1.

Северная Англия, 1238 год

Верхом на вороном коне Гай Монтегю въезжал в замок Лонсдейл – так торжественно, как будто тот принадлежал ему по праву наследования. Полуденное солнце ярко отражалось в сверкающих латах барона, и вышедшие приветствовать его люди вынуждены были прикрывать глаза рукой. Вслед за Гаем скакали два десятка рыцарей в бело-голубых плащах, и на кончике копья у каждого из них развевался по ветру вымпел с родовым гербом Монтегю: белый волк на темно-синем геральдическом поле.

Внимательный взгляд Гая был прикован к замковым сооружениям. Строения во дворе были свежевыкрашенны, а массивные ворота с двумя навесными башнями, как и могучий шестиэтажный донжон, высящийся на холме посреди замка, находились в хорошем состоянии. Гай еще не встречался с бароном Лонсдейлом, но уже понял, что это рачительный хозяин, знающий цену своему имуществу. В том числе и маленькой разваливающейся крепости, которую он намеревался продать Гаю за огромные деньги.

Когда отряд миновал ворота, к Монтегю подскакал Эвард де Кордрей. Сняв шлем, он открыл взорам толпы обрамленное темными волосами мужественное лицо со светло-зелеными глазами. Оглядывая двор замка, Эвард, правая рука барона Монтегю, промолвил:

– Весьма теплый прием, не правда ли, милорд?

– Да, Эвард, для начала неплохо.

Солнце пекло немилосердно. Гай бросил недовольный взгляд на высокие каменные стены Лонсдейла, не пускавшие в замок прохладный летний ветерок, снял по примеру Эварда шлем и зажал его под мышкой, чем вызвал у встречающей толпы приступ одобрительного рева. Покачав головой, барон вздохнул:

– Они ведут себя так, будто я привез им подарки.

– Так оно и есть, – заметил Эвард, настороженно оглядываясь, как будто кто-то мог расслышать их слова сквозь шум толпы, конский топот и бряцание доспехов. – Их барон станет богачом после нашего приезда. Естественно, каждый здесь рассчитывает, что и на его долю что-нибудь достанется.

Гай еще раз поглядел на приветствовавших его людей, и теперь он заметил не только радостные улыбки, но и алчный блеск их глаз. Внезапно он почувствовал себя жирным боровом, попавшим в руки мясника.

– За деньги, которые барон требует с меня за крепость, я мог бы купить весь Лонсдейл, – мрачно промолвил он.

– У нас достаточно сил, милорд, чтобы вернуть себе Холфорд Холл с помощью оружия, – заметил Эвард. – Зачем же вы заключаете сделку с человеком, которому не доверяете?

Гай покачал головой.

– Война не даст обитателям Холфорда избавление от страданий! Я хочу обойтись без кровопролития, пока это возможно.

Эвард кивнул, однако не успокоился.

– Я по-прежнему считаю, что приезжать в Лонсдейл всего лишь с двадцатью рыцарями – большая ошибка. Это слишком рискованно, милорд.

– Я все рассчитал, Эвард. Лонсдейл прекрасно понимает, если он возьмет меня в плен, это лишь повлечет новую войну. Моя смерть не даст ему ничего, кроме кровопролития, в то время как гостеприимство принесет то, что он жаждет больше всего на свете, – золото. – Вороной конь начал всхрапывать и вскидывать голову, и Гай слегка отпустил поводья, не желая, чтобы животное почувствовало мрачное настроение своего хозяина. – Если же все-таки он замыслил предательство, то все равно у нас на руках все козыри. Мой шпион, я уверен, знает эту крепость лучше, чем сам барон Лонсдейл.

– Да, это дает нам некоторое преимущество, – согласился Эвард без особого энтузиазма.

Впереди засверкали витражи большого собора.

– Проследи, чтобы наших людей расселили вместе, – велел барон Эварду. – И постарайся, чтобы они отнеслись к хозяйской щедрости с осторожностью. Вина и эля – не больше кружки, и никаких девок!

– Им это не понравится, милорд.

