– Так ответь же мне, черт побери!
Он отметил умоляющие нотки в ее голосе. Пожалуй, сейчас легче всего приступить к объяснению, именно сейчас. Оно назрело. Достаточно лишь выговорить решающую фразу. Но ему не хотелось швырять ей в лицо горькую правду, пока она сидит перед ним вот так, неодетая.
– Я вынесу мусор, – буркнул он.
Она схватила его за штанину.
– Нет, сначала скажи мне, в чем дело. То же, что и всегда, как я понимаю? Угадала? Снова взялся за старое?
Он вырвался из ее рук.
– Перестань!
– И это все, что ты мне можешь сказать?
– В данный момент – да. Давай поговорим, когда ты придешь в себя и начнешь соображать. – Он тут же пожалел о сказанном. Конечно, она обиделась. Теперь разозлится, станет агрессивной. Лучше дать ей время успокоиться.
– Я не пьяная, если ты это имеешь в виду, – заявила она. – Черт побери, ведь еще утро, и я пью этот паршивый чай. Не надо делать из меня алкоголичку, которая уже ничего не соображает.
С мешком для мусора в руке он вышел в прихожую. Когда распахнул входную дверь, в нее с возмущенным мяуканьем ворвался Колумбус. Его шерстка была влажной – вечером они забыли впустить его в дом. Йон проводил взглядом кота, а тот вбежал в кухню, на секунду завернул к своей мисочке и прыгнул на колени к Шарлотте. Она прижала его к себе и громко, чтобы ее услыхал Йон, засюсюкала:
– Ну, иди ко мне, сокровище мое, иди к своей мамочке!
Йона едва не стошнило.
Он сел за письменный стол и стал проверять тетради восьмого «б». Потом выписал слова для теста, который намеревался дать в понедельник. Хлопнула дверь спальни Шарлотты, – вероятно, она снова завалилась спать. В половине одиннадцатого она прошествовала в ванную. Через полчаса – он уже готовился к уроку немецкого – постучала в его дверь.
– Йон? Я ушла за покупками. Пока.
Голос звучал ровно и приветливо. Казалось, утренняя сцена, разыгравшаяся на кухне, уже забыта.
В начале первого она вернулась. Он стоял у окна кабинета и листал «De brevitate vitae»
Сенеки, отыскивая подходящее место для очередной контрольной работы на своем факультативе. По упаковкам, лежавшим в корзинке велосипеда, он заключил, что она побывала в торговом центре «Тибарг». У садовой калитки она задержалась поболтать с Вереной Глиссман. Увидев, что они уже прощаются, он сунул в портфель оба диска, переписанные для Юлии.
Книги и материалы, которые ему понадобятся на ближайшие дни, он сложил на столе, с тем чтобы потом перенести их в машину. В его спальне стоял упакованный чемодан с бельем и одеждой, – их будет достаточно на пару недель. К этому времени Шарлотта более или менее успокоится, и тогда он заберет все остальное. Для начала же снимет комнату в отеле или пансионе.
Внизу на столике красного дерева брякнули ключи.
– Я вернулась. – Тон у нее был бодрый.
Когда он спустился вниз, она, еще в куртке, выгружала из пакетов покупки.
– Ты долго ездила, – пробормотал он. – Все в порядке?
– Да, все нормально, – ответила она. – Я купила говяжье филе. Подумала, не приготовить ли нам мясное фондю. Если ты прямо сейчас свозишь меня на работу, я вернусь где-нибудь к шести, и в семь мы уже поедим.
Перспектива сидеть с ней вечером перед кастрюлей с фондю, глядя на бурлящий жир, была ему неприятна. Нет, в семь часов он уже будет далеко отсюда, вот только не забыть захватить с собой ноутбук и принтер. Да еще спортивные принадлежности, ракетки для сквоша и тенниса. Интересно, поместится ли все это в багажнике «ауди»?
– Мне надо поговорить с тобой, – непослушными губами произнес он.
– Давай вечером, а? За фондю.
