Ганя весело запрыгал у двери, услышав поворот ключа.
      Алик не двинулся с места. Он только чуть вздрогнул и тут же надел заготовленную маску скучающего любопытства и спокойствия.
      Иринка старалась не шуметь в коридоре, но безмолвие Алика вынудило ее начать первой.
      – Алик, ты дома?
      – Как ты просила, – откликнулся он из комнаты, но не пошевелился.
      Она остановилась на пороге, и Алик посмотрел ей в глаза. Ее, кажется, смутила его непробиваемая отчужденность. Она отвела взгляд.
      – Я на минутку. Забрать вещи.
      – Да? – Алик удивленно приподнял брови. – А как же «нетелефонный разговор»?
      – А никак, – вспыхнула Иринка. – Я же все тебе сказала.
      Алик промолчал. Он видел, что ей самой хочется выговориться и, может, даже покричать и поскандалить, поэтому не хотел доставлять ей удовольствия расспросами.
      Иринка подошла к шкафу и начала доставать свои вещи. Он чуть насмешливо и все так же невозмутимо наблюдал за ее движениями. Кажется, она спиной почувствовала его взгляд, потому что резко обернулась и выпалила:
      – Только давай без сцен ревности!
      Алик чуть не рассмеялся:
      – Я не ревную.
      – Другого ответа и не ожидала! Зачем тебе ревновать? Тебе же все равно! И всегда было все равно! Ты любишь только самого себя! Ты – эгоист!
      – Я так понимаю, ты пытаешься объяснить причину своего ухода, – любезно поддержал Алик.
      – Да! Да, ты всегда все правильно понимаешь! Ты думаешь, я не знаю, что ты приготовился к этому разговору? Что ты всю нашу встречу уже расписал по нотам? Я пока правильно пою? Не фальшивлю?
      – Нет, у тебя абсолютный слух.
      – Как я устала от твоего спокойствия, от твоей расчетливости, от твоей приземленности!
      Последнее Алика едва не вывело из равновесия. А кому он, собственно, обязан своей нынешней приземленностью? Он сдержался и только с усмешкой поинтересовался:
      – А твой Володя обещает полеты?
      – Да! Обещает!
      Алик покачал головой:
      – С тобой не взлетит.
      – Ага! – почти с торжеством подхватила она. – Хочешь сказать, что я всем жизнь порчу! Значит, я во всем виновата! А ты ни при чем! Ты меня изо всех сил держишь, а я стараюсь вырваться!
      – Тебе так только кажется, – возразил Алик. – Я тебя не держу.
      – Не держишь! Потому что удержать нечем!
      – Давай не будем переходить на оскорбления, – предложил Алик. – Лучше обсудить детали.
      Иринка усмехнулась:
      – Во всем рациональный подход!
      – Кто-то должен быть трезвее, – заметил Алик. – Беру эту тяготу на себя.
      – Для тебя это не тягота, а способ существования.
      Алик снова сдержал подкатывающее бешенство.
      – Пусть так. Вопрос первый: где вы будете жить?
      – Пусть тебя это не волнует.
      – Ты не умеешь жить в общежитии, – напомнил он.
      – Научусь.
      – Зачем? У тебя есть квартира.
      – Не смеши! Ты прекрасно знаешь, что родители безоговорочно встанут на твою сторону. Ты же у нас такой положительный! Я не смогу привести туда Володю.
      – Я говорю не о родительской квартире, а о нашей.
      – О твоей, – поправила Иринка. – Ты ее купил.
      – О нашей, – повторил Алик. – Как законная жена ты имеешь право на жилплощадь.
      – Успокойся! От меня претензий не будет.
      Алик поднялся, сунул ее вещи обратно в шкаф и четко произнес:
      – Квартира остается тебе.
      – Я не нуждаюсь в твоих подачках.
      – Это не подачка. Зачем обижать человека в его самых благородных чувствах? – Алик усмехнулся. – Новой семье – зеленый свет. Если твой Володя собирается витать в облаках, то квартира у вас будет еще очень не скоро. А я, в силу своей жуткой приземленности, смогу купить себе однокомнатную. – Он патетически воздел руки: – Разве я могу позволить, чтобы ты осталась на улице?!