– Им еще больше не понравится, если… – Гай запнулся, когда его взгляд наткнулся на затененный вход в собор. Перед его глазами предстало странное видение: парящий в воздухе, выплывающий из сумрака бледный овал женского лица. Внезапно солнечный луч прогнал тень, и Гай облегченно вздохнул – лицо принадлежало реальной девушке, чей взгляд был прикован к нему.

Гай смотрел на нее, не в силах отвести глаз, удивляясь, что она будто и не замечает шумную толпу. Девушка стояла, сложив руки, с таким тихим и безмятежным видом, что Гай почувствовал, как его понемногу отпускает напряжение, в котором он пребывал с самого утра. Процессия приближалась к церкви, и с каждым шагом черты лица девушки становились все определеннее. На таком расстоянии невозможно было различить цвет ее глаз, и все же эти глаза казались Гаю удивительно знакомыми. Где он мог их видеть?

Глаза были удивительны и неповторимы – чего нельзя было сказать о внешности девушки. Волосы ее были каштанового цвета, нос трудно было назвать красивым, скулы высоки и резко очерчены, что не могло скрыть низкую посадку головы. Гай откровенно разглядывал девушку на ступеньках церкви, пытаясь найти подходящее слово для того, чтобы описать ее красоту. Мало кто назвал бы ее хорошенькой или же привлекательной. Эти слова совсем не подходили к ней, они не могли передать ее мягкое обаяние. Гай вгляделся пристальней.

Утонченная. Это было уже ближе. Захватывающая дух – еще точней. Гай удивился, почему все эти люди, что толпятся вокруг, не пялятся на нее во все глаза, почему подобное совершенство не заставляет их замолчать в почтительном изумлении. Правда, в этот момент Гай едва ли сознавал, что происходит во дворе замка. Все его внимание было сосредоточено на девушке. Пусть черты ее лица не были идеальны, пусть они были вполне заурядны – все же это было лицо ангела.

Опущенная решетка с громким стуком упала за их спинами, и этот звук, казалось, разрушил странные чары, околдовавшие Гая. Он оторвал взгляд от лица девушки и оглядел ее фигуру, скрытую бледно-зеленым платьем. На этот раз он не почувствовал благоговейного трепета. Более того, в любом нормальном мужчине тело девушки могло бы пробудить вполне земные мысли. Платье с глубоким декольте подчеркивало полную грудь, а тонкая талия с поясом из желтых лент вызывала желание заключить ее в страстные объятия. Тяжелая ткань юбки обрисовывала длинные и, судя по всему, красивые ноги девушки. Толстая коса достигала колен. Если распустить эти волосы, подумал Гай, они закроют девушку как покрывалом.

Гай понял, что ему на редкость повезло. Если бы он не находился в седле, а стоял на ступеньках собора, лицом к лицу с этой незнакомкой, то вряд ли бы удержался на ногах, не в силах совладать с внезапно нахлынувшей горячей волной желания. Желания, вызванного этой женщиной с лицом Мадонны, телом, созданным для любви, и волосами, способными ввести в грех святого.

– Мой господин! – Эварду пришлось дважды окликнуть Монтегю, прежде чем тот отозвался.

– Эвард, ты должен выяснить, кто она! – придя в себя, хрипло произнес Гай.

– Кто? – удивленно спросил Эвард.

Процессия достигла собора, и Гаю пришлось отвести взгляд от девушки – в противном случае все присутствующие поняли бы, какие чувства владеют бароном Монтегю. Он резко натянул поводья, и конь недовольно тряхнул головой. Все в ней выдает благородное происхождение, подумал Гай – и богатый наряд, и царственная осанка. Возможно, она жена одного из рыцарей Лонсдейла. Неважно. Все, что ему нужно – знать ее имя.

– Там, на ступенях собора, женщина с каштановыми волосами в зеленом платье. Узнай о ней все, что сможешь.

