5

В субботу, в семь тридцать вечера, Ричард Карниш позвонил секретарше и попросил ее подняться к нему в кабинет, чтобы обсудить его предстоящую поездку. Мисс Коломбо, которая вот уже пять лет была его личным секретарем, сказала, что явится незамедлительно. При обычных обстоятельствах она, разумеется, не находилась бы у него дома субботним вечером, но эта поездка не была спланирована заранее, и поэтому ей пришлось делать все необходимые приготовления в последний момент.

Когда мисс Коломбо говорила «незамедлительно», она и имела в виду «незамедлительно»; и не прошло и минуты, как он услышал стук ее каблучков по коридору, ведущему в его личные комнаты. Потом раздался стук в дверь. Карниш, который стоял у окна, глядя, как последние отблески дневного света исчезают с неба, повернулся и сказал:

– Войдите.

Мисс Катрин Коломбо вошла. Она, как обычно, была одета в серые шерстяные брюки и такой же блейзер, белую блузу с темно-синим воротничком и черные лакированные туфли на высоком каблуке. Минимум косметики – только чтобы подчеркнуть и увеличить глаза, по правде говоря, довольно маленькие и близко посаженные, и немного губной помады, чтобы оттенить бледность лица. Ее средней длины ухоженные ногти были покрыты алым лаком. Черные, крашеные волосы собраны в аккуратный пучок. Тридцать восемь лет, очень энергичная и деловая. Не замужем, но имеет постоянного любовника, который на два года ее моложе и работает аналитиком в «Карниш секьюритиз». Карнишу было также известно, что ей нравятся мужчины еще моложе, совсем юные мальчики, и что она частенько удовлетворяет эту свою страсть. Ее любовник ничего об этом не знал, мисс Коломбо была очень осмотрительной женщиной. Конечно же, этот порок, забавы ради, почти три года назад посадил в ее мозгу Карниш. С тех пор он с интересом наблюдал, как это увлечение переросло в одержимость и стало занимать почти все ее свободное время. Если так пойдет дальше, через год, максимум через два, в качестве работника она станет бесполезна для Карниша. Она тоже это осознавала, и ее попытки противостоять искушению обещали стать весьма занимательным зрелищем.

Она принесла с собой легкий аромат «Шанели». Мисс Катрин Коломбо нравилась Карнишу в не большей степени, чем любое другое человеческое существо, но ее присутствие он мог еще кое-как терпеть, особенно если это было необходимо.

Она открыла блокнот и приготовила ручку.

– Вы говорили, что возникли какие-то сложности с отелем? – спросил он.

– Я уже все уладила. Просто сначала вам хотели дать номер на южной стороне. Я забронировала для вас апартаменты в северо-восточном углу здания.

"А вот это хорошо, – подумал Карниш. – Меньше солнечного света. И приближение ночи будет заметнее".

– А что миссис Герберт?

– Мне так и не удалось с ней связаться. Я предполагаю, она собирается встречать вас в отеле, но буду продолжать попытки с ней связаться.

– Это не столь важно. Если что, я и сам смогу разобраться.

– Звонил мистер Томпсон и спрашивал, не собираетесь ли вы. зайти в тамошнюю контору. Я сказала, что вы летите по личным делам, и что посещение конторы в ваши планы не входит. Разумеется, в вашем распоряжении круглосуточно будет находиться автомобиль с шофером. Ваш самолет готов к вылету в любое время, но я сказала пилотам, что вы не появитесь раньше половины девятого. Это дает вам лишние тридцать минут до отъезда. Вы улетаете из Детройта в понедельник в пять часов утра по местному времени и прибываете в Миннеаполис в пять тридцать по нашему времени.

– Отлично.

– Надеюсь, поездка будет удачной, сэр.

– Я в этом уверен. Вы можете быть свободны. Я жду вас в понедельник, после девяти утра.

– Спасибо, сэр.

Мисс Коломбо улыбнулась и вышла из кабинета. Карниш сел за стол. На столе лежала папка, набитая вырезками из детройтской прессы за последние три месяца. Он открыл ее и погрузился в чтение.