      Иринка молчала в раздумье, принимать ли всерьез эту щедрость или гордо отказаться. Она пропустила его выпад. Алик внимательно следил за выражением ее лица и насмешливо понимал, что гордый отказ от жилья – не в ее силах. Она же не дура. И гораздо практичнее и расчетливее в таких вопросах. Любовь любовью, а уходить из прекрасной квартиры в общежитие все равно не хочется.
      – Я забираю Ганю, – обрывая тему квартиры как завершенную, сообщил Алик.
      – Ганя останется дома.
      Ага! Значит, и она уже решила для себя вопрос с квартирой.
      – Не жадничай, – улыбнулся он. – Тебе и квартира, и новая семья. Отдай хотя бы собаку.
      Совсем не вовремя зазвонил телефон. Иринка чуть раздраженно сняла трубку:
      – Да!.. Да. А кто его спрашивает?
      Алик поморщился. Он ненавидел вот эту ее привычку – интересоваться, кто его спрашивает. Неужели она не понимает, что унижает других?!
      – Татьяна? – В голосе изумление и какая-то ревнивая растерянность.
      Алик не сразу сообразил, но уже в следующее мгновение подскочил и вырвал из ее рук трубку.
      – Алло!
      – Шурка? Привет!
      Состояние радости, восторга и щенячьего счастья! Как хорошо! Как вовремя!
      – Шурка! Я в Москве. Звоню поздравить тебя с днем рождения.
      – Спасибо! Подожди! Ты в Москве?
      – Ну да.
      – Где ты сейчас?
      – На Маяковской.
      – Не уходи! Через сорок минут подъеду!
      Он кричал, орал в трубку, не обращая внимания на обиженную до глубины души Иринку, почему-то стоявшую рядом.
      – Не уходи! Я уже еду!
      – Где тебя ждать?
      – На выходе, у колонн!
      – Хорошо.
      Алик положил трубку и ошалело посмотрел на Иринку. Возможно, сейчас тоже требовалась маска невозмутимости и спокойствия, но он уже об этом не заботился.
      – Как трогательно! – язвительно сказала Иринка. – Не успел расстаться с женой, тут же объявилась старая любовь!
      Ее язвительность летела мимо, бумерангом возвращаясь к ней же.
      – Если мне не изменяет память, твой Володя объявился гораздо раньше Татьяны.
      Он не злился, не взвинчивался, просто констатировал факт. И ей нечего было на это возразить.
      – А Татьяна не объявилась. Она позвонила поздравить меня с днем рождения. В отличие от некоторых она об этом вспомнила.
      – Не делай из меня бесчувственную дрянь! – взвизгнула Иринка. – Я просто не успела поздравить!
      – Ну почему же не успела? Я оценил твой оригинальный способ поздравления.
      – Твой подарок в стенке!
      – Я его обнаружил. – Алик кивнул на пакет со свитером в углу дивана. – Очень тронут. Извини, я спешу. Ганю и свои вещи я заберу завтра.
      Алик уже открывал входную дверь.
      – Где ты будешь жить? – спросила Иринка.
      – Странный вопрос! У Никиты. Где же еще? Больше не у кого. Позвони ему, скажи, что вечером приеду. Пусть сообщит ребятам – день рождения отменяется.
      Он вызвал лифт. Иринка стояла в проеме двери и молчала. Алику показалось, что обиженно. Ну и черт с ней!
      Лифт, как назло, не торопился. Молчание превращалось в угрюмое.
      – У меня к тебе просьба, – сказал Алик. – Похлопочи о разводе сама. Тебе это нужнее.
      Вот так! Чтобы не забыла, кто из них двоих должен обижаться.
      – Хорошо, – коротко ответила она.
      – Постарайся, чтобы все было быстро и без лишних нервов и испытательных сроков. Нам же нечего испытывать?
      – Нечего.
      – Люблю, когда все так хорошо и мирно, – заключил Алик.
      Лифт нехотя, с диким скрежетом распахнул двери.
      – Пока! Завтра увидимся. Привет Володе!