– Нет, прямо сейчас. Дело важное. – Он взялся за ее куртку, чтобы помочь снять. – Пойдем, я повешу тебя. – Такая формулировка сохранилась от их лучших времен, они позаимствовали ее у Роберта. «Вешайтесь и устраивайтесь поудобней», – говорил он неизменно, когда они, еще молодожены, запыхавшись, одолевали пять лестничных маршей до его комнатушки под самой крышей в Оттенсене, счастливые оттого, что сбежали – хотя бы на вечер – от родителей Шарлотты.
Она резко рванулась из его рук, сама стащила с себя куртку и швырнула на стул.
– Так! Давай решим этот вопрос. Как ее имя? Сколько ей лет? Максимум под сорок? Угадала?
– Ты затеяла викторину?
– Ага! Значит, еще моложе. Так ты из-за нее отказался ехать со мной на юг? – Она подошла к буфету и достала стакан. Отпихнула ногой подвернувшийся пакет с продуктами. Ярко-оранжевый апельсин бесшумно покатился под стол. Бутылка чинзано, которую она вытащила из холодильника, вероятно, тоже была только что куплена. Шарлотта наполнила стакан до краев; пальцы ее дрожали.
– Я влюбился, – сообщил он. – Неожиданно для себя. Я не хотел этого. Так уж получилось…
– Кажется, я уже слышала подобную фразу. – Из уголка ее рта выбежала капля и повисла на подбородке. Шарлотта машинально смахнула ее. – Догадываюсь, что речь идет об учительнице из вашей гимназии. Я ее знаю?
Нет уж, не дождешься! Имени Юлии он не выдаст ни за что. От Шарлотты жди чего угодно. Может устроить сцену, даже в школе, перед коллегами. К Сюзанне она, помнится, приперлась на работу.
– Нет, – сухо отрезал он.
– Значит, новенькая. На этот раз тебя пронзила в школе бо-ольшу-у-щая стрела Амура. – Она опрокинула в себя жидкость из бокала и налила новую порцию. – Чего же тебе надо от меня? Развода? Можешь получить!
Дело продвигалось быстрей, чем он предполагал.
– Я сожалею, Шарлотта.
Она заглотнула вторую порцию, подлила снова и вцепилась в стакан обеими руками.
– Да что ты говоришь! Ну? Так, значит, кто она такая?
– Это не имеет абсолютно никакого значения.
– Для меня имеет. Вы с ней трахались и тут, в нашем доме? Пока я горбатилась на работе, чтобы ты мог купить себе новый и красивый пуловер? Ведь это кашемир, да?
За все время их семейной жизни она впервые использовала в качестве орудия нападения тему денег. Оклада Йона, председателя совета школы, хватило бы на безбедное существование семьи из двух человек, но уж никак не на предметы роскоши. Частые поездки, дорогие отели, лучшие рестораны всегда оплачивала Шарлотта, перестройку и расширение дома тоже. На один лишь зимний сад, вероятно, ухнула целое состояние – счет на оплату работ она никогда не показывала. Впрочем, Йон и не интересовался.
– Я понимаю, ты обижена, – сказал Йон. – Но прошу тебя, давай все же говорить другим языком…
– Другим языком? На латыни или как еще прикажешь? Знаешь, кто ты такой? Ничтожный и подлый обманщик! – Она взмахнула рукой и выплеснула ему в лицо содержимое стакана.
Липкая жидкость обожгла ему глаза. Ковыляя вслепую к раковине, он услышал стук ее шагов по ступенькам. Она взбегала наверх.
– Теперь не рассчитывай на мой кошелек! Не дам тебе ни гроша! – кричала она. – И этот дом тоже принадлежит мне, так что убирайся из него!
