ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Засада у лавчонки «Ранчо Хэнка» на углу 52-й и Центральной. Над дверью вывеска: «Обналичиваем чеки социального обеспечения». Третье января: день получения пособий – любители обналички околачивают груши на тротуаре. Подразделение надзора получило наводку: какая-то анонимная чува стукнула, что ее парень со своим приятелем хотят грабануть лавку. Парень, мол, оказался подонком, затащил в постель ее сестру, так пусть теперь попляшет! Джек в машине на другой стороне улицы следит за дверью. Сержант Джон Петьевич припарковался на 52-й: наблюдает за тротуаром, скорчив такую рожу, словно чертовски хочет кого-нибудь убить.

За обедом Джек запивал фритос неразбавленой водкой. Теперь Джек зевает и потягивается. Судебное дело, Арагон против Пиментеля, все, как хотел Эллис Лоу. Впереди ужин с Эллисом на какой-то политической тусовке. Водка жжет желудок, и зверски хочется ссать.

Длинный гудок – сигнал. Петьевич указывает на тротуар. В магазин входят двое белых.

Джек выскакивает из машины, бежит через улицу. Подбегает и Петьевич. Вместе заглядывают внутрь. Двое грабителей у кассы, спиной к двери, набивают карманы зеленью; стволы у них наготове.

Хозяина не видно. Посетителей тоже. Взгляд в сторону: у дальнего конца прилавка разбрызгано по полу что-то красное и серое. ЕЩЕ ОДИН ГРАБИТЕЛЬ У ЗАДНЕЙ ДВЕРИ, И У НЕГО РЕВОЛЬВЕР С ГЛУШИТЕЛЕМ. Джек распахнул дверь, дважды выстрелил ублюдкам в спину.

«Берегись!» – орет Петьевич. Шаги со стороны задней двери: Джек пригибается, стреляет не глядя, наугад. Над его головой со звоном разлетаются бутылки. Верно, глушитель: вместо грома выстрелов – глухое чваканье. Джек бежит вдоль прилавка, перепрыгивает через двоих мертвецов. Задняя дверь захлопывается у него перед носом; подоспевший Петьевич стреляет в дверь и выносит ее плечом. Грабитель бежит от магазина; Джек расстреливает оставшиеся патроны. Беглец перепрыгивает через забор. С тротуара слышится базлание зевак. Перезаряжая револьвер на ходу, Джек бежит за бандитом, перепрыгивает через забор, оказывается на чьем-то заднем дворе. Здесь на него бросается доберман, рычит, целя зубами в лицо, – Джек стреляет в упор, и пес падает, окрашивая траву своей кровью.

Слышатся выстрелы; от забора во все стороны летят щепки. На двор бегом врываются двое патрульных в форме. Джек бросает оружие. Патрульные палят как очумелые, снося верхушки заборных перекладин. Джек поднимает руки.

– Офицер полиции! Офицер полиции! Эй, я полицейский!

Сосунки осторожно подходят, обыскивают его. Тот, что повыше, смотрит на его жетон:

– Винсеннс? Так это ты тот самый Винсеннс, что лет десять назад был круче всех?

Джек молча бьет его коленом по яйцам. Сосунок падает; его товарищ смотрит на Джека, разинув рот.

Джек отворачивается от них и уходит. Ему нужно выпить.

Найдя кафешку, садится за стойку, заказывает порцию за порцией. После двух первых рюмок прекращается дрожь в руках; еще две – и в голову начинают лезть тосты.

За тех, кого я только что убил. Извиняйте, ребята, в невинных Джек Винсеннс стреляет метче. В мае кончается двадцатилетний срок моей службы, и что-то мне подсказывает, что Паркер не захочет держать меня в полиции ни единого лишнего дня.

За мою жену. Детка, ты думала, что вышла замуж за героя, а потом повзрослела и поняла, что ошиблась. Теперь хочешь окончить юридический колледж и работать адвокатом, как папа и Эллис. О деньгах не беспокойся: папочка организовал тебе свадьбу, папочка купил тебе дом, папочка заплатит и за учебу. Узнав из вечерней газеты, что твой муж застрелил двоих вооруженных грабителей, ты решишь, что это первые зарубки на стволе моего револьвера. И ошибешься. В сорок седьмом году, детка, твой герой пристрелил двоих ни в чем не повинных людей. Не веришь? Это правда, мой ангел, и, будь я проклят, порой мне хочется швырнуть эту правду тебе в лицо. Быть может, тогда в нашем браке появится больше жизни.

