Пассажиры попались, откровенно говоря, более мелкого пошиба, чем я ожидал от вагона первого класса, в котором каждая комната имела выход на улицу и была рассчитана на одного максимум двух пассажиров. Из всех присутствовавших в коридоре я знал только одного. Владелец рудника и небольшого сталелитейного заводика. Мы вежливо поздоровались, и он по моей просьбе представил меня всем остальным. Из всех мне представленных только несколько отчетливо отразились в памяти. Остальные прошли некими серыми фигурами для моего озабоченного заданием мозга. С нами в вагоне ехали два офицера с гвардейского корабля. Они сели значительно раньше и чувствовали себя хозяевами, ведущими прием. Блистали в мундирах, откровенно флиртуя с миловидными девушками - воспитанницами или дочерьми, мне это неизвестно, строгой женщины представленной мне вдовой управляющего одного из поселков, кстати, в моей области. Узнав о моем положении, особенно то что, так или иначе, я имею влияние на нового управляющего, женщина попыталась поведать мне в каких отвратительных условиях им приходится жить после смерти ее мужа. Она направлялась в столицу с жалобой и мольбами к управляющему землями Лагги, с надеждой, что тот изменит сие плачевное положение. И как я понял для более страстного обращения она везла своих… да не помню я кто они… воспитанниц наверное… я краем уха слушал ее и даже кивал. Делал внимательное лицо, но был откровенно рад, когда меня отозвал в сторону один из офицеров, извинившись перед вдовой. Подмигнув мне, офицер еще шире улыбнулся, когда я сделал вздох облегчения. Как понял, я не первый кто слушал эту душещипательную историю. Правда, я не стал бы выражаться в тех тонах, которые позволил себе офицер.
      - Вогнала мужа в гроб, теперь хочет и остальным жизнь испортить. - Заявил офицер, на что я смущенно ответил.
      - Отчего ж… у нее горе, да еще и жизнь так немилосердна к ней.
      - Я знал ее мужа. Прошу прощения - мужик-мужиком, простецкий на вид такой, но ума палата - хозяйственник, поднял из ничего торговлю у себя. Но подкаблучник жуткий… Но мы отвлеклись. Я попросил бы вас посетить нашу с моим другом каюту ближе к ночи. Мы собираемся скоротать время за игрой. Угощение за наш счет. К нам так же присоединятся господин Кронг - портовый управляющий Ристы и господин Ортанг - офицер дорожного патруля. Но предупреждаю, мы играем на деньги хотя по вашим меркам, наверное, не столь большие. - Он расплылся в улыбке, понимая, что льстит мне. Я принял лесть и приглашение, и обещал быть.
      Я еще немного побеседовал из вежливости с некоторыми из присутствующих. Послушал несколько забавных историй, что рассказывал пассажирам господин Ортанг, и когда стюард уведомил, что начинает развозить ужин, поспешно скрылся у себя в купе. В коридоре я так понял, остались только вдова управляющего и внимательно ее слушавший не запомнившийся мне седовласый пожилой человек своим видом напоминающий мне тоже офицера-отставника.
      Чтобы убить время в купе я не придумал ничего лучшего, как приняться за дневник, который обязан вести каждый следователь по особым делам. Прошитый дневник, еще даже не заполненный, уже обладал грифом "секретно" и был постранично пронумерован и в конце пропечатан.
      В дневнике положено было излагать итоги дня - сделанную работу, законченные дела. Поощрялись мысли изложенные на бумаге. Во-первых, и сам мог, перечитав вспомнить, о чем думал в ходе расследовании, во-вторых, твои упущения может заметить начальство. И хотя ведение дневника было сродни ведению корабельного журнала, в котором учитывалось все, специалисты управления откровенно ленились писать что-то более чем итоги своих расследований. Оно и понятно, отданный на прочтение дневник может послужить причиной замечаний со стороны руководства. Мне было, нечего боятся. Ну, кто, зная мой послужной список, будет придираться к моим "мыслям вслух". Да и будут придираться и что? Кто не работает - того не едят. А я работаю, и ко мне всегда можно прицепиться. Правда пока я работаю хорошо, никто и не подумает докапываться до моих мемуаров. Введенный первоначально как постоянная проверкам грамотности сотрудников дневник стал "вещью в себе". Я даже читал дневники своего отца, заполненные убористым подчерком. Многое я стал понимать в отце лучше. Правда я так и не видел дневников с грифом совершенно секретно. Такие вещи в управлении не хранятся. - Они сразу увозятся в Тис на вечное хранение.
