Евгений Дмитриевич Елизаров
      ЛЕНИН
      ПРИРОДА ЛЕГЕНДЫ
      Что дает (давало?) нам основание причислять к лику каких-то вселенских гениев В.И.Ленина? То обстоятельство, что именно под его руководством был осуществлен Октябрьский переворот (да, именно так называли это событие в первые послереволюционные годы даже официальные идеологи установившегося режима), который, в свою очередь, на долгие десятилетия определил характер развития едва ли не всей мировой цивилизации? Да, это так, Великая Октябрьская социалистическая революция (будем все же именовать это событие так, как оно того заслуживает: ведь какой бы этический знак сегодня ни присваивался ему, едва ли в истории двадцатого столетия найдется событие, равное ей по масштабу своих последствий) навсегда останется в памяти поколений и поколений. Ну, а роль Ленина здесь никому не приходит в голову оспаривать даже сегодня, когда самому решительному пересмотру подвергаются все еще вчера, казалось бы, незыблемые истины. Но отвлечемся на минуту от исторических фактов и попробуем вообразить себе, что Октябрьская революция потерпела поражение. Ничего невероятного в таком для многих, может быть, кощунственном предположении нет. Вспомним: Ленину даже в самую последнюю минуту приходилось прилагать невероятные усилия для того, чтобы преодолеть сопротивление многих своих ближайших сотрудников. Даже в самую последнюю минуту все еще висело, что говорится, на волоске. И потом, если "величайший стратег революции" действительно столь гениален, что любое сказанное им слово должно восприниматься как нечто, равнопорядковое мировому Логосу, то голосом Абсолютной-Истины-В-Последней-Инстанции должно быть и вот это знаменитое: "Промедление смерти подобно!" (по существу являющееся прямым отрицанием железной детерминированности перехода власти в руки большевиков.) Вот и представим себе, что так и не сумели большевики овладеть тем мимолетным мгновеньем, которое одно только и могло дать им власть в той конкретной политической ситуации, что сложилась в России к осени семнадцатого. Одним словом, звезды ли, политический ли расклад сил, собственная ли осторожность большевистских вождей, сумевших-таки совладать с неудержимо рвущимся к власти Лениным, не знаю что, но что-то вдруг помешало свершиться тому, последствия чего сказываются и поныне: революция не состоялась... Могли бы мы тогда отнести Ленина к разряду величайших гениев всех времен и народов? Я знаю, что даже и при такой постановке вопроса многие, не задумываясь, ответят положительно. Но будем же честны: ведь если бы Октябрьской революции не было, имя Ленина широким массам сегодня не говорило бы решительно ничего. Так, сегодня практически ничего не говорят громкие (а по тем временам куда уж громче!) имена Милюкова, Гучкова, того же Керенского. А ведь в те дни общественный вес этих людей намного превышал значимость Ленина. По меньшей мере в одном можно быть абсолютно уверенным: в случае поражения революции той вселенской кампании тотальной канонизации великого "вождя и учителя мирового пролетариата" не было бы. А если бы не было кампании, длившейся семь десятилетий, то что вообще мы знали бы о нем сегодня? Но я говорю отнюдь не о субъективной оценке этой в общем-то и в самом деле незаурядной личности, именно субъективную-то оценку я и хочу (насколько это вообще возможно) отсечь. Меня интересует, кем был (и был бы сейчас) Ленин, так сказать, сам по себе без помощи "Министерства Правды" и "Министерства Любви", сделавших многое в канонизации этого человека. Свой вопрос я бы сформулировал даже более жестко: действительно ли неоспоримым было лидерство Ленина в созданной им партии? Впрочем, любой вправе упрекнуть меня в том, что здесь я вступаю в область столь зыбких предположений, что ценность любого из них не превышает стоимости любого гадания, а то и просто, говоря русским языком "бреда сивой кобылы в лунную ночь". Так, можно ли вообще всерьез высказывать сомнение в том, чтобы Ленин (подумать только, Ленин!) не был бы вождем большевистской партии, ведь уже само это сомнение для многих может служить надежным симптомом верного умственного помешательства. И все же... Жизнь на каждом шагу учит нас в том, что формальными лидерами каких-то замкнутых организаций становятся отнюдь не самые талантливые их члены: самые талантливые, как правило, еще и самые капризные, часто весьма высокомерные и почти всегда неуживчивые и тяжелые в общежитии