то чтобы я не пытался. Его безответственные поступки сделали его довольно непопулярным, и я, в обмен на оказанные мне другими правителями услуги, не раз посылал к нему своих слуг. Они вплотную подбирались к нему, но он выживал и соотношение сил оставалось прежним. За исключением этого, тем же методом – услуга за услугу – я пользовался и для достижения своих собственных целей. Единственной причиной для проведения такой политики было то, что без постоянной угрозы с его стороны наш общий сосед, Айван Дилисния – после смерти Рейнхольда в развитии этой семейной линии наступил упадок – обратил бы все свое внимание на Баровию. Мои шпионы пустили в ход яд, специальность Айвана, и это возбудило подозрения во многих умах, заставив этих двоих сцепиться между собой и грызть друг друга уже в течение очень долгого времени. Возможно, я и мог бы снабдить своих слуг более действенным порошком или смесью для Дракова… но по-настоящему я не был заинтересован в своей победе в этой схватке.

Так же я вел себя и с другими правителями других стран, окруженных туманом. Я посылал к ним своих шпионов, они от меня не отставали. Мы не могли сразиться в честной битве и все больше действовали хитростью, расставляя друг для друга политические ловушки. Несмотря на то, что я всегда предпочитал открытое выяснение отношений, я теперь тоже включился в эту игру, в этот как бы уменьшенный, если не сказать даже унизительный для меня, вариант одного большого состязания.

Но Татьяна смотрела мимо меня, как будто ничто не имело значения.

Вероятно, она права.

Я смотрел на нее с затаенной болью, которую научился терпеть, привыкнув к постоянному тупому покалыванию отчаяния у меня внутри. Свои последние слезы я выплакал много-много лет назад? Сколько раз за эти столетия я встречал ее? И сколько раз терял? Я не знал. У нее всегда было одного и то же лицо, но другое имя и иногда совсем другие характер и привычки. Но каким-то образом я всякий раз находил путь к скрытым воспоминаниям в ее сердце.

И каким-то образом я непременно терял ее: Марина, убитая своим приемным отцом… Олия, погибшая от зимней лихорадки, как мне сказали… и остальные, отнятые у меня. На протяжении веков она появлялась и исчезала опять и опять, и моя великая радость сменялась великой печалью.

Если бы я только мог разбить заклятье, разбить то, что не давало нам соединиться. Сделав это, я бы освободил и ее, и себя.

Я пытался. Бессчетное число раз.

Я не однажды ходил к границам, выставляя против темной силы тумана свое растущее могущество. Я расспрашивал кочевников, которые беспрепятственно путешествовали из страны в страну, но они не помнили своих дорог. Я изучил все магические книги, находящиеся в моем распоряжении, и не нашел ничего, что помогло бы мне понять природу моей и ее тюрьмы и как нам вырваться из нее на волю. Этой ночью я должен был работать, но я не испытывал ни малейшего желания идти в свою мастерскую. Возможно, позже я и пожалею о потерянном времени, но пока мне было глубоко на все наплевать.

Наступила полночь… но ведь вечно она не продлится.

Какую бы силу я ни мог почерпнуть в ее тьме, я уже упустил момент, и на следующий год мне не наверстать упущенного.

Но это такой пустяк. Годы стали для меня бесцветными. Сегодня я буду охотиться среди сугробов, а завтра помчусь по воздуху, напоенному сладким теплым ароматом цветов. Годы летели мимо меня; из них выстраивались десятилетия, а за ними громоздились века.

Сколько еще ждало меня впереди? Обречен ли я на одиночество?

Не в состоянии ответить, не желая размышлять, я сидел и смотрел на портрет Татьяны, чувствуя, как еще одна ночь утекает в безвозвратное прошлое.

Приближался рассвет и мое недолгое пребывание в гробу. В последнее время я перестал отдыхать за короткие промежутки смерти. Сначала я думал, что это связано с непродолжительностью зимних дней, но потом осознал, что моя усиливающаяся усталость объяснялась совсем другим.

Дрова в камине давным-давно догорели. Меня бил озноб, хотя я и не ощущал холода в комнате. Мороз шел откуда-то изнутри. Это было мучительное чувство и вызывал его во мне мой утомленный дух.

Я так устал, как будто тяжесть всех годов навалилась на мое сердце и теперь уже ничто не в состоянии снять ее. Все вокруг сделалось тяжелым. Воздух затвердел и я не мог двигаться, но я и не хотел шевелиться. Мне казалось, что я взбираюсь на бесконечно высокую гору, но никогда не смогу долезть до ее вершины. Мне бы только отдохнуть. Мне бы заснуть, но не на один день, заснуть и забыть свои печали, заснуть и потеряться в… я не знал.

Плыть по течению, не видя снов, безмятежно и бездумно.

Не помнить ни о чем.

Чтобы…

Отдохнуть.