3. Утро

Проснувшись в спальне для гостей без малейшего понятия о том, как я туда попал, я не стал паниковать, а принял это как должное, потому что спальня эта фигурировала в моей жизни с регулярностью, которую я все еще не находил тревожной. Где-то в доме залаял Виктор, часы на ночном столике показывали 7:15. Я застонал и зарылся поглубже в подушку (она была влажная; я опять плакал во сне), но тут же сел, подкинутый пониманием того, что предстоящим утром мне необходимо кое-что доказать: я – человек ответственный, не наркоман, я завязал. Но встать я не смог по причине тяжелого бодуна и его вечной спутницы – похотливости: болезненная эрекция растягивала трусы, и я беспомощно смотрел на нее, неспособный решить вопрос. В конце концов я уставился на себя в зеркало гостевой ванной. Изможденное и обезвоженное лицо мужчины на десять лет старше, глаза красные настолько, что не видно радужки. Я стал с жадностью глотать воду из-под крана, после чего, решив, что надо выглядеть как можно приличнее, стянул футболку с цветком марихуаны и надел ее, вывернув наизнанку. Поскольку джинсы свои я так и не нашел, пришлось обернуться простыней. Тихо, как призрак, я вышел из комнаты.

С трудом пробираясь в кухню, я встретил Розу, нашу экономку, она пылесосила гостиную, а я пошел по пепельным следам, оставленным на бежевом ковровом покрытии, которое сегодня казалось темнее и истрепанней обычного. Проходя на цыпочках по гостиной, призрак подивился необычному положению мебели. Готовясь к вечеринке, мы переставили разъемную кушетку, стулья «Ле Корбюзье» и стол «Имес», однако теперешнее их положение показалось мне странно знакомым. Я хотел понять причину, однако звук пылесоса, наложенный на лай Виктора, заставил призрака побыстрее двигать по направлению к кухне.

В «Молве» наш дом обозвали «Мак-особняк»:[20] две восемьсот квадратных метров в быстро развивающемся зажиточном пригороде, а ведь дом 307 по Эльсинор-лейн не был даже самым большим в округе, он просто соответствовал общепринятым в этих краях стандартам изобилия. В «Элль-Декор» его архитектуру описали как «минималистскую эклектику с упором на испанское Возрождение», но с «элементами французского шато середины века с примесью модернизма шестидесятых, распространенного в Палм-Спрингз» (попробуйте вообразить себе подобное, без пол-литра не разберешь). Непринужденный в своем великолепии интерьер успокаивающих песочно-пшеничных, лилейно-мучных тонов, искусно подобранная мебель, не загромождавшая пространство. В доме было четыре спальни с высокими потолками, половину второго этажа занимал огромный холл, где располагались камин, небольшой бар, рефрижератор, два стенных шкафа выше человеческого роста по 50 квадратных метров каждый и жалюзи, исчезающие под потолком, а в обеих прилегающих уборных стояли гигантские ванны на уровне пола. Также имелся оборудованный по последнему слову спортзал, где я изредка занимался вполсилы и где персональный тренер Клаус помогал Джейн ваять ее безупречное тело. В располагающей к непринужденным позам медиа-комнате находились плазменная панель почти во всю стену и система объемного звучания и сотни PVD, расставленных по полочкам в алфавитном порядке по обеим сторонам экрана, а также антикварный бильярдный стол красного сукна. Помещения перетекали одно в другое: большие, тщательно спроектированные незаполненные пространства сливались в единое целое, чтобы дом казался еще больше, чем был на самом деле.

Призрак проплыл по направлению к кухне, или «семейному генштабу», настоящему чуду дизайна: сплошная нержавеющая сталь и плоскости из бразильского бетона, вся техника «Термадор», холодильник «Суб-зеро», две посудомоечные машины, две плиты с бесшумными вентиляторами, две раковины, кулер для вина, морозильник, и окно во всю стену, выходящее на бассейн олимпийских размеров (без перил, поскольку и Сара, и Робби уже отлично плавали), и на джакузи, и на ярко-зеленую лужайку, которую ограждал просторный, ухоженный сад, весь в цветах, названия которых я не знал, а за садом поляна, а за поляной – лес. Обломков празднества призрак не заметил. Кухня была в безупречном состоянии. Смущенный призрак уставился на вазу свежих тюльпанов, стоящую в центре обеденного стола.

