ДВЕНАДЦАТАЯ СТАТУЯ

В один прекрасный летний вечер из дверей своего офиса в окрестностях бессмертного города Рима вышел американский продюсер Александр Файл — и бесследно исчез с лика Земли, словно сам дьявол утащил его в преисподнюю.

Но итальянская полиция не склонна приписывать таинственные исчезновения американских граждан козням нечистого и ищет улики в иных сферах. В тот момент, когда Файл захлопнул за собой дверь и, как оказалось впоследствии, ступил прямо в небытие, в его офисе оставалось четыре человека. Одним из них был Мел Гордон. Поэтому, обнаружив в своем почтовом ящике в отеле повестку с вежливым приглашением “явиться в Полицейское управление к комиссару Одоардо Уччи в связи с расследованием дела Файла”, Мел не удивился.

За завтраком он показал повестку жене.

— Скажи пожалуйста, сам комиссар, — мрачно произнесла Бетти, пробежав глазами текст. — Что ты ему скажешь?

— По-моему, лучший способ поведения в такой ситуации — отвечать на все вопросы просто “да” и “нет”, а свои личные соображения оставить при себе. — Мела затошнило от одного вида стоявшей перед ним чашки кофе с булочкой. — Тебе придется подвезти меня. Вряд ли я смогу вести машину в таком состоянии, с этим сумасшедшим движением.

При виде кабинета комиссара Уччи самочувствие Мела нисколько не улучшилось. Комната была мрачной и производила гнетущее впечатление, словно операционная в захудалой больнице; стены от пола до самого потолка облицованы грязными белыми плитками, а в углу, над сплетением паровых и водопроводных труб, торчала раковина с краном, из которого медленно, по капле, сочилась вода.

Комиссар как нельзя лучше вписывался в обстановку. Лысый толстяк с сонными глазами, одетый в помятый мундир со сбившимся набок галстуком, он задавал вопросы на правильном английском языке и старательно записывал ответы карандашом, на котором явственно виднелись следы зубов. Сублимация, подумал Мел. Он лишен возможности грызть посетителей, поэтому грызет карандаш. Но пусть эти сонные глаза не обманывают тебя, парень. За ними может скрываться проницательный ум.

Итак, строго придерживайся фактов и сведи до минимума невинную маленькую ложь.

— Синьор Файл был исключительно кинопродюсером? Он не имел других деловых интересов?

— Совершенно верно, комиссар.

Действительно, так оно и было. Пусть Файл снимал на скорую руку, самую дешевую халтуру вроде “Гладиатора и рабыни” и прочую пошлятину, тем не менее он оставался кинопродюсером. Другие интересы деловыми назвать никак нельзя; они были сосредоточены на свежих, едва распустившихся девицах, не вполне созревших нимфах, еще более соблазнительных для него именно из-за своей незрелости. Ах, как он обожал их, со всем пылом задыхающегося, выкатившего глаза подростка.

Можно сказать, что он любил их почти так же сильно, как деньги.

— Кроме вас и вашей жены, синьор Гордон, еще двое видели в последний раз пропавшего синьора. Один из них, Сайрус Голдсмит, был режиссером картины, которую вы снимали, не так ли?

— Совершенно верно, комиссар.

Сай Голдсмит. Еще один тяжелый случай. Он начал свою карьеру каскадером в ковбойских фильмах, стал директором группы у Де Милля одним из тех парней, которые руководят съемками состязаний на колесницах и кавалерийских атак для маэстро. К тому времени, как он стал режиссером и начал снимать всякую дешевку, его организм уже усвоил слишком много демиллевских штук, что отнюдь не пошло ему на пользу.

Все дело в том, что картины Де Милля, что там о них ни говори, как зрелище поставлены безупречно. В каждой из них видно стремление к техническому совершенству, любая деталь отделана мастерски. А ленты, которые приходилось снимать Сайрусу, надо было пускать в прокат быстро и по дешевке. Он и снимал их быстро и дешево, но каждый раз, делая это, подвергал жестоким испытаниям свою чрезмерно развитую совесть, изменяя всем стандартам тщательной, любовной работы над картиной, которые укоренились в его сознании. Специалисты в области психологии описали бы эту ситуацию так: человек, стремящийся к совершенству, но вынужденный работать небрежно, подобен страдающему клаустрофобией, который застрял в лифте между этажами. Приятная перспектива застрять так до конца жизни!..

Вот что произошло с Сайрусом, вот почему он начал прикладываться к бутылке все чаще и чаще, пока не приобрел славу опустившегося неудачника, так что наконец единственным продюсером, который давал ему работу, стал старый добрый Александр Файл, изо всех сил старающийся сэкономить на съемках своих ужасных грошовых лент. Может, нашлись бы и другие, готовые столь же милостиво отнестись к Сайрусу, но прискорбная истина заключалась в том, что синьор Файл был единственным известным Мелу продюсером, который со временем научился поддерживать Сайруса в относительно трезвом состоянии в течение нескольких недель подряд, чтобы вытянуть из него готовый фильм. Было не очень-то приятно наблюдать, какими методами он добивается этого, разве что вам нравится смотреть, как садист-дрессировщик заставляет престарелого льва проделывать свои трюки. Такие, как Файл, умеют превращать слова в орудие пытки.

Так как Файл был плюгав и тощ, а Сай высок и мускулист, ему, конечно, доставляло извращенное удовольствие издеваться над беспомощно смотревшей на него сверху вниз несчастной жертвой. Это могло играть не меньшую роль в том, что он поручал Сайрусу съемку одного фильма за другим, чем тот бесспорный факт, что Сай всегда выжимал все возможное из дрянного сценария и выдавал сносный фильм за самую низкую цену.

— Относительно этого Сайруса Голдсмита, синьор Гордон...

— Да?

— Он был в плохих отношениях с пропавшим синьором?

— В общем-то, нет...

Комиссар Уччи провел по носу коротким, словно обрубленным, указательным пальцем. Примерно каждые пять секунд в раковину звучно падала капля воды. С каким многозначительным видом он трет себе нос.

Или нос у комиссара просто чешется?

— А другой синьор, который был с вами тогда, этот Генри Мак-Аарон. В чем заключались его обязанности?

— Он руководил операторской группой в этой картине. Вернее, руководит. Мы хотим закончить картину.

— Даже без синьора Файла?

— Да.

— Ах, вот как. А эти Мак-Аарон и Голдсмит долго работали вместе, не так ли?

— Да.

Очень, очень долго, комиссар. Если быть точным, со времен Де Милля, когда Сай впервые дал Мак-Аарону возможность взять в руки камеру. С тех пор они неразлучны. Между прочим, Генри чертовски талантливый оператор. Он мог бы с таким же успехом работать на себя, если бы не считал делом всей жизни таскаться всюду за своим любимым Саем и нянчиться с ним во время запоев последнего.

— А вы сами, синьор Гордон, — автор сценария для синьора Файла?

— Да.

Да, потому что нет смысла объяснять этому полицейскому с лицом цвета сырого теста разницу между автором сценария и тем, кто потом обрабатывает этот сценарий. Если уж говорить об этом, то невозможно определить, кто истинный автор любого сценария — человек, написавший никуда не годный оригинал, или терпеливый страдалец профессионал, который должен превратить в сияющую вершину маленький кротовый холмик, созданный воображением неумелого автора?

Комиссар Уччи снова медленно и задумчиво потер нос.

— Когда все вы в тот вечер находились с синьором Файлом в его офисе, между вами не произошел какой-нибудь спор? Острый конфликт?

— Нет.

— Так. Тогда возможно ли, что сразу после своего ухода он имел спор с кем-нибудь другим, работавшим над картиной?

— Ну, что касается этого, комиссар...

Час спустя Мел наконец вырвался наружу, на омытый благословенным солнечным светом дворик, где в “фиате”, взятом напрокат, ждала его Бетти.

— Быстрее жми в горы, — сказал он, забираясь на заднее сиденье. За нами погоня!

— Очень остроумно. Ну как там?

— Думаю, все в порядке. — С него градом лил пот; зажигая сигарету, он заметил, что дрожат руки и он не может унять дрожь. — Он был не очень-то любезен.

Ловко маневрируя, Бетти прорвалась сквозь поток машин к въезду на мост через Тибр. Когда они очутились на другом берегу, она произнесла:

— Знаешь, я вполне могу представить, что чувствует полиция, от этого же можно свихнуться! Человек не может просто взять и исчезнуть, как наш Алекс. Просто не может. Мел. Так не бывает.

— Конечно, не бывает. И все-таки он исчез.

— Но куда он делся? Где он? Что с ним случилось?

— Не знаю. Это чистая правда, детка. Можешь поверить каждому слову.

— Я верю. — Бетти вздохнула. — Господи, и зачем только Алекс послал тебе этот сценарий...

Конечно, все началось с того, что Файл отправил авиапочтой из Рима в Лос-Анджелес сценарий. Это было полной неожиданностью, потому что несколько лет назад Мел твердо решил навсегда порвать с Файлом и заявил ему об этом тут же, во время съемок. А Файл не обратил на его слова никакого внимания, давая понять, что он не принимает это всерьез.

Решение послать ко всем чертям Файла и работу, которую он подкидывал время от времени, не было простой бравадой. Телесериал, который пестовал Мел, окреп и набрался сил, как показал последний рейтинг. Имея в своем активе столь популярный сериал, он мог надеяться на спокойное, обеспеченное будущее. Его ожидания оправдались. Фильм шел с успехом, а когда решено было больше серий не снимать, телевидение стало платить за повторный показ, и, значит, у Мела не было необходимости снова начать работать на Файла или даже помышлять о сотрудничестве с ним.

А теперь он вдруг опять понадобился Файлу, хотя трудно было понять почему — ведь совершенно очевидно, что Мел Гордон, получающий солидные гонорары, будет стоить дороже, чем прежний Мел Гордон, который брал, сколько дают. В конце концов они с Файлом пришли к компромиссу, от которого, как обычно, выиграл Файл. Хуже всего, что он знал слабость Мела, его пристрастие к возне с никуда не годными сценариями и понимал, что если Мел хотя бы пролистает невероятно слабый сценарий “Император страсти”, то, привлеченный именно его слабостью, попадет на крючок, а если уж попадет на крючок, то его без особых трудов можно будет запрячь в работу.

Так оно и вышло. Голливудский юрисконсульт Файла, местная знаменитость, открыто презирающий Файла и поэтому, как это часто бывает, единственный человек в мире, которому Файл доверял, подготовил контракт, и, прежде чем на документе высохли чернила, Мел в сопровождении жены со сценарием “Императора страсти” под мышкой отправился в путь на встречу с Файлом.

Встреча состоялась в уличном кафе на виа Венето; вокруг за столиками под лучами июньского солнца, изящно демонстрируя свое утомление жизнью, собрались феллиниевские типажи и туристы, неизящно глазеющие на оных.

Кроме Мела и Бетти за их столиком было четверо. Сам Файл, такой же щуплый, бледный и остролицый, как всегда; когда Мел видел его в последний раз, в его волосах только пробивалась седина, теперь они совсем побелели; Сай Голдсмит, иссохший и угловатый, глаза с похмелья мутные; угрюмый Мак-Аарон, вечно прищуренный, словно постоянно выбирал самый выигрышный ракурс для съемки; а также полностью завладевшая вниманием туристов крупная, грудастая Ванда Перикола, вульгарный вариант Софи Лорен, — как оказалось, она получила главную роль в фильме.

Шестеро за столиком. Четыре кампари, двойное виски для Сайруса и чашка чаю для Файла. Проведя большую часть жизни за границей. Файл тем не менее не признавал иностранных блюд и напитков.

Встреча была короткой и деловой. Файл с явным нетерпением уделил минимум времени на формальности — достаточно, по его мнению, для того, чтобы возобновить старое знакомство и представить Ванду, которая знала английский ровно настолько, чтобы сказать “хелло”, затем неожиданно обратился к Мелу:

— Что ты успел сделать со сценарием?

— Со сценарием? Алекс, мы приехали только сегодня утром.

— Какое это имеет значение? Раньше стоило тебе лишь поглядеть на сценарий, и ты уже извергал идеи. Стало быть, роскошная жизнь за счет этого идиотского сериала по ящику погубила такой блестящий талант?

В свое время, когда оплата счетов за квартиру и продукты и покупка машины зависела от интонаций Файла, Мел был кроток, как ягненок. Но теперь, ободренный мыслью о гонорарах, текущих из телевизионного рога изобилия, Мел бывал храбрым, как лев.

— Знаешь что, Алекс, — произнес он, — если мой блестящий талант погиб, ты оказался в очень трудном положении, потому что сценарий просто ужасен.

