К концу недели Алик о приглашении на день рождения напрочь забыл. Вспомнил о нем в воскресенье к обеду и стал соображать: пойти или не пойти?
      Лучше, конечно, не пойти. Подумаешь, день рождения сестры друга. И пригласили-то его скорее всего из вежливости, с тайной надеждой, что не придет. И подарка нет, а с пустыми руками идти неудобно. И Даша должна зайти к вечеру – они собирались погулять.
      «Против» было больше, чем «за», но одно «за» перевешивало все «против» – Кит обидится. Алик с другом ссориться не хотел, да еще из-за такого пустяка, жеста вежливости.
      Конечно, имениннице Алик ни к чему, и вряд ли она его будет ждать, а Кит будет. Алик его прекрасно понимал. Он тоже всегда приглашал Лешку на Галкин день рождения. А какой был интерес сидеть с ее одноклассницами?
      Алик вздохнул. Кит обидится, а Даша? Ладно, Даше можно оставить записку в дверях, все подробно объяснить, и она поймет. Алик был в этом абсолютно уверен.
      Он приоделся, купил цветы, коробку конфет, бутылку шампанского и все-таки отправился в гости.
      Его, конечно, встретили у Горяевых с распростертыми объятиями, Иринка сияла Татьяниной улыбкой, но зато Кит подложил свинью – его не было.
      – Ушел кого-то подменять на лотке, – пожаловалась Иринка. – У сестры день рождения, а он... Ладно, переживем! Хорошо, что ты пришел: у нас явный недостаток кавалеров.
      Обстановка была чинная и туповато-скучная. Две Иринкины подружки, похоже, жутко стеснялись Алика и глупо подхихикивали и перешептывались. Алик чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что должен делать и говорить. Быть тамадой и душой компании – не его специальность. Для этой роли нужен Кит, а вовсе не Алик. Острить по поводу и без у Алика не получалось, и, понимая всю свою неспособность и несостоятельность, он молчал даже в те моменты, когда на ум приходили более или менее подходящие фразы.
      Алик злился. На хихикающих девчонок. На Иринку, зачем-то пригласившую их на это мероприятие. На Никиту, так предательски бросившего его на произвол судьбы. И конечно, на себя – за то, что додумался сюда прийти.
      Неудобно, видишь ли, стало! Дурак! Идиот! Как теперь смотаться побыстрее?
      Алик вежливо протанцевал с Иринкой пару танцев и, не дожидаясь торта, решил, что пора откланяться.
      Отговорился тем, что обязательно должен встретиться с приятелем и встречу отложить никак нельзя, и помчался домой.
      Именно помчался. Алик надеялся, что опередит Дашу, успеет до ее прихода.
      Но день складывался на редкость неудачно. Даша уже приходила, и записка из двери исчезла.
      Алик расстроился. Получилось как-то по-свински: Даша старается изо всех сил, вытаскивает его из депрессии, а ему, выходит, чужой день рождения дороже, чем встреча с ней.
      Голова тихонько потрескивала. То ли от неудач, то ли от выпитого шампанского. Завтра в университет. Завтра нужно что-то говорить профессору, и лучше заранее обдумать свою речь, потому что оправдания его летнему безделью, по мнению Михаила Иосифовича, просто не могло быть.
      Алик обхватил голову руками и тоскливо задумался.
      – Эй! Есть кто? – Веселый нахальный голос соседа сопровождался таким же веселым и нахальным стуком в дверь.
      В первую секунду Алик просто решил не открывать, но стук барабанным боем отозвался в голове, и продолжать слушать эти удары было выше сил.
      – Тебе письмо! С пятницы лежит на вахте. Ты что, совсем почту не смотришь?
      Аспирант Сеня с философского факультета любил поговорить и своей болтовней иногда спасал Алика от хандры. Но сейчас был явно не тот случай, и Алик отрезал:
      – Совсем не смотрю, потому что не жду.
      – А кто-то пишет. – Сеня крутил над головой конверт. – Девушка?
      – Конечно, девушка, – Алик перехватил конверт, натянуто улыбнулся и сообщил: – Извини, Сеня, мне некогда.
      Сеня растерянно пожал плечами, как бы желая сказать: «Да я, собственно, в гости и не напрашиваюсь». Алику даже стало стыдно за свою грубость, но уже в следующее мгновение он решительно захлопнул дверь перед Сениным носом.
