Элисон КЕЛЛИ
      Стоит ли верить сердцу?
      Анонс
      Казалось бы, что общего между Джиной Петрочелли, столичной штучкой, и хозяином скотоводческой фермы в австралийской глубинке Пэришем Данфордом? Она носит модельную обувь, он - грубые ковбойские сапоги. Но сердце твердило Джине, что рано или поздно эти сапоги окажутся в ее спальне.
      ПРОЛОГ
      - Может, все же не поздно дать отбой? - Джина не спешила к выходу на посадку.
      - Поздно, - отрезала Элен. - Мы ведь уже обсудили это.
      - Мы ничего не обсуждали, - уточнила Джина, - ты всучила мне билет и велела отправляться.
      - И правильно, - усмехнулась рыжая худощавая женщина. - Помнишь, я предупредила, когда нанимала тебя: я босс и, значит, всегда права.
      Джина проигнорировала ее улыбку:
      - То был самый роковой день в моей жизни.
      Она начала работать на Элен Мэтерсон спустя два дня после окончания Сиднейского университета и, быстро поднимаясь по служебной лестнице "Компьюмэгик", в свои двадцать восемь уже была главным программистом, подчиняясь непосредственно Элен, основателю и владелице фирмы. Джина давала консультации в особо сложных случаях, но коньком ее были персональные компьютерные программы по заказу клиента. Если, будучи занятой, она не могла сама взяться за заказ, то передавала его работнику, которого считала достаточно компетентным.
      Как и всегда, Элен, не посоветовавшись с нею, не оставив ей никакого выбора, сообщила о поездке, едва Джина переступила порог офиса, вернувшись с катания на лыжах в Новой Зеландии.
      "Это нужно моему брату, тебе заказаны билеты на самолет в Квинсленд на воскресенье, оставайся там столько, сколько потребуется, и не возвращайся, пока все не сделаешь!"
      Подавив вздох, Джина вернулась к реальности и обнаружила, что Элен выжидающе смотрит на нее.
      - Что такое? - нахмурилась Джина.
      - Вопросы есть?
      - Ага, два. Чем я это заслужила? И не могла бы ты уволить меня прямо сейчас?
      - Только идиот станет увольнять своего лучшего программиста, а потом, это тебе же на пользу. Пэриш обещает, что, если его удовлетворит установленная нами программа, он обеспечит нас множеством подобного рода заказов. Кроме тебя, Джина, я никому не могу доверить такую работу.
      Получить высокую оценку босса Джине, разумеется, было лестно, но это не прибавило ей желания оказаться в толчее сиднейского аэропорта в понедельник утром, а потом лететь в унылую дыру где-то в центре Квинсленда.
      - Ну, не унывай, ради Бога! Думай об этом как о приключении! - убеждала ее Элен, когда с губ Джины опять сорвался вздох. - Это же не край света!
      - Нет. Пока. - Джине хотелось отправляться в путешествие по глубинке Австралии примерно так же, как пролить красное вино на белый ковер своей квартиры в пентхаусе.
      - На вот. Развлекайся во время полета. - Элен сунула ей в руки три журнала и постучала по одному из них длинным ногтем. - Открой на пятнадцатой странице, - сказала она с таким видом, будто ей, как сестрам Джины, было восемнадцать, а вовсе не сорок один. - При одном взгляде на него на высоте десять тысяч футов испытаешь оргазм!
      Джина невольно улыбнулась: Элен неисправима, когда дело касалось мужчин! Но тут объявили рейс.
      - Так много писали о забастовке пилотов... В какой автомобильной компании ты заказала прокат?..
      Элен хлопнула себя по лбу:
      - О, черт, я и забыла!
      - Ну, удружила, нечего сказать! Прилечу, а там, в глуши, можно будет передвигаться только на машине!