      Заполнив две страницы данными о снаряжении и о начале поездки, я отложил дневник и, взглянув на часы, направился к господам офицерам. Я редко предавался игре и тем более на деньги, но это дело было мне не чуждо. Просто компания не подбиралась достойная и душевная. В тот раз все прошло на славу.
      Играли азартно. С чувствами и легкой перебранкой, что только добавляла азарта игре. Очень много пили. Стюард, которого будили попеременно господа офицеры, казалось, истратил на нас все запасы вагонного бара.
      Только под утро офицеры занесли меня в мое купе или, как они называли, каюту. Благородно они помогли мне раздеться и удалились, оставив меня наедине с чуть слышным перестуком колес на стыках. Я отлично выспался, что со мной бывало редко даже дома.
      Утром, посчитав проигранное из одного кармана и сравнив с выигранным в другом кармане, я пришел к выводу, что если учесть выпивку господ офицеров, я остался при своих. Ситуация меня порадовала. Это притом, что ночью я не мог самостоятельно добраться до постели. Я был не прочь повторить такую игру.
      Хотя утром я и чувствовал себя превосходно, мой внешний вид оставлял желать лучшего. Помятое лицо, мешки под глазами и ужасный запах изо рта. Понимая, что в таком виде мне не стоит появляться, не то что перед девушками, но даже перед господами офицерами, наверняка выглядевшими лучше, чем я, я пытался привести себя в норму. К выходу во внутренний коридор я готовился довольно долго. Кроме завтрака стюарду пришлось принести льда, коим я почти безуспешно пытался свести мешки под глазами. Потому массировал лицо разгоняя кровь. Сделал зарядку при чуть открытом окне в двери. Немного потренировался с оружием. Не стреляя, а просто, фокусируя взгляд на дальней цели, и проворачивая барабаны курками.
      К обеду ко мне постучался господин Кронг и словно мы вчера породнились достаточно нахально вытащил меня в свет, поторапливая и требовательно восклицая с усмешкой, что меня давно все ждут. Кто все, я так и не понял, но пошел за ним в салон-коридор. К собственному удовольствию, я отметил, что мои утренние мучения не прошли даром - я выглядел значительно лучше, чем даже блистательные офицеры от которых уже серьезно разило алкоголем.
      По непонятым мной причинам я привлек внимание двух девушек, что еще накануне отдавали свое внимание морякам. И до самого ужина я рассказывал им смешные, но немного страшноватые истории из моей практики и из практики моих коллег, которых я почти без смущения приписывал себе. Когда к вечеру господа офицеры предложили дамам сопровождать их по столице, в которую мы должны были прибыть в полночь, девушки мило отказали, сославшись, что именно я буду их провожатым на время стоянки поезда. Я был слегка смущен, но разве я мог отказаться от такой чести.
      Ужинали в одном из двух вагонов-ресторанов. К увеселению публики в салоне играл виртуоз сканина - клавишного инструмента, что покорил своими звуками даже Королеву-Мать. Как гласила легенда, она помиловала приговоренного к смертной казни сканиниста после его последней просьбы сыграть о собственной смерти. Правда в легенде часто Королеву-Мать заменяли Богиней Ролл, но сути это не меняет. Сканин уже давно стал достаточно популярным инструментом в высшем свете. И мы даже после ужина еще долго наслаждались игрой молодого сканиниста.
      За час до прибытия, в вагон-ресторан зашел командир вооруженного сопровождения поезда и напомнил нам правила поведения в столице. Просил не гулять поодиночке, а людей, что по своему статусу могли ходить вооруженными, просил, не откладывая подготовить оружие и взять на себя ответственность за сопровождение других пассажиров, что пожелают ночью посетить памятные места столицы.
      Мы поблагодарили офицера и он, пожелав приятной прогулки и не опоздать к отправке поезда, удалился.
      К приезду в столицу я был уже готов. Под моим плащом из кожи с подкладкой из плотной апратской ткани были почти не заметны заряженные длинноствольные пистолеты. Надев шляпу с большими полями, которые были еще модны в то время в столице, я вышел в коридор, где к моему изумлению меня ожидали не только две девушки, но и их воспитательница… или все-таки мать? А уж насмешливые взгляды моих знакомых морских офицеров окончательно смутили меня. Я понял что вместо романтической ночной прогулки меня втянули быть гидом для этих женщин.