— Ну уж! В него просто нужно внести пару поправок.

— Нужно написать совершенно новый сценарий, чтобы придать хоть какой-нибудь смысл этой бессвязной болтовне. Когда я прочел этот бред, то сразу же принялся за поиски жизнеописания Тиберия в исторических сочинениях...

— Что ж, чувствительно благодарен за это.

— И я точно знаю, как создать образ человека, которого сводят с ума власть, подозрительность и сластолюбие, пока он окончательно не теряет рассудок и не забивается в этот дворец на Капри, где каждый день устраивают оргии. И ключевая сцена будет там, где он окончательно сходит с катушек.

— Ну и что? Все это есть в сценарии, разве не так?

— Сейчас все это сделано совершенно неверно, банально. Если он будет бесноваться и грызть ковер, фильм превратится в дешевый балаган.

Но представим, что никто вокруг не замечает, что Тиберий сошел с ума.., и если только до зрителей дойдет...

— Ну? — Файл, стараясь казаться безучастным, был, однако, заинтригован. — А как это показать?

— А вот как. В портике у спальни Тиберия в его дворце мы поставим несколько мраморных статуй в натуральную величину. Скажем, полдюжины для ровного счета, шесть статуй. Изображения великих граждан Рима, как там у них было принято. И мы будем постоянно подчеркивать, как он почитает эти мраморные изваяния, например, всякий раз проходя мимо них, он гордо расправляет плечи. А потом настает решительный момент, когда он уже окончательно свихнулся.

Как мы ставим эту сцену? Выходим из спальни вместе с ним, камера движется мимо статуй, мы смотрим на них его глазами — и то, что мы видим, это его безумие, запечатленное на мраморных лицах! Понятно, Алекс? Лица этих статуй, на которые смотрит Тиберий, теперь уродливо и страшно искажены, это отражение безумия, полностью овладевшего Тиберием. Вот и все. Несколько метров пленки, и цель достигнута.

— Цель достигнута, — повторил Сай Голдсмит. Осторожно, чтобы не закружилась голова, он повернулся к Мак-Аарону. — А ты что скажешь.

Мак?

Мак-Аарон проворчал “Сойдет”, что для него было не только достаточно длинной речью, но и знаком наивысшего одобрения.

— Сойдет? — с беспокойством произнесла Ванда. — Che succede? <Что происходит? (итал.)> Как понял полный сочувствия Мел, она жаждала слышать свое имя из уст людей, от которых зависела ее судьба; совершенно естественно, что она выглядела разочарованной, после того как Бетти объяснила ей по-итальянски в его сан-францисском варианте, о чем идет речь.

Но главное — реакция Файла, и Мел напряженно ждал.

— Статуи... — сказал наконец тот с явным неудовольствием.

— Двенадцать статуй, Алекс, — решительно сказал Мел. — Шесть нормальных и шесть психов. Шесть — до, и шесть — после. Это ключевая, центральная сцена. Не экономь на ней.

— Ты знаешь, сколько такая работа может стоить? Посмотри на наш бюджет...

— Да пошлите вы к черту бюджет, — возразил Сай. — Эта сцена может изменить весь фильм, Алекс. Так, как я ее вижу...

— Ты? — Файл повернулся к нему, открыв рот, словно пораженный его вмешательством. Голос был таким пронзительным, что заглушал шум машин, проносящихся за его спиной. — Ты сейчас так нагрузился, что не увидишь и собственную руку, даже поднеся ее к носу, ты, алкоголик несчастный.

Ты пьян даже теперь, когда мы вот-вот начнем съемку. А теперь иди и постарайся протрезвиться хотя бы к следующей неделе. Ты меня слышал?

Убирайся!

Все прочие за столиком, включая, как заметил Мел, даже Ванду, уловившую смысл происходящего, смущенно замерли. Сай зажал в кулаке пустой стакан, словно намереваясь раздавить его, потом неуверенно поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел по улице, сталкиваясь на ходу с прохожими. Когда Мак-Аарон поднялся, чтобы последовать за ним, Файл резко спросил:

— Куда ты? Я ведь еще не сказал, что отпускаю тебя, верно?

— Разве? — сказал Мак-Аарон и тоже удалился.

Файл презрел этот маленький мятеж.

— Замечательная команда, — заметил он. — Проспиртованный бывший гений и его сиделки. Приятно быть связанным с ними одной веревочкой. Он взял свою чашку и стал отхлебывать чай, изучая Мела из-под опущенных век. — Во всяком случае, статуи исключаются.

— Они включаются, Алекс. Все двенадцать. В противном случае я буду очень долго работать над сценарием.

В прежние времена Файл ударил бы кулаком по столу, чтобы прекратить всякие споры. Теперь же, как понял Мел, наблюдая за тем, как он смакует свой чай, не будет никаких ударов кулаком по столу.

— Если я отвечу “о'кей”, — сказал Файл, — ты должен к завтрашнему дню подготовить мне краткое изложение нового сценария, договорились?

Дай мне новый сценарий, а я дам статуи. Это его манера торговаться, ибо Файл никогда ничего не давал даром. И хотя Мелу предстояла долгая ночная работа, он произнес, полный ощущения своей победы:

— Я приготовлю его для тебя завтра. — Впервые с тех пор, как он имел дело с Файлом, он не позволил нокаутировать себя упоминанием этого священного слова — Бюджет!

Когда они с Бетти вышли из кафе, даже воспоминание об отвратительной сцене с Сайрусом не могло омрачить радость от сознания того, что он заставил Файла раскошелиться на несколько тысяч долларов больше, чем того позволял драгоценный Бюджет. В конце концов, говорил себе Мел, вряд ли Сай в его нынешнем состоянии, имея при себе круглосуточно Мак-Аарона, нуждается в другом утешителе.

Вернувшись к себе в отель, Мел улегся на кровать со сценарием название “Император страсти” было явно придумано Файлом! — а Бетти замерла у пишущей машинки в состоянии боевой готовности в ожидании, когда ее супруга посетит вдохновение. Пятнадцать лет назад, когда Мел только начинал работать в кино, ее назначили к нему секретаршей. На вторую неделю работы они поженились, и с тех пор она великолепно справлялась с двойной задачей — писца и спутника жизни. Они были женаты так давно, что понимали друг друга с полуслова, и все же Мел был удивлен, когда Бетти, сидевшая молча, погруженная в свои мысли, вдруг сказала:

— Нет, это не она.

— Что?

— Не Ванда. Не ее он выберет в “Подружки месяца”. Не с ней он будет спать.

— Это их проблема. Но почему ты так в этом уверена?

— Прежде всего, для него она слишком стара.

— Да ей же всего двадцать или двадцать один!

— Она уже вышла из школьного возраста, а значит, для него уже переспела. Я думаю, Алекс выбирает “Алис из Страны чудес”, потому что боится настоящих женщин.

— Ну и...

— Ты знаешь, что я хочу сказать. Сколько раз мы наблюдали это раньше. Рано или поздно он появится с какой-нибудь маленькой Алисой с большими круглыми глазами, и, уж извини за страшно оригинальную мысль: шестидесятилетний мужчина, вышагивающий по виа Венето с ребенком, первый раз надевшим высокие каблуки, — это, по-моему, просто непристойно. Или когда он сидит рядом с нами и строит ей глазки. И показывает, какой он большой босс, унижая кого-нибудь вроде Сая...

— Вот как? — сказал Мел. — О ком же ты больше заботишься, о новой Алисе или о Сайрусе?

— Мне жаль обоих. Мел, в свое время ты говорил, что больше никогда не будешь работать на Алекса. Почему ты все-таки принял его предложение?

— Чтобы поставить его на место — как, например, в случае со статуями. Я должен был сделать это для блага души своей, дорогая моя, и считаю, что сильно запоздал. А кроме того, потому, что “Нью-Йорк тайме” заявила, что последний сценарий, который я сделал для Алекса, выполнен на удивление добротно. Может быть, я сумею заставить их повторить эти слова.

— Да, но все-таки...

— Все-таки лето обещает стать жарким, нам будет не до Сайруса, Алисы в стране киночудес и всего прочего. Сейчас нам надо подготовить хоть какой-нибудь набросок, завтра мы должны отравиться в Чинечитгу посмотреть, с какими декорациями нам придется работать, а потом займемся штамповкой эффектных диалогов, так что нам некогда будет думать о чужих проблемах.

— Конечно, пока все живы, — сказала Бетти. — Бедный Сай. В один прекрасный день он убьет Алекса. Вот бы посмотреть эту сцену!

Чинечитта — Голливуд в окрестностях Рима, где Файл снимал почти все свои фильмы. Но когда Мел позвонил ему, предложив встретиться там, тот наотрез отказался: картина будет сниматься в нескольких милях к югу от Рима, сразу за Форте-Аппиа, на виа Аппиа Антика, старой Аппиевой дороге.

Это соглашение, судя по рассказу Файла, было одной из его типичных манипуляций. Компания “Пан-Италиа продакшнз” разместила здесь декорации для постановки грандиозного фильма о святом Павле, и, когда фильм был закончен, Файл за гроши снял в аренду площадь, декорации и прочее с условием, что после завершения съемок все приведет в порядок.

То, что декорации могли совершенно не подойти к сценарию, который купил Файл, тоже за гроши, совершенно его не волновало. Они имели отношение к истории Рима, и этого было достаточно.

В какой-то степени именно такие нюансы работы у Файла часто привлекали Мела, так же как и приводили в бешенство. Обычно сценарий, декорации и прочий реквизит сочетались друг с другом, как классический четырехугольный колышек и круглая дырка, и он находил особое удовольствие, пытаясь составить из них единое целое. Когда дело касается Александра Файла, часто повторял про себя Мел, необходимость становится матерью изобретения.

На следующий день они с Бетти взяли напрокат машину и отправились к месту съемки, посмотреть, что можно изобрести из того, что “Пан-Италиа” оставила для них. Они проехали в направлении Порто-Сан-Себастьяно, мимо катакомб, по узкой старой римской дороге, пролегающей среди пышной зелени, и наконец добрались до некоего сооружения, изображающего Форум времен Цезаря, которое возвышалось на лугу в полумиле от дороги. За ним находились различные службы, лабиринт зданий, окружающих постройку размером с небольшой авиационный ангар, очевидно, там производилось озвучивание фильма.

Все это было обнесено проволочным заграждением высотой в десять футов, у ворот стоял охранник, парень бандитского вида с пистолетом на бедре, который устроил целое представление из проверки документов.

Оказавшись внутри, они без труда нашли штаб Файла, который помещался в ближайшем от ворот здании. Перед ним стояло несколько машин, и среди них — большой открытый “кадиллак” Файла. Единственным признаком жизни на всей съемочной площадке были глухие удары молотка, раздававшиеся из глубины ангара.

Файл ожидал их в своем офисе вместе с Сайрусом, Мак-Аароном, парой итальянских операторов, которых Мел помнил по последнему фильму, помощником директора и старшим осветителем. Сайрус как-то сказал Мелу, что никто из них не знает как следует своего дела — Де Милль не взял бы их даже в уборщики, — но они стоили дешево и понимали по-английски, а больше от них ничего не требовалось.

Мел обнаружил, что церемония начала работы у Файла нисколько не изменилась со временем.

— Хорошо, хорошо, давай посмотрим, — сказал ему Файл без всяких предисловий и, когда Мел вручил ему свой текст, невнимательно прочел его и сказал:

— Ладно, это подойдет. Когда у тебя будет готов какой-нибудь материал, чтобы начать съемку?

— Примерно через неделю.

— Еще чего! Сегодня пятница. В понедельник утром Ванда и остальные актеры, занятые в главных ролях, явятся сюда рано утром вместе с кучей статистов для массовки. Значит, в понедельник утром, к восьми, ты будешь здесь с материалом, достаточным, чтобы Голдсмит работал пару дней. И приготовь несколько сцен в интерьере на случай, если будет дождь, чтобы никто не сидел без работы и не получал деньги даром.

— Послушай, Алекс, давай выясним кое-что раз и навсегда...

— Давай, сынок. А выясним мы вот что: мне наплевать, как ты там отличился на телевидении. Когда ты работаешь на меня, ты выдаешь материал так же, как всегда. Ты не Эрни Хемингуэй, понятно? Ты ниггер, холодный сапожник, и все, что от тебя требуется, — это забить в ботинок несколько гвоздей, чтобы заказчик не натер себе ногу. И нечего смотреть на меня волком, потому что, если у тебя появится желание устроить скандал или нарушить контракт, я тебя так прижму в суде, что ты в ближайшие пятьдесят лет ни для кого не напишешь ни единого сценария. Понятно?