Гай пришпорил коня и пустил его рысью. Им двигало отнюдь не стремление поскорее встретиться с хозяином Лонсдейла. Ему было необходимо как можно раньше оказаться в замке, где он мог бы разыскать своего шпиона и где Эвард мог бы выяснить, кто же эта незнакомка, так нежданно представшая перед ними на ступенях собора.

– Вы не пойдете на мессу в честь приезда барона Монтегю?

Клаудия Кьявари вырвала еще один сорняк из грядки с лекарственными травами и с улыбкой обернулась к юному монаху. Когда она заговорила, в ее мягком голосе послышались напевные звуки родной итальянской речи.

– Нет, брат Томас, я уже была в церкви сегодня утром.

Это было только частью правды, но более пространным объяснением Клаудия никого бы не удостоила. Брат Томас был единственным человеком в Лонсдейле, который не смеялся над ее акцентом, когда она говорила на этом трудном норманнском языке, единственным человеком, который не избегал ее. Англичане очень недоверчивы, они с подозрением относятся к чужестранцам. За те пять лет, что Клаудия провела в замке Лонсдейл, она выучилась понимать норманнскую речь, но сама употребляла ее нечасто – лишь тогда, когда к ней кто-нибудь обращался. И даже в этих случаях она старалась сокращать свои ответы до минимума. Ей казалось, что она произносит слова правильно, но собеседники жаловались, что ее трудно понять. Клаудия очень глупо себя чувствовала, когда бывала вынуждена по нескольку раз повторять одно и то же слово.

Брат Томас понимал ее речь с первого раза и беседовал с Клаудией, как ей казалось, с неподдельным удовольствием. Они быстро подружились, хотя Клаудия и понимала, что этой дружбе не суждено стать продолжительной. Молодой монах, совершавший паломничество в обитель Сент-Эндрю, прибыл в Лонсдейл немногим более двух недель тому назад. Как и многие другие пилигримы, он решил немного задержаться и заработать еду и припасы, необходимые ему для путешествия; и теперь каждый день он помогал Клаудии ухаживать за церковным садом.

– Тогда увидимся на пиру в честь гостей после мессы. – Томас отряхнул руки от приставшей грязи, откинул капюшон своей домотканой рясы. Глаза и волосы у него были одинакового темного цвета. – Двор замка похож сегодня на лужайку для ярмарки – всюду столы и шатры. Менестрели и жонглеры собираются со всей округи. Я ведь увижу вас там сегодня вечером, леди Клаудия?

Клаудия наклонилась над грядкой, пытаясь скрыть горькую улыбку.

– Нет, маня там не будет. Мне надо закончить работу в саду.

– Но сорняки никуда не убегут!

Клаудия промолчала.

– Вам запретил дядя? – догадался Томас.

– Он боится, что я поставлю его перед гостями в неловкое положение. Монтегю может подумать, что у барона Лонсдейла слабоумная племянница. – Не поднимая головы, Клаудия продолжала сосредоточенно заниматься своей работой. Она осторожно выпалывала дикий чертополох, опасаясь, что даже толстые кожаные перчатки не спасут ее от острых шипов. – В любом случае я не пошла бы на праздник. Там будет слишком людно и шумно, а к вечеру все напьются. Мне больше по душе этот сад. Здесь так тихо и уютно, и никто мне не мешает.

– Говорят, миледи, что этот Гай де Монтегю много путешествовал за границей. Сомневаюсь, что он сочтет вас слабоумной только потому, что вы итальянка. Позор, что ваш дядюшка так невежествен!

Его голос прервался от гнева, и глаза Клаудии удивленно расширились. Обычно монах был спокоен и уравновешен. Не успела она задуматься над причиной такого странного поведения собеседника, как Томас добавил, слегка поклонившись:

– Если вы позволите, леди Клаудия, мне пора идти в церковь.

Клаудия с сожалением смотрела вслед юному монаху, пока он огибал увитую розами беседку, расположенную посреди сада, и шел по направлению к воротам. Затем, слегка вздохнув, вернулась к прежнему занятию. Ей в самом деле будет лучше в саду, чем на шумном пиру. Здесь ее никто не потревожит. Правда, пришло в голову Клаудии, на празднике до нее тоже никому не будет дела. Обитатели Лонсдейла старались избегать племянницу барона, и ее такое отношение устраивало. Клаудия отогнала муху, назойливо вьющуюся вокруг головы. Глупая муха. Глупая английская муха.