Джек опрокидывает еще три рюмки, и мысли его плывут туда, куда они всегда возвращаются после того, как приметна грудь: в пятьдесят третий год, к проклятой порнухе.

Шантажа Джек не боится: он застраховался надежно. Убийство Хадженса похоронено; журналюги из «Строго секретно» пытались что-то раскопать сами, да ничего не добились. У Пэтчетта и Брэкен есть копия папки Сида, но за прошедшие годы они не побеспокоили Джека ни разу – честно соблюдали уговор. Говорят, Линн и Бад Уайт все еще вместе; что ж, пожелаем им удачи. Для него самого и Пэтчетт, и эта шлюха с повадками королевы давно стали историей. И не это лишает Джека сна и покоя, совсем не это…

Чертова порнуха.

Год или два она спокойно пролежала на депозите в сейфе. Джек старался о ней не думать, не вспоминать, чувствуя, что эта штука может погубить его брак. В семейную жизнь он бросился очертя голову, надеясь, что Карен и домашнее тепло помогут ему забыть о той безумной весне. И поначалу это помогало. Семья, дом, обет трезвости. А потом… нет, он не изменился – изменилась Карен.

Она видела, как Джек лупит Собачника Перкинса; слышала, как произносит при ее родителях слово «ниггер». Видела его пьяным, злым, измотанным до полусмерти. Постепенно начала понимать, что газетные россказни о его подвигах – вранье. Ее друзей и подруг Джек терпеть не мог, а его единственный друг Миллер Стентон исчез с горизонта, когда Джека выперли из «Жетона Чести». И когда с Карен ему стало тяжело и скучно, Джек вернулся к тому единственному, что у него остаюсь, – к порнухе.

Снова попытался опознать натурщиков – не вышло. Ездил в Тихуану, покупал там порножурналы пачками – не то. Искал Кристину Бергерон, не нашел даже через телетайп. Реальность не давалась ему в руки, и Джек решил создать подделку.

Покупал шлюх, и дешевых, уличных, и высококлассных девушек по вызову. Раскладывал их на ковре, словно девиц из журналов, по три, по четыре, в самых причудливых позах. Наряжал в театральные костюмы, заставлял повторять все движения со снимков, делал собственные фотографии. Порой задумывался о крови и увечьях, но тут же гнал от себя эти мысли.

Ни одна реальная женщина не возбуждала его так, как эти картинки. Лишь двух вещей не понимал Джек. Первая: что за страх мешает ему обратиться напрямую к их источнику, во «Флер-де-Лис». И вторая: почему Карен до сих пор его не бросила.

Последняя рюмка – дурные мысли вон.

Джек расплатился, пошел к машине. У «Ранчо Хэнка» – ограждения, выставлены полицейские. Колпаков на колесах нет, «дворники» сломаны. Нет даже штрафной квитанции на ветровом стекле – видно, и она стала добычей вандалов.

Вечеринка в самом разгаре. Тузы-республиканцы. Женщины в платьях для коктейлей, мужчины в темных костюмах. А вот и Эллис Лоу. Победитель с Большой Буквы в жеваных брюках и спортивной рубашке, забрызганной собачьей кровью, выглядит здесь не то чтобы своим.

Джек машет официанту, берет с подноса мартини. Взгляд его останавливается на фотографиях в рамках на стене.

Политическое восхождение Эллиса Лоу: «Гарвардское юридическое обозрение», выборы 1953-го. А вот и прокол: выступление после убийства ниггеров из «Ночной совы», Эллис заявляет, что перед побегом подозреваемые во всем признались. Джек фыркнул в мартини, закашлялся, поперхнувшись оливкой.

За спиной у него:

– Раньше ты одевался куда лучше.

Джек оборачивается.

– Раньше я был в цене.

– Можешь объяснить свое экстравагантное появление?

– Да. Я сегодня убил двоих.

– Ясно. Еще что-нибудь?

– Обоих завалил выстрелами в спину. Потом собаку. А потом свалил, пока начальство не подошло. Да, вот тебе свежая новость: я пьян как свинья. Ладно, Эллис, не томи, переходи к делу. Кого мне потрогать за вымя на этот раз?

– Джек, говори тише.

– Что у тебя нынче в планах, Эллис? Сенат? Белый дом?

– Джек, сейчас не время это обсуждать.

– Почему же не время? Выкладывай. Куда пойдешь в шестидесятом?

Лоу, страшным шепотом:

– Хорошо, в сенат. Да, Джек, я хотел попросить тебя об одолжении, но не теперь, когда ты в таком состоянии. Поговорим позже, когда тебе станет получше.