      Он мчался на Маяковскую, подгонял минуты, боялся, что она уйдет, и не знал, о чем говорить.
      Хотелось предстать перед ней суперменом, у которого в жизни все замечательно и иначе быть не может.
      Хотелось рассказать ей, как плохо и одиноко, как страшно иногда сознавать свою ненужность и никчемность.
      Может, нужно дать ей понять, что в его жизни теперь есть другие женщины, задеть ее, обидеть, вызвать сожаление о той давнишней разлуке, сказать, что уже ничего нельзя вернуть.
      А может, лучше сказать правду, сказать, что женился назло ей, что больше, сколько ни стремится, ни ищет, не может встретить такую, как она.
      Почему так мало времени на размышления?
      Почему так долго тянутся секунды до встречи?
      Он, по старой памяти, купил белоснежные гвоздики и боялся, что она равнодушно примет их, не вспомнив всего, что вспоминает сейчас он. Длинный эскалатор на Маяковской выматывал последнее терпение. Он бросился по ступеням вверх, чего не делал никогда.
      – Альпинист! – проворчала тетушка, которую он случайно задел локтем. – Минуту постоять не может!
      Тяжелые двери выхода, колонны и сразу, с одного взгляда на толпу – только ее фигура в легком пестром платье. Он замешкался на секунду, в последний раз пытаясь продумать эту встречу, но мыслей не было. Он пошел к ней, увидел в ее глазах радостный огонек узнавания, протянул гвоздики, заметил ее чуть грустную улыбку, и все это молча.
      – Здравствуй, – сказала она, глядя на цветы, а не на него.
      – Здравствуй, – сказал он, понимая, как глупо было искать ее улыбку у других.
      – Как ты живешь?
      – Все в порядке...
      Ерунда какая-то! Дежурные фразы, напряженные голоса, настороженный тон.
      – Я рад, что ты позвонила.
      Неловкое молчание.
      – Пойдем погуляем?
      – Я с детьми.
      С какими детьми? Со своими школьниками, что ли?
      Тоненькая, высокая девушка, неуловимо похожая на Татьяну, держит за руку маленького толстенького мальчишку и улыбается, слушая их разговор. Почему он не заметил их сразу?
      – Здравствуйте, – неловко поклонился он в их сторону.
      – Это дядя Шура, – представила его Татьяна. – Это мои дети – Женя и Данечка. Женя поступила в институт, поэтому мы в Москве. Мы с Данечкой – группа поддержки.
      Говорит она, потому что он не знает, что говорить. Он как-то не рассчитывал, что они будут не одни.
      – Здравствуйте, – улыбнулась девушка. – Мама много о вас рассказывала.
      – Так куда мы идем гулять? – наконец выдавил из себя он. – Может, поедем в Сокольники? Там карусели. – Алик наклонился к мальчику: – Ты хочешь покататься на карусели?
      Мальчик кивнул и тут же посильнее прижался к Жене.
      – Вообще-то мы сегодня уезжаем, и в наши планы не входило... – извиняющимся тоном начала Татьяна.
      – Сегодня?
      Наверное, выглядит глупо, но и на это он тоже не рассчитывал.
      – Я хочу карусели, – просительно произнес мальчик.
      – Во сколько вы уезжаете? – Алик взял себя в руки, и вопрос прозвучал быстро и деловито.
      – Самолет в двадцать два сорок пять, – улыбнулась Женя.
      – Значит, успеваем на карусели, – улыбнулся в ответ Алик.
      Он нашел такси, и они поехали в Сокольники.
      А потом ребята бегали от аттракциона к аттракциону, а они с Татьяной сидели на скамейке и разговаривали.
      – Ты давно в Москве?
      – Да. Почти месяц.
      Он посмотрел на нее с укоризненным отчаянием, и она поспешила пояснить:
      – У Женьки были экзамены. Сам понимаешь, только об этом и думали. И потом... Я просто хотела тебя поздравить, я не думала, что мы встретимся.
      Алик кивнул, замолчал, а потом поспешно сказал:
      – Даня очень похож на тебя, даже больше, чем Женька.