Именно это я сейчас и сделаю, думал он, умываясь. Потом стащил через голову пуловер, надеясь, что он не испорчен. Майка намокла тоже, придется надеть другую. Вопли и упреки Шарлотты он слушал вполуха. Что зря она тогда, двадцать четыре года назад, не послушалась родителей… Что ей следовало сделать выводы еще при первых его изменах… Что Йон лживый подлец… Что теперь она скорее треснет, чем захочет с ним е…ся…
Лишь в моменты наивысшей страсти, давным-давно, слышал он от Шарлотты это слово. Значит, три стакана чинзано подействовали быстро. Он слышал, как она металась из комнаты в комнату. Хлопали двери, что-то падало на пол. Как показывал прежний опыт, буря будет недолгой. Шарлотта бушевала добрых полчаса, когда узнала про его связь с Эвелин, а потом зарыдала и сдалась. Примирение произошло привычным чередом. Сегодня ситуация иная. Ему требовалось не примирение, а деловое обсуждение ситуации, чтобы после этого уехать, как можно скорей. Им даже не придется делить их совместно нажитое имущество – он откажется от всего, кроме кое-каких личных вещей.
На лестнице валялись книги и бумаги. Листок со словами для контрольной был разорван в клочья. Не повезло и мобильнику – корпус раскололся, нижняя крышка отлетела в сторону.
– Ты совсем спятила! – воскликнул он и бросился наверх. Чуть не поскользнулся на любимом издании «Леонса и Лены», но вовремя схватился за перила.
В коридоре второго этажа царил хаос. Шарлотта вышвырнула из кабинета все, что лежало на письменном столе. Когда Йон добрался до верхней ступеньки, в лицо ему полетел принтер. Йон машинально втянул голову. Аппарат ударился о стенку и упал на дощатый пол. В коридорной обшивке появилась безобразная дыра. А в руках жены был уже ноутбук, она подарила его Йону совсем недавно, на прошлое Рождество.
– Прекрати! – закричал Йон. – Что ты делаешь?
– Сам видишь. У меня нет от тебя секретов. Не то что у некоторых. – С этими словами она бросила ноутбук под ноги. Брызнули осколки пластмассы.
Йон схватил ее за руки.
– Опомнись, черт побери! Совсем мозги пропила!
– Еще никогда я не соображала так ясно, как сейчас. – Она навалилась на него с налившимися кровью глазами. – Я многое прощала тебе, постоянно прощала, сотни тысяч раз. Твои непрерывные измены. То, что ты никогда не давал себе труда как-нибудь мало-мальски ладить с моими родителями. Что школа всегда была тебе важней, чем я. Тебя никогда не интересовали мои дела, моя работа…
Такими упреками он за долгую семейную жизнь был сыт по горло.
– Хватит, перестань, – буркнул он и разжал руки.
– Ведь мы собирались вместе встретить старость. А теперь ты неожиданно решил развестись. – Она закрыла лицо руками и рухнула на софу.
Буря затихала.
– Мы ведь всегда мирились, что бы ни было, – сказала Шарлотта. – Даже после твоей Эвелин. И Сюзанны, и всех прочих, как их там звали. Нам все-таки было хорошо вдвоем. Ты забыл все, забыл?
Он обвел глазами последствия бури, разгромленный кабинет. Портфель валялся под окном, а его содержимое разлетелось по всей комнате, в том числе и переписанные для Юлии диски – у них разбились футляры. Жена смела с полки все книги и даже сорвала со стены его орла, гравюру Базелица. Хорошо еще, что пощадила «Земляничный этюд». Иначе тут вообще не осталось бы ничего целого. Не считая бутылки чинзано – она стояла на подоконнике, и уровень вина сильно понизился по сравнению с тем, что был в кухне.
– Я очень долго был счастлив с тобой, – сказал он. – Я говорю это искренне. – Он не кривил душой. Пожалуй, его слова относились к первым десяти годам. Но потом супружеская жизнь постепенно превратилась в пресную и скучную привычку.
– Но как могло все пройти? – Она неожиданно всхлипнула, это прозвучало словно излишне громкий глоток.
Не успел он обдумать подходящий ответ, как она заговорила сама:
– Не трудись, я и сама знаю, что ты мне ответишь. Тебе снова потребовалось что-то новое, с перчиком. Сколько ей лет?
Не дождется! Никогда он не признается ей, что между ним и Юлией девятнадцать лет разницы.
– Неважно.
– Ты сам понимаешь, что это не так. И тебе самому ясно, что долго у вас это не протянется.
– Пускай даже ты права. Мне безразлично. Шарлотта, это не причуда, не мимолетное увлечение. Я просто не в силах поступить иначе.