Мел чувствовал, как воротник душит его, лицо наверняка побагровело от бессильной ярости, грозящей апоплексией. Больше всего его бесило, что все присутствующие смущенно отвели взгляды. Точно так же в тот день за столом все избегали смотреть на Сайруса, когда Файл ставил его на место. Лишь Бетти, нацелив на Файла указательный палец, угрожающе начала:

— Послушайте, Алекс!..

— Не вмешивайтесь! — злобно предупредил ее Файл. — Может, вам и нравится, когда ваш муж играет гения, но мне нет!

Прежде чем Бетти успела нанести ответный удар, Мел предупреждающе качнул головой. В конце концов контракт был подписан, скреплен печатью и вручен адвокату. Теперь уже было поздно что-либо делать.

— Ладно, Алекс, — процедил он. — В понедельник я вобью пару гвоздей в твой ботинок.

— Я так и думал! А теперь пойдем посмотрим на обстановку! — Они гурьбой высыпали под палящее солнце. Файл возглавлял процессию. Мел плелся позади, рядом с Бетти, которая в знак утешения сжимала ему руку. “Пан-Италиа” покрыла эту часть площадки жесткой кожурой асфальта, чтобы не было грязи и пыли, но, хотя еще не наступил полдень, Мел чувствовал, как асфальт плавится у него под ногами. Почти все в Риме закрывают лавочки и соблюдают сиесту в жестокую полуденную жарищу, но у Александра Файла, разумеется, сиеста исключалась.

Рядом с Мелом шагал Сай Голдсмит. Казалось, он изнемогал от жары, вчерашняя краснота сошла с его лица, оно было желтым с красными прожилками, а губы приобрели нездоровую синеву. Но глаза были ясными, с них сошла мутная пелена, а это означало, что Сай по крайней мере временно не прикладывался к бутылке.

— Не переживай! — сказал он. — Алекс не мог не припомнить тебе эти статуи...

— Да? Если бы не контракт, я послал бы его подальше с его фильмом.

Если он думает, что я буду выкладываться ради него...

— Кончай, Мел. В кои-то веки у нас приличный сценарий, хорошие декорации и даже несколько актеров, умеющих работать. Я лично их подбирал.

— Такие, например, как эта Ванда, наша несравненная, великая и прекрасная звезда? Уж мне-то такого не говори, Сай! Какой игры ты ждешь от актрисы, у которой роль записана по-английски в транскрипции?

— Я заставлю ее играть как надо. Только не теряй вкус к работе из-за Алекса, Мел. Ты ни разу еще не подводил нас. Сейчас никак нельзя этого делать.

Мела едва не стошнило от умоляющего тона Сайруса. Мало того, что этот медведь много лет покорно глотал все, чем кормил его Алекс.

Господи боже мой, неужели он еще благодарно лижет Файлу руки за это?

Асфальт кончился у громоздкого сооружения, где помещалась студия озвучивания, и здесь участок был разделен еще одной высокой проволочной оградой, которая преграждала путь к задней части съемочной площадки и декорациям на ней. Охранник у внутренних ворот, как и его двойник у входа на площадку, носил пистолет на поясе.

Когда они прошли в ворота и догнали Файла, он ткнул пальцем в охранника.

— Вот на что уходят деньги, — объявил он. — Надо держать здесь такого бандита двадцать четыре часа в сутки. Иначе эти макаронники растащат все дочиста.

— Что ж, спасибо, — сказала Бетти, чья девичья фамилия, между прочим, была Каполетта. — Mille grazie, padrone.<Тысяча благодарностей, хозяин (итал.)> — Не надо быть такой обидчивой, — сказал Файл. — Я говорю не об итальянцах из Сан-Франциско, а исключительно о местных талантах.

Мел заметил, что итальянские техники, которые наверняка все поняли, приняли безразлично-вежливый вид, словно не разобрали ни слова. Что ж, работа есть работа.

Обход декораций на площадке показал, что Файл заключил поистине выгодную сделку. “Пан-Италиа” построила для своей картины о святом Павле не только точную копию Форума, но также модель улицы древнего Рима в натуральную величину, со всеми деталями, лавками и домами, и великолепную виллу с портиком, которая стояла на холме, возвышаясь над остальными постройками. Эта вилла, объявил Файл, станет дворцом Тиберия на Капри, правда, сцены в интерьере будут сниматься на студии.

Мак-Аарон с парой операторов неделю назад побывал на Капри, они отсняли несколько десятков метров пленки пейзажа, чтобы декорации выглядели правдоподобно. Блестящая идея Сайруса, эти съемки на Капри, раздраженно буркнул Файл, будто бы тупой зритель способен понять разницу!..

Чтобы избавиться от общества Файла, Мел забрался на портик виллы.

Стоя здесь, оглядывая Форум, пинии и кипарисы, обрамляющие Аппиеву дорогу, он мог различить плавные очертания холмов Альбано на горизонте. Им овладело чувство, что перед ним раскинулся древний Рим, восставший от многовекового сна. Солнечный зайчик от проезжавшей машины чуть было не разрушил это впечатление, но это вполне мог быть отблеск солнца на полированном панцире римского воина, направлявшегося на колеснице на юг, в Остию.

К нему подошел Сайрус и вопросительно посмотрел на него.

— Как тебе это нравится?

— Очень нравится.

— Соответствует эпохе Тиберия. Понимаешь теперь, что я имел в виду, когда говорил, что наконец-то сделаем настоящий, без халтуры, фильм.

Если, конечно, все будет сделано как надо!

— Только не мы! Выше головы не прыгнешь. Чтобы снять такой фильм, нужно много раз переделывать, переписывать, переснимать. Три “п”. Ты знаешь, как относится к этому Алекс?

— Да, но мы можем драться за каждую мелочь.

— Это точно!

— Мел, скажу тебе прямо, это последний мой фильм, хочешь верь, хочешь не верь.

— Ерунда!

Сайрус криво улыбнулся:

— Нет, если верить тому, что говорят врачи. Мак знает, можешь сказать Бетти, но вообще это между нами. Внутри у меня все прогнило. Он похлопал себя по отвисшему животу. — Будет чудо, если машина не развалится до конца работы над фильмом, не то что до будущего года!

Вот, значит, в чем дело, думал Мел. Неужели, прожив долгую и трудную жизнь, человек способен на такие сантименты? Это объясняло все. Сай Голдсмит умирал, ему оставалось жить недолго, и этот фильм должен был стать его лебединой песней. Лучшим фильмом, несмотря на все штучки Файла!

— Послушай, Сай, врачи могут ошибаться. Если бы ты вернулся в Штаты и показался специалистам, хотя бы в клинике Майо...

— Именно там мне это и сказали. Мел. Открытым текстом. Настолько открытым, что, прежде чем лететь сюда, я заглянул в Лос-Анджелес и условился, что, когда придет время, меня похоронят на кладбище “Райский парк”, большой склеп, красивый гроб и все такое прочее...

Самое интересное, что, подписав все эти бумаги, я почувствовал себя гораздо лучше. Я тогда понял, почему древние римляне и египтяне так любили удостовериться, что все готово к самому главному дню. Это заставляет посмотреть правде в глаза. После чего можно спокойно жить дальше.

По крайней мере до того, пока картина не будет сделана так, как тебе хочется, подумал Мел. Если разобраться, Сайрус оказал ему величайшую честь. Ведь многое зависело от сценария, и над ним пригласили работать его, Мела Гордона.

— Скажи, Сай, — спросил он, — это была твоя идея, чтобы за сценарий взялся я, не Алекса?

— Моя. Разве это не доказывает, что, когда надо, я могу выиграть бой с Алексом?

— Вроде бы да. Теперь нам остается выиграть всю войну.

И это действительно была война, хоть и без стрельбы. Как только Файл получил первый вариант сценария и на его основе составил программу съемок, до него быстро дошло, что творится что-то непонятное. После этого жизнь стала сущим адом для всех, занятых на съемках “Императора страсти”.

В том числе, как не без злорадства отметил Мел, и самого Файла.

Впервые в жизни Файла съемки его фильма отставали от программы. Сайрус с мрачным видом требовал снимать дубль за дублем, пока не получал сцену, которая его удовлетворяла. Он муштровал орды варваров и римские легионы на полях за пределами съемочной площадки, так что те в конце концов пригрозили взбунтоваться, заставлял Мела переписывать одну сцену за другой, пока диалоги не становились доступными ограниченным возможностям актерского состава, не теряя при этом ни выразительности, ни смысла.

Кстати, все заговорщики выполняли двойные обязанности. Мел обнаружил, что в промежутках между сочинительством занят режиссурой съемок среднего плана. Мак-Аарон взял на себя свет и звуковое оформление, невзирая на громкие протесты оскорбленных представителей профсоюза. Даже Бетти, которая трудилась бесплатно, проводила долгие часы с Вандой, заставляя ее произносить слова роли так, что в конце концов они не могли видеть друг друга.

Долгий рабочий день обычно завершался в кинозале, где съемочная группа собиралась в изнеможении, чтобы просмотреть последние отснятые кадры, а Файл, усевшись в отдалении, в холодной ярости отпускал язвительные замечания об увиденном на экране и о том, во сколько это ему обошлось. По мнению Мела, самым нелепым было непонимание Файлом происходящего — он наотрез отказался поверить объяснениям Бетти во время бурной и бесплодной беседы наедине. По мнению Файла, они злонамеренно сорили деньгами, занимались саботажем, разоряя его, о чем он давал им знать при любом удобном случае. Ему не давала сделать большего его собственная мелочность. Как заметил Сайрус, он мог уволить их всех, но контракт — это палка о двух концах. Уволить их означало заплатить им сполна, хотя они сделали только первую часть картины, а заменить — полностью заплатить другим, хотя они сделали бы только оставшуюся часть. Это было немыслимо для Файла.

— Я все понимаю, — говорил Мел, — но все равно хотелось бы найти какое-то средство, чтобы он не лез к нам хоть бы пять минут подряд.

Вот если бы он нашел себе какое-нибудь маленькое приятное развлечение...

Одного желания Мела тут было явно мало. Но как-то ранним утром оно исполнилось.

Она приехала на заднем сиденье трескучего мотоцикла — маленькая тоненькая девочка. Одной рукой она обхватила за талию бородатого юношу, который вел мотоцикл, другой прижимала к себе громоздкий предмет в оберточной бумаге. Северянка, решил Мел, отметив свежий цвет лица, каштановые волосы и тонкий, чуть вздернутый тосканский нос.

Вообще-то тощий, нуждающийся в дополнительном питании подросток — и в то же время неотразимо привлекательное создание, каким бывают девочки в этом возрасте.

Когда подъехал мотоцикл. Мел и Бетти, Сай, Мак-Аарон и Файл стояли перед штаб-квартирой последнего, переругиваясь, как всегда это бывало утром, из-за плана съемок на день. Когда девушка спрыгнула, осторожно держа сверток, словно в нем было что-то стеклянное, ее юбка задралась до бедра и Мел стал свидетелем почти комической перемены, случившейся с Файлом: его глаза застыли на белизне обнаженного тела, затем, сощурясь, скользнули наверх, чтобы осмотреть девушку целиком. Ее окутывала атмосфера хрупкой невинности, деревенской свежести. Мел посмотрел на Бетти. Он понял, что и у нее мелькнула та же мысль:

Алиса!

Бородатый мотоциклист приблизился, девушка держалась поодаль, словно пытаясь спрятаться за его спиной. Мел вдруг увидел, что рыжеватая растрепанная борода мотоциклиста — безнадежная попытка прибавить возраста и солидности простодушному мальчишескому лицу.

— Синьор Файл, я приехал по вашему требованию.

— Вижу, — проворчал Файл. Он раздраженно повернулся к Мелу. — Вам нужны статуи? Вот парень, который смастерит их для вас.

— Паоло Варезе, — сказал юноша. — А это моя сестра Клаудия. — Он завел руку за спину и поставил девушку перед собой. — Чего ты боишься, глупая девчонка? — поддразнил он ее. — Ее можно извинить, — сказал он.

— Она только месяц назад приехала из Кампофриддо, и здесь все для нее новое. Все производит на нее очень большое впечатление.

— Где это Кампофриддо? — спросила Бетти.

— Возле Лукки, там, в горах. — Паоло презрительно усмехнулся. Известное дело. Двадцать человек на сорок коз. Такое вот место. Папа и мама разрешили Клаудии приехать ко мне в Рим, где она сможет найти приличную школу, потому что она хорошо училась у себя дома. — Обхватив девушку за худенькие плечи, он по-братски крепко прижал ее к себе, так, что она залилась краской. — Но вы знаете, как девушки помешаны на кино. Когда она услышала, что я буду работать здесь, где вы снимаете...