люди. Перед талантливым человеком с готовностью снимают шляпу, но подчиняться (впрочем, если мы говорим о большевистской партии и насаждавшейся в ней дисциплине, то, может быть, правильней было бы говорить "повиноваться") предпочитают личности пусть и несколько ограниченной, но зато обладающей одним до чрезвычайности важным для лидера качеством - более устойчивой психикой. Приняв во внимание это обстоятельство, мы будем иметь достаточно весомое основание хотя бы только для абстрактного предположения о том, что рядом с таким формальным лидером в организации существует возможно даже не один человек, не только не уступающий ему в интеллектуальном отношении, но и прямо превосходящий его. Так, может, и в партии большевиков были функционеры, которые могли бы бросить вызов Ленину в борьбе за интеллектуальное первенство? Я не призываю, подобно Декарту, подвергнуть сомнению все, что не обосновано какими-то непререкаемыми абсолютными началами, но если все же забыть о прививавшейся всем нам с самого детства мысли о непреходящем величии и гениальности Ленина, то что останется от его загробной славы? Да и что вообще мы знаем о нем, кроме того, что "Ленин видел далеко, на много лет вперед...", "...он взвешивал мир в течение ночи...", а то и вот так: "... Я Ленина не видела, Но я его люблю!" А впрочем, на каком вообще основании можно судить о величии давно ушедшего от нас человека? Казалось бы, ответ на этот вопрос едва ли не очевиден: разумеется же, по тем следам, которые он оставил на этой земле. Но здесь дело значительно осложняется тем, что от самого главного, что сделал Ленин, необходимо абстрагироваться. И не только в силу принятого нами условия (революция не состоялась): реальная история Октябрьской революции настолько переврана по выражению Троцкого "сталинской школой фальсификации", что основывать любые суждения на признававшихся официальной мыслью утверждениях было бы методологически ошибочным. Поэтому в основу вывода должно быть положено что-то другое. Что же именно? Показания современников? Но полностью доверяться свидетельствам людей, в значительной мере зависевших от содержания своих показаний, тоже нельзя. Между тем все свидетельства, высказывавшиеся открыто в советской печати, это всегда тщательно отсеянные, а то и просто откорректированные позднее в соответствии с "социальным заказом" (не всегда, впрочем, от недобросовестности) вещи. В открытой печати (живописи, кинематографии, скульптуре и т. д. и т. п.) у нас просто не существовало решительно ничего такого, что могло бы хоть в малейшей степени служить деканонизации вождя. Таким образом, остается одно - собственные показания тех людей, которых мы хотели бы сравнить друг с другом, т. е. собственные показания и самого Ленина, и тех лиц, которые входили в круг высшего руководства большевистским движением в России. При этом ясно, что к числу подобных свидетельств должны относиться главным (и, наверное, исключительным) образом произносимые в разных обстоятельствах программные речи и рукописи теоретических работ. Одним словом, тексты. Если вести речь об оставленных текстах, то, видимо, прежде всего нужно было бы говорить о содержании: ведь именно содержание тех идей, которые генерирует человек, в первую очередь определяет уровень его интеллекта. Однако я предлагаю на время абстрагироваться от содержания, с тем чтобы остановиться на форме. К содержанию нам еще придется вернуться. Итак, тексты. Тексты безжалостны. Обратимся для начала к публично произносимым речам. Но заметим: для политического деятеля самого высокого уровня (а именно к такому разряду мы должны были бы относить и самого Ленина и ближайших его сотрудников) никакое выступление, касающееся программных целей движения, или даже простой политической "злобы дня", не бывает (да и просто не может быть!) чистой импровизацией. Это всегда результат постоянной, годами и десятилетиями длящейся умственной работы. Поэтому любая речь, даже произносимая экспромтом, - это всегда тщательно готовящаяся вещь, и умение произносить речи (т. е. умение не просто строить риторически грамотные фигуры, но в полной мере доносить содержание своих идей до слушателей) является строго атрибутивным качеством любого профессионального политика. Речи Ленина - и в этом может убедиться всякий - как правило представляют собой что-то очень тяжеловесное; нередко они настолько путаны, что выявить основную мысль докладчика можно лишь