Вслед за мухой появилась пчела, усевшаяся на белый цветок клевера. Клаудия как раз собиралась его рвать, но теперь присела на корточки, ожидая, пока насекомое соберет свою порцию нектара. Более разумная пчела давно присоединилась бы к рою, жужжащему в ветвях яблонь на другом конце сада. Деревья были так густо усеяны белыми цветами, что казались покрытыми снегом – на фоне мрачной стены замка это было особенно красиво. Нечастое для Англии в это время года солнце ярко сияло в голубом небе. Клаудия прикрыла глаза и слегка откинула голову, ловя солнечный луч. Воздух был напоен ароматами цветущих яблонь и душистых трав. В общем, эта Англия не так уж и плоха, подумала Клаудия. Может быть, когда-нибудь она даже выйдет замуж за англичанина. Если он будет похож на того человека на вороном коне, которого она видела сегодня утром.

При этой мысли Клаудия открыла глаза и с прежней решимостью взялась за работу. Она ведь не какая-нибудь изнеженная английская девица, предающаяся бесполезным фантазиям посреди роскошного сада! Хотя большую часть дня Клаудия думала о Монтегю. Впечатление, которое произвел на нее барон Монтегю в тот самый момент, когда она увидела его, въезжающего во главе отряда рыцарей в ворота замка, не давало ей покоя. Опять ее проклятое любопытство сослужило ей плохую службу – если бы она занималась своими обязанностями, ее бы не преследовали сейчас эти мысли. Но она так много слышала об этом человеке, что не могла не взглянуть на него хотя бы краешком глаза.

Со слов дяди о Гае де Монтегю у Клаудии сложился образ дородного человека средних лет, с неизгладимым отпечатком богатства и знатности. К ее удивлению, на вид он был немногим старше ее самой. Необыкновенная статность, возможно, объяснялась тем, что он был закован в латы. Но когда всадник снял шлем, Клаудия поняла, что дело тут не в латах: Гай Монтегю был самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела. Его густые темные волосы были испещрены золотыми бликами солнечного света, а синие глаза, взиравшие на приветствовавшую его толпу, светились умом. Черты его лица были резки и классически правильны – как у античных статуй у нее на родине, подумала Клаудия. Увидев Гая де Монтегю, она поняла, что имел в виду Бог, когда создавал мужчину.

На миг ей даже показалось, что он ответил на ее смелый взгляд. Хотя, конечно, это была необоснованная надежда – на ступеньках собора перед ней столпилось множество людей, размахивавших руками и яркими платками. Его взор мог быть направлен на любого из них. Почему он должен был обратить внимание на малозаметную, стоящую в тени девушку?

Однако этот довод не способен был побороть мгновенно вспыхнувшее острое желание оказаться рядом с ним. В слепом порыве Клаудия готова была растолкать стоявший перед ней народ и броситься вслед за всадником на черном коне. К счастью, ее вовремя отрезвил звук опустившейся решетки. Она чуть было не стала посмешищем толпы – как те грязные хихикающие служанки, преследующие Гая в тщетной надежде поймать хотя бы один его взгляд. Бесполезно – он обращал на них так же мало внимания, как и на Клаудию.

– Com'e bello questo giardino! (Как прекрасен этот сад!)

Глубокий мужской голос нарушил тишину, царившую в саду. Клаудия, склонившаяся над грядкой, замерла от неожиданности и удивления: никто в Лонсдейле не говорит на итальянском – к тому же с таким безупречным произношением. После минутного замешательства она вскочила на ноги и резко обернулась. Под соседней яблоней стоял барон Монтегю, опираясь на свисающую до земли ветку. Клаудия приоткрыла рот, чтобы ответить ему, но не нашла нужных слов. В этот момент все ее мысли были сосредоточены лишь на его стройном мускулистом теле, скрытом ранее латами, а теперь отчетливо вырисовывавшемся под дорогой туникой. Клаудия крепко сжала губы.