— Понятно, — нетерпеливо сказал Сайрус. — А насчет этих статуй...

— Да, да, конечно. — Паоло взял у сестры сверток, развернул бумагу и вынул статуэтку, изображавшую задрапированную человеческую фигуру.

Она была искусно вырезана из материала, напоминающего отполированный белый мрамор, но, как Мел заметил с чувством неудовлетворения, была не более двух футов в вышину.

— Вообще-то статуи должны быть в натуральную величину, — сказал он, заранее готовясь к еще одному столкновению с Файлом. — А эта...

— Но это только, только... — Паоло ударил себя костяшками пальцев по лбу, стараясь вспомнить нужное слово. — Это только образец. Они будут в натуральную величину. — Держа образец в вытянутой руке, он с гордостью смотрел на него. — Это Август. Будут еще Сулла, Марий, Цезарь и сам Тиберий, все копии со статуй Капитолийского музея, все в натуральную величину.

Взяв в руки фигурку. Мел обнаружил, что она необычайно легкая.

— Разве это не мрамор?

— Как это может быть мрамор? — сказал Паоло. — Мрамор потребовал бы нескольких месяцев работы, может, больше. Нет, нет, это фокус. Мое собственное изобретение. Если вы покажете мне мое рабочее место, я вам все продемонстрирую.

Его сестра тревожно потянула его за рукав.

— Che cosa, Paolo? <Что, Паоло? (итал.)> — спросила она и что-то быстро зашептала по-итальянски.

— Ах, да. — Паоло с извиняющимся видом кивнул Файлу. — Клаудии скоро надо ехать в школу, и она хотела бы посмотреть, как снимается кино. Она будет очень аккуратной.

— Посмотреть, как снимается кино? — хмуро произнес Файл, глядя на девушку. — А почему бы нет. Я сам ей все покажу. — И по тому, как засветилось лицо Клаудии, Мел понял: она знает английский настолько, что поняла сказанное. — А поскольку мне скоро надо ехать в город, продолжал Файл, — я по дороге заброшу ее в школу.

Эта любезность одновременно и обрадовала и насторожила Паоло.

— Но, синьор Файл, это для вас лишние хлопоты...

— Ничего, ничего. — Файл быстро повел рукой, словно отметая неуклюжую благодарность. — Принимайтесь за дело, вам ведь за это платят деньги. Голдсмит покажет вам мастерскую.

Файл коротким жестом поманил Клаудию за собой и быстро зашагал прочь. Мел вопреки себе не мог не восхититься тем, как этот человек справляется с подобными ситуациями. Надо было хорошо знать его, чтобы понять истинное положение вещей. Иначе можно было подумать, что это добродушный седовласый дедушка, за внешней суровостью которого скрывается золотое сердце.

Мастерская скульптора была оборудована за перегородкой в столярном цехе, недалеко от входа в звуковую студию, и была уже загромождена материалами и инструментами, необходимыми для создания статуй. Сам по себе этот процесс, как коротко описал его Паоло, был любопытен.

Сначала устанавливалась арматура из железных прутьев с перекладиной на высоте плеч. На этой арматуре изготовлялся проволочный каркас, очертаниями напоминавший человеческую фигуру. На него накладывался тонкий слой глины, которому придавалась форма развевающейся римской тоги. Что же касается лица...

Паоло взял статуэтку и, несмотря на протесты Бетти, стал безжалостно соскабливать ножом глину на лице.

— Вообще-то на голову уходит много времени, — сказал он, — но с помощью моего метода все делается очень быстро.

Он смахнул крошки цвета мрамора и показал форму, напоминавшую череп, хотя глазницы и ноздри были заполнены. Он постучал ногтем.

— Внутри ничего нет. Это папье-маше, из которого обычно делают маски, а потом покрывают раствором этого вещества. Colla — так его называют...

— Клей, — подсказала Бетти.

— Да, да. Так можно быстро сделать голову. Она высыхает мгновенно.

Затем покрываем форму глиной, делаем черты лица — и вот вам римлянин!

— А почему это так удивительно похоже на мрамор? — спросил Сай.

— Сверху наносится слой эмалевой краски — белая и слоновой кости.

Она тоже быстро высыхает.

— Но глина под ней совсем еще сырая?

— Прежде чем накладывать краску, надо подсушить глину горелкой.

Ацетиленовой горелкой, надо водить ею вниз, вверх, туда, сюда — и так несколько часов. Но на все уходит ровно один день. За двенадцать дней — двенадцать статуй, как я и обещал синьору Файлу.

— У вас есть с собой эскизы других статуй? — спросил Голдсмит. И когда Паоло вынул их из кармана — весьма помятые и запачканные, стало ясно, что Файл в очередной раз заключил выгодную сделку.

Стоя в дверях мастерской, собираясь уходить, они увидели, как появился Файл с Клаудией, жестом показал ей садиться в “кадиллак” и сам сел за руль.

— Красавица! — произнес Паоло, глядя не столько на сестру, сколько на машину. Затем, когда машина тронулась, он что-то вспомнил.

— Мотоцикл! — крикнул он сестре, показывая на мотоцикл, стоявший у офиса Файла, но она только беспомощно развела руками, и машина скрылась из виду.

Паоло тоже развел руками, словно смиряясь с судьбой.

— Автобус ходит нерегулярно, поэтому каждое утро она будет приезжать сюда со мной на мотоцикле, а потом ехать на нем в свою шкоду. Это означает, что я буду возвращаться вечером на автобусе, но сегодня, кажется, я спокойно поеду домой на мотоцикле.

— Вам очень повезло, — сказала холодно Бетти. — Знаете, Паоло, Клаудия очень красивая девочка.

— Еще бы мне не знать! — Паоло с безнадежным видом поднял к небу глаза. — Потому-то мне пришлось так долго уговаривать мамочку с папочкой отпустить ее в город, где она сможет развиваться, получить образование, может стать учительницей, а не женой какого-нибудь деревенского олуха. Родители у нас хорошие, но они всякого наслушались, и им кажется, что все мужчины Рима только и думают, как бы полакомиться красивой девочкой. Они забывают, что Клаудия со мной, а я...

— Паоло, — перебила его Бетти. — Иногда она не с вами. Не скажу о других римлянах, но про синьора Файла мне кое-что известно. Он любит лакомиться красивыми девочками...

Паоло был ошарашен.

— Он? Признаться, синьора, он не похож на того, кто бы...

— Faccia attenzione signore, — резко сказала Бетти. — Il padrone e un libertino. Capisce? <Будьте начеку, синьор. Наш шеф — распутник. Понимаете? (итал.)>

— Capisce <Понимаю (итал.)>, — кивнул Паоло. — Спасибо. Я скажу Клаудии. Ей почти шестнадцать, она не ребенок. Она поймет.

Мел заметил, что вопреки своей привычке Файл стал уезжать со съемок днем, а возвращался поздно вечером или не возвращался вовсе. Бетти тоже это заметила.

— Ты знаешь, где он бывает, — сказала она мужу.

— Я не знаю. Я подозреваю. Это не одно и то же.

— Послушай, дорогой, не будем спорить по пустякам. Он проводит время с этим ребенком, и ты все прекрасно понимаешь.

— Ну и что? Во-первых, девушка, которой пошел шестнадцатый год, в этих краях не считается ребенком, как сказал ее собственный брат. Во-вторых, ты сделала все, что могла, — ангелы не совершили бы большего.

Что же касается меня...

— Ну конечно! Что касается тебя, а также Сайруса и Мака, то вы счастливы, что Алекс не крутится здесь постоянно, и вам наплевать, почему это происходит.

Против этого возразить было нечего. То, что Алекс не путался под ногами, было настоящим даром небес, и они ни за что не спросили бы, почему он вдруг их оставил в покое, нервы у них были натянуты от постоянного напряжения, но съемки подходили к концу, и надо было держаться в форме, чтобы кончить фильм, не снизив художественного уровня. Принимая во внимание то, как Файл обычно пил из них соки жалуясь, угрожая, отменяя их указания, — видеть, как открытый “кадиллак” выезжает из ворот, было все равно что получать укрепляющий бальзам.

Мел не был уверен, что, даже если бы Паоло подозревал, что происходит, он бы захотел поднимать скандал. Работа над статуями, как он сам признался, дает ему заработок, достаточный, чтобы протянуть до лучших времен. Как удачно, что синьор Файл попросил Художественный институт порекомендовать человека, который сделал бы все за минимальную плату, — ведь порекомендовали его, Паоло, год назад с отличием закончившего этот институт. Большая удача! Молодому скульптору, не имеющему покровителя, зарабатывать нелегко. Денег у родных не было, приходилось приниматься за любую работу, лишь бы наскрести денег, чтобы внести очередную плату за жилье. Но теперь...

С самого утра и до позднего вечера, голый до пояса и обливающийся потом, Паоло увлеченно работал над статуями, и их одну за другой отвозили на тележке в студию и устанавливали на место будущей съемки.

Первые шесть с торжественно окаменевшими лицами хорошо смотрелись на пробных съемках. Следующие, с лицами, искаженными безумием, были даже еще лучше. Оставалось сделать последнюю, самую, как думал Мел, эффектную: статую обезумевшего Тиберия.

Когда ее поставили рядом с пятью другими в проходе дворца, когда Мак-Аарон отснял свои наезды и крупные планы, картину можно было считать законченной. Разумеется, еще нужно было ее смонтировать. Этой тонкой работой занялся Сайрус — надо было резать, менять местами сцены, найти для каждого эпизода нужный ритм, наконец, все соединить в единое целое — то, что зрители увидят на экране. В конечном счете все зависело от монтажа, но это уже забота одного Сайруса.

В ожидании конца работы никто не собирался устраивать бунт на корабле, и все же в одну бурную ночь дело едва не дошло до крушения.

Гроза началась под вечер, это был один из тех римских ливней, после засухи, которые, продолжаясь часами, превращают окружающие города, поля и луга в болота, а асфальтированные улицы в реки. В полночь, когда Мел и Бетти шлепали по лужам к своей машине, они увидели Паоло, стоявшего в дверях своей мастерской и глядевшего на потоп с безнадежным видом, и остановились, чтобы пригласить его поехать с ними.

Он рассыпался в благодарностях, залезая на заднее сиденье рядом с Бетти. Жил он в Трастевере, но, если его высадят где-нибудь в городе, он легко доберется домой.

— Нет, мне не составит труда довезти вас прямо до дверей, — соврал Мел. — Только показывайте дорогу.

Следуя указаниям Паоло, они проехали через Понте-Субличо к пьяцца Матраи, площади в центре захудалого рабочего района. Паоло жил вместе с сестрой в доме, которому, казалось, была не одна сотня лет. Дом был на одной из улочек, отходивших от площади. А в начале этой улочки в гордом одиночестве стоял роскошный “кадиллак”.

Увидев его, Мел невольно нажал на тормоза, и маленький “фиат”, содрогнувшись, замер на середине площади. В ту же минуту он услышал, как Паоло что-то прошипел, и почувствовал, как он навалился на переднее сидение, наклонившись вперед и вглядываясь в залитое дождем стекло.

Вдруг, словно специально выбрав время ухода для того, чтобы рассеять все сомнения, на улице показался Файл. Он быстро затрусил к “кадиллаку”, опустив голову и сгорбившись под дождем. Он уже почти подошел к машине, когда Паоло вдруг очнулся от оцепенения и лихорадочно схватился за спинку сиденья Бетти.

— Синьора, выпустите меня!

Бетти упрямо не двигалась.

— Для чего? Чтобы вы совершили убийство, провели всю оставшуюся жизнь в тюрьме? Какая польза от этого будет Клаудии?

— Это мое дело! Выпустите меня! Я требую!

По его тону Мел понял, что, если Бетти уступит, убийства не миновать. Вскоре Файл оказался вне досягаемости. Задние огни “кадиллака” зажглись, потом стали удаляться и наконец исчезли в направлении виа делла Луче. Паоло ударил кулаком по колену.

— Вы не имели права! — задыхаясь, сказал он. — Почему вы не дали мне убить его?

Мел подумал о том, что произойдет утром, когда этот почти не отвечающий за себя мальчик получит возможность встретиться с Файлом на съемочной площадке.

— Послушай, — рассудительно сказал он, сознавая, что сейчас такие рассуждения в высшей степени бесполезны. — Никто не знает точно, что произошло у тебя в комнате. Если ты не будешь терять головы и поговоришь с Клаудией...