      – Да, – задумчиво согласилась Татьяна.
      – Расскажи, как ты живешь. Как Игорь?
      Татьяна усмехнулась:
      – Что рассказывать? Я перешла работать в пединститут. Игорь сейчас по контракту в Польше.
      Она ни слова не сказала о своем разводе.
      – На заработках? – улыбнулся Алик.
      – Да. А как ты?
      – Все нормально. Живу.
      Он не стал говорить ей о сегодняшнем разговоре с Иринкой. Зачем жаловаться? У нее все отлично, у него все отлично, вот и прекрасно!
      – Шурка! – Она назвала его этим именем и почувствовала, что он вздрогнул. – Шурка, – повторила она, – я хочу тебя попросить. Я так переживаю за Женьку. Она приедет в сентябре учиться, будет жить в общежитии. У нас здесь нет ни родственников, ни друзей. Можно, я дам ей твой телефон? На всякий случай. Мало ли что.
      – Зачем об этом спрашивать? – удивился Алик. – Конечно, дай, обязательно.
      Они говорили ни о чем и всякий раз, когда обрывалась одна тема, мучительно искали другую.
      – Наверное, нам пора. – Татьяна посмотрела на часы. – Регистрация за полтора часа. Еще нужно заехать в гостиницу за вещами.
      Алик поднялся со скамейки и вдруг на секунду окунулся в мечту, в иллюзию о том, что все хорошо, что они вместе, вместе уже много лет, что они пришли погулять с детьми в парк и теперь собираются домой. Это мелькнуло, погасло, исчезло, оставив тоскливый и несбыточный след.
      – Давайте сфотографируемся, – предложил он, забыв, что терпеть не может фотографироваться.
      Они нашли фотографа и через минуту держали в руках две моментальные фотографии, на которых медленно проступали их изображения.
      – Одну – мне, одну – вам, – весело объявил Алик. – На память.
      Они снова взяли такси, заехали за вещами в гостиницу и помчались в аэропорт.
      Алик сидел рядом с шофером, вполоборота, чтобы видеть их лица. Данька устал и уже спал, положив голову на Татьянины колени.
      Может, рассказать Татьяне правду?
      Бредовая мысль! Когда рассказывать, если они уже подъезжают к аэропорту и у пятнадцатой стойки идет регистрация ее рейса? Нужно было раньше.
      И нужно ли? Пожалуй, нет. Этим ничего не вернешь, только вызовешь жалость.
      Алик не хотел, чтобы его жалели.
      Он сам дал Женьке свой, вернее, Никитин телефон, велел звонить, если будет что-нибудь нужно. Даньке купил большого плюшевого слона, и сонный мальчик обнял игрушку за шею.
      – Что подарить тебе? – спросил Алик у Татьяны.
      – Ничего. Сегодня должны дарить подарки имениннику.
      – Я уже получил самый желанный подарок.
      Татьяна посмотрела ему в глаза и тут же смущенно отвернулась.
      Объявили посадку. Татьяна подала Жене билеты и попросила ее:
      – Проходите с Данькой. Подождите меня. Я еще поговорю с дядей Шурой.
      Они отошли чуть в сторону от суетливой толпы пассажиров с билетами.
      – Спасибо за сегодняшний день, – сказала она.
      Он помолчал и вдруг решился.
      – Танюша! – Он впервые за весь день назвал ее по имени и сам прислушался к знакомому звучанию. – Я хочу тебе сказать... Тань, я любил только тебя...
      – Не надо, Шурка, – испуганно оборвала она. – Не надо... Мне пора. Дети ждут. Извини.
      Он задержал ее руку и попросил:
      – Поцелуй меня.
      Она быстро, слишком быстро коснулась губами его губ, высвободила руку и подала таможеннику свой билет.
      – До свидания, Шурка.
      – До свидания, Танюша.
      Она исчезла, а он еще долго пытался разглядеть ее через головы пассажиров, через мутное стекло загородки.
      Сегодня он делал одну ошибку за другой. С самого утра и до самого вечера. Он говорил ей совсем не то, что нужно было говорить. Он много молчал, он болтал о пустяках, он терял драгоценное время, он опять терял ее.