Гай подошел к ней ближе. Одежду его украшали драгоценности, которые сверкали на фоне темно-голубой туники, как звезды на ночном небе. Рукоять и ножны кинжала и меча были усыпаны сапфирами глубокого синего тона. Глаза его тоже были синими, но более светлого оттенка, цвета теплого южного океана.

Через плечо был повязан шарф из леопардовой шкуры. Казалось, барон намеренно надел его, чтобы подчеркнуть свою истинную природу – он сам напоминал леопарда, большую кошку, за чьим изысканным обликом кроется опасный зверь.

– Очень красиво, – повторил Монтегю, продолжая говорить на итальянском. Что-то подсказало Клаудии, что он имеет в виду совсем не сад. Его глаза скользнули по ней, и девушка ощутила, что от этого взгляда ничего не укрылось. Ее зеленое платье по сравнению с его роскошным одеянием казалось таким бедным, к измаранной землей юбке прилипли сухие травинки, и Клаудия внезапно почувствовала себя ребенком, которого родители поймали за игрой в грязной луже.

Она ответила на своем родном языке, радуясь редкой возможности вслух произносить итальянские слова.

– Откуда вы знаете итальянский, барон?

Он улыбнулся, и Клаудия поняла, что никогда еще не видела такой привлекательной улыбки. По всему ее телу прокатилась теплая волна.

– Я много раз бывал в Италии. – Гай говорил с едва заметным норманнским акцентом, и его голос был глубок и мягок. Он быстро огляделся по сторонам, не упуская ни одной детали. – Что вы делаете здесь в одиночестве? Вот-вот начнется праздник. Разве вы не намерены присутствовать на нем?

Как он догадался, что она итальянка? Почему ему пришло в голову заговорить с ней на ее родном языке? «Наверное, – подумала Клаудия, – дядя Лоренс был прав, и мое происхождение написано у меня на лице – я действительно так похожа на отца, что все это замечают». Она бросила взгляд на собор. Месса не могла так быстро закончиться, однако, судя по тому, что солнце уже начало опускаться, прошло не менее двух часов с тех пор, как ушел брат Томас. Из церкви выходили люди, и до сада доносились звуки их голосов.

– Без вас праздник не начнется, милорд. Я никак не ожидала увидеть сегодня вас одного, без свиты. Так что я могла бы спросить вас о том же.

– Не очень вежливо отвечать вопросом на вопрос. Смогу ли я поразить вас прекрасными манерами, если отвечу вам?

Клаудия с удивлением услышала, что рассмеялась. Что с ней творится? Она так давно не смеялась! С трудом заставив себя принять приличествующее леди величавое выражение лица, она промолвила:

– Сделайте одолжение.

Гая, казалось, позабавила ее попытка сохранить достоинство. Она надменно подняла подбородок, и его улыбка стала еще шире.

– Я сказал вашему дяде, что мне необходимо в одиночестве осмыслить вдохновенную проповедь, прочитанную только что епископом Жерменом. Ваш дядя, по-моему, был потрясен подобным проявлением религиозных чувств.

Клаудия почувствовала, что у нее пресеклось дыхание.

– Вы знаете, кто я?

– Да, леди Клаудия. Я знаю, что вы – племянница барона Лонсдейла. – Указав на мраморную скамью, стоящую за клумбой с розами, Монтегю предложил:

– Не желаете ли присесть?

Клаудия невольно шагнула назад.

– Я… мне надо работать.

– В честь торжества ваш дядя разрешил всем обитателям замка оставить на сегодня свои обязанности. Пировать без меня не будут, но праздник, готов поспорить, вот-вот начнется. До завтрашнего дня вы свободны от работы.

Покачав головой, Клаудия стала медленно снимать перчатки, стараясь придумать другую отговорку.

– Я не осмеливаюсь мешать вашим духовным размышлениям, барон, поэтому я вас покину. До свидания.