— А как же! — грубо сказал Паоло. — А когда я поговорю...

— Сначала я с ней поговорю, — заявила Бетти. — Знаю! — сказала она, когда взбешенный Паоло попытался возразить. — Это не мое дело. Я не имею права вмешиваться, но все равно я это сделаю. А вы будете ждать здесь с синьором Гордоном, пока я не вернусь.

Это было тягостное, беспокойное ожидание. Дождь непрестанно барабанил по крыше машины, усиливая нервное напряжение. Хуже всего, мрачно размышлял Мел, что Бетти, не имея собственных детей, была всегда готова приютить любого сбежавшего из дому или заблудившегося бродяжку и не раздумывая старалась решить за него все его проблемы. Но в данном случае, что бы она ни сказала, все будет бесполезно. Юноша, сидевший за его спиной, храня мертвое молчание, должен был расквитаться слишком за многое. Единственным возможным средством предотвратить немалые неприятности было предупредить Файла в надежде, что у него хватит разума серьезно отнестись к предупреждению. Если же нет...

Наконец показалась Бетти, которая вышла из дома и нырнула в машину.

— Ну? — холодно сказал Паоло. — Вы говорили с ней?

— Да.

И она сказала вам, сколько ей заплатили за.., за?..

— Да.

Паоло не ожидал этого.

— Не может быть, чтобы она вам сказала это, — недоверчиво сказал он. — Она бы соврала, попыталась обмануть вас, как обманывала меня.

Она...

— Сначала дайте мне передать ее слова. Она сказала, что вы договорились с синьором Файлом, что получите за статуи небольшой аванс, а остальное после того, как работа будет выполнена. Это верно?

— Да. Но какое это имеет отношение?..

— Очень большое. На самом деле это главное. Потому что синьор Файл сказал ей, что если она не будет любезна с ним, то вы никогда не получите остальных денег. Он скажет, что ваша работа никуда не годится, и, более того, он всем расскажет об этом, и вы никогда больше не сможете получить такой заказ. Ваша сестра полагает, что принесла себя в жертву ради денег и вашей репутации, что в противном случае она бы вас подвела.

Паоло ударил ладонью себя по лбу.

— Как она могла это подумать? — крикнул он в бешенстве. — Она знает, что есть бумага, которую мы подписали у адвоката. Как она могла поверить в такую ложь?

— Потому что она только ребенок, некому было дать ей совет. И когда вы подниметесь к ней, то должны сделать вид, что все понимаете. Вы сделаете это?

— Синьора...

— Сделаете?

— Да, да, я все сделаю. Но этот человек...

— Паоло, послушайте меня. Я понимаю ваши чувства, но все, что бы вы с ним ни сделали, приведет только к скандалу, который заденет Клаудию.

Все, что бы ни случилось, попадет во все газеты. Как после этого девочка сможет вернуться в школу? Разве она когда-нибудь сможет вернуться домой в Кампофриддо? Все будут глазеть на нее и сплетничать.

Даже если вы подадите на него в суд...

— Даже так, — с горечью сказал Паоло. Он положил ладонь на ручку дверцы. — Но я задерживаю вас своими делами! — И когда Бетти неохотно наклонилась вперед, чтобы юноша мог выйти из машины, он добавил:

— Вы не понимаете этих вещей, синьора, но я подумаю о том, что вы сказали.

Чао!

Мел наблюдал за тем, как он вошел в дом, потом завел машину.

— Звучит не очень-то обнадеживающе, — сказал он. — Придется завтра шепнуть пару слов Алексу, чтобы предупредить его, хотя я очень хотел бы увидеть, как он получит все, что ему причитается.

— Знаю. — Бетти с безнадежным видом покачала головой. — Господи, ты бы видел, как живут эти дети. Комната размером с крысиную нору, посредине натянута занавеска, чтобы каждый из них имел хотя бы подобие своего уголка. Дождь просачивается прямо сквозь стены. Вся мебель состоит из ящиков из-под апельсинов. И вонючий протекающий туалет в коридоре. Трудно поверить, что в наши дни...

— Да, конечно, но жизнь бедных художников — не “сладкая жизнь”. В любом случае, сколько бы Алекс ни заплатил за этот заказ, все же они станут жить немного лучше, когда Алекс рассчитается с ним.

— Правда? Как ты думаешь, сколько Алекс ему платит?

— Откуда я знаю? А что? Клаудия сказала тебе?

— Сказала. Попробуй догадаться. Ну, пожалуйста. Мел быстро произвел в уме подсчет.

— Так, — сказал он, — поскольку статуи целиком изготовляются Паоло, начиная с набросков и до готовых изделий, они должны стоить от пяти до десяти тысяч долларов. Но я могу поспорить, что парень получит от Алекса не больше чем пару тысяч.

— Мел, он получит пятьсот. Сотню авансом, а остальное после окончания работы. Всего пятьсот долларов!

Непревзойденный Файл, думал Мел почти с суеверным ужасом, когда они проезжали по мосту над вздувшимся мутным Тибром. Паршивые пятьсот долларов за все двенадцать статуй! Плюс Клаудия Варезе в придачу.

Мел поговорил с Файлом на следующее утро и был доволен, что с ними в офисе находятся Сай и Мак-Аарон, которые могли услышать, что происходило.

Когда дело касалось применения силы. Файл не был самым храбрым человеком на свете. Перспектива явно встревожила его.

— Какого черта! — взорвался он. — Вы знаете здешних девиц. Если бы я не сделал это вчера, сегодня наверняка появился бы кто-нибудь другой. Но если этот ее братец задумал всадить мне нож в спину, я могу...

— Я не об этом, — возразил Мел. — Я сказал только, что с твоей стороны было бы весьма разумно держаться от него подальше. Завтра он кончает свою работу. Ты можешь найти себе какое-нибудь занятие в городе, пока он не уйдет.

— Чтобы я дал этому мальчишке-макароннику прогнать меня с моей собственной территории?

— Ты ведь сам начал все это, верно? Тебе не повезло — на этот раз попалась девушка не того сорта.

— Ну ладно, ладно! Но я вернусь вечером, чтобы просмотреть последний материал, и сразу же после этого мы устроим совещание прямо здесь, в офисе. Ну, все понятно? Поэтому все должны быть на месте.

Прозвучало зловеще, решили все после того, как Файл уехал, но их это по-настоящему не взволновало. Оставалось отснять только пару сцен, около недели потребуется на монтаж, вот и все. Файл сделал все, на что был способен, но не смог помешать им показать, на что способны они.

Какую бы карту он ни прятал в рукаве — а Файл постоянно преподносил им неприятные сюрпризы на таких совещаниях, — на этот раз было уже поздно разыгрывать эту карту. Вот что главное.

Они ошибались. Файл вернулся поздно вечером, чтобы просмотреть с ними последний материал, и, когда после этого они собрались в его офисе, извлек из рукава не карту, а целую бомбу.

— Я хочу, чтобы вы уяснили одну мелочь, — сказал он, — и на этом наша встреча кончится. Всего одна небольшая деталь. Голдсмит, я понял так, что вы собираетесь наконец закончить съемки на этой неделе.

Верно?

— К пятнице, — сказал Сайрус.

— Тогда все в порядке. Стало быть, в пятницу вечером вы все выйдете отсюда в последний раз. Понятно? После того, как вы окажетесь по ту сторону ворот, то там и останетесь. И не пытайтесь как-нибудь надуть охранника, потому что ему будут даны специальные указания держать вас за воротами.

— Конечно, — сказал Сайрус, — только вы упустили одну мелочь, Алекс. Надо сделать монтаж фильма. Вам придется подождать еще одну неделю, а тогда уже приказывать охраннику наставлять на меня пистолет.

— Правда? — спросил Файл с притворным интересом. — Еще одну неделю?

— Его лицо застыло. — Нет, спасибо, Голдсмит. У нас уже есть парень, которому мы платим за монтаж, поэтому в пятницу вы просто помашете ручкой и забудете, что вы когда-то были со мной знакомы.

— Алекс, не может быть, чтобы ты всерьез поручил Гарильо монтаж. Он совершенно беспомощен. Если я не буду стоять над ним и говорить, что ему делать...

— Значит, теперь я буду говорить ему, что делать.

— Ты?

— Совершенно верно. Я. — Файл сердито ткнул себя в грудь указательным пальцем. — Я, Алекс Файл, который снимал картины, когда вы еще прыгали на пони со скалы, десять монет за прыжок.

— Ты никогда в жизни не сделал бы такой картины!

— Еще бы! — почти крикнул Файл. — На месяц отстал от графика. На двадцать процентов превысил бюджет. На двадцать процентов, слышишь?

Сайрус побледнел и дышал с трудом.

— Алекс, я не позволю никому кромсать эту картину. Если ты попытаешься не допустить меня до монтажа...

— Если попытаюсь? — Файл стукнул кулаком по столу. — Я не пытаюсь, я делаю. И разговор окончен. Все! Никаких встреч. До субботы я здесь не появлюсь — пока что я заработал на этом фильме одну только язву. Но с субботы я начну выздоравливать.

Да, Файл был по-настоящему взбешен. Мел видел это. Он словно ослеп от ярости, дрожал от гнева. Были оскорблены его боги — График и Бюджет! И теперь, словно верховный жрец, бегущий прочь от места, где свершилось богохульство, он бросился к двери, переполненный негодованием.

Когда он уже взялся за ручку двери, его остановил умоляющий голос Сайруса.

— Послушай, Алекс, мы слишком давно знакомы, чтобы делать такие глупости. Если мы...

— Если мы что? — Файл быстро повернулся, не выпуская ручки. — Если мы проведем всю ночь в глупых разговорах, я передумаю? После того что здесь происходило все лето? Так вот, я тебе скажу прямо, предатель паршивый, я не передумаю!

Дверь рывком отворилась, потом захлопнулась. Файл ушел. Все четверо застыли, глядя друг на друга. В комнате было так тихо, что Мел отчетливо слышал каждый звук, доносившийся извне, словно работал усилитель: дальний свисток паровоза, скрип цепи, на которой фонарь раскачивался под теплым ночным ветерком, резкий звук шагов Файла, идущего к машине.

Первой нарушила молчание Бетти:

— Господи, — прошептала она, не зная, смеяться ей или плакать. — Он говорил совершенно серьезно. Он испортит картину, даже не понимая, что портит ее.

— Погоди, — сказал Мел. — Если в контракт Сайруса включен монтаж картины, то...

— Но он не включен, — сказал Мак-Аарон. Он внимательно наблюдал за Сайрусом. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

Тот сделал гримасу.

— Отлично. Болит только, когда смеюсь.

— Ты скверно выглядишь. Если бы я знал, что ты не откажешься немного выпить...

— Не откажусь. Давайте уберемся отсюда, вот и все.

Они вышли из офиса. Луна, стоявшая низко на горизонте, имела вид тоненького, как вафля, серпа, но небо над головой было так густо усеяно звездами, что, казалось, они освещали дорогу к стоявшим у ворот машинам бледным фосфоресцирующим светом.

И тут Мел заметил, что “кадиллак” Файла все еще стоит на своем месте, с выключенными передними фарами и распахнутой дверцей. Но Файла в машине не было.

Мел оглядел темное пространство съемочной площадки. Странно, подумал он. Файл был человеком привычки: закончив дневную работу, он садился в свою машину и направлялся прямо к воротам. Никогда раньше он не имел обыкновения бродить по опустевшей площадке после многочасовой работы, зачем же ему делать это сейчас...

Сай и Мак-Аарон прошли вперед, и Мел увидел, что Сайрус внезапно остановился. Он вернулся к Мелу, Мак-Аарон шел за ним по пятам.

— Я мог бы поклясться, что слышал, как этот поганый заморыш проходил тут, когда мы еще не вышли, — сказал он. — Он не припрятал здесь за углом еще одну машину?

Мел покачал головой.

— У него только “кадиллак”. И дверца открыта, как будто он хотел уже сесть в машину, но потом передумал. Куда он пошел, как ты считаешь?

— Понятия не имею, — сказал Сай. — Я знаю только, что производить проверку в такое время — не похоже на него.

Они продолжали стоять, нерешительно оглядывая пустую площадку.

Тусклый фонарь висел над дверью офиса, еще один — над воротами, едва освещая помещение охранника размером с телефонную будку, и это было все, что можно было различить при таком освещении. Все остальное представляло собой смутные очертания, словно серые тени на фоне непроницаемой темноты, над которыми возвышались очертания студии.