К разговору прислушивается весь зал. Отлично.

– Да ладно тебе, дружище! Умираю от желания помочь тебе материально. Ну, говори, кого потрясти?

– Сержант, говорите тише!

Хрен тебе! Джек повышает голос:

– А теперь слушай меня внимательно, мудозвон. Если бы не я, не быть тебе прокурором. Это я Билла Макферсона подставил, ясно? Напоил его мартини со снотворным и подложил ему в постель цветную девчонку! Так что, когда я спрашиваю, ты отвечаешь, ясно тебе?

Лоу, хриплым шепотом:

– Винсеннс, ты уволен!

– Надеюсь, ты не передумаешь, мать твою так, – отвечает Джек и выплескивает мартини ему в лицо.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

– Мы должны быть не просто образцами высокой морали, как сказал в своей вчерашней речи шеф Паркер. Мы – граница, разделяющая старую и новую полицию, старую систему, основанную на кумовстве, насилии и запугивании, – и новую, только нарождающуюся. Мы – элитный корпус, само имя которого служит воплощением суровой и несгибаемой справедливости, чья задача – преследовать и карать тех, кто своим недостойным поведением позорит высокое звание офицера полиции. Ну и наконец, от нас зависит, каким станет образ полиции Лос-Анджелеса в глазах широкой публики. Помните об этом, когда будете разбирать жалобы на своих товарищей-офицеров. Помните и не давайте воли чувствам. Помните об этом, когда вам придется расследовать дела людей, с которыми вы работали прежде, которые вам, возможно, нравились. Помните: наша миссия – абсолютная справедливость, справедливость любой ценой.

Эд сделал паузу, оглядел своих людей: двадцать два сержанта, двое лейтенантов.

– А теперь технические вопросы, джентльмены. При моем предшественнике лейтенант Филлипс и лейтенант Стинсон работали независимо друг от друга в разных областях расследования. Теперь непосредственный надзор за всеми делами Отдела ложится на меня, а лейтенант Филлипс и лейтенант Стинсон работают как мои заместители на альтернативной основе. Сержанта Клекнера и сержанта Фиска я назначаю своими личными помощниками: они встречаются со мной каждое утро в 7:30. Лейтенант Стинсон и лейтенант Филлипс, прошу вас через час подойти ко мне в кабинет: обсудим текущие дела. Джентльмены, все свободны.

Подчиненные молча расходятся. В опустевшей комнате для собраний Эд прокручивает в уме собственную речь. Слова «абсолютная справедливость» звучат голосом Инес Сото.

Надо бы прибраться – развели здесь бардак. Пепельницы переполнены, стулья расставлены как попало, флаги у кафедры наверняка покрыты слоем пыли. «Кто своим недостойным поведением позорит высокое звание офицера полиции» – это голос отца. Еще два дня назад речь Эда была бы искренней. Но теперь то, что он сказал, – ложь.

Золотая кайма флагов. Ложь, обеспечившая ему славу на блюдечке с золотой каемочкой. Какая там, к чертям, справедливость! Хватит врать хотя бы самому себе: тех четверых он убил из злобы – бессильной злобы труса, которому бросили в лицо обвинение в трусости. Все эти годы опасался мести Бада Уайта – и не догадывался, даже предположить не мог, откуда придет настоящий удар…

Комната прибрана, можно поработать. На столе – папки с жалобами. Эд открывает первую.

Похоже, на сей раз Джек Винсеннс вляпался по уши.

Во время операции подразделения надзора 3 января сего года Джек Винсеннс стрелял в двоих вооруженных грабителей, убивших трех человек в магазинчике на юге города, и убил наповал их обоих. Погнавшись за третьим грабителем, потерял ею из виду и был остановлен двумя патрульными, не знавшими, что перед ними офицер полиции. Патрульные открыли огонь, приняв Винсеннса за одного из бандитов. Он бросил оружие, позволил себя обыскать, затем ударил одного из патрульных и скрылся до прибытия коронера и детективов из Отдела убийств. Третий подозреваемый остался ненайденным. Винсеннс же отправился прямиком на банкет в честь окружного прокурора Эллиса Лоу, который приходится ему свояком. Там в пьяном виде он на глазах у гостей оскорбил Лоу словесно и выплеснул ему в лицо свой бокал.