      - Нет, нет! Джина, дорогая! У меня хорошие новости. Тебе не придется добираться машиной от аэропорта Маунт-Айзы до братца: один из его соседей встретит тебя на своем самолете. Его зовут Рон Гэлбрайт, и он доставит тебя прямо к дверям квартиры Пэриша. Ну, почти что к дверям, - поправилась она. В Мелагре есть взлетно-посадочная полоса, и тебя там кто-нибудь встретит.
      - Ох, Элен, тоже мне хорошие новости! Ты бы лучше сказала: "Джина, дорогая, планы изменились, лететь не надо".
      - Мужайся, дитя, ты летишь. В конце концов, я же не в Антарктиду тебя отправляю! Там, в Мелагре, прекрасный климат!
      - Ну, разумеется! Если тебе понадобится, ты станешь утверждать, что и в аду климат что надо!
      - Не ворчи, в Мелагре совсем не так плохо, как тебе представляется. Я была однажды на животноводческой ферме, там полно долговязых, трудолюбивых скотоводов. - Она вздохнула и ухмыльнулась. - В честном, пропотевшем трудяге есть что-то тонкосексуальное, такое, что волнует кровь умной искушенной женщины. Поверь мне.
      - Боюсь, я не настолько искушенная, чтобы оценить эту тонкость. - И Джина подхватила свой чемодан.
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      Это был паршивый день. Семнадцать часов тяжкого труда, да еще одно несчастье за другим.
      От тяжелой физической работы у Пэриша ныло все тело. Но это так, пустяки. Неожиданно возникшие проблемы - вот что его беспокоило! Сегодня вообще у него все трещало по швам!
      Он был на пути к загонам у ручья Чаепития и намеревался восстановить секцию забора на дворе, где клеймили скот, когда у новой "уты", которую он вел, снесло шланг радиатора. Глупо было надеяться, что шланг выдержит больше трех недель, конечно же следовало купить запасной. А теперь придется отрывать Расти от работы и отправлять его за сто восемьдесят километров в Клонкарри. Но эта неприятность не шла ни в какое сравнение с прорванным ограждением в районе центральных ворот.
      Вот что внесло еще больший хаос в череду бесконечных дел. Он провозился несколько часов и кое-как поправил ограждение, но, чтобы сделать все как следует, нужно звонить Снэйку и отправлять его на несколько дней в Мелагру. Центральные ворота были особо важны во время второй ревизии, тем более при такой не по сезону высокой температуре.
      Обычно на этой стадии засухи ночные температуры достигали семи градусов по Цельсию, а днем было около двадцати пяти. Сегодня же, к тому времени, когда Пэриш вернулся во двор, где клеймили скот, ртутный столбик вылез за тридцать, и тяжкий труд показался еще тяжелее. Он закончил возиться с ограждением около пяти часов, но решил войти в график и использовать каждую минуту дневного света и потому занялся недавно приобретенным жеребцом. Но удовлетворения от выполненной работы как не бывало: нервное животное сбросило его, и он упал головой в грязь. Теперь, слава Богу, лошадь в надежном загоне.
      Да уж, день выдался паршивый!
      Скрип ворот, отделявших столетний главный дом от других строений усадьбы, резко прозвучал в ночной тишине, и Пэриш, как обычно за последние полгода, мельком подумал, что надо бы их смазать. Не то чтобы он забывал это сделать, просто список первостепенных дел превышал лимит времени: объездка коня, починка изгороди, профилактика механизмов и подготовка ревизии, которая начнется на следующей неделе; до ворот ли тут...
      Черт! - мысленно ругнулся он, в который уж раз споткнувшись на пятой ступеньке веранды.
      Железная крыша дома, как и ступенька, нуждалась в починке больше, чем ворота в смазке, но, покуда стены и крыша не обвалились, у Пэриша не было ни времени, ни желания заниматься их ремонтом. Сейчас же он способен сделать только три вещи: выпить холодного пива, принять горячий душ и рухнуть в постель. Все же, что требует большей затраты сил, может подождать до его пробуждения завтра в четыре тридцать. Должно же быть какое-то равновесие, авось завтрашний день не станет таким дьявольски тяжелым, как сегодняшний.