Марта была уже здесь и химичила с кофеваркой «Гаджа», в то время как элегантный похмельный призрак в облачении из простыни «Фретте» слонялся по кухне и, незаметно приложив горящий лоб к дверце винного кулера (призрак с горечью заметил, что кулер пуст), бухнулся наконец на стул возле гигантского круглого стола в дальнем конце комнаты. С Мартой, умышленно непривлекательной дамой за тридцать, Джейн подружилась во время съемок в Эл-Эй. Та была верной и благоразумной и без видимых усилий решала за Джейн все домашние вопросы – одна из тысяч дочерей города-мечты, настолько привязанная к знаменитости и преданная делу удовлетворения ее потребностей, что последовала за ней через всю страну, дабы поселиться в этой незнакомой холодной местности. До Джейн она работала у Пенни Маршалл, Мег Райан и, недолго, у Джулии Робертс и обладала сверхъестественной способностью предвосхищать любое желание знаменитости в любой момент времени. Кроме того, ее слушали дети, что серьезно облегчало жизнь их матери. Безграничное доверие Джейн служило Марте и стимулом, и целью, оно льстило ее самолюбию и давало средства к существованию. Такое ее положение было максимально близким к мечте о собственной знаменитости, поэтому к работе своей Марта относилась со всей серьезностью. Однако на меня она наводила тоску, ведь, вращаясь в определенных кругах, я видел тысячи таких вот Март – женщин (и мужчин), подчинивших себя служению знаменитости, упразднивших собственный мир. В городе у нее была квартирка, за которую платила Джейн. (Я не знал ее адреса, видел только, как каждый вечер тихий папа из Сальвадора забирал ее с Эльсинор-лейн, чтобы на рассвете привезти обратно.) Призрак хотел кофе.

Вдруг Марта поставила перед ним чашку «гермесовского» фарфора, полную дымящегося эспрессо с молоком, и призрак промямлил слова благодарности, а Марта направилась к соковыжималке и принялась давить апельсины.

Растянувшись на стуле и уставившись на медные сковороды, свисавшие с полки над островком посреди кухни, призрак с угрюмым видом потягивал кофе, затем опустил взгляд на «Дейли вэрайети», лежащую поверх «Нью-Йорк таймс» и приложений к «Лос-Анджелес таймс» и «Голливуд репортер».

Услышав голоса сверху, я глубоко вздохнул и потянулся за местной газетой, готовясь к встрече, поскольку я все еще – даже не с бодуна – так и не приспособился к расписанию, которого придерживались обитатели этого дома. Марта пошла за Сарой (та занималась вторым иностранным по карточкам), а я поднялся и налил себе большой стакан свежевыжатого апельсинового сока, опрокинув туда оставшуюся с вечеринки полупустую бутылку «Кетель уан», аккуратненько припрятанную меж бутылок с оливковым маслом где-то в глубине полок. Что ее не выбросили – просто маленькое чудо. Я осторожно отхлебнул коктейль и вернулся к столу.

Газеты постоянно щекотали мне нервы. В последних исследованиях приводились жуткие статистические данные буквально обо всем. Бесконечные свидетельства, что с нами не все в порядке, которым мрачно поддакивали ученые. Социальные психологи говорили о «непреднамеренном» повреждении механизмов, о «предчувствии худшего», об «ошибочных представлениях» относительно существующих возможностей. Ситуация усугублялась. Уровень насилия неуклонно рос, и никто не мог этому помешать. Народные массы пребывали в замешательстве, но ленились и вяло бездействовали.

Неопубликованные исследования намекали, что настал час расплаты. Ученые всматривались в данные и делали выводы, что все мы должны быть чрезвычайно обеспокоены. Никто не знал, что теперь значит «нормальное поведение», и некоторые утверждали, что это такая добродетель. С ними никто не спорил. Никто ни на что не решался. Всех снедали опасения.

Повсюду чувствовались вибрации безумия. Данные подтверждались пятидесятилетними исследованиями. Все перечисленные проблемы иллюстрировались диаграммами – кругами, шестиугольниками, квадратами, секторы которых были раскрашены в сиреневый, или белый, или серый.

Больше всего настораживали слабо акцентируемые выводы: преобразовать что-либо и придать этому положительный вектор нет никакой возможности.