Первый труп, труп тринадцатилетней негритянской девочки по имени Дорис Робинсон, был найден на пустыре в центре Детройта, и хотя полиция предпочитала не вдаваться в детали, дотошные журналисты выяснили всю правду. Из тела была выкачана почти вся кровь. По заключению судебно-медицинского эксперта смерть наступила в результате остановки сердца из-за резкого падения кровяного давления, вызванного большой потерей крови. Единственными видимыми повреждениями, кроме следов уколов на руках и ногах, были две колотые ранки на шее, как раз там, где проходит сонная артерия. Но на месте преступления пятен крови найдено не было. Заголовок гласил: «Вампир в городе». Статья позабавила Карниша, но вместе с тем и заинтриговала. Смешно, что даже сейчас, по прошествии веков, старый, как мир, миф о клыках и сосании крови не изменился ни на йоту, и стоит только появиться чему-то похожему, как тут же люди заводят разговор о вампирах. Такой странный и забавный мир. А заинтриговала она его потому, что несмотря на то, что все эти ранки и потеря крови ничего общего не имели с действительностью, они могли быть знаками, которыми вампир воспользовался, чтобы дать знать о своем существовании другим, подобным себе существам. «Несмотря ни на что, мы самые большие рабы предрассудков», – подумал он.

Впрочем, одно убийство еще ничего не значит, и Карниш решил подождать. Долго ждать ему не пришлось. Второй труп был обнаружен через неделю, еще через две – третий. Все убийства были совершены в центральной части города, и жертвами неизменно оказывались молодые женщины. Две из них были проститутками, третья – умственно отсталая бездомная девочка. Все они умерли от потери крови. После третьего случая Карниш серьезно задумался над тем, что происходит в Детройте. Все совпадало. Все жертвы были из того социального класса, какой выбрал бы и он. Их исчезновение никого не обеспокоит. Он, конечно, понимал, что при обычных обстоятельствах ни он сам, ни ему подобные существа не стали бы оставлять таких явных улик. Это могло означать две вещи. Первое: какой-то психически ненормальный, хотя и не лишенный чувства юмора человек имитировал нападения вампира в каких-то своих, личных целях, возможно, ради удовольствия и развлечения. Второе: это настоящий вампир. Он оставил улики, наводящие на мысль о вампиризме, и сделал это для того, думал Карниш, чтобы привлечь внимание таких же, как он. Он посмотрел на северную стену своего кабинета, заставленную всевозможными книгами, посвященными вампирам; большинство из них были чистой фантастикой. Мифы и сказки о вампирах издавались и переиздавались множество раз. Его коллекция была далеко не полной, хотя насчитывала сотни, если не тысячи работ, посвященных этой теме. Вымысел или правда, она веками занимала ум человечества, этой потенциальной жертвы, а у человечества, как было известно Карнишу, весьма богатое и живое воображение. Истина была одновременно и более непонятной, и более приземленной.

Ричард Карниш не имел представления, сколько ему лет. По его прикидкам выходило около двухсот, хотя у него и не сохранилось никаких воспоминаний о тех далеких временах. Он остановился на этой цифре, когда после долгих изысканий наткнулся на статьи в лондонских газетах тех лет, где описывался способ действия, очень схожий с его собственным. То есть жертвы, которые исчезали без следа, были из низших слоев общества, нищие и бродяги.

А на самом деле его память охватывала лишь последние пятьдесят лет, и все это время он помнил себя вполне взрослым человеком, который с тех пор почти не изменился, только переехал в Нью-Йорк. До середины пятидесятых он носил имя Томас Карниш; этот персонаж потом незаметно исчез, оставив все состояние своему сыну Ричарду, который жил в Миннеаполисе. На памяти Карниша это был единственный раз, когда он изменил имя, место жительства и вообще якобы стал другим человеком; сделал он это сразу, как только понял, что не стареет, а это верный способ привлечь к себе нежелательное внимание.