— Ну, чего мы еще ждем? — наконец сказал Мак-Аарон. — Если с ним что-нибудь случилось, мы всегда можем послать кипарисовый венок на похороны. Идемте скорее.

Было бы лучше, если бы Мак не сказал этого, с неприятным чувством подумал Мел. Они могли бы просто оставить без внимания эту загадку и уехать. Теперь же высказанное вслух предположение, что с Файлом что-то могло случиться, как бы обязывало их сделать что-нибудь, вне зависимости от их отношения к Файлу.

Сайрусу, кажется, пришла в голову та же мысль.

— Знаешь, — сказал он Мелу, — Мак прав. Вам с Бетти не стоит здесь болтаться.

— А как ты?

— Я немного подожду. Он, наверное, появится через несколько минут.

— Тогда мы подождем вместе, — сказал Мел, стараясь не слушать замечаний, которые вполголоса отпускала Бетти по адресу Файла.

Шли минуты. Наконец, услышав звук приближающихся шагов, они встрепенулись. Но из темноты показался не Файл, а киномеханик, который демонстрировал для них отснятый материал. В ответ на вопросы Сайруса он объяснил, что перематывал ленту и не видел синьора Файла после демонстрации материала.

— Buona sera, signora, signori. <Добрый вечер, синьора, синьоры (итал.)> И он отправился домой на своем мотороллере, изрыгающем пары бензина.

Они видели, как охранник вышел из своей будки, чтобы открыть ему ворота; мотороллер миновал ворота и скрылся из виду. Снова все стихло.

— Черт! — вдруг сказал Сайрус. — Как мы сразу же об этом не подумали. Может быть, этот охранник видел Алекса. — Он поплелся к охраннику и перекинулся с ним парой слов.

Вернувшись, он покачал головой и сказал:

— Полная неудача. Охранник слышал, как захлопнулась дверь офиса, но он читал газету у себя в будке, поэтому ничего не видел. И он говорит, что выпустил всех, кроме нас, Алекса и... Паоло Варезе.

Да, в этом все дело, подумал Мел. Если все чувствовали то же, что и он, действительно могло случиться то ужасное, на что они все пытались закрыть глаза. Вот откуда это ощущение беды, витавшее в воздухе. Файл и Паоло Варезе. Юноша прячется за машиной. Файл открывает дверцу, садится за руль, внезапно ему угрожает нож или револьвер; две человеческие фигуры, одна из них тащит другую из машины в темноту, чтобы сделать свое дело в каком-нибудь темном углу.

Или проламывающий череп удар, прямо здесь, на месте, нанесенный одним из железных прутьев, которые он использовал при сборке арматуры для Статуй; потом тело взваливается на мускулистое плечо и уносится во все укрывающий мрак? Но остались бы улики. Брызги крови. Или что-то похлеще.

Мела тянуло заглянуть в машину, посмотреть, что там на кожаной обивке, и он тут же почувствовал приступ тошноты. Он нерешительным жестом указал на машину.

— Может быть, мы должны...

— Не волнуйся, — сказал Сайрус, явно пожалев его. — Я сам это сделаю.

С чувством облегчения Мел наблюдал, как Сайрус подошел к машине и, наклонившись, заглянул внутрь. Потом сквозь ветровое стекло блеснул слабый свет на панели.

— Ключи есть, — услышал Мел приглушенный голос Сайруса. — Но здесь все в порядке.

Свет потух, и Сайрус, выпрямившись, отошел от дверцы. Держа в руке ключи, он обошел машину, открыл багажник и заглянул внутрь. Захлопнул крышку и подошел к ним.

— Ничего, — сказал он. — Понятно только одно — Алекс забрался в машину и потом снова вышел.

— Ну и что теперь? — спросила Бетти.

— Теперь я пойду в плотницкую мастерскую и посмотрю, сидит ли еще Варезе в этом его ателье. А в это время Мак может заглянуть в студию и посмотреть там. Но вам с Мелом незачем...

— Об этом не беспокойся, — сказала Бетти. — Еще не очень поздно.

— Хорошо, тогда вы двое в своей машине поезжайте к запасным воротам и поговорите с охранником. Когда будете возвращаться, сделайте круг и осмотрите площадку, насколько сможете. Не торопитесь и дайте полный свет на передние фары.

Они точно выполнили указания и через двадцать минут снова стояли рядом с Сайрусом и Маком. Мел с облегчением увидел, что на их лицах написано все то же удивление.

— Мак говорит, что в студии никого нет, — сказал Сайрус. — А парень у себя в ателье работает над последней статуей и клянется жизнью матери, что с обеда не выходил оттуда. И я верю ему, хотя он не скрывает, что был бы счастлив, если бы Алекс сломал себе шею. Во всяком случае, если он действительно хотел напасть на Алекса, он никогда бы не сделал этого здесь, у всех на виду, в пятнадцати шагах от охранника, да еще когда мы каждую минуту могли выйти из офиса.

Поэтому, если вы только не полагаете, что такой трус, как Алекс, мог по своему почину явиться в ателье и начать скандал...

— Ни в коем случае, — сказал Мел.

— Я тоже так думаю. А что сказал охранник у запасного выхода?

— Ничего интересного. Он закрыл ворота в обычное время, когда все кончают работу, и с тех пор не видел поблизости ни души. Кроме того, мы объехали все кругом, и единственное, что мы заметили, была парочка бродячих кошек. Что же у нас получается?

Сайрус покачал головой.

— Сплошная ограда в десять футов высоты, так что Алекс никак не мог выйти, если только не научился бы летать без крыльев. Совершенно ясно, он где-то здесь, но я не могу понять, где именно. Единственное, что мы можем сделать, — это прочесать площадку и обыскать все постройки; может быть, что-нибудь обнаружится. Мак мне поможет. А ты отвези Бетти в ваш отель. Она еле жива.

Да, Мел это видел. И он прекрасно мог себе представить, что она сейчас думает. Пока Паоло вне подозрений...

— Ну ладно, если вы сможете обойтись без нас... — сказал он.

— Ничего, справимся. Да, когда будете проезжать мимо ворот, найдите какой-нибудь повод для того, чтобы охранник заглянул к вам в багажник.

Убедитесь, что он хорошо все проверит. Не опасайтесь, что он что-то там найдет, — я уже все осмотрел. Вы не против?

— Нет, — сказал Мел. — Раз там действительно нет Алекса...

Рано утром его разбудил телефонный звонок Сайруса со съемочной площадки. Он сказал, что вместе с Мак-Аароном и Паоло Варезе, закончившим свою двенадцатую статую, они обыскали каждый дюйм, но не нашли и следа Файла.

— Он и вправду исчез, — устало сказал Сай. — Я только что звонил в отель — вдруг он там, — но мне сказали, что его не было всю ночь и он еще не появился. Я решил, что лучше всего вызвать полицию. Они вот-вот будут здесь.

— Я сейчас еду, Сай. А ты не поторопился с полицией? Ведь прошло всего несколько часов.

— Знаю, но нас могут потом спросить, почему мы не обратились к ним сразу, как только почувствовали, что дело нечисто. Но дело сделано, и надо подумать, что мы им скажем об этом скандальчике в офисе перед уходом Алекса. Скажу тебе честно. Мел, было бы ошибкой говорить о проблемах монтажа или о том, что после пятницы нас перестанут пускать на съемочную площадку. Бетти тоже была там, и если они захотят повесить на нас собак...

Мел посмотрел на Бетти, которая, сидя в постели, беспокойно за ним наблюдала.

— В чем дело? — шепнула она. — Что случилось?

— Ничего... Нет, — ответил он на вопрос Сайруса. — Это я говорил с Бетти. Я ей все объясню. Она поймет. Ты уже обо всем договорился с Маком?

— Да, он того же мнения, что и я.

— А что им говорить о Паоло?

— Все, что нас спросят. Почему бы нет?

— Не притворяйся, что не понимаешь меня, Сай. Если полиция узнает, что произошло, когда я отвез парня домой в прошлую ночь, когда шел дождь...

— Пускай. Поскольку он не имеет никакого отношения к исчезновению Алекса, они ничего не смогут ему пришить. И, возможно, ты не заметил, но, когда ты устраивал ему скандал относительно сестренки Варезе, прямо под окном офиса стояла Ванда Перикола. Готов поспорить, что она проболтается при первой же возможности!

Мел счел условия спора нечестными. Сразу можно сказать, кто его выиграл бы.

Когда они с Бетти приехали на площадку, полиция, представленная двумя парнями в штатском, была уже на месте. В конце дня Мел решил, что поведение официальных лиц в течение этого дня прошло три стадии.

Вначале улыбчиво-циничная, когда два мальчика в штатском дали понять, что считают все это дело явным рекламным трюком кинокомпании Файла.

Затем, убедившись, что это не так, они приступили к серьезному расследованию, приказав всем собраться в студии для краткого допроса и предъявления документов.

И наконец, сбитые с толку и рассерженные, они попросили помощи в Главном полицейском управлении и заставили целый взвод полицейских в полной форме тщательно обыскать всю съемочную площадку.

Сразу же после взвода полицейских явились журналисты и банда папарацци — независимых фоторепортеров, — большая часть из них прикатила на побывавших в переделках мотороллерах. Вид этих людей, собравшихся у главных ворот, нацеливающихся камерами сквозь проволоку, засыпающих вопросами каждого, кто проходил достаточно близко, чтобы услышать их крики, казалось, раздражал инспектора Конти, старшего из двух ребят в штатском, почти так же, как и неудачные попытки разыскать пропавшего Александра Файла.

— От них только беспорядок, — сказал он, когда Сайрус попросил его устроить что-то вроде пресс-конференции в офисе. — Они останутся по ту сторону ограды, там их настоящее место. Не может быть никаких сомнений, что синьор Файл, живой или мертвый, находится в периметре этой ограды, и, пока мы не найдем его, никому не будет разрешено войти сюда или выйти отсюда. Это не займет много времени. Даже если предположить худшее, что было совершено преступление, все же невозможно скрыть жертву под асфальтом, который покрывает почти всю площадку. И благодаря вашей предусмотрительности, синьор, — он кивнул в сторону Сайруса, который отклонил комплимент, с усталым видом пожав плечами, — это место было герметически закрыто сразу же после его исчезновения. Синьор Файл здесь, в этом нельзя сомневаться. Мы его найдем самое большее через несколько часов.

Инспектор был упрямым человеком. Только к вечеру, после того, как его команда прошлась по площадке, словно налетевшая саранча, не добившись никаких результатов, после того, как полицейские безуспешно просмотрели страницу за страницей все бумаги Файла, Конти признал свое временное поражение.

— Теперь можете уехать, — объявил он собравшимся в студии, — но вы должны всегда быть на месте, чтобы мы могли вас вызвать для дальнейших допросов. Пока не будет получено разрешение властей, сюда никто не войдет.

Сайрус едва мог усидеть на своем стуле от утомления, но, услышав это, в бешенстве вскочил на ноги.

— Послушайте, нам надо кончить фильм, и если вы...

— Все в свое время, синьор. — Голос инспектора звучал решительно, не допуская возражений. — Те из вас, которые не имеют гражданства Италии, пожалуйста, передайте мне паспорта. Они будут находиться в Главном управлении.

Выйдя из офиса. Мел заметил, что дверца “кадиллака” Файла закрыта и вся засыпана сероватым порошком. Он не сразу понял, что это сделано для того, чтобы обнаружить отпечатки пальцев. Эта мысль больше, чем остальное, случившееся за день, сделала для него исчезновение Файла реальным и страшным. Пока что вопросы, которые им задавали полицейские, скользили по поверхности — не надо было упоминать ни Клаудию Варезе, ни о монтаже фильма, но ведь предстоят еще допросы, и на следующий раз они копнут глубже.

Сай думал о другом.

— Прежде всего, — сказал он, — нам надо быть уверенными, что мы в любой момент можем связаться с теми, кто нам нужен для этих последних сцен.

— К чему это? — спросил Мел. — Без Алекса, который занимался финансами? Мы даже не можем ничего подписать за него!

— И не надо! — сказал торопливо Сайрус. — Этот голливудский адвокат уполномочен заменять Алекса в его отсутствие. К тому же он вложил кучу денег в фильм и по жадности не уступает Файлу. Когда я свяжусь с ним и расскажу, что происходит, он сделает все, чтобы мы закончили фильм. Я это гарантирую.

— Только если Алекс отсутствует, — сказал Мел. — А если он умер?

— Тогда наше дело плохо. Отснятая нами пленка — его собственность, и, пока суд уладит все дела по его имуществу, мы давно уже будем на том свете. Но никто не знает, жив он или умер. Стало быть, мы должны получить согласие адвоката на завершение фильма в обмен на соглашение, что мы передаем ему картину для выпуска и реализации.