      Письмо немножко удивило Алика. Оно было от Лешки. За все годы его учебы это случилось впервые. Лешка не любил и не умел писать письма.
      Впрочем, странного ничего не было. Алик тоже впервые за все эти годы уехал, не попрощавшись с другом. И теперь вполне оправданно ожидал разгона, вкривь разрывая конверт.

      Привет!
      Сначала хотел на тебя обидеться, но потом решил, что на дурака обижаться не стоит. Это я по поводу твоего скоропалительного отъезда.
      Если я правильно понял, то уехал ты из-за того, что поссорился с ней.
      Недавно ее встретил в городе, спросил про тебя. Она сказала мне то же самое, что твоя мама: уехал, потому что профессор вызвал. Спрашиваю, когда приедешь, а она: мы не переписываемся, не перезваниваемся. И вообще, что ты жениться хочешь. Поехал невесту выбирать. Может, мол, зимой уже с женой приедет. И смеется.
      Я ни фига не понял. Это ты ей такую чушь наплел? Или она сама придумала?
      Короче, конечно, дело ваше, но мне кажется, вы оба идиоты.
      Ладно, забыли. Зимой приедешь – расскажешь все, что посчитаешь нужным.
      Больше писать не о чем.
      О Галкиной дочке ты, наверное, побольше моего знаешь. Я к твоим еще не заходил. Только по телефону поздравил.
      Ну все. До зимы. Потому что я вряд ли соберусь еще раз повторить подвиг и написать, а ты вряд ли ответишь.
      Привет тебе от Веры и Вовки, хотя Верка на тебя, по-моему, здорово обиделась.
      Будь здоров. До встречи.
      Леха К.

      Почерк у Лешки был жутко неразборчивым, и Алик минут пятнадцать разбирал его каракули.
      Он добросовестно дочитал письмо до конца и снова вернулся к середине:
      «Спрашиваю, когда приедешь, а она: мы не переписываемся, не перезваниваемся. И вообще, что ты жениться хочешь.
      Поехал невесту выбирать. Может, мол, зимой уже с женой приедет. И смеется».
      Алик перечитал этот кусочек раз пять. Автоматически, почти не понимая смысла.
      Потом он отложил листочек, глянул на криво разорванный конверт, и накатило бешенство.
      Он представил себе всю эту сцену в лицах: смущенного, от волнения запинающегося на каждом слове Лешку и смеющуюся Татьяну.
      Как все просто! Он страдает, с ума потихоньку сходит, а она смеется!
      В стену огромным кулаком, как кувалдой, стучал Сеня. Это был условный сигнал. Алика приглашали сыграть партию в шахматы и выпить бутылочку пива. Видимо, Сеня решил развлечь его, по-своему истолковав недавнюю нелюбезность.
      Сперва Алик только поморщился и проигнорировал его стук, но сигнал повторился. Алик со всей силы долбанул по стене и заорал, кажется, на весь этаж:
      – Я же сказал – мне некогда!
      За стенкой наступила тишина.
      Перед глазами снова и снова вырастали то Лешка, то Татьяна. И смеялась уже не одна Татьяна. Смеялся Лешка. Весело и торжествующе. И это уже походило на бред.
      А что же ей плакать, что ли? Тем более перед Лешкой.
      Алик пытался собраться с мыслями, сосредоточиться, оправдать ее.
      Это она все так, шутя. А Лешка принял за чистую монету.
      Ни о какой женитьбе в Москве и речи никогда не шло. Никогда! Тогда почему же?..
      Она что, решила, что ему пора остепениться?! В этом возрасте вполне оправданна тяга к тихой семейной жизни?! Отказала одна, согласится другая?
      Да это же идиотизм! Неужели она могла такое подумать?
      Или нет! Она думает: быстрее женится, быстрее все забудет!
      Вот так! Скорее всего так! Боится его возвращения? Преследований? Дура! Все равно дура! Хоть так, хоть эдак!
      А вот взять да и вправду жениться! Ей назло!
      Хватит! Нужно успокоиться! Взять себя в руки!
      Алик перестал бормотать и долго смотрел в одну точку. Хотелось выпить. Не выпить, а напиться. Водки. Только водки.
      Алик пожалел, что рано ушел с дня рождения. Там была водка, и ему никто не мешал набираться. Ну да! Он же не знал тогда о письме. А письмо с пятницы. А он не знал.