      Терять людей становится для него закономерностью. Или входит в привычку. Об этом нужно подумать. Потом. А сейчас потеря Татьяны вызывала горечь и тоску, отодвинув, заслонив собой Лику, Иринку и вообще всю его жизнь.
      Он мчался в машине к Москве. Он смотрел на ночное шоссе, на фары встречных машин, на фосфоресцирующие дорожные знаки, на ярко-белые разграничительные линии на асфальте. Впереди уже светились множеством окон бесчисленные высотки города, а на душе становилось все тоскливее. Ему не хотелось возвращаться. Не хотелось снова сталкиваться с надоевшими проблемами. Не хотелось заниматься проблемами новыми. Не хотелось никому ничего объяснять.
      Он поморщился, прислушиваясь к бессмысленной болтовне диджея, несшейся из радиоприемника, и посмотрел на зеленые огоньки электронных часов. Двадцать два пятьдесят. Самолет взлетел. Думает ли о нем Татьяна?

      Алик и Иринка пресекали все попытки примирить их. Иринку осуждали, и ей было тяжелее. На него надели венец мученика и жалели, но он себя мучеником не ощущал. Первые дни ему вообще казалось, что жизнь без жены ничем не хуже, скорее, даже лучше, чем жизнь с женой.
      Осознание ее ухода, перемена многолетнего уклада, отсутствие привычного течения сказались потом, чуть позже, где-то через неделю.
      Он не хотел возвращать их семейную жизнь, он уговаривал себя, что просто привык к человеку рядом. И все-таки чувствовал себя виноватым в том, что вышло именно так. Он должен был сохранить семью и не сохранил. Он думал о том, что, наверное, им нужен был ребенок, а он не настоял на этом в свое время, и это тоже ошибка, тоже вина.
      Он долго не признавался сам себе, как не хватает ему Иринки. А когда признался, стало страшно и безысходно. Он удивлялся этой безысходности, но не мог с ней совладать.
      Спокойствие пришло неожиданное и парадоксальное. Однажды он подумал, что уход жены можно сравнить с потерей любимого брелка. Жалко, обидно, но все равно не вернешь.
      Махнешь рукой и забудешь. Алик хохотнул и признал мысль тупой и пошлой, но сразу стало легче воспринимать все происходящее.
      Жена – не брелок, потому и переживаний гораздо больше. Но и они улягутся, пройдут, отпустят. Нужно налаживать свою жизнь. Нужно снова обзаводиться жильем, нужно что-то решать с работой. Хватит только зарабатывать деньги. Их не для кого зарабатывать, в конце концов. Алик лелеял мечту вернуться к науке, но боялся приступить к ее осуществлению, отодвигая и решение, и действие.
      Выручал Кит. Он старался оградить Алика от всех проблем, уговаривал расслабиться, успокоиться, не изводить себя мыслями о случившемся. Алик улыбался на все эти уговоры, иногда даже раздражался, но без Никиты просто бы пропал.
      – Иринка – твоя сестра, – время от времени напоминал он другу, обрывая его гневные сентенции в ее адрес.
      – Я помню. Но сейчас она ведет себя как дура. А ты мой друг.
      – Я ее не понимаю, – иногда говорил Кит, и это тоже было безапелляционно.
      Они сидели за маленьким журнальным столиком перед телевизором и лениво потягивали пиво. Ганя крутился рядом, выпрашивая кусочки колбасы.
      Кит тяжело вздохнул и поинтересовался:
      – Зачем ты оставил ей квартиру? Зачем делаешь ей такие подарки?
      – А кто ей сделает такой подарок, кроме меня? – лениво возразил Алик. – Должно же что-то остаться на память о бывшем муже.
      – Она нашла себе другого! Пусть он и обеспечивает ее жильем!
      – Он может обеспечить ее общежитием. Ты бы лучше порадовался за сестру.
      – Порадуюсь, когда будет повод.
      – Повод уже есть. Она встретила свою любовь.
      – Она идиотка.
      – Не будь жестоким, Кит. Тем более что ты просто не хочешь признать, что она счастлива.