– Если вас увидят сейчас выходящей из сада, кому-нибудь это может показаться непристойным.

– Что вы имеете в виду?

Он пожал плечами с напускным безразличием. Клаудия обратила внимание, какие у него широкие плечи.

– Решат, что у нас здесь было назначено свидание.

– Я ухожу прямо сейчас, пока никому в голову не успела прийти подобная глупость! – Она решительно направилась к выходу. – Никто не подумает ничего неподобающего, если я уйду сразу же после вашего прихода.

– Леди, я здесь дольше, чем вы думаете.

Эти слова заставили Клаудию замереть на месте. Скомкав перчатки, она бросила на ворота встревоженный взгляд.

– Мой дядя рассвирепеет, если узнает, что я разговаривала с его гостем наедине, без дуэньи. Я не могу остаться! Это неприлично.

– Один из моих рыцарей стоит у ворот на страже, чтобы никто не помешал моим размышлениям. – Гай шагнул к Клаудии. – Присядьте со мной, леди Клаудия. Обещаю вам, никто не узнает о нашей встрече. – Увидев, что она испуганно отступает от него, Гай протянул ей руку. – У меня нет никакого настроения для религиозных размышлений, а ваше общество мне приятно. Подарите мне несколько минут, и я оставлю вас в покое.

Клаудия прикусила нижнюю губу. Если барон поставил у ворот своего человека, то же самое сделал ее дядя, который опасается упускать из вида Монтегю, пока тот находится в пределах замка. Если она выйдет из сада раньше барона, дядя непременно об этом узнает.

Не приняв предложенной руки, Клаудия подошла к скамье и села. Ничего хорошего из этого не выйдет, подумала она – пусть даже и не страх заставляет ее сердце биться так сильно. Нет, не страх тому причина, а этот привлекательный мужчина.

Спокойно и неторопливо он сел рядом, даже не спросив на то разрешения.

– Я был очень удивлен, не увидев вас на мессе. Только не говорите мне, что вы язычница или что по какой-то ужасной причине папа римский отлучил вас от церкви.

– Я была на мессе утром,– чопорно заявила Клаудия. Внезапно ее брови сошлись у переносицы. – Почему вы об этом спросили? Вы искали меня в церкви?

– Я искал вас повсюду. – Гай сказал это с такой непринужденностью, что Клаудии показалось, будто он над ней смеется. Взглянув ей прямо в глаза, он, казалось, прочел ее мысли. – Вы мне не верите?

У Монтегю был такой преувеличенно обиженный вид, что Клаудия не выдержала и улыбнулась, сознавая, что улыбается в лицо опасности. Такой человек даже змею очарует, если захочет.

– Нельзя искать того, кого не знаешь, барон.

– Я знаю о вас больше, чем вы думаете. Вы наполовину итальянка – по отцу. Вашей матерью была сестра Лоренса Лонсдейла. Пять лет тому назад, когда умерли ваши родители, вы с двумя братьями приехали в Англию. Братья скоро уехали, но вы остались в Лонсдейле и с тех пор живете здесь, отрабатывая свое содержание помощью по хозяйству. Это все, что я о вас знаю в настоящий момент, но мне хотелось бы знать больше. Гораздо больше.

Взгляд барона скользнул по ее лицу и задержался на губах. Возможно, потому, что от удивления она открыла рот. Осознав это, Клаудия плотно сомкнула губы.

– Как могло случиться, что вам столько известно обо мне?

– В моих же собственных интересах знать о бароне Лонсдейле и его семье как можно больше. Я приехал сюда, чтобы заключить с вашим дядей договор – поэтому постарался узнать о человеке, с которым имею дело, все, что только можно. – Он вытянул ноги и уселся поудобнее. – А что бы вы хотели узнать обо мне?

– Что бы я хотела… – Клаудия вовремя опомнилась. – У меня нет необходимости узнавать что-либо о вас, барон. Я думаю, вам лучше поговорить с моим дядей.

