Ночью в плацкартном вагоне поезда было душно. Под потолком над проходом тускло светились желтые лампочки. То здесь, то там слышались храп, сопение, кряхтение. Каждые пять минут хлопали двери в тамбур. В мрачном полусвете невозможно было разглядеть лиц передвигавшихся по вагону пассажиров, и от этого становилось еще неуютнее.
      Лежа на верхней боковой полке, Алик старался отрешиться от ночной жизни плацкарта и вслушивался в бешеный стук колес – поезд набирал скорость, иногда делая резкие повороты, на которых захватывало дух. Только это и нравилось Алику в поезде, нравилось с самого детства.
      В детстве он любил просыпаться в поезде ночью и с какой-то щемящей радостью вжиматься в тонкую стенку перегородки, вслушиваясь в лихой ритм колес.
      Сейчас ему это уже не доставляло детского удовольствия, но все равно было приятно. Хотя в данный момент приятнее было бы спать.
      Спать Алик не решался: до его станции оставалось каких-нибудь три часа. Двое суток в поезде заканчивались, он устал и уже ничего не хотел. Черт его дернул сесть в этот плацкарт!
      В последний раз дома он был полтора года назад, на свадьбе Лешки, своего лучшего друга. За это время много воды утекло: Алик окончил университет, поступил в аспирантуру, а у Лешки с Верой родился сын... Алик улыбнулся: Лешка – папаша!
      В конце концов, отдохнуть дома – это здорово. Конечно, лучше было бы прилететь самолетом, но на это, как всегда, не хватило денег. А мама с отцом уже, наверное, ждут дома такси. Они же обязательно поедут встречать сына. Одна Галка – умница, спит и видит десятый сон. Галка, пожалуй, совсем взрослой девицей стала, уже шестнадцать...
      Мысли перескакивали с одного на другое, Алик почувствовал, что начинает засыпать, и сердито встряхнулся – не хватало еще проехать! Лучше бы, конечно, ждать сидя, но слезать вниз не хотелось. На нижней полке слишком разговорчивая бабулька. Разбудишь ее ненароком, так она все оставшиеся три часа болтать будет, а это совсем ни к чему...
      – Молодой человек, через сорок минут ваша станция. Сдавайте белье!
      Черт! Заснул все-таки...
      – Что, Сашенька? Выходишь уже? – Бабулька, конечно, проснулась и внимательно следила, как он собирал постель. – Мамочка-то, поди, встречает? А у папы машина есть?
      Короткими вопросами соседка вызывала Алика на разговор, но он отвечал односложно и уже через несколько минут распрощался. Лучше полчаса постоять в тамбуре, покурить, подумать.
      В тамбуре было холодно. За окном в темноте через равные промежутки мелькали огни, по параллельной автостраде изредка пролетали автомобили с ярким светом фар. Прогромыхал мост над рекой, значит, скоро город. Алик вглядывался в темноту, стараясь различить ночные огни городка. Маленький чемоданчик то и дело уезжал куда-то в сторону, сон окончательно развеялся, ему на смену пришло волнующее чувство ожидания. Вот и заводские трубы, редкие огни, здание вокзала.
      Проводница с грохотом открыла дверь, но железная крышка над ступенями не поддавалась, обледенела за ночь.
      – Я так спрыгну, не открывайте!
      Проводница благодарно улыбнулась, зябко кутаясь в пуховой платок.
      – Счастливого пути! – Алик легко спрыгнул на платформу и снял чемоданчик. – Спасибо, что разбудили!
      – Не за что! Ну, я закрываю, пассажиров вроде нет. Всего хорошего!
      Алик оглядел платформу. Навстречу уже спешили родители.
      – Сыночек! – Мама прижалась к его небритой щеке.
      Нужно было побриться, оброс за двое суток. Ладно, мама простит.
      – Привет, сынок! – Отец обнял и похлопал его по спине. – Мы-то думали, четвертый вагон в начале, стоим, ждем, а там двенадцатый. Проводник говорит: «Четвертый в хвосте». Мы бегом в другой конец. А радио на нашем вокзале, как всегда, молчит.
      – Ночь, папа. Радио не работает. – Алик улыбался. – Диспетчеры тоже спать хотят. Вам только не спится. Я бы и сам мог добраться.
      – Ну что ты, Алечка! – Мама укоризненно покачала головой. – Что же тебя дома не ждут, что ли?
      – Ждут, мамуля, конечно, ждут. И еды наготовили! Или нет?
      – А как же! Вчера весь вечер с Галкой торт пекли, твой любимый.
      Алик счастливо рассмеялся, укладывая чемоданчик в багажник такси.
      – Ладно хоть Галку в такую рань не подняли.
      – Ее из пушки не разбудишь, – проворчал отец. – Каждое утро в школу поднимаем со скандалом. Засоня!
      – Не ворчи... – Мама села с Аликом на заднее сиденье и не выпускала рукав его куртки, будто боялась, что отпустит, и сын исчезнет. – Галка взрослая совсем...
      – Вся ее взрослость в женихах. – Отец был явно недоволен Галкиным поведением.
      – Уже женихи есть? – удивился Алик.
      – Ну а как без них! Только о женихах и думает, вместо того чтобы школу как следует заканчивать.
      Алик уловил в зеркале добрую улыбку водителя и улыбнулся в ответ: маленькая смешливая Галка никак не вязалась с женихами.
 
      Домой приехали в половине шестого. Алика немножко покачивало от усталости, бессонной ночи и какого-то детского счастья. Это действительно было счастьем: вдыхать запах родного дома, бродить по своей комнате, переставлять знакомые вещи. Там, в Москве, в университете Алику часто казалось, что он совсем отвык от дома. Только на первом курсе Алик приезжал и на зимние каникулы, и на летние. А потом появились друзья, другие интересы, другие поездки. Домой удавалось выбираться только на пару недель в августе, а в прошлом году и в августе не получилось – готовился в аспирантуру.
      Мама хлопотала на кухне, командуя отцом, чтобы тот правильно расставил тарелки, и Алику стало немного жалко родителей: они его так ждали все эти полтора года, а он имел хамство считать, что совсем повзрослел и не нуждается в частых поездках домой. Он, может, и не нуждается, а они?
 
      – Алька! Привет! – Галка повисла на нем, обхватив руками и ногами.
      – Долго спишь, сестренка! – засмеялся он.
      – Разве это долго? Без двадцати восемь! Рань такая! Не повезло мне в этом году – опять первая смена.
      – Может, хоть первая смена тебя немножко дисциплине научит. – Отец завязывал галстук, собираясь на работу.
      – Ты правильно сделал, что сразу после школы удрал в Москву, – заключила Галка. – Я тоже удеру, чтобы не вставать в такую рань.
      – Болтушка! – Мама наливала чай. – Быстро завтракай и беги в школу.
      – У-у! Да вы уже полторта слопали без меня! Алька, ты днем дома?
      – Дома. Отосплюсь маленько.
      – К Лешке не пойдешь?
      – Вечером схожу.
      – Тогда я после школы сразу домой. Поболтаем. Про Москву расскажешь.
      – Марш в школу! Опять опоздаешь!
      – Так каждое утро, – пожаловалась Галка. – Нет бы сказать: спи, доченька, высыпайся.
      – Тебе только дай волю – весь день спать будешь. Ты во сколько вчера домой явилась?
      – Пап! Не заводись! Я уже убегаю.
      За Галкой захлопнулась дверь.
      – Как только пытаешься с ней серьезно поговорить, сразу убегает! – Отец надевал пальто. – Может, ты, Александр, повлияешь?
      – Вряд ли... Ты, пап, уже забыл, как я в школе учился.
      – И то верно. – Отец шутливо вздохнул. – Из тебя воспитатель не выйдет. Ну, пока!
      – До вечера, пап!
      – И мне пора на работу собираться, сынок. – Мама засуетилась. – Не скучай тут без нас.
      Алик кивнул, закрыл за всеми дверь, еще разок прошелся по квартире и плюхнулся на свою кровать, мягкую и такую родную. Сон навалился почти мгновенно, уплывающим сознанием Алик уловил знакомое тиканье стенных часов в гостиной, блаженно улыбнулся, уткнулся в подушку и уснул.

      Алик проснулся, когда уже начинало темнеть. Ничего себе поспал! Дома никого не было. Родители еще на работе, а где Галка? На журнальном столике лежала записка: «Алька! Ты дрыхнешь, и я тебя не стала будить. Вечером поболтаем. Чао!»
      Сколько же времени? Ого! Пятнадцать минут шестого.
      Звонок в дверь. Долгий, отрезвляющий. На пороге стоял Лешка.
      – Привет, старик! Ты почему не звонишь? Скрываешься?
      – Сплю. Весь день.
      – Ясно! Просыпайся. Идем к нам!
      От огромного Лешки стало даже немножко тесновато в коридоре. Алик был выше среднего роста, но рядом с таким богатырем казался тщедушным и маленьким.
      – Чего смеешься? Быстренько собирайся. Я жду.
      Лешка неуклюже опустился на стул, который жалобно пискнул под ним.
      – Ты раздевайся, мне еще побриться надо.
      – Бриться? Не выдумывай! У Верки ужин стынет.
      – Нет. Небритый не пойду, неудобно.
      – Черт с тобой! Брейся, но быстро.
      Алик кинулся в ванную, а Лешка продолжал басить:
      – Я после работы домой заглянул, а Верка говорит: «Алик не появлялся». Я уж думал, не приехал или случилось чего, побежал у Галки узнать, а ты, оказывается, дрыхнешь.
      – Как Вера?
      – В порядке. Сына воспитывает. Не высыпается совсем: Вовка орет днем и ночью.
      – На кого похож?
      – На меня! – гордо заявил Лешка.
      – Такой же балбес? – рассмеялся Алик.
      – Алька! Стукну! – Стул под другом обиженно заскрипел. – Между прочим, красивый парень у нас.
      – Весь в тебя!
      – Алька! Только выйди! А если серьезно, глаза мои, а нос Веркин. Ну, сам увидишь.
      – А ты-то чем занимаешься, папаша?
      – Работаю. Инженером. Еле устроился. Сам знаешь: везде сокращения, после института брать не хотят. Зарплата, конечно, маленькая, но сейчас не до выбора. В нашем городишке один комбинат. Устроился – и радуйся, будешь дергаться – другого возьмут, желающих много...
      – А тетя Варя? Работает?
      – Мать на пенсии, болеет часто.
      – Значит, ты – единственный кормилец.
      – Точно. Не знаю только, чем кормить. – Лешка тяжело вздохнул.
      – Ладно, старик, прорвемся. Не унывай! Я готов! Пошли.
      Алик надел белую рубашку и даже завязал галстук.
      – Как я выгляжу?
      – Неотразимый! – засмеялся Лешка. – Гляди, жену у меня не отбей!
      – Постараюсь!
      Лешка легко стукнул друга по затылку и весело улыбнулся.
      Лешка жил совсем недалеко, в частном доме, в старом квартале.
      – Алечка! Как я рада! Мы тебя так ждали! – Тетя Варя суетилась вокруг раздевавшегося гостя.
      – Здравствуй, Алечка! – Вера держала на руках малыша.
      – Видишь, какой у меня сын! – Лешка картинно повел рукой.
      – Мальчики, мальчики! С мороза к ребенку нельзя. Согрейтесь сначала.
      – Ну, на кого похож?
      На кого похож? Да разве этот младенец чем-то отличается от других? Алик всегда считал, что все дети до года абсолютно одинаковы, только тщеславные родители ищут в их лицах свои черты. Но Лешка с Верой ждали его ответа, и Алик заключил:
      – На тетю Варю!
      – Я им каждый день об этом говорю! – Довольная тетя Варя сновала между комнатой и кухней. – Вот Алечка сразу разглядел.
      – Конечно, на тетю Варю, – подтвердил Алик. – Только нос Веркин, а глаза Лешкины.
      Лешка с Верой заулыбались. Ну все, кажется, всем угодил.
      Вера унесла Вовку, а ребята с тетей Варей сели за стол. Алику было тепло и уютно. Этот дом он тоже знал до каждой скрипучей половицы. В школьные годы они с Лешкой частенько отсиживались здесь, сбегая с контрольной по математике. К Алику ходили редко: у него от контрольной не скроешься – Галка в детстве была ужасной ябедой. А здесь – тетя Варя на работе, и дом в полном распоряжении мальчишек.
      – Ты-то как? – Этот вопрос вернул Алика из воспоминаний. – В общаге?
      – В общаге, – кивнул Алик. – Только теперь в аспирантской. Немного почище, а так... Правда, комната отдельная.
      – Уже хорошо. – Тетя Варя принесла старый знакомый самовар с поломанным краником. Краник, конечно, поломали когда-то Алик с Лешкой, и им за это здорово влетело. – Ты, Алечка, умница: в аспирантуру поступил, ученым будешь. Может, в Москве останешься, может, за границу куда поедешь. Жениться не надумал?
      – Нет пока, тетя Варя.
      – Ну, девушка-то есть?
      – Нет. – Алик покраснел.
      Почему ему никогда не хочется говорить о Даше? Симпатичная девчонка, добрая, приятно ей нравиться, и все.
      Лешка заметил его неловкость и поспешил выручить:
      – Это хорошо, что девчонки нет. Как девчонка появляется, так и жениться приходится. А с этим торопиться не стоит.
      – Да, один вот уже поторопился. – Вера улыбалась в дверях.
      – Я не нас имел в виду, – обиделся Лешка. – Я говорил о данном конкретном случае. Человек серьезно занят наукой, хочет сделать карьеру. Пусть делает, жениться всегда успеет. А ты сразу...
      – Ладно-ладно. Принеси-ка чистую пеленку в данном конкретном случае.
      Лешка послушно побежал в другую комнату.
      – Они – молодцы, – шепнула Алику тетя Варя. – Сами с ребенком управляются, не ссорятся, радуюсь я за них.
      – Молодцы, – согласился Алик. – Я им даже завидую.
      – Слушай, Алька! – Лешка светился, словно принес Алику ошеломляющую весть. – Ты как раз вовремя! Послезавтра в школе вечер встречи выпускников. Пойдем?
      – Чего я там забыл? – Алик усмехнулся. – В отличие от тебя мои воспоминания о школе не окрашены в радужные цвета.
      – Да ладно тебе! Ну, поконфликтовал когда-то.
      – Поконфликтовал – мягко сказано. Они мне вообще аттестат давать не хотели.
      – Аттестат тебе не хотела давать только Танечка, – напомнил Лешка.
      Алик передернулся, вспомнив свои отношения с молоденькой математичкой. И откуда она тогда взялась на его голову? Пришла в восьмом классе и взялась за всех, в особенности за Альку. В десятом они расстались во взаимной вражде, если не сказать, в ненависти друг к другу. Резко испортилось настроение, и Алик хмуро посмотрел на Лешку.
      – Брось, Алька! Школа-то тут при чем? Кстати, Танечка там уже, по-моему, не работает.
      – Выжили наконец?
      – Наверное. – Лешка расхохотался. – Убежишь тут, если в каждом классе будет по два таких бандита, как мы с тобой.
      – Не преувеличивай. – Алик улыбнулся. – Бандитом был только я, а ты как раз любил математику, просто со мной за компанию с уроков удирал.
      – Математику – да, но не Танечку. Сам удивляюсь, как после наших прогулов в политех поступил.
      – Ну, ты у нас всегда был голова! А на вечер я все-таки не пойду. Не хочется.
      – Зря! Валентина Васильевна всегда о тебе спрашивает, радуется, что в аспирантуру поступил. Сделал бы ей сюрприз – ты ведь у нее в любимчиках был.
      Алик часто с благодарностью вспоминал классную. Если бы не она, еще неизвестно, когда бы он получил аттестат. Это она, его любимая историчка, уговорила тогда Танечку поставить в аттестате тройки по геометрии и алгебре. Это она всегда считала его способным человеком. Это она всему городу расхваливала своего ученика, когда он поступил на истфак МГУ...
      – Ты у нас теперь победитель, будущее исторической науки, чего тебе школы-то бояться? – Лешка хитро улыбнулся, почувствовав колебания друга.
      – Я не боюсь! – рявкнул Алик. – Просто не хочу.
      – Ну и дурак! С ребятами повидаемся. Влад-то теперь в нашей школе бедным детям физику преподает.
      – Влад?! Физику?! Эта бестолочь?!
      – А чего ты удивляешься? Папаша впихнул его в пединститут на физмат, потом всеми правдами и неправдами до диплома дотянул. Теперь на работу пристроил.
      Отец Влада был большой шишкой в городе, и Алик усмехнулся:
      – И правда! Чему удивляюсь? Странно, что Влад еще не начальник гороно.
      – Погоди, станет. Папаша постарается. Ну, так ты пойдешь?
      – Нет, Лешка, нет, не уговаривай. Неохота душу травить.
      – Ну, как знаешь. А я уже Валентине Васильевне пообещал, что ты будешь...
      – Черт возьми, Лешка! Ты всю жизнь меня подставляешь! Кто тебя за язык тянул?
      – Ну, я же знал, что ты приезжаешь, а тут с ней в городе встретился, – оправдывался Лешка.
      – Вот теперь ври ей что хочешь, – отрезал Алик. – Я на вечер не пойду.

      На вечер Алик все-таки пошел.
      Он молча шагал рядом с болтавшим без умолку Лешкой и сердился не то на себя, не то на друга. Скорее, все же на себя.
      Хватит трусить! В конце концов, пять лет прошло. Ему уже двадцать два, а он, как пятнадцатилетний мальчишка, панически боится приближаться к строгому розовому зданию школы.
      Зачем он пошел?
      Затем, чтобы перебороть себя, избавиться от этого дурацкого комплекса. В самом деле, это даже смешно! Чего ему бояться? Что для него сейчас мнение бывших учителей? Наоборот, Лешка прав: Алик – победитель, он всем им доказал, что не бездарность, не двоечник, не дурак.
      Доказал? А им так необходимы были эти доказательства! Кому все это нужно, кроме самого себя?
      Тем более! Нужно только доказать самому себе!..
      – Алька! Пятый раз тебя спрашиваю: ты при галстуке?
      – А как же!
      – Молодец! – Лешка удовлетворенно кивнул. – Ты должен произвести впечатление солидного ученого мужа из столицы.
      – Заткнись!
      Как ни старался, а сердце все-таки куда-то ухнуло, когда Лешка с нарочитой предупредительностью распахнул перед ним тяжелую школьную дверь.
      – Алька! Данилин! Вот неожиданность! Молодец, что пришел! Как жизнь?
      Шумный и все такой же бестолковый Влад встретился им прямо в вестибюле. Вежливо ответив на все его вопросы, Алик поинтересовался:
      – Говорят, ты здесь физику преподаешь?
      – Преподаю! Вот видишь, сегодня вместо того, чтобы веселиться со всеми, целый вечер буду дежурить со своими оболтусами.
      – Давай-давай! Не скучай! Будь здоров! – Лешка решительно тащил Алика от одноклассника.
      – Вы хоть потом спуститесь поболтать, – попросил вдогонку Влад.
      – Посмотрим! – Лешка тянул Алика к лестнице. – Дежурь!
      – Здравствуйте, молодые люди! – окликнул их кто-то, и Алик вздрогнул. Никому, кроме Танечки, этот голос принадлежать не мог.
      Встретив растерянный взгляд Лешки, Алик понял, что не ошибся, и постарался обернуться как можно спокойнее.
      – Здравствуйте, Татьяна Евгеньевна! – почти хором произнесли они с Лешкой.
      Танечка ничуть не изменилась, но Алик отметил это не в качестве комплимента, а с какой-то злой досадой.
      – А вы все еще работаете? – брякнул Лешка, и Алик сердито глянул в его сторону.
      – А ты, Алексей, конечно, надеялся, что я уже ушла, – улыбнулась Танечка.
      – Не... Я... Хорошо, что работаете. Все так же математику преподаете?
      Тут уж Алик искренне расхохотался.
      – Нет, переквалифицировалась на русский язык и литературу, – пошутила Танечка.
      Лешка умолк, неловко улыбаясь, и Алику пришлось из вежливости продолжить разговор:
      – Как нынешние ученики?
      – Такие же, как вы. – Танечка вздохнула. – Учишь, учишь, а толку никакого.
      – Не преувеличивайте. – Алик улыбнулся, с легкостью ощущая, что детский страх перед Танечкой прошел. Разговаривали они на равных, да и былая вражда, похоже, уже не стояла между ними. Конечно, чего им теперь делить!
      – Я не преувеличиваю. Больше чем уверена, что ты ничего не помнишь из алгебры.
      – Это вы зря! – обрадовался Алик. – Я, например, до сих пор помню, что такое тангенс. Тангенс – это косинус, деленный на синус.
      – Наоборот, – рассмеялась Танечка. – Это синус, деленный на косинус.
      – Ну вот! – ничуть не смутился Алик. – Опять перепутал!
      – Не перепутал, Алик, а никогда не знал.
      Танечка вдруг взяла его под руку и сказала:
      – Пойдемте в зал, там, наверное, уже торжественное собрание идет...
      – Ты же говорил, что она уже не работает, – сердито шепнул другу Алик, когда они пробрались в последний ряд актового зала.
      – Я не знал... – буркнул Лешка.
      – Опять врешь?
      – Честное слово! Я точно от кого-то слышал, что она уходила из школы. Может, опять вернулась?
      Алик фыркнул от смеха, вспомнив глупейшие Лешкины вопросы в разговоре с Танечкой.
      – Что ты ей болтал? Ты хоть думай!
      – Я же не ожидал, что она тут, – оправдывался Лешка.
      – Тихо, ребята! Мешаете! – К ним обернулся старик географ, строго взглянул из-под очков и, похоже, не узнал.
      – Пойдем отсюда, – решил Алик. – Погуляем по коридору, пока собрание кончится.
      Ребята потихоньку выскользнули из зала.
      – Черт знает что! – поморщился Лешка. – Вечер встречи – и такая скука. Если так будет до конца, то и не найдем никого из своих.
      – После собрания обещают танцы, – успокоил его Алик. – Пойдем покурим.
      Ребята свернули за угол и обалдели: навстречу им по широкому школьному коридору снова шла Танечка.
      – Куда ты меня привел?! – застонал Алик. – Она просто преследует нас.
      – Давай сбежим, – предложил Лешка.
      – Прямо сейчас?
      – Ну да! До лестницы несколько шагов, а там – бегом вниз.
      – Не смеши! Нам же не десять лет.
      – Тогда давай вернемся в зал.
      – Она нас уже заметила, улыбается. Пошли.
      Алик развеселился. Он чувствовал, что нисколько не боится Танечки, и Лешкины замешательство и растерянность смешили его. Представить только, если бы сейчас они, два здоровенных парня, кубарем скатились по лестнице, убегая от математички.
      – Не захотели слушать директора? – поинтересовалась Танечка.
      – Вы тоже не на собрании... – не очень вежливо буркнул Лешка.
      Танечка обезоруживающе улыбнулась. Алик ответил ей веселой улыбкой, Лешка хмурился, уставившись в пол.
      – Скучно?
      Алик кивнул:
      – Решили прогуляться.
      – Я тоже не пошла: каждый год одно и то же, надоедает. Ладно, мальчики, в коридоре болтаться не очень удобно, пошли в мой класс. Посидим, поговорим, о себе расскажете.
      Алик готов был согласиться, но Лешка его опередил:
      – Мы лучше покурим... На улице.
      – Ну, как хотите. Собрание закончится примерно через полчасика. Возвращайтесь, будет повеселей.
      – Вернемся обязательно! – пообещал Алик.
      Лешка уже ждал его на лестнице.
      – Разворковалась, разулыбалась... – Лешка скривился. – Просто лучший друг.
      – Тормози! – засмеялся Алик. – По-моему, ты на нее больше меня злишься.
      – Честно говоря, я ее боюсь. Не прошло со школьных лет.
      – Забудь. Ну, не сошлись когда-то характерами. Ты же сам меня уговаривал. Столько лет прошло. Мы с тобой взрослые люди. Ты к тому же отец семейства. Скоро Вовку в школу отправлять, а ты математичку боишься.
      – Вовке, слава Богу, еще семь лет гулять можно. – Лешка заулыбался. – А ты, я гляжу, с ней ничего, болтаешь.
      – Ну, молчать-то невежливо. Тем более что она сама объявила перемирие. Ее никто не заставлял к нам подходить. Она на меня зла не держит, почему я должен ей хамить? В конце концов, мы с тобой были не подарочек. Только вспомни, какие штуки ей устраивали!
      Алик, а за ним и Лешка расхохотались, наперебой вспоминая свои выходки, порчу дневников и журналов, взрывы, поджоги и хулиганство...
      – Странно, что она с нами вообще разговаривает, – сделал вывод Лешка. – Я бы таких ученичков десятой дорогой обходил!
      – Смелая дама наша Танечка, как оказалось! Кстати, я раньше не замечал, что она так часто улыбается.
      – Не замечал, потому что с нами ей было не до улыбок.
      – Наверное.
      Курить на улицу друзья не пошли, так и проболтав все полчаса на лестничной площадке между этажами, рискуя снова оказаться в обществе Танечки.

      – Алешенька, ты просто умница! – Валентина Васильевна сияла как начищенный пятак. – И сам пришел, и Данилина наконец-то приволок, думаю, силой.
      – Почти! – согласился Алик. – Правда вас, Валентина Васильевна, я всегда рад видеть.
      – Поэтому пять лет не появлялся, – добавила классная.
      – Не потому. По другим причинам.
      – Другие причины давно остались в прошлом, Алечка. Разве нет? Татьяна Евгеньевна вовсе не держит на тебя зла.
      – Это мы уже выяснили, – согласился с ней Алик. – Но сюда я сегодня пришел только из-за вас.
      Он говорил чистую правду, и Валентина Васильевна, хотя и не очень поверила, была польщена.
      – Что нового в науке, коллега?
      – В истории? – засмеялся Алик. – Вы же сами нас учили: история – самая консервативная из наук. Сталинский бум отгремел, все упорядочилось, и больших новостей пока нет. Тем более что я занимаюсь девятнадцатым веком, декабристами.
      – Декабристами? Алик, милый, это же так интересно!
      – Напротив, многие считают, что как раз это теперь неинтересно. Движению дают негативную оценку. Мне это не нравится, хочу вернуть общество к истинному восприятию декабризма.
      – Я, конечно, согласна с тобой, Алик, но надеюсь, что ты твердо стоишь на демократической позиции. – Валентина Васильевна строго посмотрела на Алика.
      Алик улыбнулся: лет пять – семь назад историчка с такой же строгостью во взгляде поинтересовалась бы твердостью его коммунистической позиции. Это не было двуличием и лицемерием. Валентина Васильевна была из тех доверчивых людей, которые, убедившись в правильности какого-нибудь нового постулата, тут же встают на его защиту и не сомневаются до появления следующего.
      Лешка откровенно скучал и переминался с ноги на ногу.
      – Ой, ребята! – спохватилась Валентина Васильевна. – Давайте лучше так: сейчас вы идите, веселитесь, встречайтесь, а послезавтра... Да! Послезавтра в моем девятом «Б» классный час. Я вас жду.
      – Зачем? – удивились друзья.
      – Сами понимаете, девятый класс – ребятам пора определяться с профессией. Будет просто прекрасно, если вы, мои бывшие ученики, расскажете им о своих профессиях, о своей учебе.
      Алик растерянно смотрел на Лешку.
      – Ну, Алику есть о чем рассказать: Москва, университет, аспирантура, девятнадцатый век. – Лешка улыбнулся. – А я-то при чем? Разве они не знают о местном политехе?
      – Алеша! Не преуменьшай! Инженер – прекрасная профессия. – Валентина Васильевна втолковывала все это Лешке, как первокласснику, и он послушно кивал.
      – Вообще-то мы этого не планировали, – попробовал выкрутиться Алик. – Может, в другой раз?
      – Никаких разговоров! – категорически заявила классная. – Послезавтра, вторая смена, пятый урок. Быть обязательно!
      – Я на работе... – несмело вставил Лешка.
      – Я же говорю: вторая смена, пятый урок. То есть в шесть десять. Успеешь.
      – Хорошо, – согласился Лешка.
      – А теперь идите и отдыхайте!
      – Вечер сюрпризов! – вздохнул Лешка, когда они расстались с Валентиной Васильевной. – Слушай, Алька, честное слово, я не знал, что все так получится! Знал бы, и тебя бы не повел, и сам бы не пошел!
      – Да ладно тебе! – Алик беспечно махнул рукой. У него было хорошее настроение, которое не могла сбить Валентина Васильевна с ее классным часом. – Придем, не развалимся! Чудак! Ей же приятно, мы же ее ученики, похвастается перед своим девятым «Б».
      Лешка удрученно кивнул.
      В зале уже вовсю шло веселье. Веселились в основном прошлогодние выпускники, их было много. Алик с Лешкой так никого из одноклассников и не выискали. Кроме них и несчастного Влада, дежурившего внизу, не было знакомых даже из параллельных классов. Лешка со скучающим видом оглядывал зал и каждые пять минут порывался уйти. Алик удерживал его, но уже и сам начал подумывать об уходе.
      – Молодые люди, вальс! – Старичок географ стоял перед ними и хитро улыбался. Поняв, что молодые люди не отреагировали должным образом на его намек, он разъяснил: – Пригласите учителей. Им будет очень приятно.
      Лешка попробовал отвернуться, но Алик ткнул его в бок и прошептал:
      – Давай!
      – Я не собираюсь весь вечер развлекать учителей, – прошипел в ответ Лешка.
      Старичок географ нахмурился и отошел.
      – Зачем же весь вечер? Давай пригласим, потанцуем и уйдем. И красиво, и людям приятно.
      – Джентльмен выискался!
      – Ну, Валентину-то пригласи!
      Лешка вздохнул и направился к классной. Валентина Васильевна с радостью согласилась, и Лешка повел ее к танцующим, а Алик быстро соображал, кого пригласить. Из учителей в зале были только химичка, Танечка и какая-то незнакомая. Незнакомую приглашать неинтересно, Танечку – глупо, оставалась химичка. Алик подошел, вежливо поклонился, но химичка весело возвестила:
      – Я не танцую. Пригласите-ка Татьяну Евгеньевну.
      Танечка слышала ее слова, и Алик не мог сделать вид, что не понял химичку. Он кивнул Танечке:
      – Татьяна Евгеньевна! Разрешите вас пригласить.
      Сказано это было, пожалуй, слишком натянуто, напряженно, без тени улыбки и без особой охоты, но Танечка только насмешливо улыбнулась и подала руку. Он осторожно обнял ее за талию, и на мгновение ее пышные волосы коснулись его лица, обдав сладковатым запахом роз. Он отстранился и подумал: сколько ей лет? Тридцать? Тридцать пять? Странно, раньше она казалась ему гораздо старше.
      – Говорят, ты делаешь успехи, Алик? – Она смотрела на него снизу вверх и казалась совсем маленькой. Он тупо молчал, пропустив ее вопрос. – Ты поступил в аспирантуру?
      – Ага... – спохватился он. – Занимаюсь историей девятнадцатого века.
      Ее вежливый вопрос и свой вежливый ответ вызвали раздраженное озлобление. Зачем она спрашивает, делает вид, что ее это интересует? Лучше танцевать молча. Но тут же сам задал следующий вопрос:
      – А вы?.. В первую смену работаете?
      – Нет. В основном во вторую. В первую у меня только несколько часов.
      – Тяжело, наверное, во вторую?
      – Привыкла. Года три назад нас все успокаивали: будет новая пристройка, вторую смену отменим.
      – И что?
      – Ничего, – рассмеялась Танечка. – Пристройка есть, а как работали в две смены, так и работаем.
      – Почему?
      – Соседнюю школу разгрузили, часть классов в нашу перевели. Учеников больше стало...
      Танечка то и дело поднимала к нему лицо, Алик чувствовал ее слегка насмешливый взгляд, но старался не смотреть ей в глаза. Он напряженно ждал, когда закончится танец. Музыка стихла, и она сняла руки с его плеч.
      – Ну, мы пойдем, – глуповато улыбнулся Алик. – Домой пора.
      Ни к селу ни к городу!
      – Всего хорошего, Алик!
      Заладила – Алик, Алик! Детский сад какой-то!
      – До свидания! – сухо произнес он и откланялся.
      – Ну, ты даешь! – Алик и не заметил, когда его догнал Лешка. – Ты зачем Танечку-то пригласил? Спятил, что ли?
      – Больше не было никого, – буркнул тот в ответ.
      – Не ври! Химичка была!
      – Она отказалась. А я дурак, вот и все!
      – Ну, это понятно! – Лешка помолчал. – Она тебе что-нибудь сказала? О чем вы говорили?
      – Ни о чем. Молчали. О чем мне с ней говорить?
      – А настроение почему испортилось?
      – С чего ты взял? – поморщился Алик. Ему надоели Лешкины расспросы.
      – Ну, я же вижу. Как потанцевал с ней, так и... Все-таки она тебе что-нибудь сказала.
      – Отстань! Ничего она не говорила. У меня прекрасное настроение. Просто отличное. Я устал.
      Ребята шагали домой и молчали. На улице было темно и холодно. Лешка сунул руки в карманы куртки и уткнулся в шарф, а Алик никак не мог отделаться от преследующего запаха роз.
      Не стоило идти на этот вечер! Убедился, что учительница простила? «Спасибо, Алик! Всего хорошего, Алик!» Тьфу!
      – До завтра! – Лешка свернул в свой переулок.
      – Пока!
      Алик дошел до своего подъезда, глянул на окна: мама что-то стряпает на кухне, отец, наверное, смотрит телевизор, Галка навряд ли дома. Девять часов, детское время, как выражается сестренка.
      Алик закурил сигарету и улыбнулся.
      Вечер не удался, и черт с ним! В конце концов, ничего хорошего он и не ожидал. Сходил и забыл, раз и навсегда!

      Татьяна быстрым шагом шла домой. Торопилась из-за колючего мороза, а не из-за того, что дома кто-то ждал. Муж на работе, Женька сегодня ночует у бабушки.
      Школьный вечер еще в самом разгаре, но продолжать скучать неинтересно. Вечер, как всегда, оказался тягомотным. Не только учителям, самим выпускникам было скучно. Многие уже ушли. И Данилин ушел.
      Татьяна усмехнулась. Алик Данилин и Алеша Кременецкий издавна были ее заклятыми врагами. Так считали не только коллеги-учителя, так считала она сама. Эти два шалопая попортили ей немало нервов. А на Данилина она так разозлилась, что чуть было не поставила в аттестате двойку.
      На вечера выпускников она ходила каждый год. Почему-то часто вечер приходился на ее дежурство. А иногда, как сегодня, она шла на вечер просто чтобы развеяться. И ни разу на этих вечерах она не видела Данилина. Кременецкий мелькал пару раз, но к ней не подходил, и она не чувствовала себя обиженной на это. Встречаться с хулиганьем желания не было.
      И вдруг сегодня объявился Данилин. Она узнала его сразу, хотя он здорово изменился, повзрослел. Она всегда догадывалась, что первая скрипка в хулиганском дуэте был он, а не Кременецкий, и не любила его больше, но сегодня ей почему-то стало интересно: он по-прежнему ненавидит ее? Или боится?
      Любопытство взяло верх, и она в вестибюле подошла к ребятам. Испугался и оторопел Кременецкий, а Данилин благожелательно улыбался и вел вежливую беседу.
      Ну что ж! Кто старое помянет... Татьяна была не против восстановить мир и постаралась быть поласковее с бывшими самыми нелюбимыми учениками.
      Впрочем, Кременецкий особенно на контакт не шел, бычился, молчал или говорил какие-то глупости, зато Данилин проявил себя с неожиданно приятной стороны, даже пригласил ее на танец. Это, конечно, был его вынужденный шаг, но тем не менее. Правда, сразу после танца Данилин замкнулся и заговорил как-то неприязненно. Может, она чем-то обидела его?
      Ну и пусть! Какая разница, даже если он обиделся? Встретились и расстались. У него своя жизнь, обиду как-нибудь переживет. Тем более что она не понимала, на что он обиделся. Да и обиделся ли?
      Татьяна остановилась, подняла воротник пальто и зашагала еще быстрее. Интересно, сколько сейчас градусов? Не меньше двадцати, наверное. А до дома еще шагать и шагать. Лучше пойти по дворам, хоть там и темно, зато короче. Иначе она совсем замерзнет.
      Татьяна решительно свернула в темный двор и пошла вдоль пятиэтажки. Кто это?
      Татьяна не увидела, а скорее почувствовала, что кто-то отделился от крайнего подъезда и пошел за ней.
      На улице ни души. Только без паники! Ну, идет какой-то человек по своим делам...
      А зачем он ускоряет шаг, почти бежит? Что делать если он ее остановит?..
      Татьяна пошла скорее.
      Спокойно! Главное, не подавать виду, что боишься. Говорят, преступники чувствуют свою жертву и нападают только на тех, кто боится... Господи! Что за глупые мысли!
      А человек сзади все-таки бежит и догоняет ее...
      – Татьяна Евгеньевна!
      Она резко оборачивается, еще не успев понять, что по имени может окликнуть только знакомый.
      – Татьяна Евгеньевна! – Алик запыхался. – Едва догнал! Против ветра идти тяжело...
      – Алик?! Что ты здесь делаешь?
      – Живу... Я у подъезда курил. Гляжу, вы идете. Правда, засомневался – вы, не вы? Сразу не окликнул, боялся ошибиться, решил догнать.
      – Зачем?
      – Просто так. Темно уже...
      Повисло неловкое молчание. Татьяна все еще не могла отойти от пережитого страха.
      – Я вас провожу, – снова заговорил Алик. – Где вы живете?
      – В седьмом микрорайоне.
      – Далеко! А почему вы пешком пошли?
      – Автобусы плохо ходят в это время. – Татьяна улыбнулась, приходя наконец в себя. – На остановке околеть можно, пока дождешься... Ты иди домой.
      – Нет. – Алик решительно взял у нее из рук тяжелый пакет со школьными тетрадками. – Так далеко одной ходить вечерами опасно.
      – Я не боюсь.
      – А почему же от меня бежали?
      Татьяна смутилась, почувствовав, что он насмешливо улыбается.
      – Я думал, вы поближе к школе живете, – перевел разговор Алик, заметив ее смущение. – Обычно учителя живут недалеко.
      Татьяна кивнула:
      – Раньше мы жили недалеко. В однокомнатной. А года три назад получили двухкомнатную в седьмом.
      – А почему в другую школу не ушли? Далеко же ездить.
      – Уходила. – Татьяна вздохнула. – Год работала в другой школе, потом опять вернулась.
      Значит, все-таки уходила. Лешка не соврал.
      – Не сошлись характерами с учениками? – полюбопытствовал Алик.
      – С коллегами, – поправила Татьяна. – Коллектив попался неважный. А с учениками... – Она хитро прищурилась: – После тебя и Кременецкого никакие ученики не страшны.
      Алик рассмеялся:
      – Вы уж нас извините за все!
      – Извиняю.
      – Сейчас-то я понимаю, что вел себя по-свински, а тогда... – Алик замолчал, не находя слов, боясь показаться слишком резким.
      – Тогда мы друг друга ненавидели, – закончила за него Татьяна.
      – Я рад, что сегодня пришел на вечер, – сказал он. – Будто камень с души упал.
      – Я понимаю.
      – А что, вечер уже закончился?
      – Нет. Я ушла пораньше.
      – Скучно?
      – Скучно. Да и дел дома много.
      – Семья?
      Татьяна кивнула.
      – Лешка говорил, что у вас дочка...
      – Да.
      – Маленькая?
      – Двенадцать лет.
      – Ну-у... Большая...
      – Да. – Татьяна рассмеялась. – Дочь большая, значит, я старая.
      – Я не про то... – Алик даже немного обиделся. – Какая же вы старая? Наоборот, раньше старше казались.
      – Спасибо за комплимент!
      – Это не комплимент. – Алик запутался и не знал, как закончить этот щекотливый разговор. – Просто детское восприятие... Вы не обижайтесь.
      – Да я понимаю. И не обижаюсь. Спасибо, Алик, что проводил... Я уже пришла.
      – Ну, до свидания. – Алик протянул Танечке пакет. – Тетради?
      – Да. Контрольные. Нужно проверить до понедельника.
      – В выходной? – удивился Алик.
      – В выходной. Вечерами просто сил нет, – объяснила она.
      – Ну ладно, я пошел. – Алик потоптался на месте. – Может, еще встретимся. В понедельник Валентина Васильевна устраивает классный час, нас с Лешкой пригласила.
      – Ну что ж, заходи, буду рада. – Танечка на прощание улыбнулась.
      Алик повернулся, зажмурился от порыва ветра, втянул голову в плечи и отправился домой, переваривая все случившееся за короткий вечер.
      Почему он ее остановил? Зачем?
      Потому что просто стало жалко одинокую женскую фигурку с поднятым воротником пальто? Или чтобы еще раз поговорить с ней?
      Поговорить? Что за глупости! Конечно, он не жаждал разговора! Просто пожалел... Просто догнал...
      Черт! Видел бы все это Лешка!

      Воскресенье прошло в сплошных разговорах с Галкой, с родителями, с Лешкой. К вечеру Алику уже казалось, что он болтает целую вечность. Голова разламывалась, кружилась и, главное, пустела с каждой новой минутой.
      Переизбыток общения, пожалуй, хуже, чем недостаток. Эта мысль немного удивила: у него еще были силы формулировать какие-то выводы.
      Но общение и не собиралось заканчиваться: вечером Алик и Галка, как самые послушные дети, должны были сопровождать родителей на серебряную свадьбу их приятелей.
      Свадьба проходила в солидном двухэтажном доме с огромными комнатами, но народу было так много, что даже эти огромные комнаты казались тесными. В двух смежных комнатах и холле был накрыт длиннющий стол, в других комнатах курили, танцевали, разговаривали. Скучища была страшная. Не для «молодоженов» и их друзей, а для Алика и Галки. Алик время от времени со смехом ловил взгляд Галки, и она корчила гримасы, ясно выражающие ее недовольство этим мероприятием.
      Потом официальная часть приема с застольем закончилась, и Галка довольно быстро нашла себе партнеров для танцев, а Алик так и продолжал сидеть за столом и скучать. Папа с мамой тоже куда-то ушли, и у него была единственная мечта: увидеть их и поставить в известность, что он уходит домой. Он был вполне уверен, что его миссия давно завершилась.
      Он увидел Танечку сразу, как только она вошла в комнату и направилась к виновникам торжества. Алик усмехнулся: нынешний приезд превращался в сплошное столкновение с Танечкой. Она его не заметила, и подходить к ней казалось ненужным и неловким. Алик снова с тоской воззрился на тарелку салата, с начала вечера маячившую перед его носом.
      – О! Алик! Добрый вечер! – Танечка присела напротив. – Не ожидала встретить тебя здесь.
      Алик оторвал взгляд от салата и кисло пробормотал:
      – Оказывается, у нас есть общие знакомые.
      – В нашем городишке это не мудрено, – улыбнулась Танечка, и Алик снова почувствовал преследовавший его аромат роз. – Вообще-то хозяин – давний знакомый моего мужа. Просто неудобно было не поздравить. Я заскочила только на минуточку.
      – А я с сестрой сопровождаю родителей, – счел нужным пояснить в ответ Алик.
      Давний знакомый ее мужа, а неудобно не поздравить ей. Это несколько странно. Почему не поздравил муж? Но спрашивать все это у нее Алик не стал. Они еще минут пять поговорили ни о чем, Алик уже к концу вечера не мог вспомнить тему их разговора, и Танечка сказала:
      – Ну, мне, наверное, пора. Правила приличия соблюдены, за столом посидела, пойду попрощаюсь с хозяевами.
      Она легко поднялась и неторопливо пошла в смежную комнату, к другому концу стола. Интересно, в неофициальной, нешкольной обстановке она выглядит совсем иначе, как-то проще. Между прочим, нужно бы ее проводить. Это почему-то обрадовало его, но он тут же объяснил все с рациональной точки зрения. Это, как она выразилась, правила приличия. Да-да, правила приличия, потому что больше знакомых на этом шумном вечере у нее, кажется, не было. Ну, а то, что он на полчаса исчезнет, никто и не заметит. Алик встал, нашел на вешалке свою куртку, вышел на прохладную и пустую веранду и закурил, ожидая ее появления.
      Долго ждать не пришлось. Она появилась почти в ту же минуту, но не одна.
      – Танюша! Я вас провожу! – Элегантный пожилой мужчина в небольшом подпитии следовал за ней.
      Она попробовала отказаться, но мужчина был настроен решительно и уже подавал ей пальто. Алик почувствовал досаду: его опередили. И ладно, будь это хозяин, можно было бы выйти из своего угла и взять на себя обязанности провожающего, галантно разрешив ему вернуться к остальным гостям, но мужчина в подпитии был такой же гость, как и Алик, поэтому появляться с тем же предложением было глупо. Танечка и ее провожающий вскоре вышли на улицу, так и не заметив молчавшего в полутьме Алика.
      Алик снял куртку и вернулся к столу. Досада не проходила и чуть-чуть удивляла его. Он опять, по старой привычке, попытался все себе объяснить: ничего удивительного, Танечка немного развлекла его на этом скучном сборище, неожиданно появилась и так же неожиданно собралась уходить, и он от скуки решил на полчаса дольше побыть в ее обществе. Его планы сорвали, он вынужден снова скучать, отсюда и досада. Алик наконец-то увидел Галку, раздраженно попросил ее передать родителям, что он ушел, и, не сочтя нужным попрощаться с хозяевами, поплелся домой.
 
      В понедельник он проснулся очень поздно. Дома никого не было, все разбежались по своим делам, и Алик блаженно улыбнулся. Он наслаждался тишиной и равномерным тиканьем старых стенных часов. Вставать не хотелось. Он снова закрыл глаза. Перед тем как проснуться, ему снился какой-то красивый, легкий и приятный сон, и теперь Алик пытался вернуть это невесомое состояние. Что же ему снилось? Вот так всегда и бывает! Какой-нибудь кошмар запоминается на всю жизнь, а приятные сны мгновенно улетучиваются, не оставляя даже маленькой зацепки в памяти.
      Ладно! Хороший сон, пожалуй, не вернешь. Пора вставать, тем более что сегодня и наяву он ждал чего-то необычного и сам не понимал чего.
      Может быть, необычным будет классный час с его участием?
      Алик чуть не расхохотался. Нет, не то. Классный час – обязаловка, дело скучное и неинтересное.
      Алик продвигался на ощупь, вспоминая, что еще сегодня предстоит. Но кроме похода в школу, у него не было никаких планов...
      «Заходи. Буду рада». И симпатичная улыбка Танечки.
      Нужно будет зайти.
      Зачем?
      Просто так. Из вежливости. Она будет ждать.
      Будет ждать? Что за глупости? Да никто и не собирается к ней заходить.
      Ну и отлично!
      Алик сердито встал. От утреннего ощущения близкого счастья не осталось и следа.
      Может, и вовсе не пойти сегодня никуда? Сказать Лешке, что заболел? Пусть он сходит на классный час один.
      Это уже хамство! Валентина Васильевна обидится. Да и Танечка...
      Что Танечка? Опять Танечка? При чем здесь Танечка?
      Алик вспомнил, что вчера утром в разговоре с Лешкой он не раз хотел рассказать о том, что провожал Танечку. Хотел, но так и не рассказал. Или все-таки не хотел и потому промолчал? Какие-то глупые тайны! Он доверял Лешке во всем.
      Да, во всем, но о Танечке с того самого школьного вечера выпускников он с Лешкой говорить не мог.
      Мысли крутились бесконечной каруселью. И в них не было ни капли привычной рациональности. Алик сердито попробовал остановить эту карусель, но ничего не вышло. Мысли нахально не хотели становиться рациональными. Это неподчинение смутило и испугало Алика настолько, что он отступил и пустил все на самотек. Часов в пять терпению Алика наступил конец.
      Когда он пришел в школу, уже начался четвертый урок. Коридоры были пусты, и его это вполне устраивало. Сейчас совсем ни к чему было бы столкнуться с Валентиной Васильевной или с Владом.
      Он шел к Танечке и не хотел, чтобы кто-то задавал лишние вопросы. Кабинет математики он нашел без труда и усмехнулся: еще бы не найти поле боя, на котором они с Лешкой сражались до последнего.
      – Алик?! – Танечка была явно удивлена.
      «Вот так дурень! Убедился, что никто тебя не ждал?»
      – Извините, Татьяна Евгеньевна! Я перепутал время и пришел к Валентине Васильевне раньше. Я бы у нее посидел, но она с ребятами на экскурсии в музее...
      Алик врал вдохновенно, со стороны восхищаясь своей складной речью. Не разучился еще врать Танечке.
      – Разрешите, я у вас на уроке побуду?
      – Да, конечно, заходи. – Танечка обернулась к классу. – Это мой «любимый» ученик – Александр Данилин, аспирант МГУ.
      Пятиклассники уважительно загудели, с любопытством поглядывая на Алика.
      Как она сказала? «Любимый» ученик? Не преминула уколоть!
      Впрочем, Алик не злился. То, что «любимый» было сказано в кавычках, знали только они вдвоем, и это даже создавало непрочную связь между ними.
      Алик устроился на задней парте и наблюдал, как Танечка негромко и очень спокойно объясняет новую тему пятиклассникам. Странно! Ему всегда казалось, что Танечка на уроках кричит и создает напряженную атмосферу. Это только казалось, или просто прошли годы, и Танечка изменилась в лучшую сторону? Второе маловероятно. Говорят, что учителя с годами становятся агрессивнее и злее. Кто говорит?
      Какая разница, когда он своими глазами видит обратное.
      – Ну, а теперь пишем самостоятельную. – Танечка положила мел и открыла створки школьной доски, за которыми прятались два варианта заданий.
      Пятиклассники испуганно зашумели.
      – Самостоятельная легкая, – успокоила их Танечка. – Всего два задания. До конца урока времени много, все успеете сделать.
      Ребята стихли, уткнувшись в тетради, и Алик вдруг почувствовал себя бесконечно счастливым, просто избранником судьбы – впервые в этом классе самостоятельная работа касалась не его. Алик сам улыбнулся этому детскому счастью и взглянул на Танечку. Танечка тоже улыбалась, весело и немножко насмешливо. Кажется, она разгадала его мысли. Алик отвел взгляд и попытался напустить на себя скучающий вид.
      Урок закончился, Алик попрощался с Танечкой и вышел в коридор. Беготня школьной перемены оглушила его: отвык.
      – Алька! Где ты бродишь? – Навстречу чуть медвежьей походкой шел Лешка. – Я за тобой зашел, как договорились.
      – Извини, у меня были кое-какие дела поблизости. Так я уж решил домой не заходить, пришел сюда пораньше. Просто забыл вчера тебя предупредить.
      Алик уже второй раз за последние сорок пять минут бессовестно врал. И врал на этот раз не Танечке, а своему лучшему другу.
      – Может, ты уже и классный час успел провести? – засмеялся Лешка, приняв его объяснение за чистую монету.
      Алику стало стыдно, и он честно признался:
      – Я еще не видел Валентину Васильевну.
      – Где же ты был? По коридорам шатался?
      – Нет... Сидел на уроке у Танечки.
      – Где? – удивленно вытаращился Лешка.
      – На уроке у Танечки, – спокойно повторил Алик.
      – Больше негде было? – справедливо поинтересовался Лешка. – Лучше бы у Влада в кабинете посидел.
      – На кой черт мне нужен Влад? – поморщился Алик.
      – Я что-то не пойму... – Лешка насупился. – Ты что, простил Танечку?
      – Почему бы и нет? – Алик небрежно пожал плечами.
      – Ты?!
      – Ладно, Лех, кончай! – Алик миролюбиво стукнул друга по плечу. – Надо же мне было где-то присесть, в конце концов. Я поднимался к Валентине Васильевне, а тут Танечка навстречу. «Данилин! Какими судьбами? Пойдем в мой класс». Короче, неудобно было отказаться.
      Лешка что-то буркнул в ответ, но, похоже, успокоился.
      – Ну что? Идем к Валентине?
      – Лучше бы ты все-таки к Владу... Эта Танечка тебя просто преследует...

      Классный час прошел на удивление легко. Лешка сказал всего пару слов, а остальное время вместе с девятым «Б» слушал Алика. Алик же говорил без умолку. Говорил, и сам удивлялся своему воодушевлению и красноречию. Откуда что взялось? Он и не подозревал, что так связно и красиво может рассказать об университете, об истории и просто о жизни в Москве.
      Довольная Валентина Васильевна часто кивала и гордо обводила глазами класс: вот, мол, каких учеников выпускаем! Пройдет лет пять, и вы так же будете рассказывать о своих успехах.
      – Мальчики! Спасибо огромное! – Валентина Васильевна семенила рядом с ребятами по коридору, и Алик с Лешкой старались шагать не так широко, чтобы она не отставала. – Алечка! Это было просто великолепно! – Возле учительской Валентина Васильевна остановилась и извинилась: – У меня шестой урок, поэтому я с вами расстаюсь. Алечка, когда ты уезжаешь?
      – Где-нибудь через недельку, Валентина Васильевна.
      – Алеша! Я надеюсь, ты еще хоть раз затащишь Данилина в школу.
      Лешка неуверенно пожал плечами.
      – Алеша! – Валентина Васильевна укоризненно взирала на Лешку из-под очков. – Ты просто обязан привести Алика! Я еще не поговорила с ним о науке.
      Лешка что-то промямлил, а Алик весело рассмеялся и пообещал:
      – Я обязательно зайду, Валентина Васильевна! И меня не нужно приводить. Я сам.
      – Опять врешь, Данилин! Появишься через шесть лет? – В голосе классной звучали грустные нотки.
      Алик готов был клятвенно уверять Валентину Васильевну, но в это время из учительской вышли Танечка и химичка, и разговор прервался сам собой.
      – Как прошел классный час? – поинтересовалась Танечка.
      – Отлично! Мальчики меня просто выручили! Танюша, у вас ведь восьмой класс? Я вам очень рекомендую провести с ними подобное мероприятие. Надеюсь, мальчиков это не затруднит.
      – Ну что ж! – Танечка улыбнулась. – Вы меня избавите от головной боли придумывать очередную тему для разговора с моими головорезами! Добро пожаловать в четверг на пятый урок.
      – Простите, Татьяна Евгеньевна, я не смогу, – решительно возразил Лешка. – У меня в четверг совещание, задержат допоздна.
      – Понятно. У Данилина, конечно, будут свои причины. – Глаза Танечки смеялись, всматриваясь в лицо Алика.
      – Нет. Я приду, – усмехнувшись, ответил он.
      – Прекрасно! Жду. Простите, у меня урок.
      По коридору настойчивой, оглушительной трелью разливался звонок.
      – Ну, всего хорошего, мальчики. – Валентина Васильевна глянула на часы. – Я все-таки надеюсь еще встретиться с тобой, Алик.
      – Я же обещал! Непременно появлюсь. До свидания!
      Алик был в отличном настроении, но, чтобы не вызывать лишних подозрений, хмуро осведомился у Лешки:
      – Ну что, отделался от Танечки?
      – А ты сам дурак, что согласился, – ответил Лешка. – Не мог придумать какую-нибудь причину.
      – Единоличник! – возмутился Алик. – «Мне на совещание! Задержат допоздна!» Нет чтобы что-нибудь общее сказать! Сам выкрутился, а меня подставил! Друг называется!
      – Больше ничего в голову не пришло, – оправдывался Лешка. – Это Валентина во всем виновата! Поставила нас в тупик! Не могла спросить сначала, хотим ли мы еще вести эти классные часы! Да было бы у кого, а то у Танечки!
      Но Алик был доволен. Доволен именно тем обстоятельством, что пригласила его Танечка, а не химичка, и потому совсем не держал зла ни на классную, ни на Лешку.
      – Ладно! – отмахнулся он. – Проведу еще один классный час, мои лекции об университете становятся популярными!
      Алик на пять минут заглянул к Лешке, выпил стаканчик чая и отправился домой.
      Половина восьмого. Вот-вот закончится шестой урок...
      Ну и что?
      На улице совсем темно...
      Ну и что?
      А вдруг Танечка снова пойдет домой пешком?..
      Ну и что?
      Ну и что, ну и что! Ничего! Ничего не случится, если он еще раз проводит ее до дома.
      Ничего не случится, если она дойдет до дома сама.
      Неужели трудно постоять у подъезда и подождать?
      Пока Алик спорил сам с собой, время шло. Он стоял у подъезда и курил, с надеждой вглядываясь в каждую проходившую женскую фигурку.
      Восемь...
      Восемь пятнадцать...
      Половина девятого...
      Алик курил сигарету за сигаретой, вежливо раскланиваясь с соседями, спешившими домой. Танечки не было, и ждать дольше не имело смысла. Наверное, сегодня она поехала на автобусе. Не захотела мерзнуть. Или не захотела еще раз встречаться с Аликом.
      Глупости! Откуда ей знать, что он битый час торчит у подъезда?
      Алик вытащил последнюю сигарету и сердито смял пустую пачку. Все! Пора домой! Нечего весь вечер болтаться на морозе!
      Только теперь он заметил, что продрог до костей и уже давно приплясывает от холода на месте. Докурив, Алик шагнул в подъезд и решительно хлопнул дверью.
      – Где шляемся, братишка? – Галка, как ни странно, была дома.
      – Зашел к Лешке, – нехотя буркнул Алик в ответ.
      – Ну как? Классный час провел? – Галка насмешливо следила за тем, как он снимал куртку и ботинки.
      – Провел. С огромным успехом.
      – Ну?!
      – Попросили даже выступить «на бис», – сообщил Алик.
      – Как это? – не поняла Галка. – Два раза рассказывал?
      – Нет. В другой класс пригласили. В четверг.
      – И ты пойдешь?
      – Придется. – Алик нарочито удрученно вздохнул.
      Но если Лешку таким притворным вздохом обмануть было несложно, то Галка тут же раскусила его обман:
      – Что, приятно?
      – А ты как думаешь? – вмешалась в разговор мама. – Разве не приятно, когда тебя приглашают? Значит, выступил очень хорошо.
      – Алька! Ты в своем университете стал законченным ботаником! – вздохнула Галка. – С каких это пор тебе нравится бегать в школу?
      – С недавних, – отрезал Алик.
      – Тут что-то не то! – Галка хитро прищурилась. – То шесть лет мимо школы ходить не хотел, дальние дороги выбирал, а то зачастил туда чуть ли не каждый день. Странно, странно, очень странно!
      – Ты оставишь брата в покое, балаболка? – Мама не дала ей развить своих мыслей. – Алечка! Ужин готов. Мой руки.
      – Алечка-Алечка! – передразнила ее Галка и нырнула в свою комнату.
      – Я смотрю, ты тоже превращаешься в ботаника! – крикнул ей вдогонку Алик. – Половина девятого, а ты дома. У тебя завтра контрольная, деточка? Или все женихи разбежались?
      – Заткнись! – обиженно рявкнула Галка.
      – Алечка! Я тебя прошу, не дразни ее! – быстро зашептала мама.
      – А что случилось? – Алик даже растерялся от Галкиной реакции.
      Мама усадила его ужинать и тихонько, чтобы не услышала Галка, сказала:
      – Она со своим Геннадием поссорилась. Разругались по телефону. Она рыдала весь вечер, еле успокоилась. Ты уж не дразни ее, Алик. Переживает девчонка. Ты мне обещаешь?
      – Мамуля, я сегодня уже устал давать обещания, – улыбнулся Алик. – Не волнуйся, я не буду к ней приставать. И вообще, я устал, лягу спать пораньше. Спасибо за ужин, мам, очень вкусно!

      Татьяна нажала кнопку звонка.
      – Кто там? – послышался из-за двери испуганный голос дочери.
      – Женька! Это я! Открывай!
      – Ма-а-ам! Почему так долго?
      – Я же тебя предупреждала – заседание педсовета.
      – Когда темнеет, дома страшно, – пожаловалась Женька.
      – Что же страшного? – Татьяна улыбнулась и провела рукой по льняным волосам дочки.
      – Темно.
      – Включи свет, телевизор.
      – Включила, – вздохнула Женька. – А все равно одной страшно.
      – Ладно, в следующий раз отправлю тебя к бабушке. Я же не знала, что нас так задержат...
      Татьяна действительно не ожидала, что совместное заседание педсовета с родительским комитетом продлится больше двух часов.
      – Ты на автобусе или опять пешком? – поинтересовалась Женька.
      – Пешком. Замерзла совсем.
      И на этот раз Алик Данилин ее не догнал. Скучно было шагать.
      А с Данилиным весело?
      Не весело, а просто... Не одна. И вообще приятно, когда тебя провожают.
      Понятно. Поэтому и оглядывалась, когда проходила мимо пятиэтажек, ждала, что он догонит.
      Что за глупости? Мимо пятиэтажек идти страшновато. Самое темное место из всей дороги. А Данилин тут ни при чем. Уже и не вспомнишь, у какого дома он тогда был.
      Не вспомнишь? А если бы помнила, пригляделась бы повнимательней?
      Не пригляделась бы. Очень нужно! Да и потом – в десять часов вечера никто из школы не возвращается. Стал бы он в такое время ждать!
      Значит, все-таки надеялась, что ждет? Поэтому без конца смотрела на часы во время педсовета?
      Это возмутительно! Дома дочь одна! Да и кто такой Данилин, в конце концов? Ну, увиделись, ну, помирились, ну, проводил.
      А зачем приглашать его на классный час? Кажется, кто-то собирался серьезно поговорить с ребятами о поведении?
      Да просто хотелось еще раз увидеть в его глазах школьный испуг, как сегодня на уроке, когда началась самостоятельная. До него, бедняги, даже не сразу дошло, что ему не нужно решать задачки! Смешно! Вот и хотела огорошить его этим приглашением на классный час.
      А он не испугался. Принял вызов. Оказался посмелее Кременецкого.
      И прекрасно! Пусть приходит, пусть рассказывает. И ребятам интересно. О поведении можно и после поговорить.
      – Мам! Ты чего? Не слышишь?
      – Что случилось? – Татьяна обернулась.
      – Ужин я подогрела. Накладывать?
      – Я сама, доченька, спасибо...
 