      Стоп! Лучше сообразить, где напиться. Вернуться на день рождения? Не подходит. Пойти к Сене? Он же звал. Но у него только пиво. А пиво сейчас не спасет. Можно купить водки и завалиться к нему с бутылкой. Сеня не поймет. Он пьет только пиво. А сейчас нужна водка. Именно водка.
      Алик отшвырнул письмо, вытащил из стола последнюю купюру и пошел в магазин.
      Водка только по талонам. А талоны свои он за ненадобностью давным-давно передал ребятам.
      Выручила юркая старушка, таинственно поманив за собой сухим скрюченным пальцем.
      – Тебе одну? – требовательно шептала она, назвав цену.
      Вообще-то Алик собирался взять две, но теперь купюры едва хватало на одну, и он, молча кивнув, расплатился. Бабка с оглядкой вытащила бутылку, Алик тоже с оглядкой взял ее, сунул за пазуху и быстро пошагал к общаге.

      Сначала Алик хотел позвать Сеню – пить в одиночестве было как-то не очень прилично. Однако хотелось именно в одиночестве. В совершенном одиночестве.
      Он заперся изнутри и открыл бутылку. Стакан оказался грязным, идти в кухню мыть его не хотелось, и Алик глотнул из горла. Первый глоток обжег гортань и приятной жаркой волной почти мгновенно разлился по всему телу. Алик выдохнул, улыбнулся и глотнул еще.
      После пятого или шестого глотка мир покачнулся и стал гораздо проще. Гораздо проще.
      Татьяна над ним смеется? Ну и пусть! Пусть смеется, потому что смеется первая. А последним будет смеяться он. А смеется тот, кто смеется последним. А вот это уже банальность. Ну и пусть!
      Сейчас он позовет Сеню, они сыграют в шахматы и попьют пивка. Сеня – хороший малый, только болтливый.
      Алик пока болтать не хотел и за Сеней не пошел. Тем более бутылка одна. А вдруг и Сеня захочет выпить? Алик смерил взглядом содержимое бутылки и решил, что делиться не стоит. Шахматы как-нибудь в другой раз. Или нет! Просто он сейчас допьет свою бутылку и пойдет играть в шахматы.
      А Леха тоже еще тот фрукт! Зачем написал все это? Чтобы душу лишний раз потравить?
      Да нет! При чем тут Леха? Сам виноват. Мог бы перед отъездом все ему рассказать. Он же ничего не знает.
      Водка подходила к концу. Алика немножко мутило, но на душе стало спокойнее. Он блаженно растянулся поперек койки и прикрыл глаза.
      К Сене пойдет завтра. Неудобно заявляться к человеку таким пьяным. Впрочем, он не пьян. А если пьян, то совсем чуть-чуть. А времени всего восемь вечера. Он сейчас немножко поспит и пойдет к Сене. Интересно, осталось у Сени пиво?
      При мысли о пиве замутило сильнее, он подтянул под голову подушку.
      Кажется, он даже заснул, потому что настойчивый стук в дверь напугал его. Моментально вернулась злость на Сеню. Разве можно быть таким прилипчивым?
      – Сеня, отвали! – заорал он, не поднимаясь с кровати.
      – Это я! – отозвался за дверью голос Даши.
      Только этого не хватало! Он вскочил, как нашкодивший мальчишка, быстренько запихнул под кровать пустую бутылку. Потом, пошатываясь, дошел до двери и щелкнул замком.
      Черт! Кажется он выглядит довольно помято и зря не посмотрел в зеркало. Он торопливо, под строгим и недоумевающим взглядом Даши поправил рубашку и пригладил волосы.
      – Привет! – широко и глуповато улыбнулся он.
      – Привет, – без улыбки ответила Даша. – Я смотрю, ты здорово повеселился на дне рождения. Что, у Иринки все так напились?
      – Н-нет...
      – Значит, только ты?
      Алик еще раз провел рукой по волосам и промолчал. Неужели он и правда так пьян, что заметно с первой секунды? Неудобно получается. Он перехватил пристальный взгляд Даши: из-под кровати предательски выглядывало белое прозрачное горлышко бутылки. Как винтовка с прицелом.