– Возможно, вы правы, но мы уже говорим с вами. – Он улыбнулся так плутовато, что ее сердце забилось быстрее. – Разве вы совсем нелюбопытны? Разве я вас совсем не интересую? Даю слово, я отвечу на любой ваш вопрос.

– Почему вы собираетесь заплатить столь значительную сумму за столь ничтожную крепость? – Вопрос сорвался с уст Клаудии прежде, чем она успела его обдумать. Сперва она вообще не хотела ни о чем спрашивать барона Монтегю, однако, начав говорить, осмелела. – Говорят, когда вы захотели купить Холфорд Холл, мой дядя потребовал в уплату за него целую кучу золотых флоринов, и вы без промедления согласились. Почему вы не отказались от столь невыгодной сделки?

Барон отвел глаза. Судя по мрачному выражению его лица, вопрос ему не понравился – однако он ответил на него, верный своему слову.

– Холфорд испокон веков принадлежал нашему роду. Когда я был ребенком, отец отдал его вашему деду. В Холфорде выросла моя мать, и я хочу, чтобы он вновь перешел под власть Монтегю.

– Так вы делаете это в память о матери? – Мысль о том, что такой могущественный человек может быть столь сентиментальным, показалась Клаудии невероятной, однако другой причины странному поведению барона она не находила. – Вы собираетесь вернуть себе ваше прежнее владение из-за ее детские воспоминаний?

Сперва барон сделал вид, что эти слова его позабавили, однако тут же вновь нахмурился.

– Я не хочу, чтобы родственники моей матери умирали от голода. Они все еще живут в Холфорде и не покинут его ни sat что на свете. А слуги вашего дяди, которые хозяйничают там сейчас, налагают на них немыслимые подати. Они отбирают даже ту дичь и зерно, которые мы посылаем им. В замке Монтегю все живут в покое и довольствии, а люди моей матери каждый год страдают от голода. Лонсдейл верно рассудил, что слух об их бедственном положении дойдет до меня, он даже сам известил меня, что охотно расстанется с Холфордом – за определенную плату, разумеется. Я согласился, чтобы покончить с этим делом.

Клаудия никак не предполагала, что Гай будет так искренен – она даже не думала, что он вообще ответит на ее вопрос.

– Вы не должны были открывать мне так много, барон. Мой дядя много бы отдал за эти сведения. Как вы решились быть таким откровенным с его родственницей?

– Мне кажется, я могу доверять вам, леди Клаудия. – Он произнес это так уверенно, что Клаудию охватило чувство гордости. – К тому же мне известно, что ваши отношения с дядей нельзя назвать близкими. Почему он вас не любит?

Все удовольствие Клаудии, вызванное доверием Гая, мгновенно исчезло.

– Дядя Лоренс ненавидел человека, за которого мать вышла замуж. Он говорит, что внешностью и характером я точная копия отца. – Она принялась счищать с платья грязь, не в силах взглянуть барону в глаза, однако чувствуя необходимость ответить откровенностью на откровенность. – Кроме того, проведя пять лет в Англии, я так и не научилась свободно говорить на вашем языке. Дядя говорит, что я оскорбляю его даже своей речью – он как будто слышит моего отца. Чтобы описать чувство, которое он испытывает ко мне, слов «не любит» недостаточно.

Гай некоторое время молчал. «Возможно, – думал он, – она рассердилась на меня за то, что я затронул больную тему».

– Ваша жизнь здесь должна быть очень непростой, леди Клаудия, – наконец сказал он.

Его голос звучал так мягко и нежно, что Клаудии захотелось расплакаться. Вместо этого она заставила себя улыбнуться.

– Нет, все не так уж и плохо. Лонсдейл велик, и мне не составляет труда не попадаться дяде на глаза. Бывают дни, когда мне кажется, что он забывает о моем существовании.

– Но вам приходится встречаться с ним во время трапез.