      Алик осторожно приоткрыл дверь в темную Галкину комнату.
      – Спишь? – шепотом спросил он.
      – Нет, – так же тихо ответила Галка. Она оторвала голову от подушки и села, обняв колени.
      Алик, тихонько скрипя половицами, присел в кресло напротив.
      – Старики дрыхнут? – помолчав, спросила Галка.
      – Ага... Ты меня извини, я же не знал...
      – Да, ладно... Мама уже доложила?
      – Она переживает.
      Галка кивнула и замолчала.
      – Не звонил? – спросил Алик.
      – Кто?
      – Ну, твой Геннадий...
      – Не-а. Обиделся.
      – Завтра позвонит.
      – Может быть.
      – А кто он такой? Откуда взялся?
      – Генка-то? Откуда... Отсюда, откуда же еще. В шестой школе учился.
      – Уже закончил?
      – Уже в армии отслужил. В десанте. Вернулся недавно.
      – Взросленький...
      – Ну да... На три года тебя младше.
      – Ты с ним серьезно?
      – Ой, только не надо моралей старшего брата! – поморщилась Галка. – Серьезно-несерьезно... Не знаю. Он мне нравится.
      – Да я не собираюсь читать морали. Поступай как знаешь. Я тебя по-человечески спрашиваю. Не хочешь говорить об этом – не надо.
      – Ладно, Алька, забыли... Я же думала, тебя мама послала со мной поговорить.
      – Мама, между прочим, просила тебя вообще не трогать.
      – Алька! Может, мне выйти за него замуж?
      – За кого? – испугался Алик.
      – За Генку...
      – Ты с ума сошла? А школа?
      – Ну, это понятно! Доучусь – потом.
      – Ты никуда не собираешься поступать?
      – Собираюсь. Но, во-первых, еще не знаю куда, во-вторых, Генка будет работать, и я смогу учиться, а в-третьих...
      – А в-третьих?
      – В-третьих, вдруг меня больше никто не полюбит?!
      Алик хотел рассмеяться, но последняя фраза была сказана сестренкой с таким неподдельным отчаянием, что он не посмел.
      – Ну, Галка, что ты выдумала? Ты очень симпатичная девчонка, хорошая, веселая! Тебе же только шестнадцать! Ты еще встретишь столько парней! Ты хочешь всю жизнь быть с Генкой?
      – Не знаю... Он меня любит.
      – А ты?
      – И я. Вроде бы. Ну, мне приятно, что он меня любит, что я ему нужна.
      – Не знаю, Галка. Мне кажется, ты сама в себе не разобралась, а уже замуж хочешь выскочить за первого встречного.
      – Ну да! Конечно, нужно брать пример с тебя. Университет, аспирантура, а любовь подождет. Тем более семья.
      – Дело не в этом, Галка. Я просто еще не встретил ту девушку...
      – Понятно-понятно! Ты же у нас такой умный, тебе не всякая подойдет!
      Это уже была настоящая Галка – насмешливая и напористая.
      – Нет, Галка, не то... Хотя я, кажется, недавно встретил ту самую.
      – Ну да? – Галка даже подскочила от любопытства. – Где? Когда?
      – Три дня назад. – Алик говорил и сам удивлялся своей откровенности. Он не думал об этом даже наедине с собой, а тут с Галкой...
      – У нас? – разочарованно протянула Галка. – Что, в Москве девчонок мало?
      – У нас, – кивнул Алик.
      – А кто она? Я ее знаю?
      Алик молчал. Он и так сказал слишком много.
      – Три дня назад... – Галка принялась за сложные вычисления. – В субботу? На встрече выпускников? Она из вашей школы? Алька! Ну, не томи! Сказал половину, так уж говори до конца! Кто она?
      – Какая разница? – Алик поморщился. – Все равно я уеду через неделю, и она никогда ничего не узнает...
      – Почему не узнает? Ты не хочешь ей говорить?
      – Конечно, нет. Зачем?
      – Как это зачем? Ты же сам говорил: долго искал, наконец встретил. И не скажешь? Вдруг она тебя тоже любит?
      Алика рассмешила эта мысль. Танечка тоже любит его? А он... он любит Танечку? Издевательская кличка какая-то!
      Почему кличка? Уменьшительное имя.
      Все равно, не надо ее так называть...
      – Вы, парни, все одинаковые. У вас нет никакой смелости. – Галка пылко убеждала его признаться в любви.
      Боже! Она же не знает кому!
      Алику достаточно было представить холодный насмешливый взгляд Татьяны, тот, каким смотрела она на него сегодня на уроке... Нет-нет! Никогда! И вообще это бред! Он не мог влюбиться в нее! Просто нужно побыстрее уехать и все забыть. Завтра же за билетом! Завтра же!
      – Все, Галка, поговорили, а теперь спать.
      – Ну, Алька! Давай еще поболтаем, а? Алька!
      – Галочка, я жутко хочу спать. Спокойной ночи, сестричка!
      Алик решительно поднялся, чмокнул Галку и вышел из комнаты. Спать он не хотел. И не хотел продолжать разговор. И не хотел уезжать.
      Он вспомнил сегодняшний вызов в глазах Татьяны, вспомнил о приглашении в четверг и улыбнулся. Нет, конечно, нет! До четверга он просто не имеет права уехать. Он уедет, как и собирался, ровно через неделю. И все-таки – за билетом завтра.

      Небрежно сунув в паспорт оранжевую полоску билета, Алик вышел из маленького здания вокзала. Все. Решено и сделано. Он уезжает через неделю. Может, сказать об этом Татьяне?
      Да, конечно, она ведь жутко расстроится! Алик усмехнулся. Как будто ей есть разница – через неделю он уедет или завтра.
      В полупустом автобусе Алик занял любимое с детства место у кабины водителя и смотрел на бегущее полотно дороги. Смотрел и думал. Думал о ней, думал о себе, думал о том, какие неожиданные повороты имеет порой жизнь. Вот у автобуса все ясно и понятно: определенный маршрут, определенные остановки. Может, и в его, Алика, маршруте тоже давно была определена вот эта остановка, вот этот поворот, вот эта встреча...
      Путь от остановки до дома шел через школьный двор, и Алик решил, что и это судьба, и это тоже заложено в его маршруте.
      Он стремительно поднялся на третий этаж и, как вчера, остановился у кабинета математики. Из-за двери слышался голос Татьяны, она что-то объясняла у доски, и Алик вдруг сообразил: у него даже нет уважительной причины начать с ней разговор. Это вчера он мог что-то соврать, а сегодня?
      Он так и не осмелился постучать. Скоро звонок, и еще глупее будет положение, когда закончится урок. Татьяна откроет дверь, и что скажет он? Стоял и подслушивал?
      Так же стремительно Алик спустился и почти в дверях столкнулся с Владом.
      – Данилин! – Влад широко улыбнулся и облапил обалдевшего Алика.
      Это ж надо! Такое невезение! Не захотел Татьяне объяснять свой приход, придется объяснять придурку Владу.
      Мысли мелькали как в калейдоскопе, выбирая самую реальную из всех существующих причин.
      – Ты ко мне? – весело спросил Влад, и Алик ухватился за его спасительный вопрос.
      – Конечно, к тебе, – моментально отреагировал он. – К кому же еще? Ходил за билетом, шел мимо, дай, думаю, загляну к Владу. На вечере-то так и не поговорили толком. А тебя нет. Я уж домой собрался.
      – Значит, я вовремя! – сияя, заключил Влад. – Пошли в кабинет, до моего урока еще минут двадцать плюс пять минут перемена!
      Тоска! Двадцать пять минут слушать бред Влада да еще делать вид, что тебя это страшно интересует! Это же просто добровольное поднятие на эшафот!
      Алик послушно плелся за Владом, размышляя, как бы пораньше удрать, но ничего умного в голову не приходило.
      Влад открыл кабинет физики и жестом радушного хозяина пригласил Алика войти. Показушник! Ведет себя так, будто уже директор школы, не меньше!
      – Кстати, Данилин, мне место завуча предлагают, – тут же ответил на его мысли Влад. – Как думаешь, стоит согласиться?
      Предлагают! Как же! Папаша старается, в министры сынка продвигает.
      – По-моему, не стоит, – равнодушно ответил Алик.
      – Почему? – опешил Влад.
      – Суета, нагрузка, ответственность, никакой личной жизни... Сдохнуть можно.
      – Ну, брат! – снисходительно улыбнулся Влад. – Ты даешь! Это же карьера. А ради карьеры можно и потерпеть.
      – В директора метишь? – улыбнулся Алик.
      – Можно и повыше. С моими организаторскими способностями не резон всю жизнь проработать рядовым учителем. Сам понимаешь, если мужчина идет работать в школу, значит, рассчитывает стать по меньшей мере директором.
      Влад втолковывал свою философию с таким превосходством и чванливой глупостью, что Алик ясно понял: двадцать пять минут с бывшим одноклассником – это выше его сил.
      – ...Это женщина может, как наседка, всю жизнь просидеть на учительской должности. Да еще потом гордиться будет, как наша Валентина: «Ах, каких я деток воспитала!» Или Танечка...
      Так! Вот о Танечке не надо, Алик не намерен слушать гадости про нее...
      – Кстати, о Танечке, – прервал он Влада. – Ты не знаешь ее домашний телефон?
      Влад онемел, ошарашенный.
      – Понимаешь, она в четверг позвала меня провести классный час, а я, честно говоря, сомневаюсь, что найду для этого время, – небрежно продолжал Алик.
      – Ну, так скажи ей об этом.
      – Да при встрече как-то неудобно. Пообещал, а теперь... Ну, сам понимаешь. А по телефону – совсем другое дело. Сказал – не смогу и все...
      – Без проблем, – понимающе откликнулся Влад. – Погоди, у меня в столе где-то был ее номер... А ты что, уже уезжаешь?
      – Через неделю. Билет на вторник взял, а дел еще по горло. Встретиться со всеми надо, поговорить, выпить.
      – Святое дело! – кивнул Влад. – Пиши.
      Алик записал номер телефона и аккуратно положил бумажку в карман. На такую удачу он даже не рассчитывал! Ну, теперь оставшиеся пятнадцать минут он, так и быть, послушает Влада. Надо же его чем-то отблагодарить за подарок.
      ...От беседы с бывшим одноклассником жутко разболелась голова. Конечно, игра стоила свеч: теперь Алик имел телефон Татьяны, но шум в голове никак не хотел утихать и идиотские мысли назойливо крутились как заезженная пластинка.
      Алик болезненно усмехнулся: вечер, и он опять на посту. Это вечернее дежурство становится привычкой. Ждать Татьяну у своего подъезда глупо и бессмысленно. Почему бы не подождать у ее подъезда? Но он не видел в прошлый раз, в какой подъезд она нырнула.
      – Алик! – ясно услышал он и вздрогнул от неожиданности. Он даже не сразу понял, что произошло. Она сама окликнула его и теперь, улыбаясь, спешила ему навстречу.
      – Здравствуйте, Татьяна Евгеньевна! А я вот... – Он замялся.
      – Ты не меня тут караулишь? – спросила она и тут же весело рассмеялась.
      – Да... То есть нет... То есть, конечно, вас...
      – Ну ладно, ладно, джентльмен! Боишься обидеть? Я же понимаю, просто стоял и курил.
      – Не просто, – вдруг сказал Алик. – Вчера вас не было. Я ждал до девяти.
      Татьяна опешила, замолчала и потом произнесла как-то виновато:
      – Я возвращалась в десять. На педсовете задержали.
      Повисло неловкое молчание, и они медленно зашагали к ее дому.
      – Сегодня я раздобыл ваш номер телефона. – Алик шел на открытый риск, и где-то под ложечкой возникло забытое детское ощущение качелей: животного страха и бесшабашной радости одновременно.
      – Где? – спокойно ответила Татьяна.
      – У Влада.
      – И зачем?
      – Чтобы позвонить! – Алик откровенно бросал вызов, но она его не принимала.
      – Хотел обсудить что-нибудь важное?
      – Да... То есть нет... – Алик запутался, твердая почва его атаки пошатнулась, и он сник. – Так... Хотел уточнить насчет классного часа.
      – Ничего не изменилось. Классный час состоится послезавтра.
      – Угу...
      Алик поймал ее насмешливый взгляд и разозлился: он опять превращается в мальчишку-ученика. Кажется, ее ничуть не удивило то, что он собирался позвонить. Да и чему тут удивляться? Ну, возникли вопросы, ну, позвонил...
      Татьяна теперь молчала. Молчал и Алик, боясь снова оказаться в глупом положении. Всю дорогу он искал тему для разговора, но никак не мог найти ничего подходящего. Время от времени он снова и снова ловил ее взгляд – любопытство, смешанное со снисходительной улыбкой, и еще больше терялся.
      – Спасибо за компанию, – наконец сказала она.
      – Может, проводить до квартиры? – с какой-то мстительной злостью предложил Алик. – Боитесь, что напрошусь на чай? Или у вас ревнивый муж?
      Татьяна расхохоталась:
      – Во-первых, муж работает, вернется через две недели. Да и потом, у него нет привычки ревновать меня к ученикам. Даже к бывшим. А во-вторых, на чашку чаю я тебя действительно пока не приглашу.
      Алику и самому стало смешно: тоже мне отомстил!
      – Только пока? – зацепил он ее.
      – Иди, Данилин, иди! Чая не будет! – Она шутливо толкнула его и скрылась в подъезде.

      Ночью Алик долго не мог уснуть. Раз за разом он прокручивал в памяти последний разговор с Татьяной, вслушивался в каждое слово и старался понять. Что-то произошло сегодня, что-то изменилось в их отношениях. Но что?
      Исчезла ее насмешливость, ее снисходительность? Да, но лишь на какой-то момент.
      Он проявил излишнюю напористость? Наверное, но она мастерски отбила все его атаки.
      Что же тогда произошло?
      И все-таки на следующее утро Алик был твердо уверен, что встретится с ней, что она, так же как и он, будет ждать вечера и их встречи. От понимания этого немножко кружилась голова, хотелось петь, прыгать, орать от радости. Он считал часы и минуты до встречи и в конце концов не выдержал.
      Спрятав хрупкие стебли белых гвоздик под теплой полой куртки, он нетерпеливо прогуливался у подъезда уже в пять часов.
      Может, пойти ей навстречу?
      Чем раньше он ее встретит, тем дольше будет продолжаться их короткая прогулка.
      Зачем цветы? Вдруг это ее рассердит? Нехорошо пользоваться тем, что муж вернется только через две недели, когда тебя уже не будет в городе?
      Ерунда! Нашелся тоже герой-любовник! А цветы... Пусть расценивает их как хочет. Может быть, это просто благодарность от бывшего ученика.
      Благодарность от отпетого двоечника? По меньшей мере странно.
      Алик почти дошел до самой школы, когда заметил наконец знакомую тоненькую фигурку.
      – Это вам. – Алик неловко протянул Татьяне цветы.
      – Ты уже не боишься моего ревнивого мужа? – лукаво усмехнулась она.
      – Ну, во-первых, он на работе, вернется через две недели. А во-вторых, у него нет привычки ревновать вас к ученикам. Даже к бывшим.
      Татьяна рассмеялась и взяла гвоздики.
      – Благодарю. А почему ты вчера не позвонил?
      – Зачем?
      – Уточнить насчет классного часа.
      – Я же все уточнил. – Алик постарался сказать это равнодушно, а сердце предательски громыхало внутри.
      Что стояло за ее вопросом? Желание поддеть? Провокация? Или она почувствовала, что он весь вечер болтался вокруг телефона, снимал трубку, но никак не решался набрать ее номер? Как бы перевести разговор в другое, менее опасное русло?
      – А ваш муж в командировке? – Он спросил первое, что пришло в голову.
      – Нет. Он работает в выездной ремонтной бригаде вахтами. Двадцать дней работа, двадцать дней дома.
      – Тяжело. А разве он рабочий?
      – Да. Почему это тебя удивляет?
      – Почему удивляет? – Алик пожал плечами. – Мне казалось, что муж такой... умной и интеллигентной женщины должен быть каким-нибудь профессором.
      Татьяна улыбнулась:
      – Стараешься придумать оригинальный комплимент? Да нет, Игорь никогда не хватал звезд с неба, а я никогда не считала это главным. Я ему просто очень благодарна. Когда-то давно он спас меня. Можно сказать, спас от смерти. После одного предательства мне не хотелось жить. Мне казалось, что все кончено... А он заставил меня вернуться к жизни, доучиться, дал мне возможность по-другому взглянуть на все.
      Татьяна не знала, почему рассказывает мальчишке то, что не рассказывала и близким подругам. Но Алик слушал молча и не перебивал. Лишь тогда, когда она замолчала, он серьезно спросил:
      – Он вас намного старше?
      – Нет. Всего на пару лет.
      – Значит, мудрее?
      – Может быть.
      – Извините, что я вызвал вас на откровенность.
      Татьяна со смешанным чувством удивления и уважения взглянула на него. Впрочем, чему она удивляется? Его взрослости? Но он же действительно уже не школьник. Или его деликатности? По крайней мере сейчас он вел себя не как задиристый юнец, а просто как умный человек. Ей даже показалось, что он смог понять все то, что осталось невысказанным, недоговоренным.
      Они стояли у ее подъезда и молчали.
      – Мне пора, – наконец улыбнулся он.
      – Прости, Алик, я вчера не хотела тебя обидеть, – вдруг сказала она. – Ты и вправду хотел подняться ко мне на чашечку чая?
      – Нет. – Он поспешно отвел глаза. – Конечно, нет. Я пошутил. Я вовсе не собирался напрашиваться к вам в гости. Извините, если мои слова можно было так истолковать. До завтра. Вы еще не забыли про классный час?
      – Конечно, нет. Я жду.
      – Я приду обязательно. Всего хорошего!
      Возможно, Алик ретировался с излишней поспешностью, но он не хотел сегодня казаться ей навязчивым. Похоже, она и так сказала ему слишком много. Зачем же давать ей повод раскаиваться в этом?
      А может, он все-таки зря отказался от приглашения? Это порыв души или просто вежливость?
      Какая разница, если это было настоящее приглашение? Он правильно сделал, что отказался. Не стоит превращать себя в пошлого донжуана, которому любое слово на руку.
      Он все прекрасно понял. Он и не собирался рушить их крепкую семью. Ему в общем-то и не важно, на чем она держится: на благодарности за спасение или на страстной любви.
      Его любимое рациональное начало бунтовало и отказывалось принимать противоречивые порывы последних дней. Объяснение было одно: с кем не случается? Отдых, каникулы, красивая молодая женщина и просто какая-то чертовщина. Вот уедет он в следующий вторник, и все забудется, все пройдет. Вспомнит он это когда-нибудь со снисходительной улыбкой, как о случайном развлечении.
      Интересно, а какой он все-таки, ее муж?
      Тьфу, черт! Ну какая разница?
      – Алька! Ну наконец-то! – Галка нетерпеливо крутилась перед зеркалом, накрашивая губы. – Где ты ходишь? Я же уйти не могу, у тебя ключа нет.
      – А где родители?
      – Ушли в гости к какому-то из папиных сослуживцев. А ты откуда?
      – А ты куда? – в тон ей спросил Алик.
      – Я на свидание, разве не заметно?
      – А я со свидания, это тоже не заметно?
      – Ты признался ей в любви? – Рука с помадой замерла.
      – Нет, – с досадой ответил Алик. – А ты помирилась с Генкой?
      – Нет.
      – Тогда на какое свидание ты собралась?
      – С другим мальчиком. Из параллельного класса. Назло Генке. – На ее глазах заблестели слезы.
      – Ты никуда не пойдешь. – Алик решительно вырвал помаду из ее рук.
      – Кто ты такой, чтобы командовать? – закричала Галка.
      – Твой старший брат. Ты никуда не пойдешь. Я не пущу тебя. – Он говорил спокойно, но очень твердо.
      Галка смотрела на него со злостью.
      – Я не прошу твоих советов!
      – А я никаких советов тебе и не даю. Я просто запрещаю тебе в таком состоянии выходить из дома.
      – В каком состоянии?
      – Вот в таком. Сначала успокойся и подумай как следует.
      – Я уже обо всем подумала!
      – И считаешь, что свидание назло может быть полезным?
      Галка молчала.
      – Раздевайся. Давай лучше спокойно обо всем поговорим. Отложи свое свидание. Если оно тебе необходимо, перенеси.
      – Я не хочу с тобой ни о чем разговаривать!
      – Зря. Мне кажется, нам есть о чем поболтать. Мне нужен твой совет, а тебе нужен мой. Разве нет?
      Галка задумалась.
      – Хорошо. Но учти, я остаюсь только из-за того, что тебе нужна моя помощь!
      – Договорились. – Алик весело рассмеялся. – Пошли в комнату, советчица. А то, пока будем препираться, родители вернутся, поговорить не успеем.

      Второй день подряд Алик метался по своей комнате, как зверь по клетке, до изнеможения, до тупой боли в ногах. На несколько минут присаживался на край кровати, снова вскакивал и снова мерил шагами комнату.
      К нему никто не входил. Может быть, чуть резковато, но он сообщил всем, что работает над диссертацией и просит не мешать. Галка, кажется, обиделась, она-то ожидала, что Алик будет держать ее в курсе своих любовных дел. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения.
      Мама, видимо, тоже о чем-то догадывалась или просто чувствовала, что с сыном творится что-то неладное. Она ни разу не потревожила Алика, но он знал, что она подолгу стоит у дверей комнаты и прислушивается к его шагам. Алика это немножко раздражало, но он был благодарен, что его хотя бы оставили в покое.
      Господи! Как глупо, как банально все закончилось!
      Воспоминание об этом приносило какую-то физическую боль, сгибало Алика пополам, лишало сил двигаться, а самое страшное – он не знал, как выйти из этого состояния, что решить, что предпринять.
      ...На классный час Алик вновь пришел с цветами. Белоснежные гвоздики стояли в высокой тонкой вазе на столе Татьяны, и Алик гордо любовался ими, отвечая на вопросы ребят.
      Класс у Татьяны оказался непростой. У Валентины Васильевны было легче: Алик сам рассказывал о том, о чем хотел, о чем считал нужным. А эти восьмиклассники завалили его вопросами, и каждый второй вопрос – с подковыркой. Алик все сорок пять минут чувствовал себя вратарем, на которого одна за другой обрушивались атаки. Татьяна почти не вмешивалась в ход классного часа, но Алик несколько раз встречался с ней глазами и видел искреннее сочувствие, а не привычное холодное любопытство. Может быть, именно это, а может, приподнятость настроения и желание казаться победителем помогли Алику – он с честью вышел из всех щекотливых положений, в которые его яростно загоняли восьмиклассники.
      – Устал? – с участливой улыбкой поинтересовалась Татьяна, когда наконец прозвенел спасительный звонок и толпа маленьких мучителей с визгом и шумом покинула класс.
      – Ничего, – пожал Алик плечами, но тут же открыто улыбнулся: – Дали мне прикурить ваши ребята!
      – Что-что, а это они умеют, – согласилась Татьяна.
      – У вас сейчас еще урок? – поинтересовался Алик, намереваясь ждать сколько угодно.
      – Нет. Можем идти домой. Подождешь, пока я соберусь? Нам же все равно по пути.
      – Конечно, – торопливо согласился Алик.
      – Ты не из вежливости? Может, у тебя дела?
      – Нет! Что вы! Я совершенно свободен. Я подожду, собирайтесь, не торопитесь. Я пока стенгазету почитаю.
      Стенгазета, висевшая в другом конце класса, оказалась очень забавной. Смешные рисунки, остроумные подписи.
      – У вас талантливые ребята, – сообщил он Татьяне.
      – Не жалуюсь. Хотя математиков из них не получится.
      – Вас это беспокоит?
      – Конечно. Хочется, чтобы хоть кто-нибудь когда-нибудь сказал мне спасибо.
      – Ну, спасибо скажут многие.
      – Я неточно выразилась. Очень приятно сознавать, что вырастила какого-нибудь знаменитого ученого. Наверное, это голубая мечта любого учителя.
      – А вы тщеславны, – с усмешкой заметил он.
      – Что поделаешь, Алик, – улыбнулась она.
      Когда она перестанет называть его Аликом? Пусть лучше по фамилии. И почему его имя звучит так по-детски, когда произносит именно она?
      Алик поморщился. Ему всегда нравилось, что его имя отличается от тысяч других Александров, что его не называют ни Сашей, ни Саней. Но сейчас... Было бы лучше, если бы она называла его хоть так, хоть эдак, только не Аликом.
      – Да, конечно, выучить знаменитость – это приятно, – спохватившись, ответил он. – Вот, может, я в ученые выбьюсь. Будете гордиться?
      – Валентина Васильевна будет гордиться, – засмеялась Татьяна. – История – ее предмет.
      – А если я стану великим математиком?
      – Вряд ли. Ты до сих пор синус от косинуса отличить не можешь.
      – Каюсь. – Алик шутливо склонил голову.
      – Ну, а если серьезно, любые успехи учеников радуют. Это не беда, что математики из них пока не выходят.
      – Значит, и мои скромные успехи вас радуют? – снова спросил Алик.
      – Радуют. Хотя, сказать честно, только с недавнего времени.
      – А до этого вы мою фамилию без содрогания слышать не могли?
      – Это точно. Ну, идем домой?
      Перемена давно закончилась. В соседнем классе шел шестой урок, оттуда доносился чей-то монотонный голос. В коридоре воцарилась тишина.
      – Выходи, я закрою класс.
      Татьяна щелкнула выключателем, а Алик не успел открыть дверь. В темноте он растерянно искал ручку.
      – Давай помогу, – засмеялась Татьяна.
      Он встретил и тихонько сжал ее маленькую ладонь. А потом, повинуясь какому-то слепому, мгновенному порыву, нашел ее мягкие теплые губы. На короткий миг Алику показалось, что ее губы дрогнули и раскрылись, отвечая на поцелуй, но уже в следующую секунду она распахнула дверь, и резкий голубоватый свет школьного коридора отрезвил его.
      – Выходи, – повторила она и первая выскользнула из класса.
      Они молча прошли по коридору, спустились по лестнице и вышли из школы. Алик понимал, что он что-то должен сказать, как-то должен выйти из этого неловкого положения. Понимал, но ничего не мог придумать. Она ни разу не встретилась с ним взглядом.
      – Иди домой, – сказала она.
      – Я провожу... вас... – хрипловато выдавил Алик.
      – Нет, – твердо и совершенно бесстрастно сказала она.
      Алик немного опешил.
      – Но нам же все равно по пути...
      – Нет, – повторила она. – Нам не по пути. Я иду на автобус, мне нужно к родителям заехать.
      – Тогда я завтра приду, – почти умоляюще произнес Алик.
      – Нет. Завтра приходить не надо.
      – Но почему?
      Она смерила его насмешливым взглядом:
      – Потому что я не хочу. Ясно?
      Да, все было предельно ясно. А чего он, собственно, хотел? Того, что она бросится в его объятия? Но это же глупо!
      Что теперь? Извиняться? Говорить, что не хотел обидеть? Что все получилось случайно?
      Детский сад какой-то! «Извините, я не хотел вас поцеловать, но поцеловал. Больше не буду».
      Он вспомнил движение ее губ навстречу. Нет! Все это показалось. Что ж, вполне объяснимо. Ему хочется верить, что она ответила на его поцелуй, вот и все.
      Но нельзя же, нельзя вот так нелепо порвать все отношения! Он никогда не простит себе этого. Все-таки нужно объясниться, извиниться.
      Придя домой, он тут же набрал ее номер телефона. Никто не отвечал.
      Значит, действительно поехала к родителям.
      А может, просто не берет трубку? Или вообще отключила телефон?
      Но телефон она не отключала. Чуть позже ответил ребенок, и Алик положил трубку, не решился позвать Татьяну к телефону.
      Вот если возьмет трубку она, то он сразу все ей объяснит, он так загадал.
      Она не брала трубку ни в тот вечер, ни на следующий день.
      В пятницу он снова караулил ее у подъезда, дошел до школы, ждал у крыльца, но так и не встретил. Она не хотела с ним встречаться, не хотела с ним разговаривать, не хотела слушать его объяснения.
      В субботу все были дома: и мама, и папа, и Галка, но Алик за весь день только вышел два раза на кухню – к завтраку и к обеду. Даже ужин в семейном обществе был уже выше его сил. Ужинал он поздним вечером, когда все улеглись спать, в полном одиночестве.
      В воскресенье приходил Лешка, звал в гости, но Алик вежливо отказался, свалив все на жуткую головную боль и массу работы по диссертации.
      Неумолимо с каждым часом приближался день отъезда, и Алик знал, что он уедет во вторник во что бы то ни стало. Независимо от того, поговорит он с Татьяной или нет.
      А если не поговорит?
      Может, это даже к лучшему.

      Методично, каждые полчаса, звонил телефон. Тревожный, бередящий душу, заставляющий вздрагивать звук. Долгий и настойчивый.
      – Женька! Возьми трубку! – в сотый раз просила Татьяна.
      – Ма-а-ам! Я уже устала! Все равно ничего не слышно. У нас, наверное, сломался телефон. Алло! Алло! Опять положили трубку. Да отключи ты его.
      – А вдруг это межгород? Тетя Клава, наверное, дозвониться не может.
      Татьяна знала, кто звонит. И уже давно бы отключила телефон, но вдруг позвонят о чем-то важном? Вдруг позвонит Игорь?
      Откуда ему звонить? Еще десять дней он с бригадой будет мотаться с объекта на объект.
      Да, честно говоря, сейчас она бы и не хотела разговора с ним. Сама не знала почему. Вину какую-то чувствовала.
      Какую вину? В чем она виновата? В том, что глупый мальчишка влюбился в нее?
      Зачем оправдываться? Зачем сваливать все на этого мальчишку? Дело не в нем. То есть, конечно, в нем. И с его влюбленностью все понятно. Ему простительно. Сколько ему? Двадцать два? Двадцать три?
      А что делать с собой? Господи! Это даже смешно – влюбиться в своего ученика! Хотя, конечно, он уже давным-давно не ученик.
      Какая разница? Она на десять лет старше. Она замужем. Она должна быть умнее. Вообще она должна была прервать их встречи в первый же день, сразу же, как только почувствовала его отношение к себе. А она не только не прервала, она позволила себе ответить на его поцелуй.
      Это получилось механически, помимо ее воли! Он даже не заметил ее движение навстречу! Не мог заметить. Она сразу распахнула дверь и отстранилась.
      Бедный мальчик! Сам себя поставил в такое неловкое положение.
      Татьяна усмехнулась, услышав вновь телефонные звонки. К телефону она не подходила.
      Из принципа?
      Конечно! Нужно дать понять этому мальчишке, что между ними все кончено. Да и не начиналось ничего, если уж так разобраться.
      В том, что она просто боялась разговора с Аликом, не знала, как повести себя, не знала, что будет говорить он, в этом Татьяна себе не признавалась.
      В пятницу ей едва удалось незаметно выскочить из школы и добежать до автобусной остановки. Все выходные Татьяна боялась, что Алик придет к ней домой, но он на это не решился, делая бесконечные попытки поговорить по телефону.
      Придя в понедельник в школу, Татьяна была абсолютно уверена, что к концу дня Алик появится снова. И не ошиблась. Закончив уроки, она выглянула в окно. Алик топтался у крыльца.
      Что делать?
      Лучше подождать, может, он уйдет.
      Нет, Данилин не из тех, кто уходит. Он будет ждать до победы.
      Все равно лучше пока не выходить. Даже если объяснение между ними сегодня неизбежно, пусть оно произойдет попозже, не на глазах у любопытных коллег. Сделаться поводом для пересудов! Только этого не хватало!
      Она потушила в классе свет и наблюдала за Аликом из окна.
      Из школы вышла Валентина Васильевна. Радостно кинулась к Алику, завела с ним разговор. Он отвечал на вопросы коротко и нервно, то и дело поглядывая, не откроется ли школьная дверь, не выйдет ли Татьяна. Беседа с Валентиной Васильевной заняла не менее получаса.
      Химичка, ботаничка, физкультурник. Алик вежливо раскланивался со всеми, курил одну за другой сигареты и упрямо ждал.
      Вышел Влад. На лице у Алика почти гримаса отчаяния. Снова продолжительный разговор. Вместе покурили... И тут произошло невероятное – Алик развернулся и пошел домой. Вот тебе и будет ждать до победы!
      Татьяна была этим сильно задета и в то же время почувствовала облегчение – объяснение по каким-то неясным причинам сегодня не состоялось. Она оделась и вышла из класса.
      – Ой, Татьяна Евгеньевна! Добрый вечер! А я Данилину сказал, что вы уже ушли. – Навстречу с виноватой улыбкой поднимался Влад.
      – Данилину? – Татьяна сделала удивленное лицо.
      – Ну да. Он вам книгу какую-то принес. Ждал вас внизу, а я возьми да и скажи, что вы уже ушли. Я почему-то был твердо уверен... И свет в вашем кабинете не горел... Вы уж извините.
      – Ничего страшного, Влад, ничего страшного. Книга мне не к спеху. Завтра принесет.
      – Да в том-то и дело, что завтра он уже уезжает.
      – Куда?
      – В Москву. Учиться.
      – А-а... Ну да. Он мне говорил. Я забыла совсем. Ну ладно, не беда. До свидания, Влад.
      Уезжает завтра? Значит, приходил попрощаться?
      Против всякого здравого смысла где-то в голове забились тревожные обиженные молоточки. Татьяна растерялась. Она проиграла тысячи вариантов разговора с Аликом, она придумала тысячу отказов – от обидного, хлесткого, как пощечина, до вежливого, матерински ласкового. Она могла предположить что угодно, только не его отъезд. Нет, конечно, она знала, что в конце концов он все равно уедет, вернется в свой ритм жизни и забудет ее. Но почему так скоро? Почему завтра?
      Он струсил! Да, струсил! Испугался их разговора и решил уехать.
      Ну да! Поэтому сегодня весь вечер провел у школьного крыльца!
      А может, просто пожалел ее? Да, наверное, именно так. Он уезжает, чтобы прекратить все разом.
      Но он же все равно когда-то приедет, ведь родители остаются здесь.
      Конечно, когда-то приедет. Может, через полгода. Может, через год. За это время все уляжется, он поймет, что это было мимолетное увлечение, он встретит другую. У него все будет хорошо. Ему уже не понадобятся объяснения с ней. Он будет избегать даже случайных встреч.
      Татьяна пошла домой пешком, мимо пятиэтажек. Нет, видно, Влад умеет хорошо убеждать: Алика у подъезда не было.
      Дома Татьяна устало плюхнулась в кресло. Женька смотрела какой-то фильм с погонями и стрельбой, и этот шум назойливо лез в уши.
      – Мне никто не звонил? – на всякий случай поинтересовалась Татьяна.
      – Минут пятнадцать назад кто-то звонил, но опять не было слышно. Мам! Ты мне мешаешь смотреть кино!
      Татьяна поднялась. Нужно готовить ужин. А потом спать. Этот вечер вымотал ее вконец.
      Снова звонил телефон.
      – Женька! Ты что, не слышишь?
      – Мам! Я смотрю кино! Ответь ты.
      Легко сказать: «Ответь». Татьяна вздохнула. Звонки не прекращались, и она наконец решилась. Все равно он завтра уезжает. Ну, попрощается, только и всего.
      – Да. Говорите, я слушаю.
      На том конце провода молчание. Растерялся? Или собирается с духом?
      – Алло! Я слушаю тебя, Алик!
      Снова молчание. На этот раз, точно, растерянное.
      – Да, это я, – наконец произнес он. – Татьяна Евгеньевна, я звоню, чтобы сказать... Чтобы поговорить... Вы только выслушайте меня до конца... – Он говорил сбивчиво, сумбурно. – Я приходил сегодня к школе, но вас не застал. Вы ушли раньше. Я хотел поговорить с глазу на глаз, но по телефону, может быть, даже лучше... Я смогу все сказать, только вы не перебивайте. Выслушайте! Я же все равно завтра уеду. Но я вам должен сказать... Я люблю вас... Вы слышите?
      Теперь молчала она.
      – Вы меня слышите?
      – Да...
      – Извините, если опять обидел. – Его голос стал увереннее, тверже. – Теперь вы, конечно, хотите, чтобы я навсегда исчез из вашей жизни? Да? Я могу пообещать вам, что никогда больше не появлюсь в этом городе. Хотите?
      Его последний вопрос прозвучал почти утвердительно, и она, несмотря на все заранее заготовленные речи, вдруг сразу ответила:
      – Нет. Давай поговорим при встрече. Ты можешь зайти ко мне завтра утром?

      Правильно ли она сделала, что пригласила его к себе? Что может изменить эта встреча? Она скажет ему то, что должна сказать. Совесть будет чиста?
      Он обещал прийти в десять, но в окно она увидела его в половине десятого. Это немножко разозлило: полчаса в запасе – лишнее время для подготовки к решительному разговору. Впрочем, ее полчаса никто не отнимал. Где он был? Торчал во дворе? Или пешком поднимался на десятый этаж? Как бы там ни было, а звонок в дверь раздался ровно в десять.
      Татьяна открыла, улыбнулась, немного смутившись, молча взяла из его рук белые гвоздики. Ее смутил его взгляд, требовательный и испытующий. Она не выдержала, первая отвела глаза и, чтобы сгладить возникшую неловкость, снова улыбнулась:
      – Проходи. Ты, наверное, замерз? Кофе будешь?
      Она прошла в кухню, он последовал за ней и сел на краешек стула. Она остановилась у плиты, спиной к нему и тут же кончиками напряженных нервов почувствовала его взгляд, пристальный и выжидательный. Она постаралась обернуться как ни в чем не бывало и протянула руку к чашкам на полке.
      – Зачем вы меня позвали? – жестко и как-то враждебно спросил он.
      Эта враждебность в очередной раз озадачила ее.
      – Я хотела с тобой поговорить, объяснить...
      – Что? – так же враждебно и отрывисто поинтересовался он.
      Татьяна глубоко вздохнула, перевела дыхание, немножко успокоилась и начала заготовленную речь:
      – Видишь ли, Алик... Я, конечно, очень ценю твои чувства, но... Я думаю, ты понимаешь, не могу ответить взаимностью... Я...
      – ...замужем, а ты намного младше, – закончил за нее Алик. – Вы это хотели сказать? Я знаю эти общие фразы. Что еще?
      Его слова были злы и насмешливы, но Татьяна постаралась сделать вид, что они ее нисколько не задели.
      – Ну, вот видишь, – улыбнулась она. – Ты сам все прекрасно понимаешь. Не злись и не расстраивайся. Ты очень хороший человек. Ты встретишь еще ту девушку, которая сможет оценить твои чувства, и...
      – Извините, – перебил ее Алик и встал, не глядя в ее сторону. – Мне пора. – Это прозвучало грубо, и он добавил: – Вещи еще не собраны.
      Алик врал. Его билет с самого раннего утра был сдан в кассу вокзала. Он не понимал, зачем это сделал, но твердо знал, что сегодня уехать не сможет.
      Он постарался спокойно завязать шнурки на ботинках, аккуратно застегнул куртку и впервые за все это время взглянул на нее. Она стояла, прислонившись спиной к стене коридора, и в ее глазах он вдруг прочитал растерянность и жалость. До резкой боли в груди, граничащей с сумасшествием, ему вдруг захотелось напоследок еще раз почувствовать теплоту и мягкость ее губ. Он шагнул к ней и закрыл глаза, ожидая пощечины. Время остановилось, он потерял его и не знал, отказывался понимать, что происходит. Ее губы отвечали, смущенно и страстно, и он не сразу это заметил. Потом она опустила голову, но не высвободилась из его рук.
      На кухне, надрываясь все сильнее и сильнее, завывал вскипевший чайник.
      – Я люблю... тебя... – прошептал он ей на ухо, и чувство радостного восторга охватило его: он сказал, смог сказать ей «ты».
      – Чайник кипит, – улыбнулась она и уткнулась лицом в жесткое плечо его кожаной куртки.
      – Я люблю тебя, – смелее повторил Алик.
      Она улыбнулась и промолчала.
      – А ты? Ты меня любишь?
      – Кофе наливать? – И она, выскользнув, поспешила на кухню.
      – Что? – не понял он.
      – Кофе! – ласково засмеялась она.
      И он засмеялся в ответ:
      – Конечно! Я ужасно замерз!
      – Тогда раздевайся и марш на кухню!
      Он снял куртку и снова подошел к ней. Она наливала кипяток.
      – Танюша, – позвал он и сам прислушался к необычному звучанию ее имени.
      – Что? – спокойно отозвалась она.
      – Ты меня любишь?
      Ему не нужен был ответ, он знал его, он спрашивал из счастливого эгоизма, и она прекрасно поняла это. Она ничего не ответила, только нежно и серьезно посмотрела на него и молча потянулась к его лицу.

      Он ласково скользнул губами по ее груди. Ее тело было жгуче-жаркое, нежное и послушное. Губы заметно припухли от его бесконечных поцелуев.
      – Танька, Татьянка, Танюша, хорошая моя, – повторял он ее имя как заклинание. – Я люблю тебя.
      – Я тебя тоже люблю. – Она шутливо хлопнула его по спине и слегка отодвинулась.
      Он поднял глаза и встретился с ее взглядом, пристальным и серьезным.
      – О Господи! Связалась с таким мальчишкой!
      – Не преувеличивай. У нас в возрасте почти нет разницы.
      – Да? А десять лет?
      – Не десять.
      – Ну да, девять с половиной.
      – Для тебя это имеет значение?
      – А для тебя? Неужели ты не мог найти женщину помоложе?
      – Я и не искал. Я знал, что встречу тебя.
      Она притянула его голову, поцеловала и улыбнулась:
      – Ты еще совсем маленький, Алька!
      – Слушай, называй меня как-нибудь иначе, – взмолился он. – Почему-то только ты выговариваешь мое имя так по-детски. Зови меня Александром, или Сашей, или Саней, как хочешь, только не Аликом.
      – А Шуркой можно? – поинтересовалась она.
      Алик расхохотался.
      – Нет, правда. Тебе идет имя Шурка.
      – Так меня еще никто не называл.
      – Значит, так буду называть только я. Ты не против?
      – Не против. Знаешь, Танюшка, мне кажется, что я знаю тебя давным-давно.
      – А тебе не кажется, что мы и в самом деле давным-давно знакомы? – напомнила Татьяна. – С твоего восьмого класса.
      – Я не про то. Я про последние две недели. Начиная с вечера выпускников. Впрочем, теперь мне кажется, что я любил тебя с восьмого класса.
      – О да! Ты с самого начала был ко мне неравнодушен. С самого первого дня, когда вы с Кременецким подсунули в мой стол лягушку.
      – Это была проверка. На новенького, – улыбаясь, пояснил Алик. – Правда, я уже не помню, выдержала ты ее или нет.
      – Наверное, нет, потому что чуть не заорала.
      – Ну не заорала же. Значит, выдержала.
      – А кнопки на стуле? А клей? А бесчисленные бомбочки? Это все тоже делалось от большой любви?
      – Конечно! А как же еще восьмиклассник мог выразить свою любовь к молоденькой учительнице математики?
      – Ну, например, пятерками, хорошим поведением.
      – Это для меня слишком банально, – поморщился Алик.
      – Ах вот оно что!
      – Да, Татьяна Евгеньевна, плоховато вы изучили подростковую психологию!
      – А я-то, дура, приходила домой и ревела. Хотела из школы уйти.
      – Из-за меня? – ужаснулся Алик. – Прости, я не думал, что тебя настолько задевала война с нами. Бедная моя!
      Он провел рукой по ее плечу, кончиками пальцев почувствовал ответную дрожь и совсем близко увидел ее полуоткрытые губы.
      – Танюшка, выходи за меня замуж, – предложил он.
      – Вообще-то я замужем, – улыбнулась Татьяна. – Ты забыл?
      – Нет, не забыл. – Алик заговорил напористо и резко. – Я хочу, чтобы ты развелась со своим Игорем.
      Она молча помотала головой.
      – Почему? Ты же не любишь его.
      – Откуда тебе знать?
      – Я вижу. Да ты и сама говорила.
      – Не ври. Я не говорила этого никогда.
      – А про чувство благодарности?
      – Да, я очень благодарна Игорю. Он спас меня. Мне всегда было с ним хорошо и спокойно. Это правда, страстной любви с моей стороны не было, но мне казалось, что для брака это даже лучше.
      – Но ведь благодарность – это не любовь.
      – В какой-то мере любовь. Давай оставим этот разговор, Шурка. Он все равно ни к чему не приведет.
      – Почему? Ты любишь меня?
      – Люблю. Иногда мне даже страшно становится из-за этого. Я не ожидала, что смогу так полюбить.
      – Тогда в чем же дело? Я обещаю, ты будешь счастлива со мной.
      – Неужели ты думаешь, что я способна сейчас на такой поступок? Извини, Шурка, я не хочу тебя обижать. Давай прекратим говорить об этом.
      – Значит, ты мне не веришь. Ты думаешь, что я брошу тебя.
      Она закрыла его рот ладонью:
      – Помолчи. Иначе ты наговоришь много лишнего, и мы только поссоримся. Послушай меня. Твое предложение слишком неожиданно. Мне нужно подумать и все взвесить. Я не могу дать ответ тебе сейчас.
      – Когда же ты его сможешь дать?
      – Не знаю. Когда я буду готова к такому разговору, я скажу тебе. Не обижайся, постарайся меня понять.
      – Я понимаю. Конечно, думай сколько угодно. Я буду ждать. Ты все равно станешь моей женой, и я увезу тебя отсюда. Тебя и Женьку.
      – Знаешь, Шурка, я вдруг вспомнила, что знакома с твоими родителями. Твою маму я раз пять вызывала в школу, и пару раз она приходила. А твой отец разговаривал со мной, когда у тебя в аттестате выходили двойки по алгебре и геометрии. Ты здорово похож на него.
      – Ну, вот видишь. Значит, вас и знакомить перед свадьбой не надо. Я думаю, они тебя тоже вспомнят.
      – Боже мой! Шурка! Вот уж такого поворота судьбы я никак не ожидала. Рассказать кому, это же смех! Я влюбилась в Данилина! Если бы ты знал, как я была счастлива, когда ты окончил школу! Я и тройки-то тебе в аттестате согласилась поставить только потому, что с ужасом представила, что ты останешься еще на год! Я искренне надеялась, что не увижу тебя никогда в жизни.
      – Взаимно, – улыбнулся Алик. – Я тоже ненавидел тебя все эти годы. Но сейчас я безумно благодарен Лешке.
      – За что?
      – За то, что он затащил меня на этот школьный вечер. За то, что он клятвенно пообещал мне, что тебя там не будет. Он был твердо уверен, что ты ушла в другую школу.
      Татьяна не могла сдержать улыбки:
      – Выходит, во всем виноват Кременецкий?
      – Нет. Во всем виновата ты. Ведь это ты окликнула нас. Неужели ты думаешь, что мы подошли бы к тебе добровольно?
      – Не подошли бы?
      – Конечно, нет. Я же боялся тебя как огня.
      – А теперь?
      – Теперь я боюсь только одного, – посерьезнел Алик. – Я боюсь потерять тебя.
      – А Леша Кременецкий... – Татьяна запнулась. – Он знает о нас с тобой?
      – Нет. Я не говорил ему.
      – Лучшему другу? – удивилась Татьяна.
      – А зачем? Я скажу ему, когда ты согласишься выйти за меня замуж. Вот тогда я приглашу его в свидетели.
      – Ты опять за свое? Пока что я еще не собираюсь выходить за тебя замуж. – Татьяна почувствовала, как Алик резко напрягся, и постаралась смягчить свои слова: – Мы же с тобой договорились, я буду думать.
      Алик обиженно молчал. Татьяна обняла его и попыталась поцеловать, но он отвернулся.
      – Шурка! Ну не обижайся! Ну будь умницей! Я обещаю тебе, мы поговорим об этом позже, не сегодня.
      – Ты относишься ко мне как к мальчишке.
      – Ты и есть мальчишка. Дуешься без всякого повода.
      Она снова попробовала поймать его губы, но он упрямо отворачивался.
      – Ну? – возмутилась она. – Мне еще долго выпрашивать твоего поцелуя? Это неуважение к старшим, в конце концов!
      – Попроси еще. Оказывается, это так приятно.
      – Поцелуй меня, Шурка, – повторила она.
      – Еще!
      – Поцелуй меня.
      Алик засмеялся и встретил ее губы.

      – Алечка, а у аспирантов каникулы дольше, чем у студентов?
      – Нет, мам, такие же.
      Алик уже минут пять размешивал в чашке сахар. Они сидели на кухне вдвоем. Отец ушел на работу, Галка – в школу, а у мамы был какой-то отгул. Этот отгул срывал все планы: через полчаса должна была прийти Татьяна.
      – Сынок, у тебя что-то случилось?
      – Нет, – поморщился Алик. – С чего ты взяла?
      – Раньше ты как-то рвался в Москву, в университет, к ребятам... А теперь... Каникулы уже кончились, а ты все дома.
      – Уже надоел? – улыбнулся Алик.
      – Алечка! Ну как ты такое мог подумать? – Мама обиженно встала из-за стола.
      – Ладно, мамуля, не обижайся, я пошутил. Ты права – я прямо сейчас иду за билетом.
      – Сынок, мне кажется, у тебя какие-то неприятности в Москве. Ты не скрывай, расскажи. Когда расскажешь, сразу на душе легче станет. Может, у тебя с какой-нибудь девушкой нелады? Я все пойму, сынок.
      – Я знаю, что ты все поймешь, мам. Ты же у нас самая лучшая. Только ты напрасно беспокоишься. У меня все в порядке, честное слово. И с девушкой тоже все отлично. Спасибо за завтрак, мамуля, я побежал.
      – Куда?
      – За билетом. Загостился я. В университете нагоняй получу.
      Алик торопился к Татьяне.
      Да, мама права, погостил, пора и честь знать. Его наверняка потеряли. И преподаватели, и друзья. Занятия-то уже неделю идут. Но как об этом сказать Татьяне? Не потеряет ли он ее, расставшись до лета?
      – Я приеду в июле. Приеду обязательно. – Он держал ее за руки и втолковывал, как маленькой. – Ты не думай, что я сбегу, что я больше не появлюсь...
      Она кивала, рассеянно, почти ничего не соображая. Близкое расставание совершенно выбило ее из колеи. Она почему-то не думала, что оно наступит так скоро.
      – У тебя не будет времени соскучиться, – уговаривал Алик. – Всего четыре месяца, а дел у тебя по горло. До июля ты все должна решить, ты должна поговорить с Игорем, подать на развод, уволиться. Не думай, что я шучу. Летом я вернусь, чтобы забрать тебя и Женьку в Москву. Соберись тут как следует. Не забудь носовые платки!
      Татьяна слабо улыбнулась.
      – Ну, вот видишь, ты у меня умница. Я буду часто звонить, я тебе еще надоем, но учти: я тебя никогда не отпущу...
      Алик вернулся под вечер. Дома была только Галка.
      – А мама?
      – Пошла по магазинам.
      – Тебе этого ответственного дела не доверяет? – усмехнулся Алик.
      Галка пожала плечами:
      – Я и не напрашиваюсь.
      – Понятно... А я послезавтра уезжаю.
      – За билетом ходил?
      – Ага.
      – А как же твоя любовь? – Галка хитро глянула в его сторону. – У тебя, кажется, идиллия?
      – Да ты ясновидящая. Или гадалка, – улыбнулся Алик. – Признавайся, на картах гадала? Или на кофейной гуще?
      Галка хмыкнула:
      – У тебя на лбу большими буквами написано. Она тебя любит?
      – Любит.
      – Ты собираешься на ней жениться?
      – Обязательно.
      – Когда?
      – Летом.
      – Серьезно?
      Алик кивнул:
      – Надеюсь, ты меня не опередишь?
      – Не знаю, не знаю. – Галка засмеялась. – Тебе стоит поторопиться.
      – Галка! Не подводи! Я старше, я женюсь раньше.
      – А почему ты меня не познакомил со своей невестой?
      – Летом и познакомлю. Ты же тоже не торопишься меня со своим женихом знакомить.
      – Ой, Алька! Я с тобой тут совсем заговорилась! Генка вот-вот зайти должен, а я еще не накрашена, не одета. – Галка засуетилась, забегала по квартире. – Мы с ним на день рождения к Лариске идем... Ой! Алька! Это Генка! Открой, пожалуйста, я сейчас!
      Галка шмыгнула в комнату и захлопнула за собой дверь. Честно говоря, Алику сегодня меньше всего хотелось знакомиться с Галкиным женихом. Он вздохнул и пошел открывать.
      – Геннадий, – представился высоченный широкоплечий парень.
      – Александр. Проходи. Галка сейчас соберется.
      – Геночка! Я быстренько! – проворковала из-за двери сестрица. – Поболтайте там пока с Алькой.
      – Много о тебе слышал, – широко улыбнулся Генка. – Галочка рассказывала, что ты в Москве, в университете. Что ты в эту... аспара... аспири...
      – В аспирантуру, – помог Алик.
      – Во-во! В аспирантуру поступил. Никак это слово запомнить не могу, ты уж извини.
      – Ничего страшного. Ты присаживайся. Галка еще полчаса наряжаться будет.
      – Это я знаю, – снова широко улыбнулся Генка.
      – Ничего подобного! – крикнула Галка. – Еще пять минут.
      Генкина улыбка раздражала Алика, но он изо всех сил сдерживался.
      – А ты чем занимаешься? Галка говорила, что ты уже отслужил...
      – Да. Вернулся три месяца назад.
      – Работаешь?
      – Да. На заводе. Иногда халтурку подбрасывают.
      – То есть?
      – Ну, кому что починить, где что разгрузить.
      – А профессия?
      – Фрезеровщик. ПТУ до армии окончил. Но сейчас, сам знаешь, на заводскую зарплату долго не протянешь. Пора менять работенку. – Генка громко засмеялся. – Меня ребята в милицию тянут. Наверное, пойду. А чего? Здоровый, молодой, армию отслужил, да и работа не пыльная: сутки по участку погуляешь, трое дома.
      Алик кивнул, делая вид, что очень озабочен его дальнейшей трудовой жизнью:
      – Участковым, что ли?
      – Не, каким участковым? Для этого офицерское звание надо получить, школу милиции окончить. А я-то сержант.
      – Тогда по какому участку ты сутками гулять собрался? – Алик едва сдерживал улыбку, задавая ему совершенно глупые вопросы, но Генка, похоже, принимал все за чистую монету и старательно пояснял.
      – Ну, это типа охраны общественного порядка, понимаешь? Собираются два-три мента и бродят по участку. Чтобы нарушений, значит, не было.
      – Тяжко бродить сутками-то, – посочувствовал Алик.
      – Э-э! Да кто же сутками бродит? У меня кореш из десанта уже второй год там работает. Так он мне рассказывает: выходишь на дежурство, и в кафе. Сидишь целый день, с ребятами, с девчонками болтаешь... Класс!
      – А как же нарушения?
      – Ну, когда ЧП какое, так начальство по рации вызовет.
      – Понятно. Действительно, работенка не пыльная.
      – И платят нормально. Я же как-никак жениться собираюсь. – Генка хихикнул. – Вот на твоей сестренке вроде. Мы с ней уже об этом толковали. Она не против.
      – Погоди-погоди! Что значит – не против? – Алик строго взглянул на Генку, и тот смутился. – Ей еще школу окончить надо.
      – Ну, это понятно, – оживился Генка. – Раз надо, так окончит, конечно.
      – Потом ей в институт поступить нужно, – продолжал Алик.
      – Ну, захочет – поступит. Тут уж замужество не помеха. А не захочет, так я ей и без института работу найду...
      – Геночка, я готова! Пошли.
      – Постой, мы с Александром еще не договорили.
      – Пошли-пошли! Мы уже и так опоздали! В другой раз договорите. Обувайся!
      – Приятно было познакомиться! – крикнул вслед жениху Алик. – Тебя когда ждать, сестрица?
      – Ты выставляешь его идиотом, – прошипела Галка, прикрыв дверь. – Я не для этого вас познакомила!
      – А я тут при чем? Неужели ты сама не видишь, какой он дурак?
      – Ты сам дурак! Испортил мне все настроение.
      – Я не разрешаю тебе выходить за него замуж.
      – А я и не спрашиваю твоего разрешения! – Галкины глаза метали колючие молнии. – Как-нибудь сама разберусь! Без тебя!
      – Галочка! Я жду! Мы опаздываем, – донеслось из коридора.
      – Ну, беги к своему ненаглядному, он ждет.
      Галка ничего не ответила, только фыркнула и на прощание оглушительно хлопнула дверью.

      Весь вечер Татьяна не находила себе места. Алик уехал. И что-то важное, крайне необходимое пропало вместе с ним. Это злило. В каком-то отупении и бессилии она шаталась по квартире, не имея желания на чем-то сосредотачиваться.
      До сегодняшнего дня она самой себе не признавалась, насколько серьезна ее любовь. Этот молоденький мальчик сумел привязать ее к себе сильнее, чем она рассчитывала.
      Черт возьми! Зачем она вообще пошла на все это? До его появления все в ее жизни было тихо и размеренно. Муж, дочь, родители, любимая работа... С появлением Алика что-то навсегда сломалось в привычном многолетнем укладе жизни.
      Почему навсегда? Дня через три приедет Игорь, и все вернется на круги своя.
      Вернется ли? Пожалуй, нет. Алик будет звонить, Алик приедет летом... Алик, Алик, Алик...
      Как она сможет скрыть все это от Игоря? Он сразу же почувствует неладное. Сразу же. Она не гениальная актриса, чтобы делать вид, что ничего не произошло. Он поймет по ее глазам, по ее словам, по ее нервному ожиданию. Он поймет, и что будет делать она? Оправдываться? Говорить о мимолетном увлечении? О затмении, которое больше не повторится?
      Да, скорее всего Игорь простит. Но принесет ли это облегчение ей?
      Нет ничего проще порвать связь с Аликом.
      Вот уж нет! Как раз от Алика так просто не отвяжешься. Он пообещал приехать за ней летом и приедет обязательно.
      Откуда такая уверенность? За четыре месяца много воды утечет. Конечно, не хочется так думать об Алике, но ведь он еще совсем пацан – встретится симпатичная девица, и он вмиг забудет о ее, Татьянином, существовании.
      Тогда какие вопросы? Нужно соглашаться выйти за него замуж, пока он предлагает.
      Татьяна положила голову на тетрадки с контрольными и застонала вслух.
      – Мам! Тебе плохо?
      Испуганные Женькины глаза, детские руки, обнимающие за плечи.
      – Нет, доченька. Все нормально.
      – Ты стонешь.
      – Я просто устала.
      – Тогда ложись спать. Проверишь эти тетради завтра.
      – Я сейчас лягу. А ты почему не спишь? Завтра рано вставать. Быстренько в постель! Спокойной ночи, доченька!
      – Спокойной ночи! Ты точно не заболела?
      – Точно, точно.
      – Смотри! А то я бабушке позвоню.
      – Не надо никуда звонить. Ложись спать.
      Женька чмокнула ее в щеку и пошлепала босыми ногами в свою комнату.
      А как же Женька? Как она объяснит дочери, почему она разводится с отцом и выходит замуж за какого-то парня? Захочет ли Женька уехать с ней или предпочтет Игоря? Все не так просто...
      Все слишком непросто, слишком сложно. И все, буквально все в жизни Игоря, Алика, Женьки будет зависеть от нее, от ее решения, от ее разума и здравого смысла.
      Ну, уж здравый смысл всегда будет на стороне Игоря и Женьки!
      Наверное, да. Их двое, она живет с ними много-много лет, она любит их.
      А Алик?
      И Алика любит. Но он один, и за страстной неделей их отношений тяжело было разглядеть его характер, его человеческие свойства, его надежность. Он еще мальчик. Может, он и вправду думает, что влюбился всерьез и на всю жизнь. Но она-то взрослая женщина! Она-то должна понимать, что, согласившись на новое замужество, может потерять все на свете, в том числе и собственного ребенка.
      Да какой он мальчик?! То, что он младше на десять лет, не значит, что он ребенок. В его возрасте люди не только женятся, но и детей воспитывают. Вот тот же Лешка Кременецкий, например. В ее глазах он тоже пацан, а у него уже семья, жена, сын. Он глава семейства. Почему Алик не может справиться с этой ролью?
      Боже! Какой сумбур в голове! Вопросы, ответы, вопросы, ответы. Сотни вопросов и тысячи ответов. И нет надежды, что когда-нибудь она сможет принять окончательное решение.
      Нет! Так дело не пойдет! Решение она должна принять. И сделать это надо сейчас, до первого звонка Алика, до приезда Игоря. Тянуть ни к чему.
      Тянуть ни к чему, это точно. Но утро вечера мудренее. У нее разламывается голова, сейчас она даже не в силах спать, не то что принимать жизненно важные решения...
      Татьяна так и заснула, положив голову на непроверенную контрольную, не выключив настольной лампы. Разбудил телефонный звонок. Она мельком глянула на часы. Половина шестого утра. Кто это трезвонит в такую рань?
      – Танюшка! Это я! Привет!
      Голос Алика тонул в помехах, она едва разбирала слова.
      – Ты откуда? Тебя что, высадили из поезда?
      – Нет! Я звоню, чтобы сказать тебе доброе утро! Я тебя люблю!
      – Откуда ты звонишь, сумасшедший?
      – С какой-то станции, из автомата на вокзале.
      – С какой станции?
      – Да черт ее знает! Я на название не глянул. Проводница сказала, полчаса стоим. Я и подумал, что успею с тобой поговорить.
      – Ты у меня совсем дурачок, Шурка! – Татьяна счастливо улыбнулась. – Беги сейчас же в вагон, слышишь? Ты отстанешь от поезда!
      – Если отстану, вернусь к тебе. Не прогонишь?
      – Конечно, нет...
      – Все. Монетки кончаются. Я тебя целую и очень-очень люблю...
      Пи-пи-пи...
      Татьяна положила трубку.
      – Кто звонил, мама?
      – Спи. Это тетя Клава.
      – Дозвонилась наконец?
      – Дозвонилась. Спи. Еще очень рано.
      «Если отстану, вернусь к тебе. Не прогонишь? – Конечно, нет...»
      Вот тебе и окончательное решение! Вот тебе и нет ничего проще, чем порвать с Аликом.
      Спать больше не хотелось. Вереница вечерних мыслей болезненно возвращалась вновь.
      Пожалуй, у нее есть все шансы сойти с ума. Вот тогда она уже не будет нужна ни Алику, ни Игорю.
      Перспектива сумасшедшего дома ее нисколько не прельщала.
      Может, решать одной ей действительно не под силу? А у кого спросить совета? Не у Игоря же?
      «Как ты думаешь, дорогой, мне остаться с тобой или развестись? Дело в том, что у меня появился другой, и он предлагает выйти за него замуж...»
      Вот будет весело! Так же весело, как если бы она советовалась по этому вопросу с Аликом. Нет-нет, у мужчин спрашивать совета – это дохлый номер.
      Только женщина сможет понять ее в такой ситуации.
      Какая женщина?
      Может, поговорить об этом с мамой?
      Да, пожалуй, она поймет, хотя и будет здорово ругаться. Но совет матери Татьяна знала наверняка: «У вас с Игорем растет ребенок, и ради дочери вы обязаны сохранить семью. Чего в жизни не бывает? Бывают и измены. Но нельзя же из-за какого-то мальчишки очертя голову бросать все на свете. Расскажи все Игорю. Он любит тебя, он простит. А этому молодому прохвосту совершенно ясно дай понять, что между вами все кончено. Позвонит, попишет, пострадает и отстанет».
      Татьяна тяжело вздохнула. Такой совет ее явно не устраивал.
      Хотела услышать другое? Тогда вообще зачем нужны какие-то советы?
      И все-таки нужны.
      Зойка! Да-да, именно Зойка!
      Лучшая подруга не будет так категорична, хотя кто знает...
      Зоя обладала репутацией абсолютно самостоятельной и независимой незамужней привлекательной женщины. Ее флиртами и романами не удивишь! Вот она-то может не просто посоветовать, а понять. Пожалуй, с ней стоило поговорить гораздо раньше.