      Когда поезд остановился, я провел спутниц через свое купе и вывел их на широкий перрон, на котором, несмотря на позднее время, играл оркестр, всегда сопровождающий прибытие экспресса, что пересекает полматерика.
      Управляющий вокзалом приняв рапорт у сопровождающего поезд офицера и приказал выставить охранение, особенно возле вагонов первого класса. Во избежание мелких хищений или тем паче террор акций, которые, признаться честно, случались все чаще в столице.
      Столица. Сколько раз я в нее приезжал, она всегда удивляла меня. Не всегда приятно. И вот тогда спустившись с перрона первое, что встретило меня и неторопливо шедших рядом со мной женщин это огромная надпись на стене привокзального дома: "Прот - самозванец! Рог - сказка! Ролл -…!" Дворники, вооружившись лестницами, спешно закрашивали надпись и к тому времени, как мы проследовали в конец улицы, сквозь слой свежей краски лишь слегка угадывались низкие слова.
      Пытаясь сгладить впечатление, я пошутил, обращаясь к женщинам:
      - Поверьте, эти мерзавцы, что пишут на стенах, все-таки делают полезное дело!
      - Какое же? - растерянно спросила меня одна из девушек.
      - Ну, если бы не они, неизвестно, сколько бы еще лет этот дом ждал бы обновление фасада.
      Мило улыбаясь, мы проследовали к введенным буквально год назад движущимся тротуарам, что огражденными участками пересекали практически всю столицу.
      Пока стальная полоса под навесом, превращаясь в ступени на подъеме и снова сглаживаясь в стальную реку, несла нас, я как мог, отвлекал женщин, показывая им освещенные исторические здания и памятники. На дворцовой площади мы сошли с полосы и преклонили колени перед памятником Первому Королю. Поднявшись, мы развернулись к освещенному дворцу. Каждый раз удивляюсь тому ощущению, что охватывает меня при виде этих башен близнецов. Две власти. Бога и его наместника. И в башне Бога, как и в башне Правителя, всегда горит свет, ибо и днем и ночью они думают о делах великих, благих для всего мира.
      Срок Империи не закончился, как многие боялись, когда Бог сказал, что теперь народ, населяющий ее, обязан выбирать своего правителя на десять лет из прямых потомков домов Тиса и Апрата. Опять ставшее святым число два. Как и количество башен, эти числа олицетворяли собой два различных пути развития. Если Тисский путь вел к стальной машине управления всеми, кто живет на материке, то путь Апрата всегда стремился к развитию, прежде всего духовного мира, а не мира механизмов и совершенствования систем управления. Сейчас шла эпоха Тиса. И она откровенно поднадоела всем за исключением армейцев и других служб, что получали в свое распоряжения каждый день все новые и новые достижения науки и техники. Но уже почти года три не отправляются миссии на запад цивилизовывать дикарей-людоедов. Прекратились как-то сами собой теологические споры. Они выродились в подпольное, а от того ставшее почти модным, отрицание божественных заслуг. Даже я сам бывало, задумывался о том, что в принципе рано или поздно мы бы сами до всего этого пришли. Но я на службе и это мой сознательный выбор служить Империи и планете. Быть винтиком, что решает в той или иной мере задачи всего населения Ивери. Наверное, именно эта сознательность и самопожертвование определяет меня, как правящий класс. К примеру, тот же дворник обеспечен менее меня, но он может заниматься и коммерцией и прочими делами, а я даже думать не имею права о пополнении своего богатства сверх того, что дает мне Управление. Да планета оплачивает моих слуг, мои претензии на достойную жизнь, но я служу ей и не имею права даже отказаться, или подумать об отказе, выполнить приказ. Что легко сделает слуга, который просто может уволиться. Я честным образом уволиться не могу никак кроме, как по выслуге, иначе ни один из моих потомков не сможет служить государству. Это гражданская обязанность служить там, где тебя поставили и к чему ты более годен. И, как я ее выполню, так будут относиться к моим детям. Я видал тех безвинных кому запрещено, где-либо работать за исключением самых отвратительных мест. И все за то, что их отцы или матери наплевали на свой долг перед империей. Мне их, не смотря ни на что, жалко и я страшусь того, что мои потомки могут оказаться в такой ситуации без вины виноватых. Но Бог сказал, что детям нести ответственность за дела отцов, и так и идет, ибо это тоже дар, пусть и неприятный дар. А дары богов неотторжимы.