      – Как все это понимать? – Даша спрашивала строго и чуть насмешливо. – С кем это ты устраиваешь пьянки? Надеюсь, не с Иринкой?
      – Нет, конечно, нет.
      Она что – издевается?
      – Или с Никитой не допили?
      – Нет. Я без Никиты. Я сам.
      – Что – сам? – удивилась Даша.
      До нее, похоже, не доходило, что Алик пил в одиночестве.
      – Сам выпил бутылку водки. Один, – раздраженно отчеканил Алик. – Еще вопросы есть?
      – Есть. Что случилось?
      Алик молча кивнул на смятый конверт на полу.
      – От нее?
      – Нет. От Лешки.
      Даша нагнулась к конверту:
      – Можно?
      Алик равнодушно пожал плечами и отрезал кусок хлеба: хотелось чем-нибудь заглушить непроходящую тошноту. Ему было все равно, что Даша читает письмо, и вообще все то, что написано на том злополучном листочке.
      Татьяна, как всегда, права: ему нужно жениться. Вот так, в одиночку, он долго не протянет, сопьется просто. Осталось только определить, на ком жениться. А чего тут, собственно, определять? Выбор вполне очевиден и сейчас перед ним, только протяни руку, коснись, обними, предложи. Лучше Даши никого на роль жены и не найдешь. Она его любит, жалеет, понимает. Он ее тоже любит и понимает. Пусть как друга. Разве это плохо для супружества? Вон Татьяна живет со своим Игорем без всякой страсти – и ничего. Даже предпочла эту семейную идиллию любви Алика.
      Даша дочитала письмо, аккуратно сложила и расправила конверт.
      – Ну и чего ты расстроился? – спросила она.
      – Просто так, – ответил Алик. – Уже все прошло. Я уже забыл.
      – И правильно! То есть я хотела сказать: не стоило из-за этого напиваться.
      Алик согласно кивнул, пристально посмотрел на Дашу и заулыбался какой-то дурацки-пошлой улыбкой:
      – У меня есть предложение...
      – Купить еще бутылку и выпить вместе?
      – Нет. Другое предложение...
      – Ну, говори-говори. Какое?
      – У меня есть предложение, – повторил Алик, собираясь с мыслями. – Предложение... Предложение... Выходи за меня замуж.
      – Что? – Взгляд Даши сначала выразил недоумение, но тут же заискрился смехом. – За тебя замуж?
      – Ну да.
      – Решил выполнить указания своей Татьяны?
      – Нет... Я правда... Я...
      – Извини, Алечка, замуж за тебя я не пойду.
      – Почему? – Алик растерялся. – Но ты же...
      – Что – я же? Сама хотела за тебя замуж? Да, Алечка, хотела. Год назад. Тогда бы тебе дважды повторять не пришлось. А теперь поздно.
      – То есть как – поздно? Почему?
      – Потому что у тебя есть она.
      – Кто – она? Татьяна? Ты же знаешь, что мы расстались. Окончательно расстались.
      – Меня это не касается, Алик. Ты, кажется, ничего не понял. Давай объясню по-другому. Я устала быть твоим бронежилетом.
      – Чем?
      – Бронежилетом. Я нужна тебе для защиты. Я нужна, только когда тебе плохо. Я выручаю, вытаскиваю...
      – Хорошо. Пусть так. Ты меня спасешь этим.
      – Не спасу, Алик. Тебе так только кажется. Я выйду за тебя замуж, и мы станем врагами.
      – Не выдумывай!
      – Не выдумываю, – вздохнула Даша. – Ты будешь ненавидеть меня.
      – За что?
      – За то, что я – не она. Вот и все. И хватит об этом. Смени тему. Расскажи, например, о дне рождения. Было весело?
      – Нет. Скучно.
      – Как Кит?
      – Его не было.
      – Тогда зачем ты туда поперся? Тебе так дорога Иринка?
      – Не понял твоей иронии.
      – Ну как же! То знать не знал, кто такая Иринка, то просто побежал к ней на день рождения...
      – А ты что, ревнуешь?
      – Больно надо. Ты, Алечка, сильно льстишь себе, если думаешь, что мои чувства к тебе вечны. Все проходит. – Даша говорила как бы шутя, но Алик чувствовал, что она говорит правду. И почему-то эта правда не доставляла никакого удовольствия. – Между прочим, Алечка, Иринка – неплохая кандидатура на вакантную должность твоей жены. Молоденькая, глупенькая, неопытная. И у нее огромный плюс – она ничего не знает о Татьяне.