– Три недоказанных утверждения, – выговорила она заплетающимся языком и поднялась с места. – Бла-бла-бла. – Неуверенно подошла к окну и взяла бутылку за горлышко.
– Перестань пить, – сказал он.
– Не твое дело! Тебя это не касается. – Не удостоив его взглядом, она преувеличенно небрежной походкой направилась к двери, растопырив руки, обогнула ящики с инструментами, перешагнула через разбитый ноутбук. При этом бутылка в ее руке сохраняла строго вертикальное положение.
– Когда ты уедешь?
– Прямо сегодня.
– К твоей новой?
– Нет, в отель. – Ему просто не верилось, что вся драма позади. – Шарлотта, мне в самом деле очень жаль. Но ведь такое могло случиться и с тобой.
Она остановилась в дверном проеме, спиной к нему.
– А со мной это уже случилось. – Она отшвырнула ногой ежедневник. – Неужели ты думаешь, у меня тоже не было романов? Именно поэтому я и прощала тебя. – Она резко обернулась и посмотрела ему в глаза. – Например, с Робертом.
– Это неправда.
Уже скрывшись за дверью, она выкрикнула:
– Не веришь, спроси его сам.
Пытаясь представить себе Шарлотту и Роберта, голых, трахающихся, он услышал, как она пробормотала:
– Дерьмо такое.
Потом последовал глухой стук, шум падающих вниз вещей, звон скатившейся бутылки, испуганный вопль и тяжелый удар. И все затихло.
6
Через три секунды он уже был внизу. Она лежала на кафельном полу в странной, скорбной позе. Левая рука с обручальным кольцом почти касалась томика Сенеки, задержавшегося на третьей ступеньке. Другая рука пряталась под скрючившимся телом. Ноги согнуты в коленях, как будто Шарлотта только что сидела на корточках да так и упала. Голова вывернута в сторону, лоб касался пола. Из открытого рта свисала нитка слюны, оборвавшейся, когда Йон попытался придать голове жены более удобное положение.
– Шарлотта! Шарлотта, ты слышишь меня? – Он прижал пальцы к ее шее, но не нащупал пульса. Выпрямившись, он замер, не зная, как следует поступить.
Телефон. Нужно позвонить куда-нибудь! Врачу Шарлотты звонить сейчас бесполезно, нужно вызвать «неотложку». На базе трубки не оказалось. Йон лихорадочно прикинул, где Шарлотта могла оставить ее вчера вечером, после болтовни с подругой. Скорей всего наверху, в спальне. Чтобы шагнуть на лестницу, пришлось переступить через жену; при этом ее рука с обручальным кольцом соскользнула на вторую ступеньку. Йон нагнулся и дотронулся до Шарлотты.
– Сейчас я вернусь. Вот только вызову врача. – Выпрямляясь, он уловил краем глаза движение за окном, возле входной двери, чью-то тень. На мгновение он остановился, ничего не понимая. Кто там, неужели врач? Может, он уже вызвал врача и не помнит об этом из-за шока? Он подбежал к двери и распахнул ее.
– Здрасьте, – буркнул Тимо Фосс и протянул Йону листок бумаги формата А-4, скорей красный, чем черный. Пресловутая работа по латыни. – Я вот, хочу сдать, – сообщил он. Его уши закрывали наушники си-ди плеера.
– У тебя мобильный с собой?
– А что?
– Несчастный случай. Набери «сто десять», быстрей. – Йон оставил его и бросился назад, к Шарлотте. Он не понял, шевелилась ли она за это время. – Врач сейчас приедет. Все будет хорошо, – шепнул он. За его спиной раздался легкий шорох кнопок мобильного телефона.
– Что я должен сообщить? – осведомился Тимо.
– Она упала, – ответил Йон. – Вниз с лестницы, ты же сам видишь. Да спроси их, что мне нужно делать в первую очередь, как ей помочь. Нет, дайка я сам поговорю. – Он нетерпеливо протянул руку за трубкой.
Тимо сначала положил свою работу по латыни на столик красного дерева рядом с газетой «Гамбургер Абендблатт», потом протянул Йону мобильный телефон.