      Нет, конечно, я мог бы, как говорит мой отец, уйти со службы по непригодности к ней. Для этого много было не надо. Достаточно было показать свою глупость, тупость и лень. И мне бы дали право самому устраивать свою судьбу. Все-таки кой-какие заслуги у меня имеются. Можно было бы уйти в коммерцию или производство. Но это не отменило бы презрительного отношения к моим детям, буде они захотят связать свою судьбу с моим бывшим делом. К ним так же буду относиться, как относились бы ко мне. Предвзято рассуждая, что и они окажутся со временем непригодными. Мой отец отлично служил империи, и никто не сомневался даже на первом году моей учебы в Академии, что я так же буду служить. Что мне дано достойное патриотичное воспитание. Столица тогда, во время учебы, даже не показалась мне чужой. У отца здесь оставалось много сослуживцев. Они, видя во мне достойного продолжателя моего воспитателя, во многом помогли мне обвыкнуться в главном городе Империи.
      Восхищение, наверное, вот что, охватывало меня всегда, и когда я учился, и позже, при виде дворца Правителя. А стального цвета купол, что поднимался над оградой, вызывал суеверное трепетание. Колесница богов. Воздушный корабль, что по прихоти своих хозяев погружает их в ад Космоса и безопасно возвращает обратно.
      Дамы охали и ахали восхищенно. А когда у ворот ограды дворца церемониально сдавали караул, дамы даже платочками махали вышколенным гвардейцам, что, не обращая на нас внимания, с гордостью делали свое дело. Они тоже служат государству и планете. С автоматическим оружием в руках они охраняют покой Богов и Правителя.
      На площадь шумной компанией приехали на стальном тротуаре мои приятели - морские офицеры и господа Кронг и Ортанг. С ними были еще одни наши соседи - молодые супруги Просту. Он дипломат для урегулирования вопросов самоуправления на землях Лагги, а она полномочный представитель губернатора этих земель. Оба птенцы академии Апрата. Видно там они и нашли друг друга.
      Что мне нравилось в тех, кто закончил именно Апратскую Академию, а не любую из левобережных академий так это то, что спрос на молодых вышколенных интеллигентных людей не ослабевал. Владеющие всеми типами искусств, что преподавались в Академии в той или иной мере, знающие финансовое и юридическое право, они еще до окончания обучения были заказаны на хорошие посты в разных уголках цивилизованного мира. Не то, что мы, обормоты, не умеющие отличить стиль кранга от стиля имперского тронка. Эти могли бы часами рассказывать об искусствах, о достижениях мыслителей. Не даром все миссионеры, уходившие в леса дикарей, были выпускниками Апратской академии. Умеют удивить и заставить поверить в величие и правильность нашего жизненного уклада.
      А ведь я, признаться честно, завидовал, наверное, им. Хотя мое положения специалиста по особым делам не на много ниже их и, в принципе, когда-нибудь, не дай Рог, я мог вести следствие против этих молодых людей, но вот не осилить мне того, что они изучили в своем Апрате. Я честно признаюсь и перед собой в этом, и перед богом. Я дикарь, а они Пассы. У них в крови искусство и цивилизация.
      Компания приблизилась к нам, и мы церемонно раскланялись. Супруга дипломата, будучи на пару лет младше его и соответственно лет на пять младше меня, поражала воображение своими манерами и грацией. Поймав себя на том, что я бесцеремонно рассматриваю чужую жену и рискую быть вызванным на месте на дуэль, я обратился к самому Просту.
      - Согласитесь, есть, что-то внушающее уважение к власти в самом величии этих башен.
      Чуть поклонившись, Просту ответил:
      - Без сомнения. Но чтобы еще более оценить величие наших богов я вам настойчиво рекомендую посетить Апрат. Это великолепнейшее зрелище, когда башня богини Ролл, кажется, разрывает небеса, стремясь к полуденному солнцу.
      - Вы поклонник властелинов дома Апрата? - с легкой улыбкой, но нисколько не иронично спросил я.
      В присутствии четырех слуг дома Тисса надо быть минимум сильным человеком, чтобы не отделаться шуточкой, а откровенно заявить:
      - Конечно. Никто другие не несут столько света в наши души кроме них. Правители Тиса слишком, на мой взгляд, увлекаются… как бы это выразить… закручиванием гаек.