значительным напряжением своей собственной мысли. Я, разумеется, не хочу сравнивать выступление политического деятеля (пусть даже и причисляемого к лику гениев всех времен и народов) с таким исключительным лингвистическим феноменом, как превращающиеся в образцы высокого искусства импровизации Ираклия Андронникова. Но (предлагаю каждому) вспомним, например, наших учителей - как школьных, так и университетских: наиболее талантливые из них даже самые скучные предметы легко превращали в интеллектуальный праздник, и если мы мысленно попытаемся сравнить речи, по разным поводам произносившиеся Лениным, с лекциями оставшихся в нашей памяти Учителей, то мы легко обнаружим, что доведись нам учиться у Ленина, мы бы, пожалуй, бессовестно прогуливали все его лекции, предпочтя непосредственному общению с ним изучение стандартного учебника и взятых взаймы конспектов добросовестных исполнительных сокурсниц. Но речь идет о сравнении его с его же соратниками - и чаще всего это сравнение оказывается совсем не в его пользу и здесь: хотим мы того или нет, а к числу лучших ораторов партии Ленина никак не отнести. Сопоставить его выступления с публичными выступлениями, скажем, Каменева и обнаружится пропасть между ними. О Троцком я уж и не говорю. Зададимся вполне естественным в таком раскладе вопросом: кому отдал бы предпочтение непредвзятый слушатель, равно не знающий ни того, ни другого, ни третьего? Едва ли не с первой минуты убеждающего любую аудиторию почти архитектурной стройностью, безупречной последовательностью и строгой логичностью Каменеву? Сверкающему парадоксальной мыслью и отточенной литературными упражнениями фразой Троцкому? Или все же совершенно бесцветному тяжеловесному Ленину? Попробуем отрешиться от всего того, что мы знаем о них, и составить себе представление об этих личностях как о людях, с которыми мы сталкиваемся как бы впервые: на фоне тех же Каменева и Троцкого Ленин будет выглядеть совершенно беспомощно. Строго говоря, не может даже получиться никакого сравнения между ними, как, например, не может получиться никакого сравнения между строем речи университетского профессора и речью пусть досконально, до тонкостей знающего свой предмет узкого специалиста, всецело замкнувшегося в решении каких-то сугубо прикладных задач. Речь Ленина проигрывает даже в сравнении со И.В.Сталиным, хотя - будем все же справедливы к нему - общее интеллектуальное (и культурное) превосходство над Сталиным чувствуется.1 Человеческая речь часто весьма предательская вещь. Скрыть в ней свою образованность, свою культуру еще можно, да и то с большим трудом (во всяком случае это требует специальных усилий, тяжесть которых в полной мере известна, вероятно, лишь профессиональным артистам), сымитировать же образование, и уж тем более общую культуру - просто невозможно. Публичные выступления Ленина - чего греха таить - не выдают в нем широко и всесторонне образованную личность, и уж ни в коем случае - человека высочайшей культуры, каким едва ли не все мы привыкли считать его под воздействием официальной пропаганды. Таким образом, если мы попытаемся составить какое-то свое самостоятельное суждение о Ленине, то, проанализировав тексты публичных его речей, мы рискуем прийти к неожиданному с точки зрения привычных нам представлений выводу о том, что право на лидерство в большевистской партии (и уж тем более в революционном движении вообще) легко - и с основанием! - может быть оспорено многими из тех, кого мы привыкли относить на вторые, а то и на третьи роли. Правда, - и многие современники единодушно сходятся в этой оценке - живые выступления Ленина всегда отличались какой-то скрытой энергией и умели передать ее аудитории. Будем справедливы: это свидетельство явной незаурядности политика. Но будем же справедливы до конца: умение оратора передать энергетический импульс своей аудитории совершенно недостаточное основание для вердикта о бесспорном его превосходстве над своими соратниками. Рядовой рок-музыкант способен возбудить своих слушателей до такого градуса, который не снился и самым блистательным постановщикам Большого и Ла Скалы. Впрочем, и в этом измерении публицистической магии он проигрывал многим из тех, кто все то время был рядом с ним. Теоретические работы. Я оставляю в стороне публицистические выступления, посвященные политической "злобе дня". В них Ленин остается все тем же, кем он обнаруживает себя в публичных речах: тяжеловесным, путанным, совершенно бесцветным. Между тем, речь письменная - и, как правило, в выгодную сторону отличается от речи устной. Наедине с чистым листом бумаги человек и чувствует себя не так, как перед аудиторией, тем более перед аудиторией, подверженной стремительным сменам настроения. Чистый лист бумаги ко многому обязывает - и не только потому, что написанное пером не вырубишь топором. "Рукописи не горят!", и человек, обращающийся к Вечности (а берущий в руки перо обращается в конечном счете именно к ней) осознает себя куда более ответственным не только за мысль, но и за слово. Отсюда совсем не случайно, что письменная речь действительно выдающихся людей, даже посвящаясь скоропреходящему, нередко восходит до образцов подлинной литературы: откроем того же Маркса, или постоянных прижизненных соперников Ленина - Плеханова и Троцкого... Ответственность за слово - вот что стоит за тщательной отделкой формы. Ведь - как тут не вспомнить незабвенное гумилевское "Слово": "Солнце останавливали словом, Словом разрушали города" - в конечном счете именно оно в нашем материальном мире обладает наиболее материальной силой. Но есть и другой - если угодно, прагматический аспект. Выступление в печати (во всяком случае по фундаментальным вопросам своей компетенции) адресуется в первую очередь к тем, для кого само чтение составляет собой действительную потребность, т. е. по преимуществу к интеллигенции. Интеллигенция же всегда была особенно чувствительной к слову, ибо интуитивно всегда осознавала, что "...осиянно Только слово средь мирских тревог", поэтому уже одна только неряшливость формы могла оттолкнуть (и часто отталкивала!) и от автора, литературные же достоинства стиля, напротив, повышали интерес и к самому содержанию. Так что это? Небрежение формой, родственное пренебрежению многим из того, что прямо не относилось к сиюминутно решаемым политическим задачам, или род невольно проявляющегося презрения к тем, кому, собственно, и адресована публикация? "И так сойдет", или имманентная неспособность к литературному труду, или и то и другое (и третье!) вместе? Кстати о презрении к интеллигенции - это отнюдь не ради красного словца. Собственные высказывания Ленина о людях, формировавших духовную атмосферу России тех лет, позволяют не то что предполагать - категорически утверждать глубочайшую неприязнь к ним. Но еще раз: оставим в стороне политическую сиюминутность и обратимся к горнему миру чистой теории. Многие из работ Ленина официальная пропаганда относит к выдающимся достижениям человеческого духа. Ленин, уверяют нас, внес огромнейший, фундаментальнейший вклад в развитие науки об обществе. Роль Ленина в истории гуманитарной мысли характеризует уже то обстоятельство, что целый комплекс обществоведческих дисциплин вот уже несколько десятилетий носит родовое название "ленинизма". Однако вчитаемся в работы этого на голову возвышающегося над всеми титанами мысли человека и мы увидим отчетливые следы какой-то нетерпеливости, спешки, многословия и вместе с тем явной незаконченности. Но спросим себя: в суетной ли спешке свершаются величайшие открытия века, мимоходом ли обретается вечная Истина?.. Впрочем, о содержании нам еще придется говорить, сейчас же речь только о форме. Что в первую очередь бросается в глаза при чтении ленинских работ, так это начитанность. Грандиозная, феноменальная начитанность, начитанность, способная поразить любое воображение. Начитанность, заставляющая невольно снимать шляпу любого, даже откровенно предвзято настроенного, человека. Бесконечные цитаты из книг, журнальных статей, резолюций, принимаемых во всех концах Европы различными собраниями, конференциями и съездами левых организаций, ссылки на публичные выступления политических деятелей того времени, прямые и косвенные упоминания о событиях, значимость которых едва ли могла гарантировать им широкую известность, - все это создает впечатление какой-то абсолютной информированности во всем, что так или иначе относится к социалистическому движению. Информированности почти нечеловеческой, той, что способна вызвать едва ли не суеверный страх. Но я призываю взглянуть на нее с, может быть, неожиданной стороны. У К.