      – Что ты мелешь? – взорвался Алик. – При чем здесь Иринка? Я что, ярмарку невест устраиваю, что ли?
      – Мне показалось, что да. Именно ярмарку невест. А поскольку моя кандидатура была древняя, этакий динозавр, то первая удочка заброшена в мою сторону. Я отказалась. Стоит поискать в другом месте.
      – Прекрати! Я тебя прошу – прекрати! Ты говоришь ерунду! Мы поссоримся!
      Он выкрикивал эти фразы, чувствуя, что багровеет от ярости. А к горлу неумолимо подкатывался клубок мерзкой тошноты.
      – Успокойся! – испугалась Даша. – Тебе плохо? Плохо, да? Алька! Ложись на кровать! Ложись. Успокойся.
      Но Алик отодвинул ее в сторону и, шатаясь, вышел из комнаты. Следующие полчаса Алика полоскало. Уходило опьянение и становилось стыдно. Стыдно перед Дашей и перед самим собой.
      – Я, кажется, наболтал тебе много ерунды, – смущенно сказал он, когда немножко отпустило и он смог вернуться в комнату.
      – Кажется, да, – согласилась Даша.
      – Ты извини. Я спьяну. Я не хотел...
      – Я поняла. Ты мне лучше скажи – ты с ума сошел? Что за идиотизм с этой водкой? Где ты ее взял?
      – В магазине. У бабки, – с трудом улыбнулся Алик.
      – Ты хоть о чем-нибудь думал? Завтра в университет. Ты что, собираешься дышать на профессора перегаром?
      – Я буду дышать в сторону.
      – Очень остроумно. Знаешь, Алька, я думала, ты посильнее. Не предполагала, что ты такой слабак.
      У Алика не было сил возражать ей. Тем более что она была права. Абсолютно права. Он слабак и начинающий алкоголик. Перед глазами плыли круги и растворялись уже где-то в сонном сознании. Алик опустил веки, и кружащаяся темнота потащила его в тяжелое пьяное забытье.

      После того злополучного вечера и дурацкого, пьяного, неприятного разговора в его с Дашей отношениях что-то лопнуло, изменилось. Даже думать об этом Алик без стыда не мог. Это же надо так – дать прочитать письмо, а потом сделать предложение. Ну, просто идиот, придурок, скотина... Алик подбирал оскорбительные эпитеты, но все они не выражали истинной сути какого-то внутреннего отвращения и чувства гадливости к самому себе, не передавали и сотой доли кипящих в душе проклятий в собственный адрес.
      Он не мог смотреть Даше в глаза. Не мог, и все. И заставить себя извиниться и все ей объяснить тоже не мог. Любые слова казались глупыми, ненужными и, самое главное, ничуть не оправдывали его. Не могли оправдать, потому что он сам, как ни старался, не мог найти себе оправдания.
      Кажется, Даша прекрасно поняла эту его неловкость, но тоже то ли не решалась, то ли просто не хотела сделать первый шаг к разговору, к объяснению, к настоящему разрыву, к чему угодно. Впрочем, она ведь ясно сказала: она отказывается от роли бронежилета.
      Бронежилет прохудился.
      Алик усмехнулся. А другого, запасного бронежилета нет. А без бронежилета не то чтобы страшно, но как-то холодно.
      Даша старательно, но не очень умело начала избегать встреч с ним, а редкие разговоры становились невыносимыми из-за недоговоренностей, и Алик с трудом каждый раз подбирал тему для разговора.
      Он хотел, очень хотел, чтобы все вернулось назад, чтобы между ними не стояла эта непонятная стена, чтобы рядом в любой момент была ее помощь. А Даша продолжала отдаляться.
      Она с невиданным старанием занялась учебой. То ли нарочно, то ли от отчаяния. Алик не понимал и из-за этого злился на нее и жалел себя. В такие минуты жалости к себе хотелось плакать. Одиночество. Незаслуженное и жестокое.
      Только почему незаслуженное? Заслуженное, и еще как! Виноват во всем только он, и никто больше...
      Алик тоже попытался серьезно вернуться к диссертации. Это было сложно. Былая легкость в восприятии новых фактов, радость пусть маленьких, но открытий – все это исчезло, растаяло и только добавляло лишнюю досаду в и без того тупиковое состояние.