      Не зажигая огня, он добрался до холодильника; свет оттуда осветил кухню, обставленную только самым необходимым. Вскрывая банку, Пэриш на мгновение представил себе последнюю майскую прохладу, разожженный камин... Нет, даже прохлада не заставила бы его бодрствовать сегодня вечером.
      Сделав большой глоток пива, он направился в ванную.
      Пэришу показалось, что он и глаз не успел закрыть, когда зазвонил будильник. Он протянул левую руку и прихлопнул его. Звон не утихал.
      Непристойно выругавшись, он снова надавил на макушку будильника. Звон продолжался.
      Схватив нарушителя, чтобы зашвырнуть куда подальше, Пэриш осознал, что разбудил его телефон. Взглянув мельком на часы, он чуть не застонал - начало двенадцатого. Проклиная все на свете, откинул простыню.
      - Иду, иду!
      В доме был только один аппарат, на кухне, и к тому времени, когда полуодетый и озябший Пэриш добрался до него, он был не в самом лучшем настроении.
      - Данфорд! - рявкнул он, перекрывая шумы дальней связи.
      - Пэриш?
      Голос сестры в трубке несколько унял его досаду:
      - Элен? Что...
      - Джина должна была позвонить мне, когда прилетит, но так и не звонила.
      - Джина? Какого черта...
      - Ты хочешь сказать, что ее нет? - В голосе послышалась паника.
      - Нет здесь? Элен, уже ночь. Я с трудом соображаю, о чем ты говоришь...
      - Эксперт по компьютерам, которого ты просил прислать!
      Он застонал: на фоне всего происшедшего автоматизация отчетности Мелагры была наименьшей из его забот. Особенно в этот час.
      - Я упустил это. Извини, Элен. Послушай, я позвоню тебе утром, и мы договоримся, когда ей лучше приехать.
      - Пэриш! Я же сказала тебе, что она уже должна была прибыть. Она...
      - Сюда?
      - Ну да! Ты что, пьян?
      - Ни в одном глазу, - зевая, пробормотал он, пытаясь включиться.
      - Я звонила тебе еще неделю назад и сказала...
      - Да, да. Помню. Слушай, Элен, не паникуй. Наверно, ее рейс опоздал в Айзу и она решила остаться там, а не тащиться сюда...
      - Она вовсе не тащится! Какой-то твой товарищ из Маунт-Айзы позвонил и сказал, что пристроит ее на самолет одного из твоих соседей. Некто Гэлбрайт собирался лететь в Мелагру. Но, Пэриш, если ее до сих пор нет, то где... О Господи, они разбились!
      - Элен...
      - Эти частные самолеты и чартерные всегда...
      - Элен! - обрезал он жестче. - Остынь. Они не разбились. Когда легкий самолет идет на посадку, мы здесь его слышим. Я уверен, что узнал бы, если бы с Роном Гэлбрайтом что-нибудь случилось.
      - Тогда где же Джина? Почему ее нет? Почему она не звонит?
      Только неподдельное отчаяние в голосе сестры заставило его скрыть раздражение.
      - Она, поди, очарована общительностью и гостеприимством Рона и, вероятно, сидит сейчас в Примроуз-Даунсе, выкупанная, за первоклассной едой и столетним портвейном. Успокойся. Я позвоню туда и... Как, ты говоришь, ее имя?
      - Джина. Джина Петрочелли.
      - Я думал, ты пошлешь какого-нибудь парня.
      - Эллиот показался мне не слишком надежным.
      - Эта Джина - не большой подарок, если не связывается с тобой, как положено.
      - Это-то меня и беспокоит. Джина всегда связывается. Она одна из самых ответственных людей, каких я когда-либо встречала.
      - Может, она забыла...
      - Не смеши! Джина никогда не забывает о деле. Я действительно беспокоюсь, Пэриш.
      - Ладно! Ладно! Я свяжусь с Гэлбрайтом и попрошу эту Джину позвонить тебе.