      В Москву Алик возвращался, конечно, не с одним маленьким чемоданчиком. Мама нагрузила несколькими объемистыми коробками с продуктами. Алик тщетно объяснял, что в московских магазинах еда пока есть.
      – Ну да, – согласилась мама. – По визиткам.
      – По визиткам только промтовары. А у вас талоны...
      – Не возражай.
      Алик особо и не возражал. Только теперь, на подъезде к Москве, тоскливо соображал, как добраться до камеры хранения. Нужно было позвонить Никите, чтобы встретил.
      Ну, мало ли, что нужно было! Не позвонил и не позвонил. Носильщика, может, взять? Алик пересчитал в уме свои скромные финансы и от этой затеи отказался. Ладно, придется справляться самому.
      Но на вокзале Алика ждал сюрприз. Не успел он вытянуть из вагона первую неподъемную коробку, как обнаружил на перроне встречающих. Никита и Даша с двух сторон налетели на Алика с объятиями и громкими вопросами.
      – Надеюсь, это все? – Кит кивнул на коробку.
      – Не надейся. В купе еще три. Но как вы догадались...
      – Ты что, Дашку не знаешь? Прибежала ко мне: уже идут занятия, а Алика нет! Он заболел! Звони его родителям! – Даша смущенно улыбалась. – Ну, я и позвонил. Твоя мама сказала, что ты уже уехал, и дала полную информацию, где и когда тебя встречать.
      – Значит, о количестве коробок ты тоже информирован, – засмеялся Алик.
      – Информирован о количестве, – согласился Кит. – Но не о весе. Я очень надеюсь, что там жратва, а не книги.
      – Жратва. Приглашаю вас на пир.
      – Ну, это понятно. Мы и без приглашения собирались. Правда, Дашка?
      Хорошо, что вместе с ней пришел Кит.
      Алик вытаскивал с другом коробку за коробкой.
      Двое суток в поезде Алик мучительно обдумывал свой разговор с Дашей.
      Безусловно, ей нужно все объяснить про Татьяну, но как это сделать и когда? Этим объяснением он, конечно, принесет Даше боль, но как иначе? Он же никогда ее не любил. С его стороны это будет честно.
      Очень честно! Лучше бы не встречался с ней с самого начала!
      В конце концов Алик решил пока отложить этот неприятный разговор. До лучших времен. До какого-нибудь подходящего момента. И в силу мягкости его характера это было логично. Или трусливо? Ну вот!..
      На вокзале Алик время от времени украдкой поглядывал на Дашу. Только украдкой – встречаться с ней глазами он не решался. Но она, похоже, пока ничего не чувствовала. Такая же – серьезная, спокойная, немногословная.
      Алик был очень благодарен болтуну Никите за то, что тот разряжал обстановку.
      – До общаги поедем с шиком! На тачке!
      – Откуда деньги?
      – От верблюда! – Кит засмеялся. – На работу устроился. В метро книжки продаю. Расчет ежедневно, поэтому я нынче богач – пользуйтесь.
      Кит прикупил по дороге бутылку вина и бутылку водки, попросил шофера поднять коробки на третий этаж и щедро расплатился.
      Комната дохнула на Алика нежилым, но все равно знакомым запахом. Даша тут же закрутилась у маленькой электроплитки. В нарушение всяческих норм Алик держал плитку в комнате, впрочем, как и большинство студентов, с молчаливого согласия коменданта. Ребята неторопливо распаковывали коробки.
      – Ну-у, Алька, не зря перли такую тяжесть, – одобрительно сказал Кит. – Тут жратвы на полгода хватит.
      – Мальчики, вы уже нашли тушенку?
      По комнате распространялся изумительный запах близкого обеда, и Алик вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня.
      – Я жутко голоден! – заявил он, открывая тушенку и вылавливая внушительный кусок.
      – Алик, не перебивай аппетит! – строго сказала Даша и отобрала у него банку.
      – Не завидую я тебе, Алька, – вздохнул Кит. – Женишься на ней – шагу ступить не даст!
      Всего месяц назад Алик бы весело расхохотался в ответ, а сейчас смущенно перевел разговор в другое русло.
      – Что, Кит, науку окончательно пускаешь по боку? – спросил он.
      – Какую науку?
      – Уже забыл, что истфак окончил?
      – А-а, ты об этом... Науку я дарю тебе так же, как свой диплом торжественно подарил папаше. Он хотел, чтобы я получил высшее образование, в университет пристраивал, старался, в общем, диплом заслужил. И слава Богу, теперь оставил меня в покое. А я хочу жить хорошо, не на нищенскую зарплату младшего научного сотрудника в каком-нибудь музее.
      – Всю жизнь будешь книжками в метро торговать?
      – Почему всю жизнь? Только пока это приносит деньги.
      – Значит, деньги приносит?
      – А как же! Астрология, белая магия, «Крестный отец» и прочая дребедень. Знаешь, как народ это любит!
      Кит до слез смешил Алика и Дашу бесконечными историями про своих покупателей.
      – Веселая работенка, да? Может, бригаду сколотим?
      – Ну уж нет! – тут же отреагировала Даша. – Нас с Аликом в торговлю и калачом не заманишь. Да, Алик? У него диссертация, у меня госэкзамены в этом году. Какая бригада?
      – Да я пошутил, пошутил. Где твой обед, повариха?
      – Все готово. Мойте руки и за стол!
      – Ну, за вас, отличники! – провозгласил Кит. – И как меня угораздило связаться с вами?
      Алик опрокинул первую стопку водки и запоздало подумал, что на голодный желудок этого делать не стоило. Развезло почти моментально. Он рассказывал ребятам о поездке, о доме, о родителях, сам что-то у них спрашивал, поднимал новые тосты, и на смену сонливой усталости приходило безудержное веселье, веселье плавно перетекало в пьяную грусть и никчемность, никчемность превращалась в ощущение собственной значимости и неповторимости. Разговор становился громче и бестолковее, Алик почувствовал, что смертельно устал, выдохся и уже не хочет ничего. Ребята то ли поняли это, то ли просто уже было поздно, но разом засобирались. Никита пообещал проводить Дашу, она жила в другом общежитии, и Алик не сопротивлялся. Идти провожать ее самому не было ни малейшего желания.
      – Дашка, собирайся пошустрее! – сказал Кит. – Жду тебя внизу. Вы, конечно, давно не виделись, хотите пообщаться наедине, но о мерзнущем на улице друге прошу не забывать!
      Черт бы побрал эту неуклюжую Никитину галантность! Алик вовсе не хотел общаться с Дашей наедине!
      – По-моему, я жутко напился, – хмуро сообщил он ей.
      – Да, кажется, – улыбаясь, согласилась она и ласково положила руки ему на плечи.
      Это движение почему-то разозлило его, и он выпалил совершенно неожиданно даже для себя:
      – Даш, поищи себе другого парня!
      – То есть? – Даша по-прежнему ласково улыбалась, не снимая рук с его плеч.
      – То есть... – Алик замялся и с досадой отодвинулся от нее. – Я не тот... кто тебе нужен...
      – Ты долго думал? – засмеялась Даша.
      – Не смейся. Я должен тебе многое объяснить.
      – Прямо сейчас?
      Алик прямо сейчас объяснять уже ничего не хотел, минутная решимость прошла, но раз уж начал...
      – Можно и сейчас.
      – Лучше завтра, Алечка. Все завтра объяснишь. Хорошо? – Она разговаривала с ним, как с тяжелобольным, нежно и ровно.
      – Я же серьезно! – возмутился он.
      – Тем более. Серьезный разговор оставим до завтра. Ну, пока! – Она легко чмокнула его в щеку. – Я побегу, а то Никитка совсем замерзнет.
      Да что она, в самом деле!
      – Я не люблю тебя! – выкрикнул он и осекся. – Извини, я не хотел, но...
      Даша на мгновение замерла, но тут же снова понимающе улыбнулась:
      – Ты действительно ужасно пьян, Алечка. И болтаешь всякую чепуху. До завтра. Учти, завтра будешь просить у меня прощения за эту глупость!
      Даша скрылась за дверью, и Алик беспомощно опустился на кровать. Что он наделал? Что он будет говорить ей завтра?

      Следующий день удачным быть просто не мог.
      Алик проснулся со страшной головной болью. В комнате было чисто: ни пустых бутылок, ни следов вчерашнего пира. Только стопка вымытой посуды на столе. Он совсем не помнил, как Даша все убирала. Черт! Вот напился!
      Зато разговор с Дашей он помнил до мелочей. И сегодня предстояло продолжение этого разговора. Алик поморщился. Может, как-нибудь можно его избежать?
      Как? Прятаться от Даши? До каких пор? Смешно и глупо.
      А сказать девушке: «Я тебя не люблю» – очень умно!
      Да спьяну же! Она и вчера это поняла, и сегодня поймет. А может, все вообще списать на водку? Рассудок помутился, сам не помнил, что говорил?
      Даша, пожалуй, захочет поверить. И все останется по-старому. Но зачем морочить девчонке голову? Это просто отсрочит объяснение, только и всего.
      Так ничего и не решив, Алик лениво прожевал бутерброд, оделся и отправился в университет объясняться по поводу недельного отсутствия. Еще одно «приятное» дело. И самое обидное – некого винить, во всем виноват сам. Вот самому и придется отдуваться.
      Идея позвонить Татьяне пришла совсем внезапно. Он просто увидел внизу будку с междугородным телефоном. Увидел и усмехнулся: интересно, теперь он вообще не сможет спокойно проходить мимо такого автомата?
      Алик глянул на часы, отсчитал время и машинально отметил, что через пятнадцать минут Татьяна выйдет из дома, чтобы успеть к первому уроку.
      Трубку сняли после второго гудка, и Алик торопливо опустил в автомат «пятнашку».
      – Алло!
      Мужской голос. Что такое? Алик на секунду растерянно застыл с трубкой в руках, но тут же нажал на рычаг.
      Что такое? Ничего. Просто приехал Игорь.
      Отвратительное настроение разом снизилось еще на несколько порядков.
      Ну что ж! В течение двадцати дней он не будет набирать ее номер, чтобы не вызывать никаких неприятностей. Так просила Татьяна.
      Алик в сердцах шарахнул телефонной трубкой о рычаг.
      – Ты чего автомат ломаешь? Хулиган! – Вахтерша в гневе летела к Алику, и он счел благоразумным побыстрее выскочить из общежития.
      Метро, как всегда в часы пик, было переполнено до отказа. Алик едва втиснулся в вагон и в миллионный раз недобрым словом помянул тех, кто догадался построить общежитие на другом от университета конце города.
      Впрочем, сегодня дорога даже показалась короткой. Мысли скакали с одной неприятности на другую.
      Почему он бросил трубку?! Можно же было поговорить с Игорем начистоту, по-мужски.
      Вот уж по-мужски! По телефону-то! А Татьяну зачем так подставлять? Она же просила. Она хочет все рассказать Игорю сама.
      А если она не решится?
      Решится. А если нет, так летом будет время для мужского разговора с Игорем.
      Значит, до лета. Как все просто! Взял и отложил! Может, так и неизбежное объяснение с Дашей отложить? Например, сказать ей, что приревновал вчера к Никите, психанул, что он напросился проводить ее? Или вот еще выход – решил проверить ее чувства, поэтому и ляпнул «не люблю». Даша, конечно, обидится, несколько дней не будет с ним разговаривать, но двумя-тремя визитами с извинениями все благополучно закончится.
      Да что за идиотская манера – вечно искать ходы для отступления!
      Алик не на шутку разозлился на самого себя. Только по пьянке такой решительный, что ли?
      Нет, продолжать врать – значит еще больше запутываться. Он все равно не сможет быть с Дашей прежним. И если она ничего не почувствовала вчера, то это вовсе не значит, что ничего не почувствует завтра.
      Алика раздражало сегодня все: бегущие по эскалатору, толпа у выхода из метро, долгое ожидание у светофора, безликое здание гуманитарных факультетов.
      Эта высотка не пришлась по сердцу еще при поступлении. Все пять лет он с завистью поглядывал на старые корпуса, где занимались естественники. И сегодняшнее раздражение на светлые и темные провалы окон в неуместной напыщенности нового корпуса было привычным. Алик даже удивился, что за всеми своими проблемами он не забыл разозлиться на здание.
      – Ну, здравствуйте, милый мой! – От разговора с профессором Алик даже не пытался уйти и пошел прямиком на кафедру. – Как понимать ваше отсутствие?
      Глаза Михаила Иосифовича за толстыми стеклами очков были строгими и укоряющими. Но честно говоря, Алик этой строгости нисколько не боялся. В данный момент профессор даже был определенным спасением от надоевших мыслей. Алик улыбнулся и принялся оправдываться:
      – Извините, Михаил Иосифович, так уж получилось... Вовремя никак не мог...
      – Я думаю, ваша диссертация готова, и моя помощь ни к чему, – насмешливо заключил профессор. – Может, назначим защиту на завтра?
      – Стыдно сказать, Михаил Иосифович, но за это время не написал ни строчки...
      Лучше уж признаться честно. Профессор кивнул:
      – Этого и следовало ожидать. Может, вы решили отказаться от аспирантуры?
      – Ну что вы!
      – Или хотите переменить тему? Я, конечно, понимаю, что для защиты диссертации по декабристскому движению сейчас требуется определенная смелость. Сейчас модно во всех бедах обвинять революции... – Алик хотел было перебить, но Михаил Иосифович лишь сердито отмахнулся от его движения. – Ничего не имею против! Всегда было проще защищаться по актуальным темам. Или, может, вы хотите иначе взглянуть на декабристов? С точки зрения Ключевского? «Историческая случайность»? «Умная ненужность»?
      – Михаил Иосифович! – наконец взмолился Алик. – Ну что вы! Я не собираюсь менять ни тему, ни точку зрения!
      Разговор поворачивался в неприятное русло, но профессор помолчал и спросил уже совсем другим тоном, участливым и отечески сердитым:
      – Я так понимаю, медицинского оправдания за пропущенные дни у вас нет?
      Алик опустил глаза и кивнул.
      – Что же случилось? Надеюсь, родители здоровы?
      – Здоровы... Это не из-за родителей...
      – Ну, хотя бы честно. Что же тогда? Не могли расстаться с друзьями?
      – У меня была причина личного характера.
      Профессор усмехнулся:
      – Скажу откровенно, от вас, Александр, такой легкомысленности не ожидал. Вы что же, хотите обременить себя семьей? – Алик не осмелился ответить утвердительно, да Михаил Иосифович, кажется, и не ждал его ответа. – С этим вам придется повременить, если вы всерьез хотите заняться карьерой. Семья и наука несовместимы. По крайней мере на определенном этапе.
      Алик про себя отметил, что это слова старого холостяка, но возражать, конечно, не стал.
      – Ну вот что, дорогой мой! Отдых закончился. Я очень рассчитываю на вашу серьезность – работы еще слишком много. Пойдемте, обсудим наши следующие шаги.
      Алик вздохнул с облегчением – одним объяснением стало меньше. Остался разговор с Дашей. Но об этом после...
      Однако после об объяснении с Дашей поразмышлять не получилось. Он столкнулся с ней сразу, как только вышел из кабинета Михаила Иосифовича. Столкнулся и растерялся.
      – Здравствуй, Алечка! – Даша улыбалась, но глаза были напряженными и встревоженными. – Ты хотел со мной поговорить сегодня...

      – Да... – Алик замялся. – Я хотел... Но... Может быть, не здесь?
      – Я уже освободилась. Поехали к тебе? – Даша говорила отрывисто, по-деловому, внешне совершенно спокойно.
      Алик знал, что с ее стороны не будет никаких истерик, но это деловое спокойствие ему совсем не нравилось.
      – Да... Поехали...
      Дорога показалась нескончаемой. И нескончаемым было их молчание. Каждый думал о своем, каждый готовился к разговору.
      – Ну? – Даша аккуратно повесила пальто и села напротив Алика.
      – Ты извини... Я вчера наговорил много лишнего.
      Даша кивнула:
      – Ну наконец-то... Хотя бы соизволил извиниться. Что же ты хочешь сказать? Что встретил другую?
      Алик молчал. К такому прямому допросу он не подготовился. Наоборот, он подбирал самые необидные, самые мягкие фразы, готовил долгое вступление. А тут нужно было просто ответить «да», и он не находил в себе сил.
      – Что же ты молчишь?
      Он поднял голову и заметил в ее глазах сочувственную усмешку. В который раз за последние дни он увидел себя со стороны и оценил всю глупость ситуации.
      – Так чем же она лучше меня? – безжалостно поинтересовалась Даша.
      – Не лучше... Ты очень хорошая... Ты встретишь другого, лучше меня, достойнее, – сбивчиво забормотал Алик. – Я люблю ее. Я хочу быть с ней всегда, понимаешь?
      – Понимаю, – вздохнула Даша и встала. – Ну, пока?
      – Даш, ты обиделась на меня? Обиделась, конечно, но я должен был тебе сказать.
      – Да, Алик, спасибо. Ты поступил правильно. Я очень благодарна тебе за это. Я пойду?
      – Нет! – взмолился Алик. – Пожалуйста, не уходи! Ты... Ты меня ненавидишь?
      – С чего ты взял, что я тебя ненавижу? Я тебя понимаю. И знаешь, мне тебя жалко... Ты оказался в дурацкой ситуации, да?
      Алик кивнул.
      – Честно говоря, я не знаю, что мне делать, – признался он. – Ты мне очень близкий человек, очень хороший друг, и я не хочу потерять тебя. Я очень ценю тебя, уважаю, люблю, но... не так, как ее.
      – Я понимаю, не объясняй. Мы, конечно, останемся друзьями.
      – Это правда? – Алик спросил с такой искренней надеждой, так по-детски, что Даша снова присела рядом и провела рукой по его волосам.
      – Какой ты все-таки мальчишка! – улыбнувшись, сказала она.
      – Наверное, – с облегчением согласился Алик. – Тем более что не ты одна так считаешь.
      Алик сказал это и испуганно замолчал: кажется, новая глупость. Но Даша сделала вид, что не слышала его последних слов.
      – Она тебя намного старше, – уверенно сказала она.
      – На девять лет, – послушно уточнил Алик.
      – На свадьбу-то пригласишь? А впрочем, можешь не приглашать, все равно не приду.
      Алик снова не знал, что нужно говорить дальше.
      – До свадьбы еще дожить надо. – Это единственное, что пришло на ум в тот момент.
      – Доживешь, – засмеялась Даша. – Не сомневайся!
      – Я в том смысле... – Алик опять безнадежно запутался. – Наверное, свадьба еще не скоро...
      – Почему? Она замужем?
      – Да.
      Даша горячими ладонями подняла его голову.
      – Алька, миленький! Ты уж на меня не обижайся, но... Ты уверен, что у тебя это серьезно?
      – Уверен, Даш. Иначе я не стал бы говорить тебе о ней.
      – А с ее стороны это тоже серьезно?
      – Не знаю. – Алик говорил откровенно и чувствовал, что возвращается легкость. – Мне бы очень хотелось верить.
      Зачем он говорит ей все это? Может, это неправильно? Он ни с кем не откровенничал о Татьяне. Почему же выбрал для этого Дашу?
      – Извини, Алька, но не всякая женщина бросит семью из-за другого. Даже из-за тебя. У нее есть дети?
      – Да. Дочь. Двенадцать лет.
      Даша молчала, но Алик знал, что она хотела сказать: «Милый мой! На что же ты надеешься?»
      – Я ее люблю! – словно защищаясь, произнес он.
      – Я вижу. И искренне желаю тебе счастья. Скажи, ты говорил с ней о женитьбе?
      – Да. Она ответила так же, как и ты: не всякая женщина бросит семью из-за другого. Даже из-за меня.
      – Наверное, ты в самом деле жутко в нее влюблен, если после таких слов не теряешь надежды.
      – Она выйдет за меня замуж, – твердо сказал Алик. – Я увезу ее сюда. Подальше от мужа, чтобы она не чувствовала себя во всем виноватой.
      – Это решать ей.
      – Это решать мне. Я все равно добьюсь своего. Я пообещал приехать летом и все решить. Я увезу ее. Я не могу без нее, понимаешь? – Алик снова запоздало спохватился: – Наверное, мне не нужно было говорить все это тебе... Но... Мне очень нужна твоя поддержка.
      – Ты соображаешь, что ты говоришь? – улыбнулась Даша. – У кого ты просишь поддержки? Да я вообще могла бы закатить тебе такую сцену!
      – Я знал, что не закатишь, – улыбнулся в ответ Алик. – Я знал, что ты меня поймешь.
      – И поэтому обнаглел окончательно? Может быть, ты еще попросишь меня уговорить ее выйти за тебя замуж? Между прочим, как ее все-таки зовут?
      – Татьяна.
      – Ты хотя бы догадался позвонить ей, что доехал нормально?
      – Догадался.
      Алик почти не врал. Утренний звонок наверняка застал Татьяну дома. И она, конечно, поняла, кто звонил.
      – Она... очень красивая?
      – Ты красивее, – честно ответил Алик. – Правда! Она очень симпатичная, но дело не в этом. Я не могу объяснить... Дашка, зачем? Тебе же больно все это слушать!
      – А как ты думаешь? – Даша усмехнулась, и Алик тихо ответил:
      – Думаю, что очень больно...
      – Ну, хватит о твоей Татьяне. Рассказывай, что у тебя с диссертацией. От Михаила Иосифовича сильно влетело?..
      Алик был очень благодарен Даше. Очень. Другая повела бы себя на ее месте как угодно, но все равно не так. Могла бы устроить скандал, возненавидеть, преследовать, плакать. И неизвестно, как бы он отреагировал в этих случаях. И как бы все это осложнило и его, и ее жизнь. Даша все-таки отличная девчонка. Может быть, даже самая лучшая.
      После ее ухода Алик очень долго размышлял об этом.
      Жизнь снова приобретала краски. Вот тебе и неудачный день! Все сложилось как нельзя лучше: и разговор с Михаилом Иосифовичем, и объяснение с Дашей.
      Для полного счастья оставалось только услышать Татьяну. Но это было невозможно. Не только сегодня, а еще девятнадцать дней. Господи! Как долго!
      Ну ничего! Девятнадцать дней – не вечность.
      Что ни делается – все к лучшему. На эти девятнадцать дней можно целиком уйти в работу. Время идет, а диссертация не двигается с места. Как сегодня сказал Михаил Иосифович? «Не ожидал от вас такой легкомысленности»?
      Он сам не ожидал от себя такой легкомысленности. Кто бы месяц назад сказал ему такое! Он, Алик Данилин, способен вот так, очертя голову, бросив все на свете, влюбиться? Это с его-то прагматизмом и трезвостью? А теперь прагматизм, трезвость, сосредоточенность летели к черту, и, самое смешное, он бы не хотел, чтобы все вернулось на свои места.

      – Ну, Танька, ты даешь! – Зоя не скрывала своего изумления. – Это могло произойти с кем угодно, но не с тобой!
      Татьяна объявила о своем бурном романе и теперь молчала, ожидая советов, а не этих удивленных возгласов. Но Зою, похоже, так впечатлила ее история, что советов пока не было. Она только чуть покачивала головой в клубах дыма и нервно стряхивала пепел в первое попавшееся блюдце.
      – Что же это за юный экземпляр?
      – Ты его не знаешь.
      – Нет, подруга, так не пойдет! Выкладывай все до конца. Кто он?
      – Мой бывший ученик.
      – Еще лучше! – охнула Зоя. – Ты что, совсем с ума сошла?
      Татьяна вздохнула:
      – Наверное.
      – Не наверное, а точно! Сколько ему лет? Шестнадцать? Семнадцать?
      – Ты что?! – возмутилась Татьяна. – Я же сказала, на девять лет меня младше.
      – Значит, двадцать три... – Зоя немножко подумала. – Ну, тогда ничего!
      Татьяна улыбнулась: от Зойки она другого и не ожидала.
      – Ты хотя бы приведи его ко мне, познакомь.
      – Отобьешь?
      – У подруги? Бог с тобой! У меня этого добра и без твоего юноши хватает. Как его зовут?
      – Александр Данилин.
      – Кто?! – Зойка даже подскочила от неожиданности.
      – Неужели вспомнила? – удивилась Татьяна.
      – Как не помнить? Ты сколько раз рыдала: кто из вас дольше выдержит – ты или Данилин? Так это он и есть? Твой двоечник?
      – Между прочим, он вовсе не двоечник. – Татьяна даже обиделась за Алика. – Он теперь аспирант МГУ, историк.
      – Где же ты его нашла?
      – Приезжал домой на каникулы. Случайно встретились. Помирились. Пару раз проводил.
      – И ты растаяла, – насмешливо закончила Зойка.
      – Нет, – вздохнула Татьяна. – Посопротивлялась.
      – Из приличия?
      – Почти. Ну, чего ты на меня так смотришь? Ты бы сама в него влюбилась!
      – Ты меня сюда не приплетай. Я – это я. Я могу влюбляться.
      – Здрасьте! А я, выходит, не могу!
      – Конечно, ты не можешь. Ты же у нас верная жена, отличная мать, строгий педагог...
      – Ой, Зойка! Только без нотаций! Я не знаю, что мне делать!
      – Веди сюда. Разберемся.
      – Не могу! Он уехал.
      – Уже бросил? – ахнула Зойка.
      – Да не бросил! – поморщилась Татьяна. – Учиться уехал.
      – Ну и слава Богу! Тогда какие проблемы?
      – Зоя! Да ты что? Ничего не поняла? – с отчаянием воскликнула Татьяна.
      – А что я могу понять? – огрызнулась Зойка. – Ты же ничего толком не говоришь! Каждое слово из тебя клещами вытягиваю!
      – Он предложил мне выйти за него замуж! Он приедет летом! За мной! Что мне делать?
      – Честно?
      – Конечно, честно. – Татьяна с надеждой посмотрела на подругу.
      – Тогда вот что. Ты, конечно, прости, но я мужиков получше тебя знаю. Они обещают и предлагают многое, но это совсем не означает, что все всерьез. Неужели ты веришь, что летом он приедет?
      – Верю, Зоя. Ты же его не знаешь...
      – А ты хорошо знаешь? – ехидно поинтересовалась Зоя. – Сколько лет вашему роману? Сколько месяцев? Или всего пару дней? Господи, Танька, какая ты доверчивая! Когда он уехал?
      – Три недели назад.
      – Он тебе хоть раз позвонил?
      – Да, конечно. Сначала звонил каждый день.
      – А потом?
      – А потом приехал Игорь.
      – И что? Ты что, дура, ему все рассказала?
      – Нет. Ничего я не рассказывала.
      – Сам догадался?
      – Да не перебивай ты! Ни о чем он не знает, ни о чем не догадался. Просто мы с Аликом договорились, что он не будет звонить те двадцать дней, когда Игорь дома.
      – Полная конспирация? И он ее ни разу не нарушил?
      – Конечно, нет. Он же обещал.
      – Помяни мое слово, Тань, но он тебе больше не позвонит.
      – Это еще почему?
      – Да потому! Никогда не поверю, что влюбленный молодой парень может не звонить двадцать дней только потому, что так пообещал! Никогда не поверю! За эти двадцать дней он уже благополучно нашел новую девчонку. И правильно сделал. Кому мы с тобой, Танька, еще нужны? Не расстраивайся. Забыл – и черт с ним! Меньше проблем! У тебя есть Игорь, есть Женька. Хорошо, что Игорь ничего не понял. Да даже если бы и понял, он у тебя классный мужик, ему все можно объяснить... А этот твой Алик... Просто приключение, случайный роман. Не превращай все это в трагедию. Ну чего ты молчишь? Плачешь, что ли?
      – Чего плакать-то?
      – Вот и я говорю – нечего. Поверь мне, таких мальчиков у тебя может быть сколько захочешь. Только к этому нужно относиться легче, без лишних размышлений об обязательствах, новых замужествах и прочей чепухе. Ясно?
      – Конечно, ясно. Ну ладно, Зойка, мне пора.
      – Что так скоро? Обиделась?
      – Да нет. Все в порядке. Просто Женька дома одна.
      – А Игорь где?
      – Уехал сегодня утром.
      – И твой Данилин сегодня не звонил?
      – Нет. Хватит о нем.
      – Вот это правильно. Хватит о нем. Давай-ка просто попьем чайку.
      – Нет, Зоя, в другой раз. Я правда тороплюсь.
      Татьяна была разочарована. Она шла домой и думала о недавнем разговоре. Да, она ожидала совсем другого. И уж никак не думала о неверности Алика.
      Не хотелось думать об этом и сейчас. Но помимо ее желания, мысли снова и снова возвращались к Зойкиным словам: «За эти двадцать дней он уже благополучно нашел новую девчонку». И щемило сердце. Умом она понимала, что Зойка скорее всего права. Ведь именно этого Татьяна боялась со дня его отъезда.
      Она изо всех сил старалась успокоиться, уговорить себя, что ничего не случилось. И случиться не может. Даже если Шурка не позвонит. Все равно ничего не случилось.
      Но неужели не позвонит? Неужели двадцати дней достаточно, чтобы все забыть?
      О Боже! Но ее-то как угораздило вот так влюбиться? Зачем все это? Зачем?
      Женька бегала во дворе с девчонками, и Татьяна не стала тащить ее домой. Ей хотелось еще немного побыть одной.
      Она даже не включила свет. Просто села в кресло напротив молчащего телефона и заплакала. От жалости к себе.
      Ну чем, чем она заслужила, что ее вот так легко можно было бросить?
      Конечно, все это с самого начала было настоящей авантюрой. И воспринимать все с самого начала нужно было как авантюру.
      Когда, ну когда она стала относиться к этому серьезно? В какой момент это произошло?
      Она сердито вытерла слезы.
      Ладно, Бог с ним! В конце концов, она и не собиралась выходить за него замуж! Этого еще не хватало! Просто обидно быть брошенной. Обидно и все.
      Телефонный звонок протяжным взрывом врезался в ее сознание.
      – Алло!
      – Танюшка! Любимая! Я правильно досчитал до двадцати?
      – Правильно, Шурка, правильно!
      – Где ты была? Я трезвоню весь вечер.
      – Прости, Шурка! Меня не было дома.
      – Ты что, забыла, что я буду сегодня звонить?
      – Я ждала утром. А к вечеру начала бояться.
      – Чего бояться?
      – Что ты больше не позвонишь...
      – Танька! Я сейчас повешу трубку! Ты мне не веришь?
      – Верю, Шурка, теперь верю. Я так по тебе соскучилась!
      – Я теперь буду звонить каждый день. Только не исчезай никуда. Я тебя люблю, я не оставлю тебя. Никогда. Слышишь, никогда, Танька!

      К концу весны Алик уже привык к двадцати дням звонков и двадцати дням ожидания. Он и время теперь делил не на месяцы, а на «двадцатки». Он знал все междугородние автоматы в округе. Однажды он обнаружил телефон, соединявший без монеток – говори сколько хочешь, – и болтал с Татьяной часами, поздно вечером, когда Женька уже спала. Несколько дней Алик был самым счастливым человеком на свете. Но потом бесплатный автомат починили, и он тоже стал выуживать пятнашки из карманов Алика.
      Собирание пятнашек превращалось в какую-то манию. Алик разменивал их у друзей и в магазинах, а Никиту заставлял приносить с работы монеты горстями.
      Кит недоумевал:
      – Куда ты столько звонишь? Дашка, присмотрись к нему повнимательнее!
      Даша кивала, грозила проследить, соблюдая молчаливый уговор: для всех их отношения оставались прежними.
      Она, конечно, не спрашивала Алика, куда он звонит – и так было понятно. Она лишь молча отдавала ему появлявшиеся в кошельке пятнашки.
      Когда начался июнь, Алик уже с радостью начал считать дни до своего отъезда и торопил Татьяну с разговором о разводе.
      Татьяна мялась, тянула, обещала все решить в следующий приезд Игоря, и Алик досадовал на ее нерешительность.
      Впрочем, даже если она не поговорит с мужем, не беда. Он может сам приехать и побеседовать с Игорем. Он был настроен даже воинственно.
      С середины июня снова потянулась томительная «двадцатка» без звонков. Та самая «двадцатка», в которую Татьяна пообещала наконец все решить.
      Эти двадцать дней показались Алику самыми мучительными. Он уже ругал себя, что заставил Татьяну говорить с Игорем, и теперь у нее, возможно, нет никакой поддержки. Может, позвонить ей?
      Нет, она просила... Ничего. Осталась всего неделя, и можно будет наконец покинуть Москву с ее дождями, бесконечной кутерьмой и бестолковыми междугородними автоматами.
      Он заранее взял билет на поезд и позвонил, чтобы сообщить родителям.
      – Приезжаю восьмого!
      – Вот и хорошо, сынок. – Мамин голос был взволнованным. – Мы тебя не хотели заранее тревожить...
      Многообещающее вступление!
      – Мам, что случилось? Кто-то заболел?
      – Ну, что ты, Алечка! Все живы-здоровы. Я папе трубку передам.
      – Привет, пап! Что у вас там произошло?
      Отцовский голос был каким-то сердито-спокойным.
      – Когда приезжаешь? До десятого успеешь?
      – Успею. А что десятого?
      – У твоей сестры свадьба.
      – Что?! – Больше у Алика просто не было слов. – Какая свадьба? С кем свадьба? – после долгой паузы спохватился он.
      – Приезжай, все узнаешь. По телефону долго объяснять.
      Алик был растерян. Он ни с того ни с сего подумал, что до этой минуты толком не понимал смысла фразы «Гром среди ясного неба». Какая свадьба? Он рассчитывал, что в июле поможет сестре поступать в пединститут. Как же теперь с ее поступлением?
      Да при чем тут поступление? Куда смотрят родители? Как они ей это разрешают? Она совсем села им на шею!
      Растерянность сменялась гневом, а гнев снова уступал место растерянности.
      Перед отъездом навалилась куча дел: и в университете, и в библиотеке, и в общежитии. Но даже при полнейшей занятости этой неделе просто не было конца-края.
      Зато для Татьяны дни июня летели стремительно. Отдых Игоря заканчивался, и с каждым часом она все яснее понимала, что не найдет в себе сил для разговора.
      Где-то там, в бредовых мечтах, она могла представить себе развод и новое замужество. При телефонных разговорах с Аликом эти бредовые мечты на минуту становились реальнее. Но лишь на минуту.
      Бросить Игоря она не могла. Она даже не пыталась объяснить себе почему. Любые объяснения еще больше запутывали ее в этих мыслях. Не могла, и все!
      Настойчивость Алика ее пугала. Что, если он сам поговорит с Игорем? Чем все это кончится?
      Никто, кроме Зойки, пока ничего не знал. И даже Зоя не могла сказать ни одного вразумительного слова. Она честно призналась Татьяне, что теряется в такой ситуации, что нахальство этого мальчишки путает все карты, и невинный роман постепенно перерастает в страшную угрозу.
      – Какую угрозу? – спросила Татьяна.
      – Неужели ты не понимаешь? В угрозу твоему спокойствию.
      Да о каком спокойствии идет речь? Бесконечную вину перед Игорем и страх, что все откроется, можно было назвать спокойствием?
      Игорь был дома, Алик не звонил, и Татьяна со смешанным чувством радости, отчаяния и ужаса каждый день ждала его приезда.
      Первого июля она случайно встретилась на улице с Лешей Кременецким.
      – Как дела? – весело и легко спросила она.
      – Спасибо, все хорошо, – скованно улыбнулся Лешка, мучительно придумывая, как поскорее уйти.
      – Что твой друг?
      – Какой?
      – Алик Данилин.
      – Должен скоро приехать.
      «А ты не знаешь когда?» – чуть не вырвалось у Татьяны.
      – У его сестры свадьба десятого. Обещал быть.
      – Свадьба? Разве она не в школе?
      – Нет. Окончила в этом году.
      Татьяна, конечно, и без Лешки знала возраст сестры Алика, но для приличия нужно же было поддержать разговор.
      – Ну, передавай Данилину привет, – улыбнулась Татьяна на прощание и, отбросив все запланированные на вечер дела, поспешила к Зойке. – Что мне делать?! Он приедет со дня на день.
      – Может, все-таки поговорить с Игорем? – неуверенно предложила Зоя. – Если уж так все серьезно...
      – Не могу!
      – Ну, тогда скажи своему Данилину, что все кончено. Пострадаете немножко и ты, и он, а потом успокоитесь.
      – Не могу!
      – Тогда предложи ему оставить все как есть. Может же у тебя, в конце концов, быть просто любовник. Без всяких обязательств друг перед другом.
      – Не могу! – с отчаянием простонала Татьяна. – Ты его не знаешь, он не согласится так... Да и я не соглашусь!
      – Ну, знаешь!.. Тогда решай сама. Я больше ничего предложить не могу.
      Зойка молча закурила. Татьяна уже решила, что разговор окончен, что она действительно требует от подруги невозможного, но тут Зою озарило.
      – Тебе нужно уехать!
      – Куда?
      – Не знаю куда! В отпуск, в санаторий, хоть к черту на кулички!
      – И что это даст?
      – Не встретишься с ним.
      – А что дальше? После отпуска?
      – А после отпуска видно будет. Глядишь, все само собой как-нибудь решится.
      – У меня отпуск в августе.
      – Так поменяйся с кем-нибудь. Ну... Напросись в какую-нибудь командировку.
      – Какая командировка у учителя? Разве что пойти на месяц воспитателем в пионерлагерь?
      – Отлично! Пионерлагерь – это то, что надо. А что, он еще существует?
      – Пионерлагерь? Существует. Называется только детским лагерем отдыха.
      – Ну и прекрасно! И слава Богу, что он существует! Не раздумывай – завтра же иди к директору, в гороно или куда там еще! Отступление – иногда самое лучшее решение проблем. Поверь моему опыту.
      Идея была идиотской, но в безвыходном положении вдруг показалась Татьяне долгожданным выходом.
      Игорю Татьяна представила свой отъезд как обязаловку на работе, спешно оформила поездку, удивив всех коллег таким решением, и третьего июля уехала на две смены воспитателем в пионерлагерь.

      Еще в такси мама тихо шептала Алику:
      – Ты уж на Галочку, пожалуйста, не кричи. Не надо. Уж как все получилось, пусть так и будет...
      В машине Алик ничего выяснять не стал – неудобно перед шофером, но дома, несмотря на все мамины уговоры, сдержаться не смог.
      Галка уже не спала, ждала их за столом и натянуто улыбалась:
      – Как доехал?
      – Неплохо... Ты, сестрица, тут совсем с ума сходишь? Какая свадьба? Сколько тебе лет?
      – Семнадцать, – спокойно ответила Галка.
      – Тебя не распишут.
      – Распишут, не переживай. Что ты мне с порога морали читаешь?
      – А как ты хотела?
      – Мог бы поздравить. Между прочим, мы специально свадьбу на июль подгадали, чтобы ты приехать смог.
      – Вот уж спасибо! – ехидно заметил Алик. – Просто не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность! Когда ты начнешь хоть немного думать головой? Тебе нужно учиться!
      – А я не хочу учиться!
      – Хочу жениться! Да?
      – Да!
      – Алечка, Галя, перестаньте! – взмолилась мама. – Алик, не кричи на нее. В конце концов, Гена – неплохой парень...
      – Ах, значит, это все тот же Гена-крокодил! – Алик уже не мог остановиться.
      – Сам ты крокодил! – обиженно огрызнулась Галка.
      – Нет, он не крокодил! Крокодил поумнее твоего Гены будет! Твой Гена – просто дебил!
      – Вот и у Алика такое же мнение, – удовлетворенно подал голос папа.
      – Родион, Алик! Мальчики, я вас прошу! – Мама металась между ними. – Не надо устраивать скандал. Послезавтра уже свадьба! Оставьте Галю в покое! Пусть выходит замуж! У ребенка должен быть отец!
      – У какого ребенка? – остановился Алик.
      – У моего ребенка! – выкрикнула Галка, заревела и выбежала из комнаты.
      Алик молча упал на стул. Сообщение о ребенке можно было приравнять к нокауту.
      – Неужели ничего нельзя было сделать? – спросил он в пространство.
      – Сынок, она такая молоденькая, зачем начинать с аборта? – Мама говорила тихо, оправдываясь. – Пускай рожает. Так лучше. Мы советовались с врачами.
      – Ну какая из нее мать? – воскликнул Алик. – Она же сама еще ребенок!
      – Ничего, сынок. А мы с отцом на что? Воспитаем.
      – А этот Гена? Разве это отец? Вы что, заставили его жениться?
      – Нет, сынок, что ты! Его родители так любят Галочку...
      – При чем здесь его родители? При чем здесь вы? Они женятся, они рожают ребенка из-за родителей? А сами они что-нибудь могут? У Галки нет профессии, этот придурок...
      – Гена работает в милиции.
      – Знаю. По участку ходит, в кафе сидит! Отличная работа!
      – Ладно, Алик, не горячись, – сказал отец. – Бог с ними! Пусть женятся. Галку выучим, Геннадий все-таки зарабатывает. Ничего, проживут... Ну что, мать? Где твой торт? Сын-то голодный.
      Алик наконец-то переоделся, умылся и успокоился. Галка рыдала в своей комнате.
      – Ладно, сестренка, забыли, – примирительно сказал Алик. – Не обижайся. Сама понимаешь, такие фортели выкидываешь, что сдержаться трудно.
      Галка улыбнулась сквозь слезы.
      – Не реви. Свадьба-то большая намечается?
      – Пятьдесят человек.
      – Неплохо. Наряд есть?
      – А как же!
      – Покажешь потом. – Алик помолчал. – Когда рожать-то собралась?
      – Скоро. В конце сентября. – Галка подняла на брата испуганные глаза. – Ой, Алька, я так боюсь!
      – Не бойся! Все хорошо будет. – Алик искал и не находил нужных слов для утешения.
      – Ты еще не уедешь?
      – Нет. Конечно, нет. Дождусь племянника.
      – Это хорошо, – улыбнулась Галка.
      – Когда твой Гена появится?
      – Зачем? – снова испугалась Галка.
      – Поговорить хочу.
      – Не надо, Алька! Я тебя прошу! Не надо с ним ругаться!
      – Не буду я ругаться. Просто поговорю. Обещаю. Правда.
      Алик набрал Татьянин номер. «Двадцатка» ожидания закончилась еще вчера утром, но позвонить в дороге было неоткуда. Алик крутил диск и ничего не понимал – неужели ошибся номером? Шли долгие гудки, никто не отвечал. Странно. Так рано! Татьяна еще должна быть дома.
      Ну ничего. Она же не знает, что он приехал. Не застал дома, застанет в школе.
      Дома все улеглось, успокоилось. Всей семьей весело посидели за столом, съели торт. Потом родители ушли на работу, а Алик помчался к школе.
      Школа встретила Алика летней неприкаянностью и гулкой пустотой. Есть тут кто живой?
      Алик поднялся в кабинет математики, дернул дверь – заперто. Может быть, Татьяна в учительской?
      Но в учительской был только Влад. Он сидел, заполняя какие-то простыни отчетов.
      – Привет! – Алик даже обрадовался однокласснику. Хотя бы есть у кого узнать, где Татьяна.
      – Алька! Заходи! Как жизнь?
      – Ничего. А ты как?
      – Как видишь, – вздохнул Влад. – Люди летом отдыхают, а я вкалываю. То экзамены, то вот теперь этот ужас заполняю.
      – Как школа?
      – А что ей сделается? Стоит.
      – Как учителя? Валентина Васильевна? Татьяна Евгеньевна? – Алик спросил, небрежно присаживаясь в кресло.
      – В порядке. Валентина в отпуске. Танечка в лагере.
      – В каком лагере? – опешил Алик.
      – В местах лишения свободы, – рассмеялся Влад. – Для несовершеннолетних!
      Алик тупо молчал.
      – Да в пионерлагере она. На два сезона.
      – Разыграл, – постарался улыбнуться Алик.
      В каком пионерлагере? Почему в пионерлагере? Она ничего не говорила про пионерлагерь.
      Снова нокаут!
      Алик еще поболтал с Владом, но Влад, кажется, понял, что что-то не то. Он с любопытством взирал на Алика и задавал какие-то вопросы.
      Алик старался отвечать «впопад», но с трудом понимал смысл его вопросов.
      Почему она уехала?! Ну почему?!
      Дома Алика ожидал еще один сюрприз. Галкин жених широко улыбался навстречу будущему родственнику.
      Злость новой волной захлестнула Алика. Он, конечно, помнил свое обещание и при Галке сделал вид, что сдержанно рад ее жениху. Но как только Галка исчезла на кухне, он тихо прошипел Генке:
      – Женишься, стало быть?
      Генка растерялся.
      – Ну да, женюсь.
      – Ты что же, сволочь, не знал, сколько ей лет? Ты что, не знал, как дети появляются?
      – Ну чего ты?.. – только и произнес Генка в свою защиту. – Я же ее не бросил.
      – Какое благородство!
      Генка был на полголовы выше Алика и гораздо шире в плечах, но сейчас Алик знал: при необходимости он свалит и такого амбала. Он схватил Генку за грудки и поднял из кресла. Генка не сопротивлялся, даже не попытался сбросить руки Алика, и Алик удержался от драки.
      – Запомни, женишок! – сказал он. – Я бы мог сейчас разбить тебе морду, но не хочется портить сестре свадьбу! Понял? Но если Галке с тобой будет плохо, если обидишь ее, я тебя прибью!
      – Ладно, Александр, я тебя понимаю, – миролюбиво сообщил Генка, когда Алик наконец отпустил его. – Я не обижаюсь. Ты брат, ты обязан.
      Алик чуть снова не закипел от его слов, но Галка вернулась в комнату, и они оба напряженно замолчали.
      Алику вдруг стало все равно. Да пусть делают что хотят! Почему он должен лезть в их проблемы? У него своих навалом. И самая главная – где искать Татьяну? Да и стоит ли теперь искать?

      Почему? Ну почему она так сделала? Может, поговорила с мужем и он настоял на ее спешном отъезде? Или, наоборот, не поговорила? Или просто все это время обманывала его в надежде на то, что он не приедет?
      Вечером в гости нагрянули Лешка с Верой. Вера тут же включилась в женскую предсвадебную суету на кухне, а Алик с Лешкой делились новостями в комнате.
      – Танечку видел недавно, – сказал Лешка, и Алик напрягся.
      – Ну и что? – как бы между прочим спросил он.
      – Ничего. О тебе спрашивала. Очень трогательно.
      – И что ты сказал?
      – Сказал, что скоро приедешь, что у сестры десятого свадьба.
      – Все доложил? – усмехнулся Алик.
      – Ну, она же спрашивает. Что ж мне молчать, что ли?
      Это еще больше озадачило Алика. Получается, Татьяна даже знала, в каких числах он приедет! Да что же произошло?
      Алик решил, что должен ее увидеть. Во что бы то ни стало! Хочет она этого или нет. Если все кончено, то пусть скажет в глаза, а если что-то другое... Но на что-то другое надежды оставалось все меньше и меньше.
      И что же? Он вот так запросто отдаст ее, отпустит? Не будет бороться?
      С кем бороться? С ней? Она не хочет его видеть.
      Решение пришло бессонной ночью.
      С утра, плюнув на все свадебные хлопоты, Алик разыскал в школе Влада.
      – Как ты думаешь, сейчас слишком тяжело устроиться в пионерлагерь на пару сезонов? – спросил он.
      – Не знаю, не интересовался. – Влад был удивлен его вопросом. – А зачем? Поближе к Татьяне Евгеньевне? – Это Влад спрашивал уже с ехидством.
      – Да, – улыбнулся Алик. – Мечта жизни!
      – А если серьезно?
      – Заработать надо.
      – Я что-то не слышал, чтобы там много платили, – засмеялся Влад. – Или правда зарплату повысили?
      – Не знаю, – насупился Алик. Ему не нравились насмешки Влада. – Меня любая зарплата устроит. Будь другом, поинтересуйся у отца.
      – Зачем же у отца? У меня есть свои связи, – гордо заявил Влад.
      – Тем более. Спросишь?
      – Странно-странно! – снова насмешливо прищурился Влад. – Что-то в этом году так много добровольцев! Сначала Танечка, теперь ты. И тоже на два сезона. Как много совпадений! Да ладно, ладно, не обижайся, я шучу. Сделаю все, что в моих силах, оставь телефончик.
      По дороге домой Алик сумрачно размышлял, правильно ли он сделал, что обратился к Владу. Что это за ехидство? Неужели он что-то знает? Или догадывается?
      Да нет, для таких глубоких умозаключений Влад слишком тупой. Просто побалдел, ненароком угадал и вряд ли сделает дальнейшие выводы. По крайней мере не из чего – Алик старался быть как можно равнодушнее к его идиотским шуткам.
      Одиннадцатого июля утром Алика разбудил телефонный звонок. Голова и ноги гудели так, что даже думать не хотелось о предстоящем втором дне свадьбы. Морщась, Алик с трудом дотащился до аппарата.
      – Алька! Привет! Это я, Влад!
      – Узнал. Привет.
      – Где ты вчера весь день шатался?
      – У сестры свадьба была.
      – Поздравляю!
      – Не с чем.
      – Что так?
      – Да так. Длинная история. Ты что-то узнал?
      – Как у тебя со спортом?
      – Неплохо. В школе занимался бегом, в университете играл в волейбол.
      – Разряд есть?
      – Второй юношеский по бегу.
      – Ладно, сойдет. В лагере место второго спортинструктора пустует. Тебя такая должность устроит?
      – Вполне.
      – Тогда топай в гороно, оформляйся. Зайдешь в третий кабинет, спросишь Елизавету Павловну, скажешь, что от меня, она в курсе.
      – Спасибо, Влад. Я твой должник.
      – Да ладно. Слушай, если дело только в заработке, так давай я о чем-нибудь посущественнее похлопочу.
      – Не стоит, Влад. Я уж и так загрузил тебя своими проблемами.
      – Ну, гляди. Мне-то не трудно. Счастливо, спортинструктор! Передавай привет Танечке!
      – Передам. – Алик положил трубку.
      Ну вот, а они с Лешкой все тянули на бедного Влада. Деловой человек, заслуживает уважения. Сказал – сделал, хотя, казалось бы, на кой черт ему все это было нужно.
      Ни родители, ни Галка, ни Лешка не скрывали своего удивления по поводу такого поступка Алика. «Зачем ему пионерлагерь?» – недоумевали они. Вполне можно было устроиться где-нибудь в городе, если уж такое огромное желание вкалывать на каникулах.
      Алик по большей части отмалчивался и ни с кем не спорил. Благо, знакомые Влада все быстро оформили, и уже через пару дней Алик выехал в лагерь.
      Он отправился дневным автобусом. Вместе с ним ехали только две пожилые женщины, поварихи, как заключил Алик из их разговора. Алика пустота автобуса устраивала. Никто не мешал в течение получаса заниматься своими мыслями.
      А мыслей было много. Он не знал, чего ожидать от встречи с Татьяной. Не знал, как себя вести.
      Ребячий пост у ворот пионерлагеря Алика просто так не пропустил, вызвали дежурного воспитателя, которая тщательно проверила его документы.
      – Что за шпионские игры? – раздраженно поинтересовался Алик, когда ему вернули бумаги.
      – Не шпионские игры, а обыкновенная бдительность, – скучно сообщила воспитательница и зевнула.
      – Извините, а вы Татьяну Евгеньевну знаете? Не подскажете, где ее можно найти?
      – В пятом отряде. А что? – Воспитательница оживилась, разом отбросив скуку.
      – Ничего. Просто знакомая, – коротко ответил Алик и зашагал в дирекцию.
      Детский лагерь отдыха внешне выглядел очень весело – разноцветные одноэтажные корпуса, игровые площадки с каруселями.
      Пионерский лагерь из детства Алик помнил очень смутно. Он был там только после второго класса и больше не изъявлял желания отдыхать в лагере. Все воспоминания были связаны только с какой-то бесконечной уборкой территории, с метлами и пылью. Алик даже улыбнулся, припомнив эту утреннюю пытку из своего безоблачного детства.
      Но сейчас явно наблюдался прогресс – Алик не встретил ни одного ребенка с метлой в руках. Наверное, ежедневную уборку территории отменили.
      Здание дирекции находилось в другом конце лагеря, и Алик по пути успел разузнать у шустрого белобрысого мальчишки, где находится корпус пятого отряда. В дирекции Алика ожидала куча формальностей. Ему пришлось заполнять еще какие-то бумаги, анкеты, заявления.
      – Бюрократизм! – проворчал он.
      Директор лагеря, розовощекий мужичок лет пятидесяти, согласно кивнул:
      – Не нами придумано.
      – Понимаю.
      Потом Алику подробно изложили его обязанности, познакомили с другим спортинструктором, Романом, таким же молодым парнем, подтянутым и улыбчивым. Роман показал Алику комнату. Комната была на двоих, солнечная и уютная, и Алик немедленно принялся распаковывать дорожную сумку с вещами.
      – Успеешь разгрузиться, – засмеялся Роман. – Пойдем пообедаем, а то столовку скоро закроют.
      Столовка Алику тоже понравилась. Кормили вкуснее, чем в университете. Они обедали вдвоем – был уже тихий час, и на кухне гремели кастрюли, готовился полдник.
      – Сегодня можешь отдыхать, – разрешил Роман. – Осматривайся, осваивайся. С работой завтра разберемся.
      Алик согласился с удовольствием. К работе в данный момент его не тянуло. Он еще не сделал главного – не увидел Татьяну. И тихий час был наилучшим временем для этого свидания, можно будет поговорить спокойно.
      Как-как? Спокойно? Ну-ну, посмотрим, как это спокойно.
      Он сказал Роману, что будет распаковывать вещи, а сам сразу после столовой направился к пятому корпусу.

      Воспитателю отряда полагалась отдельная комната, и это было очень кстати. Алик хотел, чтобы их встреча произошла без свидетелей.
      В пятом корпусе была тишина. Алик даже удивился: неужели современные дети полюбили дневной сон? Но тут из одной спальни в другую прошествовала строгая девушка, и все встало на свои места: ребятня просто затаилась на время проверки.
      Алик тихонько приоткрыл дверь воспитательской. Татьяна сидела за столом, спиной к двери, и что-то писала.
      – Привет, – сказал вполголоса Алик.
      Татьяна вздрогнула и обернулась. В этот момент Алик подумал, что приехать сюда, конечно, стоило. Хотя бы затем, чтобы увидеть вот эту растерянность в ее глазах.
      Алик аккуратно прикрыл за собой дверь и по-хозяйски расположился напротив Татьяны. Она опешила так, что даже не ответила на его приветствие.
      – Не ожидала?
      – Нет. – Татьяна немножко справилась с растерянностью, но голос был напряженным. – Хотя, конечно, можно было предположить, что ты приедешь.
      – Ну так, может, ты объяснишь, почему удрала от меня?
      – А ты не догадываешься?
      Алик помолчал.
      – Догадываюсь.
      – Ну, тогда зачем объяснять? Побаловались и хватит.
      – Значит, побаловались?
      – Конечно. Надеюсь, ты не думал, что все было всерьез?
      – К сожалению, думал. А ты, выходит, нет?
      – А я нет.
      Алик готовился и к такому повороту, но все равно эти слова больно ранили его. Он замолчал.
      – Нам не о чем говорить, Алик, – вздохнула Татьяна. – Уезжай.
      Как она назвала его? Не Шуркой? Аликом? Это обращение взбесило его до состояния безумной ярости. Значит, правда все кончено?
      – Уехать я не могу, – злорадно сообщил он.
      – Почему? – удивилась она.
      – Потому что я здесь работаю!
      – Работаешь? Кем?
      – У вас пустовало место спортинструктора. Ты слыхала об этом?
      – Ты... – задохнулась Татьяна. – Ты это все нарочно?! Чтобы все лето мотать мне нервы!
      – Вы почти угадали, – улыбнулся Алик, неторопливо поднимаясь. – Ну, будьте здоровы, Татьяна Евгеньевна!
      Он не стал хлопать дверью, наоборот, постарался уйти без лишнего шума. В ребячьих спальнях уже гудели беззаботные голоса, и Алик почувствовал, как ему плохо. Он хотел остановиться, но тут же вспомнил, что Татьяна может смотреть вслед из окна, и постарался спокойно, гордо, не оборачиваясь, прошествовать по узенькой асфальтированной дорожке.
      Когда пятый корпус остался за плотной стеной деревьев, Алик остановился и со всего размаху ударил кулаком по стволу огромного тополя. Тополь не шелохнулся, а кора дерева больно врезалась в руку, оставив кровавые ссадины. Боль немножко отрезвила Алика.
      А что он, собственно, ждал от этого разговора?
      Ничего. Но он мог объяснить, что потрясло его больше всего – ее усталое безразличие. Неужели это та женщина, с которой он часами говорил по телефону, та, которая неизменно ждала его звонка?
      Она стала собой, только когда он огорошил ее своей новой работой. Или нет, не то чтобы собой, просто на минуту исчезло безразличие.
      И зачем он только приехал сюда? Чтобы все лето мотать ей нервы? Нет, скорее, чтобы все лето мотать нервы себе.
      Может, еще не поздно отказаться и уехать?
      Ну да! Не хватало еще такого позорного бегства! Да и перед Владом неудобно – старался человек, хлопотал.
      Да наплевать на Влада! Не выдержит он здесь полтора месяца! Просто не выдержит! Каждый день видеть ее и мучиться от собственного бессилия!
      Сам себе придумал эту пытку. Придется выдержать. А с ней можно постараться избегать лишних встреч. Лагерь большой, это будет не слишком сложно. Все-таки лучше мучиться здесь, чем в городе.
      А этот разговор... Что ж! Рано или поздно он должен был состояться. Обидно, конечно, больно, но по крайней мере он вел себя вполне достойно: не психовал, не повышал голоса, не хлопал дверью.
      Он даже хотел бы, чтобы она видела в окно, как спокойно и неторопливо он уходил! Пусть знает, что его просто так из седла не выбьешь!
 
      Татьяна не смотрела в окно. Когда за ним тихо закрылась дверь, она уронила голову на стол и заплакала.
      Как все глупо! Как глупо! Он устроился сюда на работу только из-за нее! Это же ясно как белый день. А она? Зачем она так жестко говорила с ним?
      Ну, она же должна была разорвать! Чтобы раз и навсегда!
      Но зачем так больно? Можно же было как-то иначе, жалея и его, и свои чувства?
      Когда речь идет об окончательном разрыве, при чем здесь жалость? Наоборот, чем больнее, тем легче расстаться. Он возненавидит ее после этого разговора. Возненавидит и оставит.
      Добилась чего хотела?
      А чего она хотела?
      Слезы душили, растравляли боль, вновь и вновь возвращая к недавнему разговору.
      Но если такое раскаяние, не лучше ли догнать его, заплакать, сказать, что виновата?
      Нет. Не лучше. Ну, догонит, ну, скажет. Все будет по-прежнему. И по-прежнему встанет вопрос: он или Игорь? Все! Выбор сделан. Победила пусть не любящая, не страстная, но относительно верная жена.
      Татьяна усмехнулась сквозь слезы. Эх, Зойка! Насоветовала! «Отступление иногда лучшее решение всех проблем». Может быть, иногда и лучшее, но не с Аликом. С ним никакое отступление не поможет. За несколько дней не только нашел ее, но и устроился спортинструктором!
      Вспомнив о работе Алика, Татьяна снова растерялась. Что же дальше? Как им пережить это лето? И ей, и ему? Лагерь не такой большой, и не сталкиваться друг с другом невозможно. Взрослый коллектив малочисленный, да и по работе общаться придется...
      И тут вдруг стало легче. Легче от того, что он рядом, что он не уехал сегодня и не уедет завтра. Там, в своих самых несбыточных снах и мечтах, она так ждала его приезда! Так хотела его обнять! Это наяву, когда тучей набегали мысли, она боялась, что он приедет, что она вынуждена будет сказать ему...
      Милый Шурка! А он повзрослел. Он говорил так ровно, так выдержанно! Зимой вряд ли этот разговор был бы таким.
      Зимой... Как хорошо им было зимой!..
      А зачем? Зачем она согласилась тогда все это начать? Думать нужно! Думать заранее о последствиях! Чтобы не причинять потом боль ни себе, ни другим.
      – Татьяна Евгеньевна! Ребят поднимать? – В комнату заглянула вожатая Катя, строгая и серьезная.
      Татьяна постаралась отвернуть заплаканное лицо.
      – Да, конечно. Я и не заметила, что уже время.
      – Это бывает. Тем более днем всегда так спать хочется! И почему в детстве не ценишь тихий час?
      Катя была настроена философски, но Татьяна не поддержала разговора.
      – Катюша, – попросила она, – ты сможешь сама сводить ребят на полдник? У меня что-то голова разболелась.
      – Анальгинчик дать?
      Да уйдет она когда-нибудь?
      – Нет, спасибо, у меня есть. Поднимай детей, Катюша.
      Корпус опустел – в столовую ребята бежали, как на праздник, без повторного приглашения. Татьяна успокоилась, умылась и привела себя в порядок.
      Алику не обязательно догадываться о ее страданиях и сомнениях.
      Как случилось, так случилось. В конце концов, у ее жестокости есть оправдание – больно не только ему, но и ей самой.