      Ну, это святой аргумент, который не оспоришь у сторонников дома Апрата. Я лишь поклонился, не желая вступать в длительный политический спор о том, как далеко мы продвинулись в развитии с помощью потомков Первого Короля.
      Отойдя от нас с извинениями, компания посетила памятник Первому Королю погибшему от адских зверей, а по нашему понимаю десанта враждебных Богам сил. Преклонив колени они помолились за то чтобы в долинах Рога Инта Первый сохранил свое величие. А госпожа Просту даже поцеловала камень основания памятника. Ну, как можно усомниться в лояльности этих господ из Апратских апартаментов.
      Уже вместе мы направились на тротуарах к фонтану Великих, где в полной темноте наслаждались танцами подсвеченных струй. Стоя совсем близко от супругов Просту, я сказал негромко, чтобы не услышали господа офицеры, шумно переговаривающиеся в стороне:
      - Скажите Госпиталь Ролл еще стоит?
      Надо отдать должное самому Просту, он не сделал ни малейшего жеста сказавшего о его чувствах ко мне после этих слов. Но вот его супруга, казалось, немного отшатнулась от меня.
      - Конечно, стоит. - Кивнул Просту - Самое шумное место в Апрате. Поток детей с запада не ослабевает. Другое дело, что сейчас стало сложнее с распределением детей по семьям. Когда мы учились в Академии еще ничего было… Но сейчас больше трети сразу отправляются на север на берега внутреннего моря в технические интернаты.
      Я кивнул, не поворачиваясь к ним. Погрузившись в воспоминания об интернате-распределителе отчего-то названным Госпиталем Ролл, я не сразу расслышал вопрос жены Просту:
      - А вам, сколько было лет, когда вы попали туда?
      Ей пришлось, смущаясь от своей бестактности повторить вопрос, прежде чем я ответил:
      - Не знаю. - Сказал я мельком заглянув в ее лицо: - Около трех. Как я потом узнал, документы никогда на нас никто не оформлял. Потому по прибытию мне дали новую дату рождения.
      - Вас усыновили?
      Я усмехнулся и ответил:
      - Ну, да это так называется. Вручили меня моему отцу. Он уже нашел для меня и воспитательницу и потом когда я подрос, определил в лучшую школу Ристы. Я ему очень благодарен… Я ему собственно никто же был. Но он признал меня сыном и закрепил в правах…
      - А ваша мать?
      - Родная? - спросил я и, увидев отрицательный жест, сказал: - Нет, отец никогда не женился. Он считал, что семейные и клановые обязательства скажутся на его работе.
      - А сколько вам было лет?…
      - Когда меня передали на воспитание отцу? - переспросил для уверенности я. - Семь по бумагам. Это я точно помню. Я уже говорил хорошо. Меня обучили кое-каким манерам. Как надо относиться к приемным родителям. Я уже даже писать начинал. Я произвел на отца, наверное, хорошее впечатление, хотя мы никогда об этом не говорили.
      Отчего-то она больше не хотела ничего спрашивать или узнавать. Я знал эту реакцию. Если еще на территории Тисса и лесов Лагги к нам, приемышам из за Великой реки, относились почти доброжелательно, то пассы и Орденцы несколько презрительно высказывались о таких как я. Они всегда считали, что мы остаемся в душе дикарями, даже если нас научить ездить на велосипеде. Но воля богов, которые затеяли эту сомнительную историю со спасением детей из гибнущих племен запада, не обсуждается. И даже состоящие на государственной службе бездетные пассы обязаны были принимать к себе детей на воспитание. "Не можешь сам воспитывать - позаботься о воспитателе!" гласило требование. Мне повезло. Мой отец заботился и учил всему, что сам знал, и мог нанять мне воспитателя. Больше того скажу. Он меня полюбил. Как и я его. Семилетний дикаренок с напылением цивилизации стоял перед ним на причале в порту Ристы и не знал, как и что делать. Все слова позабылись. А он просто подошел, посмотрел на меня. Назвал мое имя и повел за руку к экипажу. А дома он показал мне мою комнату. После интерната я был просто поражен, в каких апартаментах мне придется жить. Я не верил происходящему. Он тогда не дал придти мне в себя и повел в главную комнату дома, где долго и подробно рассказывал, кто теперь я. К каком роду Лагги принадлежит мой отец и кто мои ближайшие родственники, на которых я смогу рассчитывать, если с ним что-то случится. Я тогда не понимал, что он с первой минуты стал относиться ко мне как родственнику. А я просто не мог понять, что этот сильный, мощный и богатый охотник возится со мной. А уж когда он повез меня следующей весной сразу после дождей в родовую деревню в глубоких лесах и там меня признали своим, другие съехавшиеся и постоянно живущие… Я стал Лагги. Я и сейчас говорю о себе, что я Лагги. Никто не сможет это опровергнуть даже те, кто знают, откуда я. Если сами Лагги признали меня своим, то кто еще, что может тут сказать? Лагги не просто свято чтили волю Прота. Они просто еще хорошо помнили предания, как и их племена, вырезались и никчемные дети находили приют в других семьях и кланах…
      Просту больше не общались со мной. Лишь по дороге обратно мы обменялись ничего не значащими словами по поводу необычно теплой ночи и довольно пустых улиц. В столице ночные гуляния в пору моей учебы в Академии были нормой, но что-то изменилось в Городе, раз за всю дорогу обратно мы встречали только уборщиков служащих, полицию и жандармов.