      – А мой друг – несчастлив!
      Это было мнение Никиты. Алик с ним не соглашался. Но возражать сейчас – значит обижать человека в его дружеских чувствах. Алик промолчал.
      – Вот где ты теперь собираешься жить? – наступал Кит.
      – А ты что, уже меня выгоняешь? – весело поинтересовался Алик.
      – Дурак ты! – обиделся Кит. – Я не выгоняю. Я тебе вообще эту квартиру подарить могу! Хочешь?
      – Нет, – улыбнулся Алик. – Твоя квартира мне не подходит. Последний этаж, далеко от метро.
      – Ишь ты!
      – Ага. Я себе другую куплю. Наверное, тоже однокомнатную. А зачем мне больше? Я теперь холостяк. Правильно?
      Кит как-то рассеянно кивнул, и Алик заметил резкую перемену в его лице.
      – Что с тобой, Кит?
      – Боюсь, что квартиру ты купишь очень не скоро.
      – Почему?
      – У нас неприятности.
      – По работе?
      – Ну да. Короче, нас кинули.
      – Что?!
      – Не знаешь слова «кинули»? – зло усмехнулся Кит.
      – Слово я знаю. Как кинули? Кто?
      – Федот.
      – Но ты же послал его в Германию за товаром!
      – Правильно. Мы сделали на эту закупку крупную ставку. Мы вложили в нее все деньги. Тоже стараниями Федота – убедил нас, что это выгодно.
      – Меня никто не убеждал.
      – Меня! Меня убедил! И Тимура! И мы вложили деньги! Все деньги!
      – Не ори. Что значит вложили?
      – Ну, дали Федоту с собой. Чтобы он за наличные отправил сюда три контейнера. Так было дешевле.
      – Три контейнера?! Да вы что, спятили?
      – Все наши деньги ушли.
      – Слушай, Кит! Ты меня поражаешь. То твердишь, что без коммерции жить не можешь, то ведешь себя как последний мальчишка! Ты же сам учил меня, что в один товар все деньги вкладывать нельзя.
      – Но это же было стопроцентно!
      – Сто процентов тебе пообещал Федот? – усмехнулся Алик.
      – Да.
      – И ты поверил?
      – Да!
      – Ты безмозглый болван!
      – Да!
      Алик откинулся на спинку кресла, нервно закурил сигарету, помолчал и немного успокоился.
      – Федот сбежал с деньгами?
      – Да.
      – И его нельзя найти?
      – Можно попытаться. Но на это тоже нужны деньги. Да и не до того сейчас.
      – Не до того? – насторожился Алик. – Значит, Федот смотал со всеми нашими деньгами, и это еще не самое страшное?
      – Не самое.
      – Дальше! Выкладывай все сразу! Что еще?
      – Он отправил контейнеры.
      – Кто?
      – Федот.
      – Постой! Ты меня совсем запутал. На какие шиши он отправил контейнеры?
      – Шиши должны заплатить мы. Он выслал контейнеры наложенным платежом.
      – Кайф! Это-то ему зачем?
      – Тимур думает, что специально. Чтобы поставить нас в тупик, чтобы мы дали ему время смотаться. Ну, чтобы не преследовали, никого не подключали. Короче, так оно и выходит сейчас. На таможне стоят три контейнера, за каждый просроченный день капают проценты, а мы в безвыходном положении.
      – Попробуем занять? – предложил Алик.
      – Пробовали, – вздохнул Кит. – В нашем деле слухи ползут быстрее, чем бегут наши умные мысли. Все знают, что мы банкроты, и взаймы давать боятся. Нам самим впору подаваться в бега. Никто сейчас даже тебе лично на квартиру не займет.
      – Хорошо, что я на фирму никогда не надеялся, – улыбнулся Алик. – Деньги на квартиру я заблаговременно накопил.
      – Не понял.
      – Чего тут непонятного? Я сказал, что у меня есть деньги.
      – Ура! – заорал Кит. – Ура! Алик! Ты, как всегда, нас выручаешь! Я не знал, что у тебя есть деньги! Давай выкупим хоть один этот проклятый контейнер! Хоть один, слышишь, Алик!