— Без допуска на съемочную площадку? — сказала Бетти. — Кто знает, когда мы туда снова попадем? Полицейский сказал: быть на месте для допросов. Им могут понадобиться недели, чтобы во всем разобраться или месяцы.

— Может быть, — согласился Сайрус, — но у меня предчувствие, что все произойдет гораздо быстрее.

Он не ошибся. Уже на следующее утро Мела вызвали к комиссару Одоардо Уччи в Главное управление, и беседа оказалась не из приятных.

Хуже всего стало, когда комиссар после серии манипуляций со своим носом заговорил вдруг о враждебных чувствах, которые Паоло Варезе питал к своему работодателю, а после уклончивых ответов Мела проявил удивительную осведомленность насчет сцены в ту дождливую ночь. Это значит, уныло подумал Мел, что Ванда действительно проболталась при первом удобном случае.

Мел понимал, что при подобных обстоятельствах нет смысла уходить от ответа. Поэтому он детально описал эту сцену, утешая себя, насколько возможно, словами Сайруса о том, что, раз Паоло не имеет никакого отношения к исчезновению Файла, ему ничего не смогут пришить.

Реакция Уччи была молниеносной.

— Если бы вы сразу предоставили эту решающую информацию инспектору Конти...

— Решающую? — сказал Мел. — Послушайте, комиссар, мы вышли из этого офиса через минуту или пару минут после Файла. Если бы Варезе попытался сделать с ним что-нибудь прямо там...

— Но вы, синьор, все же подумали, что он может попытаться?

— Да, и очень скоро убедился, что был не прав.

— Думаю, что через некоторое время я докажу вам обратное, синьор.

Точнее, до конца этого дня. Поэтому вы и синьора Гордон оставайтесь, пожалуйста, в вашем отеле до этого времени. Будьте любезны, никаких телефонных разговоров и, пожалуйста, никаких посетителей.

К вечеру за ними заехал сам Уччи в полицейской машине.

— Куда мы едем? — спросила его Бетти, когда машина резко рванула вперед.

— Туда, где находится ваша съемочная группа, синьора, чтобы доказать, что тайна исчезновения синьора Файла никогда не являлась тайной.

— Значит, вы нашли его? Но где? Что с ним случилось?

— Терпение, синьора, терпение, — тон комиссара был почти игривым. Скоро вы сами узнаете ответ. Если, — добавил он мрачно, — у вас хватит духу на это.

Карабинер с автоматом пропустил их в ворота съемочной площадки; еще один карабинер у дверей плотницкой мастерской встал по стойке смирно, когда они вошли туда. За перегородкой, в конце мастерской, в ателье скульптора, их ожидало несколько человек.

Сайрус и Мак-Аарон стояли в одном конце комнаты, Паоло Варезе, крепко сжавший губы, взбешенный, — в другом, между инспектором Конти и его подчиненным в штатском. А в центре комнаты возвышалась над всеми статуя на пьедестале в натуральную величину.

Обезумевший Тиберий, подумал Мел, и отшатнулся. Внезапная догадка молнией ударила в мозг. Сходство между этой статуей и скульптурным изображением Тиберия, еще не пораженного безумием, которое они уже отсняли и отправили туда, где хранился реквизит, бросалось в глаза, но еще больше было сходства между этими искаженными чертами и лицом Александра Файла, изуродованным гримасой ярости.

— Нет! — испуганно шепнула Бетти. — Это не похоже на...

— Да? — быстро отозвался Уччи и, когда Бетти молча качнула головой, сказал:

— Мне очень жаль, синьора, но я хотел бы, чтобы вы сами поняли, почему эта тайна на самом деле таковой не была. Как только я сравнил эту статую с фотографией синьора Файла, мне все стало ясно.

Влажное папье-маше, наложенное на лицо, воспроизводит его так точно, что даже слой глины поверх маски, как бы искусно это не было сработано, не в состоянии скрыть подлинные черты. Тем не менее, — он кивнул на инспектора Конти, — самую важную улику откопал мой помощник.

Почти все эти статуи были сделаны до исчезновения синьора Файла.

Только вот эта закончена после. Для чего она была использована, абсолютно ясно — и в высшей степени неприятно. Поэтому, если вы желаете покинуть эту комнату прежде, чем мы докажем совершение преступления...

Когда Бетти ушла, шагая словно лунатик, которому приснился кошмарный сон. Мел, охваченный чувством вины, подумал, что ему бы надо проводить ее, но он словно врос в пол, окаменел, будто загипнотизированный взглядом комиссара, который, взяв молоток и резец, подошел к статуе.

Это вызвало бурную вспышку гнева Паоло Варезе. Он набросился на Уччи, пытаясь вырвать у него из рук инструменты, и едва не опрокинул его на пол. Когда двое в штатском заломили ему руки и потащили назад, он стал отчаянно вырываться, но потом затих.

— Не имеете права! — крикнул он Уччи. — Это произведение искусства!

— И очень удачное, — холодно ответил Уччи. — Почти блестящее. Его можно вывезти отсюда по вашему желанию и отправить куда угодно, и никто в мире не будет знать о том, что находится внутри. Хорошее ли дело, молодой человек, использовать такой талант, как у вас, для того, чтобы скрыть убийство?! Но сейчас-то по крайней мере вы признаетесь, что совершили преступление?

— Нет! Что бы вы ни нашли в моей статуе, я никого не убивал!

— Да? Тогда, может быть, это заставит вас передумать?

Комиссар приложил резец к складке тоги, драпирующей фигуру, и осторожно ударил молотком по резцу. Потом еще и еще раз.

Когда куски глины, покрытые белой эмалевой краской, упали на пол.

Мел закрыл глаза, но это не мешало ему слышать, один за другим, беспощадные удары и стук засохшей глины, падающей на пол.

Затем раздался другой звук — удары металла о металл.

И наконец сердитое восклицание Уччи.

Мел открыл глаза. Первое, что он увидел, было широкое лицо комиссара, приоткрывшего рот в почти нелепой гримасе недоумения. На лицах Сайруса, Мак-Аарона и полицейских в штатском было то же выражение; все смотрели, словно не веря своим глазам, на представшую перед ними внутренность статуи, где виднелись железные прутья арматуры, проволочный цилиндр — и ничего больше.

— Не может быть, — пробормотал Уччи. — Это невозможно!

Словно желая выместить свое поражение на статуе, он нанес удар молотком по голове. Голова рухнула на пол и осталась там, пустая маска из папье-маше, с кусками окрашенной в белую краску глины, прилипшей к ней.

Паоло высвободился из рук полицейских. Он поднял маску и нежно провел пальцами по оставшимся от удара молотком вмятинам.

— Варвар, — сказал он Уччи. — Вандал. Неужели вы действительно подумали, что я убийца? Неужели вам надо было ломать мою работу, чтобы убедиться, что вы не правы?

Уччи, ошеломленный случившимся, покачал головой.

— Молодой человек, говорю вам, что все, все улики...

— Какие улики? Неужели я похож на какого-нибудь крестьянина с юга, который только и живет вендеттой? — Паоло сунул маску в лицо Уччи, который отпрянул, словно боясь, что она его укусит. — Вот моя месть вылепить все так, чтобы весь мир узнал, что за скотина этот человек. И такой мести было мне достаточно, потому что я художник, понимаете, художник, а не мясник! А теперь можете попытаться сами склеить мою статую, потому что мне здесь больше нечего делать. — Он посмотрел на Сайруса. — Я уеду сразу же, как только сложу свои инструменты, синьор.

— Но ведь мы завтра вернемся, — умоляющим тоном сказал Сайрус. Теперь у вас не может быть никаких возражений, верно? — обратился он к Уччи.

— Возражений? — Казалось, комиссар все еще не знал, что подумать. Нет, синьор, все помещения полностью обследованы, так что вы имеете полное право пользоваться ими. Но это невозможно. Я не могу понять...

— Слышите? — сказал Сайрус. — Я прошу вас, Варезе, поработать всего один день. Только один день.

— Нет, синьор. Я выполнил заказ, который взял. Мне здесь больше нечего делать.

Мел пошел к выходу, и Сайрус поплелся за ним.

— Черт возьми! — сказал он. — Не хочется мне делать эту сцену без одной статуи.

— Можете пропустить ее при съемке. Слава Богу, что все так обернулось, и наплевать на статую. На минуту этот комиссар убедил меня...

— Тебя? Он убедил всех нас. Когда Бетти выходила отсюда, казалось, что она вот-вот упадет. Если хочешь послушать моего совета, Мел, закажи завтра билет на первый же рейс домой и увези ее как можно скорее. Картина почти готова, и тебе надо думать о Бетти, а не об Алексе.

Карабинер, который стоял у двери, показал за угол, и там они увидели Бетти, которая ожидала их. Ее веки покраснели и распухли, а на щеках блестели слезы.

— Что случилось? — спросила она, словно боясь услышать что-то ужасное. — Они...

— Нет, — ответил Мел. — Они ничего не нашли. Паоло здесь ни при чем. — Но она продолжала стоять, беспомощно склонив голову, и действительно казалось, что она вот-вот упадет. Мел крепко обнял ее.

— Все в порядке, детка, — сказал он. — Все в порядке. Завтра мы возвращаемся домой.

Сай Голдсмит умер в первый день зимы, через четыре недели после того, как фильм вышел в прокат. Как сказала Бетти, он хоть перед смертью, но услышал хвалебные отклики критиков. На Оскара, конечно, не тянет, но фильм правдоподобный, драматичный, прекрасная режиссерская работа... Неплохая эпитафия для человека на смертном одре.

Тайна исчезновения Файла не повредила коммерческому успеху фильма.

Когда эта история стала достоянием гласности, пресса просто блаженствовала, и даже, когда интерес читателей стал слабеть, его легко подогревали опять. Примерно раз в неделю сообщалось, что Файла видели в некоем забытом уголке, полностью потерявшего память, ставшего наркоманом или жертвой Красного Заговора. Бульварные газеты изо всех сил раздували тлеющие угольки сенсации.

Картина вышла в прокат, умер Сайрус, и снова заполыхало пламя.

Мел и Бетти были в Сан-Франциско, собираясь провести Рождество с ее родителями, когда прочитали в газете о смерти Сайруса Голдсмита, скончавшегося после продолжительной болезни в больнице “Ливанский кедр”, и о том, что он будет похоронен на кладбище “Райский уголок”.

Мел с неприязнью подумал о репортерах, которые будут кишеть на похоронах, и это заставило его отказаться от присутствия на них — он ограничился присылкой оригинального венка.

Упоминание о кладбище “Райский уголок” напомнило ему о том, как он стоял с Сайрусом на портике игрушечного дворца и смотрел вниз на Аппиеву дорогу, а Сайрус говорил, как утешал его выбор склепа и все такое прочее. Сайрус Голдсмит истово веровал, что гранитный склеп с начертанным на стене его именем гарантирует лучшую загробную жизнь, чем просто яма в земле на глубине шести футов.

При мысли об этом Мел покачал головой. У Сайруса не было семьи, которая оплакивала бы его, единственным близким человеком в мире был Мак-Аарон. Наверное, он и руководил всеми приготовлениями к похоронам.

Жаль, что Мак не из тех, кто мог бы устроить со вкусом и с фантазией.

Он, наверное, проследил, чтобы Сайрус, словно фараон, погребенный с полным набором всего необходимого для счастливой загробной жизни, был снабжен тем, что, по его мнению, необходимо для приятного времяпрепровождения в вечности, — запасом виски, копией “Императора страсти” и даже красиво обрамленной фотографией гримасничающего Александра Файла на стене склепа — напоминание о победе Голдсмита.

Через несколько дней после Рождества Мел и Бетти выскользнули из дома ее родителей, чтобы впервые посмотреть этот фильм. Мел давно перестал ходить в кинотеатры, где шли его картины: видеть, что зрители не в состоянии оценить его трудов, — хуже, чем сидеть в зубоврачебном кресле, когда тебе сверлят здоровый зуб. Но на этот раз Бетти настояла на своем.

— Мы ведь не пошли на похороны, — убеждала она с чисто женской логикой. — Это самое меньшее, что мы можем сделать для Сайруса.

— Дорогая, при всем уважении к Сайрусу, там, где он сейчас, ему это все равно.

— Тогда я пойду одна. Не будь упрямцем. Мел! Ты же знаешь: это особенный фильм.