      Рядом оставался только Кит. Взбалмошный, немножко туповатый, чокнувшийся на идее фикс о больших деньгах, но все-таки верный, преданный Алику. Алик это ценил по достоинству и даже наконец объявил ему о разрыве с Дашей.
      Кит сначала не поверил:
      – Разыграть меня решили? Этого просто не может быть!
      – Может, – отрезал Алик и повторил: – Мы с Дашей давно расстались.
      – Но почему?
      – Ну, как тебе объяснить... Мы разные люди, мы по-разному смотрим на жизнь. И вообще, мне кажется, мы просто надоели друг другу.
      – Ох, и дурак ты, Данилин! – покачал головой Кит. – Зря ты Дашку упускаешь! Зря! Она умница, она...
      – Знаю-знаю! – перебил его Алик. – Только давай без душеспасительных бесед. Я дурак. Я согласен. Только оставь меня в покое. Мы с Дашей друг другу надоели. Обсуждение закончено.
      – Ну, и пожалуйста! Закончено – так закончено. Делайте как знаете. Я просто хотел дать совет.
      – Зачем? – Алик равнодушно пожал плечами. – Зачем давать другим советы? Зря стараешься! Советы не помогают, каждый расшибается сам.
      – Ну и расшибайся на здоровье! Мне бы такую девчонку, как Дашка, – на второй день знакомства в загс побежал бы.
      – Успеешь – побежишь... – Алик помолчал и добавил: – Слушай, Кит, мне тошно. Ужасно тошно.
      – Из-за Дашки?
      – Из-за всего. Можно я буду заходить к тебе почаще? Когда надоем – ты скажи...
      – Да ради Бога! Хоть каждый день приходи. Можешь вообще к нам пока перебраться, площадь позволяет, родичи от тебя в восторге, Иринка против не будет...
      – Это уже лишнее, – рассмеялся Алик. – Переезжать я не буду.
      – Ну, тогда заходи в любое время.
      – А вот за это спасибо.
      – Возьми ключи. Я своих предупрежу. Ты мой друг, приходи хоть днем, хоть ночью... А как же теперь с Дашей? – Алик уже было настроился еще раз все ему объяснить, но Кит торопливо добавил: – Я не про то... Дашка ведь мой друг тоже. А я как же?
      – Вот проблема! Ты с нами. Со мной и с Дашей. И дружи и со мной, и с ней. Как раньше.
      Депрессия казалась нескончаемой. В минуты отчаяния Алик думал, что черная полоса не прервется никогда. Он заметил, что совершенно разучился радоваться, смеяться, удивляться. Он перестал читать газеты, смотреть телевизор – его это просто не интересовало.
      – Поздравляю вас, дорогой, мы живем в новом государстве! – Михаил Иосифович пылал негодованием. – Как вам нравится это пошлейшее название – СНГ?
      – От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. – Алик пожал плечами. – В конце концов, аббревиатура большого значения не имеет.
      – Это, конечно, по-философски. Но, милый мой Александр, звучание! Звучание! Это же несравнимо – СССР и СНГ. Вы вслушайтесь! Вслушайтесь!
      – Да, – равнодушно согласился Алик. – СНГ – менее благозвучно.
      – Ах, молодость! Менее благозвучно? Всего лишь! Неужели вы не понимаете, что мы проснулись на обломках державы? Легли спать в одном государстве, а проснулись в другом! Хоть это-то вы в состоянии уразуметь?
      Неплохой вопрос! Алик не знал, что он сейчас в состоянии уразуметь, что вообще в состоянии вывести его из этого равнодушия.
      Моментами он со страхом ощущал себя стариком. Не умудренным жизнью, нет, просто немощным. Из-за того, что ничего сделать не мог, из-за того, что делать ничего не хотел.
      О Татьяне он думал если не ежеминутно, то по крайней мере ежечасно. Думал по-разному. То с какой-то слезливой сентиментальностью, то с тупой злостью, то с сумасшедшей обидой, то со щемящей жалостью.
      Он вдруг начал ждать письма от нее. В этом ожидании в принципе не было ничего невероятного. Татьяна могла узнать адрес у Лешки. Взять адрес и написать.
      Нет, писать она не будет. Не о чем. И незачем.
      Но Алик все равно ждал.