      Насчет величины лагеря права оказалась Татьяна: хочешь, не хочешь, а сталкиваться приходилось. И довольно часто.
      Отношения между ними установились не просто прохладные, а подчеркнуто никакие.
      Этому здорово помогли обязанности, честно поделенные между Аликом и Романом. Роман предпочел взвалить на себя утреннюю зарядку со всем лагерем, а Алику досталось ведение секций в дневное время. Работа Романа заключалась всего в нескольких минутах, а у Алика была растянута на весь день, но Алика это устраивало больше.
      Махать руками и ногами перед толпой ребятишек и толпой взрослых – такая перспектива его не прельщала, поэтому он с радостью принялся за тренировки футбольной, волейбольной и баскетбольной команд. На занятия в секциях ребята приходили самостоятельно, без воспитателей, и это был огромный плюс. С детьми Алик быстро нашел контакт и даже начал получать от работы какое-то моральное удовлетворение, тем более что вскоре команда Алика переиграла команду соседнего лагеря в футбольном матче с разгромным счетом 10:0.
      С Татьяной Алик ежедневно сталкивался на летучках, но общаться там было не обязательно, только иногда, в тех случаях, когда нужно было отпросить от какого-нибудь мероприятия мальчишку или девчонку из ее отряда для тренировки в секции. В таких ситуациях разговаривать, конечно, приходилось, и часто без посторонних, с глазу на глаз.
      Разговаривая, он смотрел поверх ее головы, называл только на вы и исключительно по имени-отчеству. Татьяна на вы разговаривала только при посторонних.
      – Александр Родионович, у меня к вам вопрос...
      Александр Родионович вежливо поднимал голову, но взглядами предпочитал не встречаться.
      С глазу на глаз она по-прежнему говорила ему «ты», но это «ты» было знакомо равнодушным и даже несколько унизительным. Александром Родионовичем в эти минуты она его тоже не называла.
      – Алик, ты слишком часто отпрашиваешь Веревкина. С его поведением заняться общественно полезным делом было бы совсем неплохо.
      – Общественно полезное дело – это поднимать пыль по всему лагерю? – насмешливо интересовался Алик, имея в виду уборку территории, которая все-таки еще существовала.
      – Не стоит издеваться, – замечала Татьяна.
      – Я не издеваюсь, но считаю, что спортом полезно заниматься с любым поведением. Тем более Веревкин – лучший вратарь, а через два дня в лагере ответственная встреча, – как можно вежливее сообщал Алик.
      – Ладно. Бери этого лучшего вратаря, – вздыхала Татьяна и даже старалась весело улыбнуться.
      – Спасибо, Татьяна Евгеньевна, – по всем правилам приличия откланивался Алик.
      Как всегда, у воспитателей была своя компания, у вожатых – своя. Воспитатели считали несолидным участвовать в вечерних и ночных увеселениях студентов, а вожатые были уверены, что учителя, умудренные жизненной скукой, только испортят досуг.
      Роман и Алик за молодостью лет, естественно, причислялись к студентам-вожатым. Тем более что Роман студентом и был. Алик развеселой вожатской компанией поначалу здорово тяготился. И настроение не то, и вообще... Но Роман настойчиво тянул его каждый вечер с собой, и Алик привык, познакомился со всеми и полюбил ночные походы на озеро.
      Во всем этом времяпрепровождении, правда, была загвоздка – Роман был влюблен в Катю, вожатую пятого отряда, и каждый вечер заходить за ней вместе с Романом стало для Алика сущим мучением, потому что еще чаще приходилось сталкиваться с Татьяной.
      – Алька, ты что, совершенно равнодушен к женскому полу? – поинтересовался однажды Роман, когда они были одни в своей комнате.
      Алик посмотрел на Романа. Тот лениво бренчал на гитаре и ждал ответа.
      – Неравнодушен, – улыбнулся Алик. – У меня девчонка есть... В Москве...
      – И ты хранишь ей верность?
      – Стараюсь.
      – Жаль. А то Солнышко на тебя глаз положила, вздыхает, сохнет. Но видно, напрасно. – Роман шутливо развел руками и запел какую-то веселую песенку.
      Вздохи Солнышка Алик заметил и сам. Другое дело, что на вздохи эти ему было глубоко наплевать. Нет, Солнышко, конечно, хорошая девчонка, веселая, смешливая, большеглазая. Вообще-то ее звали Зиночкой, но она откликалась только на свое ласковое прозвище. Никто толком не знал, откуда это прозвище взялось. То ли от того, что Зиночка всегда и всем лучисто улыбалась, то ли потому, что у нее была круглая мордашка. Но скорее всего из-за цвета волос. Волосы у Зиночки были нежно-рыжие, огромной копной и действительно напоминали то ли гриву львицы, то ли солнышко.
      Алик девчонку не обнадеживал – пудрить мозги он не любил и не умел, но после разговора с Романом стал относиться к ней по-братски ласково и внимательно.
      Не ускользнула Солнышко и от внимания Татьяны. Ее настойчивое кокетство с Аликом было заметно за версту, об этом знал весь лагерь. Татьяна сделала вид, что ничего не слышит, не видит и вообще ей абсолютно все равно. Но все равно было только перед другими, а вечером, закрывшись в своей воспитательской, она с какой-то отчаянной болью вслушивалась в голоса Алика, Романа и Солнышка, когда они втроем заходили в корпус за вечной копушей Катей. Иногда Татьяна переживала их разговоры молча, иногда тихонько поскуливала, глотая слезы, а иногда верх брал праведный гнев, и тогда, громко хлопнув дверью, она сообщала «молодым бездельникам», что дети уже спят и нечего нарушать режим. «Молодые бездельники» тотчас умолкали и старались ретироваться побыстрее.
      Нервы Татьяны были на пределе. Из-за всего: из-за Алика, из-за Солнышка, из-за Кати, из-за дурацкой работы, которая заключалась в исполнении роли цербера и в соблюдении всех «общественно полезных» правил. Она с каждым днем все больше и больше жалела о своем бегстве в этот проклятый лагерь и все чаще и чаще думала о том, что с нее достаточно одной смены. На вторую ее просто не хватит.
      В конце июля вернулся с вахты Игорь, и Татьяна вечером пошла в здание администрации, где был телефон. Она так хотела, чтобы Игорь сказал: «Приезжай, мне без тебя скучно. Мне нужна твоя помощь». Да что угодно, лишь бы у нее появилась еще одна причина прервать контракт и уехать домой. Но разговор получился совсем другим.
      – Как дела? – весело поинтересовался Игорь. – Как твои пионеры?
      – Нормально. Ты очень устал?
      – Как собака! Я тебе так завидую, Танька!
      – Почему?
      – У тебя два месяца отдыха! На берегу озера! С детьми! Зря ты все-таки не взяла с собой Женьку!
      Какой уж тут отдых!
      – Женьке лучше в деревне, – сказала она. – Там бабушка и дедушка, а здесь ей было бы неинтересно... Я соскучилась, Игорь, – с отчаянием произнесла она, чтобы натолкнуть его на правильные мысли.
      – Я тоже соскучился, – с готовностью ответил Игорь и тут же добавил: – Но я готов потерпеть, лишь бы ты отдохнула как следует.
      – Отдыхаю, – вздохнула Татьяна. – Ну ладно, пока, целую...
      Татьяна возвращалась к корпусу злая и какая-то уставшая.
      – Алечка, приходи побыстрее! – услышала она в темноте голос Солнышка.
      – Я только захвачу полотенце, – весело откликнулся Алик и побежал Татьяне навстречу.
      Когда он заметил ее и остановился, сделать вид, что идешь в другую сторону, было уже невозможно. Они медленно и как-то обреченно приблизились друг к другу.
      – Добрый вечер, – поздоровался Алик.
      – Добрый вечер. – Татьяна скользнула по нему взглядом и не выдержала: – Ну, что же ты не бежишь? Тебя же просили побыстрее!
      Она выплескивала на него все свое бешенство, всю свою злость и уже чувствовала, что не может остановиться. Алик не ожидал от нее такого яростного нападения, удивленно замолчал, но потом насмешливо-спокойно ответил:
      – Побегу. Меня же не связывают ни с кем крепкие семейные узы. В отличие от вас.
      Его слова были как пощечина. В памяти Татьяны мгновенно прокрутился недавний разговор с Игорем.
      – С некоторых пор у тебя испортился вкус, – в отместку на его слова заметила она и постаралась уколоть побольнее: – Никогда бы не подумала, что ты можешь влюбиться в эту рыжую дуру!
      Алик хотел было рассмеяться, но сдержался и ответил:
      – Ну зачем же оскорблять человека? Зиночка вовсе не дура.
      – Ах, Зиночка! – вспыхнула Татьяна. – Значит, я не ошиблась – это твоя новая пассия.
      – А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна? – невозмутимо поинтересовался Алик.
      – Ничего! – отрезала Татьяна.
      – Тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут.
      Алик аккуратно обошел ее и поспешил за полотенцем. Татьяна, ошеломленная разговором и невозмутимостью Алика, еще немного постояла в надежде на его возвращение и тихо двинулась к своему корпусу.

      После этой стычки дни снова потянулись размеренно и неторопливо. Казалось бы, и некогда было думать о каком-то никчемном разговоре – приближался конец смены, но раздумья не покидали Татьяну днем и ночью, она перемалывала все снова и снова, в сотый, в тысячный, в миллионный раз. Она сердилась на себя, старалась отвлекаться, побольше заниматься работой, но в любую свободную минуту вспоминала: «А вы что-то имеете против, Татьяна Евгеньевна?» – «Ничего». – «Ну, тогда всего хорошего. Извините, но я тороплюсь, меня ждут». И его быстрые, удаляющиеся шаги.
      Она почему-то думала, что он вернется или хотя бы оглянется на нее, но он не оглянулся. Это не просто задело, это вызвало вспышку горечи, ревности, ненависти. Татьяна даже толком не могла объяснить своего душевного состояния в те минуты и последующие дни.
      Это ненависть. Так и должно быть. После любви и расставания неизбежна ненависть.
      Какая ненависть? Зачем же ненавидеть и ждать, что он обернется? Это ревность, и ничего более. Самая банальная ревность к рыжей девчонке Солнышку.
      Да! Да, обидно, что вмешалась эта девчонка. Что бы он ни говорил, как бы ни защищал ее, а Солнышко – круглая дура. И променять ее на Солнышко! О каком вкусе может идти речь? Даже обижаться смешно! Не то что ревновать!
      Может, и смешно. Может, этот роман с Солнышком – ей назло, из мести, но разве это меняет дело? Не Солнышко, так другая, интереснее и лучше.
      Так ведь этого и добивалась!
      Не этого! Господи, не этого! Пусть где-нибудь там, далеко, в Москве! Не на глазах же!
      Но факты говорили сами за себя. При каждом удобном и неудобном случае, при каждой встрече с ним, при каждом разговоре она натыкалась на непробиваемую стену равнодушия. И это равнодушие было страшнее всего на свете. Это равнодушие неизменно окунало ее в бездну растерянности и доводило до крайнего отчаяния.
      Сезон закончился. Как и полагалось еще по пионерской традиции – большим костром. На следующий день вереница маленьких автобусов вывезла детей в город. Вместе с детьми уехало большинство взрослых. Уехали почти все вожатые – студенты, отработавшие свою практику, и многие воспитатели, еще не отгулявшие положенный отпуск. Но к огромному огорчению Татьяны, в лагере остались и Роман, и Катя, и самое страшное – Солнышко. Ну, Роман – понятно, спортинструктор. Катя, естественно, из-за него. Но Солнышко?
      А чему тут удивляться? Солнышко из-за Алика. Это тоже ясно.
      Терпению Татьяны медленно, но верно приходил конец.
      Зато Алик решил запастись терпением надолго. Внимание Солнышка, которое он до этого воспринимал как обузу, вдруг начало играть в его пользу. Это он понял сразу, с первых слов Татьяны в тот вечер. Она ревновала. И ее ревность была ему приятна. Его беспокоило одно – ревность могла в любой момент закончиться, уступив место ненависти или безразличию. Когда? Сегодня? Завтра? С того мгновения, когда он снова скажет, что любит ее?
      Пожалуй, да. Именно с этого мгновения все и вернется. Значит, в его интересах не говорить ей о своей любви. Значит, она должна ревновать. Значит, в игре Алика нужна Солнышко.
      Черт! Дурацкое положение! Солнышко здесь совсем ни при чем!
      Он даже всерьез подумывал о том, чтобы раскрыть перед Солнышком все свои карты, сказать о Татьяне, о ревности, обо всем. Но такой выход на самом деле выходом не был. Он вел в тупик, и Алик очень скоро возблагодарил свою осторожность.
      Солнышко вряд ли поймет. Она взбалмошна и эмоциональна. Поднимет его на смех или, что еще хуже, начнет болтать об этом по всему лагерю. Тогда плохо будет не столько Алику, сколько Татьяне, потому что сплетни быстро выскользнут из границ лагеря и еще быстрее разнесутся по маленькому городу. И если это произойдет, то тут уж можно не сомневаться – он потеряет Татьяну навсегда.
      Оставалось одно – балансировать и ждать, чем кончится его почти безнадежная игра. Он искренне считал игру безнадежной.
      Маленькая община межсезонья вынуждена была сплачиваться – разграничение на вожатых и воспитателей на несколько дней исчезло. Вечером на скромный ужин собралась вся компания – человек десять – двенадцать.
      К концу ужина атмосфера немножко разрядилась, и в гулком столовском помещении оживленно гудели голоса, эхом отдаваясь по углам. Кто-то предложил освежиться, отдохнуть от духоты, и Роман, взяв бразды правления в свои руки, скомандовал:
      – Приказ спортинструктора – все на пляж! Все, что не доедено, доедим после!
      Алик пообещал догнать компанию попозже – ему нужно было позвонить домой.
      – А вы, Татьяна Евгеньевна?
      – А я, Рома, не умею плавать, – улыбнулась Татьяна.
      – Я вас научу!
      – В другой раз! Я себя неважно чувствую, хочу отдохнуть.
      Алик напрягся: это правда или только повод, чтобы остаться с ним наедине?
      На удивление, Солнышко даже не попробовала увязаться за ним и вместе со всей веселой компанией отправилась к озеру. Алик не спешил уходить. И Татьяна тоже. Они остались вдвоем в неуютном, ярко освещенном зале.
      Окна были распахнуты настежь, и Алик сидел на подоконнике, подставив спину под тихий, освежающий ветерок. Татьяна замерла у противоположной стены. Сомнений у Алика не оставалось – им предстоял решающий разговор. Он скрутил свои эмоции и страхи, мгновенно захлестнувшие разум, вслушался в неловкую тишину и поднял на нее глаза с холодным, чуть насмешливым любопытством. Начинать разговор первым он не собирался.
      Татьяну словно обожгла эта холодность, она вздрогнула, выпрямилась и вдруг выдохнула, со слезами, неожиданно яростно:
      – Чего ты хочешь от меня? Добиваешься, чтобы я ревновала? Ну так радуйся, добился!
      – О чем вы, Татьяна Евгеньевна? – удивленно спросил он и тут же обругал себя дураком: что он сказал?
      Татьяна сузила глаза, проглотила его удивление, его совершенно неуместное сейчас обращение по имени-отчеству, свою обиду и предложила:
      – Давай уж договорим до конца.
      Алик покорно и виновато кивнул.
      – Если ты думаешь, что я все еще тебя люблю, то очень ошибаешься. – Ее голос непривычно дрожал, но уже не от слез, а от гнева. – Ты мне совершенно безразличен!
      Эти слова больно хлестнули Алика, и он, в свою очередь, разозлился.
      – Ты можешь идти на все четыре стороны, – продолжала Татьяна. – К кому хочешь... К своей Звездочке, Ласточке или как там ее зовут?
      – Ты прекрасно знаешь, что ее зовут Солнышко, – усмехнулся Алик. – И то, что я тебе безразличен, мы, кажется, выяснили еще в прошлый раз...
      – Хватит! – выкрикнула сквозь слезы Татьяна. – Хватит! Я ненавижу тебя!
      Алик ожидал разговора, ссоры, всего, но только не этих беспомощных слов. Его злость прошла так же мгновенно, как и появилась. Он быстро шагнул к ней и обнял за плечи.
      – Конечно, хватит! Перестань!
      – Пусти! Я ненавижу тебя! Убирайся к Солнышку! – Она уже не могла сдерживать обиженных слез.
      – Глупая моя! Танюшка! – тихо и ласково уговаривал он, обнимал вздрагивающие плечи и целовал ее мокрое лицо. – Нашла к кому ревновать! Если бы ты знала девчонку, с которой я расстался в Москве...
      – О Господи! – простонала Татьяна, и он с ужасом понял, что сморозил непростительную глупость. – Оставь ты меня, ради Бога!
      – Не оставлю, Танюшка. – Он крепко сжал ее. – Не оставлю.
      – Пусти!
      – Не пущу!
      – Мне больно!
      – Не пущу, пока не скажешь, что ты меня любишь!
      – Я не скажу этого никогда! Никогда, слышишь!
      Она выкрикивала злые слова, пыталась вырваться, выскользнуть из его рук, но уже чувствовала, что сдается, как тогда, зимой, в тесном коридоре своей квартиры. Он был рядом, и она не находила в себе сил и желания оттолкнуть его.
      Где-то на улице послышались перекликающиеся, веселые голоса. Кто-то возвращался. Она чуть отстранилась от него, и он потянул ее к выходу:
      – Пойдем. Сюда идут.
      – Пускай! Я никуда не пойду!
      – Пойдем. Они нам будут мешать. Нам нужно поговорить.
      – Уже поговорили!
      – Не притворяйся, ты уже не злишься, – засмеялся Алик. – Пойдем. Разговор еще и не начинался.

      Гораздо позже к Алику пришло ясное и какое-то теплое понимание того, что август, проведенный тогда в пионерлагере, был лучшим и самым счастливым месяцем в его жизни. То ли действительно в это время наступила в его душе гармония, то ли он сам нечаянно, но довольно искусственно создал ее – эту тихую и радостную слаженность с миром, с людьми, с самим собой.
      Он был счастлив, но, как и полагается, замечал свое счастье только первые несколько дней, ошеломившие его буйным, бурлящим возвратом страсти. А потом сознание того, что Татьяна рядом, что она его и только его, что в их отношениях нет и намека на былой разрыв, сделалось каким-то незыблемо-постоянным, неизменным, нерушимым и привычно-радостным.
      Он больше не задавал ей вопросов об Игоре и не настаивал на разводе. Не оттого, что боялся вновь потерять ее. Он где-то подсознательно, особо не размышляя, понимал, что все это может внести разлад в его зыбкую гармонию.
      Конечно, он понимал, что когда-то этими вопросами придется разрушить тонкую стеклянную перегородку, отделившую сейчас их двоих от реального мира, но старался не думать об этом. Ему просто было хорошо, и он наслаждался.
      Игорь был. И даже пару раз заезжал к Татьяне в лагерь, но Алик не вмешивался и не пытался с ним говорить. Он просто в эти часы занимался чем-нибудь другим. Он даже после не спрашивал ни о чем Татьяну и старательно обходил эту тему стороной. Ну, а она, в свою очередь, молча удивлялась такой неожиданной покладистости и, естественно, сама не стремилась к опасным разговорам.
      Игорь приезжал, Игорь уезжал, Игорь звонил Татьяне, и Татьяна звонила Игорю, но все это происходило на какой-то другой планете, в другом пространстве, на другой грани, и Алик чувствовал, что нисколько не ревнует ее к той жизни, словно та Татьяна уже была другой, чужой, не его.
      Иногда он вспоминал об этом и удивлялся сам себе: когда он успел разграничить Татьяну на свою и чужую? Почему его не возмущает существование того, другого пространства? Значит ли это, что ему все равно? Что его устраивает эта роль в причудливом спектакле? Но он тут же отпихивал эти мысли, боясь по новой всколыхнуть присмиревшую стихию.
      Татьяна мучилась неопределенностью. Она понимала состояние блаженной невесомости, охватившее Алика, но сама погрузиться в это состояние не могла. Она изо всех сил подыгрывала ему, изображая беспечность, и иногда искренне думала о том, что Зойка была права, когда советовала оставить все как есть: и мужа, и любовника. Но слово «любовник», неизменно проскальзывавшее в таких мыслях, заставляло ее морщиться то ли от презрения к себе, то ли от боли, то ли от лжи. Новое поведение Алика пугало ее. В какие-то минуты она позволяла захлестнуть себя спокойствию, а в какие-то возмущалась его молчанием. Неужели она ошиблась, и эта плотская страсть – единственное, что ему нужно от нее? Он не хочет менять существующее положение? Его устраивает вот эта мимолетность, и, вернувшись в Москву, он так же легко найдет ей замену? Кстати, что он такое говорил тогда о девушке?
      – Шурка, так кого ты нашел в Москве? – как можно беззаботнее однажды осведомилась она.
      Алик поднял на нее недоумевающий взгляд.
      – Значит, соврал? – улыбнулась она, но он успел заметить в ее глазах тревожные точки.
      – О чем?
      – О девушке, к которой стоило бы ревновать.
      Ах вот оно что! О Даше! Но надо ли рассказывать?
      – Соврал, – улыбнулся он в ответ.
      – Сейчас врешь, – сердито перебила его Татьяна. – Девушка есть.
      – Была, – поправил Алик, но Татьяна не обратила на это внимания.
      – Кто она? Какая? Сколько ей лет?
      – Это допрос? – шутливо поинтересовался Алик, но наткнулся только на стену требовательного молчания. Тогда он вздохнул и принялся отвечать по пунктам: – Ее зовут Даша. Она учится на пятом курсе. Симпатичная. Даже красивая.
      Высокая. Темноглазая. На год меня младше. – Алик произвел в уме сложные математические вычисления. – Двадцать два года. – Он насмешливо посмотрел на Татьяну: – Еще вопросы есть?
      Татьяна молчала, не зная, как себя повести. Устроить сцену ревности? Глупо и недостойно. Пропустить все это мимо ушей? Унизительно.
      Алик воспринял ее молчание по-другому. Он испугался, что она обиделась, и поспешил взять ее руки в свои.
      – Я же сказал: она была.
      – А сейчас... ее нет?
      – Мы расстались. Зимой. После каникул. После того, как я встретил тебя.
      Татьяна усмехнулась. Зачем? Он же не может быть рядом с ней вечно? Она намного старше его. Она замужем. Ему нужно жениться на этой девушке.
      – Только не говори свое любимое, – торопливо предупредил Алик, – «Я намного старше тебя. Тебе нужна другая, помоложе и посвободнее».
      – Я этого не говорила, – засмеялась Татьяна.
      Но подумала, это точно.
      – Ну, подумала, – уверенно сказал Алик и замолчал, боясь ступить на скользкую почву недоговоренностей.
      Татьяна тоже помолчала.
      – Она любит тебя?
      Алик досадливо дернул плечом. Долго еще будет продолжаться этот разговор?
      – Не знаю, – нехотя ответил он. – Может, любит. Но я ее не люблю. Я люблю тебя. Я все это ей объяснил, и она поняла.
      – Значит, любит, – сделала вывод Татьяна.
      – Почему?
      – Потому что поняла. Я бы тоже поняла.
      – Что – поняла? – поморщился Алик.
      – Поняла, если бы ты пришел и сказал: «Я люблю другую». Дашу или эту... Солнышко, – с усилием выговорила она.
      Алик расхохотался.
      – Чего ты смеешься? – грустно спросила Татьяна. – Думаешь, не поняла бы?
      Алик помотал головой:
      – Если бы я влюбился в Солнышко – вряд ли. Ты ее просто ненавидишь.
      – Мне на нее наплевать. – Татьяна независимо пожала плечами.
      – Ладно-ладно. Наплевать так наплевать. Тебе все равно это не грозит.
      – Что не грозит? Солнышко?
      – Нет. То, что я приду и скажу: «Я полюбил другую».
      – Не зарекайся, – усмехнулась Татьяна.
      – Я не зарекаюсь. Я знаю. Я буду любить только тебя. Всю жизнь.
      – Ты болтун и обманщик.
      – Посмотрим!
      – Конечно, посмотрим. Я-то знаю, какой ты врун.

      – Александр Родионович! К вам приехали!
      Алик прервал тренировку по баскетболу и недоуменно спросил:
      – Кто приехал?
      Мальчишка неопределенно шевельнул костлявым загорелым плечом:
      – Не знаю. Дяденька и тетенька.
      – Родители, что ли? – вслух подумал Алик.
      Что их принесло? Говорил же, что сам на выходные вырвется.
      – Не, – улыбнулся мальчишка. – Не родители. Молодые дяденька и тетенька.
      Алик бросил тяжелый мяч в корзину и распорядился:
      – Десять минут самостоятельной тренировки, потом все свободны. Мячи закрыть не забудьте. Ключи отдадите Роману Вениаминовичу.
      К воротам пионерлагеря Алик шел быстрым широким шагом. Бежать, как мальчишка, к которому наконец-то приехала мама, было не очень удобно, хотя ужасно хотелось. Кто же это? Неужели Галка со своим Геннадием? Зачем? У нее последний месяц беременности – какие поездки? Или дома что-нибудь случилось?
      В любом случае Алик уже приготовился как следует отругать их: даже если что-то произошло, Генка мог приехать один, а еще проще было позвонить в корпус администрации и попросить передать самое важное...
      Но у пропускного пункта ждали не они. Это были Лешка и Вера. Алик сначала немножко оторопел, но потом обрадовался и, уже не стесняясь, побежал к ним.
      – Молодцы, хорошо, что приехали!
      Они втроем расположились на тенистой скамейке в конце тихой аллеи. К себе в корпус Алик их не пригласил. Он понимал, что это не очень вежливо, но наступал тихий час. Роман уходил к Кате, а Татьяна чуть позже приходила в домик спортинструкторов. Так сложилось само собой, но Алик подозревал, что Роман о многом догадывается, только молчит, ничего не спрашивает и с истинным благородством уступает уютное место для дневных свиданий. Ухаживания Солнышка отпали сами собой – на счастье Алика, вместе с новым сезоном в лагере объявился ее прежний приятель из пединститута.
      – Ну, что нового? Как дела? – с излишне наигранной бодростью спросил Алик у ребят.
      Вера улыбалась, деловито вытаскивала из сумки провизию и рассказывала последние городские новости. Лешка угрюмо молчал, лишь изредка кивая. Алик чутко и как-то виновато уловил неловкость встречи.
      – Вер, я тут прекрасно питаюсь, честное слово! – пробормотал он, глядя на бесконечные банки, аккуратно выстраивающиеся в колонну.
      – Знаю я, как здесь кормят! – безапелляционно возразила Вера. – Послушай! Где можно найти три тарелки и три кружки? Мы с Лешкой сами проголодались, пока до тебя добрались.
      – В столовке, – поспешно отозвался Алик.
      Черт! Реплика про столовку вообще выходила за рамки приличия, тем более что раньше Алик хвастался своей уютной комнатой.
      Алик испугался, что ребята скажут: «Ну, не на скамейке же нам располагаться на обед. Пойдем к тебе». И что говорить тогда?
      Но Вера как ни в чем ни бывало осведомилась, где столовка, и отправилась туда за посудой. Алик облегченно вздохнул про себя, но тут же услышал насмешливый вопрос Лешки:
      – Твоя комната занята? Интересно кем?
      Алик открыл было рот, чтобы наврать что-нибудь про Романа и Катю, но Лешка неожиданно продолжил:
      – Не Татьяной Евгеньевной?
      Что это значит? Алик растерянно замолчал, судорожно соображая, как себя вести дальше.
      – Что молчишь? – усмехнулся Лешка.
      – А что говорить? – как провинившийся мальчишка, буркнул Алик.
      – Значит, нечего? Владу есть, что сказать, а лучшему другу – нечего! – Лешка покраснел и заговорил, как всегда в праведном гневе, сбиваясь и торопясь: – Ты что думаешь?.. Я, значит, не пойму, по-твоему? Влад поймет, а я... Эх ты! Никогда тайн не было!.. Я даже говорить с тобой не хотел... Верка привезла... Ну, так я скажу!..
      – Да постой ты! – прервал его Алик, собравшись с мыслями, но все еще не очень понимая ситуацию. – Объясни толком! При чем тут Влад?
      – Он наврал? – с надеждой спросил Лешка. – Ну, про тебя и... – Лешка хотел сказать «и Танечку», но после секундного колебания закончил: – И про Татьяну Евгеньевну? Наврал?
      Алик улыбнулся и помотал головой: отпираться было бессмысленно. Лешка в ответ вздохнул и как-то сразу сник.
      – Так при чем тут Влад? – настойчиво переспросил Алик.
      – Он по всему городу сплетни про вас распускает, – устало сообщил Лешка.
      Алик похолодел.
      – То есть?
      – Что «то есть»? – передразнил Лешка. – Что тут непонятного? Я об этом от Верки узнал, а Верка от подружки из гороно, а подружка еще от кого-то или от самого Влада...
      – А Влад откуда?
      – От верблюда! – взорвался Лешка. – Как будто не ты ему сообщил, когда сюда на работу устраивался?
      – Не я! – заорал в ответ Алик. – Не говорил я никому! Тем более Владу!
      Лешка изумленно смотрел на него.
      – Не ори, – попробовал он успокоить друга, но Алика уже трудно было остановить.
      Что происходит? Какие сплетни? Что там творится? Какая сволочь этот Влад! Откуда он пронюхал? Да, Алик явно недооценил его умственные способности! Так обо всем догадаться!
      Часть своих обрывочных злых мыслей Алик выплескивал вслух, и Лешка молча улыбался.
      – Чего ржешь? – сердито спросил у него Алик. – Ты понимаешь, что эти сплетни... Хуже просто не придумаешь!
      – Понимаю, понимаю, – кивнул Лешка и ехидно добавил: – Издержки адюльтера!
      – Начитался! – рявкнул Алик.
      – Зачем она тебе? – серьезно спросил Лешка.
      – Дурак ты, Леха! А еще хотел, чтобы я раньше рассказал! Все равно бы не понял!
      – Я могу все понять, – возразил Лешка. – Все, что угодно, но не... ее.
      – Тогда и говорить нечего...
      Лешка горестно вздохнул:
      – Ладно, что поделаешь – придется понять и это. Раз влюбился, наверное, она стоит того... Да?
      Алик нехотя кивнул.
      – Не переживай – пойму, – обнадежил Лешка. – Может, не сразу... Все как-то должно уложиться...
      – Ну что, мальчики? С чего начнем трапезу? – Вера вернулась с кучей посуды на надколотом пластмассовом подносе.
      Алик поморщился и решительно принялся складывать банки обратно в сумку.
      – Нет-нет, Алик! – запротестовала Вера. – Так не пойдет! Это все тебе! Мы назад ничего не повезем! Лешка, скажи ему!
      – Не психуй, Алька, – посоветовал Лешка. – Чего зря ссориться?
      Алик резко, одним рывком застегнул молнию на сумке и сказал:
      – Пошли!
      – Куда? – почти в один голос спросили Вера и Лешка.
      – Ко мне! В корпус!
      Для Татьяны их приход был настолько неожиданным, что она едва выдавила:
      – Здравствуйте... – и испуганно посмотрела на Алика.
      – Танюш, к нам гости! – весело сообщил Алик, одной фразой стараясь объяснить всю ситуацию.
      «Лешка все знает. Ничего страшного», – говорили его глаза, и Татьяна немножко успокоилась.
      – Алешку ты знаешь, – улыбаясь, продолжал Алик. – А это его жена – Вера. – Алик обернулся к ребятам: – Почему вы на пороге топчетесь? Заходите! Знакомьтесь с моей... Татьяной.
      – Здрасьте, Татьяна Евгеньевна, – смущенно пробормотал Лешка.
      – Здравствуй, Алеша! Здравствуйте, Вера! – уже совершенно спокойно улыбнулась Татьяна. – Проходите. Зачем вам столько посуды?
      Татьяна кивнула на поднос, и Вера рассмеялась:
      – Алик заставил выпросить в столовке! Знаете, Татьяна Евгеньевна, эти мальчишки уже полчаса не дают мне их покормить!
      – Я думаю, нам лучше перейти на ты, – предложила Татьяна. – Как ты считаешь, Алеша?
      Лешка, растерявшись, пожал плечами, а Алик одобрительно улыбнулся: Танюшка – умница.
      – Или ты против? – Татьяна разговаривала теперь исключительно с Лешкой, но не насмешливо, а как-то выжидательно.
      – Да нет... Просто как-то непривычно... Вы... То есть ты... не обижайтесь...
      – Тань, в этом логове есть плитка и посуда поприличнее? – перебила его Вера. – Я уже умираю от голода! Алька, давай сумку! Танюш, ты мне поможешь?
      – Конечно. – Татьяна засмеялась и принялась вытаскивать из тумбочек тарелки и стаканы. – Ребята, открывайте банки! Алеша, плитка вон там, под кроватью, от пожарников на всякий случай прячем. Ух! Какой аппетитный запах! Верочка, ты умница, что все это привезла.
      Алик плюхнулся на стул и, блаженно улыбаясь, наблюдал за всей этой суетой.
      – Вы посмотрите на этого барина! – воскликнула Вера. – Гости мечутся, а хозяин... Ой, Лешка! Ты уже весь соус расплескал! Сядь, ради Бога, рядом с Алькой! И не двигайтесь! Помощи от вас... Мы с Таней сами управимся.

      Зоя изъявила желание видеть Алика. И поскорее. Это желание возникло сразу после того, как Татьяна вкратце пересказала ей все летние события. Зое было жутко интересно взглянуть на такого обольстительно нахального мальчика. Именно так и было сказано – «обольстительно нахальный мальчик». Татьяна в ответ засмеялась, но тут же получила не терпящий возражений приказ завтра доставить Алика к подруге в гости.
      Честно говоря, Татьяна не очень-то рассчитывала на восторг Алика по поводу приглашения – они собирались совсем иначе провести завтрашний вечер. Она осторожно намекнула Алику, что планы немножко изменились, и добавила, что ей было неудобно отказаться. Конечно, это на усмотрение Алика. Не захочет – поход в гости можно будет как-нибудь отложить, просто Зойка... ну, это как Лешка у Алика...
      – Я понимаю, понимаю, – улыбнулся Алик. – Зря уговариваешь, я и сам давно хотел познакомиться с твоей Зоей. Если не ошибаюсь, мы ей обязаны отдыхом в пионерлагере?
      – Ей! – засмеялась Татьяна. – Но она же не со зла. Она хорошая, только взбалмошная немного. Ты на нее не обижайся...
      – Да что ты ее оправдываешь? Чего мне на нее обижаться? За что? За полтора месяца счастья? Я ее за это расцеловать готов, честное слово!
      – Ну-ну! С поцелуями поосторожнее! Зойка, между прочим, красавица.
      – А это ты к чему?
      – Смотри, не влюбись!
      – Смешная ты, Танюшка! Кстати, каким я должен предстать пред строгими очами вашей подруги?
      – Не выдумывай. Это же не официальный прием. Просто познакомитесь, почаевничаем...
      Татьяна не стала рассказывать Алику про «обольстительно нахального мальчика». Кто его знает, как отреагирует? Конечно, не на «обольстительно нахального», а на болезненное – «мальчик».
      Вечер прошел на высшем уровне. Алик был вежлив, остроумен и предельно галантен. Зоя улыбалась, весело болтала обо всем на свете, но от Татьяны не ускользал испытующий взгляд, спрятанный за всеми улыбками и шутками. Вряд ли этот взгляд не замечал и Алик. Татьяна весь вечер тревожно ожидала какой-нибудь неловкости и была готова броситься спасать положение, но все прошло как нельзя более гладко. Когда Зоя кивнула вслед уходящему Алику и показала подруге большой палец, Татьяна чуть не расхохоталась – и над собой, и над Зоей, и над Аликом. Одобрение было получено.
      – Ну, как прошли смотрины? – с доброй усмешкой поинтересовался Алик, провожая Татьяну домой.
      – Очень удачно, – улыбнулась Татьяна. – По-моему, твоя кандидатура получила стопроцентное одобрение.
      Кандидатура на роль любовника? Вслух это Алик спросить не решился. Не хотелось портить настроение опасным разговором. Но этот разговор неизбежен!
      Неизбежен, но пока что его можно отложить.
      Татьяна, видимо, подумала о том же, потому что сразу смутилась и как-то настороженно замолчала.
      – Значит, я выглядел вполне достойно? – с той же насмешливой легкостью постарался произнести Алик.
      – Ты был просто само обаяние, – радостно подхватила Татьяна.
      – Я старался.
      – А как тебе Зойка?
      – Трудно сразу сформулировать, но я почти влюбился...
      – Что-о-о? – шутливо возмутилась Татьяна.
      – В ее жизнелюбие.
      – Да, она жуткая оптимистка. В отличие от меня...
      Татьяна, конечно, не выдала Алику, что ее очень волнует мнение Зойки, но на следующий день не преминула забежать к подруге и нетерпеливо ждала, когда Зоя заговорит о ее выборе. Впрочем, Зоя не торопилась, куря сигарету за сигаретой и болтая о том о сем.
      – Ну, подруга, вот что я тебе скажу. – Зойка сидела в глубоком кресле, элегантно стряхивая пепел холеным крашеным ногтем. – Тебе везет, – чуть насмешливо сказала она, красиво выпуская дым.
      Татьяна не перебивала и не торопила, с молчаливым вопросом глядя на подругу.
      – С мужиками, – добавила Зоя и замолчала, по-видимому, окончив свою тираду.
      – То есть?
      – Мне бы хоть раз в жизни попался, как твой Игорь или как твой Алик.
      – Что бы было?
      – Я бы не раздумывая покончила со своим незамужним состоянием. Но... Нет в жизни счастья! Одни придурки на моей дороге валяются. А кому-то штабелями хорошие достаются. Открой секрет – где таких берешь?
      – Сама выращиваю, – засмеялась Татьяна. – И секретов не выдаю.
      – А теперь серьезно, Танька. – Зоя смяла недокуренную сигарету и чуть наклонилась к подруге. – Что ты решила?
      – В каком смысле?
      – Ну, Алик или Игорь?
      – А если я решила воспользоваться твоим советом и оставить при себе и того, и другого?
      – Зря.
      – Почему?
      – Твой Алик не так-то прост.
      – Да, ты уже советовала его перехитрить, – напомнила Татьяна.
      – Я его тогда не знала.
      – А теперь?
      – Теперь вот что скажу: он, конечно, сделает все, что ты захочешь.
      – Когда ты успела заметить? – усмехнулась Татьяна.
      – Успела. Не перебивай. Так вот, может, он и согласится быть твоим любовником. И может, даже согласится быть им всю жизнь...
      – Всю жизнь? – засмеялась Татьяна, но Зоя проигнорировала ее замечание.
      – Но мой тебе совет, – невозмутимо продолжала она, не намереваясь сводить беседу к шутке. – Выходи за него замуж.
      Татьяна растерянно замолчала.
      – Твой Игорь, конечно, чудесный парень. И любит тебя не меньше Алика. И он мне очень нравится. И мне его тоже жалко. Но ты мужа не любишь. Мне-то можешь не врать. Уж не знаю, что сделал этот мальчишка, но посмотри на себя. У тебя просто до дебильности счастливая рожа. Тебе с ним хорошо. Выходи за него замуж и уезжай в Москву.
      – А Женька? – выдохнула Татьяна. – Как я ей объясню?
      – Миллионы людей разводятся и как-то умудряются объяснить это детям. А ты, педагог, не можешь!
      – Не могу!
      – Тогда давай я ей все объясню!
      – Этого еще не хватало! И вообще я серьезно об этом не думала.
      – Зря не думала. Подумай. Наверное, можешь не торопиться.
      – Почему?
      – Уж не знаю почему. Но мужики твои как телята. Осталось только колокольчик привязать. И как ты их привораживаешь? Они же каждое твое слово ловят. Как скажешь – так и будет. Только думать поскорее – в твоих интересах. Быстрее закончится вся эта неразбериха.
      Татьяна после этого разговора размышляла несколько суток. В чем-то Зойка, конечно, права. Да, пожалуй, почти во всем.
      Алик любит ее. Она любит Алика и не любит Игоря. Точнее, Игоря она никогда не любила так, как любит теперь Алика. Для Игоря это будет катастрофа, для Алика – исполнение мечты. А для нее? Так ли это просто – бросить Игоря, человека, которому она многим обязана, который ее любит, – ведь она убьет его таким решением?
      И ладно, если бы дело было только в ней и в Игоре. В конце концов, они люди взрослые, с кем в жизни не бывает расставаний, переживут. Вопрос в другом – что делать с Женькой? Как все эти передряги пережить ей?
      Зойке с ее прямолинейностью и привычкой к одиночеству всех этих нюансов не понять. Никогда не понять.
      С Аликом Татьяна говорить не стала. Зачем? Он только почувствует в Зойке свою опору и поддержку. Наперед ясно, что скажет о Женьке: ей с нами будет хорошо, ты думаешь, я ей не понравлюсь, не переживай, я очень постараюсь понравиться.
      И как это Алику удалось так быстро привлечь Зойку на свою сторону? Это удивляло. Втереться в доверие к подруге было не очень просто. А уж вот так, с ходу, не удавалось никому. Или правда, и у него, и у Татьяны на лбу написано, что они любят друг друга?
      Повезло с мужиками? Да, повезло. Только что тут хорошего? Лишние проблемы. Будь Игорь похуже – не жалко было бы бросить. Тьфу! Самой тошно – о людях, как об игрушках – бросить, подобрать...
      А насчет Алика Зойка все-таки немного ошиблась. Уж кто-кто, а Алик на теленка не похож. Игорь – да. Он все поймет, все простит, позови – придет, оттолкни – смирится. А Алик – нет. Татьяна припомнила его холодную вежливость в лагере, рыжую Солнышко и скрыто-насмешливое обращение на вы. Татьяна почему-то не сомневалась, что не шагни она к примирению, он бы тоже не сделал и шагу. И в любовниках всю жизнь ходить не будет.
      Затишье – хорошо, но временно. Пройдет время, и вопрос об их отношениях встанет со всей остротой. И про развод Алик заговорит первым. Не лучше ли его опередить?
      Не лучше. Пусть все идет так, как идет.

      Опасный разговор и неизбежную развязку, – то, чего боялись и ждали и Алик, и Татьяна, приблизило событие совершенно неожиданное – выяснилось, что Татьяна беременна.
      Она триста раз переспросила улыбчивую старушку гинеколога, нет ли здесь ошибки. К концу приема старушка даже перестала улыбаться, каждую минуту уверяя Татьяну, что ребенку уже три недели.
      Татьяна не знала, чего было больше – испуга, удивления или радости. Нет, пожалуй, испуг и радость пришли почти одновременно, но потом, после удивления. Татьяна была уверена: больше детей у нее быть не может, об этом в один голос говорили медики после рождения Женьки.
      Сентябрь шел к концу, и до отъезда Алика в Москву оставалась едва ли неделя.
      Татьяне потребовались три мучительных дня, чтобы все окончательно решить. В эти дни она всеми правдами и неправдами избегала встречи с Аликом, и он не мог понять, что происходит. Они общались только по телефону, и то коротко и отрывочно.
      – Что случилось? – наконец не выдержал Алик. – Почему ты избегаешь меня?
      – Не избегаю. Просто...
      – Я могу к тебе сейчас зайти?
      Татьяна помолчала и решилась:
      – Да. Приходи. Я жду.
      Почти с порога она приступила к главному:
      – Тебе не кажется, что нам с тобой уже нужно что-то решать?
      – Кажется, – четко и не задумываясь ответил Алик. – Ты хочешь поговорить об этом сейчас?
      – Да.
      Алик кивнул и посмотрел ей в глаза:
      – Давай.
      Татьяна замялась. Почему-то этой готовностью к разговору он ставил ее в тупик.
      – Да, собственно, говорить и не о чем... То есть ты тут ни при чем... – Она увидела, как удивленно приподнялись его брови. – Я хотела сказать, что решать, с кем остаться, все равно мне...
      – Хочешь начать старую песню? – попытался пошутить Алик. – Один раз уже не получилось. У тебя просто плохое настроение.
      – Плохое, – согласилась Татьяна. – Но я уже решила... С кем остаться...
      – Насколько я понимаю, раз остаться, значит, не со мной, – усмехнулся Алик, чувствуя, как резко зашумела голова.
      – Не с тобой... Я никогда не смогу бросить Игоря, – попыталась объяснить она.
      – Ты не любишь меня? – перебил ее Алик.
      – Люблю.
      – Не веришь?
      – Верю.
      – Ты думаешь, я молод для семьи. – Алик заговорил горячо и быстро. – Я же все смогу. Я увезу тебя. Я пойду работать. Я даже брошу университет...
      – Послушай, что ты говоришь, – устало усмехнулась она. – Дело не в этом. Я не брошу Игоря. Ты пойми – не брошу никогда.
      Алик сразу как-то сник, и его стало жалко.
      – Ты же не будешь всю жизнь ходить в любовниках?
      Ее вопрос остался без ответа.
      – И ни к чему это, – ответила она сама. – Ну, что ты молчишь? Скажи что-нибудь.
      – Твоему Игорю повезло с женой, – с усилием улыбнулся он.
      – А тебе не повезло с любовницей, – закончила Татьяна.
      – Я его убью.
      – Не будь мальчишкой, – поморщилась она. – Тебе просто нужно сейчас уехать. Я не хочу, чтобы Игорь узнал обо всем, а люди уже догадываются.
      Она сказала это просто так, как лишний аргумент в свою пользу, никого не имея в виду, но Алик сразу судорожно подумал о Владе.
      Вот кого надо убить!
      – Я тебя очень прошу, – продолжала Татьяна. – Оставь меня в покое. Будь мужчиной. Не заставляй меня возненавидеть тебя. Уйди. Пожалуйста! Уйди.
      Шум в голове нарастал с каждой секундой, и Алик уже не понимал, что говорит, что делает.
      – Уходи, – твердила Татьяна.
      – Сейчас?
      – Да.
      – Насовсем?
      – Да.
      Кажется, он пытался сказать ей что-то важное. А потом обидное и оскорбительное. Что-то отвечала она. Но оскорбить и унизить еще больше было невозможно, и он не помнил ни ее слов, ни своих. Он понимал только одно: уходи. Он не помнил, как и после чего он все-таки ушел, как и после чего он все-таки решил оставить ее в покое, но решение было злое, отчаянное и какое-то ясно-непоколебимое.
      За Аликом захлопнулась дверь, и стало страшно. Что она сделала?
      У нее было единственное желание – броситься за ним, вернуть – и единственная мысль – удержать себя от этого. Она не может, не имеет права возвращать его, не может, не имеет права говорить ему о ребенке, не может, не имеет права уезжать с ним.
      «Я брошу университет», – говорил он, и она еще раз понимала – так и будет. Он бросит университет, он устроится на работу. Где они будут жить? Что будет с ребенком?
      Главное сейчас – ребенок. Он должен родиться спокойно, в семье, в своей квартире, в своем городе. Ради него стоит поступиться своей любовью.
      Впрочем, Зойка ее доводы не поддержала. Сразу и бесповоротно.
      – Ты не сказала ему о ребенке?
      – Нет.
      – Почему?
      – А зачем?
      – По-моему, ты дура. Звони ему сейчас же, от меня, скажи о ребенке.
      Татьяна помотала головой:
      – Я решила.
      – Ослиное упрямство! Кому это надо?
      – Ребенку.
      – Ты говорила о ребенке Игорю?
      – Нет еще. Но он обрадуется.
      – Не сомневаюсь.
      – Он хотел второго. Я скажу, что это его ребенок. Он поверит.
      – Конечно, поверит. А что ему еще остается делать? Только поверить. А себя не жалко?
      – Нет.
      – Ну и дура! Сто раз еще пожалеешь! Поверь!
      – Верю.
      – Не веришь, а уже жалеешь!
      – Я останусь с Игорем.
      – Оставайся! И попробуй себя убедить!
      – В чем?
      – В том, что ты права! В том, что это нужно!
      – Не ори. Я устала. Я пойду домой.
      – Знаешь что! Я сама позвоню Алику. Я ему все расскажу.
      – Не смей! Если ты это сделаешь... если... Ты мне тогда не подруга! Поняла?
      – Да иди ты к черту! Не буду я никому звонить! Сама разбирайся, раз такая умная!
      – Разберусь. Не лезь. Пожалуйста!.. Я... Я сама ему позвоню.
      – Сейчас?
      – Нет. Из дома. Нужно как-то все... Я подготовлюсь.
      Татьяна мучилась. Стоит ли звонить? Прошло уже два дня.
      Она не ожидала, что Алик позвонит сам – он обиделся смертельно. А звонить ему... Что сказать? Но так, наверное, тоже нельзя. Она ничего ему не объяснила. Он же не знает причину всего... Господи!
      На второй день вечером она все-таки набрала номер Алика.
      Трубку взяла его мама.
      – Здравствуйте. Алика можно?
      – Его нет. Он уехал.
      – Когда? – растерялась Татьяна.
      – Сегодня.
      – Сегодня? – переспросила она.
      – Да. Его профессор вызвал...
      Какой профессор? Зачем? Как уехал?
      Как и просила – сейчас и насовсем.
      Почему насовсем? Глупости! Его можно вернуть!
      Он не позвонит.
      Ему можно написать. Нет ничего проще – взять у Алеши адрес и написать. И все объяснить. И пусть он сам все решает. Он же мужчина. Пусть все будет, как он решит.
      Надо было сразу все объяснять. И не решать самой. Можно было и позвонить раньше. Вчера. Или хотя бы сегодня утром.
      Значит, не судьба. Значит, так надо. Значит, все правильно...
 
      Уехать – было единственное, что представлялось для Алика возможным. А что еще?
      Ходить за ней хвостом и вымаливать ее любовь? Всю жизнь быть ее любовником? На самом деле убить Игоря?
      Все это походило на бред, на совершенно глупые и нелепые тупики. Он тыкался в них от безысходности и чувствовал, что выход один – купить билет и уехать. Все кончено. Теперь уже точно и навсегда. Теперь уже не было ни сомнений, ни надежды.
      К чему спешить? В любом случае до отъезда – всего неделя.
      Нет! Сейчас! Завтра! Сегодня! Немедленно!
      – Мамуля! Звонил Кит. Меня ищет профессор.
      – Что случилось?
      – Какие-то проблемы с диссертацией. Нужный архив открыт только сейчас. – Алик врал убедительно и равнодушно. – В общем, Кит, как всегда, ничего толком не знает. Я должен ехать.
      – Но ты же уже через неделю...
      – Нет. Нужно сейчас.
      – Завтра?
      – Нет. Сегодня. Я пошел за билетом.
      – Но я же ничего не приготовила! Тебе же нужно собраться...
      – Мам, ничего не надо. Я не повезу никакие коробки. В Москве все есть.
      – А Галя?
      – Что Галя?
      – Она же в больнице. Она же со дня на день...
      – Ну, что тут сделаешь? Племянник родится без меня.
      – Алик!
      – Мамочка! Мне нужно уехать. Срочно. Отцу скажи, чтобы вызвал такси. Галке передашь от меня привет и извинения... А вообще-то я еще успею к ней заскочить.
      – Позавтракай хотя бы!
      – Некогда, мам! Я побежал.

      Двое суток до Москвы Алик думал. Неотвязно, болезненно, тоскливо. Об одном и том же. Изредка менялись мысли, ни на секунду не менялась тема.
      Сначала в голове на все лады гудело одно: «Она меня не любит».
      Через какое-то время вдруг невыносимо обожгла другая мысль: и не любила никогда. Это было как пожар, как вспышка. Ошеломляюще и больно.
      Потом боль притупилась. Алик стал привыкать к ней, и, в свою очередь, безумно жалко стало себя. Он ей так верил! Он ее так любил! Зачем она обманывала его, что любит?! У него все могло быть по-другому! У него была Даша! И Даша любила по-настоящему. А он ее обидел, оттолкнул. И все из-за нее! Все из-за нее!
      Алику даже казалось, что и он когда-то любил Дашу. Да-да, любил, и, если бы не встретил Татьяну, женился бы на ней и был бы счастлив.
      Или нет! Он бы уже встретил другую девчонку. Совсем другую.
      А встретил Татьяну. И она его бросила. Она его бросила. Бро-си-ла.
      Слово стучало в такт поезду. В такт маятнику. В такт мыслям. В такт беде. В такт тоске. В такт, в такт, в такт... Нет, нет, нет... Никого нет.
      Алик просто сбежал из города. Не попрощался даже с Лешкой и Верой. В роддом, правда, забежал, но попал в тихий час, и Галку не позвали. Пришлось оставить записку.
      Была совершенно идиотская мысль позвонить Татьяне. Но тут же вставал вопрос – зачем? Зачем унижаться? О чем говорить? Просто услышать ее голос и положить трубку?
      Он так и не позвонил. Разозлился и заставил себя не позвонить.
      Москва, вокзальная суета, метро, троллейбус немного отвлекли, заставили забыться.
      Но в общежитии все навалилось с прежней силой, даже, наверное, похлеще.
      Он открыл дверь комнаты, поставил чемодан, сел на кровать и едва сдержался, чтобы не завыть. В голос. Истошно.
      За все эти дни он впервые был один. Дома, в поезде, на вокзале, в транспорте, даже внизу, на вахте были люди, и он их не замечал. А теперь заметил, что никого нет.
      Чему он раньше радовался? Отдельной комнате? Дурак! Сейчас бы здесь был кто-нибудь из ребят, и не было бы так жутко.
      Почему он не позвонил Никите? Не сказал, что приезжает? Кит бы встретил. Может быть, вместе с Дашей...
      Нет! Даши не надо. Он не хочет с ней говорить. Им не о чем говорить...
      Вот с Татьяной... Он бы поговорил... Он бы теперь многое сказал... Все-все сказал бы... Все, о чем передумал...
      Алик заснул, не раздеваясь.
      Проснулся, заварил чай, позавтракал и снова лег спать.
      Вспомнил, что не позвонил родителям. Спустился к автомату. Мама радостно сообщила, что вчера у Галки родилась девочка. Все в порядке. Хорошо себя чувствуют. Алик тупо сообразил, что не дождался всего одного дня, лениво обругал себя эгоистом и снова пошел спать.
      На третий день он понял, что спать больше не в состоянии, заставил себя проснуться – на это ушло не меньше трех часов, – оделся и вышел на улицу.
      – Какой сегодня день? – спросил он у продавщицы цветов.
      Девушка испугалась, как-то отпрянула от него, взглянула в его совершенно отупевшие глаза и все-таки ответила:
      – Воскресенье.
      Алик кивнул, поблагодарил и подумал, что Кит сегодня дома. Нужно к нему зайти. Больше не к кому. Только сначала нужно позвонить, предупредить, чтобы не ушел.
      Алик пошарил в карманах и не нашел двушки. Искать размен было лень. Он махнул рукой и поплелся в метро. Запутался в станциях, чего никогда не было, зачем-то сделал три перехода и приехал к Никите уже под вечер.
      Кит был дома и шумно ему обрадовался. Алик тоже постарался сделать вид, что рад, и даже смог поболтать с другом о всяких пустяках.
      – Думаю свое дело открывать, – похвастался Кит.
      – Какое?
      – Книги в метро продавать.
      – Ты же и так продаешь, – удивился Алик.
      – Ты не понял. Я сейчас продавец. На хозяев работаю. А теперь сам хочу хозяином стать. Продавцов найму.
      – Кулак! – засмеялся Алик.
      – Нэпман, – поправил Кит. – Зря, что ли, диплом по нэпу писал?
      – Разбогатеешь – взаймы дашь.
      – А на что?
      – На свадьбу.
      – С Дашей? – оживился Кит.
      – Нет, – поморщился Алик. – Шучу.
      – Кстати, ты к ней заходил?
      – К Даше? Нет. Времени не было.
      – За три дня?
      – За три дня.
      – Она обидится.
      Алик равнодушно отмахнулся.
      – У меня сестра замуж вышла, – сообщил он, чтобы переменить тему.
      – Да ну!
      – Вчера дочку родила.
      – Поздравляю, дядюшка! А сколько твоей Галке лет? Она же Иринке ровесница?
      Алик кивнул.
      – Развитая девушка, – одобрил Кит. – А наша Ирка... Не пойму ее. Или женихов от меня скрывает?
      – Скрывает, – согласился Алик. – Они все скрывают. А потом племянники рождаются.
      Кит расхохотался:
      – Да нет, у Ирки – вряд ли. Она на тебя похожа – ботаник. Папаше даже особых усилий не понадобилось, чтобы ее в университет впихнуть. Не то, что меня. Не знал тогда, кого еще подключить, чтобы сыночка учиться взяли.
      – Так Иринка поступила?
      – Конечно.
      – Куда?
      – На наш истфак. У папаши больше связей нет.
      – Поздравляю.
      – Кого? Меня, что ли? Ее и поздравляй. Я свои пять лет отмучился. Хочешь, приходи к ней на день рождения через неделю, – помолчав, добавил Кит.
      Он чувствовал, что с Аликом что-то не так, но не мог понять, что именно, и изо всех сил старался его развлечь.
      – Да я-то при чем? – удивленно отозвался Алик. – У нее свои друзья.
      – Какие там друзья? – отмахнулся Кит. – Две-три подружки-одноклассницы. А так все свои.
      – Нет. Неудобно. Не твой же день рождения.
      – Ну и что? Ирка тебя любит. Будет рада.
      – Не уговаривай.
      – Хочешь, чтобы сама пригласила?
      – Отстань. Ничего я не хочу.
      – Иринка!
      – Прекрати!
      – Ир! Пригласи Альку на день рождения!
      – Конечно, пусть приходит, – откликнулась из другой комнаты Иринка.
      – Я пригласил, а он ломается! – прокричал Кит. – Стесняется!
      – Кого? – Иринка с книжкой в руках уже стояла в дверях комнаты брата и улыбалась.
      Алик равнодушно отметил, что она повзрослела. Или только кажется? Всего лето не виделись.
      – Привет, Алик!
      – Привет, Иринка. Кит тут с ума сходит – на твой день рождения зовет.
      – Правильно делает, – снова улыбнулась Иринка, и Алик вздрогнул: раньше он никогда не замечал, что Иринкина улыбка чуть-чуть похожа на Татьянину. – Приходи. Я тебя тоже приглашаю.
      Да-да! Что-то есть общее. Где-то в уголках губ.
      Но Алик тут же сердито оборвал себя: это уже шизофрения. Теперь он во всех девушках будет искать Татьяну. Знаем, читали. И с ума сходить пока не собираемся.
      – Так ты придешь?
      – Постараюсь, – смутился Алик. Кажется, он уже пропустил один вопрос, и Кит смотрел на него теперь как на тяжелобольного. – Извини, я тебя не поздравил с поступлением, – поспешно добавил он.
      – Спасибо. – Уголки губ снова знакомо дрогнули, и Алик не мог заставить себя оторвать от них взгляд.
      – Как тебе учеба? – Он задавал вопросы просто так, чтобы она подольше не уходила.
      Ему было наплевать и на ее поступление, и на учебу, и на день рождения. Сейчас она уйдет, и вместе с ней исчезнет Татьянина улыбка.
      – Нравится, – ответила она, а Алик уже не мог вспомнить, о чем он спрашивал. – Я же не Кит. Я учиться люблю.
      Улыбка. Уголки губ. О чем она? Ах да! Об учебе.
      – Ты не стесняйся, – говорила в это время Иринка. – На дне рождения будут только свои. Две мои подружки – я тебя с ними познакомлю, – мама, папа, Кит.
      – И я, – добавил Алик.
      – И ты, – засмеялась Иринка.
      Потом в прихожей зазвонил телефон, и она стремительно сорвалась с места, в одну секунду исчезнув за дверью. Алик и Кит еще немного поболтали. Болтал Кит. Алик чаще всего невпопад только вставлял отдельные реплики и в конце концов чуть не заснул на полуслове.
      – Старик, да ты уже дрыхнешь, – сказал Кит.
      – Ага, – пробормотал Алик. – Мне пора.
      – Оставайся ночевать, – предложил Кит.
      – Нет. Я пойду.
      – Заснешь по дороге.
      – Не засну... Только приехал... Не выспался...
      Алик городил чепуху и уже сам к ней не прислушивался. «Только приехал...» Когда только? Уже три дня, а все не выспался...
      Кит деликатно промолчал и уже в дверях напомнил:
      – К Даше все-таки зайди. Неудобно. Она обидится.
      На что ей обижаться?
      Но Никите пообещал:
      – Зайду. Завтра.
      Кит был прав – Алик по дороге заснул. В метро.
      – Молодой человек, просыпаемся! Конечная станция. Поезд в депо. – Его трясла за плечо толстенькая женщина в форменной красной шапочке. – Встаем, встаем! Освобождаем вагоны.
      Алик вышел и ругнулся про себя: придется пилить в обратную сторону, уехал черт знает куда. Нужно было остаться ночевать у Никиты.

      Следующие два дня Алик болтался по Москве. Просто так. Без цели и без маршрута. Он делал так на первом курсе, когда только-только приехал, никого еще не знал и ни с кем не общался. Он выходил на любой станции метро, сворачивал направо или налево и шел по любой улице, то ныряя в какие-то переулки, то снова оказываясь на шумной трассе.
      Тогда он делал это из двух крайне противоположных побуждений: во-первых, ему было тоскливо, тяжело и хотелось домой, а суета города и новые места немножко отвлекали, а во-вторых, он думал изучить Москву, потому что мечтал остаться здесь навсегда.
      Эти блуждания иногда заводили его в какой-нибудь тупичок или в жуткие, отталкивающие темнотой чужие дворы, где горели только яркие окошки небоскребов. Его заставал на улице дождь, и он промокал до нитки и прятался в маленьких магазинчиках, через стекло смотрел на желтенькие квадратики окон и думал, как там уютно и тепло. Изредка какой-нибудь переулочек выводил его на уже знакомую улицу, и он искренне, как-то по-детски, радовался этому, словно получал долгожданный подарок.
      Теперь тоска была иного рода. Алику казалось, что где-то глубоко-глубоко, непонятно где, и в то же время как будто во всем теле ныла и ныла какая-то струна, артерия, рана. Он уже не думал ни о чем конкретно, как в первые дни, он уже не хотел спать. У него было одно желание – избавиться от этого нытья внутри.
      Темные дворы не пугали, знакомые улицы не радовали. Они только чуть притупляли обострявшееся в одиночестве нытье.
      Свое обещание Алик не выполнил, к Даше не пошел. Не хотел. Не знал зачем. Думал почему-то, что станет еще больнее и то, что сейчас натягивалось и ныло, просто разорвется.
      До боли в ногах, до усталого звона в голове он кружил по центру. Свободный гомон Арбата, ускоренный ритм Калининского проспекта, суета Пушкинской площади, тишина Большой Дмитровки, автомобильный чад Мясницкой... Все это оставляло безучастным и, в лучшем случае, либо раздражало, либо тупо фиксировалось уставшим от боли мозгом.
      Поздно вечером он приползал в общежитие, глотал чай с какой-нибудь булкой, купленной по дороге, и в одежде валился на постель.
      Через пару таких вечеров в общежитии его ждал сюрприз. На стареньком диванчике возле вахтерши сидела и лучезарно улыбалась Даша.
      – Привет! – сказала она. – А я тебя уже три часа дожидаюсь. Где ты бродишь?
      Алик пробормотал что-то невразумительное и повел гостью к себе. Поднимаясь на третий этаж, он немножко пришел в себя от неожиданности и начал оправдательную тираду:
      – А я хотел к тебе завтра заглянуть. Понимаешь, дела... Я же только...
      Даша, засмеявшись, перебила:
      – Не надо врать, что ты только вчера приехал. Я звонила Никите, и он выдал тебя с потрохами.
      Алик смешался и замолчал, долго ковыряя ключом в замке.
      Яркая лампочка под потолком осветила запущенность комнаты, разбросанные в беспорядке вещи, грязную посуду, крошки на столе, незаправленную смятую постель со сползшим на пол одеялом.
      Даша оглядела все это, но промолчала, Алик лишь уловил ее удивленный взгляд. Он суетливо смел крошки, сдвинул посуду, поднял одеяло...
      – Не суетись, – усмехнулась Даша, аккуратно переставляя со стула на пол раскрытый чемодан. – Ты голодный?
      – У меня булки в пакете, – смутился Алик.
      – Прекрасно. Пока ты поставишь чайник, я вымою посуду. Давай-ка пошевелись, что-то ты совсем расслабился.
      За чаем Даша болтала ни о чем: об университете, об общих знакомых, о каких-то сплетнях про звезд эстрады. Но когда темы были исчерпаны, а булочки съедены, она развернула свой стул к Алику и сказала:
      – Объясни-ка мне, почему ты приехал на неделю раньше?
      – Просто так, – пробормотал Алик, пряча глаза, как провинившийся школьник.
      – Ты с ней поссорился? – Она старалась облегчить ему задачу наводящими вопросами.
      – Нет, – подумав, ответил он.
      Разве то, что между ними произошло, можно назвать ссорой?
      – Но что-то ведь произошло?
      – Мы решили, что нам нужно расстаться, – медленно, через силу сказал Алик и посмотрел ей в глаза, боясь увидеть торжество.
      Так ничего и не разглядел. Разве что искорку жалости.
      – Я тебя предупреждала, – мягко сказала она и задумчиво повторила: – Я же тебя предупреждала.
      – Да, – согласился Алик. – А я – дурак.
      – Значит, вы решили расстаться? – Она подчеркнула «вы», и Алик вздрогнул.
      – Да.
      – Кто решил – ты или она?
      – Она, – честно ответил Алик и, подумав, добавил: – И я.
      – Она осталась с мужем?
      – Да, конечно.
      – Виноват ты?
      – Почему я?
      – Не знаю почему. Просто спрашиваю. Ты виноват в том, что вы расстались?
      – Не знаю. Нет.
      – Значит, она?
      – Может быть.
      – Ты попросил у нее прощения?
      – За что? – удивился Алик. – Она сама предложила мне уйти.
      – И ты ушел? – Голос Даши звучал насмешливо.
      – А что же мне, бегать за ней и унижаться?
      – Ах, посмотрите на нас – какие мы гордые! – жестко сказала Даша. – Ты даже не поинтересовался причиной!
      Алик молчал. Он не хотел с ней спорить.
      – Ты сказал ей, что уезжаешь?
      – Она сама просила уехать... Она боялась, что пойдут сплетни...
      Алик снова помолчал и вдруг начал рассказывать. Все-все. По порядку. Он рассказал про Лешку, про Солнышко, про Зою и даже про Влада.
      – Я – дурак, потому что мнил себя умнее этого мерзавца, – зло сказал Алик.
      – По-моему, ты просто трус, – с усмешкой сообщила Даша. – Почему ты не набил ему морду? Потом. После разговора с Татьяной?
      – Сначала я так и хотел...
      – Сначала? А потом передумал?
      – Не до того было.
      – Да, конечно, увлекся своим горем! Пожалел себя! Сбежал! – Даша говорила так горячо, что Алик даже опешил и не сообразил обидеться. – Ты эгоист! Трус и эгоист! Ты подумал о том, как ей там жить? Подумал?
      Алик пытался защищаться, но чувствовал, что она права, что она говорит то, в чем он не хотел все эти дни признаваться себе.
      – Позвони ей, – посоветовала Даша, когда у нее прошел прокурорский запал.
      – Нет, – резко ответил Алик. – Я, конечно, трус, эгоист, что угодно, но я тоже решил. Я больше не буду ей звонить. Я даже не поеду больше домой.
      – Обиженный балбес, – устало заключила Даша и улыбнулась: – Ладно, успокойся. Слава Богу, что в понедельник у тебя уже начнутся занятия.
      Алик кивнул.
      – Сейчас ложись спать. Завтра после лекций я за тобой зайду. Пойдем погуляем. Не вздумай куда-нибудь смыться. Ты меня понял?
      – Понял, – покорно ответил Алик.
      – И до завтра чтобы привел комнату в порядок. Это уже не комната, а какая-то берлога.
      – Уберу, – так же покорно согласился Алик.
      – Как дела с диссертацией?
      – Какая там диссертация! – отмахнулся Алик. – Ни одной строчки не написал.
      – Понятно. Михаил Иосифович будет в восторге. Может, завтра вместе пойдем в библиотеку, позанимаешься?
      Алик поморщился:
      – Не пойду. Все равно бесполезно. Я отупел.
      – Вижу, – улыбнулась Даша. – Ладно, завтра просто погуляем, а на послезавтра запланируем библиотеку. Хватит уже раскисать, возьми себя в руки.
      Даша еще с полчаса побыла с Аликом, помогла немножко прибраться. Потом он проводил ее, купил сигареты, вернулся, но не плюхнулся спать, а сел к столу, включил лампу и стал думать.
      Он думал обо всем. Думал по-другому. Устало, болезненно, но как-то спокойно и чуть отрешенно. Нытье утихло, и одиночество не пугало.
      Общага спала. Алик заметил это и подумал, что такое абсолютное затишье наступает часа в четыре утра.
      Он глянул на часы, но будильник стоял. Все эти дни он забывал завести его.
      За окном начинало светать.
      Алик потушил свет, но долго еще не мог уснуть. Он забылся уже под шаркающие шаги уборщицы, первые звонки будильников и чье-то радио, весело распевающее в утренней тишине.