      Еще несколько успокаивающих слов, и Пэриш положил трубку, тяжело и протяжно вздохнув. Господи! Он хотел одного - лечь спать! Но, судя по всему, несчастный день никогда не кончится! Смирившись, он набрал номер Гэлбрайта.
      Джина громко говорила сама с собой, стараясь отвлечься. У нее пересохло во рту, пока она носилась по грязной посадочной полосе в надежде согреться.
      - Я переманю всех ее клиентов, я куплю ее компанию, а ее назначу уборщицей, я...
      Звук мотора прервал планы отмщения Элен. Сердце подпрыгнуло, она обернулась на шум и тотчас прикрыла рукой глаза, потому что внезапный свет ударил из-за небольшого вала, идущего параллельно взлетно-посадочной полосе. Только через мгновение она поняла, что это передние фары автомобиля и еще одна, установленная на крыше.
      - Слава Богу! Господи! Слава Богу! - горячо шептала она, не двигаясь, пока машина быстро преодолевала темноту, разделявшую их. Это означало, что ее нашли.
      Фургон резко затормозил буквально в нескольких футах от нее; Джина не отказала себе в удовольствии дотянуться и потрогать машину. Сквозь капот ее пальцы ощутили мелкую дрожь мотора. Гнев, облегчение, благодарность, шок буквально распирали ее, требуя немедленного выхода. Облегчение, разумеется, принес тот, кто наконец-то встретил ее. К нему она испытала благодарность. Но гнев, который накопился за последние пять с лишним часов, был сильнее. Именно он давал ей возможность не замечать жажду, голод и холод. Сейчас она впервые осознала, как ей было страшно.
      - Вы в порядке? - спросил мужчина, выбираясь из-за руля.
      Пока он подходил к ней, она обратила внимание на две вещи, во-первых, ее избавитель высок, а во-вторых, - надо же! - теперь, когда она была в безопасности, обнаружилось, что вот-вот разрыдается. Джина старалась успокоиться, но разрывалась между желанием наорать на незнакомца и заплакать, как ребенок, у него на руках.
      - Вы в порядке?
      Не в силах ничего сказать, она кивнула. И даже попыталась улыбнуться. Обычно она старалась держаться подальше от незнакомых мужчин, но это было целую жизнь назад. А сейчас она даже не спросила, что за пластиковую фляжку он сунул ей в руку. Выпить скорее! Ее руки дрожали, когда она подносила фляжку к губам, измученная жаждой. Жидкость текла по подбородку восхитительная знакомая прохлада, лучше любого шампанского. Господи, была ли вода когда-нибудь так вкусна?
      За время безумного четырехкилометрового броска от дома до полосы Пэриш вполне смирился с мыслью, что остаток ночи придется провести, прочесывая загоны Мелагры площадью в шестьдесят квадратных километров в поисках неопытной городской штучки. Тот факт, что в конце этого сумасшедшего дня он обнаружил Джину Петрочелли в целости и сохранности и именно там, где предполагалось, должен вообще-то расцениваться как чудо. Но ведь он мог бы уже спать!
      С видимым облегчением Пэриш щелкнул кнопкой радиотелефона в машине.
      - Отправляйся обратно в постель, Расти, - сказал он, услышав отклик. С ней все в порядке. - Положив трубку на место, он обратил наконец внимание на женщину и устало потер шею. - Пожалуй, вам имело бы смысл остаться в Айзе - мне совсем не улыбалось заниматься полномасштабными поисками после такого дня, какой у меня был.
      - После дня, какой у вас был? - Приезжая открыла рот от изумления, откидывая с лица гриву волос цвета ореха. - Дня, какой у вас был? - Она повысила голос так, будто он не расслышал ее с первого раза. - Я сижу в этом Богом забытом месте без еды, без воды черт знает сколько времени! То здесь жарко, так, что впору скинуть с себя все, до последней нитки, а то... кипела она, - вдруг дьявольский холод... Бог знает, сколько еще надо свитеров поверх этого.