      До отправки оставалось не более минут двадцати, когда мы вернулись к поезду. По дороге я обратил внимание, что дворники свое дело сделали хорошо. Покрашенная в два, а то и три слоя стена не выдавала никаких следов надругательства.
      На перроне мы не стали задерживаться, а сразу устремились в вагон. Уже пропуская в поезд через свое купе женщин, я обратил внимание на нескольких офицеров в форменной одежде моего департамента жандармерии. Извинившись перед девушками, я поспешил к ним в надежде, что встречу хоть одного из своих товарищей с кем почти три года после школы провел в Академии. Увы, уже подходя ближе и принимая кивки головами, я понял, что никого не узнаю. Но зато один из офицеров, вежливо попросив у меня документы и удостоверившись, что я по праву ношу на гражданской одежде знаки различия чина, вручил мне запечатанный пакет, адресованный именно на мое имя. Я удивленно вскинул брови и старший по чину сказал мне в ответ на невысказанный вопрос:
      - Мы собирались перед отправкой посетить ваши апартаменты в поезде и вручить там вам пакет, но вы видно интуитивно догадались, что мы ожидаем именно вас.
      Я не стал его разуверять. Приятно когда о твоих способностях думают несколько лучше. Хоть это и опасно, но приятно.
      Видя на пакете отметку секретности, я поблагодарил офицеров и, попрощавшись, вернулся в поезд. Заперев обе двери и на улицу и в коридор я распечатал конверт, но вместо ожидаемых инструкция нашел там просто один листок с переливающейся типографской печатью. На листке было от руки вписано, что именно я в период с этого дня и в течении трех месяцев обладаю чрезвычайными полномочиями. Я в праве требовать подчинения мне всего вокруг вплоть до армий и корпусов. Изумлению моему не было предела. Я даже сомневался, поверит ли такой бумаге хоть кто-нибудь. Я понимаю, что я не самого низкого чина, но неужели такие бумаги выдают провинциальным служащим? Но бумага была оформлена абсолютно верно и внизу красовалась подпись Правителя. Коротко и ясно: Инта 4 Тисский Ромуел - Повелитель.
      Я, чтобы не выдать своего волнения спрятал бумагу в бумажный пакет с остальными своими документами и постарался думать о чем-нибудь другом. Но даже когда я вроде успокоился и вышел в коридор к попутчикам, оживленно обсуждающим прелести столицы, мою бледность немедленно заметили. Офицеры по своей манере отнесли это к тому, что меня напугала вдова, не отпустившая со мной двух девиц, вызвавших меня как провожающего. А молодые Просту с намеком сказали, что моя бледность вызвана восхищением величием дворца Тисских правителей. Я отшучивался, как мог.
      Через полчаса беседы к нам вышли девушки со своей мамой (или воспитательницей) и тепло попрощавшись, заявили, что на следующей остановке - тоже в Столице, но на другом вокзале они сходят, чтобы там же остановится в гостинице и начать решать свои дела. Мы искренне пожелали им успеха, а спустя еще минут двадцать, на остановке, всем вагоном вышли проводить эту славную "семью"… Офицеры, несмотря на протесты пожилой вдовы, умудрились-таки передать девушкам номер телефона своей базы. Я, правда, сомневался, что они когда-либо созвонятся в этой жизни, но, порозовев, девушки, сказали, что когда им понадобится помощь господ, они будут рады рассчитывать на них. В общем, мило расстались.