В отличие от вампиров из сказок он не мог возвратить свои жертвы к жизни. Никто из тех, кого он съедал, не вернулся к жизни ни в каком виде. Их смерть была полной, полной и окончательной, поскольку от них не оставалось и следа. У него не было клыков, и вообще он использовал рот исключительно для произнесения слов. Процесс поглощения жертв во многом оставался загадкой для него самого; отчасти это происходило на физическом, отчасти – на каком-то сверхъестественном, ментальном уровне, так он предполагал. Он поглощал мясо и кости, кровь и даже одежду – оставалась только вода.

Карниш не имел четкого представления о том, как он стал тем, чем являлся сейчас. У него не сохранилось воспоминаний о каких-либо изменениях, произошедших с ним. Ему казалось, что он всегда был таким. Если бы он поглубже над этим задумался, то, наверное, пришел бы к выводу, что все-таки был рожден, а не создан кем-то. Рожден, да – но не женщиной. Это абсолютно точно.

Карниш был буквально одержим литературой о вампирах. И все, что он читал, убеждало его в том, что он и есть самый настоящий вампир. Положительной стороной такого существования была возможность контролировать сознание людей и животных, манипулировать ими или по крайней мере подталкивать их к тем или иным поступкам. И разумеется, его бессмертие – или опять же по крайней мере очень большая продолжительность жизни. На этом плюсы кончались и начинались минусы: вид христианского распятия наводил на него просто кататонический ужас; даже просто имя Христа, произнесенное в разговоре с ним, было ему очень неприятно. Солнечный свет причинял ему настолько сильную боль, что даже после мимолетного попадания на него прямых солнечных лучей он на несколько дней выходил из строя, и у него не было ни малейшего желания выяснять, к чему может привести их более длительное воздействие. От запаха чеснока он напрочь лишался способности соображать, голова начинала кружиться, и накатывала такая дурнота, что он не мог даже двигаться. Пока ему не представился случай испытать на себе действие святой воды и осинового кола, но он догадывался, что они могут причинить ему очень серьезный вред. Карниш знал, кто он такой, но понимал свое состояние даже меньше, чем люди понимают свое.

Приведенные в книгах подробные описания способов борьбы с вампирами навели его на мысль, что он и ему подобные уже довольно долго охотятся на людей и что люди знают о них, знают, как с ними бороться и как их уничтожать. В этом крылся источник его постоянного страха, именно поэтому он ел бродяг и тех, кого точно не будут разыскивать. Этот страх заставлял его тщательно следить за тем, чтобы не привлечь ни малейшего внимания к своей истинной сущности.

Книги о вампирах были одним из немногих доступных ему удовольствий. В них он обретал славу, могущество, любовь – все, чего был лишен в повседневной жизни, а главное, что на страницах этих книг он находился в обществе себе подобных, и это было как бальзам для самой болезненной раны его существования – одиночества. За все время, что он себя помнил, Карниш ни разу не встречал своего сородича. Он был одинок в этом мире. Если бы не страх смерти, страх, далеко превосходящий ничтожный страх перед смертью всех его жертв, он бы давно лишил себя жизни, если это вообще было возможно. И Карниш проводил свои дни, просматривая поступающую со всего света информацию в поисках каких-либо сигналов о существовании других таких же, как он, существ. Таких сигналов, как те, которые были получены из Детройта.

По правде говоря, ехать в Детройт надо было гораздо раньше. Но чем дольше он оттягивал эту поездку, тем дольше мог наслаждаться надеждой, что в этом далеком городе его наконец-то ждет тот подарок судьбы, о котором он столь долго и мучительно мечтал и который искал с таким тщанием. Но Карниш понимал, что вечно тянуть с этим нельзя. На зов надо ответить, иначе он прекратится. То, что прошлой ночью его увидели, послужило тем толчком, которого ему не хватало, чтобы поехать в Детройт. Когда через пару дней он вернется, будет уже ясно, удалось ли Саймону, Простаку Саймону, заставить кого-нибудь поверить в то, что он видел. В сегодняшней газете никаких сообщений не было, но в понедельник все выяснится. В любом случае ему скоро пришлось бы снова менять имя и место жительства. Сейчас ему уже семьдесят три года, и еще десяток лет, прожитых не старея, привлечет к его особе опасное внимание. Возможно, Саймон даже оказал ему своего рода услугу. Карниш встал из-за стола и подошел к окну. Небо на востоке стало темнее, он уже мог разглядеть звезды. Зазвонил телефон; после второго звонка Карниш поднял трубку. Звонил его шофер Эдвард: пора было ехать на аэродром. Карниш сказал, что спустится через минуту.