      "Этот", на взгляд Пэриша, больше походил на банный халат. Под ним вроде бы скрывалась округлая фигура, но сколько там было одежды, а сколько ее самой, Пэриш сказать бы не смог, хотя признавал, что женщина выказала здравый смысл, борясь с холодом. Впрочем, судя по шести местам багажа, что стоял в нескольких футах от машины, у нее было достаточно одежды, чтобы пережить и антарктическую снежную бурю. Очевидно, эксперт по компьютерам не имела обыкновения путешествовать налегке. При этом она все еще явно трусила, так что им не следовало здесь задерживаться.
      - Я сражалась с мухами, москитами, Бог знает с кем! И еще опасалась, что придется иметь дело с целым стадом тех безобразных коров! Так что не надо говорить мне, какой у вас был плохой день!
      Бесполезно было втолковывать ей, что пять телок - это еще не стадо. И что упомянутый рогатый скот выращен детьми Расти, и что это вовсе не бомба, чтобы обращаться в бегство. Зачем зря тратить силы?
      - Ну, если вы готовы, можем отправляться...
      - Я готова уже шесть часов! Можете вы объяснить мне, почему никто не встретил мой самолет?
      - За это простите. Оказалось, перепутали несколько телеграмм. Предполагалось, что вы приедете на машине. Считайте, что у всех это был тяжелый день.
      - Это был самый дьявольский день! Да и ночь - не пикник! Я звонила домой десять минут, пока не посадила батарейки своего мобильного!
      Удивительно, что она только посадила батарейки.
      - Мобильный работает до Айзы. Здесь еще нет сети.
      - Нет сети... - Она всплеснула руками. - Господи! Я попала в девятнадцатый век! Здесь, наверно, и электричества нет, кондиционеров, холодильников! Ничего нет, кроме жары, грязи, пыли и... и коров!
      Даже в более благоприятных обстоятельствах Пэриша мало трогали дамские истерики, и только сознание, что приезжей штучке это простительно, удержало его от предложения заткнуться, или он бросит ее здесь отдыхать на всю ночь.
      - Послушайте, почему бы вам не забраться в машину, пока я закину ваш багаж? Полагаю, вы предвкушаете еду и чашку чая.
      - Что я действительно предвкушаю, так это сказать Пэришу Данфорду, что именно я думаю о его обхождении с гостями! А уж потом - очень долгий, очень горячий душ.
      - Ну, мисс Петрочелли, одно из этих стремлений тщетно, а другое излишне.
      - Почему?
      - Первое, у нас нет горячей воды. А второе, я и есть Пэриш Данфорд.
      - О мой Бог!
      Приятно было видеть, как она опешила, услышав его имя.
      - О мой Бог! - повторила она, в ужасе поднося руки к губам. - Нет горячей воды!
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      - А потом разразилась слезами! И все потому, что я сказал, что с душем ей придется подождать до утра!
      Было начало шестого, и, как обычно, Пэриш завтракал на кухне Расти Харрингтона.
      - Черт, - продолжал он, - лиши этих дамочек городского комфорта, и от них будет столько же пользы, сколько от козла молока.
      - Ох, Пэриш, это несправедливо! - укорила его Линн Харрингтон. - Даже мне вряд ли понравилось бы провести ночь в одиночестве посреди загона. Возможно, мысль о чудесном расслабляющем душе в конце всего, что с ней приключилось, - это единственное, что поддерживало эту женщину. И потом, после такого дня, какой был у нее, она, естественно, несколько душевно ослабла.
      - Да? Ну, зато она не слабо врезала Элен, когда добралась до телефона. И употребила то еще словечко, когда споткнулась на ступеньке веранды.
      - А ты небось не предупредил ее об этой ступеньке, а, Пэриш? - невинно спросил Расти.
      - Я просто забыл... - буркнул Пэриш. - Мне и самому давно уж надоело спотыкаться на этой чертовой ступеньке. Хотя... - он улыбнулся, признаться, я получил некоторое удовлетворение, когда она наконец заговорила.