Маркса есть такое выражение: "профессиональный кретинизм". Вообще говоря, это в той или иной степени относится к каждому из нас, ибо на каждого из нас род наших занятий накладывает свой, часто неизгладимый, отпечаток. Но это же выражение может звучать и откровенно ругательным образом (нужно ли говорить, что именно тогда, когда этот отпечаток становится особенно заметным?). Сравним между собой людей, определявших интеллектуальный уровень левого крыла российской социал-демократии, все тех же Троцкого, Бухарина, Каменева, Радека и пр., и мы легко обнаружим, что по условной шкале этого самого "профессионального кретинизма" Ленин занимает самое высокое место. Шерлок Холмс потрясал воображение простодушного доктора Ватсона не только своей гениальностью, но и своим, едва ли не абсолютным, невежеством во всем, что прямо не относилось к его профессии. Знаменитый сыщик умудрился в своем образовании пройти мимо той знакомой любому школьнику элементарной истины, согласно которой Земля вращается вокруг Солнца. Читая вещи, выходящие из-под пера стоявших рядом с Лениным людей, ни на минуту не забываешь о том, что рядом с программными установками политических партий существует история и музыка, поэзия и философия, ни на минуту не забываешь о том, что благоговейный трепет в душе человека способны вызвать не только полностью согласующиеся с ортодоксальным марксизмом резолюции политических собраний и конференций, но и "звездное небо над моей головой и нравственный закон во мне". Погружение же в ленинские тексты заставляет полностью забыть обо всем... Создается впечатление, что для Ленина не существует решительно ничего, кроме реальностей сиюминутной политической борьбы, и волей-неволей возникает крамольная мысль: а знает ли Ленин о том, что Земля вращается вокруг Солнца? Н.Бердяев, которого трудно обвинить в некомпетентности, так аттестует этого "гения всех времен и народов": "Тип культуры Ленина был невысокий, многое ему было недоступно и неизвестно. Всякая рафинированность мысли и духовной жизни его отталкивала. Он много читал, много учился, но у него не было обширных знаний, не было большой умственной культуры."2. Мы говорим о теоретических работах вождя. Целью любых теоретических изысканий является открытие истины, и человек, с отличием закончивший классическую гимназию, человек, экстерном выдержавший экзамен за полный курс юридического факультета одного из лучших в Европе того времени Санкт-Петербургского Императорского Университета, он несомненно знал (он просто обязан был знать!) основные требования, предъявляемые к методологии научного поиска и доказательства. Но вчитаемся в ленинские произведения... Две формы обоснования собственной правоты в любом споре безоговорочно господствуют практически во всех работах Ленина. Первая из них - это: "Маркс сказал!". Вторая... Внимательно вглядимся в тот бесконечный поток выдержек, ссылок, намеков, упоминаний, в котором с большим трудом удается проследить собственную мысль Ленина, и попробуем классифицировать все составляющие этого потока по двум признакам: положительной или отрицательной оценки, даваемой "вождем мирового пролетариата", - и мы с удивлением обнаружим, что за очень редкими исключениями все, на кого ссылается Ленин, говорят одни сплошные глупости (если, разумеется, речь не идет о чем-то таком, с чем полностью и безоговорочно соглашается сам вождь). Именно это - воинствующе категорическое, по существу априорное, неприятие чужого мнения, выливающееся в лишенную и тени какой бы то ни было деликатности критику, больше того, в откровенное осмеяние (если не сказать охаивание) всего того, что хоть в малейшей степени противоречит его собственным утверждениям, и предстает второй из этих ведущих форм обоснования своей собственной правоты и восторжествования над своими теоретическими противниками. Вольные или невольные оппоненты Ленина сквозь призму собственного к ним отношения "величайшего гения пролетарской революции" сплошь и рядом рисуются нам какими-то жалкими пигмеями, без исключения пораженными той или иной степенью олигофрении, которая нередко восходит до ступени законченного идиотизма. "Безмозглая философия", "учено-философская тарабарщина", "профессорская галиматья" - вот далеко не самые оскорбительные формы полемики, сплошь и рядом употребляемые Лениным. Вошедший в историю юриспруденции способ доказательства через посредство зоологической классификации обвиняемых ("помесь лисы и свиньи"), - не из ленинских ли работ берет свое начало эта жемчужина диалектики, понятой как высокое искусство спора?... В рецензиях Л.И.Аксельрода на книгу "Материализм и эмпириокритицизм" специально отмечалось: "...