Положив трубку, Карниш вздохнул. Он ненавидел куда-то ездить. Но эта поездка была очень важна. Быть может, к утру он уже не будет одинок в этом мире. А ради этого Карниш был готов спуститься в самое сердце ада и вернуться обратно.

На Пятой улице стоял большой двухэтажный монстр – дом, в котором жил Саймон. В мансарде торчала из-под дранки полусгнившая пакля. Разноцветная черепица, черная и зеленая, была похожа на признаки какого-то отвратительного кожного заболевания. В холле Саймон услышал музыку, доносящуюся из комнаты Бобби, и почувствовал запах еды – впрочем, что именно готовится, сказать было трудно. Сначала он хотел зайти к Ронни, но потом передумал. Он очень устал и был не в состоянии объяснять, где был этой ночью и днем. Стараясь не шуметь, он стал подниматься по лестнице.

Открыв дверь, он вошел к себе. В квартире стоял нежилой запах. Радуясь, что наконец-то добрался до дому, Саймон включил свет на кухне и сразу же отвернулся, чтобы не смотреть на кучу грязной посуды в мойке. Сколько времени она уже там валяется, он тоже предпочел не вспоминать. Вместо этого он прошел в комнату, включил стереосистему и поставил компакт с ранним Питером. Габриэлом. Убавив звук почти до минимума, он опустился в кресло рядом с колонкой, откинулся на спинку и закрыл глаза. Питер Габриэл оказался не очень кстати. Поэтому на середине первой песни Саймон выключил стереосистему. Наступила гнетущая тишина. Музыка из комнаты Бобби доносилась едва слышно, словно откуда-то из-за грани реального. Саймон подумал, что лучше бы Бобби тоже выключил звук. Он тяжело вздохнул, чувствуя в душе угнетенность и пустоту. За последние два месяца, что Саймон прожил в «Мондо Манор», как Бобби прозвал этот дом, его недовольство своей жизнью в целом еще больше усугубилось. Переезжая сюда вместе с Бобби и Ронни, он воображал, что бежит от чего-то, но сейчас уже забыл, от чего собирался бежать. Кстати, на вечеринке Бобби об этом упомянул. Что он там сказал? Ты уже убежал. «Убежать-то я убежал, – подумал Саймон, – но беда в том, что так никуда и не прибежал».

В свете из кухни предметы отбрасывали длинные тени. Они тянулись к Саймону. Он вдруг вспомнил о Филе, и его прошибла дрожь.

Оно его съело.

Саймон снова закрыл глаза и усилием воли заставил себя не думать о той ужасной тьме. Он просто не мог позволить себе о ней думать. Сейчас он был еще больше сбит с толку и растерян, чем тогда, когда все это произошло. Он принялся думать о Бекки и неожиданно поймал себя на том, что, думая о ней, он улыбается.

Странная женщина. Он почти ничего не знал о ней, кроме того, что она не принадлежит к его миру. В сущности, он не мог бы сказать, к какому именно миру она принадлежит. Даже не к миру его родителей. Здесь что-то совсем иное.

Как она сказала? Выбери себе жизнь. Что-то в этом роде, или станешь одним из этих бездомных неудачников, за которыми она там присматривает. Саймон покачал головой. Он не верил в такую возможность. Нет, мне до этого далеко.

Далеко? А где ты провел эту ночь, приятель?

Саймону было двадцать восемь лет.