      К концу недели Алик о приглашении на день рождения напрочь забыл. Вспомнил о нем в воскресенье к обеду и стал соображать: пойти или не пойти?
      Лучше, конечно, не пойти. Подумаешь, день рождения сестры друга. И пригласили-то его скорее всего из вежливости, с тайной надеждой, что не придет. И подарка нет, а с пустыми руками идти неудобно. И Даша должна зайти к вечеру – они собирались погулять.
      «Против» было больше, чем «за», но одно «за» перевешивало все «против» – Кит обидится. Алик с другом ссориться не хотел, да еще из-за такого пустяка, жеста вежливости.
      Конечно, имениннице Алик ни к чему, и вряд ли она его будет ждать, а Кит будет. Алик его прекрасно понимал. Он тоже всегда приглашал Лешку на Галкин день рождения. А какой был интерес сидеть с ее одноклассницами?
      Алик вздохнул. Кит обидится, а Даша? Ладно, Даше можно оставить записку в дверях, все подробно объяснить, и она поймет. Алик был в этом абсолютно уверен.
      Он приоделся, купил цветы, коробку конфет, бутылку шампанского и все-таки отправился в гости.
      Его, конечно, встретили у Горяевых с распростертыми объятиями, Иринка сияла Татьяниной улыбкой, но зато Кит подложил свинью – его не было.
      – Ушел кого-то подменять на лотке, – пожаловалась Иринка. – У сестры день рождения, а он... Ладно, переживем! Хорошо, что ты пришел: у нас явный недостаток кавалеров.
      Обстановка была чинная и туповато-скучная. Две Иринкины подружки, похоже, жутко стеснялись Алика и глупо подхихикивали и перешептывались. Алик чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что должен делать и говорить. Быть тамадой и душой компании – не его специальность. Для этой роли нужен Кит, а вовсе не Алик. Острить по поводу и без у Алика не получалось, и, понимая всю свою неспособность и несостоятельность, он молчал даже в те моменты, когда на ум приходили более или менее подходящие фразы.
      Алик злился. На хихикающих девчонок. На Иринку, зачем-то пригласившую их на это мероприятие. На Никиту, так предательски бросившего его на произвол судьбы. И конечно, на себя – за то, что додумался сюда прийти.
      Неудобно, видишь ли, стало! Дурак! Идиот! Как теперь смотаться побыстрее?
      Алик вежливо протанцевал с Иринкой пару танцев и, не дожидаясь торта, решил, что пора откланяться.
      Отговорился тем, что обязательно должен встретиться с приятелем и встречу отложить никак нельзя, и помчался домой.
      Именно помчался. Алик надеялся, что опередит Дашу, успеет до ее прихода.
      Но день складывался на редкость неудачно. Даша уже приходила, и записка из двери исчезла.
      Алик расстроился. Получилось как-то по-свински: Даша старается изо всех сил, вытаскивает его из депрессии, а ему, выходит, чужой день рождения дороже, чем встреча с ней.
      Голова тихонько потрескивала. То ли от неудач, то ли от выпитого шампанского. Завтра в университет. Завтра нужно что-то говорить профессору, и лучше заранее обдумать свою речь, потому что оправдания его летнему безделью, по мнению Михаила Иосифовича, просто не могло быть.
      Алик обхватил голову руками и тоскливо задумался.
      – Эй! Есть кто? – Веселый нахальный голос соседа сопровождался таким же веселым и нахальным стуком в дверь.
      В первую секунду Алик просто решил не открывать, но стук барабанным боем отозвался в голове, и продолжать слушать эти удары было выше сил.
      – Тебе письмо! С пятницы лежит на вахте. Ты что, совсем почту не смотришь?
      Аспирант Сеня с философского факультета любил поговорить и своей болтовней иногда спасал Алика от хандры. Но сейчас был явно не тот случай, и Алик отрезал:
      – Совсем не смотрю, потому что не жду.
      – А кто-то пишет. – Сеня крутил над головой конверт. – Девушка?
      – Конечно, девушка, – Алик перехватил конверт, натянуто улыбнулся и сообщил: – Извини, Сеня, мне некогда.
      Сеня растерянно пожал плечами, как бы желая сказать: «Да я, собственно, в гости и не напрашиваюсь». Алику даже стало стыдно за свою грубость, но уже в следующее мгновение он решительно захлопнул дверь перед Сениным носом.
      Письмо немножко удивило Алика. Оно было от Лешки. За все годы его учебы это случилось впервые. Лешка не любил и не умел писать письма.
      Впрочем, странного ничего не было. Алик тоже впервые за все эти годы уехал, не попрощавшись с другом. И теперь вполне оправданно ожидал разгона, вкривь разрывая конверт.

      Привет!
      Сначала хотел на тебя обидеться, но потом решил, что на дурака обижаться не стоит. Это я по поводу твоего скоропалительного отъезда.
      Если я правильно понял, то уехал ты из-за того, что поссорился с ней.
      Недавно ее встретил в городе, спросил про тебя. Она сказала мне то же самое, что твоя мама: уехал, потому что профессор вызвал. Спрашиваю, когда приедешь, а она: мы не переписываемся, не перезваниваемся. И вообще, что ты жениться хочешь. Поехал невесту выбирать. Может, мол, зимой уже с женой приедет. И смеется.
      Я ни фига не понял. Это ты ей такую чушь наплел? Или она сама придумала?
      Короче, конечно, дело ваше, но мне кажется, вы оба идиоты.
      Ладно, забыли. Зимой приедешь – расскажешь все, что посчитаешь нужным.
      Больше писать не о чем.
      О Галкиной дочке ты, наверное, побольше моего знаешь. Я к твоим еще не заходил. Только по телефону поздравил.
      Ну все. До зимы. Потому что я вряд ли соберусь еще раз повторить подвиг и написать, а ты вряд ли ответишь.
      Привет тебе от Веры и Вовки, хотя Верка на тебя, по-моему, здорово обиделась.
      Будь здоров. До встречи.
      Леха К.

      Почерк у Лешки был жутко неразборчивым, и Алик минут пятнадцать разбирал его каракули.
      Он добросовестно дочитал письмо до конца и снова вернулся к середине:
      «Спрашиваю, когда приедешь, а она: мы не переписываемся, не перезваниваемся. И вообще, что ты жениться хочешь.
      Поехал невесту выбирать. Может, мол, зимой уже с женой приедет. И смеется».
      Алик перечитал этот кусочек раз пять. Автоматически, почти не понимая смысла.
      Потом он отложил листочек, глянул на криво разорванный конверт, и накатило бешенство.
      Он представил себе всю эту сцену в лицах: смущенного, от волнения запинающегося на каждом слове Лешку и смеющуюся Татьяну.
      Как все просто! Он страдает, с ума потихоньку сходит, а она смеется!
      В стену огромным кулаком, как кувалдой, стучал Сеня. Это был условный сигнал. Алика приглашали сыграть партию в шахматы и выпить бутылочку пива. Видимо, Сеня решил развлечь его, по-своему истолковав недавнюю нелюбезность.
      Сперва Алик только поморщился и проигнорировал его стук, но сигнал повторился. Алик со всей силы долбанул по стене и заорал, кажется, на весь этаж:
      – Я же сказал – мне некогда!
      За стенкой наступила тишина.
      Перед глазами снова и снова вырастали то Лешка, то Татьяна. И смеялась уже не одна Татьяна. Смеялся Лешка. Весело и торжествующе. И это уже походило на бред.
      А что же ей плакать, что ли? Тем более перед Лешкой.
      Алик пытался собраться с мыслями, сосредоточиться, оправдать ее.
      Это она все так, шутя. А Лешка принял за чистую монету.
      Ни о какой женитьбе в Москве и речи никогда не шло. Никогда! Тогда почему же?..
      Она что, решила, что ему пора остепениться?! В этом возрасте вполне оправданна тяга к тихой семейной жизни?! Отказала одна, согласится другая?
      Да это же идиотизм! Неужели она могла такое подумать?
      Или нет! Она думает: быстрее женится, быстрее все забудет!
      Вот так! Скорее всего так! Боится его возвращения? Преследований? Дура! Все равно дура! Хоть так, хоть эдак!
      А вот взять да и вправду жениться! Ей назло!
      Хватит! Нужно успокоиться! Взять себя в руки!
      Алик перестал бормотать и долго смотрел в одну точку. Хотелось выпить. Не выпить, а напиться. Водки. Только водки.
      Алик пожалел, что рано ушел с дня рождения. Там была водка, и ему никто не мешал набираться. Ну да! Он же не знал тогда о письме. А письмо с пятницы. А он не знал.
      Стоп! Лучше сообразить, где напиться. Вернуться на день рождения? Не подходит. Пойти к Сене? Он же звал. Но у него только пиво. А пиво сейчас не спасет. Можно купить водки и завалиться к нему с бутылкой. Сеня не поймет. Он пьет только пиво. А сейчас нужна водка. Именно водка.
      Алик отшвырнул письмо, вытащил из стола последнюю купюру и пошел в магазин.
      Водка только по талонам. А талоны свои он за ненадобностью давным-давно передал ребятам.
      Выручила юркая старушка, таинственно поманив за собой сухим скрюченным пальцем.
      – Тебе одну? – требовательно шептала она, назвав цену.
      Вообще-то Алик собирался взять две, но теперь купюры едва хватало на одну, и он, молча кивнув, расплатился. Бабка с оглядкой вытащила бутылку, Алик тоже с оглядкой взял ее, сунул за пазуху и быстро пошагал к общаге.

      Сначала Алик хотел позвать Сеню – пить в одиночестве было как-то не очень прилично. Однако хотелось именно в одиночестве. В совершенном одиночестве.
      Он заперся изнутри и открыл бутылку. Стакан оказался грязным, идти в кухню мыть его не хотелось, и Алик глотнул из горла. Первый глоток обжег гортань и приятной жаркой волной почти мгновенно разлился по всему телу. Алик выдохнул, улыбнулся и глотнул еще.
      После пятого или шестого глотка мир покачнулся и стал гораздо проще. Гораздо проще.
      Татьяна над ним смеется? Ну и пусть! Пусть смеется, потому что смеется первая. А последним будет смеяться он. А смеется тот, кто смеется последним. А вот это уже банальность. Ну и пусть!
      Сейчас он позовет Сеню, они сыграют в шахматы и попьют пивка. Сеня – хороший малый, только болтливый.
      Алик пока болтать не хотел и за Сеней не пошел. Тем более бутылка одна. А вдруг и Сеня захочет выпить? Алик смерил взглядом содержимое бутылки и решил, что делиться не стоит. Шахматы как-нибудь в другой раз. Или нет! Просто он сейчас допьет свою бутылку и пойдет играть в шахматы.
      А Леха тоже еще тот фрукт! Зачем написал все это? Чтобы душу лишний раз потравить?
      Да нет! При чем тут Леха? Сам виноват. Мог бы перед отъездом все ему рассказать. Он же ничего не знает.
      Водка подходила к концу. Алика немножко мутило, но на душе стало спокойнее. Он блаженно растянулся поперек койки и прикрыл глаза.
      К Сене пойдет завтра. Неудобно заявляться к человеку таким пьяным. Впрочем, он не пьян. А если пьян, то совсем чуть-чуть. А времени всего восемь вечера. Он сейчас немножко поспит и пойдет к Сене. Интересно, осталось у Сени пиво?
      При мысли о пиве замутило сильнее, он подтянул под голову подушку.
      Кажется, он даже заснул, потому что настойчивый стук в дверь напугал его. Моментально вернулась злость на Сеню. Разве можно быть таким прилипчивым?
      – Сеня, отвали! – заорал он, не поднимаясь с кровати.
      – Это я! – отозвался за дверью голос Даши.
      Только этого не хватало! Он вскочил, как нашкодивший мальчишка, быстренько запихнул под кровать пустую бутылку. Потом, пошатываясь, дошел до двери и щелкнул замком.
      Черт! Кажется он выглядит довольно помято и зря не посмотрел в зеркало. Он торопливо, под строгим и недоумевающим взглядом Даши поправил рубашку и пригладил волосы.
      – Привет! – широко и глуповато улыбнулся он.
      – Привет, – без улыбки ответила Даша. – Я смотрю, ты здорово повеселился на дне рождения. Что, у Иринки все так напились?
      – Н-нет...
      – Значит, только ты?
      Алик еще раз провел рукой по волосам и промолчал. Неужели он и правда так пьян, что заметно с первой секунды? Неудобно получается. Он перехватил пристальный взгляд Даши: из-под кровати предательски выглядывало белое прозрачное горлышко бутылки. Как винтовка с прицелом.
      – Как все это понимать? – Даша спрашивала строго и чуть насмешливо. – С кем это ты устраиваешь пьянки? Надеюсь, не с Иринкой?
      – Нет, конечно, нет.
      Она что – издевается?
      – Или с Никитой не допили?
      – Нет. Я без Никиты. Я сам.
      – Что – сам? – удивилась Даша.
      До нее, похоже, не доходило, что Алик пил в одиночестве.
      – Сам выпил бутылку водки. Один, – раздраженно отчеканил Алик. – Еще вопросы есть?
      – Есть. Что случилось?
      Алик молча кивнул на смятый конверт на полу.
      – От нее?
      – Нет. От Лешки.
      Даша нагнулась к конверту:
      – Можно?
      Алик равнодушно пожал плечами и отрезал кусок хлеба: хотелось чем-нибудь заглушить непроходящую тошноту. Ему было все равно, что Даша читает письмо, и вообще все то, что написано на том злополучном листочке.
      Татьяна, как всегда, права: ему нужно жениться. Вот так, в одиночку, он долго не протянет, сопьется просто. Осталось только определить, на ком жениться. А чего тут, собственно, определять? Выбор вполне очевиден и сейчас перед ним, только протяни руку, коснись, обними, предложи. Лучше Даши никого на роль жены и не найдешь. Она его любит, жалеет, понимает. Он ее тоже любит и понимает. Пусть как друга. Разве это плохо для супружества? Вон Татьяна живет со своим Игорем без всякой страсти – и ничего. Даже предпочла эту семейную идиллию любви Алика.
      Даша дочитала письмо, аккуратно сложила и расправила конверт.
      – Ну и чего ты расстроился? – спросила она.
      – Просто так, – ответил Алик. – Уже все прошло. Я уже забыл.
      – И правильно! То есть я хотела сказать: не стоило из-за этого напиваться.
      Алик согласно кивнул, пристально посмотрел на Дашу и заулыбался какой-то дурацки-пошлой улыбкой:
      – У меня есть предложение...
      – Купить еще бутылку и выпить вместе?
      – Нет. Другое предложение...
      – Ну, говори-говори. Какое?
      – У меня есть предложение, – повторил Алик, собираясь с мыслями. – Предложение... Предложение... Выходи за меня замуж.
      – Что? – Взгляд Даши сначала выразил недоумение, но тут же заискрился смехом. – За тебя замуж?
      – Ну да.
      – Решил выполнить указания своей Татьяны?
      – Нет... Я правда... Я...
      – Извини, Алечка, замуж за тебя я не пойду.
      – Почему? – Алик растерялся. – Но ты же...
      – Что – я же? Сама хотела за тебя замуж? Да, Алечка, хотела. Год назад. Тогда бы тебе дважды повторять не пришлось. А теперь поздно.
      – То есть как – поздно? Почему?
      – Потому что у тебя есть она.
      – Кто – она? Татьяна? Ты же знаешь, что мы расстались. Окончательно расстались.
      – Меня это не касается, Алик. Ты, кажется, ничего не понял. Давай объясню по-другому. Я устала быть твоим бронежилетом.
      – Чем?
      – Бронежилетом. Я нужна тебе для защиты. Я нужна, только когда тебе плохо. Я выручаю, вытаскиваю...
      – Хорошо. Пусть так. Ты меня спасешь этим.
      – Не спасу, Алик. Тебе так только кажется. Я выйду за тебя замуж, и мы станем врагами.
      – Не выдумывай!
      – Не выдумываю, – вздохнула Даша. – Ты будешь ненавидеть меня.
      – За что?
      – За то, что я – не она. Вот и все. И хватит об этом. Смени тему. Расскажи, например, о дне рождения. Было весело?
      – Нет. Скучно.
      – Как Кит?
      – Его не было.
      – Тогда зачем ты туда поперся? Тебе так дорога Иринка?
      – Не понял твоей иронии.
      – Ну как же! То знать не знал, кто такая Иринка, то просто побежал к ней на день рождения...
      – А ты что, ревнуешь?
      – Больно надо. Ты, Алечка, сильно льстишь себе, если думаешь, что мои чувства к тебе вечны. Все проходит. – Даша говорила как бы шутя, но Алик чувствовал, что она говорит правду. И почему-то эта правда не доставляла никакого удовольствия. – Между прочим, Алечка, Иринка – неплохая кандидатура на вакантную должность твоей жены. Молоденькая, глупенькая, неопытная. И у нее огромный плюс – она ничего не знает о Татьяне.
      – Что ты мелешь? – взорвался Алик. – При чем здесь Иринка? Я что, ярмарку невест устраиваю, что ли?
      – Мне показалось, что да. Именно ярмарку невест. А поскольку моя кандидатура была древняя, этакий динозавр, то первая удочка заброшена в мою сторону. Я отказалась. Стоит поискать в другом месте.
      – Прекрати! Я тебя прошу – прекрати! Ты говоришь ерунду! Мы поссоримся!
      Он выкрикивал эти фразы, чувствуя, что багровеет от ярости. А к горлу неумолимо подкатывался клубок мерзкой тошноты.
      – Успокойся! – испугалась Даша. – Тебе плохо? Плохо, да? Алька! Ложись на кровать! Ложись. Успокойся.
      Но Алик отодвинул ее в сторону и, шатаясь, вышел из комнаты. Следующие полчаса Алика полоскало. Уходило опьянение и становилось стыдно. Стыдно перед Дашей и перед самим собой.
      – Я, кажется, наболтал тебе много ерунды, – смущенно сказал он, когда немножко отпустило и он смог вернуться в комнату.
      – Кажется, да, – согласилась Даша.
      – Ты извини. Я спьяну. Я не хотел...
      – Я поняла. Ты мне лучше скажи – ты с ума сошел? Что за идиотизм с этой водкой? Где ты ее взял?
      – В магазине. У бабки, – с трудом улыбнулся Алик.
      – Ты хоть о чем-нибудь думал? Завтра в университет. Ты что, собираешься дышать на профессора перегаром?
      – Я буду дышать в сторону.
      – Очень остроумно. Знаешь, Алька, я думала, ты посильнее. Не предполагала, что ты такой слабак.
      У Алика не было сил возражать ей. Тем более что она была права. Абсолютно права. Он слабак и начинающий алкоголик. Перед глазами плыли круги и растворялись уже где-то в сонном сознании. Алик опустил веки, и кружащаяся темнота потащила его в тяжелое пьяное забытье.

      После того злополучного вечера и дурацкого, пьяного, неприятного разговора в его с Дашей отношениях что-то лопнуло, изменилось. Даже думать об этом Алик без стыда не мог. Это же надо так – дать прочитать письмо, а потом сделать предложение. Ну, просто идиот, придурок, скотина... Алик подбирал оскорбительные эпитеты, но все они не выражали истинной сути какого-то внутреннего отвращения и чувства гадливости к самому себе, не передавали и сотой доли кипящих в душе проклятий в собственный адрес.
      Он не мог смотреть Даше в глаза. Не мог, и все. И заставить себя извиниться и все ей объяснить тоже не мог. Любые слова казались глупыми, ненужными и, самое главное, ничуть не оправдывали его. Не могли оправдать, потому что он сам, как ни старался, не мог найти себе оправдания.
      Кажется, Даша прекрасно поняла эту его неловкость, но тоже то ли не решалась, то ли просто не хотела сделать первый шаг к разговору, к объяснению, к настоящему разрыву, к чему угодно. Впрочем, она ведь ясно сказала: она отказывается от роли бронежилета.
      Бронежилет прохудился.
      Алик усмехнулся. А другого, запасного бронежилета нет. А без бронежилета не то чтобы страшно, но как-то холодно.
      Даша старательно, но не очень умело начала избегать встреч с ним, а редкие разговоры становились невыносимыми из-за недоговоренностей, и Алик с трудом каждый раз подбирал тему для разговора.
      Он хотел, очень хотел, чтобы все вернулось назад, чтобы между ними не стояла эта непонятная стена, чтобы рядом в любой момент была ее помощь. А Даша продолжала отдаляться.
      Она с невиданным старанием занялась учебой. То ли нарочно, то ли от отчаяния. Алик не понимал и из-за этого злился на нее и жалел себя. В такие минуты жалости к себе хотелось плакать. Одиночество. Незаслуженное и жестокое.
      Только почему незаслуженное? Заслуженное, и еще как! Виноват во всем только он, и никто больше...
      Алик тоже попытался серьезно вернуться к диссертации. Это было сложно. Былая легкость в восприятии новых фактов, радость пусть маленьких, но открытий – все это исчезло, растаяло и только добавляло лишнюю досаду в и без того тупиковое состояние.
      Рядом оставался только Кит. Взбалмошный, немножко туповатый, чокнувшийся на идее фикс о больших деньгах, но все-таки верный, преданный Алику. Алик это ценил по достоинству и даже наконец объявил ему о разрыве с Дашей.
      Кит сначала не поверил:
      – Разыграть меня решили? Этого просто не может быть!
      – Может, – отрезал Алик и повторил: – Мы с Дашей давно расстались.
      – Но почему?
      – Ну, как тебе объяснить... Мы разные люди, мы по-разному смотрим на жизнь. И вообще, мне кажется, мы просто надоели друг другу.
      – Ох, и дурак ты, Данилин! – покачал головой Кит. – Зря ты Дашку упускаешь! Зря! Она умница, она...
      – Знаю-знаю! – перебил его Алик. – Только давай без душеспасительных бесед. Я дурак. Я согласен. Только оставь меня в покое. Мы с Дашей друг другу надоели. Обсуждение закончено.
      – Ну, и пожалуйста! Закончено – так закончено. Делайте как знаете. Я просто хотел дать совет.
      – Зачем? – Алик равнодушно пожал плечами. – Зачем давать другим советы? Зря стараешься! Советы не помогают, каждый расшибается сам.
      – Ну и расшибайся на здоровье! Мне бы такую девчонку, как Дашка, – на второй день знакомства в загс побежал бы.
      – Успеешь – побежишь... – Алик помолчал и добавил: – Слушай, Кит, мне тошно. Ужасно тошно.
      – Из-за Дашки?
      – Из-за всего. Можно я буду заходить к тебе почаще? Когда надоем – ты скажи...
      – Да ради Бога! Хоть каждый день приходи. Можешь вообще к нам пока перебраться, площадь позволяет, родичи от тебя в восторге, Иринка против не будет...
      – Это уже лишнее, – рассмеялся Алик. – Переезжать я не буду.
      – Ну, тогда заходи в любое время.
      – А вот за это спасибо.
      – Возьми ключи. Я своих предупрежу. Ты мой друг, приходи хоть днем, хоть ночью... А как же теперь с Дашей? – Алик уже было настроился еще раз все ему объяснить, но Кит торопливо добавил: – Я не про то... Дашка ведь мой друг тоже. А я как же?
      – Вот проблема! Ты с нами. Со мной и с Дашей. И дружи и со мной, и с ней. Как раньше.
      Депрессия казалась нескончаемой. В минуты отчаяния Алик думал, что черная полоса не прервется никогда. Он заметил, что совершенно разучился радоваться, смеяться, удивляться. Он перестал читать газеты, смотреть телевизор – его это просто не интересовало.
      – Поздравляю вас, дорогой, мы живем в новом государстве! – Михаил Иосифович пылал негодованием. – Как вам нравится это пошлейшее название – СНГ?
      – От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. – Алик пожал плечами. – В конце концов, аббревиатура большого значения не имеет.
      – Это, конечно, по-философски. Но, милый мой Александр, звучание! Звучание! Это же несравнимо – СССР и СНГ. Вы вслушайтесь! Вслушайтесь!
      – Да, – равнодушно согласился Алик. – СНГ – менее благозвучно.
      – Ах, молодость! Менее благозвучно? Всего лишь! Неужели вы не понимаете, что мы проснулись на обломках державы? Легли спать в одном государстве, а проснулись в другом! Хоть это-то вы в состоянии уразуметь?
      Неплохой вопрос! Алик не знал, что он сейчас в состоянии уразуметь, что вообще в состоянии вывести его из этого равнодушия.
      Моментами он со страхом ощущал себя стариком. Не умудренным жизнью, нет, просто немощным. Из-за того, что ничего сделать не мог, из-за того, что делать ничего не хотел.
      О Татьяне он думал если не ежеминутно, то по крайней мере ежечасно. Думал по-разному. То с какой-то слезливой сентиментальностью, то с тупой злостью, то с сумасшедшей обидой, то со щемящей жалостью.
      Он вдруг начал ждать письма от нее. В этом ожидании в принципе не было ничего невероятного. Татьяна могла узнать адрес у Лешки. Взять адрес и написать.
      Нет, писать она не будет. Не о чем. И незачем.
      Но Алик все равно ждал.
      Спасал только дом Горяевых. Не сам Кит, а именно его дом. Алик пропадал там иногда целыми днями, временами спохватываясь и хотя бы из приличия заставляя себя делать паузу на самое короткое время. Он не мог объяснить, что его тянуло сюда. То ли равномерный, установленный уклад их жизни, то ли убаюкивающая тишина, то ли просто атмосфера семьи, дружной и благополучной.
      У Станислава Степановича, отца Никиты, историка по профессии, хозяйственника по призванию, была неплохая библиотека, и Алик находил какое-то краткое забытье, копаясь в книгах.
      С Никитой Алик виделся нечасто. Наконец-то исполнилась мечта идиота – Кит купил себе торговую точку, нанял продавцов и теперь с утра до ночи мотался за товаром.
      Иногда Алик сидел в доме Горяевых в полном одиночестве, предаваясь своим размышлениям, а чаще всего находился в обществе Иринки. Сначала она считала своим долгом развлекать гостя, но потом отстала и занималась своими делами: то ли Алик ей надоел, то ли просто она не воспринимала его как гостя. Она иногда обращалась к Алику за помощью или советом. Это касалось только учебы, и Алик с удовольствием ей помогал. С удовольствием, потому что это тоже отвлекало его, а самое главное, напоминало безмятежные счастливые первые годы учебы в университете.
      Новостей из дома не было никаких. По телефону все домашние наперебой рассказывали Алику о маленькой племяннице, и он с вежливой скукой и радостным смехом в нужных местах выслушивал эти бредни, все больше и больше проникаясь тихой неприязнью к Кларочке. Он еще не видел ее, но уже не воспринимал ни ее саму, ни ее имени. Это же надо было так назвать ребенка! Генка, наверное, имя выбирал.
      Алик не знал, откуда у него эта неприязнь к племяннице, и ругал себя, но где-то в подсознании никак не укладывалось, что это дочь Галки, и часто вспоминались восторженные слова сестры: «Кларочка так похожа на Гену!» Все, что угодно, но только не Гена!
      А родные все настойчивее, по мере приближения зимних каникул, призывали Алика приехать. Галка даже объявила ультиматум: «Не приедешь, я на тебя обижусь и вообще разговаривать с тобой больше не буду».
      Алик метался. Он менял свое решение сто раз на день: то ехать, то не ехать. Не из-за Кларочки, конечно, и даже не из-за Галкиного ультиматума. Вопрос был один: как он встретится с Татьяной?

      Объяснение с Иринкой состоялось в конце декабря. Алик сделал этот шаг взвешенно, обдуманно и внешне совершенно спокойно. Долгой, мучительной борьбе с самим собой был положен конец.
      Ее согласие в данный момент решало практически все. Оно полностью меняло его жизнь, но это было не главное. Главное, заручившись ее согласием, он со спокойной душой мог ехать домой, может быть, даже с ней как с невестой. Алику почему-то казалось, что тогда встреча с Татьяной будет легкой и ни к чему не обязывающей. Они встретятся как старые добрые приятели и расстанутся так же, чтобы каждому идти своей дорогой – ему с Иринкой, ей с Игорем.
      Поначалу идея о женитьбе на Иринке, насмешливо поданная Дашей, казалась Алику абсолютно бредовой. Но она прочно засела в голове и с каждым днем все больше теряла свою бредовость и обретала вполне реальные черты.
      Пока Алик боролся сам с собой, в их отношениях с Иринкой ничего не менялось. Алик не чувствовал к ней ни страсти, ни любви, ни даже влюбленности. Это злило и заставляло снова и снова все взвешивать. Но влюбленность все равно не появлялась. Алик долго не мог объяснить себе, что же все-таки есть в Иринке.
      Спокойствие... Немножко наивности... Искренность...
      Да-да, искренность. И при всей ее искренности он в ней не чувствовал хоть доли влюбленности. Это нужно было признать: она в него нисколько не влюблена.
      Алик начал приглядываться к Иринке и очень скоро убедил себя, что она не только улыбкой похожа на Татьяну. Было что-то еще, непонятное, неуловимое, но одинаковое, и Алик особенно не трудился понять, что именно. Он просто решил, что Иринка – это Татьяна в семнадцать лет. Это грело душу, сближало с Иринкой, сглаживало пропасть, через которую предстояло шагнуть.
      Ему было легко с ней. И еще она дарила ему странные, никогда до этого не испытанные ощущения. Он был рядом с ней старшим, умным, ответственным. Просто непререкаемым авторитетом, старшим братом.
      Этого никогда не было даже рядом с Галкой. Галка брата не ставила ни в грош и особенно умным никогда не считала. Наоборот, посмеяться, поддеть, пожаловаться – в этом была Галка.
      Даша, хоть и была в него влюблена, всегда оставалась чуть поодаль, чуть в стороне, не допуская Алика до самого сокровенного и тайного в ее душе. Впрочем, возможно, это была вина Алика – он сам никогда не стремился к близости с ней.
      О старшинстве в его паре с Татьяной и вовсе было глупо думать. Там всегда и все решала она. Куда им пойти, быть вместе или расстаться – это зависело целиком от нее и лишь на малую, сотую долю от Алика.
      С Иринкой все было иначе. Она ловила каждое его слово, и это слово ни на секунду не подвергалось сомнению. «Это сказал Алик, значит, это правильно».
      Такое отношение льстило его самолюбию, а никогда ранее не испытываемые старшинство и ответственность приятно убеждали в том, что он действительно созрел для создания семьи и что в этой семье он всегда будет главным и единственным.
      Он пришел к этому выводу довольно скоро, но долго не решался сделать ей предложение, передумывая все мысли вновь и вновь. И даже когда решился, долго выбирал подходящий момент для объяснения.
      В середине декабря она побывала на свадьбе одной из своих подружек. Кажется, одной из тех, что Алик видел на дне рождения. После свадьбы Иринка поделилась с Аликом:
      – Не понимаю девчонок, которые так спешат выйти замуж. Зачем? Можно же осмотреться, выбрать достойного человека... Вот Нинка. Кажется, не глупая, а выскочила за такого придурка. Я бы на такого даже не взглянула, не то что замуж выйти.
      – А за меня вышла бы замуж? – вдруг спросил Алик.
      Иринка подняла на него серьезные и немножко удивленные глаза.
      – За такого, как ты? – медленно спросила она. – Может быть.
      – Тогда выходи за меня замуж, – твердо и уверенно объявил Алик.
      Она снова с удивлением посмотрела на него и на этот раз промолчала.
      – Я люблю тебя, – поспешно добавил Алик, почувствовав, что для объяснения чего-то не хватает.
      Иринка молчала. Молчал и Алик. Он волновался лишь самую каплю, с любопытством ожидая ее ответа.
      – Мне нужно подумать, – наконец смущенно пробормотала она.
      – Конечно-конечно, – великодушно согласился Алик. – Подумай, посоветуйся... Я пойду, пожалуй.
      Иринка задумчиво кивнула, и он пошел в коридор, но тут же спохватился, вернулся и чмокнул ее в уголок плотно сжатых губ. Так, по его мнению, все-таки должен был поступить человек, делающий предложение.
      Иринка с еще большим удивлением посмотрела ему в глаза, он смутился и сказал:
      – Ну, я пошел. До свидания.
      Его слова остались без ответа. И вообще все получалось как-то глупо и смешно. Вот именно, смешно. Алик вышел от Горяевых, глубоко вздохнул и улыбнулся своей глупости. Но на душе было легко – как бы там ни было, а он все-таки сделал ей предложение, то есть выполнил все от него зависящее. Теперь решала она.
      Через неделю он получил ее согласие и впервые за все это время испугался: бредовая идея из разряда реальных перешла в разряд выполняемых.
      Зачем она согласилась?
      Зачем он сделал ей предложение?
      Впрочем, испуг и колебания продолжались совсем недолго. Ему удалось убедить себя в правильности такого шага. Пожалуй, это даже был единственный выход из всех существующих в его положении.
      Для родителей Иринки известие об их скорой свадьбе было несколько неожиданным, но все-таки радостным. Для Никиты – просто ошеломляющим.
      – Ну, Алька, я давно подозревал, что ты идиот, но не думал, что это неизлечимо!
      Алик снисходительно улыбнулся.
      – Ну, на кой черт тебе эта девчонка? Ей еще в куклы играть! Это я тебе как брат говорю!
      – Я люблю ее, – спокойно возразил Алик.
      – Она тебя тоже любит, – отмахнулся Кит. – Ну и что? Из-за этого вешать себе хомут на шею? И вообще я тебе просто удивляюсь – сделать выбор между ней и Дашей в пользу Иринки?
      – Не было никакого выбора, – отрезал Алик. – С Дашей мы давно расстались окончательно.
      Кит как-то сник и нерешительно спросил:
      – Будем ее приглашать на свадьбу?
      – Кого?
      – Дашу, разумеется.
      Алик пожал плечами и усмехнулся:
      – Вряд ли она придет.
      – Я тоже так думаю, – вздохнул Кит. – Но пригласить все равно нужно.
      – Пригласи, – согласился Алик.
      Он выждал какое-то время, предоставив Никите право поставить Дашу в известность, и только потом решился на якобы случайную встречу с ней.
      – Я получила приглашение на твою свадьбу, – насмешливо сообщила она.
      – Ты придешь?
      – Конечно, нет. Но желаю вам счастья. Тебе и Иринке.
      – Спасибо. – Они помолчали, и Алик добавил: – Как видишь, следую твоему совету.
      – Ну что ж, приятно, что мои советы бывают кому-то нужны, – усмехнулась Даша. – На каникулы домой не едешь?
      – Еду.
      Даша удивленно приподняла брови.
      – С Иринкой.
      – Смотрины устраивать?
      – В некотором роде. С родителями познакомить.
      – И с Татьяной?
      – Зачем?
      – Слава Богу, что понимаешь. Незачем. Ну, счастливо.
      Алик кивнул и долго еще размышлял, почему Даша так сказала о Татьяне. Вообще-то он хотел познакомить Татьяну с Иринкой. Как бы случайно, мимоходом, но чтобы она поняла и хоть чуть-чуть пожалела о том, что потеряла его навсегда. Но теперь, после Дашиных слов, он засомневался, стоит ли так делать. Даша еще ни разу не посоветовала ерунды. Может быть, она права и лучше остаться выше всех этих планов мести.

      Новый год Алик встречал у Горяевых если не на правах члена семьи, то по крайней мере на правах кандидата на эту должность.
      О поездке к родителям Алика вопрос был уже решен и не обсуждался. Сразу по окончании Иринкиной сессии они должны были лететь самолетом. Именно лететь, потому что Станислав Степанович, Иринкин отец, решил, что трястись двое суток в поезде жениху с невестой не годится, и уже запасся билетами на самолет туда и обратно.
      Алик сообщил родителям о том, что приедет с невестой, и их ожидали там в радостном волнении.
      Свадьба была назначена на конец марта, и Алик имел серьезный разговор со Станиславом Степановичем на предмет своих дальнейших планов.
      О дальнейших планах Алик думал и сам. Ему казалось, что с изменением семейного положения нужно изменить и всю свою жизнь, тем более что последнее время она нисколько не удовлетворяла его.
      Самым острым вопросом был университет. Алик четко решил для себя, что защита диссертации в этом году просто нереальна. Диссертация не готова, несмотря на все старания Михаила Иосифовича. Алик чувствовал, что сейчас он не в силах ничего защищать. Может быть, на следующий год.
      Но даже себе признаться в неготовности было как-то неловко, и благородный предлог вскоре был найден: он становится главой семьи, а семью нужно содержать. Следовательно, придется поступиться наукой, чтобы заработать деньги для семьи. В конце концов, это не его вина, что сейчас наукой не прокормишься. К науке он всегда успеет вернуться. Он просто потихоньку, не торопясь, доделает диссертацию и тогда пойдет защищать. А с аспирантурой придется распроститься.
      Алик понимал, что это его решение вряд ли кто-нибудь одобрит, но оно было настолько твердым, что он готов был выдержать разговор и со своими родителями, и с родителями Иринки, и с Дашей, и даже с Михаилом Иосифовичем.
      Станислав Степанович счел нужным заметить, что Алик в данном случае поступает несколько торопливо.
      – Мы с женой в состоянии прокормить двух студентов. Тем более что тебе осталось учиться всего полгода. А там я через друзей похлопочу о месте на кафедре.
      – Спасибо, Станислав Степанович, но, к сожалению, времена изменились, и я не смогу содержать семью на зарплату преподавателя. Заниматься чистой наукой – еще менее прибыльное дело.
      – Чем же ты решил заняться?
      – Честно говоря, еще не решил. Мне хотелось бы поговорить с Никитой, но все нет удобного случая. Может, мы бы могли с ним вместе...
      Станислав Степанович поморщился:
      – Александр, Никита занимается торговлей, и я всегда был против этого его занятия.
      – Но это приносит деньги, – возразил Алик.
      – Приносит, конечно... – Станислав Степанович немного помолчал, обдумывая. – В общем-то, конечно, решать тебе... Может, и к лучшему, если ты будешь вместе с Никитой. У тебя есть голова на плечах, а он слишком взбалмошный для коммерции. Он будет рисковать, ты будешь сдерживать. Такой баланс может принести определенный успех. Я рад, Александр, что ты серьезно думаешь о будущем, и надеюсь, что будешь думать и впредь. О себе и об Иринке. – Он вдруг встревоженно глянул на Алика: – Ирине обязательно нужно закончить университет.
      – Конечно, – кивнул Алик. – Я вам это обещаю. Не думаете же вы, что я и ее утяну в коммерцию?
      Станислав Степанович весело расхохотался и похлопал Алика по плечу:
      – Я рад, я очень рад, что Иринка выбрала тебя. Хотя академический отпуск я ей не запрещаю.
      – Зачем? – удивился Алик.
      – А как же внуки? – снова расхохотался Станислав Степанович. – Без внуков не обойдешься! Как ты думаешь, Александр?
      – Конечно, – улыбнулся Алик. – Конечно.
      Впрочем, перспектива иметь ребенка его пока не прельщала.
      Когда он сообщил о своем решении Даше, ее реакция была на удивление спокойной. Она только пожала плечами и посоветовала:
      – Не сходи с ума, Алик. Тем более что необходимости бросать аспирантуру нет никакой. Насколько я знаю, Горяевы не из бедных, и жить вам есть где.
      – Дело не в этом. Дело во мне. Мне сейчас это нужно.
      – Как знаешь... Ты сказал Михаилу Иосифовичу?
      – Нет еще.
      – Никак не соберешься с духом? Сочувствую.
      Алик хотел ответить резкостью, но сдержался. Она опять права. Самый тяжелый разговор будет с профессором.
      – Я не понимаю вас, Александр! – Михаил Иосифович в волнении расхаживал по аудитории.
      Алик сидел опустив голову, как первоклассник перед директором.
      – Что за нужда жениться? – кипел профессор. – Что за блажь? Неужели с этим нельзя повременить? Отложить хотя бы на полгода? Я вас спрашиваю, Александр!
      – Нельзя, – еле слышно пробормотал Алик. – Мы подали заявление.
      – Ну так заберите его! – в сердцах воскликнул Михаил Иосифович. – Милый мой, вы не понимаете, что вы делаете! Вы губите себя! Губите!
      – Я только оставляю аспирантуру, – попробовал возразить Алик.
      – Только! Он только оставляет! Не тешьте себя глупыми надеждами! Неужели вы всерьез верите, что, будучи женатым, сможете вернуться к диссертации? Вы верите в это, Александр?
      – Да, верю. Я доработаю диссертацию, буду защищаться...
      – Блажен, кто верует! Помяните мое слово: вы больше не вернетесь. Вас засосут коммерция, деньги, быт, жена, дети! Вы оставляете не аспирантуру, вы оставляете науку. И скажу честно, мне жалко не науку, у нее найдутся другие служители. Мне жалко вас. Вы теряете цель, вы теряете смысл, вы теряете жизнь!
      Красноречие профессора на несколько дней оглушило Алика. Он начал сомневаться в правильности своего решения и, если бы не Кит, пожалуй, мог поддаться уговорам Михаила Иосифовича.
      Кит оказался единственным человеком, который целиком и полностью поддержал Алика. Впрочем, в его поддержке Алик и не сомневался.
      – Ну наконец-то, ботаник! – Кит был искренне рад. – Давно пора бросить всю эту пыль веков к чертовой матери! Пять курсов закончил, диплом получил, пора начинать жить!
      То, что Алик решил стать его коммерческим партнером, вообще привело Никиту в дикий восторг.
      – Это ты правильно! Я и сам хотел тебе предложить, да думал – откажешься.
      – Деньги нужны, – натянуто улыбнулся Алик.
      – Деньги всегда нужны, – философски заметил Кит. – На свадьбу, что ли?
      – На свадьбу, на жизнь. Потом, может, на квартиру.
      – Почему «потом»? Почему «может»?
      – Потому что деньги немалые, – сердито ответил Алик.
      – Не хочешь жить с моими родичами? – весело подмигнул Кит. – Ну и правильно! Дети должны жить отдельно. Короче, так! К свадьбе выбирай себе квартиру.
      – Спятил?
      – Не волнуйся!
      – Хочешь сказать, что к марту я заработаю на квартиру? – насмешливо спросил Алик.
      – К марту не заработаешь, – ответил Кит. – К марту я достану денег. Половина – мой свадебный подарок, половина – под проценты, займу у ребят.
      – Не будь дураком! – Алик даже вскочил. – Какие проценты? Какие ребята? Это все нужно отдавать!
      – Конечно, – невозмутимо согласился Кит. – Будешь зарабатывать, будешь отдавать.
      – С процентами?
      – С процентами. Да не переживай. Я договорюсь на небольшие проценты.
      Алик немножко остыл и поинтересовался:
      – А у тебя откуда столько денег, чтобы свадебные подарки делать?
      – Не твое дело! Что я, не могу сделать царский подарок родной сестре и лучшему другу?
      – Я серьезно спрашиваю.
      – Не волнуйся, не украл.
      – Тоже в долги влезешь?
      – Вот пристал! Заработал я эти деньги. Уже заработал. Копил себе на квартиру. Хотел от предков отделиться. Ну, вот теперь вам жертвую! Вам нужнее!
      – Кит, я не возьму!
      – Возьмешь, куда ты денешься! И спасибо скажешь... Работать начнешь после поездки?
      – Да.
      – Договорились. Я к тому времени посоображаю, чем нам заняться. Ого-го, Алька! Мы с тобой миллионерами станем, вот посмотришь!

      По поводу приезда Алика и Иринки дома был устроен торжественный обед из восьми блюд. Алик пыхтел и по мере появления на столе одного кушанья за другим все больше возмущался и пытался убедить маму, что он лопнет. Иринка весело хохотала над ним и вежливо отказывалась от добавки.
      Алик счел нужным сразу же, пока женщины суетились вокруг стола, поговорить с отцом и сказать ему об аспирантуре. Отец выслушал молча и нахмурился. Алик приготовился к очередному нелегкому разговору.
      – Делай, как считаешь нужным, сын, – вздохнул отец. – Я тут не советчик.
      – Спасибо, папа, – улыбнулся Алик.
      – Матери не говорил?
      – Нет еще.
      – И не надо пока. Я потом сам...
      Проснулась Кларочка, и Алика повели знакомиться с племянницей. Алик был в прекрасном расположении духа, не обнаружив дома Генки, поэтому Кларочка ему даже понравилась. Он решил не сразу спрашивать, кто придумывал имя ребенку, и настроился говорить комплименты, но девчушка на самом деле оказалась славной и очень улыбчивой, а главное, она ничуть не походила на Генку, и это еще больше подняло Алику настроение.
      Иринка произвела на всех отличное впечатление. Папа только заметил Алику, что она немного молода для замужества, а вообще девушка хорошая, серьезная. Мама без конца шептала: «Прекрасная девочка, прекрасная», – и этим ужасно смешила Алика. Даже с Галкой Иринка очень быстро нашла общий язык, и уже через полчаса сестра с полнейшим доверием поручала ей переодеть Кларочку.
      Алик нашел, что Галка сильно изменилась, и не мог понять, в лучшую или худшую сторону. Куда-то подевались ее резвость, насмешливость. Она стала какой-то степенной и слишком взрослой. Алик замечал в ее походке мамины движения, в разговоре – мамины слова и рассуждения и не знал, радоваться этому или огорчаться.
      К вечеру пришли Лешка с Верой, и обед плавно перешел в ужин. Алику едва удалось вырваться из-за стола и вытащить оттуда Лешку. Они вышли покурить на площадку, и Алик наконец задал другу волнующий его вопрос:
      – Как тебе Иринка?
      Лешка как-то равнодушно пожал плечами:
      – Ничего... Хорошая, наверное... За пять минут разве разберешь?
      Алик рассмеялся: в этом был весь Лешка, слова лишнего не вытянешь.
      – А как же она? – вдруг спросил Лешка.
      – Кто – она? – напрягся Алик.
      – Будто не понял...
      – Татьяна? – Алик произнес ее имя и остановился, чтобы перехватить воздух. – Ты же знаешь, мы с ней расстались. Давай не будем об этом.
      – Давай...
      Разговор с Лешкой взбудоражил Алика. Он вдруг понял, что она рядом, в одном городе с ним, что ей можно позвонить, ее можно встретить...
      Он долго не мог уснуть, сидел и курил в кухне до тех пор, пока все не улеглись спать. Потом он решился.
      Он подошел к телефону и постарался тихо, без лишнего шума крутить диск. Номер долго не хотел набираться. Гудок... Другой... Третий...
      Час ночи. Она спит.
      Пятый... Шестой...
      «Будет седьмой, и положу трубку».
      – Алло!
      Это ее голос! Сонный, удивленный, встревоженный.
      Он едва удержался, чтобы не позвать ее, еще с минуту послушал ее голос, ее дыхание и положил трубку.
      Зачем все это? Глупо и не нужно. Никому не нужно. Ни ему, ни ей. Все давно решено: у каждого своя дорога. У каждого своя. У него теперь есть Иринка. А зачем она ему? Зачем он ей?
      Тихо заболела голова, и он поспешил лечь в постель. Все правильно. Он все делает правильно. Просто больше не надо ей звонить. И видеться не надо. Даша была права – не нужно знакомить их с Иринкой. Это знакомство будет не в его пользу.
      На следующий день родители ушли на работу, Иринка занялась Кларочкой, и у Алика появилась возможность поговорить с сестрой.
      Галка готовила обед, и Алик, примостившись в кухне на табуретке, завел разговор:
      – Ну, как жизнь, сестренка?
      – Ничего.
      – Ничего хорошего или ничего плохого?
      – Ничего плохого, – улыбнулась Галка и добавила: – И ничего хорошего.
      – Исчерпывающий ответ, – кивнул Алик. – А где твой Генка?
      – На работе.
      – Что-то долго. Сутки?
      – Нет. Он теперь поезд сопровождает.
      – Какой поезд?
      – Пассажирский. Двое суток туда, двое суток обратно. Неделю дома.
      – В проводники пошел?
      – Нет. Милицейское сопровождение.
      – А-а... Ну, а как он с тобой? Не обижает?
      – Да н-нет.
      – Так да или нет?
      – Нет. Просто живем тяжело.
      – Почему тяжело?
      – У него работа, у меня дом, ребенок. Он зарабатывает мало, с отцом постоянно ссорится.
      – С нашим?
      – С нашим. Папа его просто на дух не переносит. – Галка вздохнула. – Мы с мамой между ними мечемся. Я не знаю, что делать. Квартиру снимать нам не по средствам, а к его родителям я идти не хочу. Все-таки здесь мама. Она мне знаешь как с Кларочкой помогает.
      Алик кивнул.
      – Кстати, кто придумал ребенку такое имя?
      – Клара? Так Генкину маму зовут. В честь нее.
      – Лучше бы в честь нашей мамы назвали.
      – Какая разница? Нормальное имя.
      Алик хмыкнул:
      – Карл у Клары украл кораллы. Сына не забудьте Карлом назвать.
      Алик приготовился услышать к ответ какую-нибудь колкость, но Галка лишь обиженно замолчала. Алик даже растерялся.
      – Ладно, сестренка, не обижайся, я же пошутил, – торопливо сказал он.
      Галка молчала. Алик внимательно посмотрел на нее и задумчиво произнес:
      – Ты изменилась. Стала похожа на маму.
      Галка молча кивнула и отвернулась, но Алик успел заметить в ее глазах слезы.
      – Галка, я не хотел... – растерянно забормотал он. – Галка, ну хватит!
      – Он начал пить, Алик, – тихо, но четко сказала она, и Алик замолчал. – Генка начал пить. Как перешел в это сопровождение, так и... С напарниками, с проводниками...
      – На работе?
      Алик сморозил глупость, но Галка расценила ее как насмешку.
      – Да, на работе! – взорвалась она и тут же снова сникла.
      Алик немножко подумал и осторожно сказал:
      – Мне кажется, вам с Генкой лучше разойтись.
      Галка покачала головой:
      – Ты рассуждаешь, как папа. Он тоже без конца твердит: «Разводись с ним! Разводись!» Это не то, Алик, это не то!
      В ее последних словах было столько отчаяния, что Алику стало больно.
      – Я же просил тебя, мы все просили – не торопись. Мыслимое ли дело – выходить замуж в семнадцать лет!
      Галка вдруг встрепенулась и насмешливо поинтересовалась:
      – А твоей невесте сколько? Может быть, двадцать? Двадцать пять?
      – Восемнадцать. Но она умнее тебя.
      – Это еще почему? – Галкины глаза стали прежними – нахальными и смеющимися. – Потому что она выбрала тебя, а не Генку?
      – Хотя бы.
      – Боюсь, что ее выбор тоже не из лучших! Генка хотя бы не бабник.
      – А я – бабник? – возмутился Алик.
      – А куда ты звонил вчера?
      – Когда?
      – В час ночи. – Галка победоносно смотрела на брата.
      – У тебя не уши, а локаторы, – разозлился Алик.
      – Не своей ли бывшей? – продолжала наступление Галка. – Как ее зовут? Татьяной, кажется.
      – Тихо ты! – Алик вдруг испугался, что разговор услышит Иринка. – Не было у меня никого! И никуда я вчера не звонил! – Алик встал и пошел к двери.
      – А сейчас куда же? – услышал он вдогонку и сердито ответил:
      – К Лешке в гости! С Иринкой!
      – Вас приглашали на пять, – заметила Галка. – А сейчас только два.
      – Погуляем, – отрезал Алик.

      В гости с пустыми руками идти было неудобно, и Алик с Иринкой отправились по магазинам покупать подарок Вовке и что-нибудь к столу. Путешествие не заняло много времени, но домой Алик возвращаться не хотел. Кто знает, как поведет себя Галка. Он и так потратил полчаса, намеками выясняя у Иринки, что она слышала из его разговора с сестрой. Впрочем, беспокоиться по этому поводу не стоило – Иринка сидела с Кларочкой в дальней комнате. Это Алик так, для собственного спокойствия проверить решил.
      – Погуляем? – предложил он.
      – Погуляем. Покажи мне город.
      Алик подхватил Иринку под руку, и она доверчиво прижалась к нему. Ее движение не доставило ему никакого удовольствия. Стало досадно и как-то муторно. Почему она с ним? Почему она, а не другая? Зачем он затеял всю эту канитель с женитьбой?
      Все проявления ее симпатии к нему только раздражают, если не сказать большего – бесят. Сегодня бесят. И завтра будут бесить.
      Но вчера же не бесили?
      Нет. Но вчера он еще не слышал Татьяниного голоса.
      Значит, все возвращается? Из-за одного телефонного звонка? Это сумасшествие!
      – Алик, чего ты молчишь? Тоже мне экскурсовод.
      – Да какой я экскурсовод? Я и не знаю ничего толком.
      – Аль! Покажи мне свою школу.
      – Зачем? – Алик не смог скрыть своего испуга, но Иринка в этот момент смотрела куда-то в сторону и ничего не заметила.
      – Интересно, – ответила она. – Ты же там учился.
      – Ну и что?
      – Какой ты скучный, Алька! Покажи свою школу!
      – Давай я лучше покажу свой детский сад, – предложил Алик.
      – Детский сад? – удивленно рассмеялась Иринка. – Почему детский сад?
      – А почему школу?
      Алик делал все возможное, чтобы отговорить ее от совершенно дурацкой затеи. Идти к школе, чтобы столкнуться там с Татьяной!
      – Потому что я хочу школу! – заупрямилась Иринка, и у Алика растаяла последняя надежда на благополучный исход. – Ты что, не можешь выполнить мое желание?
      – Могу, – грустно сообщил он. – Просто школу ненавижу.
      – Да?! – Иринка даже подпрыгнула от удивления и любопытства. – Ты не любишь школу? А я думала, ты был отличником.
      – В школе я был двоечником, – мрачно пояснил Алик.
      – Никогда бы не подумала! – смеялась Иринка, и он тупо смотрел на ее губы.
      Сейчас он не находил и тени похожести на Татьянину улыбку. Она смеется совсем не так. Совсем не так.
      – Пойдем! – Иринка тянула его за рукав.
      Он пошагал с ней к школе, гадая, что из этого выйдет.
      А что может выйти? Он наверняка встретит там Татьяну. Наверняка. Это закон подлости. Он подойдет к школе именно в тот момент, когда подойдет и она. Иначе и быть не может.
      Теперь прежняя мысль о том, чтобы отомстить, познакомив с Иринкой, казалась глупой, нелепой и какой-то детской.
      Татьяну провести невозможно. Она сразу все поймет. Все. И сразу. И то, что Иринка ему не нужна, и то, что это он звонил сегодня ночью, и то, что все утро он вспоминал ее голос, ее дыхание, ее улыбку...
      – Это школа? – Иринка с серьезностью пятилетнего ребенка оглядывала розоватое здание с облупленной штукатуркой.
      – Да.
      Алик мельком глянул на часы и моментально посчитал: слава Богу, середина урока. Татьяны не было, и Алик облегченно перевел дух и тут же быстро нашел пятое окно слева на втором этаже. Разглядеть никого не удалось: в кабинете уже горел свет и были опущены легкие голубоватые шторы.
      – Зайдем? – спросила Иринка.
      – Ни за что! – отрезал Алик и, видимо, произнес это слишком резко: Иринка посмотрела на него с испугом и больше в школу заходить не предлагала.
      – Извини, – смутился он. – Просто панически боюсь этого здания.
      Но Иринка уже не слушала его извинений: она тянула его к небольшой афише на стенде.
      – Гляди! Через неделю у вас вечер встречи выпускников. Ты пойдешь?
      – Конечно, нет.
      – А со мной?
      – Тем более.
      – Почему – тем более? – опешила Иринка.
      – Незачем нам туда идти, – поспешно поправился он.
      – Покажешь ребятам свою невесту, – весело предложила Иринка.
      – Некому. Из друзей в городе остался только Лешка, а он тебя уже видел.
      – Похвастайся перед учителями, – засмеялась Иринка.
      – Пошли отсюда! – Алик решительно взял ее за руку и повел прочь.
      – Пойдем на экскурсию в детский сад?
      – Точно. Я тебе покажу участок нашей группы.
      Что у нее за упрямство? Детство еще не кончилось? Или просто характер такой?
      А может, Галка ей что-то рассказала про Татьяну?
      Не может быть! Не похоже. Да Галка и сама ничего толком не знает. Что она может рассказать?
      Чем дальше они отходили от здания школы, тем веселее и разговорчивее становился Алик. Он шутил, смеялся и что-то цветисто расписывал про богатое историческое прошлое города. Иринка уже нисколько не раздражала, и он ругал себя за этот прилив злобы. Сам запутался, зачем искать виноватых?
      Он снова и снова думал о том, что Даше никак не откажешь в мудрости: встречаться с Татьяной теперь не только не нужно, но и просто неприятно.
      Почему неприятно? Страшно? Или стыдно?
      А чего стыдиться? Не Иринки же?
      Теперь, когда опасность встречи миновала, Алик мог и поспорить с собой, и оправдать, и осудить. А у школы-то струсил...
      Это не трусость. Обыкновенная осторожность. Не более того.
      Алик вел Иринку по центральной улице и беспечно болтал с ней. Он заметил Татьяну слишком поздно. Она двигалась навстречу, и между ними оставалось не больше ста метров. Его вдруг охватила паника – бессмысленная, суетливая и довольно глупая. Он крепко схватил Иринку за руку и потащил ее на другую сторону улицы. Он был не в состоянии оценивать свои действия в тот момент.
      – Что случилось? – растерянно вопрошала Иринка, едва поспевая за его быстрым широким шагом.
      – Не оборачивайся! Пойдем! – сквозь зубы бросал ей Алик и сам не оборачивался и вообще смотрел исключительно себе под ноги.
      Впрочем, с паникой ему удалось справиться достаточно быстро. По крайней мере внешне. Он заставил себя замедлить шаг и продемонстрировать более или менее спокойную походку.
      – Кто это? – спросила Иринка, когда он наконец-то отпустил ее руку.
      – Кто?
      – Эта женщина, от которой мы бежали? – чуть раздраженно пояснила Иринка.
      – Так... – Алик на мгновение замялся. – Знакомая... моей мамы...
      Иринка замолчала в недоумении, но уточнять, почему они бежали от знакомой Аликовой мамы, не стала. Только сказала:
      – По-моему, она нас все-таки заметила.
      Алик кивнул.
      – Может, лучше поздороваться с ней? Неудобно как-то. – Иринка оглянулась. – Тем более она на нас смотрит.
      Алик дернул ее за руку, но не удержался и тоже обернулся. Татьяна остановилась и смотрела прямо на него. Он увидел, как дрогнули ее губы и на лице появилась то ли язвительная усмешка, то ли грустная улыбка. Алик едва заметно кивнул ей и торопливо зашагал дальше.
      На все Иринкины расспросы Алик отвечал угрюмым молчанием или короткими злыми репликами.
      Это она! Все она! Потащила его на дурацкую прогулку по городу!
      Сам согласился! Черт дернул! Расслабился! Думал, у школы не встретил, и все в порядке!
      Алик уже напрочь забыл, что сам повел Иринку на эту незапланированную прогулку. Он судорожно искал оправдание своей панике, своему позорному бегству, своей теперешней злости и не находил.
      Вечер был испорчен. Он вежливо улыбался Вере, болтал с Лешкой, ухаживал за Иринкой, долго беседовал с тетей Варей и даже пару минут играл с Вовкой, но ни на секунду не забывал о встрече. Ни на секунду.
      Во внешне спокойном состоянии его то и дело бросало в жар: что он наделал? зачем он побежал? где достоинство, гордость? Черт возьми, как все так получилось?