      Всю ночь пили и играли в "двенадцать". Не сказать, что карты надоели, просто решили сыграть и все. Мне везло - кубики катались, как заколдованные и к тому моменту, когда я уже слабо понимал что делаю, у меня в банке скопилось почти мое месячное жалование. Чтобы утешить проигравших и не портить им настроение, я по старой традиции… по которой возврат выигрыша равнозначен унижению, оскорблению и прочему… просто купил на выигранные деньги у господ офицеров две бутылки вина, которые мы с ними и распили. Как мы потом смеялись - вино может стоить дорого, но не столько же! Стюард, которого мы загоняли за ночь, помог мне добраться до постели и раздеться. Только он ушел, как, постучав в дверь, в "каюту" прошел один из офицеров бесцеремонно голый по пояс и с извинением за то, что так поздно побеспокоил, положил на стол мой кошелек, который я выронил в их апартаментах. Я махнул рукой и поблагодарил офицера. За окном в светлеющем небе мелькали деревья. Незаметно для себя я все-таки провалился в беспамятство.
      Не буду описывать расставание с моими попутчиками. Скажу, что меня откровенно жалела даже супруга Просту. Орденская столица была не лучшим местом после прошедших в этом краю трагедий. Остальные, уезжая в умеренный климат севера, искренне мне сочувствовали.
      Когда поезд удалился, я направился к ожидавшему моего прибытия ранее заказанному экипажу. Предоставив документы водителю, я сел и машина на удивление тихо завелась и выехала с вокзальной площади. Отметив, что это необычный, а какой-то последней модели экипаж, я с изумлением прислушивался к своим ощущениям от мягкой и неспешной езды.
      В Орденском управлении жандармерии меня поручили равному мне по званию следователю, чтобы он ввел меня в курс дел творящихся в затопленных районах. Как мне сообщил вынужденный помощник, затопленные области находятся в четырех днях верхового перехода. Он подробно расписывал, с чем мне придется столкнуться в пути, и очень настойчиво советовал никогда и нигде не расставаться с оружием за горами. Очень был удивлен, что я так мало знаю о географии тех мест. Я даже не знал, что ему сказать на невысказанный вопрос, почему послали меня на это задание. Но следует отдать ему должное, он больше не возвращался к вопросам, на которые я не знал ответа. Послали, значит послали. Доверили, значит именно мне этим и заниматься.
      Введение в "Орденознание" заняло все время до обеда. Когда моя голова была достаточно загружена общими терминами, результатами наблюдений и подсчетом тех или иных утрат, мой помощник смилостивился и пригласил меня в один из неплохих ресторанов недалеко от управления. Мы, не спеша, и обмениваясь мыслями по моему делу, прошлись по улице мимо величественного храма Единого, кому, так или иначе, поклонялись жители Орденских земель. Задержались у памятного камня. Камень, установленный тут же на площади, красовался выбитыми на нем профилями семи славных воинов Морского народа, что с благословления Богов удалились на границу Империи и воздвигли тут новое государств. Кстати, это некрасивое число семь было очень популярно здесь. Даже символ Ордена это круг, олицетворяющий Единого и семь мечей, что лезвиями выходили из центра круга за его края.
      Я хмыкнул, когда мой провожатый приложил руку к сердцу и поклонился храму. На меня укоризненно взглянул не только он, но и две девушки проходивших мимо в одежде стражников Ордена. Что мне, кстати, всегда нравилось в Ордене это то, что у них девушки, как и молодые люди, обязаны были нести службу любые свои четыре года от совершеннолетия до сорока лет. Империя могла спокойно спать, когда на ее северных рубежах все население может стать в ружье. Или как говорили злые языки не спать, вообще, по той же причине. В Ордене всего триста тысяч человек по последней переписи. Но Великий Прот с меньшей армией покорил все земли морского народа.
      Я извинился за неподобающее поведение, мои извинения были приняты с пониманием и моим провожатым и девушками-стражницами. А могли и пристрелить, подумал я с иронией. Автоматическое оружие здесь было более распространено, чем в центральной части материка. Хотя вряд ли. Ну, кто додумается убить полномочного представителя Инты? Правитель, конечно, не станет устраивать бойню здесь, но лишит права торговли лет на двести. А Орден тогда сам помрет без помощи со стороны.