      Точнее, почти сразу же начала ворчать, что по городским законам общественной безопасности дом, находящийся даже в лучшем состоянии, чем его жилище, подлежал бы сносу.
      - Надеюсь, эта Джина Петрочелли так же разбирается в компьютерах, как знает определенный лексикон, - сказал он. - Иначе ей придется уехать прежде, чем мы вернемся с первой ревизии.
      - Ну, я рада, что хоть какое-то время рядом будет еще одна женщина, заметила Линн, с неловкостью беременной опускаясь на стул у стола. - Сколько ей лет?
      Пэриш сам удивился, что не может описать ночную гостью. Хотя это и понятно: у него слипались глаза, да и колючая городская повадка дамочки его огорошила. Вроде бы шатенка, выглядит нормально, среднего роста, с крупным ртом, одета в дорогой по виду халат. Кажется, нос у нее вздернутый, впрочем, он не уверен.
      - Пэриш?
      Он взглянул на Линн, смотревшую на него с таким же укором, как ее двенадцатилетняя дочь, когда он не смог назвать последнего рок-идола.
      - А?
      - Сколько ей лет?
      - Думаю, около тридцати. Линн удовлетворенно кивнула:
      - Хорошо, у нас с ней будет о чем поговорить.
      - Сомневаюсь, - буркнул под нос Пэриш. Как ни мало он видел Джину Петрочелли, но ее характерец явно не выдерживал сравнения с приветливыми, мягкими манерами Линн.
      Поднявшись, он понес тарелку в раковину. Два маленьких термоса, как обычно, уже стояли на скамье - еще одна причина, заставившая его усомниться, что Линн найдет много общего с новоприбывшей. Несмотря на бесчисленные протесты Расти и Пэриша, убеждавших Линн, что они позавтракают сами, она и на этот раз встала с птицами, чтобы не только приготовить горячий завтрак, но и завернуть им с собой бутерброды. Что же касается мисс Петрочелли, то она обронила, стоя на пороге его запасной спальни: "Обычно я встаю рано, около половины восьмого, но завтра, наверное, просплю дольше, так что можете не беспокоиться и не готовить мне завтрак".
      Пэриш был оглушен столь бесцеремонным заявлением, а она удалилась из комнаты быстрее, чем он смог бы ответить, что половина восьмого - это не слишком рано и что коровы дают молоко значительно раньше. Впрочем, он еще успеет довести это до сведения специалиста по компьютерам.
      Да у Джины Петрочелли, с ее городским форсом, с Линн меньше общего, чем у утки с лошадью!
      Она проснулась и не сразу поняла, где находится. А когда поняла, то подумала: за какое ужасное злодеяние она угодила сюда?
      Абсолютная утилитарность комнаты бросилась ей в глаза еще вчера вечером в свете голой тусклой лампочки - шарика, висящего под потолком. Впрочем, комнату и сейчас не красил яркий солнечный свет, бивший в окно с грязными полосами на стекле. Платяной шкаф без зеркала и комод нарушали монотонность трехметровой стены напротив ее железной кровати, справа от нее была дверь, слева - окно. Рядом с кроватью стояло виниловое кресло в стиле шестидесятых годов.
      Еще более угнетало то, что и за дверью дело обстояло не лучше. А если предположить, что там она должна столкнуться с Пэришем Дан-фордом, станет понятно, почему смерть во сне порой кажется весьма привлекательной. Джина не слишком задумывалась о смерти до вчерашнего дня, когда вполне могла бы погибнуть на пустынной взлетно-посадочной полосе. Вряд ли это нарушило бы кошмарный день Пэриша Дан-форда! Интересно, как бы он выглядел, представ перед судом с объяснениями, каким образом несчастный программист нашел смерть на территории его собственности? Стоило умереть ради того хотя бы, чтобы причинить ему неприятности!
      Джина застонала. Господи, в какой же плохой она форме, если в голову приходят мысли о собственной кончине! Но что поделаешь! Случившееся здесь напомнило слишком многое из ее прежней жизни, то, что она хотела бы забыть.