В полиции пообещали немедленно прислать врача. До его приезда Йону велели ни в коем случае не шевелить пострадавшую. Если поврежден позвоночник, любое неправильное движение может оказаться роковым.
Тимо сунул мобильник в чехол, не отрывая глаз от Шарлотты.
– Ну… значит… я пошел… – пробормотал он.
Что хуже – остаться наедине с Шарлоттой или находиться в обществе этого паршивца?
– Ты можешь побыть здесь еще немного? – попросил он. – Пока не приедет врач?
– Если хотите.
Надо же так случиться, что из всех школьников свидетелем катастрофы стал именно этот мальчишка! Уже давно он возглавлял список самых отпетых негодяев, который мысленно вел Йон. Его всегда раздражала наглость парня и его демонстративное равнодушие к латыни. По всем прочим предметам у него была посредственная успеваемость, но по его предмету почти всегда «плохо», а в седьмом классе даже «очень плохо», из-за чего он и остался тогда на второй год. Но после этого так ничему и не научился – при словарных опросах, с которых Йон начинал каждый свой урок, Тимо практически никогда не знал ни одного слова. И даже не давал себе труда выслушать подсказки, которые шептал его закадычный дружок Лука делла Мура. Обычно он просто лениво глядел на Йона и пожимал плечами. Йон мстил ему, спрашивая чаще других.
Тимо молча обвел глазами лестницу, усеянную книгами и бумагами. У него были яркие темные глаза и светлые волосы, их он унаследовал от матери. Как-то Шарлотта заявила, что фрау Фосс точно не настоящая блондинка, что такой цвет волос никак не возможен при темно-карих глазах. Типичное для нее замечание, она подсознательно не доверяла ни одной привлекательной женщине. Вероятно, в самом деле жила в постоянном страхе, что он изменяет ей. Неужели не понимала, что как раз ее опасения и неуверенность в себе и влекут его к другим? К Эвелин и всем остальным?
Тимо задумчиво прикусил нижнюю губу; его взгляд остановился на разбитом мобильнике Йона.
– У моей жены тут случился нервный срыв, – пробормотал Йон. – Как видишь, она даже повыбрасывала вещи из моего кабинета. При этом споткнулась. Стала спускаться вниз и запнулась о какой-то из тех предметов, которые сама же и выбросила. – Он посмотрел на часы. – Где же этот чертов врач?
Оставив мальчишку у двери, он нервно прошел в кухню, снова пересек прихожую, нырнул в гостиную. Выглянул в сад. Буквально в последние теплые дни расцвели подснежники и белоцветники, белый ковер протянулся вдоль живой изгороди до плодовых деревьев, голые ветви которых четким узором вырисовывались на сияющей голубизне неба. Допустим, Шарлотта повредила позвоночник и останется парализованной до конца дней. Не сможет жить без чужой помощи, будет прикована к инвалидному креслу. Не сможет говорить, самостоятельно есть или контролировать свой кишечник.
В таком случае он не имеет права ее оставить. Но, может, ее травмы не настолько серьезны; может, ему повезет и она скоро поправится. Тогда он получит возможность уйти от нее. Не сразу, конечно, а через некоторое время.
– Вроде, приехали. – Голос Тимо вырвал его из раздумий. – Сейчас я приведу их сюда.
Йон дождался, когда Тимо вышел, шагнул к лестнице и, не отводя взгляда от головы жены, поднял со ступеньки распахнутого Сенеку с помятыми страницами. Не обязательно, чтобы приехавшие увидели рядом с Шарлоттой книгу с латинским названием.
– Шарлотта? – прошептал он.
Она не пошевелилась.
Он отнес книгу в зимний сад. Его взгляд упал на раскрывшуюся при падении страницу. «Exigua pars est vitae quae vivimus. Ceterum quidem omne spatium non vitae sed tempus est. – Лишь малую часть жизни мы действительно живем. Все остальное – не жизнь, а просто время».
Как точно эти слова описывают его ситуацию! До сих пор в его жизни было лишь время, чистое, бесполезное время. Только с третьего февраля началась его собственная жизнь. С Юлией. В день его рождения.