      Леша Кременецкий шагал с работы домой и решал в уме очередную финансовую головоломку: до зарплаты оставалось пять дней, в доме денег только на хлеб, да и то впритык, а Вовке нужны молоко и кефир.
      От напряжения Лешка даже беззвучно шевелил губами.
      – Алеша, здравствуй!
      Лешка вздрогнул и уперся взглядом в смеющиеся глаза Татьяны.
      – Здравствуйте... Татьяна Евгеньевна... Извините... Не заметил...
      – Я уж думала, ты меня с ног собьешь, – улыбнулась Татьяна. – О чем так глубоко задумался?
      – О жизни...
      Лешка мучительно соображал, как себя вести, и ничего не мог придумать.
      – Алик приехал, – бухнул он.
      – Я знаю, – совершенно спокойно ответила Татьяна. – Мы с ним виделись.
      – Виделись? – Лешка в страшном изумлении поднял на нее глаза.
      Она кивала и улыбалась. Спокойно и даже равнодушно. Только где-то в глазах застыла тревожная, тоскливая боль.
      – Он привез невесту, – сказал Лешка.
      – Невесту? – Глаза Татьяны удивленно сузились.
      Опять что-то ляпнул! Ну кто, кто его вечно дергает за язык?
      – Вы же с ним виделись, – попробовал защититься Лешка.
      – Да. Но мельком. Он был на другой стороне улицы. С девушкой. Я подумала, с сестрой.
      – Наверное, с невестой, – уныло сообщил Лешка и опять испуганно посмотрел на Татьяну.
      Что это с ней? Взгляд как у смертельно больного щенка.
      Татьяна проигнорировала его реплику и молчала.
      Замолчал и Лешка, неуклюже переминаясь с ноги на ногу и упрямо не отрывая глаз от своих ботинок. Наверное, нужно было откланяться и уйти, но он сказал:
      – Вы бы с ним поговорили...
      – Зачем? – усмехнулась Татьяна. – Он мне даже «здравствуй» не сказал.
      Они снова помолчали.
      – Поговорите с ним, – попросил Лешка.
      Татьяна только помотала головой.
      – Ну, тогда я поговорю! – решительно сказал он, повернулся и, неуклюже переваливаясь, пошел прочь.
      – Алеша! – услышал он вдогонку и обернулся. – Не нужно с ним говорить, Алеша!
      – Нужно!.. До свидания... Извините, Татьяна Евгеньевна...
      Лешка изменил свой прежний маршрут и свернул к дому Алика.
      – Привет! – Дверь открыла Иринка.
      – Привет, – буркнул Лешка. – Алик дома?
      – Пошел за сигаретами. Сейчас придет. Дома только мы с Кларочкой. Заходи, подожди его.
      – Да в общем-то... я к тебе...
      – Ко мне? – удивилась Иринка.
      – Ну да... Я поговорить...
      – Да ты проходи в комнату, не в дверях же разговаривать.
      Лешка прошел, плюхнулся в кресло, подождал, пока сядет Иринка, потер ладонями брюки на коленях, покряхтел и решил начать с главного:
      – Я, знаешь... Ты бы... Он-то сам тебе не скажет...
      – Да о чем? – рассмеялась Иринка, она еще не привыкла к его манере разговора.
      – Оставь его! – Лешка выпалил главное и перевел дух.
      Иринка растерянно замолчала. Взгляд ее стал строгим и недоверчивым.
      – Он сам не оставит... Ты должна...
      – Почему? – отрывисто поинтересовалась она.
      – Он любит другую...
      – Дашу?
      – Какую Дашу? – оторопел Лешка, но тут же смутно припомнил давнишний рассказ Алика. – Н-нет... Не Дашу... Ты ее не знаешь... Она учительница...
      – Какая учительница?
      – Бывшая... Ну, то есть... Не бывшая... А наша бывшая математичка, вот...
      – Я не ослышался? – в дверях стоял разъяренный Алик. – Речь, кажется, обо мне?
      Лешка поднялся из кресла и посмотрел на него исподлобья, ругая себя, что не закрыл дверь.
      – Зачем ты пришел? – жестко спросил Алик.
      – Поговорить.
      – С ней? – Алик кивнул на Иринку.
      – С ней... С тобой бесполезно...
      – Но все-таки придется, – усмехнулся Алик. – Давай-ка выйдем в коридор. Извини, Иринка.
      Алик плотно прикрыл дверь и для верности навалился на нее спиной.
      – Что ты ей сказал?
      Лешка угрюмо молчал.
      – Что ты ей сказал?
      – Какое тебе дело? – огрызнулся Лешка.
      – Про Татьяну? Я же слышал!
      – Тогда чего спрашивать?
      – Тебя кто-нибудь просил?
      – Тебе девчонку не жалко?
      – Себя пожалей!
      – А я и себя жалею... Так разочароваться в друге!
      – Значит, разочароваться? – переспросил Алик и схватил Лешку за грудки. – Ну и гад ты, Леха!
      – А ты дурак! – Лешка невозмутимо отвел его руки. – Неравные весовые категории. Незачем нам драться.
      – И видеться больше незачем! – выпалил Алик. – Незачем! Мне такие друзья не нужны! Ясно?
      – Как знаешь. – Лешка пожал плечами и вышел на площадку.
      Алик хотел прокричать ему вслед что-нибудь оскорбительное, но сдержался и только с грохотом захлопнул дверь.
      Он не пошел в комнату. Он не знал, что говорить Иринке и как смотреть ей в глаза. Он уперся лбом в прохладную стену и подождал, пока уляжется обида и ярость. Но потом стало еще хуже. В остывший ум приходили ясные и непреложные истины: у него давно нет любимой женщины, у него больше нет лучшего друга, у него больше нет невесты.
      Тихонько отворилась комнатная дверь, и на спину Алика легли руки Иринки.
      – Алик?
      Он обернулся и посмотрел в ее заплаканные глаза:
      – Что он тебе говорил?
      – Какую-то ерунду. – Иринка постаралась говорить небрежно. – Про учительницу.
      – Это правда, – тяжело уронил он и не посмел снова посмотреть ей в глаза. – Она не смогла бросить мужа.
      – Это... та женщина, которую мы видели? – догадалась она.
      Алик кивнул.
      – Ты любишь ее?
      Алик молчал.
      – Ты все еще любишь ее? – повторила Иринка.
      Алик мог сказать «нет», мог уверить ее в своей любви, но подумал и решил сказать правду:
      – Не знаю... Я не знаю... Ты бросишь меня теперь?
      Иринка обняла его и ласково провела рукой по волосам:
      – Ты глупый, Алька.
      Он аккуратно снял губами слезинки с ее щеки, зарылся лицом в ее густые волосы и пробормотал:
      – Я люблю тебя.
      – Я верю, – тихо ответила она.
      И Алик верил. По-настоящему. Не от бессилия, не от отчаяния, не от страха потерять все. Он ловил и ловил ее губы, и она отвечала ему впервые не по-детски – доверчиво, а по-женски – страстно.
      – Ты поругался с Лешкой? – спросила она погодя.
      – Да, – нехотя отозвался он.
      – Зря. Зачем из-за этого ссориться?
      – Он мне не друг, – упрямо ответил Алик. – Он предатель.
      – Перестань. – Иринка вздохнула и улыбнулась. – Я боялась, что вы подеретесь. У тебя были такие бешеные глаза.
      Алик пожал плечами и промолчал.
      Иринка неуверенно предложила:
      – Аль, может, нам лучше поехать домой? В Москву?
      – Может быть.
      – А как... Родители и Галка, наверное, обидятся?
      – Я придумаю, как им объяснить. – Он покрепче обнял Иринку и сказал: – Завтра съезжу, поменяю билеты.
      – Помирись с Лешкой, Аль, – попросила она.
      – Нет, – отрезал Алик. – Нет.
      Злость на Лешку не проходила. И Алик знал, что пройдет она не скоро. Может, вообще не пройдет никогда.
      Такое не прощают. Лешка в глазах Алика был не просто предателем – каким-то грязным сплетником. Он поступил нечестно, низко, будто ударил из-за угла.
      Лучше сделать хотел? Кому лучше? Он спрашивал его, Алика, что лучше?
      У Алика мелькнула мысль: его попросила Татьяна. Такая мысль была даже приятна, но слишком недолговечна. Уже в следующее мгновение Алик понял, что Татьяна об этом не попросит никогда, ни при каких обстоятельствах, а Лешка без Алика с ней общаться не станет, для этого смелость нужна, которой у него нет. Он может только вот так, из-за угла, исподтишка.

      После разговора с Кременецким Татьяна была сама не своя.
      Она едва успела более или менее успокоиться после неожиданной встречи с Аликом, как Лешка нанес новый, причем более ощутимый удар.
      Все кончено. Все давно кончено.
      Но уговоры не помогали, даже не приносили хотя бы временного облегчения.
      Ее мучила обида. Обида на Алика. Глупая и, пожалуй, необоснованная.
      Даже не сказать «здравствуй»! Как мальчишка, перебежал на другую сторону.
      Правда, наоборот, это говорит о чем угодно, но не о равнодушии. Будь он равнодушен, подвел бы к ней свою невесту и представил или не представлял бы, а просто поздоровался, как едва знакомый.
      Татьяна давно связала непонятный ночной звонок с его приездом. Но зачем он звонил? Почему ночью? Почему ничего не сказал, не объяснил?
      Это больно, подло, гадко! Самое мерзкое – узнавать что-то о нем от других, пусть даже от его лучшего друга.
      А может, это он сам попросил Лешку сказать о невесте?
      Глупости! Шурка не станет его просить, да и выглядела вся ее встреча с Лешкой совершенно случайной. Кто-кто, а Кременецкий слишком плохой актер, чтобы так сыграть растерянность. И потом он сам, кажется, испугался, когда выяснил, что она ничего не знает о невесте.
      Господи! Выбрал какую-то девчонку!
      А вот это уже лишнее! Эта девчонка ни в чем не виновата. И он... Он тоже ни в чем не виноват. Пусть будут счастливы. Это искренне.
      Нет, не искренне! Совсем не искренне! Он не должен, не может быть счастлив с этой девчонкой!
      Он не знает, как ей, Татьяне, жилось эти полгода! И не хочет знать. Ничего не хочет знать о ней.
      А ей жилось плохо. Плохо, тяжело и страшно. Ей все время было страшно.
      Вот-вот кто-нибудь скажет ей в лицо какую-то гадость! Вот-вот обо всем узнает Игорь!
      Пока никто ничего не говорил, но она чувствовала, ощущала в воздухе какие-то намеки, насмешливые взгляды, другое отношение к себе.
      Она боялась не за себя – за Игоря и Женьку. Не хватало только, чтобы они узнали о ее романе от какого-нибудь случайного сплетника!
      Сказать самой? Не Женьке, конечно. Игорю. Это был выход. Но слишком плохой и ненадежный. Нет, Игорь, разумеется, все простит и ее не бросит, в этом она не сомневалась ни секунды. Дело было в другом. Как тогда Игорь отнесется к будущему ребенку?
      А при чем тут ребенок? У Игоря не может возникнуть никаких сомнений. Он счастлив, он полностью уверен, что это его ребенок.
      Да, а вдруг начнет сомневаться? Вдруг не будет любить ребенка так, как любит Женьку?
      Татьяна почему-то ждала, что что-нибудь изменится. Шурка приехал, он может все изменить. Это было какое-то навязчивое ощущение, не имеющее под собой мало-мальски разумного основания. Скорее, наоборот, ничего разумного.
      Зачем Шурке что-то менять? У него все в полном порядке. У него есть невеста. У него назначена свадьба. Он не хочет встречаться.
      Вечер встречи выпускников приближался, как неизбежная пытка. Нужно идти. Нужно вспомнить все, что было в прошлом году. Нужно вытерпеть.
      А вдруг придет Шурка? Вдруг он тоже что-нибудь вспомнит? Вдруг захочет встретиться?
      Вдруг, вдруг, вдруг... Ничего не будет, не стоит обольщаться и ждать какого-то волшебства.
      На вечере Татьяна напрасно искала Алика. Его не было. Вокруг шумели прошлогодние выпускники, встречались, веселились, перебивая друг друга, взахлеб рассказывали новости. Рядом с ними почему-то шумел и веселился Влад. Ах да! Это же его первый выпуск.
      Объявили торжественное собрание. Толпа повалила в актовый зал, на ходу договаривая о чем-то. Кучка заговорщиков таинственно потрясла над головой звенящей сумкой и переместилась в темную столовую, утянув с собой Влада, то ли из искренних доверительных чувств, то ли для прикрытия. Татьяна усмехнулась, увидев это, и пошла в свой кабинет. Там тихо, и никто не помешает думать.
      Думать? О чем?
      О Шурке, конечно.
      Опять глупости! Лучше заняться делом. Непроверенными тетрадками, к примеру.
      Татьяна вздохнула и открыла первую контрольную, но мысли тут же унеслись куда-то далеко. Когда-то она проверяла и его контрольные. А потом уже не проверяла: открывала тетрадку и, ни минуты не сомневаясь, ставила двойку. Господи! Как все странно!
      Она снова заставила себя вернуться к алгоритмам и мужественно проверила половину стопки.
      – Вы здесь, Татьяна Евгеньевна? – В кабинет почему-то бочком протискивался Влад. – Не помешаю?
      – Нет. – Татьяна улыбнулась. – Вечер закончился?
      – Нет. Просто я заскучал. Не развлечете?
      – Боюсь, что нет. – Татьяна встала и сложила тетради в пакет. – Я, пожалуй, вообще пойду домой.
      Влад с придурковато-пьяной улыбкой растопырил руки и загородил собою дверь:
      – А я тебя не пущу.
      – Что за фамильярность, Влад? – поморщилась Татьяна. – Что за тыканье?
      – Прошу прощения! Вам это неприятно?
      – Неприятно.
      – Ну да, конечно, я ведь не Данилин.
      Татьяна вздрогнула, посмотрела ему в глаза, прочитала насмешку и неприкрытое ехидство и отчетливо произнесла:
      – Не Данилин.
      Она поняла, что он знает все, и оправдываться сейчас перед пьяным Владом – только терять свое достоинство.
      – Почему же вы думаете, что со мной будет хуже? – Влад шагнул к ней и попробовал поймать в объятия.
      Татьяна увернулась и со всего размаху съездила ему по физиономии. Влад на секунду застыл и даже, кажется, протрезвел. Потом встряхнулся и насмешливо, глядя на нее в упор, сказал:
      – Такая нагрузка вредна для беременной женщины.
      Он выделил последние слова и нагло следил за ее реакцией.
      – Пошел вон, – подавив предательскую дрожь в голосе, отрезала она.
      – Значит, Данилин ребенка не признал? – Глаза Влада блестели зло и бешено.
      – Пошел вон, – повторила Татьяна.
      – Да ты поцелуй меня! Чем я хуже? – Его взгляд снова стал маслянисто-пьяным, и руки снова потянулись к ней.
      Но в следующее мгновение он, отброшенный сильнейшим ударом, врезался затылком в стену. Лешка Кременецкий не дал Владу времени опомниться и молча повалил его на пол.
      – Пусти, сволочь! – хрипел Влад. – Пусти!
      Лешка одной рукой приподнял худощавого Влада и вышвырнул за дверь.
      – Еще сунешься, я тебя убью, – спокойно пообещал он в коридор.
      – Я до тебя доберусь! Защитник выискался! И ей здесь не работать! Вы у меня еще... – Угрозы Влада удалялись поспешно, какими-то скачками.
      Лешка сел за парту и перевел дух. Парта тяжело скрипнула.
      – Не по мне мебель, – пошутил он, впервые за все это время посмотрев на Татьяну.
      Татьяна наконец-то справилась со столбняком, подошла и тихо опустилась на стул.
      – Спасибо, Алеша.
      – Ерунда. Если что... Ну, вдруг... – Лешка замялся и не закончил фразы.
      – Спасибо... Ты на вечер?
      – Нет... Я вообще-то... Так...
      – Ко мне?
      – Нуда... Проведать...
      Татьяна улыбнулась. Раз пришел, хочет сказать что-то важное. Просто так приходить не в Лешкиных правилах. Она не стала задавать наводящих вопросов, ожидая, что он скажет все сам. Лешка покряхтел, повозился за партой, чувствуя себя слишком неуютно, и спросил:
      – Это правда?..
      Татьяна молча, в недоумении посмотрела на него.
      – Что Влад... Про ребенка...
      Лешка смутился и не выговорил самого главного вопроса: «Это ребенок Алика?» – но Татьяна поняла и устало ответила:
      – Да...
      Лешка помолчал и сказал:
      – Я разругался с ним.
      – Из-за меня? – спросила Татьяна. – Не стоило.
      – Он дурак... Вообще-то я говорил не с ним, а с ней...
      – Обо мне?
      – Нуда...
      Татьяна улыбнулась:
      – Извини, Алеша, но дурак, по-моему, ты. Зачем? – Татьяна замялась: – Да и потом... Он, наверное, подумал, что это я тебя попросила.
      – Не-е. – Лешка улыбнулся. – Не подумал. Он знает, что я вас боюсь.
      Татьяна расхохоталась:
      – Боишься?
      – Ну да... Скажите, а он знает?.. О ребенке?
      – Нет.
      – Татьяна Евгеньевна... Вам неудобно, хотите я скажу ему?..
      – Нет, Алеша. – Татьяна даже похолодела от такого предложения. – Не смей. Ни в коем случае.
      – Хорошо, Татьяна Евгеньевна.
      – Мы же договаривались – Татьяна и на ты.
      Лешка пару мгновений помолчал, обдумывая, а потом решительно сказал:
      – Извините... Но я лучше так... Привычнее...
      – Как хочешь.
      – Вызнаете... Влад, он сволочь... Он не даст вам работать...
      – Ничего. До декрета всего два месяца. Ладно, Алеша, иди. Спасибо за все.
      – Может, мне лучше подождать? Вдруг Влад вернется?
      – Не вернется. Тебя побоится. Иди. Мне нужно побыть одной.
      – Ну, до свидания. – Лешка встал, и парта облегченно вздохнула. – Ах да! Я же забыл, зачем пришел: Алька уехал. Позавчера... Вы его не ждите... – Лешка неловко помолчал. – И это... От Веры привет вам.
      – Спасибо. Как она?
      – Все хорошо.
      – Заходите как-нибудь.
      – Зайдем. До свидания... – Лешка потоптался у двери. – Может, все-таки ему написать?
      – Алеша! Ни за что! Запомни раз и навсегда!
      – Хорошо-хорошо... Извините, Татьяна Евгеньевна...

      Алик устало обвел глазами комнату. Сигаретный дым завис под потолком, делая тусклым свет люстры. Кто-то из гостей методично выстраивал пустые бутылки по краю ковра.
      Все темы для разговоров были исчерпаны. Кит полулежал в кресле, Алик изо всех сил старался не заснуть, навалившись на спинку дивана. Иринка сидела рядом, легко обняв Алика за плечи. Черноглазый Тимур выстукивал ритм песенки, звучавшей из магнитофона.
      – Забыл! – вдруг вскинулся Федот. – Я же вам кассету послушать притащил. Клевый музон!
      Федот пощелкал кнопками, крутанул громкость, и какие-то жуткие децибелы потрясли комнату.
      – Поправь эквалайзер, – лениво посоветовал Кит.
      Мужской голос речитативом орал рифмованные строчки, банальные и какие-то пошлые. Алик поморщился и переглянулся с Иринкой. Та понимающе улыбнулась и чуть пожала плечами: «Что поделаешь – гость».
      – Выруби, Федот, – через пару минут попросил Кит. – Башка болит. И вообще – вкус у тебя...
      Федот обиженно засопел, но музыку выключил. Тимур тут же поспешил разрядить обстановку:
      – За вкус надо выпить! – Он ловко наполнил рюмки.
      Алик глотнул тепловатую водку, встал с дивана и подошел к окну. Напротив росла новая многоэтажка, и Алик по привычке пересчитал уже возведенные этажи.
      – Женщина должна быть младше мужчины, – вдруг философски изрек Тимур, глядя на Иринку.
      – Точно, – подтвердил Федот. – Когда женщина старше – это уже не семья.
      – Почему это? – обернулся Алик.
      – Потому что женщина старше – это уже неинтересно. Это скучно.
      – Не скучнее, чем с молодой, – вдруг со злостью откликнулся Алик. – Чем женщина старше, тем умнее. И ты, Федот, не философствуй – все равно не умеешь.
      Алик почувствовал пристальный и какой-то укоризненный взгляд Иринки. Она приняла все на свой счет, но Алика это почему-то еще больше распалило, и он упрямо не смотрел ей в глаза.
      – Чего ты разошелся, Саня! – примирительно сказал Тимур. – Давай лучше выпьем. За женщин!
      – Разорался, – непонимающе пожал плечами Федот. – Старше, умнее! А сам-то не дурак – женился на молоденькой!
      Терпение Алика лопнуло. Он в три шага пересек комнату и молча исчез за дверью. Иринкин взгляд не отпускал его ни на секунду, но остановить не смог.
      Алик закрылся в другой комнате и сел за письменный стол.
      Черт возьми! И это жизнь?
      Все эти полгода – толкучка в Олимпийском, склады, точки, товар подешевле. Он научился улаживать дела с рэкетом, всеми правдами и неправдами выкупать лучшие точки, выбирать товар, нанимать продавцов. У него были деньги. Достаточно. И даже много. Но из-за этих денег весь день приходилось бегать по всей Москве, вечером едва приползать домой, а по выходным общаться с типами вроде Тимура и Федота.
      Ладно еще Тимур – хотя бы за столом есть о чем поговорить. Но Федот... Это же верх тупости и самое дно интеллекта! Алик сразу же после знакомства с Федотом поделился своим впечатлением с Никитой. Кит ответил спокойно и безапелляционно:
      – Федот тупой. Но деньги считать умеет. Нам такой человек нужен.
      И что теперь? Всю жизнь общаться с Федотом, слушать его пошлости? Еще год-два, и Алик сам отупеет. Совершенно отупеет.
      – Ребята ушли, – сообщила Иринка, тихо открыв дверь.
      Алик вздрогнул от неожиданности и посмотрел на нее с досадой. Но ее взгляд тоже не отличался в этот момент особой доброжелательностью.
      – Между прочим, – жестко добавила она, – это твои гости, и в другой раз изволь провожать их сам.
      Дверь так же тихо закрылась. Алик недовольно поморщился.
      «Твои гости»! Да плевать! Плевать на этих гостей и вообще на все!
      Алик с грохотом выдвинул верхний ящик стола. Накладные, счета, ордера... К этому стоило стремиться... Он небрежно подбросил вверх стопку деловых бумаг с печатями. Бумаги посыпались на пол, и Алик лениво подумал, что все это можно сжечь. Кому нужна эта макулатура? Разве что Кит поорет, он с маниакальной аккуратностью подшивал одну бумажку к другой и с глубокомысленным удовлетворением любовно поглаживал подшивку: «Отчетность».
      Алик продолжал рыться в бумагах. Просто так, без всякой цели. Бумажки тихо шуршали и успокаивали нервы.
      До поры до времени. До того момента, когда рука наткнулась на жесткую папку с неоконченной диссертацией.
      Тут же стало не по себе. Не стыдно. Не больно. Не горько. Просто как-то неуютно.
      Алик быстро задвинул ящик и выпрямился.
      Сам дурак! И путь выбирал сам, и дело, и друзей, и жену.
      Алик вспомнил об Иринке и невольно покраснел: зачем он вступил сегодня в спор с Федотом? Кому это было нужно?
      Это все Федот. Стойкий раздражитель.
      Свое раздражение нужно сдерживать.
      А если не умеешь?
      Нужно учиться! Иринка правильно сказала: «Твои друзья». А из-за этих «друзей» он обидел ее. Глупая выходка, конечно.
      Ни Кит, ни Федот, ни Тимур ничего не поняли. В этом Алик был уверен. Но Иринка-то поняла, что он защищал в тот момент себя и Татьяну.
      Иринка могла бы сейчас закатить скандал, но она только сочла нужным сдержанно обидеться. Это была первая размолвка за полгода их семейной жизни.
      Он старше, он должен был вести себя умнее. А он как мальчишка! Хорошо, у нее ума хватило...
      Алик встал и пошел извиняться. Иринка сидела в кресле и строго смотрела в раскрытый на коленях учебник.
      Алик склонился над ней и виновато уронил голову:
      – Я виноват! Я скотина и бесчувственный болван. И мне нет прощения. Нет?
      – Нет! – Иринка прижала его голову к своему плечу и взъерошила волосы. – Ладно, бесчувственный болван, прощаю.
      – Я больше не буду, – пробормотал Алик, целуя ее руки. – Что-то заклинило. Этот Федот!..
      – Он раздражает, – согласилась Иринка. – Зачем он вам?
      – Спроси у Никиты, – вздохнул Алик. – Он тебе популярно объяснит, зачем нужен Федот.
      – Ты устал, Алька.
      – Наверное, устал. Это не мое, Иринка. Понимаешь?
      – Понимаю. Тебе не нужно было бросать аспирантуру.
      – А квартира? – вздохнул Алик.
      – Бедный мой Шурик, – протянула Иринка, и Алик вздрогнул.
      – Не нужно меня так называть, – сурово и резко сказал он.
      Так его могла называть только Татьяна.
      Иринка удивилась его резкости и растерянно замолчала. Алик опомнился, улыбнулся и небрежно добавил:
      – Ненавижу, когда меня называют Шуриком.
      – Учту, – согласилась Иринка. – Учту.
      Алик легко поцеловал ее и ласково сказал:
      – Ты не переживай за меня. Рассчитаемся за квартиру, заработаю, ты окончишь университет, а там... Мы с тобой ребята молодые, все у нас впереди, все можем изменить. Правильно?
      – Не знаю, Алик, – задумчиво произнесла Иринка. – Ты заканчиваешь диссертацию?
      – Когда? Ты же знаешь, времени нет.
      – Михаил Иосифович о тебе спрашивал. Просил передать привет, хотел знать, когда ты вернешься.
      – Как он? – помолчав, спросил Алик.
      Иринка пожала плечами. Разговор не клеился. Настроение не улучшалось. Алик вздохнул, кивнул на ее учебник и сказал:
      – Читай. Не буду тебе мешать.
      – Ты мне не мешаешь, – возразила Иринка. – Нисколько.
      – У меня дела. Нужно проверить накладные.
      Алик вернулся к столу, грустно обвел глазами разбросанные вокруг бумаги, вздохнул и принялся их собирать.

      – Папа! Тебя к телефону! – Женька вернулась к своим тетрадкам.
      – Кто? – крикнул Игорь, с трудом вкручивая шуруп в спинку детской кроватки.
      – Кажется, дядя Эдик.
      Игорь с досадой отложил отвертку. Эдик – значит, снова вызывают на работу. А какая сейчас работа? Через пару дней забирать из роддома Татьяну.
      Но звонил не Эдик. Голос в телефонной трубке был молодой и приторно вежливый.
      – Здравствуйте, Игорь Юрьевич! Извините меня за беспокойство. Пожалуйста, передайте Татьяне Евгеньевне мои сердечные поздравления с рождением сына.
      – Спасибо, передам, – отозвался Игорь. – От кого?
      Но молодой человек проигнорировал его вопрос.
      – И вы примите мои поздравления.
      – Спасибо, но, может, вы все-таки представитесь? – Игоря начал раздражать приторный голос.
      Но собеседник и на этот раз не ответил.
      – Впрочем, вас-то поздравлять особенно не с чем – наследник ведь не ваш, – вежливо продолжал голос. – Вы об этом не знали? Ох, прошу прощения, что расстроил вас!
      Кровь прилила к голове, и Игорь почувствовал, как ухмыляется сейчас этот нахал.
      – Кто вы? – в бешенстве прокричал он в трубку.
      – Мое имя вам вряд ли о чем-нибудь скажет, – спокойно произнес голос. – Зато я могу сказать имя папаши вашего наследника – Александр Данилин. Не знаете такого?
      Игорь не успел ничего ответить – нахал положил трубку.
      – Кто это, пап? – Женька с испуганным любопытством выглядывала из своей комнаты.
      – Не знаю. – Игорь только сейчас заметил, что все еще держит трубку и слушает насмешливые гудки.
      Он вернулся к детской кроватке, взял отвертку и снова попробовал справиться с непослушным шурупом.
      Что за идиот это звонил? Кто-то решил пошутить?
      Ну и шуточки!
      Он со злостью налег на инструмент, отвертка погнулась и выскользнула из рук.
      «Александр Данилин. Не знаете такого?»
      Игорь не верил всему этому бреду, но на всякий случай перебрал в памяти имена знакомых и малознакомых. Александра Данилина среди них он не нашел.
      – Папа! Уже пять часов! Пора идти к маме! – весело прокричала Женька. – Ты собрал кроватку?
      – Нет еще. – Игорь натянуто улыбнулся. – Потом соберу. Пойдем. Не забудь яблоки в холодильнике.
      Женька шла рядом, без конца задавала какие-то вопросы, дергала его за руку, смеялась и подпрыгивала. Тяжелое ощущение недавнего разговора понемногу рассеивалось.
      Почему нужно верить этому приторному голосу? Что за недоверие к Татьяне?
      Он еще никогда не испытывал к жене недоверия. Что же произошло теперь?
      И теперь ничего. Ничего не произошло. Недоверия нет. Только в голове невольно крутилось одно и то же имя: Александр Данилин.
      Это имя возвращалось и на следующий день, и три дня спустя, когда Татьяну с сынишкой выписали из роддома. Игорь с каким-то противным пошлым чувством внимательно вглядывался в лицо новорожденного.
      Почему пошлым? Что необычного в том, что отец пытается отыскать в сыне свои черты?
      Или все-таки не свои? Чужие?
      Он ни словом не обмолвился Татьяне о том странном разговоре. В его поведении не было даже намека на какие-то подозрения. Он радовался вместе со всеми и вместе со всеми хлопотал вокруг мальчугана.
      – Ну, деточки, как называть ребенка думаете? – Отец Татьяны всегда ставил нужные и конкретные вопросы.
      Татьяна и Игорь переглянулись. Честно говоря, они об этом еще не думали. Точнее, после возвращения Татьяны просто не успели посоветоваться. А заранее, до рождения ребенка, Татьяна и слышать об этом не хотела. Из суеверия.
      – Может, Игорьком?
      – Нет, мама, – тут же ответила Татьяна. – Двух Игорей будет много. Правда?
      Игорь улыбнулся и кивнул. Он не очень любил свое имя.
      – Тогда Юрием, в честь отца Игоря. Отцу будет очень приятно. Да, Игорь?
      Татьяна поморщилась:
      – Извини, папа, но не надо называть ребенка в честь кого-то.
      – Не кого-то, а дедушки, – обиженно перебил ее отец.
      – Достаточно того, что дочь назвали в твою честь, – немножко резковато возразила Татьяна.
      Она вспомнила, как отец сокрушался тогда, что родилась девчонка, потому что решил дать внуку свое имя, и в конце концов все-таки настоял на том, что если не Евгений, то хотя бы Евгения.
      Отец замолчал, и Игорь укоризненно посмотрел на Татьяну.
      – Мне не нравится имя Юрий, – поспешил он спасти положение.
      – Имя выберу я, – сказала Татьяна. – Завтра.
      Заплакал ребенок, и она вышла из комнаты.
      Игорь не понимал, что с ней. Раздражительность? Она всегда так спокойна и уравновешенна.
      – Чего она заводится? – Отец пожал плечами. – Важный вопрос – имя ребенка. Игорь, неужели вы этого не обсуждали?
      – Обсуждали, – соврал Игорь. – Но наши мнения не очень сходятся. Пусть выбирает она. Женщины лучше разбираются в красоте мужских имен.
      Последняя острота получилась какой-то жалкой и неуклюжей, и никто, кроме самого Игоря, ей не улыбнулся. Татьянин отец обиженно сопел, раскуривая трубку. Он никогда не понимал уступчивости и либерализма зятя. По его понятиям, мужчина – значит, безусловный хозяин, и важнее его мнения в доме ничего быть не могло.
      – Не нужно дергать Танечку, Евгений, – упрекнула его жена. – Она еще не совсем пришла в себя после родов, нервы расшалились. Она сама все решит. Правда, Игорь?
      – Да, конечно.
      Татьяна склонилась над кроваткой сына.
      Нужно извиниться перед отцом. Да, наверное, и перед Игорем тоже.
      Татьяна усмехнулась, глядя на мальчика. Он похож на нее. Ни черточки от Алика. Это хорошая примета: если сын похож на мать, будет счастливым. А ведь она первое, что сделала, увидев ребенка, – попробовала найти сходство его с Аликом. Подсознательно. И так же подсознательно ждала чуда – звонка или приезда Алика. Она сказала Леше Кременецкому «никогда», а сама втайне, втайне даже от себя, надеялась, что он все-таки написал письмо и все сообщил Алику.
      Но Лешка приходил с Верой к ней в роддом, носил цветы и фрукты и добросовестно исполнял свое обещание. Он даже ни разу не произнес при ней имени Алика. «Тупица!» – иногда в порыве отчаяния думала о нем Татьяна, но уже в следующее мгновение приходила в себя и мысленно благодарила Лешку за его тупость.
      Вопрос об имени ребенка Татьяна решила давно и тоже подсознательно. Она хотела назвать его Аликом, но сейчас вдруг вспомнила свою обиду и подумала – слишком много чести! Поэтому и разозлилась там, в гостиной. Не на отца и не на Игоря, а на себя. Выбранное ею имя отпадало окончательно. Аликом она сына не назовет.
      Но тогда как? Она заявила, что придумает имя до завтра. Как же назвать? Не Игорем же? И не Юрием, в конце концов.
      И фамилии Шуркиной у сына не будет. Данилин, Даниил, Данька. Эта цепочка вызвала мрачноватую улыбку. Даниил Данилин – мог получиться неплохой каламбур, но ведь у малыша не будет этой фамилии.
      Не будет фамилии, зато будет имя.
      Она стремительно вошла в гостиную и решительно объявила:
      – Ребенка зовут Даниилом.
      – Данькой? – презрительно фыркнул отец, но тут же умолк под укоризненным взглядом жены.
      – Данькой, – кивнула Татьяна. – Никто не против? Игорь?
      Данька, Даниил, Данилин... Это имя вспыхнуло у Игоря, и он пристально посмотрел на жену. Неужели она называет так сына из-за какой-то дурацкой фамилии? Или это простое совпадение?
      – Ты не против, Игорь? – переспросила Татьяна, безмятежно выдержав его взгляд.
      Чего ей стоила эта безмятежность!
      – Нет, я не против, – медленно ответил Игорь и отвел глаза. – Лишь бы тебе нравилось, – добавил он.
      – Хорошее имя – Данечка, – торопливо заговорила мать. – Очень хорошее имя. Немножко забытое, но это не беда. Зато оригинальное. Правильно, Евгений?
      – Оригинальности хоть отбавляй! – саркастически усмехнулся отец. – Не имя, а просто верх оригинальности.
      Но Татьяна не обращала внимания на его сарказм. В этот момент она выдерживала другой взгляд – Игоря, тайный, изучающий. Она почувствовала его позвонками, лопатками, затылком.
      – Хорошее имя, – подтвердил Игорь. – Я согласен. Даниил Игоревич – совсем как какой-нибудь древнерусский князь.

      – Домой, Алик? – Кит широким хвастливым жестом распахнул перед ним дверцу недавно купленного «опеля».
      Алик улыбнулся, кивнул и с удовольствием плюхнулся на переднее сиденье машины.
      – Цвет мокрого асфальта! – Кит гордо похлопал рукой по капоту.
      Ему не столько нравился цвет машины, сколько сочетание «мокрый асфальт».
      – Три дня выбирал!
      Алик слышал это уже неделю подряд, но позволял другу повторять историю покупки от начала до конца.
      – Включи-ка музыку, – попросил он, когда Кит любовно подышал на каждое зеркальце и наконец-то сел за руль.
      Кит ткнул в кассетник новый альбом «ДДТ», и Алик блаженно зажмурил глаза.
 
Осень – мне бы прочь от земли,
Осень – в небе жгут корабли,
Там, где в море тонет печаль.
Осень – темная даль... —
 
      надрывался хрипловатый голос Шевчука.
      – Класс! – протянул Алик.
      Акустическая система в Никитиной машине заслуживала всех существующих комплиментов.
      – Я на эту машинку два года копил! Два года! – снова начал Кит.
      – Заткнись! – попросил Алик, не открывая глаз.
      Кит добродушно хмыкнул и увеличил громкость. Музыка окружала, обволакивала, будоражила.
 
Осень вновь напомнила
Душе о самом главном,
Осень, я опять лишен покоя.
 
      – Кстати, о главном! – радостно воскликнул Кит. – Сегодня год вашей семейной жизни. Ты, случаем, не забыл?
      – Почему забыл? Я помню.
      Алик врал. Про день свадьбы он забыл начисто. Слава Богу, что Кит вспомнил. Нужно хоть цветы Иринке купить, поиграть во внимательного мужа.
      Цинично.
      Вся жизнь – цинизм. Ладно, шутки в сторону, букетик купить надо.
      – Родичи вас сегодня в гости ждали.
      Алик пожал плечами:
      – Вообще-то это наш праздник. Для двоих, понимаешь?
      – Понимаю-понимаю. Значит, не приедете. Ладно, старикам как-нибудь объясню. Только жаль, что и я как бы без приглашения остался. Правильно я понял?
      Алик усмехнулся:
      – Правильно-правильно.
      – Ну что ж! – шутливо вздохнул Кит. – Выпивка отменяется.
      – Мы с Иринкой завтра к вам заедем. Не расстраивайся – выпить успеешь.
      – Но угостить-то я тебя имею право! – встрепенулся Кит. – По поводу праздника. Поздравить, так сказать.
      – Сейчас?
      – Ну да! Завернем в какой-нибудь кабак. О'кей?
      – От поздравлений не отказываются.
      – Совсем другое дело!
      Ресторан был маленьким и уютным. Тихонько мурлыкала приятная музыка. Алик расслабился и, честно говоря, не очень торопился домой. Кит заказывал напитки один за другим, с такой скоростью, что Алик даже запутался не только в их количестве, но и в качестве. В конце концов он перестал интересоваться названиями и молча глотал бокал за бокалом.
      – Тебе Даша звонила? – вдруг спросил Кит, когда выдохся с пожеланиями счастливой и долгой семейной жизни.
      – Нет.
      – А мне звонила недавно.
      – Как у нее дела?
      – Нормально. Поступила в аспирантуру, учится. Совсем от нас откололась. Она в ученые метит, а мы с тобой презренные торгаши.
      – Это ты к чему? – Алик исподлобья посмотрел на Никиту мутным, тяжелым взглядом.
      – К тому, что мы теперь ей не пара.
      – Ну, ты-то ей никогда парой не был, – усмехнулся Алик.
      – Я-то – да, а ты вот...
      – А я теперь верно не пара. Куда уж мне, женатому!
      Кит рассмеялся и хлопнул Алика по плечу:
      – Поехали к Тимуру!
      – Не сходи с ума, – отмахнулся Алик. – Он в Люберцах живет.
      – Поехали в Люберцы! Тачка есть.
      – Какая тачка? Тебе сейчас до первого поста доехать и с правами распрощаться.
      – Бог с ней, с тачкой! Поехали на электричке. Вспомним бедную юность.
      – Почему бедную?
      – Потому что раньше не было тачки.
      Алик сообразил, что Кит несет пьяный бред, засмеялся и согласился.
      – А тачку куда? – счел нужным вспомнить он.
      – На платной автостоянке оставим. Поехали!
      Время было позднее, и электрички ходили редко. До ближайшей оставалось минут сорок.
      – Все! К Тимуру завтра! – объявил Алик.
      Кит, тупо смотревший на расписание, вдруг встряхнулся и запротестовал:
      – Подождем! По вокзалу погуляем!
      – Была охота! – хмыкнул Алик.
      Пустой пригородный зал гулко отдавал громкие выкрики Никиты. Дежурный милиционер искоса взглянул на них, и Алик забеспокоился: сейчас только неприятностей не хватало. Он глянул на Никиту: пьян как сапожник! Сам Алик, пока добирались до Казанского, немножко протрезвел. К Тимуру ему уже не хотелось, и он с отвращением втягивал в себя душный, смрадный запах вокзала.
      – Пошли хотя бы на улицу, – попросил он Никиту.
      На площади перед платформами было немножко поживее. Работали лотки, что-то говорило радио, время от времени мелькали люди, чаще всего такие же пьяные, как Алик и Кит. В углу расположилась кучка бомжей, расстелив на земле грязные кацавейки. Алик взял бутылку «Фанты», глотнул и предложил Никите.
      – Напитки мешать нельзя! – прокричал в ответ Кит и расхохотался.
      От кучки бомжей отделилась старуха в оборванном мешковатом платье трудно различимого цвета.
      – Сынок, дай попить!
      Алик поморщился, но спросил:
      – Куда же я тебе налью?
      – А это мы сейчас! – обрадовалась старуха, выхватила из ближайшей мусорки пластиковый стакан, встряхнула его и даже поскоблила внутри грязным пальцем. – Наливай сюда. Я всегда из стакана. Я из горла не пью. Нет! Я, знаешь, какая брезгливая!
      Алик налил ей полный стакан и поспешил отойти.
      – Не бывал, брат, на ночном вокзале? – понимающе воскликнул Кит, молча следивший за всей предыдущей сценой. – Здесь чего только не найдешь. И бомжи, и цыгане, и наркотики, и карманники, и проститутки. Даром, что ментов толпа дежурит. А вон и девочки! Хочешь познакомлю?
      – Какие девочки?
      – Вокзальные, дружище. Дешево и сердито!
      Кит, пошатываясь, рванул куда-то в сторону, и Алик раздраженно решил: в Люберцы он не поедет и Никиту не пустит. Нашелся тоже знаток ночных вокзалов!
      – Знакомься! – Кит вернулся, таща за руку ярко-рыжую деваху с полными накрашенными губами. – Это Инна!
      – Лида, – похохатывая, поправила его деваха прокуренным голосом и нахально впилась глазами в Алика.
      – Точно! Это Лида! А это Инна! – Кит вытолкнул вперед маленькую щупленькую девчушку лет семнадцати в большой спортивной куртке с чужого плеча. – К черту Люберцы! К Тимуру поедем завтра! – продолжал выкрикивать Кит, а Алик молча смотрел на щупленькую девчушку в куртке. Та опустила глаза и вообще стала похожа на жалкую школьницу.
      Кит проследил за взглядом Алика и барским движением руки махнул в сторону девчушки:
      – Тебе эта нравится? Лидуха?
      – Инна! – обиженно поправила рыжая. – Лидуха – это я!
      – Не важно! – отмахнулся Кит и снова обратился к Алику: – Эта? Дарю! Мы уже обо всем договорились. Да, девочки?
      Девочки кивнули, и рыжая мертвой хваткой вцепилась в Никиту:
      – Хочу пива!
      Кит пошел с ней к лотку, а Алик так и остался стоять напротив щупленькой девчушки, краем сознания замечая, что ее костюм режет глаза абсолютной безвкусицей и несочетаемостью цветов.
      – Пошли? – тихо спросила она, наконец-то снова взглянув на Алика.
      – Куда? – растерялся он.
      – Иди за мной. – Девчушка пошла в сторону подземного перехода, и Алик, против своей воли, почему-то поплелся за ней.
      – Постой! – вдруг резко приказал он, придя в себя.
      Девчушка недоуменно оглянулась.
      – Я никуда не пойду!
      – Твой друг договорился, – так же тихо и тупо ответила она. – Он сказал, что ты заплатишь.
      Алик почувствовал какую-то тошноту и гадливость. К ним примешивалась жгучая злоба на Никиту. Он оглянулся, поискав друга глазами, но не нашел. Девчонка ждала. Молча, переминаясь с ноги на ногу. Алик машинально отметил, что кроссовки у нее старые, рваные и, наверное, промокают. Девчонка повернулась и снова двинулась к переходу.
      – Стой! – крикнул ей Алик, торопливо достал из пиджака портмоне, не глядя вытащил несколько купюр и протянул девчонке: – Держи!
      Она взяла, и на ее лице мелькнуло удивление: сумма, по-видимому, была гораздо большей, чем она рассчитывала.
      – А теперь топай! – грубовато посоветовал Алик и пошел прочь.
      Через пару секунд он оглянулся и заметил, что девчонка с тупой торопливостью спешит за ним. Алик почувствовал, что ее тупость, до этой минуты вызывавшая лишь жалость, раздражает его до бешенства.
      – Отвали, я сказал! – зло бросил он через плечо и пошел быстрее, почти побежал.
      Девчонка наконец отстала. Алик сделал попытку поискать Никиту, но его нигде не было. Алик глянул на часы, махнул рукой и помчался к метро.
      Он едва успел к последнему поезду. Злоба, отчаяние и чувство какой-то безнадежности охватили его. Он злился и на себя, и на Никиту, и на Иринку.
      Между прочим, сегодня год их счастливой семейной жизни.
      Алик зло хохотнул. А что? Их жизнь несчастливой никак не назовешь. «Все хорошо, прекрасная маркиза!»
      Он даже купил в каком-то ночном киоске букет роз для жены. Зря он так сегодня. Она обидится теперь, наверное. Ну ладно, завтра вполне можно извиниться.
      Он потихоньку, стараясь не шуметь, повернул ключ и замер: в гостиной горел свет. Только не хватало сейчас ссор и объяснений!
      Но в комнате никого не было. В глаза сразу бросился красиво сервированный стол на двоих, торт и бутылка шампанского. Дверь в спальню была плотно закрыта, Иринка к нему не вышла. Он сунул в вазу свой букет, открыл шампанское, отрезал кусок торта, поел и, не раздеваясь, растянулся на диване.
      Проснулся он только к обеду. Иринки дома не было – ушла на занятия.
      Интересно, видела ли она букет? Розы немножко подвяли.
      Алик плеснул в бокал шампанского и выпил залпом. Настроение было паршивое. Не только из-за вчерашнего, но и из-за предстоящего разговора с Иринкой.
      Как теперь загладить всю эту выходку?
      Зазвонил телефон. Резко и надрывно.
      – Здорово, Алька!
      – Здорово, Кит!
      Голос у Никиты был смущенный.
      – Я тебя вчера потерял.
      – Я тоже, – усмехнулся Алик.
      – Ты как домой добрался?
      – На метро.
      – А я не успел.
      Кит вздохнул и помолчал.
      – Как девочки? – ехидно осведомился Алик.
      – Да иди ты!.. Сам не знаю, что на меня вчера нашло. Я вообще никогда...
      – Понимаю. Скажи спасибо, что живой.
      – Живой. Только куртку сперли. Ну и деньжат маленько. Ирка обиделась?
      – Я думаю. Мы еще не говорили с ней.
      – Слушай, я подъеду. Ну, чтобы тебе поменьше досталось. Скажу, что все я.
      – Скажи, сделай одолжение. – Алик опять усмехнулся, положил трубку и налил еще шампанского. Второй год семейной жизни начинался замечательно.

      Алик вернулся из питерской командировки часов в пять утра. Кит называл эти поездки «работой с регионами», но на самом деле скучнее такой «работы» придумать было сложно. Три дня подряд Алик мотался, разыскивая новые точки сбыта товара, закупленного большой партией. Питер все эти дни сыпал мелким нудным осенним дождем, по утрам окутывал туманами, и Алик простыл. В Москве было прохладно, но сухо.
      До открытия метро сидеть в зале ожидания на Ленинградском вокзале не хотелось. Алик вышел из вокзала и пошел в сторону проспекта Мира.
      Горели фонари, кое-где зажигались окна, в одном из дворов усердный дворник уже сметал в кучки ломкие скрюченные листья.
      К станции метро Алик подошел только в шесть часов, но в метро не нырнул: по проспекту Мира в сторону Останкина шла колонна БТР.
      Сразу же появилась мысль о новом перевороте. Но мысль эта скользнула равнодушно. Он только прислушался к чужим разговорам и в общих чертах разузнал о штурме Останкина.
      Алик ехал к Горяевым. На время его командировок Иринка перебиралась к родителям. Она почему-то боялась жить дома одна. Алика это потихоньку бесило. Его вообще раздражало в жене очень многое, даже то, что раньше умиляло. Он пытался подавить это раздражение, что внешне получалось неплохо. Казалось, что с Иринкой они живут душа в душу, но внутреннее раздражение продолжало накапливаться и нарастать.
      К Горяевым Алик добрался в восьмом часу. Дверь открыл Станислав Степанович, наскоро облобызал зятя, похлопал его по спине и с порога осведомился:
      – Ты на такси ехал или на метро?
      – На метро.
      – Значит, работает. Я почему-то был уверен, что метро перекроют. Про переворот слыхал?
      – Слыхал. Даже уже танки видел. На Останкино идут.
      – Дожили! – Станислав Степанович как-то по-бабьи всплеснул руками. – Мало нам было ГКЧП!
      Алик прошел в комнаты. Иринка еще спала, а Кит угрюмо сидел перед телевизором и слушал новости.
      – Привет! Как дела? – бросил он Алику.
      – А никак! – Алик сел во второе кресло. – Почти нулевой результат.
      – У нас тоже. – Кит кивнул на экран: – Видал, что делается? Склад пришлось закрыть, продавцы на работу не вышли. Вчера мне чуть машину не изуродовали.
      – Кто?
      – Старушки!
      – Какие старушки?
      – Да обыкновенные такие старушенции, – усмехнулся Кит. – Божьи одуванчики! Они в одном из переулков перед Белым домом баррикаду строили, а меня черт дернул по этому переулку поехать. Смоленская-то еще вчера перекрыта была, я и свернул в объезд. Мало того что они своей баррикадой меня остановили, так еще машину камнями забрасывать начали. Фару разбили, лобовое стекло треснуло, на передней дверце вмятина. Пришлось задний ход включать и удирать. Не драться же мне с ними.
      – Из-за чего так?
      – Не знаю. Из-за иномарки, наверное. Поняли, что я коммерсант. По крайней мере вслед орали: «Спекулянт! Разбогател на наших деньгах!» А на каких я их деньгах разбогател? Пашу с утра до ночи. Спекулянт – согласен. В какой-то мере – да. Но это же начальная фаза. Накопление капитала. Я же не собираюсь всю жизнь перепродавать, буду в производство вкладывать. – Кит вздохнул. – Если теперь вообще не раскулачат. Ладно, ты с дороги, отдыхай.
      Кит встал и отправился на кухню курить. Алик поплелся за ним.
      – Никита! Александр! – закричал Станислав Степанович. – Новости!
      – А ну их к черту! – отозвался Кит. – Одно и то же болтают!
      Алик промолчал, но приглашение тоже проигнорировал. Станислав Степанович появился в дверях.
      – Ты не прав, Никита! – торжественно возвестил он, и Алик едва сдержал улыбку, настолько это выглядело комично. – Ты не прав! Это же ваше будущее!
      – Да ну его к черту, это наше будущее! – поморщился Кит.
      И Алик почти одновременно с ним произнес:
      – У нас нет будущего.
      Станислав Степанович махнул рукой:
      – Я поражаюсь вашей аполитичности!
      – Чему тут поражаться, пап? – лениво спросил Кит.
      Станислав Степанович понял, что спорить бесполезно, и ушел к телевизору. Кит молчал. Алик давно знал, что когда Кит не в духе, то даже находиться с ним в одном помещении становится тяжело, поэтому затушил недокуренную сигарету и прошел в комнату к Иринке.
      Она спала и улыбалась во сне. Алик мельком глянул на ее улыбку и так же мельком вспомнил улыбку Татьяны. Если бы сейчас увидеть ее улыбку!
      Неужели Даша опять оказалась права? Он начинает ненавидеть жену за то, что она не Татьяна?
      Что с ним вообще происходит? Его ничто не задевает и не волнует. Он смотрит на все с одинаковым равнодушием. Взять хотя бы этот переворот. Он даже для себя не хочет разбираться, кто в данной ситуации прав и кто виноват, не то что идти на баррикады. Наверное, прошел юношеский максимализм и вообще все прошло, угасло, изменилось, как изменились его чувства к Иринке. Ведь были же когда-то хоть какие-то чувства, черт возьми!
      – Доброе утро! Ты уже приехал? – Иринка открыла глаза и доверчиво улыбнулась.
      Алик постарался изобразить на лице радость и произнес в ответ:
      – Да. Я по тебе ужасно соскучился.

      Игорь объявил Татьяне, что через неделю отправляется работать в Польшу на три года по контракту. Для Татьяны это было сравнимо разве что с землетрясением. Каким-то шестым чувством она поняла, что не все так просто: бросать жену с двумя детьми не в привычках Игоря.
      Ладно бы командировка на неделю, ну, на месяц. Но три года! Женька через пару лет окончит школу, нужно помочь ей определиться дальше. Даньке недавно исполнилось полтора. Сама Татьяна еще не работает. Что заставляет его бросать их всех?
      Ну почему же бросать? Это же не развод, всего лишь командировка.
      Татьяна думала обо всем этом и рассеянно молчала. Она даже не заметила какого-то испытующего, пристального взгляда Игоря.
      – Ты не рада? – наконец улыбнулся он.
      – Чему же радоваться? Выходит, я на три года остаюсь одна с двумя детьми?
      – Выходит, так. Но зато я заработаю деньги. – Игорь старался говорить легко и шутливо.
      Татьяна холодно пожала плечами:
      – По-моему, нам вполне хватает. Я не понимаю, что за срочность? И почему ты ставишь меня перед фактом? Раньше, если мне не изменяет память, ты всегда советовался со мной.
      – Так получилось, Танюша. Я заключил контракт только вчера. Это и для меня было неожиданно. А ответ нужно было дать срочно. Понимаешь, человек, который собирался ехать, заболел, бригада получалась неполной. Эдик меня порекомендовал, а я... Что ж отказываться, когда есть возможность заработать?
      Игорь вдохновенно врал, врал изо всех сил, боясь, что Татьяна сейчас же его вранье и раскроет. Он принял решение об отъезде давно, почти год назад. Закравшееся один раз подозрение выросло в бесконечную ревность, боль и вину. Им нужно расстаться. Хотя бы на время. Все уляжется, успокоится. Самое главное, успокоится он. Игорь прощупывал почву для такой командировки целых восемь месяцев, и наконец месяц назад появилась возможность вот этой поездки в Польшу. Беготня с документами, куча формальностей и молчание. Он никак не решался рассказать об отъезде Татьяне. Он понимал, что с его стороны это все-таки предательство и что, наверное, честнее было бы откровенно поговорить с женой, высказать ей все подозрения и только тогда что-то решать. Вместе. Но пойти на такой скользкий, глупый и, может быть, нелепый разговор (вдруг он зря поверил тому телефонному звонку!) было выше его сил.
      – У меня будет отпуск, – уговаривал он теперь. – Я приеду. Или вы ко мне приедете. Все вместе, в гости. Зарплату я буду переводить сюда. Хоть поживете богачами.
      – Спасибо! – как-то презрительно хмыкнула Татьяна.
      Это все, чего удалось ему добиться своими неловкими и путаными уговорами и объяснениями. Он снова встал перед дилеммой: что это – равнодушие или обида? Где-то глубоко в душе он чувствовал, что, заплачь она, устрой скандал, он бы остался, остался бы с удовольствием, но ее презрительная благодарность лишь породила прилив сомнений и ревности.
      Неделя прошла довольно быстро, но в натянутых отношениях. Между ними прочно поселились непонимание и взаимная обида. По большей мере они молчали и говорили только по пустякам, редко и коротко.
      Татьяна аккуратно собрала его в дорогу, но проводила только до служебного автобуса. Он сам попросил ее не ездить в аэропорт: долгие проводы – лишние слезы, и она только пожала плечами: как хочешь.
      Но у Игоря оставалась еще одна задача, которую нужно было решить до отъезда. Он попросил остановить служебный автобус возле Зонного дома.
      – Я на минутку. Забыл одну вещицу отдать.
      Зоя встретила его, как всегда, тепло и радушно:
      – А-а, Игорек! Молодец, что зашел! Где Танька?
      – Таня дома. А я в общем-то попрощаться.
      – Уезжаешь, что ли?
      – Ну да. В командировку.
      – Здрасьте! С каких это пор ты со мной прощаться перед командировками стал?
      – Ты не поняла. Я надолго уезжаю. На три года. Я думал, Татьяна тебе рассказала.
      – Нет. – Зойка даже растерялась. – Да чего ты в коридоре-то топчешься? Заходи, объясни все толком.
      – Некогда, Зоя. Автобус меня ждет. Я на минутку. Честно говоря, по делу. Спросить тебя хотел... – Игорь замялся, вздохнул поглубже и выдохнул: – Ты знаешь, кто такой Александр Данилин?
      Зойка ответила, почти не задумываясь:
      – Нет, не знаю.
      Но Игорь успел заметить в ее глазах секундное колебание и понял, что она не ожидала такого вопроса и что она знает того, о ком он спрашивал.
      – Знаешь, – кивнул он.
      – Да не знаю я! – в праведном гневе воскликнула Зоя. – Как ты сказал – Александр Данилин? Нет, не знаю. Может, Танька знает? Ты у нее спрашивал?
      – Нет, не спрашивал. И спрашивать уже некогда. Значит, я все сделал правильно, – добавил он.
      – Что правильно? Ой, Игорь, ты меня совсем запутал. Объясни ты мне, в чем дело?
      – А дело вот в этом. – Игорь вытащил из внутреннего кармана куртки сложенный вдвое конверт. – Передай, пожалуйста, Татьяне. Ну все, пока. Извини, мы бы, конечно, поболтали, но меня ждут.
      Он торопливо чмокнул обескураженную Зойку в щеку и захлопнул за собой дверь. Зоя еще минуту постояла, в растерянности вертя в руках конверт, то разгибая его, то снова складывая вдвое, а потом кинулась к телефону:
      – Танька! Давай ко мне! Срочно!
      – Что случилось?
      – Твой благоверный заезжал прощаться, спрашивал о Данилине и оставил письмо для тебя...
 
      Татьяна быстро пробежала строчки письма, молча протянула листочек Зойке, вытянула из пачки сигарету и закурила.

      Танечка!
      Пишу это письмо на всякий случай. Оно попадет к тебе в руки только в том случае, если Зоя развеет мои последние сомнения.
      Знаю, что это трусость. Нужно было поговорить с тобой, а не писать письмо. Но на разговор я бы не решился никогда, а может, и ты бы не ответила мне откровенно. Письмом все-таки легче, ты уж прости.
      Я знаю о твоем романе и о том, что Данилка – не мой сын. Честно говоря, я так и не узнал имени того «доброжелателя», который сообщил мне все это по телефону еще полтора года назад. Если бы я разведал, кто он, то, наверное, отблагодарил бы кулаками. Но Бог с ним!
      Дело, конечно, не в Даньке, а в нас – в тебе и во мне, в наших с тобой отношениях. Я ведь никогда не обольщался по поводу твоих чувств ко мне, но думал, что для счастливой семейной жизни вполне достаточно моей безумной любви и твоей ровной и преданной привязанности.
      С самого дня свадьбы я боялся, что ты полюбишь кого-нибудь и уйдешь от меня. Но проходили годы, мои опасения таяли, а уверенность, наоборот, росла. Я уже успокоился и верил, что ты вечно будешь рядом. Извини, я, кажется, пишу совсем не то, что хотел. Ведь ты все равно осталась со мной, а не с ним.
      Просто наши отношения друг к другу с некоторых пор изменились. Я после того проклятого звонка не могу подавить в себе ревность и обиду, а ты, может быть, жалеешь, что не ушла от меня к любимому человеку. Я знаю, что ты его любила, иначе не стала бы изменять мне. Опять пишу глупости.
      Танечка! Я принял решение и уверен, что оно правильное. Мой отъезд был необходим. Нам нужно расстаться, хотя бы на время. Может быть, за три года мы поймем, что нужны друг другу и сможем жить вместе дальше. Я очень на это надеюсь. Ну, а если ты решишь, что нам лучше расстаться навсегда, я не буду чинить препятствия. Просто пришли мне все бумаги, необходимые для развода.
      За детей не беспокойся. Я смогу их обеспечить и постараюсь во всем помочь. Женя у нас уже взрослая и умная. Я думаю, она все поймет, когда мы объясним. А Данечка еще слишком мал, чтобы воспринимать наше расставание как трагедию. Боюсь, что трагедией это вообще будет только для меня, но як такой трагедии готов уже полтора года.
      Не обижайся на меня за это письмо, за трусость и за долгое молчание. Целую.
      Игорь.

      – Откуда он все узнал? – спросила Зоя, закончив чтение.
      – Читать не умеешь? От «доброжелателя»! – усмехнулась Татьяна. – И от тебя.
      – От меня?! Да я ему сразу сказала, что не знаю никакого Данилина.
      – Значит, не умеешь врать.
      – Что ты собираешься делать?
      – Подавать на развод.
      – С ума сошла? Или опять Данилин объявился?
      – Никто не объявлялся. Данилин два года как женат и счастлив.
      – Ну, так напиши Игорю, помирись. Зачем тебе развод?
      – Мне нужно было рассказать ему обо всем три года назад. – Татьяна словно не слышала Зойкиных слов. – Во всем признаться.
      – Кто тебе мешает? Признайся сейчас, попроси прощения, скажи, что ждешь, что любишь, что это была ошибка, случайность!
      Татьяна помотала головой:
      – Это нужно было делать раньше, а сейчас все как-то грязно и нечестно получилось.
      Татьяна расхохоталась. Зоя посмотрела на нее удивленно и сочувственно:
      – У тебя истерика.
      – Нету у меня никакой истерики, – сквозь смех сообщила Татьяна. – Я просто вспомнила, как ты тогда говорила: не мужики у тебя, а телята с колокольчиками, всю жизнь за тобой как привязанные будут ходить. Ну и где теперь эти телята с колокольчиками? Где Игорь? Где Данилин? Все оказались гордые! Все оказались независимые! Никто прощать не умеет и не хочет! Да и правильно: зачем меня прощать? Во всем я одна виновата! Во всем! И в том, что одна теперь, и в том, что их обоих потеряла! – Последние фразы Татьяна говорила уже всхлипывая, а потом и вовсе разразилась рыданиями. – Чего я добилась? Ошибка на ошибке! Этого вовремя не остановила, другому вовремя не сказала! И что теперь? Одна с двумя детьми! Великолепно! Блистательно! Лучше быть не может!

      – Алик, я беременна. – Иринка смотрела на него серьезно и как-то решительно.
      – Беременна? – в растерянности переспросил Алик.
      Слова жены моментально повергли Алика в панику. Он не знал, как себя вести, что говорить. Он привык за два года, что любые разговоры о детях пресекались Иринкой немедленно и категорично: «Мне нужно окончить университет. Дети – это не срочно».
      И теперь первым порывом Алика было сказать: «Ты же только на третьем курсе! А как же тогда университет?» Но тут же вдогонку скользнула мысль, что, наверное, женщине обидно такое слышать. Выйдет, что он против ребенка. А он в принципе-то не против...
      – Что молчишь? – Иринка настойчиво требовала от него хоть какой-нибудь реакции, кроме растерянности.
      – Я рад, – уронил Алик, еще не вполне понимая, рад он на самом деле или нет.
      – А я – нет.
      Иринка резко высказала свою позицию, и Алик про себя облегченно вздохнул. Он только лицемерно счел нужным возразить:
      – Уже весна. Сдашь сессию и можно взять академический.
      – Какой академический? – возмутилась Иринка. – Я уже на третьем курсе! Я привыкла к преподавателям, к ребятам! У нас отличный курс, и я не собираюсь доучиваться с другим! Может, это для тебя так просто, а для меня!.. Для меня это много значит!
      Алик молча выслушал ее возмущенную тираду и покорно кивнул. Он же не против! Он просто не знает, что делать в таких случаях, куда идти, к кому обращаться! А она, кажется, как раз хочет от него именно такой помощи.
      Но Иринка словно прочитала в его растерянности эти мысли, встала, обхватила руками его голову и ласково взъерошила волосы.
      – Я уже все решила. Мне сделают аборт. Ты можешь отвезти меня в больницу?
      – В больницу? – еще больше растерялся Алик. – Но как же в больницу?
      – Ненадолго. – Она поцеловала его в макушку. – На одни сутки. Завтра заберешь.
      Алик отвез ее и вернулся домой. Честно говоря, он бы с большим удовольствием поехал сейчас к Никите, но общение с Иринкиными родителями в данный момент могло обернуться несколько щекотливой ситуацией. А после он к тому же вспомнил, что Кит сегодня на каком-то званом ужине с нужными людьми.
      Он набрал номер Тимура, но его тоже не было дома. Алик опустился в кресло. На душе почему-то было пусто, тошно и тоскливо. Он бы обрадовался сейчас даже обществу Федота, но Федот имел привычку появляться в самый неподходящий момент, а в подходящий он будто сквозь землю проваливался.
      Алик уже с полчаса гипнотизировал телефон, тупо уставясь на него. Ну что ж это такое! Ну хоть кто-нибудь бы позвонил! Кто-нибудь! Поговорить, развеяться, отвлечься от этой непонятной, глупой и почти необъяснимой тоски и пустоты. Как будто он сделал какую-то гадость!
      Какую гадость? Что отвез Иринку в больницу? Что не настоял на том, чтобы оставить ребенка?
      А кто его, собственно, об этом спрашивал? Иринка просто поставила перед фактом: беременна, но делаю аборт. И больше никаких возражений.
      Алик снова укоризненно посмотрел на телефон. Иногда от звонков передышки нет: не успеешь поговорить с одним, как тут же звонит другой, не успеешь повесить трубку, трезвонит третий. Родственники, университетские знакомые, знакомые по работе, деловые звонки, подружки и сокурсники Иринки... Где они все в нужный момент?
      Алик вдруг с тоской вспомнил общагу. Он бы сейчас не сидел в этом непробиваемом одиночестве. Он бы просто стукнул в стену и сыграл бы с Сеней партию-другую в шахматы. А если бы Сени не оказалось дома, то поднялся бы на пару этажей наверх или спустился на этаж вниз. Там везде были друзья, и со всеми можно было поговорить, пусть не о том, что наболело, но хотя бы просто о науке, об университете, о новых премьерах в театрах.
      Телефон наконец смилостивился и выдал первую трель. Алик в какой-то торопливой лихорадке подхватил трубку, словно испугался, что звонок оборвется.
      – Привет! Ты меня узнал?
      Алик на мгновение потерял дар речи. Конечно, он узнал! Это Даша! Она не звонила ему два года, с самого дня его свадьбы.
      – Эй, Алик! Ты меня слышишь? Алло!
      – Слышу, Даша! – заорал он, приходя в себя. – Привет! Хорошо, что ты позвонила!
      Даша засмеялась знакомым, все понимающим смехом.
      – Вот что-то вспомнила о тебе, решила позвонить. Как ты живешь?
      – Как ты живешь? – одновременно с ней спросил Алик, и они весело расхохотались. – Приезжай ко мне! – пригласил Алик. – Прямо сейчас!
      – Нет уж, избавь, – произнесла Даша, и Алик почувствовал, что она насмешливо улыбнулась.
      – Почему?
      – Не хочу стеснять вас и себя, – уклончиво ответила она, но Алик понял: «Ты думаешь, мне очень приятно встречаться с твоей женой?»
      – Ты нас не стеснишь. – Алик подчеркнул «нас». – Тем более что я один.
      – А где же Иринка?
      – Она... – Алик чуть замялся. – У родителей ночует. Приезжай, пожалуйста! Я не видел тебя сто лет. Нам есть о чем поговорить. Приезжай. Или давай я приеду. Скажи куда.
      Даша задумалась, и он со страхом ожидал отрицательного ответа.
      – Хорошо. Я приеду, посмотрю, как ты устроился. – Она прибавила это насмешливо, но Алик все равно был счастлив.
 