      Полежав еще несколько минут и жалея себя за невозможность смыть суточную пыль, грязь и пот, Джина решила, что если хочет поскорее унести отсюда ноги, то сначала надо выбраться из этой постели! Данфорд обещал, что утром будет горячая вода.
      О Боже, она и не знала, что может так плакать!
      Ну что ж, по крайней мере выяснилось, какой у нее предел прочности. Никогда больше она не согласится на незапланированные поездки! Как ужасно промахнулась Элен... впрочем, это пока что не относится к сделке с ее братом. Заталкивая на место постельные принадлежности, Джина думала, как ей быть. Чем скорее она примет душ и оденется, тем скорее приступит к работе над программой. Чем скорее начнет, тем скорее закончит. И тем скорее вернется в Сидней!
      Теория не всегда оправдывается на практике - это Джина поняла часом позже, когда, пройдя все комнаты в доме, не обнаружила компьютера. Черт, здесь вообще не было ни одной вещи, появившейся на свет после шестидесятого года! Стоя на веранде, она зажмурилась от солнечного зайчика - его отбрасывали стекла строения, не замеченного ею прошлой ночью; в трех расположенных поблизости больших ангарах вполне могли быть гаражи или мастерские, а возможно, и офис. Но тут ее внимание привлек современный кирпичный дом всего в нескольких сотнях метров отсюда. Это было неожиданно.
      Основательный и скромный, он вписывался в пейзаж, состоявший из нескольких пучков травы, торчавших из пыльной земли. Она не прочь была бы иметь такую усадьбу.
      Дом этот в сравнении с тем, где она провела ночь, казался просто роскошным.
      Держу пари, там есть душ, который выдает более чем три капли воды зараз! - приободрилась Джина.
      Склонив голову, она стала осторожно пробираться по ухабам к незнакомому дому. Следовало, однако, взять темные очки: солнце слепило! Да и гардероб ее не слишком соответствовал здешним условиям. Пересекая пыльный двор на высоких каблуках, Джина угодила ногой в небольшую ямку и выругалась.
      - Я смотрю, ваш словарь не изменился, хотя вы долго отдыхали. Полагаю, вам нужно спать больше четырнадцати часов.
      Голос из вчерашнего кошмара восстановил ее равновесие. Она гордо выпрямилась и уткнулась глазами в мужскую грудь. Когда же подняла взгляд, то встретилась с насмешливыми синими глазами.
      - Я поднялась около двух часов назад, мистер Данфорд, и большую часть этого времени провела в тщетных поисках компьютера.
      - Зато вы нашли наконец душ. Прошлой ночью это, кажется, было самым большим вашим желанием. Впрочем, мы оба провели вчера бурный день, поэтому толком и не поговорили. - С глупой ухмылкой он смерил ее взглядом сверху донизу.
      Потом поменял позу и сдвинул шляпу назад жестом, привлекшим ее внимание. Она отметила его отменное телосложение и крепкую стать; встреть Джина мистера Данфорда в костюме на обеде или деловой встрече, сначала проверила бы его левую руку, прежде чем потрясти правую. Ей пришло в голову, что она до сих пор не знает, каково семейное положение Пэриша. Как и любая женщина, она способна была оценить широкую грудь и длинные мускулистые ноги, обтянутые поношенными хлопчатобумажными брюками, однако ее прежние столкновения с синеглазыми австралийскими мужчинами выработали в ней иммунитет против их ярко-сексуальной привлекательности и грубоватого обаяния.
      - Ну, - сказал он, растягивая слова, - напрягите мозги, и вы поймете, где находится этот компьютер.
      Джина чуть не проболталась, что думала сейчас вовсе не о компьютере, но, к счастью, он отошел прежде, чем она совершила эту грубую ошибку. Она глядела ему вслед и...
      - Да, кстати! - обернулся Пэриш. Джина поспешно отвела от него глаза.