Когда он услыхал, как врач пробормотал «перелом основания черепа», а один из полицейских сказал вполголоса «значит, экзитус», в его сознании зашевелились основные формы глагола «exire» – «exeo, exii, exitum», не далее как вчера он устраивал опрос по ним в восьмом «б». В глаза лезли абсолютно второстепенные мелочи: белые резиновые перчатки врача, обтрепанный край его куртки, пузырьки герпеса на верхней губе одного из санитаров, шарнир складных носилок, которые санитары разложили возле столика красного дерева.
Врач, мужчина за сорок с необычайно тихим голосом, рыжими волосами, собранными в хвост, и бесчисленными веснушками на бледном лице, пошептался с полицейским, крупным и широкоплечим, с короткими седыми волосами, в роговых очках. По приезде он представился как старший лейтенант Шталь. Крутя в руках форменную фуражку, он подошел к Йону:
– Господин Эверманн? Приношу мои соболезнования. Я сообщу коллегам из «крипо».
– Из криминальной полиции? – удивился Йон. – Зачем?
– Таковы правила в случаях с летальным исходом, – ответил Шталь. – Но мы в любом случае останемся с вами до прибытия коллег.
Санитары опять сложили носилки и вынесли их из дома. Врач закрыл свою сумку и протянул руку Йону.
– Может, вам что-нибудь оставить? – еле слышно осведомился он. – Успокоительное?
Йон помотал головой. С порога он наблюдал, как врач сел в машину, как санитары засунули в нее носилки и захлопнули дверцы. Как уезжала машина с выключенной синей мигалкой и сиреной. Торопиться было уже некуда.
Когда он уже закрывал входную дверь, к нему подошел Тимо.
– Мне, честное слово, жалко, что так получилось с вашей женой, – пробормотал он и бросил взгляд на кухню, где за столом сидели двое полицейских и заполняли какие-то бумаги. – Эти типы меня выспрашивали, что я тут застал. Я ответил, что ничего не видел. Так ведь оно и есть. Когда я пришел, она уже лежала там. – Он нагнулся к Колумбусу, который терся о его ноги, и погладил рыжую шерстку. – Могу я вам еще чем-нибудь помочь?
– Нет, – ответил Йон. – Спасибо тебе.
– Все нормально. – Казалось, он хотел добавить что-то еще, но лишь поднял на мгновение руку и вышел из дома. Комиссар криминальной полиции Маттисен, корпулентный мужчина одних лет с Йоном, выразил соболезнования. Со стороны его напарницы, веретенообразной особы с лицом мыши-землеройки, – свое имя она прошепелявила невнятно, – ничего подобного не последовало. Полицейские устроились в зимнем саду. Землеройка забралась на любимый стул Шарлотты и приступила к ведению протокола. Делала она это левой рукой. Йону пришлось еще раз описать, как все произошло.
– Врач констатировал, что ваша супруга находилась в состоянии алкогольного опьянения, – сказал Маттисен.
– Это правда.
– Она была алкоголичкой?
Йон выдержал приличную паузу, потом сказал:
– Я не знаю ваших критериев. Во всяком случае, она пила каждый день. Как многие в этой стране.
Землеройка подняла глаза от своего блокнота. По ее лицу Йон понял, что она винит его в пьянстве Шарлотты. Он твердо выдержал ее взгляд.
– Сегодня она начала пить особенно рано, – продолжал он. – Чинзано. Бутылка, должно быть, валяется где-то в прихожей. Жена держала ее в руке, когда…
Маттисен встал.
– Тогда покажите нам, где именно она споткнулась. Сможете?
– Только сначала я помыл бы руки, – ответил Йон.
Он воспользовался гостевым туалетом, чтобы не проходить мимо Шарлотты. Пристально всмотрелся в свое отражение в зеркале. Выглядел он как обычно.
Когда он вышел из туалета, полицейские уже перешли в холл. Нагнувшись над Шарлоттой, комиссар вполголоса переговаривался с Землеройкой. «Признаков нет». Больше Йон ничего не сумел различить. Гуськом они поднялись мимо Шарлотты наверх. Первым Маттисен, за ним Йон. Землеройка замыкала цепочку. Йон спиной ощущал ее неодобрительные взгляды.