      Даша похлопала рукой по спинке кожаного дивана:
      – Шикарная мебель. Я смотрю, Горяевы вас своим вниманием не обходят. Купили квартиру, обставили...
      – При чем здесь Горяевы? – обиделся Алик. – За квартиру только месяц назад до конца расплатился. И мебель на свои деньги. Все заработано праведным трудом.
      Даша серьезно посмотрела на него и спросила:
      – И тебе нравится?
      – Что?
      – Ну, не мебель, конечно! Работа такая нравится?
      – А что работа? Работа как работа. По крайней мере кормит, как видишь. Наукой теперь сыт не будешь.
      Алик натянуто рассмеялся, встретился с ней взглядом и почувствовал, что краснеет. Кому он вздумал рассказывать о прелестях своей работы?! Даше, которая видит его насквозь? Он просто забыл, как с ней нужно общаться.
      – Дурацкая работа, конечно. – Алик пожал плечами. – Ну что поделаешь? Семья!
      – Послушай, тебя совсем не тянет в науку?
      – Тянет, – признался Алик и, как бывало раньше, начал рассказывать ей обо всем сразу, захлебываясь, без остановки, о том, как осточертела работа, о том, что, кроме Никиты, у него нет больше друзей, о том, что что-то разладилось с женой...
      Даша выслушала и спросила, когда он исчерпал запас всех своих жалоб на жизнь:
      – Как же дальше?
      – Никак. Так же, как и сейчас.
      – Ты бы вернулся в науку, – посоветовала Даша.
      Алик покачал головой:
      – А на что жить? Я потом вернусь. Сейчас нужно немножко окрепнуть, финансово окрепнуть. Нужно, чтобы Иринка окончила университет...
      Даша посмотрела на него с жалостью:
      – А дальше – дети, снова финансовая нестабильность, Иринке нужно то, другое, третье... Алик, о чем ты? Ты ставишь на себе крест, понимаешь?
      Алик молчал, подавленный справедливостью ее слов. Зачем возражать? Она говорит очевидные вещи. Но что же делать? Она же ничего не предлагает! «Вернуться в науку»! Звучит, конечно, красиво, благородно и даже с густым оттенком жертвенности, но это же невозможно! Неужели она не понимает, что это не-воз-мож-но!
      Даша прочитала в его глазах это отчаяние и поспешила переменить тему:
      – Как твои родители? Сестренка? Племянница?
      – Спасибо, неплохо. – Алик отвечал как-то неохотно, все еще не отрешившись от предыдущей беседы. – Сестра разводится.
      – Почему так скоро?
      – Нужно было еще раньше, – сердито отмахнулся Алик. – На второй день после свадьбы!
      – Почему? – засмеялась Даша.
      – Да потому что он дурак! И сволочь! И алкаш!
      – Ну-ну-ну, притормози. Я понимаю, что ты расстроен...
      – Я расстроен? – Алик засмеялся. – Да я рад и счастлив!
      – Но ей ведь тяжело, такая молодая и одна с ребенком, – возразила Даша.
      – Во-первых, она не одна, есть родители. Во-вторых, я без конца шлю туда деньги. В-третьих, у нее вроде бы начинает прорезываться соображение – собралась поступать в этом году в педагогический.
      – Ты к ним ездишь?
      – Нет.
      – Почему?
      Алик равнодушно пожал плечами и тут же снова встретил ее все понимающий взгляд.
      – Из-за нее? – тихо спросила Даша.
      – Нет... А вообще да... Зачем нам с ней встречаться? Живем и живем. – Алик помолчал, потом спохватился и наконец спросил: – Да что я все о себе? Ты-то как?
      – Я? – переспросила Даша, зачем-то выигрывая лишние секунды до ответа. – Хорошо. Заканчиваю аспирантуру, получила предложение остаться на кафедре... Что еще? Еще один человек зовет выйти за него замуж.
      Алик вдруг ревниво напрягся, и от Даши не ускользнуло его движение. Она усмехнулась и замолчала.
      – Кто он? – пожалуй, слишком резко поинтересовался Алик. – Я его знаю?
      – Он преподаватель, окончил нашу аспирантуру лет пять назад. Ты его, может быть, помнишь – на третьем курсе он принимал у вас экзамен по истории естествознания. Худенький, невысокий, в очках.
      – Нет, не помню.
      – Он тебя тоже вряд ли вспомнит, – рассмеялась Даша. – Ничего! На свадьбе познакомитесь еще раз.
      Алик не мог разобраться в своих чувствах. Одно было определенно: ему неприятны эти разговоры о ее женихе.
      Но почему? Ему-то какое дело?
      Алик постарался улыбнуться легко и весело. Поднялся, достал из бара бутылку легкого белого вина и конфеты.
      – За тебя! – сказал он, поднимая бокал.
      – За встречу, – улыбаясь, поправила Даша и, почувствовав неловкость, засобиралась. – Извини, Алик, мне пора. Уже поздно.
      Она решительно встала и потянулась к сумочке.
      – Не уходи, – виновато попросил Алик. – Посиди еще. Я потом тебя провожу.
      – Куда проводишь? – засмеялась Даша, показывая на часы. – Через полчаса метро закрывается, так что мне все равно нужно сейчас бежать.
      – Не уходи.
      Алик вдруг притянул ее к себе и поцеловал в тугие губы. Голову закружило чувство радости от давно забытых, но каких-то до боли знакомых ощущений. И так же знакомо, ласково и чуть насмешливо ответила на поцелуй она. Алика захлестнул этот восторг, и он, не давая себе труда как-то оценить, понять, объяснить происходившее, наслаждался поцелуями.
      Первой пришла в себя Даша, отстранилась от него и, так же насмешливо-ласково, как целовала, посмотрела ему в глаза:
      – А что дальше?
      Алика немножко обескуражил и привел в чувство ее вопрос. Он на секунду выпустил ее из объятий, но тут же попробовал притянуть снова.
      – Не надо Алик, – улыбнулась Даша. – Ничего у нас с тобой не получится. Я не хочу быть твоей любовницей. Ничьей любовницей не хочу быть. Завтра я говорю «да» другому человеку.
      Алик слушал ее со смешанным чувством вины, растерянности и даже какой-то злости. Потом он заставил себя улыбнуться и чуть хрипловато предложил:
      – Ты все-таки не уходи. Останься. Переночуешь у меня.
      – Останусь, – легко согласилась Даша. – Постели мне, пожалуйста, на диване. Я очень хочу спать.
      Алик послушно принес постельное белье, перекинулся с ней еще двумя-тремя ничего не значащими фразами и ушел к себе.
      Он долго не мог уснуть. Злости уже не было, не ощущал он и неловкости. Была только досада. То ли на то, что повел себя так, то ли на то, что не был более настойчивым.
      Утром Даша уехала рано. Она улыбалась, шутила, говорила о какой-то ерунде, ни взглядом, ни жестом не вспоминая вчерашнее.
      Только уже уходя, она обернулась, поправила на плече ремешок сумочки, чмокнула Алика в щеку и вдруг предельно серьезно произнесла:
      – Спасибо, Алик.
      – За что? – не понял Алик.
      – За вчерашний вечер. Теперь могу сказать тебе правду. Если бы ты был вчера понастойчивее, я бы сдалась. Хотела сдаться. Но слава Богу, у меня хватило ума остановить тебя, а у тебя хватило сил остановиться. Нам ведь обоим это не нужно. Ни тебе, ни мне.

      В июле Иринка уехала на практику в Крым. Там проходили археологические раскопки.
      – Алик! Это так здорово – берег, палатки, Черное море!
      О своей поездке Иринка с восторгом начала говорить еще весной. Алик радовался за нее и даже рассчитывал выкроить свободную недельку и присоединиться к их лагерю.
      Но Кит решительно сорвал все его радужные планы на лето.
      – Хватит заниматься продажей китайского барахла! – однажды заявил он с таким победоносным видом, будто изобрел машину времени. – Федот изучил рынок сбыта и подыскал тот профиль, который будет приносить высокую прибыль.
      Алик снисходительно слушал его и усмехался. Кит любил поговорить вот таким заумным слогом.
      – Федот нашел незанятую нишу! – возвестил Кит, но, перехватив насмешливый взгляд Алика, обиженно замолчал.
      – Какую нишу? – улыбнулся Алик.
      – Мы будем продавать отечественное, качественное и не очень дорогое женское белье.
      Тут уж Алик не смог сдержать хохота:
      – Ты что, понимаешь что-нибудь в женском белье?
      – Я понимаю в прибыли!
      И вот теперь Иринка занималась раскопками на Черноморском побережье, а у него не было не то что недели – свободного дня. Алик каждый день объезжал торговые точки по всей Москве и выяснял у продавцов самые ходовые модели и размеры женского белья для закупки следующей партии.
      Он вошел в полупустой вагон метро и привычно-равнодушно обвел глазами пассажиров. Напротив него поместилась молодая женщина в замысловатой соломенной шляпе на голове. Алик с безразличием отметил сходство ее с какой-то зарубежной актрисой. Крупноватая блондинка с серыми глазами и чувственными губами. Не в его вкусе, хотя многие из его приятелей, в том числе и Кит, находили такой тип женщин очень привлекательным.
      Алик крутанул на пальце обручальное кольцо и вспомнил недавнюю статью в какой-то бульварной газетенке: если у человека появляется привычка крутить обручальное кольцо, то его что-то не удовлетворяет в семейной жизни. Глупость, конечно, но по отношению к нему, пожалуй, правильно. Он вдруг вспомнил, с каким равнодушием Иринка согласилась с тем, что работа важнее поездки в Крым. Это почему-то сильно задело его, он даже не ожидал.
      Алик очнулся от своих мыслей и снова скользнул взглядом по блондинке в соломенной шляпе. В ней есть что-то пошлое и вульгарное.
      Он встретил ее взгляд, нахальный и насмешливый, заметил какое-то презрительное движение в уголках ее губ и еще больше разозлился.
      Он отвел глаза, но лишь на секунду. Через мгновение какое-то непонятное, неизведанное чувство заставило его снова заглянуть в лицо женщины и искать ее ответного нахально-насмешливого взгляда. Она долго не смотрела на него, ему показалось, целую вечность. Но вот опять движение губ и темный огонек в ее серых глазах. Алик ощутил радость, сравнимую разве с исполнением самого заветного желания.
      Он не понимал, что с ним происходит. Эта женщина завораживала, притягивала, будила какую-то животную страсть. Он пожирал, раздевал ее глазами, мысленно расстегивая одну за другой пуговицы на ее легком розовато-коричневом платье.
      И может, ему казалось, но он чувствовал жар и озноб от того, что она так же страстно изучает его.
      На одной из станций между ними встал парень в черных джинсах, и Алик целых пять минут не видел ее глаз. В поле зрения оставались только ее ноги, небрежно заброшенные одна на другую. Но даже в этой небрежности была необъяснимая притягательность.
      Парень в черных джинсах наконец-то сел на освободившееся место, и они снова смогли обменяться взглядами. Он смотрел на нее радостно и чуть испуганно, она спокойно и немножко вызывающе. Но Алика больше не раздражала ни ее внешность, ни взгляд, и даже вызов он принимал с животным восторгом.
      На «Пушкинской» она грациозно встала, слегка поправила платье и шляпку и двинулась к выходу. Алик тоже вскочил и, подойдя к двери, встал за ней. Она с усмешкой взглянула на него, чуть повернув голову, и он, словно невзначай, коснулся платья на ее плече. Но она не обернулась и даже не вздрогнула.
      Двери распахнулись, Алик окунулся в деловую, спешащую толпу и вдруг, так же моментально, пришел в себя. Наваждение не исчезло, она еще была в поле его зрения, направляясь к переходу на «Тверскую», но он остановился и даже не попытался ее догнать.
      Он не умел знакомиться, у него напрочь отсутствовала Никитина донжуанская легкость в общении с женщинами, и он, всегда эту легкость презиравший, впервые пожалел, что не в силах догнать, познакомиться, взять телефончик.
      Это все ерунда! И вообще что-то непонятное, необъяснимое, небывалое! Игра воспаленного, уставшего мозга!
      Он сердито развернулся и зашагал к выходу.
      Это первые признаки шизофрении, сумасшествия! Пройдет пятнадцать минут, и ее лицо навсегда исчезнет из памяти.

      Пятый месяц Татьяна жила без Игоря. Поначалу она не особенно замечала это. Двадцатидневная вахтовая работа мужа приучила ее к одиночеству и притупила ощущение разлуки, но так было только в первый месяц.
      Потом от Игоря стали приходить письма, ровные, спокойные, ни словом не упоминающие о разводе, с неизменно веселыми записками для Жени и Даньки. И только тогда на Татьяну навалилось одиночество. Оно злило ее своей безысходностью, хотя видимый путь к отступлению был: стоило лишь написать Игорю покаянное письмо, и все, по крайней мере внешне, встало бы на свои места. Этот выход видели все, кроме нее. Для нее такое почему-то было еще более невозможным, чем одиночество.
      Она долго не отвечала Игорю, но однажды решилась и написала холодное, сдержанное письмо с просьбой о разводе. Она посчитала для себя унизительным что-то объяснять и оправдываться, самим фактом письма подтвердив все его догадки.
      Началось оформление документов, и Татьяна очутилась в вакууме непонимания. Родители приняли ее решение в штыки, как и следовало ожидать. Они по-прежнему ничего не знали о Данилине и, конечно, не понимали, что произошло между дочерью и зятем. Отец прямо заявил Татьяне, что это дурь и блажь и что подавать на развод может только круглая идиотка. Мама без конца плакала и жалела детей, что раздражало Татьяну еще больше, чем гнев отца.
      Впрочем, на другую реакцию родителей Татьяна и не рассчитывала. Но на их сторону решительно и бесповоротно встала Зоя. Она четко и ясно сформулировала свое отношение: Данилина нет, а оставаться одной с двумя детьми глупо и непрактично.
      Поддержку в это тяжелое время Татьяна получила с самой неожиданной стороны – от дочери. Безусловно, это было не одобрение, но молчаливая помощь. Сначала Татьяна как можно мягче постаралась объяснить Жене, естественно, не упоминая о настоящей причине, необходимость развода с отцом. Потом Женька получила от Игоря письмо, написанное примерно в тех же тонах и даже в тех же выражениях. Она не плакала, внешне не переживала, не замыкалась в себе, не делилась своими размышлениями с Татьяной, но как-то тихо и незаметно стала жестким стержнем семьи. Она не давала отчаиваться и срываться матери, поддерживала хорошее настроение в доме, сглаживала непримиримость деда, успокаивала бабушку и проводила с Данькой гораздо больше времени, чем раньше.
      От Игоря регулярно поступали вполне солидные денежные переводы, но Татьяна была намерена переменить свой образ жизни, решив, что роль домохозяйки за два года ею уже сыграна. В школу возвращаться не было смысла. Она до сих пор без гневной дрожи не могла вспоминать последние месяцы работы перед декретом. И хотя она достоверно знала, что Влад вплотную занялся карьерой и ушел из школы куда-то в городские структуры, о ее возвращении не могло быть и речи. Влад оказался настоящим пауком, раскинувшим липкую сеть сплетен, и эта сеть держалась, действовала и захлопывала свои ловушки и при отсутствии паука.
      Через бывших однокурсников Татьяна подыскала себе место в родном пединституте и теперь активно занималась устройством Даньки в детский сад.
      Отношения с Зойкой немного натянулись и даже грозили охлаждением, но, как всегда, подруга первая объявила о перемирии.
      – Таня! Сегодня вечером ужинаем у меня! – сообщила она по телефону голосом, не терпящим возражений. – Хочу познакомить тебя с одним молодым человеком.
      Это было что-то новенькое! Зойка давно не ставила Татьяну в известность о своих многочисленных романах и тем более не знакомила с ухажерами.
      – Его зовут Славик, – продолжала щебетать Зойка. – Он очень представительный мужчина, помладше меня и, кажется, с очень серьезными намерениями.
      – Он сделал тебе предложение? – улыбнулась Татьяна.
      – Пока нет, но если ты его оценишь по достоинству, то предложение руки и сердца мы у него вырвем!
      Татьяна рассмеялась: Зойку изменить невозможно.
      – Не вижу причин для смеха! – остановила ее Зоя. – В кои-то веки подруга собирается выйти замуж! Меня смущает одно – он молод. Впрочем, тебя-то это наверняка не смутит.
      Татьяна пропустила этот намек на Данилина – Зойка не могла обойтись без укола – и согласилась прийти вечером на смотрины.
      На ужин она немножко опоздала, дожидаясь из школы Женю и поручая ей Даньку.
      – Извините за опоздание!
      – Извиняем, извиняем, хотя мы со Славиком уже битый час сидим за столом и не открываем шампанское. Проходи в комнату.
      Татьяна повесила плащ и шагнула в комнату. То состояние, которое окутало ее в следующий миг, трудно было даже назвать шоком, оно было просто полуобморочным. За столом перед бутылкой шампанского и вазой с букетом роз сидел Влад. Ни он, ни она в первый момент не произнесли ни слова. Кажется, для него их встреча тоже была полной неожиданностью.
      Зойка возникла за спиной Татьяны и весело провозгласила:
      – Знакомьтесь! Это Славик, а это – моя лучшая подруга...
      Но Татьяна уже обрела дар речи, усмехнулась и перебила:
      – Здравствуй, Влад.
      – Здравствуйте... Татьяна... Евгеньевна... – выдавил Влад.
      Зоя была ошеломлена не меньше их.
      – Вы знакомы?
      – Д-да... – чуть с запинкой ответил Влад.
      Татьяна демонстративно спокойно отодвинула стул, села и, не сводя глаз с лица Влада, сказала:
      – Да, Зоя, мы знакомы. И мне очень жаль, что с ним познакомилась ты.
      – Почему? – опешила Зойка.
      – Потому что именно этому человеку я обязана нынешним разводом. – Лицо Влада начало принимать обычное добродушно-хитроватое выражение. – Из-за него я не могу вернуться на работу в школу, – таким же спокойным тоном объяснила Татьяна, не выдавая бушевавшую внутри бурю.
      – Ну при чем же тут я? – в тон ей ласково-обходительно удивился Влад. – Я и сам уже полгода не работаю в школе. Мне предложили место референта в районной администрации.
      – Предложили? – Татьяна приподняла брови. – Впрочем, это не имеет значения. Просто, Зоенька, это тот самый человек, который звонил моему мужу.
      – Славик! – почти в ужасе воскликнула Зоя. – Ты звонил Игорю?
      – Да, звонил, – чуть кивнул в ее сторону Влад, не спуская глаз с Татьяны. – Я просил его передать мои поздравления с рождением ребенка.
      – Только прибавил еще кое-что, – уточнила Татьяна. – И забыл назвать свое имя.
      – Мне кажется, не стоит продолжать эту тему, – улыбнулся Влад.
      – Помолчи, Славик! – жестко остановила его Зоя.
      – Нет, Зоенька, он прав, мы уже все сказали друг другу. Приятно было еще раз познакомиться.
      Татьяна привстала, чтобы уходить, но Зойка нажала на ее плечо и заставила снова сесть.
      – Не уходи, Таня, – сказала она. – Уйдет он! Навсегда!
      – Я? – Мускулы на лице Влада на секунду сжались в гримасу недоумения, но тут же снова расслабились. – Хорошо. Не пожалей, Зоенька!
      – Не пожалею! – сквозь зубы бросила Зойка. – И забери цветы, бутылку и конфеты.
      – Зачем? – улыбнулся Влад, направляясь к вешалке. – Развлекайтесь без меня, девочки!
      Он неторопливо и аккуратно надел плащ, поправил прическу и открыл дверь. Эта неторопливость вывела Зойку из себя. Она со всего размаху швырнула ему в спину коробку конфет. Он не вздрогнул, не испугался, не обернулся.
      – Всего хорошего! – И так же аккуратно, без шума закрыл за собой дверь.
      Зойка опустилась на диван и долго молчала, тщетно пытаясь найти на столе зажигалку. Сигарета чуть подпрыгивала в ее сжатых губах.
      – Извини, Зоя, – улыбнулась Татьяна. – Я, кажется, испортила вечер.
      – Ничего, – бросила Зойка. – Бывает. – И вдруг звонко, безудержно расхохоталась. – Ну никогда не везет! Все, думаю! Такой положительный, обходительный, симпатичный, молодой, зарабатывает неплохо! Пора остановиться и выйти за мальчика замуж! И опять прокол!
      Зойка говорила все это сквозь смех, и Татьяна тоже не могла больше оставаться серьезной.
      – Ты зачем в него конфеты швырнула?
      – А он-то как перепугался, когда тебя увидел! Слушай! Ну его к черту! Давай выпьем! Открывай шампанское! За нас бедных-несчастных!
      – За несостоявшееся сватовство!
      – Да Бог с ним, с этим сватовством! Я таких еще сотню найти могу, только нужно ли? Женщине лучше быть свободной, правильно, Танюха? За нас, за свободных и независимых!

      И через час, и через сутки, и через месяц, и через два Алик вспоминал незнакомку из метро. Он ошибся: пятнадцатью минутами не обошлось. Он запомнил резкий, чуть приторный запах ее духов и теперь то и дело ловил в толпе этот запах, догонял, оборачивался, вздрагивал, но это была не она.
      Он безропотно шел на поводу этого сумасшествия и не хотел от него избавляться.
      После возвращения Иринки с практики в их жизни что-то окончательно разладилось. Она вернулась совершенно чужая, и он не мог понять, что произошло.
      Может быть, она угадала его сумасшествие и ревновала? Но это же глупо – ревновать к призраку, к тому, чего нет и не может быть.
      Он чувствовал, что каждый день из башни их общей жизни выпадал один кирпич, и знал, что он не в силах ни закрыть эту дыру, ни отреставрировать все здание. Его все меньше и меньше тянуло домой. Он полюбил одиночество в те часы, когда Иринка уходила на занятия, и стал чаще задерживаться на складе, в конторе, где угодно, когда она была дома.
      В какой-то момент закралось подозрение, что у нее появился кто-то другой, и он несколько дней напряженно следил за поведением Иринки, с ужасом отыскивая подтверждения своей догадки. Но, так ничего и не обнаружив, вскоре успокоился.
      Иринка улыбалась, готовила ужин, рассказывала о делах в университете, вскользь интересовалась работой Алика, но он всякий раз отмечал, что та бурная жизнь ее мысли, которая раньше принадлежала им двоим, становилась недоступной для него. Иринка будто закрывала все существующие замки, запоры и щеколды, боясь допустить его вмешательство.
      Единственное, что оставалось у Алика и приносило настоящее, пусть и короткое успокоение, – это была мечта о незнакомой блондинке. Глядя на других женщин, Алик пытался хоть на мгновение вернуть то пьянящее, неуправляемое чувство страсти, но ничего не выходило. Он искал ее, именно ее.
      Он вглядывался в каждое женское лицо в вагонах, в магазинах, в автобусах. Он каждый день, заходя на станцию в разное время, оглядывал весь перрон. Это было глупо и бессмысленно. Каждую минуту сновали поезда, освобождались и снова заполнялись вагоны. Но эти поиски превратились у Алика в привычку.
      Наступила осень, и он с отчаянием думал о том, что не узнает ее в осенней одежде. Одежда меняет людей, и она запросто может пройти мимо неузнанной.
      Мимо?! Это невозможно! Невозможно не узнать ее глаза! При чем тут одежда?
 
      Он снова встретил ее зимой, вечером, в час пик, в переполненном вагоне метро. Когда толпа внесла его в вагон, он повис на поручне и мельком глянул вниз. Она сидела чуть сбоку. Высокая зимняя шапка и длинная дубленка все-таки сильно изменили ее внешность, но Алик ни на секунду не усомнился в том, что это она. Только она могла так небрежно и вольготно восседать в этой душной тесноте.
      Он безумно обрадовался, когда безликая агрессивная толпа бесцеремонно сдвинула его с места и поставила ближе к ней на целый шаг. Он не отрывал от нее глаз, чувствуя первобытный восторг и вдруг обрушившееся счастье, а она лишь однажды равнодушно обвела взглядом всех стоявших, и ни тени, ни искорки узнавания не промелькнуло на ее лице. В общем-то Алика это не расстроило. Он и не надеялся на то, что она его узнает. Это было не главное. Главное – он узнал ее.
      Он не думал о том, что будет делать, что будет говорить, и стоит ли что-то делать и говорить. Он думал только о том, что она здесь, что он снова видит ее, что он счастлив.
      Она поднялась к выходу, и он протиснулся за ней. На секунду вернулась реальность и стало страшно: не было сил задержать ее и не было сил отпустить. Глупая ситуация. Глупейшая! Только он мог вот так вляпаться!
      Но секунда реальности прошла. Она неторопливо шагала впереди, и ничего, кроме ее фигуры, кроме запаха ее духов, в этот момент не существовало.
      Он послушно вышел за ней из метро. Она свернула направо, к автобусным остановкам. Он испугался, что потеряет ее в этой людской суете, освещенной неестественным голубоватым светом фонарей и яркой неоновой рекламой «Пепси». Он шел напролом, обгоняя кого-то, проталкиваясь вперед, помогая себе локтями. У него было единственное желание – не выпустить ее высокой шапки из поля зрения. Он понимал, что эта встреча – редчайшая удача. Встретить ее в Москве, в метро второй раз – случай один на миллион. Третьей случайности не будет.
      Она уже вышла на широкий пустой бульвар, а Алик лихорадочно прокручивал все варианты знакомства и не мог решиться, подойти, заговорить.
      Что он может сказать ей? «Извините, вы меня не помните?» – «Нет».
      Конечно, нет! Кто он такой, чтобы она его запоминала?
      Хорошо, можно не напоминать о той встрече, можно сделать вид, что увидел ее сегодня впервые...
      – Ну, и долго ты будешь следить за мной? – Она резко развернулась и насмешливо оглядела Алика.
      Он растерянно молчал, а она продолжала:
      – Думаешь, я не заметила, что ты идешь за мной от метро?
      Наверное, у него был совершенно идиотский вид, потому что она еще с секунду подождала его ответа и весело рассмеялась:
      – Кто ты такой?
      Ее веселый, легкий смех и обращение на ты, в других условиях и от другого человека показавшиеся бы неприятно фамильярными, развеселили и Алика.
      – Мы с тобой однажды встречались, – улыбнувшись, сказал он.
      – Где?
      – В метро.
      – Когда?
      – Летом.
      – Не помню.
      Ее «не помню» было сказано с той же легкостью. Алику даже показалось, что она и не пыталась вспомнить, но такое отношение почему-то не было обидным.
      – И зачем же ты меня догонял?
      Алик смутился. Он и сам не знал зачем.
      – Что ты делаешь сегодня вечером? – Алику подумалось, что это банальный и глупый вопрос, но ничего умнее в голову не пришло.
      – Ты хочешь куда-то пригласить меня? – В свете фонаря Алик видел в ее глазах насмешливые добрые искорки.
      – Да.
      – Куда? Театр я не люблю, в кино не хочу, рестораны надоели.
      Она проговорила это быстро и теперь с любопытством взирала на Алика.
      – Полагаю, библиотека тебя тоже не заинтересует, – улыбнулся он.
      – Правильно. Что дальше? Пригласишь к себе?
      – Не могу. – Алик развел руками.
      – Понимаю. Жена?
      Алик кивнул.
      – Ничего не поделаешь. – Она вздохнула. – Придется мне приглашать. В гости зайти не откажешься?
      – К тебе? – Алик был удивлен таким простым предложением, но тут же торопливо добавил: – Конечно! С удовольствием!
      – Тогда пойдем.
      Алик опомнился:
      – С пустыми руками в гости не ходят.
      – Не возражаю. Руки можешь наполнить. Магазин вон там. Я живу в этом доме. Третий подъезд, восьмой этаж, квартира восемьдесят два. Запомнил? Жду.
      Она улыбнулась и пошла к белой двенадцатиэтажке, а Алик еще минут пять стоял под фонарем на пустом бульваре с улыбкой счастливого болвана на лице.
      Через полчаса Алик явился к ней с огромным букетом чайных роз и с тремя пакетами продуктов в руках.
      Она уже переоделась в мягкий мохнатый халат, и в ее внешности снова что-то неуловимо изменилось. И эта неуловимость так обрадовала Алика, что он застыл на пороге, не в силах оторвать взгляда от ее губ.
      – Я уже думала, что ты не придешь, – улыбнулась она. – Заблудился? Или весь магазин скупал?
      – Не весь, только половину, – очнулся Алик и протянул ей цветы и пакеты.
      – Раздевайся, проходи, – засмеялась она, и от ее смеха Алик снова впал в восторженный столбняк.
      Она понесла пакеты в кухню, и Алик только теперь стянул с рук жаркие перчатки. Он положил их на маленькую тумбочку перед телефоном и совершенно случайно наткнулся на коротенькую записку:

      Лика! Был в три часа. Тебя не застал. Забегу завтра.
      Целую. Валерий.

      Кто такой Валерий? Хотя какая разница?
      Разницы не было никакой. Сейчас Алик готов был любить весь свет, потому что она наконец-то была рядом, он видел в проеме кухонной двери ее мелькающий мохнатый халат, и даже от телефона пахло долгожданными резкими, приторными духами.
      Она вышла в коридор и внимательно и добродушно оглядела Алика. Он смутился и опустил глаза.
      Она приблизилась мгновенно и бесшумно. Потом он почувствовал прикосновение мохнатой ткани ее халата к руке и через секунду – жаркие, жадные губы на своих губах.
      – Ты этого хотел? – шепотом спросила она.
      – Да! – не задумываясь, позабыв о своей нерешительности, ответил он.

      Он лежал рядом с ней, блаженно раскинув руки, не желая думать ни о чем, боясь движением или словом прогнать это невесомое состояние абсолютной безмятежности.
      Она чуть приподнялась на локте, включила мягкий свет ночника и сказала:
      – Я тебя вспомнила. Летом ты смотрел не так. Ты смотрел презрительно.
      – Я? – изумился Алик. – Ты путаешь!
      – Нет. Я помню. Меня это разозлило, и я заставила тебя смотреть по-другому.
      Алик рассмеялся:
      – Может быть.
      – Между прочим, как тебя зовут?
      – Алик.
      – А меня...
      – Лика, – перебил он. – Знаю.
      – Откуда? – удивилась она.
      – Из записки. Там, у телефона.
      Похоже, ее нисколько не возмутило то, что он прочитал записку. Он осмелел и поинтересовался:
      – А кто такой Валерий?
      – А вот это уже ни к чему, – мягко, с улыбкой ответила она. – Валерий – это Валерий, ты – это ты. Давай договоримся сразу – никаких обязательств, никакой любви, никакой ревности. У каждого своя жизнь, и не нужно задавать друг другу лишних вопросов. Мне с тобой хорошо. И тебе со мной. Да?
      – Да, – ответил Алик и в который раз за этот вечер удивился сам себе: ее слова воспринимались им так же легко, как она их выговаривала.
      Никакой любви, никакой ревности. Этого он и хотел. Он не хотел любить, не хотел ревновать. Он хотел только наслаждаться и не терять безмятежности.
      Кажется, их желания совпадают. И это здорово! И легко. И не требует никаких усилий.
      – Что замолчал? Обиделся?
      – Нет. Думаю.
      – Думать вредно, – засмеялась она. – Где ты работаешь?
      – Коммерсант, – нехотя ответил он, потому что возвращение к мыслям о работе разрушало невесомость.
      – Без вопросов! – тут же откликнулась Лика и ласково провела пальчиком по его груди.
      Она поняла его с полуслова, по интонации поняла, что не нужно спрашивать о работе! Это открытие снова наполнило Алика восторгом и благодарностью.
      – Вообще-то я историк, – сказал он сам.
      – Это скучно! – заявила Лика.
      – Может быть, – согласился Алик. – Знаешь, у нас почти одинаковые имена.
      – Как это?
      – У меня «А» в начале, у тебя – в конце. А в середине у обоих «лик».
      – Какой еще лик? – не поняла она.
      – Не знаю, – засмеялся Алик. – Может быть, общий. А может, у каждого отдельный. «Лик» и «лик» – два лика, двуличность. Но это не про нас. У нас хороший «лик», правда?
      – Ты бредишь?
      – Нет, философствую.
      – Не хочу. Скучно, – чуть капризно сказала она. – Не люблю умников. С ними всегда скучно.
      – Хорошо, – отозвался Алик. – Я не буду умником. Я буду совершенным дураком. Подходит?
      – Вполне, – весело поддержала Лика. – Ты смешной.
      – Мне нравится запах твоих духов. Как они называются?
      Лика произнесла какое-то длинное название, которое Алик тут же забыл.
      Он ушел от нее около полуночи.
      – На ночь не остаешься? – поддразнила Лика. – Жена беспокоится?
      – Без лишних вопросов, – тут же откликнулся Алик.
      – Молодец, усвоил. Ну, пока!
      – Когда мы увидимся?
      – Позвони в пятницу, что-нибудь сообразим.
      Алик еще раз ощутил головокружение от ее поцелуя и вышел на ночную улицу. Сказка кончилась, его окружала жизнь, и он почувствовал страшное раздражение на жену. Лика угадала: ночевать нужно дома, чтобы не осложнять и без того сложные отношения.
      Он стоял на автобусной остановке. До дома – двадцать пять минут, холод собачий, скоро двенадцать, и автобусов нет. Ни автобусов, ни троллейбусов. А вдруг уже и не будет сегодня?
      Алик огляделся – на остановке топталось еще человек семь. Значит, надежда на последний автобус есть.
      Сколько раз Кит уговаривал его купить машину! А он не сдается – машин боится с детства. В детстве мальчишки считают за счастье посидеть в водительском кресле и подержать в руках руль, но Алика в детстве укачивало, а кресло пахло бензином, табаком и еще чем-то таким тошнотворным, что сразу портилось настроение.
      Ну и дурак, что не купил машину! Теперь вот с каждой секундой портится настроение оттого, что хочется в тепло.
      Только не в то тепло, куда он едет. Там тепло, там привычно, но там Иринка, и этим все сказано.
      Хочется назад, к Лике, к мечте, в теплый мягкий свет ночника.
      На морозе мгновениями казалось, что Лики вообще не было, что она ему приснилась в обманчивом и насмешливом сне. Может, все это нарисовало его воображение, все это – издевательство над его страстным желанием любви и тепла?
      По ряду полупустых остановок шел мужичок, предлагая всем «мешочек смеха». Откуда он взялся в полночь? Кому сейчас нужен его «смех»?
      Но Алик ошибся – на соседней остановке парень купил «мешочек» для своей девушки, и они вместе весело расхохотались, включив его.
      Мужичок подошел к остановке Алика. «Мешочек» в его руках надрывался захлебывающимся, неестественным, механическим смехом. Алик и раньше не понимал юмора в этом примитивнейшем человеческом изобретении, а сейчас просто ощутил приступ бешенства. Хотелось убежать, заткнуть уши, стукнуть этого мужичка, но только не слышать скрипучую издевку «мешочка».
      «Так тебе и надо», – грохотал смех.
      «Так тебе и надо, – шипел он. – Куда едешь? Домой! Домой? Ха-ха-ха! Домой!»
      Подошел автобус, народ радостно закопошился, и мужичок наконец исчез. В автобусе было холоднее, чем на улице, но Алик уже не обращал на это внимания. Он прислонился лбом к ледяному, узорчатому стеклу и заставил себя остыть.
      Он открыл дверь своим ключом, стараясь не шуметь, но радостный визг Гани разбудил Иринку.
      Этого пса на прошлый Новый год подарил им Кит.
      – Это афганская борзая, чистопородная.
      На чистопородного афгана он уже тогда не тянул, ребята посмеялись и тут же окрестили щенка Афганом. Он подрос, и от «чистопородной афганской борзой» осталась только выразительная морда и высокие, стройные лапы. И кличкой «Афган» постепенно стали пользоваться все реже и реже, превратив Афгана в Ганю.
      – Чего ты так поздно? – зевая, осведомилась Иринка.
      – На работе задержался, – хмуро ответил Алик, едва разгибая замерзшие руки.
      – Кит уже давно дома.
      – Кит – начальник, может себе позволить.
      – Котлеты в холодильнике. Разогревай. Я уже сплю. У меня зачет завтра.
      – Ага. Спи. Извини, что разбудил.
      Котлеты Алик разогревать не стал. Он сидел на кухне и думал.
      Хорошо, что в жизни появилась Лика. Как радуга, как разнообразие, как что-то яркое и необычное.
      Алик улыбнулся.
      Как хорошо и ясно она все сразу поставила на свои места – ни любви, ни ревности, ни обязательств. Как с ней легко! Он был прав: «лик» и «лик» – они похожи. Очень похожи друг на друга. И ему все это время не хватало ее легкости, ее невесомого ко всему отношения. Думать вредно. И анализировать вредно. Не нужно ничего анализировать, потому что, если начать сопоставлять, вряд ли на стороне этой легкости будет здравый смысл. И здравого смысла не надо! Надо дотянуть до пятницы, дожить до новой сказки и ни о чем не думать.
      Алик жевал холодные котлеты, и настроение менялось в лучшую сторону. Сейчас он даже не понимал, почему разозлился на «мешочек смеха». Каждый развлекается как может. Кого-то эта игрушка веселит – и пускай! Кому-то нужно быть философом и анализировать каждое движение и слово – пожалуйста!
      Ему ничего не нужно. Не нужна любовь, не нужна ревность, не нужны новые обязательства. Ему даже не нужна конкретно Лика. Ему нужна просто Женщина, ее нежность, ее губы, сказка, мягкий свет ночника и безмятежность.
      Приземляемся, Алик, приземляемся!
      Да какое же это приземление? Это, наоборот, вертикальный взлет, прорыв во что-то неизвестное и будоражащее!
      Пошел привычный анализ. Сказка распадется на составные части и перестанет быть сказкой. Стоп! Сказку надо беречь.

      Работать в пединституте Татьяне нравилось. Коллектив оказался лучше, чем в школе. Тем более что среди преподавателей были старики, которые помнили ее студенткой, и однокурсники, с которыми ее связывала пятилетняя учеба, многочисленные походы и практики, общие знакомые.
      Еще оформляясь на работу, Татьяна как-то зашла в деканат вечернего отделения. Нужно было что-то подписать. Декана на месте не оказалось. За другим столом сидела девушка и раскладывала по трем кучкам какие-то бумаги.
      – Ой, Татьяна Евгеньевна! Здравствуйте! Вы к нам? На работу? Это хорошо!
      Девушка говорила все это радостно и быстро, а Татьяна в первый момент растерялась – лицо ее было знакомо. Но кто она? Кто-нибудь из ее бывших учениц?
      И вдруг она вспомнила – Солнышко! Да-да, это та самая рыжеволосая Солнышко, которая бегала когда-то за Аликом и вызывала у нее дикие приступы ревности.
      Она очень изменилась. Нежно-рыжие волосы, богатой копной рассыпанные когда-то по плечам, были стянуты в небольшой коротенький хвостик на затылке. Она чуть похудела, посерьезнела и превратилась из смешливой рыжей девчонки в симпатичную, даже красивую барышню. Только мягкая округлость лица по-прежнему сохраняла задорную детскость.
      Неизвестно почему, но она так искренне обрадовалась Татьяне, что той и в голову не пришло не обрадоваться ей в ответ. Единственное, что Татьяна не могла вспомнить, – ее настоящее имя. В памяти было только Солнышко, но так называть ее сейчас, пожалуй, неудобно.
      – Как вы поживаете? – радостно стрекотала в это время Солнышко, и Татьяна что-то говорила ей в ответ. – А Ромка – помните нашего спортинструктора? – женился на Кате, вашей вожатой. Они уехали из города к Ромкиным родителям. Я с Катей переписываюсь. А Алик – помните Алика?.. – Татьяна вздрогнула, – Он куда-то пропал. Уехал в свою Москву, и ни слуху ни духу...
      – Зиночка, а декана нет? – В дверь просунулась чья-то голова. – Мне у него спросить надо...
      Вот! Зиночка! Ее зовут Зиночкой. Шурка же тогда говорил. Как это она забыла имя соперницы?
      Татьяна насмешливо вспомнила свою ревность и еще раз обрадовалась неожиданной встрече с Зиночкой.
      – А вы идите к нам, на вечерний, – снова обратилась к ней Солнышко. – У нас хорошо. Декан, Вениамин Ефимович, очень хороший. Идите к нам!
      – Я подумаю.
      А что тут было думать? Работать на вечернем, бесспорно, удобнее. Тогда не нужно устраивать в детский сад Даньку. Днем она будет дома, а вечером с ним могут побыть Женька или бабушка.
      В общем, уже на следующий день Татьяна переговорила с деканом вечернего отделения, который и вправду оказался милым дядькой, и пошла к ректору подписывать документы о приеме на работу.
      Ей поручили курировать первый курс вечерников, и она легко сошлась с ребятами, в основном вчерашними школьниками.
      Гораздо сложнее оказалось переключиться с сорока пяти минут школьного урока на полуторачасовые лекции по высшей математике. Она привыкла к такой работе только в конце первого семестра.
      Этот год начинался удачно – работа получалась и радовала, дома потихоньку укладывался быт после развода с Игорем, успокоились и смирились родители.
      Тревожило и даже немного огорчало одно – Женька в этом году оканчивала школу и объявила о своем твердом намерении поступать в Москве на экономический. Татьяна, как ни уговаривала себя, никак не могла осознать дочь взрослой и хотя ни слова не противоречила, но боялась отпускать ее в Москву. Мучили и соображения чисто эгоистические: как она останется одна с Данькой? Ему только три, а Женя помогает изо всех сил. Сможет ли она обойтись без этой помощи?
      Страхи эти терзали Татьяну каждый день, но она ни с кем ими не делилась, тем более с дочерью.
      Хочет в Москву – пусть едет.
      Нет, конечно, на вступительные они поедут все вместе: и она, и Женька, и, может, даже Данька. А там будет видно, поступит дочь или нет.
      Чем ближе становилась эта поездка, тем больше переживала Татьяна. И за дочь, и за себя, и за Даньку.
      К этому прибавлялись хлопоты с первокурсниками, с их весенними зачетами и экзаменами.
      Татьяна перелистывала ведомости. Опять нет Беляковой. Сессия близилась, а Галя Белякова не появляется в институте. Конечно, может, она и вовсе решила бросить учебу – дело хозяйское, но Татьяна хотела с ней поговорить.
      В деканате телефона Беляковой не оказалось, и Татьяна взяла адрес. Придется идти.
      Она шла и думала, что ее визит может быть не очень кстати. Она не любила ходить куда-то вот так, без предупреждения.
      – Здравствуйте, Галя, я к вам.
      – Проходите, Татьяна Евгеньевна. Вы, конечно, насчет сессии?
      – Да. Я не знаю причину...
      – А причина простая – дочка болеет бронхитом, никак долечить не можем. Проходите, проходите в комнату.
      Татьяна прошла, села на диван.
      – Я сейчас, я чай поставлю, – засуетилась Галя.
      – Я на минутку, – возразила Татьяна, но Галя уже исчезла на кухне.
      Сидеть в гостях у малознакомого человека – дело муторное и слишком беспокойное. Тем более вот так – без хозяйки.
      Взгляд Татьяны лениво прошелся по книжным полкам напротив и вдруг застыл в полнейшем изумлении – за стеклом стояла фотография Алика. Она встала и подошла поближе. Нет, это не ошибка. Фотография его. Причем недавняя. Он сфотографирован в полный рост, возле какой-то машины, повзрослевший и возмужавший. Глаза погрустнели, фигура стала чуть мощнее.
      – Это мой брат, – объяснила Галя, заметив, что Татьяна разглядывает фотографию.
      – Алик Данилин?
      Ну да, конечно! Сестру Алика зовут Галкой, Галей. А фамилия Белякова, наверное, по мужу.
      – Вы его знаете? – в свою очередь, изумилась Галка.
      – Да... – Татьяна чуть замялась. – Он учился в моей школе. Недавняя фотография?
      – Да. Специально для меня. Еле заставила. Он ужасно не любит фотографироваться.
      «Я знаю», – чуть не вырвалось у Татьяны.
      Он и раньше не любил фотографироваться.
      – Как он живет? – Она заставила себя улыбнуться. – Уже профессор?
      – Нет, что вы! Он коммерцией занимается.
      – Чем?!
      – Торговлей. Толком не знаю, он не объяснял. Деньги хорошие зарабатывает.
      – Но он же учился в аспирантуре... Я так слышала.
      – Аспирантуру он бросил, когда женился. Наверное, правильно. А что? Квартиру купил, нам помогает.
      Все-таки бросил! Не из-за нее, так из-за жены...
      Настроение, внезапно и как-то нервозно поднятое фотографией, плавно снижалось.
      – Он домой приезжает?
      – Нет. Как женился – ни разу не был. Мы к нему ездили. Пару раз. Тоже особо не разъездишься – дочка маленькая, болеет часто.
      – Вы живете здесь с мужем?
      – Нет, с мужем я разошлась полтора года назад, а к родителям не вернулась. К самостоятельности привыкла. – Галка улыбнулась. – Самостоятельности не дают все равно: то мама, то папа опекают. Это, конечно, хорошо. Когда дочка болеет, я паникую и боюсь. Уже думаю и институт из-за нее бросить.
      В это время в комнату заглянула девочка лет четырех, настороженно посмотрела на Татьяну и прижалась к матери. Татьяна второй раз за это короткое посещение была поражена и надолго замолчала от изумления: на нее смотрел маленький Шурка, только с косичками и с чуть вздернутым, маминым, носом.
      – Как на Алика похожа! – вырвалось у нее.
      – Да, – подтвердила Галка. – И характером в братца. Такая же вредная. Клара, я же просила тебя поиграть в своей комнате, пока я поговорю с тетей.
      – Она нам не помешает, – улыбнулась Татьяна. – К тому же мне пора уходить.
      – А чай?
      – Нет-нет. Я спешу. Знаете, Галя, вы институт не бросайте. Я поговорю с преподавателями, вам перенесут сессию. Хорошо? – И уже на пороге Татьяна вдруг обернулась и спросила: – А у Алика есть в Москве телефон?
      – Да. – Галка была чуть удивлена. – Хотите позвонить?
      – Я через месяц в Москву поеду. У меня дочь в институт поступает. Может быть, позвоню, если будет время.
      – Да, конечно. Я сейчас напишу.
      Странно все это получилось. И сам визит, и сестра Алика, и номер телефона. Зачем ей номер телефона? Все равно ведь не позвонит. Не о чем им говорить, незачем будоражить душу. Хватит этой фотографии и девочки, так похожей на него.
      Как все-таки хорошо, что у Даньки не его черты лица! Иначе можно было свихнуться.

      Сказка – жанр короткий. Если сказка затягивается, она уже превращается в повесть.
      Сказке Алика было не суждено превратиться в повесть и надоесть, как долгоиграющая пластинка с однообразной органной музыкой.
      Сказка кончилась летом.
      – А я через неделю уезжаю, – в одну из их встреч сказала Лика.
      – Куда?
      – В Австралию.
      Алик знал, что работала она в одной из многочисленных турфирм, поэтому не слишком удивился. Только спросил:
      – Что так далеко?
      – Замуж выхожу, – тем же безмятежно-спокойным тоном ответила Лика, будто в этом не было ничего удивительного, ничего необычного, ничего сногсшибательного.
      Алик с минуту помолчал.
      – За кого?
      – Ну уж, наверное, не за тебя, – улыбнулась Лика. – За австралийца.
      – За настоящего австралийца? – глупо переспросил Алик.
      – Нет, за игрушечного! – засмеялась Лика. – Его зовут Джек, он археолог.
      – Почти что мой коллега, – произнес Алик, потому что нужно было что-то произнести.
      Джек! Какое-то собачье имя. Так звали бабушкиного добермана. Это был добродушный, ласковый пес, и Алик любил играть с ним в детстве.
      Какой доберман? Какой австралиец?
      – Куда ты едешь? Это же другой континент! Это далеко! – воскликнул он.
      – Да, – согласилась Лика. – Далеко. Я смотрела по карте.
      – Ну неужели нельзя было выйти замуж за кого-нибудь из наших? Где твой Валерий, в конце концов?
      – Валерий? – Лика задумалась. – Валерий никогда не был кандидатом в мужья. Он просто хороший парень.
      – Джек в мужья больше подходит?
      – Больше. Он иностранец. Он богатый. Он везет меня в Австралию. – Лика шутливо пожаловалась: – А в России никто меня замуж не берет. Вот ты, например, богатый, симпатичный, но уже женат.
      Алик вдруг очень остро почувствовал, что она ему нужна, что он ее теряет, что, может быть, все это время он ее любил.
      Любил?
      Это слово, произнесенное даже мысленно, изумило Алика. Раньше он никогда бы не смог сказать, что любит Лику. Для этого ей нужно было собраться в Австралию?
      – Хочешь, я разведусь? Хочешь, женюсь на тебе? – вскинулся он.
      – Да я пошутила! – весело рассмеялась Лика. – Ты в мужья тоже не подходишь. Ты смешной!
      Алик и не настаивал. Минутная решимость и острота потери тут же разлилась в ее веселом, легком смехе.
      – Ну, за неделю-то мы еще встретимся? – спросил он.
      – Конечно. Хочешь, послезавтра?
      – Хочу.
      До послезавтра еще было время, и Алик решил сделать Лике подарок – те самые духи, ее любимые. И его любимые, потому что этот запах сводил с ума. Он так и не вспомнил их названия, и у Лики спрашивать не стал, потому что бесполезно – это длиннющее название может запомнить только женщина.
      На следующий день он просто ходил по парфюмерным магазинам и без счета нюхал тоненькие, пропитанные всевозможными запахами бумажки. Он знал, что не ошибется, поэтому без всякого сомнения отбрасывал даже очень похожие варианты, удивляя своей разборчивостью и незнанием названия продавцов.
      К концу дня флакон духов все-таки был в его руках. Интересно, что, если подарить их Иринке? Будет короткое «спасибо», равнодушный поцелуй в щеку и такая же равнодушная улыбка.
      Алика даже передернуло, когда он представил, что этот запах может ассоциироваться с женой. Это запах Лики. Только Лики. И она оценит его подарок и все поймет, легко, без лишних слов и шумных восторгов, но искренне и радостно.
      Все так и получилось. Он протянул ей зеленую коробочку, и она сразу спросила:
      – Твои любимые? Умница! Я увезу их в Австралию и буду сводить с ума других мальчиков, таких же симпатичных. – Лика лукаво улыбнулась.
      – Никакой ревности, – напомнил себе и ей Алик. – Ты сведешь с ума кого угодно, и духи тут совсем ни при чем.
      – Аленька! Ты уж меня извини, но я не смогу быть с тобой сегодня весь день. Вечером меня ждет Джек. У него какая-то археологическая конференция заканчивается, и он пригласил меня в ресторан отметить наш отъезд. Отказаться не смогла – все-таки будущий муж.
      – У меня революционное предложение! – ответил Алик. – Завтра у меня день рождения – это раз! А два – я должен знать, что представляет собой твой будущий муж! Вывод: эти два обстоятельства можно объединить одним замечательным вечером в ресторане.
      – Ты, как всегда, толкнул заумную речь! Теперь то же самое, только попроще, для тупых, – попросила Лика.
      – В ресторан мы идем все вместе, – пояснил Алик. – Ты, я и Джек. Пьем за знакомство и за мой завтрашний день рождения. Угощаю я.
      – День рождения нельзя отмечать заранее. Примета плохая.
      – С тобой можно. С тобой не бывает плохих примет.
      – Ты смешной, – ласково протянула Лика и поцеловала его. – Хорошо. Мы идем в ресторан все вместе.
      – А как ты меня представишь Джеку? – поинтересовался Алик.
      – Мой друг.
      – И все?
      – И все.
      – А он не обидится?
      – Пусть привыкает, – засмеялась Лика. – Нет, Джек хороший и добрый. Он тебе понравится.
      Джек Алику понравился. Высокий, загорелый, с обезоруживающей, открытой улыбкой. Алик подумал, что он похож на того бабушкиного тезку-добермана своей поджаростью и добродушием. Джек принял Алика с распростертыми объятиями. Ему действительно вполне хватило краткого объяснения Лики: «Мой друг».
      «Друг невесты – это прекрасно! Историк? О! Коллега! Вы не говорите по-английски? Как жаль!»
      Он говорил на ломаном русском, с трудом подбирая слова, поэтому обсудить проблемы конференции с Аликом не удалось. Джек огорчился, Алик пропустил этот факт мимо ушей, а Лика обрадовалась: конференция – это скучно!
      Алик заказал еду и напитки, и они прекрасно провели вечер. Пили за Алика, за знакомство, за будущую свадьбу, а потом за все подряд – за конференцию, за археологию, за Россию и за Австралию.
      – Вы должны к нам приехать, Алек! – настаивал Джек, чуть коверкая имя Алика на английский манер. – На свадьбу! В Сидней! Мы с Ликой пришлем вам визу! Алек – вы прекрасный человек! Вы коллега, Алек!
      Лика смеялась и говорила Алику, что он напоил Джека. Алик кивал и просил по новой наполнять бокалы.
      Домой Алик приехал на такси. На душе было и весело, и грустно.
      Дома никого. Алик удивленно посмотрел на часы – десять. Где же Иринка? Она не задерживается так поздно.
      Ганя радостно прыгал, лизал Алику лицо и звал на улицу.
      Алик гулял с собакой и соображал, куда подевалась Иринка.
      Наверное, у родителей. Может, и звонила, чтобы предупредить, но Алика не было дома.
      Странно, что поехала сегодня к родителям. Завтра его день рождения, на вечер приглашены гости, нужно готовить.
      Или он ее чем-нибудь обидел?
      Алик долго ломал голову, вспоминая все свои вчерашние слова.
      Да нет! Все было нормально. Тихо, спокойно и равнодушно – как всегда в последнее время.
      Алик открыл холодильник. Ни черта! Вот это уже не равнодушие! Это уже презрение! Можно было приготовить хоть что-нибудь, хотя бы на ужин!
      Алик разозлился. Он не хотел есть, его возмутил сам факт пустого холодильника.
      Он поджарил яичницу, лениво поковырял ее вилкой и почти целиком отдал Гане.
      Половина одиннадцатого. Где же жена?

      Алик начинал нервничать.
      Куда могла подеваться Иринка?
      Он несколько раз порывался набрать номер Горяевых, но останавливался, не хотел поднимать панику в том случае, если Иринки там нет.
      Может, позвонить Никите?
      Кит уже пару месяцев как купил квартиру и жил отдельно от родителей.
      Алик набрал его номер. Не отвечает. Значит, Иринка не у него.
      Он перелистал записную книжку, нашел номер Нины, самой близкой подруги жены.
      – Нина, привет, это Данилин.
      – Здравствуй, Алик, узнала.
      Голос сонный. Сколько времени? А-а, все понятно, пять минут первого.
      – Извини, что так поздно. Иринка не у тебя?
      Глупый вопрос. Если бы Иринка была у нее, то уже бы позвонила домой.
      – Нет.
      Но голос у Нины не встревоженный, может, чуть удивленный, чуть растерянный и... Кажется, она знает, где искать Иринку.
      – Алик... – Нина запнулась, подумала и сказала: – Она, наверное, в общежитии.
      – В каком общежитии? – опешил Алик.
      – В университетском. Там у нее ребята знакомые... Она у них, наверное.
      – Но она не звонила, не говорила ничего! – недоверчиво воскликнул Алик.
      – Ну, мало ли... – Опять пауза. – Может, день рождения у кого-то или еще что...
      День рождения у мужа! Завтра! То есть уже сегодня!
      – Алик, я ее сейчас поищу и тебе позвоню. С ней все в порядке. Я ее найду сейчас.
      Алик положил трубку. Сплошные загадки.
      Почему Иринка должна быть в общежитии? Почему Нина знает, где ее найти, а он – нет?
      Алик думал обрывочно и на свои вопросы не отвечал. Даже не пытался ответить. Просто короткими мыслями бросал и бросал в пустоту вопросы.
      Так прошло еще с полчаса. Не позвонить ли еще раз Нинке? Может, она уснула?
      Телефонный звонок.
      – Алик, это я!
      – Иринка! Наконец-то! Ты откуда?
      – Из общежития.
      – Что ты там делаешь? Почему не позвонила?
      – Алик, я от тебя ухожу.
      Тупик. Но реагировать надо.
      – К кому?
      – К Володе. Ты его не знаешь. Это не телефонный разговор. Я приеду домой завтра и все объясню. Часов в одиннадцать. Ты меня дождешься?
      – Да.
      Придется дождаться! Любопытно выслушать объяснения!
      – Тогда пока.
      Алик положил трубку. Странно, но волнения не было. Даже сам факт существования Володи не бесил.
      Этого следовало ожидать. Володя – имя нарицательное. Не он, значит, другой. Странно, что только сейчас, а не год, не два и не три назад.
      У него Лика, у нее Володя. Отличная, образцовая семья!
      Она уходит. Но отъезд Лики тревожил и огорчал его больше, чем уход жены.
      Однажды случайно сошлись два чужих человека, теперь так же случайно расходятся. И между этими двумя событиями не дни, а годы. Его пустые годы и ее пустые годы.
      Впрочем, за нее говорить не стоит: ее годы не такие пустые, она искала Володю, и поиски увенчались успехом.
      А он? Никитины проститутки на вокзале? Дурацкое, нелепое приставание к Даше? Лика?
      О Лике, конечно, разговор особый. Но Лика – фейерверк. Вспыхнул и погас. Тоже эпизод.
      И опять пустота.
      Это в личном плане.
      В плане дружеском: Кит, Кит и еще раз Кит. Остальные – приятели. Некоторые хорошие приятели, близкие к разряду друзей. Это Тимур и еще двое-трое. А некоторых и приятелями с натяжкой назвать можно. Это Федот. Если бы не работа, даже разговаривать бы не стал с таким человеком.
      Был Лешка... Настоящий друг, как Кит.
      Алик уже давно на него не злился и все чаще, в припадках благодушия, думал, что тогда Лешка был прав. Он сотню раз собирался написать ему письмо, по новой наладить отношения. Раз пятнадцать такое письмо начинал. И все без толку. То отвлекали дела, то казалось, что Лешка его жеста примирения не примет.
      В плане работы все по-прежнему. Закупки, товар, распространение. Накладные, кассовые ордера, договоры. Все эти годы одно и то же! Ни минуты для науки, ни строчки для диссертации. Сначала было некогда. Теперь дело не во времени – просто голова привыкла работать только в плане выгоды и невыгоды, а создавать собственные мысли разучилась.
      Веселенький итог! Чего ни коснись – все прахом.
      Алик усмехнулся.
      Ему еще не приходилось быть в роли обманутого мужа. Ну что ж, попробуем!
      Что в этих случаях полагается делать? Рвать и метать? Рыдать, умолять, страдать? Драться или биться головой о стену?
      Все это не подходило. Для всего этого нужны чувства. А Алик спокоен. Впервые совершенно спокоен за все годы семейной жизни.
      Его даже самого обидело такое нагло-равнодушное отношение к жене. Ну хоть бы вспышка ненависти, что ли! Ни-че-го! Алик с удовольствием выпьет за этого Володю и за его счастье с Иринкой.
      Он подошел к стенке, открыл бар и налил вина.
      Кстати, с днем рождения!
      Одно поздравление уже получил. От любимой жены.
      Алик хмыкнул.
      Не могла подобрать любой другой день, чтобы не портить человеку праздник.
      А разве праздник испорчен?
      Ничего подобного! Белую рубашку, стильный галстук, вино и конфеты!
      Алик зашарил по полкам в поисках белой рубашки и галстука. Наткнулся на шелестящий пакет. Свитер. Яркий, в сине-голубую клетку.
      Насколько можно понять, подарок от жены. На день рождения.
      Мерси! Принимаем, не побрезгуем!
      О-о! Совсем неплохо смотрится!
      В нем и будем праздновать день рождения!
      Да, это подарок. Только, может быть, Володе?
      Может! Но Володе пусть купит другой, а этот Алик оставит себе.
      Алик опрокинул еще пару бокалов вина. Три часа ночи. Он не пьян. И не хочет спать. И день рождения праздновать в одиночку – это маразм.
      Иринка придет в одиннадцать. Нужно обдумать тактику, нужно не дать сбить себя со спокойного и дружелюбного тона.
      Алик стянул с себя новый свитер и швырнул его в угол дивана. Потом подумал, кое-как расправил и положил в шелестящий пакет. В стенку убирать не стал.
      Сна ни в одном глазу. Перевозбуждение. Или бессонница. Какая разница? Нужно ждать одиннадцати.