– Нет, что вы. Как правило, я ем на кухне или в своей комнате. – Ее улыбка погасла: похоже, этот человек чувствует к ней жалость. Ей это было неприятно. – Вообще-то мне нравится одиночество. В замке так много обитателей, что иметь собственную комнату – настоящее счастье. Кроме того, я люблю работать в саду, сюда могут входить только члены семейства и священники. – Она указала на стену, ограждающую сад. – Три года назад здесь не было ни одной виноградной лозы, а теперь с моей помощью они скоро покроют всю стену. Я ухаживаю за цветами, пропалываю грядки с лекарственными травами. Мой труд приносит мне радость.

– И все же – вы хотели бы жить в другом месте?

Клаудия вспомнила последнее письмо, полученное от ее брата Данте, с описанием чудесного уэльского замка, в котором он скоро будет жить. Если у Данте дела пойдут хорошо, что ж, может быть, однажды у нее будет свой собственный сад и свой дом, в котором она вновь почувствует себя счастливой.

– Да, я хотела бы жить в другом месте.

Пристально взглянув на Клаудию, Гай взял ее за подбородок и повернул ее голову к себе.

– У вас есть поклонник, леди Клаудия? Есть кто-нибудь, кто мечтает назвать вас своей женой?

Клаудия громко рассмеялась.

– Во всей Британии не найти такого человека! Из трех слов, что я произношу, никто не может понять более одного, и я уже вышла из того возраста, когда выходят замуж большинство девушек. – Она покачала головой. – Мужчины мечтают в основном о богатом приданом, а вот все мое приданое. – Клаудия вытянула перед собой руки с повернутыми кверху пустыми ладонями. – Только последний глупец захочет взять себе такую жену.

– Я хорошо знаком с одним таким глупцом, – сказал барон с загадочной улыбкой.

Клаудия растерялась, услышав эти странные слова. Затем она заметила с недоумением, что Монтегю придвигается к ней ближе.

– Что вы делаете, барон?

– Я хочу, чтобы вы называли меня по имени, – сказал он и наклонился к ней. Синева его глаз казалась бездонной, как морские глубины.

Клаудию охватила паника. Отодвинувшись на край скамьи, она уперлась руками ему в грудь, пытаясь удержать его на расстоянии. – Не смотрите на меня так, барон!

– Гай, – поправил он, поймав ее руку и прижав к сердцу, – меня зовут Гай.

Когда он коснулся ее руки, странная истома овладела Клаудией, в ушах зазвенело, перед глазами все поплыло. Монтегю наклонялся все ближе, но Клаудия осознала это, только когда их губы соприкоснулись. Даже в этот миг он не переставал смотреть на нее, и в его глазах полыхало голубое пламя.

Не зная, что делать, Клаудия закрыла глаза. Это не помогло. Гул в ушах усилился. Клаудия почувствовала, что теряет равновесие, и только сильная рука барона, обвившая ее талию, помогла ей удержаться на краешке скамьи. Его сердце билось совсем рядом, и по телу Клаудии разлилось удивительное тепло. Язык Гая проник в ее рот. Клаудия поймала себя на том, что в это мгновение ничто во всем мире не заставило бы ее прервать этот поцелуй, отстраниться от этих жестких мужских губ, которые, оказывается, могут быть такими нежными. Никто никогда не целовал ее, и она часто пыталась представить себе, на что это может быть похоже. Что ж, теперь она знала – так чувствуешь себя, когда дышишь горным разреженным воздухом. Клаудия хотела бы, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. Она хотела бы…

Она сидела на его коленях!

Клаудия в ужасе попыталась вырваться. Для этого прежде всего надо было разомкнуть руки, обвившие его шею. Как они там оказались? Как вообще она позволила ему поцеловать себя? Уперевшись ладонями в его плечи, Клаудия сделала попытку освободиться, но барон слишком крепко держал ее в объятиях.

– Барон! Вы… вы забываетесь!

– Гай, – прошептал он и опять припал к ее губам, продлевая последний сладостный поцелуй. Затем, подняв голову, с надеждой заглянул ей в глаза и улыбнулся. – Вам придется научиться называть меня по имени. Клаудия попыталась вскочить с его колен, но безуспешно – он был слишком силен.