Все и впрямь было так. Он это понял сразу. Особенный и даже шокирующий, чего никто больше в зале не понял. Бетти приятно удивилась, когда он предложил посмотреть картину еще раз. Пока она сидела в ложе, Мел побежал в вестибюль и позвонил в Северный Голливуд Мак-Аарону.

— Мак, это Мел Гордон.

— Жаль, что ты не смог быть на похоронах, но цветы, что ты прислал...

— Это все неважно. Мак, я только что просмотрел фильм, и там есть один кадр — в общем, мне надо поговорить с тобой об этом как можно скорее.

Мак-Аарон долго не отвечал.

— Значит, ты понял, — сказал он наконец.

— Точно. Вижу, что ты тоже.

— Уже давно. А Бетти?

— Уверен, что она ничего не заметила.

— Это хорошо, — сказал Мак-Аарон с явным облегчением. — Послушай, где ты сейчас?

— У родителей жены в Сан-Франциско. Но я могу быть у тебя завтра с утра.

— Завтра с утра я должен поехать на кладбище и полностью рассчитаться за похороны. Он поручил мне все эти дела. Ты знаешь, как выглядит склеп?

— Нет.

— Тогда у тебя есть возможность его увидеть. Встретимся ровно в десять. Сторож покажет тебе, где склеп Сайруса.

Пунктуальность была фетишем Мак-Аарона. Когда Мел прибыл на встречу, в десять часов с минутами, Мак уже ожидал его на скамье у склепа с надписью “Голдсмит” на массивной бронзовой двери. Само сооружение было сложено из грубо обработанных гранитных блоков без украшений и без окон. Оно стояло на травянистом холме, возвышающемся над довольно неухоженным пространством, усеянным указателями расположения могил. В противоположность новым модным кладбищам вокруг Лос-Анджелеса это выглядело как подлинное место последнего пристанища.

Мак-Аарон подвинулся, освобождая Мелу место на скамье.

— Сколько раз ты видел фильм? — спросил он без всяких предисловий.

— Дважды.

— Только два раза? Быстро же ты схватил!

— Простая арифметика, — сказал Мел, удивляясь, почему он чувствует потребность чуть ли не извиняться. — Шесть статуй уже использованных и запертых в комнате, где хранился реквизит, еще шесть в этой панораме коридора и одна в ателье, та, которую разбил комиссар. Тринадцать статуй. Не двенадцать. Тринадцать.

— Знаю. Меня осенило в тот день, когда мы сняли последние сцены с этими статуями, и я насчитал шесть стоящих в проходе статуй, а не пять. Тогда я припер Сайруса к стене и заставил все рассказать, как он ни упирался. После этого у меня хватило сообразительности держаться подальше от этой шестой статуи, чтобы она не попала в кадр; но до самой премьеры я так и не заметил, что панорама всего коридора показывает всю шестерку этих проклятых штук, и было уже поздно что-нибудь предпринять. Так они там и остались, словно ожидая, когда ты явишься и начнешь считать их. — Он меланхолично покачал головой.

— Лишь бы полиция не начала их считать, — сказал Мел. — Во всяком случае, все это доказывает, что Паоло Варезе намного хитрее, чем мы считали. Эта статуя у него в ателье была просто бутафория, чтобы отвлечь внимание. Пока мы смотрели, как комиссар рубит ее на куски, Алекс был внутри одной из тех шести статуй в коридоре. Прямо в студии, на виду у всех, кто проходил мимо.

— Верно. Но только неужели ты думаешь, что у Варезе хватило мозгов на то, чтобы проделать все это? Он действительно еще совсем зеленый. И он, и его сестра — просто дети. Настоящая пара младенцев, заблудившихся в лесу.

— Судя по твоим словам, это Сайрус убил Алекса?

— Нет, черт возьми. Сай вовсе не хотел, чтобы Алекс умер, потому что тогда фильм попал бы навеки в суд по делам наследства. Нет, его действительно прикончил этот парень, но Сай.., послушай, может быть, лучше всего рассказать все с самого начала.

— Наверное, — сказал Мел.

— Значит, во-первых, ты помнишь, что Сай попросил нас сделать, когда увидел, что “кадиллак” стоит с открытой дверцей, а Алекса нигде нет?

— Да. Он послал тебя в студию искать Алекса, а нас с Бетти осмотреть площадку.

— Потому что хотел на время избавиться от нас. Ему пришло в голову, что Алекс отправился к парню и там что-нибудь могло случиться. Поэтому он...

— Погоди, — сказал Мел. — Мы все тогда согласились, что у Алекса не хватит духа встретиться с парнем.

— Это внушил нам Сай, но в глубине души он чувствовал, что у Алекса была веская причина увидеться с парнем. Только одна. Алекс был трусом до мозга костей, так ведь? Но вместе с тем каждый год он отправлялся делать свой бизнес в Рим, а парень живет в Риме. Кто знает, когда они могли бы столкнуться лицом к лицу или парень мог потерять голову после нескольких рюмок и отправиться искать его.

Итак, что может сделать такой тип, как Алекс? Он идет к парню, размахивая белым флагом, и пытается купить его. Задешево, конечно, но, зная, как обстоят дела у Варезе и его сестры, он полагает, что несколько сотен могут все прекрасно уладить. Точнее, около трехсот долларов. Двадцать тысяч лир. Сай знал, сколько он предложил, потому что, когда он вошел в ателье, деньги были разбросаны по полу, Алекс лежал мертвым с почерневшим лицом, а парнишка стоял над ним, не сознавая, что произошло. Сай рассказывал, что ему понадобилось пять минут только для того, чтобы вывести того из шока.

Как бы то ни было, он наконец привел его в себя, и оказалось, что Алекс вошел в ателье, держа в руках деньги, с широкой улыбкой на своей злобной сморщенной физиономии, и дал понять парню, что, черт возьми, с девчонкой ничего плохого не случилось, но если, чтобы утешиться, она захочет купить себе что-нибудь хорошенькое...

— Неужели он такой дурак? Так ошибаться в людях!

— Да, таковы факты. — Мак-Аарон кивнул с мрачным видом. — Как бы то ни было, парень не выдержал. Он даже не мог сказать, что произошло потом. Он помнит только, что сжал руками эту костлявую шею, а когда отпустил, было уже поздно.

— Пусть так, — вздохнул Мел, — это все же убийство.

— Да, — согласился Мак-Аарон. — Долгий срок в тюрьме, и газеты, полные описаний того, как его сестренка сбилась с пути. Казалось, нет никакой надежды. Но знаешь, что самое странное?

— Что?

— Единственное, о чем думал Варезе, — это в какое отчаянье придут его мама и папа, которых он так подвел. Тюрьма беспокоила его гораздо меньше, чем то, что он после долгих споров убедил родителей отпустить девочку в Рим и позволил Алексу совратить ее. Ему и в голову не пришло, что можно как-то скрыть, что Алекс мертв. Послушать его, так надо срочно звать полицию, и все!

Но Сай, конечно, не хотел, чтобы стало известно о смерти Алекса, потому что тогда фильм считай что пропал бы. Он увидел статую Тиберия, почти готовую, и понял, что это еще не поражение. Ему очень мешало, что вы с Бетти и я крутились вокруг, но как только он избавился от вас и послал меня как последнего дурака искать Алекса по всей съемочной площадке, он мог действовать свободно.

Во-первых, он заставил парня быстро сделать новую статую Тиберия.

Это была тринадцатая статуя, в которую они засунули Алекса. Сайрус сказал, что пока они с парнем занимались этим, у них была одна мысль: как бы удержать обед в желудке. На это у них ушла вся ночь, а когда статуя была готова, они отвезли ее на тележке в студию и вместо нее поставили в ателье другую статую.

— Но Сайрус сказал мне, что Паоло помогал тебе искать Алекса большую часть ночи. Так вот, если бы я спросил тебя...

— Ах, вот что! — Тень улыбки мелькнула на упрямом лице Мак-Аарона. Он предусмотрел все, чтобы их слова выглядели правдоподобно, и заставил парня несколько раз обойти площадку с фонариком в руке.

Если бы у меня были какие-то сомнения насчет парня, они тут же развеялись бы. Когда на следующий день меня допрашивал инспектор Конти, я и слова не сказал о парне — так я был уверен, что он не имеет к этому никакого отношения.

— Тебе и не надо было говорить о нем, Ванда только и ждала удобного случая, чтобы заговорить.

— Ванда? — спросил Мак-Аарон с неподдельным удивлением. — Откуда ей знать? Черт возьми, это ведь Сайрус рассказал инспектору, что случилось, когда ты той ночью отвез парня домой. Но так как нужно, понимаешь, как будто из него надо было вытягивать каждое слово. Так, чтобы постепенно направить его в ателье, где он мог хорошенько рассмотреть эту статую, познакомившись с фотографиями Алекса.

Это все сделал Сайрус. Когда он убедился, что инспектор и комиссар абсолютно уверены, что другие статуи в студии и в складе реквизита были там до исчезновения Алекса, он захотел, чтобы произошло это представление в ателье. Он хотел, чтобы все подозрения упали на парня, а потом полностью и навсегда рассеялись. Единственной проблемой было, сможет ли парень выдержать такое напряжение в этой грандиозной сцене, и ты сам видел, что он с этим справился. Теперь ты понимаешь, как все было задумано? Создать впечатление, что площадка герметически закупорена, что парень — единственный, кто мог совершить преступление, а потом полностью снять с него все подозрения. Если я могу поклясться на Библии, что парень помогал разыскивать Алекса в ту ночь и если Алекса нет в той статуе — что тогда остается?

— Остается статуя с телом внутри, — сказал Мел. — Убийство.

— Да, я понимаю, — сочувственно вздохнул Мак-Аарон. — Теперь ты жалеешь, что все узнал. Но я не жалею. Мел. И не потому, что мне было так уж трудно держать это в себе. Меня мучило, что никто в мире не знал, как Сайрус доказал, что он за человек.

— Что доказал? — резко сказал Мел. — Ему было нетрудно поступить так, потому что он особенно дорожил этой картиной и знал, что ему немного осталось жить. Разве он так уж рисковал при таких обстоятельствах? Если бы что-нибудь случилось, он не дожил бы до суда и все досталось бы парню.

— Ты все еще не понял. Совершенно не понял. Да и как ты можешь понять, если тебя не было с ним в конце? Ну а я был.

К ужасу Мела, лицо Мак-Аарона, хладнокровного, невозмутимого стоика, сморщилось, исказившись почти обезьяньей гримасой в попытке удержать слезы.

— Мел, этому не было конца. Неделя за неделей, и с каждым днем боли усиливались. Его словно резали тупым ножом. Но все это время он ни разу не разрешил сделать себе укол, чтобы боли стали меньше. Врачи хотели, но он не позволял. Он говорил, что все в порядке, что он не будет жаловаться на боли, и он не жаловался. Он только извивался от боли на кровати и кусал носовой платок, который засовывал себе в рот, и потел так, что у него по лицу градом катился пот. Но никаких уколов.

Только перед смертью, когда он уже не сознавал, что происходит.

— Ну и что? Если он боялся несчастных уколов...

— Да неужели ты не понимаешь, почему? — с отчаянием сказал Мак-Аарон. — Все еще не дошло? Он боялся, что, если ему впрыснут наркотик, он может проговориться об Алексе и парне, сам того не зная.

Он мог бы все выдать и в конце концов отправить парнишку в тюрьму.

Только это и было у него на уме. Вот какой он был человек. И даже если ты хочешь его обвинить...

Он посмотрел на Мела, ожидая его реакции, и, по всей видимости, был вполне удовлетворен увиденным.

— Трудно хранить такое в себе, — сказал он. — Я это знаю, Мел. Но мы должны. Если мы расскажем, значит, Сай зря прошел через все это.

— А сколько мы сможем скрывать, по твоему мнению? Ведь есть статуя, внутри которой гниет Алекс, где бы она ни была. Рано или поздно...

— Уж во всяком случае, не рано, — сказал Мак-Аарон, — и, скорее всего, очень и очень поздно. Может быть, через два поколения. — Он с трудом поднялся, подошел к склепу и вставил ключ в скважину бронзовой двери. — Погляди-ка, — сказал он. — Это единственный ключ, так что пользуйся случаем.

Какая-то неведомая сила подняла Мела и бросила его к открытой двери. Он чувствовал, что ему не хочется идти, не хочется видеть то, что придется увидеть, но не мог противиться этой силе.

Солнечный свет, пройдя через открытую дверь, залил застывшие недра гранитного склепа и упал на крышку вместительного гроба на возвышении у задней стены. А у его подножия, глядя на него, с лицом, искаженным вечной и бессильной яростью, стояла статуя безумного Тиберия.