невозможно обойти молчанием и способ полемики автора. Полемика Ильина (псевдоним Ленина - Е.Е.) отличаясь некоторой энергией и настойчивостью, всегда отличалась в то же время крайней грубостью, оскорбляющей эстетическое чувство читателя. Но когда грубость проявляется в боевых злободневных статьях, то ей можно найти оправдание: на поле битвы нет ни времени, ни спокойствия для того, чтобы думать о красоте оружия. Но когда крайняя непозволительная грубость пускается в ход в объемистом произведении, трактующем так или иначе о философских проблемах, то грубость становится прямо-таки невыносимой..." 3. "Уму непостижимо, как это можно нечто подобное написать, написавши не вычеркнуть, а не зачеркнувши не потребовать с нетерпением корректуры для уничтожения таких нелепых и грубых сравнений!" 4. Прикосновенна ли к истине и тем более к подлинному величию души и духа такая форма утверждения своих взглядов? Таким образом, если судить о форме, то надлежит признать, что никакой речи о бесспорном интеллектуальном превосходстве Ленина над всеми теми, чей ум, знания, наконец, культура определяли духовное лицо эпохи, не может быть. Скорее наоборот: не возьми большевики власть тогда, в семнадцатом, Ленин определенно затерялся бы в бесконечном и по сути дела анонимном ряду середнячков, которые во все времена, разумеется, очень многое делают для того, чтобы появление подлинных титанов духа стало возможным, но сами, как правило, остаются обреченными на забвение. Но все-таки это только форма. Форма же способна свидетельствовать о силе (или, напротив, о слабости) интеллекта лишь каким-то косвенным образом. Прямым - и в конечном счете решающим - свидетельством может быть только содержание. Итак, о содержании. Но сначала - необходимая здесь оговорка, которая уже сама по себе способна определить многое. Величие "вождя и учителя мирового пролетариата" вот уже долее семи десятилетий обосновывается тем, что именно он является создателем и Коммунистической партии, длительное время обладавшей непререкаемым, монопольным правом на неограниченную власть во всем, не исключая и сферу мысли, и "первого в мире социалистического государства", по удостоверению той же партии воплотившего в себе все вековые чаяния человечества. Но вот сегодня стало очевидным как то, что созданная именно Лениным партия - отнюдь не ум, не честь и уж ни в коем случае не совесть нашей эпохи, так и то, что социалистическое государство, официальной идеологией всегда изображавшееся как воплощение социального рая на земле, на деле мало чем (во всяком случае до смерти И.В.Сталина) отличалось от какого-то большого концентрационного лагеря. Сегодня для миллионов и миллионов стало совершенно очевидным, что сущностное содержание того дела, на алтарь которого Ленин действительно положил всю свою жизнь, бесконечно далеко как от исторической истины, так и от тех идеалов, которые веками вынашивались человечеством. "Дело Ленина" потерпело полное фиаско, и сегодня это уже не требует ниаких доказательств. Между тем многими, очень многими все то одиозное, что вобрал в себя ленинизм, провиделось еще тогда, до трагического Октября. Я уж не говорю о таких величинах, как Ф.М. Достоевский: вероятно сегодня уже сама попытка прямого сопоставления этих фигур, Ленина и Достоевского, выглядела бы кощунственной. Неизбежность итогового провала большевизма не вызывала сомнений наверное ни у кого из тех, кто составлял интеллектуальное ядро всех тех политических партий, которые стояли значительно правее ленинской. Поэтому совсем не случайно, что заявление Ленина на I съезде Советов: "Есть такая партия!" тогда, в июне, могло вызвать только смех. Но если "Великий Ленин" не видел того, что было аксиоматичным для всех - а предмет, о котором идет речь, напомню, составляет основное содержание всей его жизни - то как можно утверждать интеллектуальное превосходство этого человека над всеми, кто выступал против него именно в этом?! Так что о серьезном сопоставлении Ленина с лидерами и идеологами враждебных ленинизму партий (в т. ч. и из числа социалистических) не может быть и речи: элементарная строгость, да и простая человеческая порядочность требуют признать однозначно справедливым лишь полярно противоположный официально утверждаемому расклад интеллектуальных сил. Говоря иными словами, анализ содержания стратегических ленинских идей дает еще меньше оснований говорить о неземном величии этого человека, чем даже внешняя форма их