      Ганя весело запрыгал у двери, услышав поворот ключа.
      Алик не двинулся с места. Он только чуть вздрогнул и тут же надел заготовленную маску скучающего любопытства и спокойствия.
      Иринка старалась не шуметь в коридоре, но безмолвие Алика вынудило ее начать первой.
      – Алик, ты дома?
      – Как ты просила, – откликнулся он из комнаты, но не пошевелился.
      Она остановилась на пороге, и Алик посмотрел ей в глаза. Ее, кажется, смутила его непробиваемая отчужденность. Она отвела взгляд.
      – Я на минутку. Забрать вещи.
      – Да? – Алик удивленно приподнял брови. – А как же «нетелефонный разговор»?
      – А никак, – вспыхнула Иринка. – Я же все тебе сказала.
      Алик промолчал. Он видел, что ей самой хочется выговориться и, может, даже покричать и поскандалить, поэтому не хотел доставлять ей удовольствия расспросами.
      Иринка подошла к шкафу и начала доставать свои вещи. Он чуть насмешливо и все так же невозмутимо наблюдал за ее движениями. Кажется, она спиной почувствовала его взгляд, потому что резко обернулась и выпалила:
      – Только давай без сцен ревности!
      Алик чуть не рассмеялся:
      – Я не ревную.
      – Другого ответа и не ожидала! Зачем тебе ревновать? Тебе же все равно! И всегда было все равно! Ты любишь только самого себя! Ты – эгоист!
      – Я так понимаю, ты пытаешься объяснить причину своего ухода, – любезно поддержал Алик.
      – Да! Да, ты всегда все правильно понимаешь! Ты думаешь, я не знаю, что ты приготовился к этому разговору? Что ты всю нашу встречу уже расписал по нотам? Я пока правильно пою? Не фальшивлю?
      – Нет, у тебя абсолютный слух.
      – Как я устала от твоего спокойствия, от твоей расчетливости, от твоей приземленности!
      Последнее Алика едва не вывело из равновесия. А кому он, собственно, обязан своей нынешней приземленностью? Он сдержался и только с усмешкой поинтересовался:
      – А твой Володя обещает полеты?
      – Да! Обещает!
      Алик покачал головой:
      – С тобой не взлетит.
      – Ага! – почти с торжеством подхватила она. – Хочешь сказать, что я всем жизнь порчу! Значит, я во всем виновата! А ты ни при чем! Ты меня изо всех сил держишь, а я стараюсь вырваться!
      – Тебе так только кажется, – возразил Алик. – Я тебя не держу.
      – Не держишь! Потому что удержать нечем!
      – Давай не будем переходить на оскорбления, – предложил Алик. – Лучше обсудить детали.
      Иринка усмехнулась:
      – Во всем рациональный подход!
      – Кто-то должен быть трезвее, – заметил Алик. – Беру эту тяготу на себя.
      – Для тебя это не тягота, а способ существования.
      Алик снова сдержал подкатывающее бешенство.
      – Пусть так. Вопрос первый: где вы будете жить?
      – Пусть тебя это не волнует.
      – Ты не умеешь жить в общежитии, – напомнил он.
      – Научусь.
      – Зачем? У тебя есть квартира.
      – Не смеши! Ты прекрасно знаешь, что родители безоговорочно встанут на твою сторону. Ты же у нас такой положительный! Я не смогу привести туда Володю.
      – Я говорю не о родительской квартире, а о нашей.
      – О твоей, – поправила Иринка. – Ты ее купил.
      – О нашей, – повторил Алик. – Как законная жена ты имеешь право на жилплощадь.
      – Успокойся! От меня претензий не будет.
      Алик поднялся, сунул ее вещи обратно в шкаф и четко произнес:
      – Квартира остается тебе.
      – Я не нуждаюсь в твоих подачках.
      – Это не подачка. Зачем обижать человека в его самых благородных чувствах? – Алик усмехнулся. – Новой семье – зеленый свет. Если твой Володя собирается витать в облаках, то квартира у вас будет еще очень не скоро. А я, в силу своей жуткой приземленности, смогу купить себе однокомнатную. – Он патетически воздел руки: – Разве я могу позволить, чтобы ты осталась на улице?!
      Иринка молчала в раздумье, принимать ли всерьез эту щедрость или гордо отказаться. Она пропустила его выпад. Алик внимательно следил за выражением ее лица и насмешливо понимал, что гордый отказ от жилья – не в ее силах. Она же не дура. И гораздо практичнее и расчетливее в таких вопросах. Любовь любовью, а уходить из прекрасной квартиры в общежитие все равно не хочется.
      – Я забираю Ганю, – обрывая тему квартиры как завершенную, сообщил Алик.
      – Ганя останется дома.
      Ага! Значит, и она уже решила для себя вопрос с квартирой.
      – Не жадничай, – улыбнулся он. – Тебе и квартира, и новая семья. Отдай хотя бы собаку.
      Совсем не вовремя зазвонил телефон. Иринка чуть раздраженно сняла трубку:
      – Да!.. Да. А кто его спрашивает?
      Алик поморщился. Он ненавидел вот эту ее привычку – интересоваться, кто его спрашивает. Неужели она не понимает, что унижает других?!
      – Татьяна? – В голосе изумление и какая-то ревнивая растерянность.
      Алик не сразу сообразил, но уже в следующее мгновение подскочил и вырвал из ее рук трубку.
      – Алло!
      – Шурка? Привет!
      Состояние радости, восторга и щенячьего счастья! Как хорошо! Как вовремя!
      – Шурка! Я в Москве. Звоню поздравить тебя с днем рождения.
      – Спасибо! Подожди! Ты в Москве?
      – Ну да.
      – Где ты сейчас?
      – На Маяковской.
      – Не уходи! Через сорок минут подъеду!
      Он кричал, орал в трубку, не обращая внимания на обиженную до глубины души Иринку, почему-то стоявшую рядом.
      – Не уходи! Я уже еду!
      – Где тебя ждать?
      – На выходе, у колонн!
      – Хорошо.
      Алик положил трубку и ошалело посмотрел на Иринку. Возможно, сейчас тоже требовалась маска невозмутимости и спокойствия, но он уже об этом не заботился.
      – Как трогательно! – язвительно сказала Иринка. – Не успел расстаться с женой, тут же объявилась старая любовь!
      Ее язвительность летела мимо, бумерангом возвращаясь к ней же.
      – Если мне не изменяет память, твой Володя объявился гораздо раньше Татьяны.
      Он не злился, не взвинчивался, просто констатировал факт. И ей нечего было на это возразить.
      – А Татьяна не объявилась. Она позвонила поздравить меня с днем рождения. В отличие от некоторых она об этом вспомнила.
      – Не делай из меня бесчувственную дрянь! – взвизгнула Иринка. – Я просто не успела поздравить!
      – Ну почему же не успела? Я оценил твой оригинальный способ поздравления.
      – Твой подарок в стенке!
      – Я его обнаружил. – Алик кивнул на пакет со свитером в углу дивана. – Очень тронут. Извини, я спешу. Ганю и свои вещи я заберу завтра.
      Алик уже открывал входную дверь.
      – Где ты будешь жить? – спросила Иринка.
      – Странный вопрос! У Никиты. Где же еще? Больше не у кого. Позвони ему, скажи, что вечером приеду. Пусть сообщит ребятам – день рождения отменяется.
      Он вызвал лифт. Иринка стояла в проеме двери и молчала. Алику показалось, что обиженно. Ну и черт с ней!
      Лифт, как назло, не торопился. Молчание превращалось в угрюмое.
      – У меня к тебе просьба, – сказал Алик. – Похлопочи о разводе сама. Тебе это нужнее.
      Вот так! Чтобы не забыла, кто из них двоих должен обижаться.
      – Хорошо, – коротко ответила она.
      – Постарайся, чтобы все было быстро и без лишних нервов и испытательных сроков. Нам же нечего испытывать?
      – Нечего.
      – Люблю, когда все так хорошо и мирно, – заключил Алик.
      Лифт нехотя, с диким скрежетом распахнул двери.
      – Пока! Завтра увидимся. Привет Володе!

      Он мчался на Маяковскую, подгонял минуты, боялся, что она уйдет, и не знал, о чем говорить.
      Хотелось предстать перед ней суперменом, у которого в жизни все замечательно и иначе быть не может.
      Хотелось рассказать ей, как плохо и одиноко, как страшно иногда сознавать свою ненужность и никчемность.
      Может, нужно дать ей понять, что в его жизни теперь есть другие женщины, задеть ее, обидеть, вызвать сожаление о той давнишней разлуке, сказать, что уже ничего нельзя вернуть.
      А может, лучше сказать правду, сказать, что женился назло ей, что больше, сколько ни стремится, ни ищет, не может встретить такую, как она.
      Почему так мало времени на размышления?
      Почему так долго тянутся секунды до встречи?
      Он, по старой памяти, купил белоснежные гвоздики и боялся, что она равнодушно примет их, не вспомнив всего, что вспоминает сейчас он. Длинный эскалатор на Маяковской выматывал последнее терпение. Он бросился по ступеням вверх, чего не делал никогда.
      – Альпинист! – проворчала тетушка, которую он случайно задел локтем. – Минуту постоять не может!
      Тяжелые двери выхода, колонны и сразу, с одного взгляда на толпу – только ее фигура в легком пестром платье. Он замешкался на секунду, в последний раз пытаясь продумать эту встречу, но мыслей не было. Он пошел к ней, увидел в ее глазах радостный огонек узнавания, протянул гвоздики, заметил ее чуть грустную улыбку, и все это молча.
      – Здравствуй, – сказала она, глядя на цветы, а не на него.
      – Здравствуй, – сказал он, понимая, как глупо было искать ее улыбку у других.
      – Как ты живешь?
      – Все в порядке...
      Ерунда какая-то! Дежурные фразы, напряженные голоса, настороженный тон.
      – Я рад, что ты позвонила.
      Неловкое молчание.
      – Пойдем погуляем?
      – Я с детьми.
      С какими детьми? Со своими школьниками, что ли?
      Тоненькая, высокая девушка, неуловимо похожая на Татьяну, держит за руку маленького толстенького мальчишку и улыбается, слушая их разговор. Почему он не заметил их сразу?
      – Здравствуйте, – неловко поклонился он в их сторону.
      – Это дядя Шура, – представила его Татьяна. – Это мои дети – Женя и Данечка. Женя поступила в институт, поэтому мы в Москве. Мы с Данечкой – группа поддержки.
      Говорит она, потому что он не знает, что говорить. Он как-то не рассчитывал, что они будут не одни.
      – Здравствуйте, – улыбнулась девушка. – Мама много о вас рассказывала.
      – Так куда мы идем гулять? – наконец выдавил из себя он. – Может, поедем в Сокольники? Там карусели. – Алик наклонился к мальчику: – Ты хочешь покататься на карусели?
      Мальчик кивнул и тут же посильнее прижался к Жене.
      – Вообще-то мы сегодня уезжаем, и в наши планы не входило... – извиняющимся тоном начала Татьяна.
      – Сегодня?
      Наверное, выглядит глупо, но и на это он тоже не рассчитывал.
      – Я хочу карусели, – просительно произнес мальчик.
      – Во сколько вы уезжаете? – Алик взял себя в руки, и вопрос прозвучал быстро и деловито.
      – Самолет в двадцать два сорок пять, – улыбнулась Женя.
      – Значит, успеваем на карусели, – улыбнулся в ответ Алик.
      Он нашел такси, и они поехали в Сокольники.
      А потом ребята бегали от аттракциона к аттракциону, а они с Татьяной сидели на скамейке и разговаривали.
      – Ты давно в Москве?
      – Да. Почти месяц.
      Он посмотрел на нее с укоризненным отчаянием, и она поспешила пояснить:
      – У Женьки были экзамены. Сам понимаешь, только об этом и думали. И потом... Я просто хотела тебя поздравить, я не думала, что мы встретимся.
      Алик кивнул, замолчал, а потом поспешно сказал:
      – Даня очень похож на тебя, даже больше, чем Женька.
      – Да, – задумчиво согласилась Татьяна.
      – Расскажи, как ты живешь. Как Игорь?
      Татьяна усмехнулась:
      – Что рассказывать? Я перешла работать в пединститут. Игорь сейчас по контракту в Польше.
      Она ни слова не сказала о своем разводе.
      – На заработках? – улыбнулся Алик.
      – Да. А как ты?
      – Все нормально. Живу.
      Он не стал говорить ей о сегодняшнем разговоре с Иринкой. Зачем жаловаться? У нее все отлично, у него все отлично, вот и прекрасно!
      – Шурка! – Она назвала его этим именем и почувствовала, что он вздрогнул. – Шурка, – повторила она, – я хочу тебя попросить. Я так переживаю за Женьку. Она приедет в сентябре учиться, будет жить в общежитии. У нас здесь нет ни родственников, ни друзей. Можно, я дам ей твой телефон? На всякий случай. Мало ли что.
      – Зачем об этом спрашивать? – удивился Алик. – Конечно, дай, обязательно.
      Они говорили ни о чем и всякий раз, когда обрывалась одна тема, мучительно искали другую.
      – Наверное, нам пора. – Татьяна посмотрела на часы. – Регистрация за полтора часа. Еще нужно заехать в гостиницу за вещами.
      Алик поднялся со скамейки и вдруг на секунду окунулся в мечту, в иллюзию о том, что все хорошо, что они вместе, вместе уже много лет, что они пришли погулять с детьми в парк и теперь собираются домой. Это мелькнуло, погасло, исчезло, оставив тоскливый и несбыточный след.
      – Давайте сфотографируемся, – предложил он, забыв, что терпеть не может фотографироваться.
      Они нашли фотографа и через минуту держали в руках две моментальные фотографии, на которых медленно проступали их изображения.
      – Одну – мне, одну – вам, – весело объявил Алик. – На память.
      Они снова взяли такси, заехали за вещами в гостиницу и помчались в аэропорт.
      Алик сидел рядом с шофером, вполоборота, чтобы видеть их лица. Данька устал и уже спал, положив голову на Татьянины колени.
      Может, рассказать Татьяне правду?
      Бредовая мысль! Когда рассказывать, если они уже подъезжают к аэропорту и у пятнадцатой стойки идет регистрация ее рейса? Нужно было раньше.
      И нужно ли? Пожалуй, нет. Этим ничего не вернешь, только вызовешь жалость.
      Алик не хотел, чтобы его жалели.
      Он сам дал Женьке свой, вернее, Никитин телефон, велел звонить, если будет что-нибудь нужно. Даньке купил большого плюшевого слона, и сонный мальчик обнял игрушку за шею.
      – Что подарить тебе? – спросил Алик у Татьяны.
      – Ничего. Сегодня должны дарить подарки имениннику.
      – Я уже получил самый желанный подарок.
      Татьяна посмотрела ему в глаза и тут же смущенно отвернулась.
      Объявили посадку. Татьяна подала Жене билеты и попросила ее:
      – Проходите с Данькой. Подождите меня. Я еще поговорю с дядей Шурой.
      Они отошли чуть в сторону от суетливой толпы пассажиров с билетами.
      – Спасибо за сегодняшний день, – сказала она.
      Он помолчал и вдруг решился.
      – Танюша! – Он впервые за весь день назвал ее по имени и сам прислушался к знакомому звучанию. – Я хочу тебе сказать... Тань, я любил только тебя...
      – Не надо, Шурка, – испуганно оборвала она. – Не надо... Мне пора. Дети ждут. Извини.
      Он задержал ее руку и попросил:
      – Поцелуй меня.
      Она быстро, слишком быстро коснулась губами его губ, высвободила руку и подала таможеннику свой билет.
      – До свидания, Шурка.
      – До свидания, Танюша.
      Она исчезла, а он еще долго пытался разглядеть ее через головы пассажиров, через мутное стекло загородки.
      Сегодня он делал одну ошибку за другой. С самого утра и до самого вечера. Он говорил ей совсем не то, что нужно было говорить. Он много молчал, он болтал о пустяках, он терял драгоценное время, он опять терял ее.
      Терять людей становится для него закономерностью. Или входит в привычку. Об этом нужно подумать. Потом. А сейчас потеря Татьяны вызывала горечь и тоску, отодвинув, заслонив собой Лику, Иринку и вообще всю его жизнь.
      Он мчался в машине к Москве. Он смотрел на ночное шоссе, на фары встречных машин, на фосфоресцирующие дорожные знаки, на ярко-белые разграничительные линии на асфальте. Впереди уже светились множеством окон бесчисленные высотки города, а на душе становилось все тоскливее. Ему не хотелось возвращаться. Не хотелось снова сталкиваться с надоевшими проблемами. Не хотелось заниматься проблемами новыми. Не хотелось никому ничего объяснять.
      Он поморщился, прислушиваясь к бессмысленной болтовне диджея, несшейся из радиоприемника, и посмотрел на зеленые огоньки электронных часов. Двадцать два пятьдесят. Самолет взлетел. Думает ли о нем Татьяна?

      Алик и Иринка пресекали все попытки примирить их. Иринку осуждали, и ей было тяжелее. На него надели венец мученика и жалели, но он себя мучеником не ощущал. Первые дни ему вообще казалось, что жизнь без жены ничем не хуже, скорее, даже лучше, чем жизнь с женой.
      Осознание ее ухода, перемена многолетнего уклада, отсутствие привычного течения сказались потом, чуть позже, где-то через неделю.
      Он не хотел возвращать их семейную жизнь, он уговаривал себя, что просто привык к человеку рядом. И все-таки чувствовал себя виноватым в том, что вышло именно так. Он должен был сохранить семью и не сохранил. Он думал о том, что, наверное, им нужен был ребенок, а он не настоял на этом в свое время, и это тоже ошибка, тоже вина.
      Он долго не признавался сам себе, как не хватает ему Иринки. А когда признался, стало страшно и безысходно. Он удивлялся этой безысходности, но не мог с ней совладать.
      Спокойствие пришло неожиданное и парадоксальное. Однажды он подумал, что уход жены можно сравнить с потерей любимого брелка. Жалко, обидно, но все равно не вернешь.
      Махнешь рукой и забудешь. Алик хохотнул и признал мысль тупой и пошлой, но сразу стало легче воспринимать все происходящее.
      Жена – не брелок, потому и переживаний гораздо больше. Но и они улягутся, пройдут, отпустят. Нужно налаживать свою жизнь. Нужно снова обзаводиться жильем, нужно что-то решать с работой. Хватит только зарабатывать деньги. Их не для кого зарабатывать, в конце концов. Алик лелеял мечту вернуться к науке, но боялся приступить к ее осуществлению, отодвигая и решение, и действие.
      Выручал Кит. Он старался оградить Алика от всех проблем, уговаривал расслабиться, успокоиться, не изводить себя мыслями о случившемся. Алик улыбался на все эти уговоры, иногда даже раздражался, но без Никиты просто бы пропал.
      – Иринка – твоя сестра, – время от времени напоминал он другу, обрывая его гневные сентенции в ее адрес.
      – Я помню. Но сейчас она ведет себя как дура. А ты мой друг.
      – Я ее не понимаю, – иногда говорил Кит, и это тоже было безапелляционно.
      Они сидели за маленьким журнальным столиком перед телевизором и лениво потягивали пиво. Ганя крутился рядом, выпрашивая кусочки колбасы.
      Кит тяжело вздохнул и поинтересовался:
      – Зачем ты оставил ей квартиру? Зачем делаешь ей такие подарки?
      – А кто ей сделает такой подарок, кроме меня? – лениво возразил Алик. – Должно же что-то остаться на память о бывшем муже.
      – Она нашла себе другого! Пусть он и обеспечивает ее жильем!
      – Он может обеспечить ее общежитием. Ты бы лучше порадовался за сестру.
      – Порадуюсь, когда будет повод.
      – Повод уже есть. Она встретила свою любовь.
      – Она идиотка.
      – Не будь жестоким, Кит. Тем более что ты просто не хочешь признать, что она счастлива.
      – А мой друг – несчастлив!
      Это было мнение Никиты. Алик с ним не соглашался. Но возражать сейчас – значит обижать человека в его дружеских чувствах. Алик промолчал.
      – Вот где ты теперь собираешься жить? – наступал Кит.
      – А ты что, уже меня выгоняешь? – весело поинтересовался Алик.
      – Дурак ты! – обиделся Кит. – Я не выгоняю. Я тебе вообще эту квартиру подарить могу! Хочешь?
      – Нет, – улыбнулся Алик. – Твоя квартира мне не подходит. Последний этаж, далеко от метро.
      – Ишь ты!
      – Ага. Я себе другую куплю. Наверное, тоже однокомнатную. А зачем мне больше? Я теперь холостяк. Правильно?
      Кит как-то рассеянно кивнул, и Алик заметил резкую перемену в его лице.
      – Что с тобой, Кит?
      – Боюсь, что квартиру ты купишь очень не скоро.
      – Почему?
      – У нас неприятности.
      – По работе?
      – Ну да. Короче, нас кинули.
      – Что?!
      – Не знаешь слова «кинули»? – зло усмехнулся Кит.
      – Слово я знаю. Как кинули? Кто?
      – Федот.
      – Но ты же послал его в Германию за товаром!
      – Правильно. Мы сделали на эту закупку крупную ставку. Мы вложили в нее все деньги. Тоже стараниями Федота – убедил нас, что это выгодно.
      – Меня никто не убеждал.
      – Меня! Меня убедил! И Тимура! И мы вложили деньги! Все деньги!
      – Не ори. Что значит вложили?
      – Ну, дали Федоту с собой. Чтобы он за наличные отправил сюда три контейнера. Так было дешевле.
      – Три контейнера?! Да вы что, спятили?
      – Все наши деньги ушли.
      – Слушай, Кит! Ты меня поражаешь. То твердишь, что без коммерции жить не можешь, то ведешь себя как последний мальчишка! Ты же сам учил меня, что в один товар все деньги вкладывать нельзя.
      – Но это же было стопроцентно!
      – Сто процентов тебе пообещал Федот? – усмехнулся Алик.
      – Да.
      – И ты поверил?
      – Да!
      – Ты безмозглый болван!
      – Да!
      Алик откинулся на спинку кресла, нервно закурил сигарету, помолчал и немного успокоился.
      – Федот сбежал с деньгами?
      – Да.
      – И его нельзя найти?
      – Можно попытаться. Но на это тоже нужны деньги. Да и не до того сейчас.
      – Не до того? – насторожился Алик. – Значит, Федот смотал со всеми нашими деньгами, и это еще не самое страшное?
      – Не самое.
      – Дальше! Выкладывай все сразу! Что еще?
      – Он отправил контейнеры.
      – Кто?
      – Федот.
      – Постой! Ты меня совсем запутал. На какие шиши он отправил контейнеры?
      – Шиши должны заплатить мы. Он выслал контейнеры наложенным платежом.
      – Кайф! Это-то ему зачем?
      – Тимур думает, что специально. Чтобы поставить нас в тупик, чтобы мы дали ему время смотаться. Ну, чтобы не преследовали, никого не подключали. Короче, так оно и выходит сейчас. На таможне стоят три контейнера, за каждый просроченный день капают проценты, а мы в безвыходном положении.
      – Попробуем занять? – предложил Алик.
      – Пробовали, – вздохнул Кит. – В нашем деле слухи ползут быстрее, чем бегут наши умные мысли. Все знают, что мы банкроты, и взаймы давать боятся. Нам самим впору подаваться в бега. Никто сейчас даже тебе лично на квартиру не займет.
      – Хорошо, что я на фирму никогда не надеялся, – улыбнулся Алик. – Деньги на квартиру я заблаговременно накопил.
      – Не понял.
      – Чего тут непонятного? Я сказал, что у меня есть деньги.
      – Ура! – заорал Кит. – Ура! Алик! Ты, как всегда, нас выручаешь! Я не знал, что у тебя есть деньги! Давай выкупим хоть один этот проклятый контейнер! Хоть один, слышишь, Алик!
      – Идея понятна, – кивнул Алик. – Я отдаю за контейнер свои последние деньги. И остаюсь на нуле. И без квартиры. Это очень по-дружески, Кит.
      Алик уже знал, что деньги отдаст, просто продолжал подначивать Никиту.
      – Я клянусь тебе, это не зря! Я знаю, что товар того стоит! – горячо молил Кит. – Ну хочешь, дай взаймы нам с Тимуром под проценты!
      – Знаешь, чего я хотел, вымогатель? – спросил Алик. – Я хотел купить квартиру и уйти из коммерции. Я хотел вернуться в науку. Холостой, птица вольная, сам себе хозяин, не надо зарабатывать, чтобы содержать семью. Соображаешь? Ты разбиваешь все мои мечты!
      – Я ничего не разбиваю! Тебе же лучше делаю!
      Алик засмеялся:
      – Вот уж спасибо! Чем лучше? Тем, что лишаешь последнего?
      – Нет! Теперь я вынужден тебе пообещать: если дашь деньги, то я прокручу это дело и оставлю тебя в покое. Ты будешь соучредителем, тебе будут идти проценты, Алик, и ты сможешь заниматься наукой. Я обещаю тебе свободу!
      – Заманчиво, – улыбался Алик. – И не думай, что я твои слова забуду. Деньги твои только с этим условием – я ухожу.
      – Уходи, Алька! – ликовал Кит. – Уходи, родной! Тряси пыль веков! Я тебе больше скажу – через полгода будешь с квартирой! С двухкомнатной!
      – Это ты уже загнул.
      – Я отвечаю!
      – Ну-ну. Верю с трудом, но больше ничего не остается, – шутливо вздохнул Алик. – Сам без квартиры, а фирму спасай! Дело чести.

      – Дождь стеной, Татьяна Евгеньевна! – сказала Солнышко.
      – Все равно нужно домой, – вздохнула Татьяна. – Там Данька. Мама с ним уже замучилась, нужно ее отпускать. Хоть бы автобус быстро подошел. Я и зонт, как назло, забыла.
      – Возьмите мой, – предложила Солнышко.
      – А вы?
      – А мне домой еще рано. Глядишь, к тому времени и ливень прекратится. Не вечный же он.
      – Похоже, что вечный, – вздохнула Татьяна, глядя на потоки воды за окном. – Полдня льет.
      – Вы домой, Татьяна Евгеньевна? – спросил декан, выходя из своего кабинета. – Вас подвезти?
      – Не откажусь, Вениамин Ефимович. Мокнуть не хочется.
      – Тогда пять минут подождите. Я только загляну в актовый. Подождете?
      – Хорошо.
      «Дворники» работали, не успевая стирать струи ливня с лобового стекла машины.
      – Просто наводнение, – улыбнулся Вениамин Ефимович.
      – Осень. Сезон дождей, – поддержала Татьяна.
      Очень умно! Но она не знала, о чем говорить с деканом, и чувствовала себя в его машине так неуютно, что уже сто раз пожалела об автобусе. Впрочем, Вениамин Ефимович в разговор больше не втягивал. Он угрюмо молчал.
      – Спасибо, что подбросили, – поблагодарила Татьяна, когда машина притормозила у ее подъезда.
      – Рад, что вам угодил, – не улыбнувшись, ответил Вениамин Ефимович.
      Странный тип! То сам навязывается со своей машиной, то разговаривает сквозь зубы. И в работе такой же. То душа-человек, то надуется, нахмурится, будто всем на свете недоволен. Ладно! Подбросил и спасибо.
      Работа в этом году давалась труднее. Не потому, что что-то изменилось в коллективе, просто Татьяна уставала. Женька уехала учиться. С Данькой по вечерам приходилось сидеть бабушке, и Татьяна подумывала перейти на дневное отделение. Тогда можно устроить Даньку в детский сад и освободить маму.
      Без Женьки было не только тяжело. Было тоскливо. Данька маленький, а Татьяна за два года после развода привыкла делиться с дочерью многими своими соображениями. Конечно, были родители, была Зоя, но, как оказалось, дочь совсем незаметно стала самым близким и самым необходимым человеком.
 
      На следующий день, увидев собирающуюся домой Татьяну, декан весело осведомился:
      – Ну что, сегодня дождя нет? Жаль. Без вас будет скучно ехать.
      – А со мной весело? – рассмеялась Татьяна, вспомнив две вчерашние фразы за всю их поездку.
      – Во всяком случае, приятно, – любезно ответил Вениамин Ефимович. – Хотя дождь ведь не обязательное условие приглашения, правда?
      Не обязательное, но Татьяне ехать в его машине не хотелось. Как бы повежливее отвертеться?
      – Вы не откажете мне? – продолжал в это время декан.
      Ну вот! Искать повод для отказа уже поздно. Обидится человек.
      Снова глухое молчание в машине. Татьяна злилась. Опять на весь вечер испорчено настроение! Нет, все! Она сегодня же придумает уважительную причину для отказа от этих замечательных поездок.
      – Спасибо, Вениамин Ефимович! До свидания. – Татьяна приоткрыла дверцу машины.
      – Простите, Татьяна Евгеньевна, но боюсь, что завтра вы от моего приглашения откажетесь, – сказал вдруг декан, словно прочел ее мысли.
      – Понимаете, завтра... – начала Татьяна, во второй раз судорожно пытаясь что-нибудь придумать.
      – Не трудитесь искать причину, – улыбнулся декан. – Скажите прямо, я не очень приятный собеседник.
      – Дело не в этом, – возразила Татьяна.
      – У вас есть сейчас несколько минут для разговора со мной? – перебил Вениамин Ефимович.
      Татьяна незаметно глянула на часы. Когда она возвращается на автобусе, то приезжает минут на пять – десять позже. Значит, пять – десять минут у нее есть. А потом Данька поднимет вой.
      Данька как часы. Он абсолютно точно знает время ее прихода. Стоит ей задержаться на минуту – и концерт обеспечен. Выслушивать концерт бабушке, а она всякий раз после этого в предынфарктном состоянии.
      Вениамину Ефимовичу всего не объяснишь, но нужно надеяться, что десяти минут для разговора с ним будет достаточно.
      – Я вас надолго не задержу.
      Он опять читает ее мысли. Татьяну это почему-то раздражало.
      – Я вас слушаю, Вениамин Ефимович.
      Декан как-то замялся. Или почувствовал раздражение в ее голосе?
      – Я слышал, что вы одна воспитываете двоих детей.
      Татьяна постаралась помягче улыбнуться:
      – Вообще-то я воспитываю одного сына. Дочь у меня уже взрослая.
      О чем он хочет говорить? О каких-нибудь бесплатных путевках от профсоюза?
      – Выходите за меня замуж, – вдруг бухнул Вениамин Ефимович, и Татьяна с нескрываемым изумлением посмотрела в его глаза.
      Объяснение в любви? Только этого недоставало! Татьяна чуть не рассмеялась. Давненько ей не предлагали выйти замуж! Последний раз, кажется, Алик, пять лет назад.
      – Вы только не смейтесь, – предупредил Вениамин Ефимович.
      Заметил, как дрогнули в улыбке ее губы?
      – Я понимаю, что смешон. Мне – пятьдесят, вам – тридцать шесть.
      Ишь ты! Возраст указан точно. В личное дело заглядывал, что ли?
      – Вы молоды, и, возможно, у вас есть лучшая партия.
      Это прозвучало полувопросительно, и Татьяна отрицательно качнула головой. Ни лучшей партии, ни худшей у нее на данный момент нет. Вениамин Ефимович от ее ответа заметно оживился:
      – Я вдовец. У меня взрослый сын. Он живет отдельно. Со своей семьей.
      Зачем он это ей рассказывает? Как в бюро знакомств, честное слово! Тем более в институте все знают семейное положение декана.
      – Я думаю, мы сможем стать друг другу близкими и нужными людьми.
      Оригинальное объяснение! Еще ни разу не прозвучало: «Я вас люблю». Или это только вступление?
      Нет, не вступление. Он замолчал и, видимо, ждал ее ответа.
      – Простите, Вениамин Ефимович, – совершенно бесстрастно и прямо глядя ему в глаза, сказала Татьяна. – Для меня этот разговор – большая неожиданность. Я не могу решать такой серьезный вопрос вот так, за одну минуту. Мне нужно подумать.
      Ну, не говорить же ему, что он просто спятил, в самом деле?
      – Но вы подумаете? – встрепенулся Вениамин Ефимович.
      – Да, конечно.
      Татьяна уже откровенно посмотрела на часы. Все, время истекло. Разговор пора заканчивать.
      – Вы торопитесь?
      – Да. Сын ждет. До завтра, Вениамин Ефимович.
      Она снова попыталась приоткрыть дверцу и снова была остановлена его вопросом:
      – Когда вы сможете дать мне ответ?
      – Не торопите меня, Вениамин Ефимович, – попросила она. – Это слишком серьезное дело.
      – Я понимаю. Я обещаю не торопить. До свидания.
      Татьяна наконец вышла из машины, свободно вздохнула, будто вырвалась из духоты, и, не оборачиваясь, поспешила в подъезд.
      Данькин концерт был в разгаре. Бабушка металась вокруг него, пыталась развлечь и успокоить.
      – Где мама? – требовательно кричал Данька.
      – Скоро придет, скоро придет, – лепетала бабушка, хватаясь за сердце.
      – Даня! Ты опять ревешь? – строго поинтересовалась Татьяна, и сын тут же радостно умолк.
      – Танечка, это невозможно! – заявила мама. – Или ты приходи вовремя, или бери этого истерика с собой.
      – Хорошо, мамочка, я буду приходить вовремя.
      Татьяна проводила мать, уложила спать Даньку и постелила себе. Разговор с деканом тревожил и не отпускал.
      Глупо и смешно! И никаких чувств у него к ней нет. Просто решил жениться.
      А может, в этом есть доля смысла. Может, ей лучше выйти замуж. В конце концов, ей ведь тоже все равно за кого. Она просто устала от одиночества. А он человек умный, положительный. Характер, конечно, не ахти.
      Да разве можно думать об этом серьезно? Нет, нет и нет! Она уже выходила замуж без любви. Но там была хотя бы благодарность. А здесь? Здесь ничего.
      Ладно, время на раздумья есть. Он ее с ответом обещал не торопить.
      И думать нечего! Никакого ответа он не дождется!
      Она потушила свет и с головой накрылась одеялом, словно желая спрятаться. От чего? Или от кого?

      Кит выполнил свое обещание: он выкупил сначала один контейнер, потом все три, прокрутил деньги и через полгода лично подобрал Алику двухкомнатную квартиру недалеко от метро.
      На новоселье Алик пригласил только Никиту и Тимура. Кит поднял рюмку и торжественно произнес:
      – Алик! Мы отпускаем тебя на все четыре стороны! Проценты тебе идут, хата есть – занимайся, чем душа пожелает, хоть наукой, хоть любовью!
      Алик в этот вечер чувствовал спокойствие и умиротворение. Все шло отлично. Про «все четыре стороны» Кит, конечно, приврал. Фирма еще не в таком стабильном положении, чтобы отпускать Алика. Но Алик это и сам понимал и пока рассчитывал только на большее количество свободных часов.
      – Даша вчера звонила, – сообщил Кит позже. – На свадьбу приглашала, замуж выходит.
      – Только сейчас?
      – А ты что, давно в курсе?
      – Давно.
      – Значит, получил приглашение и молчал?
      – Не получал я приглашения.
      – Тогда ясно. Она просила передать.
      – Что?
      – Приглашение.
      – Кит, я же знаю, ты врать мастак.
      – Не понял.
      – Не просила она тебя ничего передавать.
      – Честное слово! – вскинулся Кит. – Не веришь? Ну и черт с тобой! Скажу ей, чтобы сама тебя приглашала.
      Алик нахмурился, умиротворение куда-то улетучилось. Может, не из-за Даши. Из-за водки скорее всего.
      Он проводил ребят и сел за письменный стол. Вытащил из верхнего ящика папку с незаконченной диссертацией, полистал страницы, прочитал несколько строк, закрыл и убрал обратно. Он делал так все последние дни. Он боялся приступать, боялся возвращаться, не знал, с чего начать.
      Так будет до бесконечности. Сам он ничего не сделает. Поэтому завтра Алик решил пойти к Михаилу Иосифовичу в университет. Встречи с профессором он боялся, поэтому откладывал ее, но нужно сделать шаг. Дальше будет видно.
      Алик знал за собой эту черту – ему никогда не хватало решимости начать. Его всегда кто-то должен был как следует толкнуть. А тут еще оказалось, что продолжать давно заброшенное старое гораздо сложнее, чем начинать новое.
      Алик покрутил в руках фотографию, квадратик в картонной рамочке – он, Татьяна и ее дети. На фотографии – лето. А сейчас уже зима. Это тоже старое. Незаброшенное, незабытое, но все равно невозвратимое. Как раз здесь он сделал попытку вернуть. Наверное, не так, не теми словами. Наверное, поздно.
      Все! Хватит философствовать на досуге, да еще под хорошим градусом. Уже поздно. Завтра в университет. Он заранее позвонил профессору и договорился о времени. Чтобы нельзя было отступить.
 
      – Здравствуйте, мой дорогой! – Михаил Иосифович сурово хмурился.
      Но Алик знал эту его сердитую интонацию: в глазах профессора блестели искренняя радость и чуть ли не слезы умиления.
      – Ваш академический наконец закончился?
      – Да.
      – Успешно?
      – Относительно.
      Профессор кивнул:
      – Относительно науки – ничем. Правильно? Иначе вы бы не пришли ко мне за советом.
      – К вам за советом я пришел бы в любом случае, – улыбаясь, ответил Алик.
      Профессор постарел: поседел, сморщился, еще сильнее ссутулился.
      – Александр, я должен сказать вам правду – все эти годы время шло. Шло не только в жизни, но и в науке. И вот то время, которое в науке, оно прошло мимо вас.
      – И то, которое в жизни, тоже, – вздохнул Алик.
      Профессор внимательно посмотрел на него и чуть смягчился:
      – В жизни, наверное, невозможно, а в науке еще не поздно наверстать. Правда, вас в науке не знают. Наша тема и тогда не вызывала научного оптимизма у большинства коллег, а сейчас – еще меньше. Наука не хочет касаться восстаний. Вы готовы ко всему этому? Ну что ж, тогда давайте обсудим план работы.
      Речи профессора о времени и теме не вдохновляли, но тем не менее Алик, придя домой, сразу достал диссертацию и принялся за работу. Он работал до приятного изнеможения, до усталости писал широким размашистым почерком, исправлял, намечал новые пункты.
      Он вздрогнул от телефонного звонка, возвращаясь в реальность, и поморщился. Кто может звонить? Конечно, Кит или Тимур. Опять по работе. Опять что-нибудь с отчетами, с товаром, с деньгами. Алик сначала вообще не хотел брать трубку, но потом сообразил, что это может быть что-нибудь важное, и взял.
      – Алло!
      – Дядя Шура? Здравствуйте! Это я, Женя.
      Татьянина Женька! Ну конечно! Кто же еще мог называть его «дядей Шурой»?
      – Мне дали ваш новый номер телефона.
      Ах, ну да! Он же тогда давал ей Никитин номер.
      – Женя, у тебя неприятности?
      – Да.
      – В институте?
      – Нет, в общежитии... – Женька замолчала. – Мне негде ночевать. Я не могу туда вернуться.
      – Я сейчас за тобой приеду. Ты в институте?
      – Да.
      – Говори адрес...
 
      Алик привез перепуганную Женьку к себе, накормил, напоил горячим чаем и только тогда приступил к расспросам. Оказалось, что ее преследует какой-то наркоман-старшекурсник из двести третьей комнаты. Этот наркоман так запугал девчонку, что она и близко боялась подойти к общежитию.
      – Вчера я ночевала на вокзале, – закончила Женька.
      – Почему сразу не позвонила мне? – воскликнул Алик.
      – По старому номеру никто не отвечал.
      Правильно. Кит был у него на новоселье.
      – Я дозвонилась только сегодня утром, и мне сказали ваш новый телефон.
      – Ты матери об этом придурке говорила?
      – Нет.
      – Правильно. И не надо. Она с ума сойдет. Я постараюсь все уладить.
      Женьку развезло от усталости и бессонной ночи. Алик постелил ей в гостиной. Она заснула почти мгновенно, а Алик взял телефон и ушел в свою комнату.
      Он не очень хорошо представлял себе, что нужно делать. Парню, конечно, надо вправить мозги. Но возвращать Женьку в общежитие – страшно. Этот товарищ из двести третьей может обозлиться и под кайфом натворить черт знает чего.
      Алик так ничего и не придумал, вздохнул и набрал номер Тимура. Тимур, кроме соучредительства, отвечал за охрану, «крышу» и прочую безопасность фирмы.
      – Мне нужно пару человек из твоих ребят, – попросил Алик. – Разобраться кое с кем.
      – На тебя кто-то наезжает?
      – Не на меня. При встрече объясню. Сможешь дать ребят?
      – Прямо сейчас?
      – Желательно.
      Алик решил не откладывать дело в долгий ящик и не вмешивать в это Женьку.
      Ребята подъехали через полчаса. Тимур был с ними. Он забеспокоился, что кто-то достает Алика.
      – Я же сказал: проблемы не у меня, – улыбнулся Алик.
      Отчасти и у него. Если что-то произойдет с Женькой, что он скажет Татьяне?
      – Со мной спокойнее, – возразил Тимур.
      Тип из двести третьей комнаты оказался не таким уж слабым. Или он был под кайфом. В любом случае, ребятам Тимура пришлось работать вдвоем, чтобы поставить его на путь истинный и внушить все, что следовало.
      Алик вернулся домой злой. Этот парень из мерзавцев – Женьку он в покое не оставит, после сегодняшнего только будет действовать поосмотрительнее.
      Женька еще спала. Алик снял куртку, пару раз заглянул к ней в комнату, но будить так и не решился. Пусть выспится, разговаривать лучше на свежую голову.

      Когда Женька проснулась, Алик, не вдаваясь в подробности, вкратце рассказал ей о результатах своей встречи с обидчиком. Женька испугалась еще больше:
      – Он меня убьет, дядя Шура!
      – В общежитии тебе больше делать нечего, – хмуро констатировал Алик. – Нужно что-то придумывать с жильем. Пока поживешь у меня. До каникул. Потом поедешь домой, посоветуешься. Когда у тебя заканчивается сессия?
      – Я сдаю досрочно. Один зачет остался. Сдам через неделю.
      – И можешь ехать домой?
      – Я так и хотела. Чтобы Новый год дома...
      – Ну, а приедешь обратно, – перебил Алик, – или живи у меня, или нужно снимать квартиру. Насколько я понимаю, твои родители не бедствуют. Могли бы снять хотя бы комнату. С самого начала.
      Алик говорил с сердцем, еще не успев остыть от встречи с тем придурком, поэтому произносил даже то, чего и не думал никогда. Женька понимающе улыбнулась:
      – Мама боится чужих квартир еще больше, чем общежития.
      – A y вас все решает только мама? – язвительно осведомился Алик. – Твой отец не имеет никакого права голоса?
      Это похоже на Татьяну. Она всегда и все решает самостоятельно. Бедный Игорь!
      – Папа с нами не живет, – ответила Женька.
      – Ах да! – вспомнил Алик. – Он где-то работает по контракту.
      – Он вообще не живет с нами, – уточнила Женька. – Родители развелись.
      Вот так! Это – обухом по голове! Этого не может быть! Почему Татьяна ничего ему не сказала?
      – Когда? – вслух удивился Алик.
      – Года два назад.
      Ого! Алик был в шоковом состоянии. Он прекратил разговор с Женькой и ушел в свою комнату.
      Почему Татьяна не сказала ему о своем разводе летом? Почему скрыла? Побоялась, что Алик воспримет это как сигнал к новой атаке?
      В общем-то правильно побоялась. Он и сейчас готов ринуться к ней! Сию же минуту!
      Но она-то этого не хочет!
      Алик бессильно опустился на кровать.
      Тогда была одна причина их расставания – Игорь, которого Татьяна не могла бросить. Теперь свободна она, свободен он, но уже ничего не вернуть. Если бы она хотела вернуть, она сказала бы о разводе. Значит, вопрос закрыт.
      Алик криво усмехнулся.
      Как это она могла расстаться со своим Игорем, которому всем обязана, который единственный, который долг, семья и все такое прочее?
      Женька через неделю едет домой. С ней можно передать Татьяне письмо. Объяснить, сказать, что любит.
      Письмо? Это неплохой выход!
      Алик взбодрился. Письмо оставляло надежду.
      Надежду на что? Он дурак! Все эти годы любить ее одну, сходить с ума, узнав, что она свободна! А ей на это наплевать! Он ей просто не нужен!
      И все-таки письмо он напишет. А вдруг?
      Алик так и не написал письма. Даже не попытался. Он только в уме складывал строчки, но все казалось глупым и банальным. Он не умеет объясняться в любви письменно. Он вообще не умеет объясняться в любви.
      – Жень! – крикнул он из коридора. – Бросай свою уборку! Мы опоздаем в аэропорт!
      – У вас как в берлоге, дядя Шура! – откликнулась Женька из его комнаты. – Сейчас! Уже заканчиваю!
      Алик заглянул к ней. Она вытирала пыль с его письменного стола и передвигала с места на место ту летнюю фотографию. Алик вспыхнул, будто она разгадала его тайну, подскочил, схватил на лету ее руку с пыльной тряпкой и крикнул:
      – Не трогай стол!
      Женька удивленно посмотрела на него и обиженно выдернула руку. Потом сердито качнула головой. Точь-в-точь как Татьяна. Алик смутился и добавил, оправдываясь:
      – Я не люблю, когда трогают мой письменный стол.
      – Поэтому у вас такая свалка! – прокомментировала Женька, но извинения приняла. – Вы ужасно похожи на моего братишку. Он такой же упрямый. Только он маленький, а вы...
      – А я большой, но глупый. Собирайся, – попросил Алик. – Машина скоро подойдет.

* * *

      Алик вернулся из аэропорта. Квартира показалась пустой и жутковатой. Неужели можно так привыкнуть к человеку за неделю? Или это уже от надоевшего тоскливого одиночества?
      Алик сидел на диване и тупо смотрел на экран телевизора. Звуки немножко оживляли эту пустоту. Ганя сел рядом, подставил голову под руку хозяина и тихонько поскулил. Алик погладил его, потрепал за ушами и спросил:
      – Что, Ганя, и тебе без Женьки скучно? Опять мы с тобой одни, брат. Ничего не поделаешь.
      Чуть позже зазвонил телефон.
      – Дядя Шура! Это я – Женя! Я только что прилетела домой!
      – А я только что приехал из аэропорта, – засмеялся Алик. – Разница только в расстоянии.
      Он очень обрадовался ее звонку. Ее голосом окончательно разрушалась пустота.
      – Я все рассказала маме. Она хочет с вами поговорить.
      – Давай.
      Алик напрягся. Он не ожидал такого поворота. И что «все» рассказала Татьяне Женька?
      – Здравствуй, Шурка, – услышал он в трубке и совсем растерялся.
      – Здравствуй, Танюша.
      Сухо и хрипловато. Нужно было совсем не так! Он опять все портит.
      – Женя мне все рассказала. Спасибо тебе за нее.
      Она тоже говорит сухо и даже немного официально.
      – Не стоит, – откликнулся Алик.
      И замолчал. Замолчала и Татьяна. Ну вот! И говорить не о чем!
      Алик усмехнулся и спросил:
      – Как поживаешь?
      – Хорошо.
      Хорошо без него. Это надо понимать так. Алик снова замолчал.
      – Леша тебе не звонил? – спросила Татьяна.
      – Лешка?! – удивился Алик.
      Почему Лешка должен был звонить?
      – Он сейчас в Москве, – пояснила Татьяна. – Уже две недели. На каких-то курсах.
      Алик чуть не вскочил.
      – Где он остановился?
      – Не знаю. В какой-то гостинице.
      Снова молчание.
      – Ну, все? – почему-то спросила Татьяна.
      – Да, – ответил Алик.
      – До свидания.
      – Да, – повторил он и услышал короткие гудки.
      Вот все и выяснилось. Не нужно было никакого письма. Она и сейчас ничего не сказала о разводе, хотя Женька уже наверняка сообщила, что он живет один. Хорошо, что он ничего ей не написал. Только попал бы в неловкое положение.
 
      Татьяна опустила трубку на рычаг и замерла у телефона. Плохо поговорили. Ни о чем. Нужно было не так.
      – Мам, почему ты ничего не сказала ему? – тихо спросила Женька, обняв ее за плечи.
      – А что я должна была ему сказать? – удивилась Татьяна.
      – Что любишь.
      – Кого?
      – Его. Не притворяйся.
      – По-моему, ты слишком поумнела, – улыбнулась Татьяна.
      – А вы ведете себя как дети, – серьезно ответила Женька.
      Татьяна весело рассмеялась и погладила дочь по голове.
      – Смешная ты, Женька.
      – Не вижу ничего смешного.
      Татьяна помолчала и вдруг сказала:
      – Он меня не любит. Ты же сказала ему, что я развелась с отцом?
      – Да.
      – А он сейчас даже не вспомнил об этом. Даже письма мне не передал.
      – Детский сад какой-то! – возмутилась Женька. – Любят друг друга и молчат! У него на столе только наша фотография!
      – Та, что в парке?
      – Да.
      Татьяна улыбнулась:
      – Это еще ничего не значит.
      – Ой, мама, ты сама смешная, – покачала головой Женька. – Я вот сейчас наберу его номер и скажу, что ты его любишь.
      Женька потянулась к телефону, и Татьяна испугалась:
      – Не выдумывай, пожалуйста! Я не дам тебе звонить!
      – Хорошо, – покладисто согласилась Женька. – Я приеду после каникул и скажу ему это не по телефону. Может, так даже лучше.

      Наутро Алик обложился телефонными справочниками. Он обзванивал все гостиницы, и разговор везде был одинаковым.
      – Здравствуйте, Кременецкий Алексей Васильевич у вас не останавливался?.. Да, посмотрите, пожалуйста... Нет? Спасибо, извините...
      Каждый отрицательный результат расстраивал, но Алик знал только одно: Лешку он должен найти. Найти, чтобы поговорить, помириться, все уладить. Список гостиниц таял.
      – Здравствуйте, Кременецкий Алексей Васильевич у вас не останавливался? – заученным голосом черт знает в какой раз повторил Алик. – Да, посмотрите, пожалуйста.
      – Кременецкий Алексей Васильевич в триста пятнадцатом номере до шести завтрашнего дня, – ответили на другом конце провода, равнодушно и как-то даже раздраженно, мол, беспокоите по пустякам.
      Ничего себе пустяки! Он нашел Лешку! И очень вовремя, потому что успел «до шести завтрашнего дня»!
 
      На третий этаж гостиницы Алик не поднимался, а летел. У него даже не хватило терпения солидно дождаться лифта. Ему повезло – Лешка был дома.
      – Леха! – Алик ворвался в номер с диким криком восторга.
      – Алька! – так же дико заорал навстречу Лешка.
      – Сколько ты в Москве? – сурово спросил Алик, когда первые восторги встречи улеглись.
      – Две недели, – смущенно улыбаясь, ответил Лешка.
      – Вот именно! Ты почему мне не позвонил, скотина?
      – Я думал, ты еще того... Ну, в обиде за тот случай... – Лешка начал волноваться и сбиваться.
      – Я?! – изумился Алик. – Это ты в обиде! Я тогда был не прав.
      – Ты уже ни черта не помнишь! – улыбнулся Лешка. – Кто прав, кто не прав, кто зачем приходил...
      – И вспоминать не хочу! Я все собирался написать тебе письмо.
      – И я тоже.
      – Короче, хорошо, что ты приехал!
      – А как ты узнал?..
      – Татьяна сказала.
      – Татьяна? – удивился Лешка. – Вы с ней общаетесь?
      – Иногда, – уклончиво ответил Алик. – Я так понял, ты тоже с ней общаешься?
      – Пожалуй, почаще, чем ты, – чуть укоризненно ответил Лешка. – Она сказала тебе, что развелась с мужем и что...
      – Да, все сказала, – нахмурившись, перебил Алик. – Давай не будем о ней. Нам же есть о чем поговорить?
      – Как хочешь. – Лешка пожал плечами. – Я думал...
      – Как вы живете? – снова перебил Алик.
      – Неплохо, – Лешка улыбнулся. – Я вот курсы компьютерные проходил, повышение обещают...
      – Как тетя Варя? Верка?
      – О! Скоро больше меня зарабатывать будут. – Лешка засмеялся. – Они у меня теперь коммерсантки. Купили на рынке место, сами выращивают цветы, сами продают. Я был против, но им это нравится.
      – А сын?
      – Растет.
      – Сколько ему?
      – Шесть будет. А ты? Детей нет, я слышал?
      – Ни детей, ни жены, – улыбнулся Алик.
      – А Иринка? – растерялся Лешка.
      – Иринка ушла к другому, и я этому очень рад, – отчеканил Алик.
      – Ты Татьяне сказал?
      – Ты опять о ней?
      – Ладно, не буду. Дело ваше.
      – Вот это правильно. Ты лучше собирайся, поедем ко мне.
      – Не могу... У меня сейчас последняя лекция, а потом ребята просили... Надо отметить...
      Лешка виновато посмотрел на Алика. Алик понимающе кивнул:
      – Хорошо, отмечай. Во сколько завтра поезд?
      – В семь утра.
      – Я приеду проводить.
      От Лешки Алик сразу поехал в «Детский мир» выбирать подарок Вовке. Он не очень хорошо представлял себе, что может понравиться шестилетнему мальчишке, и остановился на управляемых санках. Под Новый год будет очень кстати.
      Когда Алик появился с санками на перроне, Лешку такой громоздкий подарок возмутил:
      – Все купе займет! Меня с такой бандурой в вагон не пустят!
      – Давай-давай, загружайся! – засмеялся Алик. – Не забудь сказать Вовке, что это от меня. Он обо мне хоть знает?
      – Знает... – Лешка замялся, потом набрал в легкие воздуха и выдохнул: – Ты бы вообще как-то... Ты бы лучше своему такие санки передал.
      – Кому – своему? – не понял Алик.
      – Сыну.
      – У тебя белая горячка после вчерашнего? – участливо поинтересовался Алик.
      – Данька бы обрадовался... – продолжал говорить Лешка.
      Какой Данька? Татьянин Данька? Почему Алик должен передавать ему санки? Лешка точно спятил!
      Алик молча смотрел на друга и пытался понять, что происходит.
      – Данька – мой сын? – как-то глупо усмехнувшись, спросил он.
      – Ну да!
      До Лешки, кажется, начинало доходить. Он испуганно посмотрел на Алика и, сбиваясь, пробормотал:
      – Ты же сказал... Она же тебе говорила... Говорила же?..
      – Ничего не говорила! – рассердился Алик. – И ты не городи чепухи! Еще скажи, что Женька – моя дочь!
      – При чем тут Женька? – еще больше растерялся Лешка.
      – А при чем тут я? – заорал Алик.
      Пухленькая проводница с любопытством поглядывала в их сторону и прислушивалась к нервному разговору друзей. Алик зло зыркнул в ее сторону, и она торопливо отвернулась.
      – Я думал, она тебе сказала... – оправдывался Лешка. – Я же не знал, что она... Что ж я сделал?! Она же просила!
      – Так это правда? – ошеломленно остановился Алик и снова рассвирепел: – И ты молчал?
      Лешка лишь досадливо отмахнулся.
      – Ты молчал?! Ты же друг!
      – Она просила! – выкрикнул Лешка.
      Пухленькая проводница снова внимательно слушала их разговор, но Алик уже не обращал на нее внимания.
      – Она просила?! – орал он. – Она не просит, она приказывает! Она всегда и всем все приказывает! Она всегда все за всех решает! Мне это осточертело!
      – Молодой человек! – Пухленькая проводница обращалась к Лешке. – Поезд отправляется через минуту. Вы едете?
      – Да, конечно.
      – Где твой билет? – без всяких эмоций, будто и не было всей предыдущей сцены, спросил Алик.
      – Я уже показывал, – все еще растерянно ответил Лешка.
      – Мне покажи, – попросил Алик, и Лешка послушно вытащил билет из паспорта.
      Алик взял билет и сказал:
      – Поеду я.
      – То есть как это?.. Как это ты?.. – заволновался Лешка. – А я?.. Там мой чемодан!
      – Твой чемодан доставлю Вере в целости и сохранности, – пообещал Алик и достал бумажник. – Санки я забираю для Даньки. Вот тебе деньги на билет и на подарок Вовке от меня. Выбери что-нибудь приличное.
      – Какой подарок?..
      Алик сунул деньги во внутренний карман расстегнутой Лешкиной куртки, туда, где только что лежал билет.
      – Поедешь завтра. Твоих я предупрежу.
      – Поезд отправляется, – бесстрастным голосом сообщила пухленькая проводница.
      Алик заскочил в тамбур, торопливо вынул записную книжку, черкнул телефон Никиты и протянул листочек Лешке. Поезд тронулся, Лешка шел рядом с вагоном, а Алик кричал, перегибаясь через плечо пухленькой проводницы:
      – Позвони по этому телефону Никите! Переночуй у него! Скажи, что я позвоню и все объясню! Скажи, чтобы забрал Ганю!
      – Кого? – не понял Лешка.
      – Ганю! Афгана! Собаку!
      – Ты чокнутый, Данилин! – прокричал Лешка уже на краю перрона. – Чокнутый!
      Алик улыбнулся, посмотрел в билете номер своего места и пошел в купе.
      – Ваши билеты, – примерно через десять минут скучным голосом попросила пухленькая проводница. – И паспорта.
      Кажется, это было сказано лично для Алика. По крайней мере проводница с любопытством воззрилась на него. Алик совершенно спокойно подал ей свой паспорт. Она сравнила фамилии и торжествующе сказала:
      – Билет выписан не на вашу фамилию.
      – Да, – согласился Алик.
      – Почему? – строго продолжала она.
      – Вы же все видели и слышали, – устало ответил Алик.
      Проводница смутилась и молча вернула ему паспорт. Алик благодарно улыбнулся в ответ, получил постель и забрался на свою вторую полку.
      Голова работала очень ясно и четко. Удивительно, но он хорошо понимал, зачем ехал. Нужно было, конечно, самолетом. Но поездом так поездом. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Он сам поразился своей решительности, он сам не ожидал от себя вот такого шага, но впервые за всю жизнь он абсолютно точно знал, как себя вести, и не сомневался в том, что все получится так, как хочет он.

      Ранним утром Алик вышел из поезда. На этот раз его никто не встречал. Он прошел в маленький полусонный вокзальчик и отыскал телефон.
      Татьяна долго не брала трубку. Алик глянул на часы: без пяти шесть. Рановато, конечно.
      – Алло!
      – Привет, Танюша!
      – Здравствуй, Шурка, – обескураженно произнесла Татьяна. – Что случилось?
      – Ничего. Я приехал.
      – Приехал?! – радостно вырвалось у нее. – Зачем? – тут же настороженно поинтересовалась она.
      – За тобой. Через час буду, – коротко ответил Алик и положил трубку.
      – Кто приехал? Дядя Шура? – Женька в пижаме стояла на пороге Татьяниной комнаты.
      – Да.
      Татьяна все еще не могла прийти в себя от этого неожиданного звонка.
      – Когда будет? – деловито осведомилась Женька.
      – Через час.
      – Понятно. – И Женька зашлепала босыми ногами в детскую. – Данька! Просыпайся!
      – Ты зачем ребенка будишь? – поспешила за ней Татьяна. – Шесть утра!
      – Мы с ним к бабушке пойдем. Данька!
      – Какая бабушка? Ты с ума сошла! Оставь его! Пусть спит!
      – Данька! Подъем!
      Данилка сонно щурился.
      – Вставай быстренько! Идем рассвет встречать! Ты же хотел рассвет посмотреть?
      – Раньше семи не рассветет, – сообщила дочери Татьяна.
      – Прекрасно! Мы как раз соберемся.
      – Я спать хочу, – пробормотал Данька.
      – Посмотрим рассвет и пойдем к бабушке спать. Хорошо? Давай, одевайся.
 
      Найти такси в такой час было делом довольно сложным, но уже через десять минут Алик загружал вещи на заднее сиденье желтой «Волги».
      Сначала он решил заехать к Кременецким. Здоровенный Лешкин чемодан на колесиках ему порядком надоел. К тому же с этим поездом ждут Лешку, нужно предупредить, чтобы не беспокоились.
      Он не разговаривал с таксистом. Он смотрел на мелькавшие улицы, на знакомые дома и немножко грустил. Внешне город мало изменился за те четыре года, в которые Алик здесь не появлялся. Но он понимал, что это только внешне, а вообще-то город ему уже чужой и почти незнакомый. Жизнь в этом городе уже десять лет идет без него. Здесь просто осталось детство. И от этого было грустно.
      Частный дом, в котором жил Лешка, показался Алику маленьким и осевшим. Он усмехнулся: в детстве им с Лешкой этот дом казался огромным дворцом.
      Алик тихонько постучал. Дверь тут же распахнулась.
      – Алешенька? – подслеповато щурясь, спросила тетя Варя, но тут же узнала и всплеснула руками: – Алик!
      – Здравствуйте, тетя Варя, – улыбнулся он.
      – А где Алешка? Вы вместе? Он тоже должен сегодня...
      – Нет, я один. Вместо Лешки.
      – Как это? – растерялась тетя Варя.
      – Он остался в Москве, Вовке подарок еще не купил, – как что-то само собой разумеющееся, объяснил Алик. – Вот чемодан свой просил передать. Он следующим поездом приедет. Завтра.
      – Что ж ты на пороге? – вспомнила тетя Варя. – Заходи!
      – Не могу, тетя Варя, такси ждет. – Алик кивнул на желтую машину у ворот. – Завтра зайду.
      – Ты в отпуск?
      – Нет. Жениться.
      – Опять? – в изумлении воскликнула тетя Варя.
      – В последний раз, тетя Варя, – улыбаясь, пообещал Алик. – Честное слово!
      – Сейчас к своим?
      – Нет. К своим попозже.
      – К ней? Кто же к невесте без цветов?
      – А какие цветы в такую рань?
      Алик и сам уже думал о том, что без цветов, пожалуй, нехорошо. Но это не Москва, где круглые сутки букеты на выбор.
      – Пойдем, – скомандовала тетя Варя, накинула на плечи старенький полушубок и повела Алика куда-то за дом.
      Алик вспомнил, что Лешка что-то говорил о теплицах, но такого размаха не ожидал: два огромных стеклянных дома.
      – Тебе розы или гвоздики?
      – Гвоздики.
      – Красные?
      – Лучше белые.
      Тетя Варя одну за другой начала срезать большие белые гвоздики.
      – Хватит! Хватит! – запротестовал Алик, видя, что количество срезанных цветов неуклонно возрастает.
      Но тетя Варя остановилась только тогда, когда в ее руках вырос огромный белоснежный букет.
      – Вот теперь жених хоть куда! – довольно сказала она.
 
      – Это тебе. – Алик протянул Татьяне охапку цветов.
      – Белые гвоздики? – улыбнулась Татьяна.
      – А это Даньке. – Алик торжественно поставил на пол санки. – Он еще спит?
      – Нет. Женька увела его смотреть рассвет, – улыбнулась Татьяна. – Решила, что нам нужно поговорить.
      – Может, и правильно, – ответил Алик. – Поговорить нам нужно. А с сыном увижусь попозже.
      Татьяна уже шла с цветами в комнату, но тут обернулась, внимательно посмотрела на Алика и усмехнулась:
      – С Лешей встретился?
      Алик кивнул.
      – И он тебе все рассказал?
      Алик снова кивнул:
      – Он предупредил, что это великая тайна.
      – Пусть только вернется! – пригрозила Татьяна.
      – Да. Пусть вернется! Я его побью за то, что столько молчал.
      – Проходи, – шутливо вздохнула Татьяна. – Куда же цветы? У меня и вазы такой большой нет...
      – Тань, оставь цветы, – попросил Алик. – Давай поговорим.
      Татьяна послушно села в кресло и положила цветы перед собой, на журнальный столик.
      – Давай.
      Алик давно решил, с чего начнет.
      – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
      Татьяна улыбнулась:
      – А если ты опоздал?
      Алик растерялся:
      – То есть как? Как опоздал?
      Он рассердился сам на себя за этот возглас. Ей всегда удавалось выбить его из колеи одной фразой. Весь продуманный до мелочей разговор летел к черту!
      – Если кто-то сделал мне такое предложение раньше? – продолжала Татьяна.
      – И ты согласилась?
      – Пока нет. Я думаю.
      – И думать нечего, – взбодрился Алик. – Ты ему откажешь.
      – Почему?
      Алик улыбнулся:
      – Только не надо коронного номера «Решаю я». Тебе не кажется, что ты слишком много нарешала в нашей жизни?
      – Может быть, – согласилась Татьяна. – И что ты предлагаешь?
      – Давай на этот раз решу я.
      – Попробуй.
      Алик откашлялся и мгновение помолчал, собираясь с мыслями.
      – Не знаю, с чего начать, – сказал он. – В моей жизни появилась нехорошая традиция: все женщины, которые мне дороги, торопятся выйти замуж. Не за меня, конечно.
      Татьяна насмешливо качнула головой:
      – Может быть, ты сам этому причина?
      – Может быть. Я решил избавиться от этой традиции. Я хочу отбросить всех соперников и жениться на тебе. Скажи только «да».
      Татьяна молча смотрела на белый букет перед собой.
      – Ты скажешь «да»? – тревожно переспросил Алик.
      Татьяна подняла голову, посмотрела ему в глаза и улыбнулась:
      – Да.
      Алик с облегчением откинулся на спинку дивана. Пульсирующее напряжение двух последних дней уходило, растворялось, таяло. Тихими, счастливыми волнами накатывало спокойствие. Это новое ощущение было приятным и радостным. Алик засмеялся и развел руками:
      – Ну вот! Опять все решила ты!