При виде разгромленного кабинета широкая физиономия Маттисена скривилась, и он пробормотал:
– С ума сойти можно.
– Из-за чего вы ссорились? – спросила Землеройка; она сказала «шшорилишь». Впервые она обратилась непосредственно к Йону; ее голос звучал как у капризного ребенка.
– Она возмущалась, что я слишком много работаю.
– Вы учитель?
Она давно уже это знала, и вот – нате!
– Немецкий и латынь. В гимназии «Вильгельм Буш».
– В наши дни тоже нелегкая работа, это точно, – вежливо отозвался Маттисен, с ударением на «тоже». – Когда я думаю о своих внуках… Значит, вполне обычный семейный скандал?
– Но отчего же шражу такой шкандал? – не унималась Землеройка. Типичная подчиненная, стремящаяся добиться похвал от шефа.
– Вы замужем? – поинтересовался Йон.
– Такие вопрошы не входят в шферу вашей компетенции, – немедленно парировала она.
– Если б вы были замужем, вы могли бы, вероятно, себе представить, что после двадцати четырех лет семейной жизни бывают вещи, вызывающие неадекватный взрыв эмоций, – ледяным тоном возразил он.
Землеройка скривила узкую мордочку и отвернулась.
– Так-так, алкоголь. – Маттисен с сожалением покосился на разбитый ноутбук. – Именно бабы, как начнут, так уж хлещут, что твой сапожник. Прошу прощения, но, поверьте мне, мы видим такое регулярно, прямо ужас охватывает. Причем изо дня в день, изо дня в день.
Спускаясь вниз, он рассказал, что сейчас в Гамбурге творится невесть что, трехлетняя девочка утонула в канале, на пенсионерку набросилась собака бойцовой породы, из тех, что в Германии запрещены, пожилая супружеская пара задохнулась от дыма при скрытом пожаре – горела электропроводка в стене, на Сант-Паули поножовщина с тремя трупами, и так далее. Йону показалось, что Маттисен пытается его утешить.
Через окно гостиной он увидел, как Шарлотту укладывают в цинковый гроб.
– Куда ее теперь? – спросил он.
– В Институт судебной медицины, – сообщил Маттисен. – Мне очень жаль, но без вскрытия тут не обойтись. В таких случаях это обязательная мера.
– Вскрытия? Значит ли это, что вы считаете…
– Мы ничего не считаем, – перебил его Маттисен. – Мы лишь следуем нашим должностным инструкциям. А они предписывают доскональное выяснение того, имелось или нет внешнее воздействие. Так что для волнений нет причины.
Землеройка упрямо поджала губы – она явно придерживалась другого мнения.
– Сколько это продлится? – спросил Йон. – Ведь мне надо позаботиться о формальностях. О похоронах, наконец.
Маттисен надел форменную фуражку.
– Дня два-три на это точно уйдут. Потом вам сообщат. Найдется у вас кто-то, кто теперь сможет к вам приехать? Родные? Друзья? Вам не стоит оставаться тут в одиночестве.
– Ничего, я как-нибудь продержусь, – заверил его Йон. – Благодарю вас.
Полицейские отбыли. Йон остановился у подножия лестницы, где все еще валялись его вещи, и попытался осознать, что будет дальше. Все перевернулось, его мир стал совсем иным, чем еще два часа назад. Шарлотта никогда уже не спустится по этой лестнице, никогда больше не позовет его – «господи-где-же-ты-опять-застрял?». Никогда не швырнет ключи на столик в прихожей. Ему больше не придется с ней скандалить, чтобы навсегда покинуть этот дом. Теперь он свободен, как птица свободен. Что там декламируют гимназисты? «Ха-ха! Хи-хи! Жена откинула коньки!»
7
Десять минут спустя он отыскал в гараже плотный и вместительный пластиковый мешок, один из тех, что валялись там с незапамятных времен. При этом его взгляд упал на бутылки, оставшиеся с предыдущего вечера. Еще и сутки не минули с их пирушки. Нужно сообщить Роберту о несчастье. Впрочем, не сейчас. Сначала он приведет все в порядок и устранит следы разгрома.
