— Ну так что же? — пытала ее Фатима. — A vous la balle, Madame.

— Я обращусь к властям, — прохрипела мадам Лагрю. — Придет полиция и уничтожит эту гадость.

— Не расходись, жадюга. Это произведение искусства, и тебе, как и мне, прекрасно известно, что произведения искусства не уничтожают только потому, что они кому-то пришлись не по вкусу. Ладно, хватит заниматься чепухой.

Сколько ты предлагаешь?

Мадам не отводила глаз от листка бумаги в руке своей мучительницы. Хотя бы мельком увидеть, что там написано!

— Десять тысяч, — выдохнула она.

На лице Фатимы появилось выражение крайнего презрения, губы ее скривились, и мадам с ужасом поняла, что ошиблась, подсчитала все слишком в обрез. Перед ее глазами возникли толпы зевак, собравшихся перед витриной Флореля, с восторгом глазеющих на непристойную картину. Она представила, как они собираются возле ее галереи, плотоядно ухмыляясь и подзуживая друг друга, в надежде насладиться ее позором. Она никогда не сможет выйти из дому. Ее ждет крах через месяц, через неделю...

— Стойте! — умоляла она. — Я хотела сказать: пятнадцать тысяч! Ну конечно же, пятнадцать. Я сама не понимаю, как это случилось, это ошибка, сорвалось с языка!

— Ты сказала — десять.

— Клянусь, это ошибка! Возьмите пятнадцать. Я настаиваю, чтобы вы их взяли.

Фатима бросила взгляд на цифры на ее листке. Закусив губу, она взвешивала все в уме.

— Ладно, пожалею тебя, так уж и быть. Но деньги мне нужны прямо сейчас.

— У меня здесь нет столько денег. Я пошлю за ними в банк.

— А кроме того, мне нужна бумага, чтобы все было сделано по форме.

— Ну конечно, обязательно. Я все составлю, пока мы ждем.

Бледная застенчивая помощница, вероятно, бежала со скоростью зайца, спасающегося от лисицы. Она вернулась почти мгновенно, держа в руках пухлый конверт, набитый банкнотами, и через полуоткрытую дверь конторы отдала его мадам Лагрю. Вручая деньги, мадам плакала.

— Здесь плоды всех моих трудов! — восклицала она. — Грабительница, вы высосали всю мою кровь.

— Лжешь, у тебя еще остался миллион, который ты выжала из твоих несчастных художников, — возразила Фатима, — ну ничего, по крайней мере хоть один из них получит то, что ему причитается.

Уходя, она скомкала листок и небрежно швырнула его на пол.

— До самолета можешь не провожать, — сказала она на прощанье. Оставайся здесь и любуйся картиной.

Только после того, как дверь конторы захлопнулась, мадам метнулась к комочку бумаги, брошенному Фатимой, и трясущимися пальцами развернула его.

Глаза ее вылезли из орбит, когда она прочитала цифру, накарябанную крупным детским почерком на крошечном обрывке.

Двадцать франков!

Мадам Лагрю в бешенстве заколотила кулаками по столу, дикие вопли исторгались из ее груди, и так продолжалось до тех пор, пока холодная вода, выплеснутая ей в лицо насмерть перепуганной помощницей, не привела ее в чувство.