изложения. Впрочем, вспомним: с самого начала вопрос формулировался не в сфере абсолютного, но в плоскости относительного. Ведь сегодня мало у кого вызывает сомнение то обстоятельство, что нимб принадлежности к каким-то надчеловеческим силам, к какому-то надмировому разуму на каноническом изображении вождя просто подрисован официальными иконописцами режима. И не победи партия тогда, в семнадцатом, личность Ленина едва ли смогла бы подвергнуться мифологизации. Поэтому, подвергая вполне законному, как это показывает уже поверхностный анализ, сомнению подавляющее превосходство Ленина над теми, кто (на поверку самой Историей) оказался куда более прозорливым, чем он, я с самого начала ограничивал задачу выяснением того, были ли в самой партии большевиков люди, способные на равных бороться с Лениным за интеллектуальное лидерство. Но даже здесь, переходя от всеисторической вселенской сферы к узким рамкам немногочисленной замкнутой политической группировки, легко обнаружить, что многие из соратников Ленина часто превосходили его в способности стратегического провидения истории. Я имею в виду не только такие, известные большинству, драматические факты, как выступление Зиновьева и Каменева против вооруженного захвата власти в самый канун Октября, или коллективное заявление об отставке группы членов правительства и ЦК, протестовавших против того однопартийного режима, к установлению которого вела политика, проводимая Лениным. Вспомним. Подавляющее большинство ЦК стояло политически правее Ленина, т.е. занимало промежуточную позицию между ним и теми, кого официальная история партии на протяжение десятилетий клеймила едва ли не самой позорной в систематике большевизма печатью "оппортунизма". Между тем, сама жизнь рассудила их, наглядно показав, что именно этот "оппортунизм" сумел построить общественно-политическую систему, которая сегодня может служить хорошим образцом социального устройства. Таким образом, подавляющее большинство членов большевистского ЦК стояло на позициях, куда более близких к исторической истине, нежели позиции Ленина. А следовательно, в руководстве партии и в самом деле были(!) люди, способные оспорить право на интеллектуальное превосходство. Впрочем, вот еще один штришок. Передо мной интересная книжка - сборник статей под общим названием "Против исторической концепции М.Н.Покровского"5. В одной из ругательных статей (а вся книжка сплошь состоит из одних только ругательных статей) читаем: "...Покровский никогда не мог понять самых основ ленинской теории империализма. То что некоторые работы Покровского были написаны до появления книги Ленина "Империализм, как высшая стадия капитализма", ничего не объясняет, ибо, переиздав эти работы в 1928 г., Покровский в предисловии к ним писал, что "устарев кое в чем, в основном эта социология войны... остается, по моему, верной и доселе..."6 Или вот: "Но и работы Покровского, написанные после выхода в свет книги Ленина "Империализм, как высшая стадия капитализма" не несут на себе печати ленинской теории империализма, хотя, как известно, Покровский был одним из первых, кто ознакомился с этой работой Ленина в рукописи до ее выхода в свет"7. Поразительный факт! Бессмертные ленинские идеи, идеи, содержание которых является прорывом дерзновенного человеческого духа в какое-то новое, ранее запредельное сознанию смертного, интеллектуальное измерение!! - и вот такое пренебрежительное к ним отношение... И ведь речь-то, замечу, идет не о каком-то мелком литераторе, а о крупнейшей фигуре, долгое время бывшей во главе целой теоретической школы т. е. о человеке, мнение которого о той или иной теоретической концепции вполне могло бы быть экспертным. В то же время этот человек принадлежал отнюдь не к враждебному теоретическому лагерю - это политический единомышленник Ленина, большевик с дореволюционным партийным стажем, марксист до мозга костей. Так как же можно постулировать какую-то надчеловеческую гениальность Ленина, якобы бросающуюся в глаза чуть ли не каждому, кто хоть когда-либо знакомился с ним, если даже товарищи по партии (не будем забывать, связанные к тому же еще и партийной дисциплиной) отнюдь не принимают теоретические откровения вождя как своеобразный научный вердикт, окончательно закрывающий рассмотренный им вопрос. Итак, утверждать бесспорную принадлежность Ленина к сонму титанов, рождающихся, быть может, один раз в несколько столетий, нет решительно никаких оснований.