      Спасал только дом Горяевых. Не сам Кит, а именно его дом. Алик пропадал там иногда целыми днями, временами спохватываясь и хотя бы из приличия заставляя себя делать паузу на самое короткое время. Он не мог объяснить, что его тянуло сюда. То ли равномерный, установленный уклад их жизни, то ли убаюкивающая тишина, то ли просто атмосфера семьи, дружной и благополучной.
      У Станислава Степановича, отца Никиты, историка по профессии, хозяйственника по призванию, была неплохая библиотека, и Алик находил какое-то краткое забытье, копаясь в книгах.
      С Никитой Алик виделся нечасто. Наконец-то исполнилась мечта идиота – Кит купил себе торговую точку, нанял продавцов и теперь с утра до ночи мотался за товаром.
      Иногда Алик сидел в доме Горяевых в полном одиночестве, предаваясь своим размышлениям, а чаще всего находился в обществе Иринки. Сначала она считала своим долгом развлекать гостя, но потом отстала и занималась своими делами: то ли Алик ей надоел, то ли просто она не воспринимала его как гостя. Она иногда обращалась к Алику за помощью или советом. Это касалось только учебы, и Алик с удовольствием ей помогал. С удовольствием, потому что это тоже отвлекало его, а самое главное, напоминало безмятежные счастливые первые годы учебы в университете.
      Новостей из дома не было никаких. По телефону все домашние наперебой рассказывали Алику о маленькой племяннице, и он с вежливой скукой и радостным смехом в нужных местах выслушивал эти бредни, все больше и больше проникаясь тихой неприязнью к Кларочке. Он еще не видел ее, но уже не воспринимал ни ее саму, ни ее имени. Это же надо было так назвать ребенка! Генка, наверное, имя выбирал.
      Алик не знал, откуда у него эта неприязнь к племяннице, и ругал себя, но где-то в подсознании никак не укладывалось, что это дочь Галки, и часто вспоминались восторженные слова сестры: «Кларочка так похожа на Гену!» Все, что угодно, но только не Гена!
      А родные все настойчивее, по мере приближения зимних каникул, призывали Алика приехать. Галка даже объявила ультиматум: «Не приедешь, я на тебя обижусь и вообще разговаривать с тобой больше не буду».
      Алик метался. Он менял свое решение сто раз на день: то ехать, то не ехать. Не из-за Кларочки, конечно, и даже не из-за Галкиного ультиматума. Вопрос был один: как он встретится с Татьяной?

      Объяснение с Иринкой состоялось в конце декабря. Алик сделал этот шаг взвешенно, обдуманно и внешне совершенно спокойно. Долгой, мучительной борьбе с самим собой был положен конец.
      Ее согласие в данный момент решало практически все. Оно полностью меняло его жизнь, но это было не главное. Главное, заручившись ее согласием, он со спокойной душой мог ехать домой, может быть, даже с ней как с невестой. Алику почему-то казалось, что тогда встреча с Татьяной будет легкой и ни к чему не обязывающей. Они встретятся как старые добрые приятели и расстанутся так же, чтобы каждому идти своей дорогой – ему с Иринкой, ей с Игорем.
      Поначалу идея о женитьбе на Иринке, насмешливо поданная Дашей, казалась Алику абсолютно бредовой. Но она прочно засела в голове и с каждым днем все больше теряла свою бредовость и обретала вполне реальные черты.
      Пока Алик боролся сам с собой, в их отношениях с Иринкой ничего не менялось. Алик не чувствовал к ней ни страсти, ни любви, ни даже влюбленности. Это злило и заставляло снова и снова все взвешивать. Но влюбленность все равно не появлялась. Алик долго не мог объяснить себе, что же все-таки есть в Иринке.
      Спокойствие... Немножко наивности... Искренность...
      Да-да, искренность. И при всей ее искренности он в ней не чувствовал хоть доли влюбленности. Это нужно было признать: она в него нисколько не влюблена.
      Алик начал приглядываться к Иринке и очень скоро убедил себя, что она не только улыбкой похожа на Татьяну. Было что-то еще, непонятное, неуловимое, но одинаковое, и Алик особенно не трудился понять, что именно. Он просто решил, что Иринка – это Татьяна в семнадцать лет. Это грело душу, сближало с Иринкой, сглаживало пропасть, через которую предстояло шагнуть.