Эд просматривает личное дело Винсеннса. В мае он выходит на пенсию – прощай, Мусорщик Джек. Отчеты времен Отдела наркотиков – четкие, детальные, аккуратные, хоть на стенку вешай. Между строками: с особым рвением Винсеннс преследовал не торгующих, а употребляющих, в особенности джазменов и голливудских знаменитостей. Что подтверждает старые слухи – будто бы он сливал информацию в «Строго секретно». Во время общей перетряски, последовавшей за «Кровавым Рождеством», Джека перевели в Отдел нравов. Новая пачка отчетов – букмекерство, незаконная торговля спиртным. Рапорты по-прежнему подробные, но без огонька. Чувствуется, что на новой работе Джек отчаянно скучал. Весна пятьдесят третьего: в одно время с «Ночной совой» глава Отдела, Расс Миллард, начинает расследование дела о порнографических альбомах. И вот что странно: отчеты Джека решительно меняются. Пишет коротко, без подробностей, как будто через силу. Рефрен один – никаких следов. Постоянно напоминает о том, что и другие детективы ничего не нашли, дважды предлагает закрыть дело.

Совсем не похоже на Мусорщика с Большой Буквы.

И это – в те же дни, когда расследовалась «Ночная сова»…

Есть о чем подумать.

Братья Энгелклинги, Дюк Каткарт, Микки Коэн. Связь с «Совой»? Эту версию отвергли: трое мертвых негров закрыли дело.

Эд снова берется за папку. В июле пятьдесят третьего Джек возвращается в Отдел наркотиков – и дальше все идет по-старому, вплоть до перевода в подразделение надзора.

Что же произошло с Джеком пять лет назад?

В одно время с «Ночной совой».

Что еще произошло в те дни? Вот что: убит Сид Хадженс, убийство осталось нераскрытым. Эд нажимает кнопку селекторной связи.

– Да, капитан?

– Сьюзен, выясните, кто, кроме сержанта Джона Винсеннса, работал в четвертой бригаде Отдела нравов в апреле 1953 года. И где эти люди сейчас.

Результаты приходят через полчаса. Сержант Джон Хендерсон и офицер Томас Кифка уволились, сержант Льюис Стейтис служит в округе Банко. Эд вызывает его к себе, и десять минут спустя Стейтис входит к нему в кабинет.

Грузный, краснолицый. На лице нескрываемое беспокойство – еще бы не беспокоиться, когда тебя ни с того ни с сего вызывают в ОВР! Эд указывает ему на стул.

– Сэр, если это из-за… – начинает Стейтис.

– Сержант, лично к вам это не имеет никакого отношения. Я хочу расспросить вас об офицере, который служил вместе с вами в Отделе нравов.

– Капитан, да это же когда было!

– Знаю, давно. С конца пятьдесят первого года по лето пятьдесят третьего. Сержант, насколько близко вы знали Джека Винсеннса?

Стейтис ухмыляется.

– Почему улыбаетесь? – спрашивает Эд.

– Да понял, в чем дело. Прочел сегодня в газете, что Винсеннс пристукнул тех двух бандюг. А в Бюро говорят. что он смылся до прихода начальства. Теперь ясно, почему вы о нем расспрашиваете.

– Понимаю. Так насколько вы были с ним близки?

Стейтис, качая головой:

– Вообще-то Джек был одиночка. Ни с кем близко не сходился. Даже если мы работали над одним делом, он держался поодаль от других.

– Весной пятьдесят третьего вы расследовали дело о порнографии. Припоминаете?

– А как же, непристойные журнальчики. Дохлое было дело. Только время зря потратили.

– Судя по вашим отчетам, вы не обнаружили никаких зацепок.

– Точно. Ни я, ни Мусорщик Джек, ни другие ребята. А потом Расса Милларда бросили на «Ночную сову», и дело само рассыпалось.

– Не припомните, не замечали ли вы в это время каких-нибудь странностей в поведении Винсеннса?

– Да нет. Разве что в Бюро он почти не появлялся, и то старался заглядывать, когда Милларда там не будет. Ну в этом ничего странного нет, они с Рассом друг дружку терпеть не могли. Я ж говорю, Винсеннс был одиночка. С нами дружбу не водил.

– Скажите, не задавал ли Миллард вашей бригаде вопросов по поводу показаний владельцев типографии?

Стейтис кивает.

– Да, была там какая-то история с типографией, вроде предполагали, что это как-то связано с «Ночной совой». Но мы все Рассу сказали: дело – висяк, проще удавиться, чем найти тех. кто эти книжонки выпускает.

Тут пусто.

– Сержант, вы, наверное, помните, что творилось в департаменте из-за «Ночной совы». Припомните, пожалуйста. как реагировал на это Винсеннс? Не замечали ничего необычного?

– Сэр, можно начистоту? – говорит Стейтис.