      – Идея понятна, – кивнул Алик. – Я отдаю за контейнер свои последние деньги. И остаюсь на нуле. И без квартиры. Это очень по-дружески, Кит.
      Алик уже знал, что деньги отдаст, просто продолжал подначивать Никиту.
      – Я клянусь тебе, это не зря! Я знаю, что товар того стоит! – горячо молил Кит. – Ну хочешь, дай взаймы нам с Тимуром под проценты!
      – Знаешь, чего я хотел, вымогатель? – спросил Алик. – Я хотел купить квартиру и уйти из коммерции. Я хотел вернуться в науку. Холостой, птица вольная, сам себе хозяин, не надо зарабатывать, чтобы содержать семью. Соображаешь? Ты разбиваешь все мои мечты!
      – Я ничего не разбиваю! Тебе же лучше делаю!
      Алик засмеялся:
      – Вот уж спасибо! Чем лучше? Тем, что лишаешь последнего?
      – Нет! Теперь я вынужден тебе пообещать: если дашь деньги, то я прокручу это дело и оставлю тебя в покое. Ты будешь соучредителем, тебе будут идти проценты, Алик, и ты сможешь заниматься наукой. Я обещаю тебе свободу!
      – Заманчиво, – улыбался Алик. – И не думай, что я твои слова забуду. Деньги твои только с этим условием – я ухожу.
      – Уходи, Алька! – ликовал Кит. – Уходи, родной! Тряси пыль веков! Я тебе больше скажу – через полгода будешь с квартирой! С двухкомнатной!
      – Это ты уже загнул.
      – Я отвечаю!
      – Ну-ну. Верю с трудом, но больше ничего не остается, – шутливо вздохнул Алик. – Сам без квартиры, а фирму спасай! Дело чести.

      – Дождь стеной, Татьяна Евгеньевна! – сказала Солнышко.
      – Все равно нужно домой, – вздохнула Татьяна. – Там Данька. Мама с ним уже замучилась, нужно ее отпускать. Хоть бы автобус быстро подошел. Я и зонт, как назло, забыла.
      – Возьмите мой, – предложила Солнышко.
      – А вы?
      – А мне домой еще рано. Глядишь, к тому времени и ливень прекратится. Не вечный же он.
      – Похоже, что вечный, – вздохнула Татьяна, глядя на потоки воды за окном. – Полдня льет.
      – Вы домой, Татьяна Евгеньевна? – спросил декан, выходя из своего кабинета. – Вас подвезти?
      – Не откажусь, Вениамин Ефимович. Мокнуть не хочется.
      – Тогда пять минут подождите. Я только загляну в актовый. Подождете?
      – Хорошо.
      «Дворники» работали, не успевая стирать струи ливня с лобового стекла машины.
      – Просто наводнение, – улыбнулся Вениамин Ефимович.
      – Осень. Сезон дождей, – поддержала Татьяна.
      Очень умно! Но она не знала, о чем говорить с деканом, и чувствовала себя в его машине так неуютно, что уже сто раз пожалела об автобусе. Впрочем, Вениамин Ефимович в разговор больше не втягивал. Он угрюмо молчал.
      – Спасибо, что подбросили, – поблагодарила Татьяна, когда машина притормозила у ее подъезда.
      – Рад, что вам угодил, – не улыбнувшись, ответил Вениамин Ефимович.
      Странный тип! То сам навязывается со своей машиной, то разговаривает сквозь зубы. И в работе такой же. То душа-человек, то надуется, нахмурится, будто всем на свете недоволен. Ладно! Подбросил и спасибо.
      Работа в этом году давалась труднее. Не потому, что что-то изменилось в коллективе, просто Татьяна уставала. Женька уехала учиться. С Данькой по вечерам приходилось сидеть бабушке, и Татьяна подумывала перейти на дневное отделение. Тогда можно устроить Даньку в детский сад и освободить маму.
      Без Женьки было не только тяжело. Было тоскливо. Данька маленький, а Татьяна за два года после развода привыкла делиться с дочерью многими своими соображениями. Конечно, были родители, была Зоя, но, как оказалось, дочь совсем незаметно стала самым близким и самым необходимым человеком.