Начал он с нижней ступеньки лестницы. Мобильный телефон приказал долго жить, придется купить новый Словарный тест еще можно восстановить, и Йон тщательно сложил его обрывки. В остальном книги и бумаги не пострадали. Он воспользовался случаем и выбросил в мешок пачку пожелтевших от времени ксерокопий.
Между столбиками лестницы болталась темно-коричневая вязаная кофта; больше года она висела, неношеная, на крючке возле двери кабинета. Йон отшвырнул ее. Шарлотта подарила ему эту кофту, когда ему исполнился пятьдесят один год. Этот цвет ему не шел, к тому же Йон в принципе не любил вязаные кофты, о чем Шарлотта прекрасно знала. Это можно было счесть простой оплошностью, но в действительности здесь присутствовал отчетливый намек на ту роль, в которой она желала бы видеть Йона: роль стареющего, смирного мерина, не помышляющего ни о каких «походах» на сторону. История с Эвелин завершилась всего лишь за несколько месяцев до того. Он хотел было обменять достаточно дорогую вещь, но Шарлотта упрямо твердила, что потеряла кассовый чек.
Он отнес мешок наверх и стал наводить порядок в коридоре. Принтер не подлежал ремонту, равно как и настольная лампа. Затраты на замену разбитых вещей он покроет из страховки, – хорошо бы поскорей провернуть это дело.
Он постоял в дверях кабинета, созерцая хаос и задавая себе вопрос, когда можно будет съехать отсюда, чтобы никому такой поступок не показался кощунственным и поспешным. Этот дом никогда ему не нравился. Его приобрел отец Шарлотты, деспот с кривыми как сарацинская сабля ногами, владелец садового питомника «Пустовка»; купил неожиданно для всех, не поинтересовавшись мнением ни Шарлотты, ни Йона. В майское воскресенье он и его чертова Труди забрали их из тогдашней квартиры в Альтоне, привезли сюда и запихнули в этот дом. «Для моего внука, который, надеюсь, вскоре появится», – заявил он тогда Шарлотте. И добавил, повернувшись к Йону: «С твоим вшивым учительским заработком вы никогда не выберетесь из дерьма». На языке Йона уже вертелся язвительный и гневный ответ, но Шарлотта незаметно сжала его руку, мол, проглоти, не возникай понапрасну, ради меня, ты ведь его знаешь…
Поэтому упрек Шарлотты в том, что он никогда даже не пытался наладить отношения с ее родителями, был, в сущности, несправедлив. Вот и в тот раз он более чем вежливо поблагодарил тестя, хотя был готов придушить его на месте. За те же деньги легко можно было купить дом и покрасивей, более современный и просторный, и – самое главное – в куда более привлекательном районе Гамбурга.
Мастера, нанятые стариком Пустовка, закончили работу; кухня была выложена почему-то лишь наполовину – желто-бурым кафелем. «Сахара», – с гордостью пояснила Труди, – вы же любите экзотику». Цвет детских какашек, подумал Йон, а Шарлотта бросила на него очередной предостерегающий взгляд.
Йон рассматривал этот дом как промежуточный вариант, – они поживут в нем до тех пор, пока тесть с тещей не переселятся в мир иной. Он часто обсуждал с Шарлоттой другой, более приятный, дом и не сомневался, что она с ним полностью согласна. Но когда в 1987 году скончалась Труди Пустовка, пережив на два года своего Адольфа, Йон с удивлением обнаружил, что Шарлотта даже слышать не желает о переезде. Аргументы она приводила исключительно сентиментального свойства: боль утраты еще сильна, да к тому же за эти годы появилась привязанность к Бансграбену. Йону ничего не оставалось, как смириться, чтобы не прослыть бессердечным. Ведь жена все-таки вызвала плиточников, чтобы те облицевали кафелем всю кухню целиком, и заказала совершенно новую мебель, плиту и все прочее. Да еще заново отделала его рабочий кабинет. По крайней мере в этой комнате, где Шарлотта почти никогда не появлялась, он стал чувствовать себя комфортно.