– Конечно.

– Так вот, мне с самого начала казалось, что в Отделе нравов Винсеннс не на своем месте. Он у нас работал через силу, только и ждал, когда вернется в Отдел наркотиков. Но с этой порнухой было что-то еще… Помню, у меня было такое ощущение, как будто он чего-то боится. А что касается «Ночной совы» – я бы сказал, его это дело не интересовало. Он был одним из тех, кто арестовал тех троих цветных, потом он вместе с другими искал машину и оружие, но, по-моему, ему было наплевать, чем все это кончится.

Снова никаких фактов – только «ощущения».

– Подумайте, сержант. Поведение Винсеннса во время «Ночной совы» и дела о порнографии. Все, что как-то выходило из обычной колеи. Мне важна любая мелочь. Подумайте.

Стейтис пожимает плечами.

– Ну разве только… но не знаю, имеет ли это отношение…

– Говорите.

– Кабинет Винсеннса был рядом с моим, и иногда до меня долетало то, что там происходило. И вот однажды, сидя у себя, я услыхал обрывок разговора между ним и Дадли Смитом.

– О чем?

– Смит просил Винсеннса установить слежку за Балом Уайтом. Сказал, что убили какую-то проститутку, а Бал, мол, из-за этого переживает и может выкинуть какой-нибудь номер.

По спине пробегает холодок.

– Что еще?

– Винсеннс согласился. А больше я ничего не разобрать.

– Это было во время расследования «Ночной совы»?

– Да, сэр. В те самые дни.

– Сержант, помните, в те же дни убили Сида Хадженса, журналиста из бульварного листка?

– Помню. Дело не раскрыли.

– Не припоминаете, Винсеннс об этом ничего не говорил?

– Нет. Хотя ходили слухи, что они с Хадженсом приятели.

Эд, с улыбкой:

– Благодарю вас, сержант. Мы беседовали без протокола, однако я бы попросил вас о содержании нашего разговора не распространяться. Договорились?

Стейтис, поднимаясь:

– Хорошо. Только вот насчет Винсеннса я хотел сказать… Ему ведь через два месяца на пенсию. И почему он сорвался, понятно – не каждый день человеку случается убить двоих. Может, не дергали бы вы его, дали бы дослужить спокойно, а?

– Всего доброго, сержант, – отвечает Эд.

Что-то не так. Что-то здесь не так.

Эд сидит откинувшись на стуле, так и этак примеряет разные варианты.

Винсеннс следил за Бадом Уайтом – значит, может иметь на него компромат.

Весной пятьдесят третьего Мусорщик чего-то боялся.

Связь «непристойных книжонок» с «Ночной совой»?

Приговор Инес Сото – Эд убил троих невиновных.

А Винсеннс сейчас зависит от него, от его решения…

Эд нажимает кнопку селекторной связи:

– Сьюзен, соедините меня с окружным прокурором Лоу.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

– Вы, молодой человек, наверное, думаете, что мне беспокоиться не о чем, кроме ферштункенер [52] «Ночной совы» и ферштункенер грязных книжонок? – интересуется Микки Коэн. – Так вы думаете, у меня без них забот мало? Так чтоб вы знали: я не открываю ни грязные книжки, ни Священное Писание. Мне от всего этого скулы начало сводить еще пять лет назад, а теперь-то я и вовсе об этом думать забыл. У меня есть проблемы посерьезнее – я должен заботиться о своем бедном мальчике.

Бедный мальчик – старый бульдог тяжело сопит. Куцый хвост забинтован. Микки чешет его за ухом.

– Это Микки Коэн-младший, мой наследник, – представляет его Микки. – Увы, таков наш собачий мир, что даже собакам в нем нет житья, и сколько протянет мой мальчик, можно только гадать. В ноябре мне в дом подложили бомбу: сам я не пострадал, чего о моих костюмах от «Сай Девор» сказать нельзя, а хвост у Микки теперь регулярно гноится, да и аппетит совсем никуда. Нервы у него, у бедняги, в полном расстройстве, и я не уверен, что ему пойдет на пользу общение с полицейским.

– Мистер Коэн…

– Вот как? Мне нравится, когда ко мне обращаются с подобающим уважением. Так как, вы сказали, вас зовут?

– Сержант Уайт.

– Ах да, сержант Уайт. Так вот, сержант, скорби мои беспредельны, и нет им конца. Я, словно ваш гойский спаситель Иисус, несу на плечах своих бремена всего мира. Сначала в тюрьме эти ферштункенер бандиты нападают на меня и моего помощника Дэви Голдмана.