 
      На следующий день, увидев собирающуюся домой Татьяну, декан весело осведомился:
      – Ну что, сегодня дождя нет? Жаль. Без вас будет скучно ехать.
      – А со мной весело? – рассмеялась Татьяна, вспомнив две вчерашние фразы за всю их поездку.
      – Во всяком случае, приятно, – любезно ответил Вениамин Ефимович. – Хотя дождь ведь не обязательное условие приглашения, правда?
      Не обязательное, но Татьяне ехать в его машине не хотелось. Как бы повежливее отвертеться?
      – Вы не откажете мне? – продолжал в это время декан.
      Ну вот! Искать повод для отказа уже поздно. Обидится человек.
      Снова глухое молчание в машине. Татьяна злилась. Опять на весь вечер испорчено настроение! Нет, все! Она сегодня же придумает уважительную причину для отказа от этих замечательных поездок.
      – Спасибо, Вениамин Ефимович! До свидания. – Татьяна приоткрыла дверцу машины.
      – Простите, Татьяна Евгеньевна, но боюсь, что завтра вы от моего приглашения откажетесь, – сказал вдруг декан, словно прочел ее мысли.
      – Понимаете, завтра... – начала Татьяна, во второй раз судорожно пытаясь что-нибудь придумать.
      – Не трудитесь искать причину, – улыбнулся декан. – Скажите прямо, я не очень приятный собеседник.
      – Дело не в этом, – возразила Татьяна.
      – У вас есть сейчас несколько минут для разговора со мной? – перебил Вениамин Ефимович.
      Татьяна незаметно глянула на часы. Когда она возвращается на автобусе, то приезжает минут на пять – десять позже. Значит, пять – десять минут у нее есть. А потом Данька поднимет вой.
      Данька как часы. Он абсолютно точно знает время ее прихода. Стоит ей задержаться на минуту – и концерт обеспечен. Выслушивать концерт бабушке, а она всякий раз после этого в предынфарктном состоянии.
      Вениамину Ефимовичу всего не объяснишь, но нужно надеяться, что десяти минут для разговора с ним будет достаточно.
      – Я вас надолго не задержу.
      Он опять читает ее мысли. Татьяну это почему-то раздражало.
      – Я вас слушаю, Вениамин Ефимович.
      Декан как-то замялся. Или почувствовал раздражение в ее голосе?
      – Я слышал, что вы одна воспитываете двоих детей.
      Татьяна постаралась помягче улыбнуться:
      – Вообще-то я воспитываю одного сына. Дочь у меня уже взрослая.
      О чем он хочет говорить? О каких-нибудь бесплатных путевках от профсоюза?
      – Выходите за меня замуж, – вдруг бухнул Вениамин Ефимович, и Татьяна с нескрываемым изумлением посмотрела в его глаза.
      Объяснение в любви? Только этого недоставало! Татьяна чуть не рассмеялась. Давненько ей не предлагали выйти замуж! Последний раз, кажется, Алик, пять лет назад.
      – Вы только не смейтесь, – предупредил Вениамин Ефимович.
      Заметил, как дрогнули в улыбке ее губы?
      – Я понимаю, что смешон. Мне – пятьдесят, вам – тридцать шесть.
      Ишь ты! Возраст указан точно. В личное дело заглядывал, что ли?
      – Вы молоды, и, возможно, у вас есть лучшая партия.
      Это прозвучало полувопросительно, и Татьяна отрицательно качнула головой. Ни лучшей партии, ни худшей у нее на данный момент нет. Вениамин Ефимович от ее ответа заметно оживился:
      – Я вдовец. У меня взрослый сын. Он живет отдельно. Со своей семьей.
      Зачем он это ей рассказывает? Как в бюро знакомств, честное слово! Тем более в институте все знают семейное положение декана.
      – Я думаю, мы сможем стать друг другу близкими и нужными людьми.
      Оригинальное объяснение! Еще ни разу не прозвучало: «Я вас люблю». Или это только вступление?