      - Не обижайтесь, - он подошел к ней, - но вы действительно одеты не по здешним условиям.
      Можно подумать, она нуждается в его советах!
      - Вы выскочили без шляпы, можете сгореть.
      - Шляпы?
      - Ага. Крем от солнца бесполезен: от него вы тут же начнете потеть. Сзади за кухонной дверью висит несколько шляп, какая-нибудь вам подойдет. Он стряхнул с руки грязь. - Если понадоблюсь, я безвылазно нахожусь во дворе, где клеймят скот. Счастливо найти компьютер.
      При столь убийственном теле мозги у парня все-таки дохлые, решила Джина.
      - Мистер Данфорд! - позвала она.
      - Пэриш, - бросил он через плечо.
      - Прекрасно! Пэриш, - согласилась она, торопясь догнать его, поскольку он и не собирался останавливаться. - Я потеряю время, если вы мне сейчас же не скажете, где он.
      Он так резко остановился, что она почти налетела на него.
      - Где что? Господи, помоги!
      - Компьютер.
      Он пожал плечами:
      - Полагаю, в одном из ваших чемоданов, которые я затаскивал. Если нет, то, может, вы оставили его у Рона...
      - Я не имею в виду свой. Конечно, мой - в багаже. Где ваш компьютер? Тот, который я должна программировать?
      Его лицо стало совсем скучным.
      - Хотите сказать, что потеряли его?
      - Потеряла? Я никогда его и не находила! Я не...
      Теперь возмутился Пэриш:
      - Вы не привезли его с собой?
      - Привезли... - До нее начато доходить. - Вы имеете в виду, что у вас даже нет компьютера?
      - Конечно, нет! Будь он у меня, я бы не спорил с Элен о его установке. Я считал, что вы для того и приехали.
      - Так! - Она повысила голос, пусть не думает, что только он раздражен. - Я намеревалась установить вам персональную программу. Я полагала, что у вас уже есть "железо". Есть компьютер, - поправилась она, когда он нахмурился. - Я специалист по программному обеспечению. Обычно "железо" уже поставлено к началу моей работы.
      Пэриш возвел глаза к небу, что-то буркнул себе под нос, потом взглянул на Джину.
      - Вы хотите сказать, - он нарочно разделял слова, словно говорил с идиотом, - что не настолько разбираетесь в компьютерах, чтобы поехать в Маунт-Айзу, купить его там и потом установить?
      - Не смешите! Конечно, разбираюсь.
      - Отлично. Тогда нет проблем. Берете "угу", отправляетесь в Айзу и покупаете все, черт побери, что вам нужно!
      Джина открыла рот и... не нашлась что ответить.
      - Идите к черту!.. И не смейте мне приказывать! Где Маунт-Айза?.. И какого черта я должна стоять здесь и выслушивать спесивого красавчика? задала она уже вопрос в пространство.
      Пэриш не знал, что творится в ее голове, но движения яркого ротика вызвали у него некие приятные, хотя и рискованные мыслишки: не стоит ли и ему съездить в Айзу, поскольку вчера вечером гостья показалась ему вполне нормальной, а сегодня это неплохо было бы проверить!
      - Если вам все равно, - сказала Джина наконец, - я лучше позвоню Элен, чтобы она выслала последнюю модель "Пентиума". Это займет пару дней, но зато я получу то, что нужно.
      - Делайте, что вам будет угодно. Я даже примерно не знаю, что такое "Пентиум", поэтому остается поверить Элен, что вы дока, когда дело касается компьютера. То есть когда вы сможете его найти.
      Она криво улыбнулась и вздернула бровь.
      - Я отвечу вам, Пэриш. В последние несколько дней я убедилась, что доверие вашей сестры не всегда кому-то на пользу, особенно если дело касается организации поездки. Но уверяю вас, я действительно дока в своем деле.
      - Это касается всего, что вы делаете... или только вашей работы?
      Хотя пульс ее дрогнул от намека, скользнувшего в ленивых словах и хищном взгляде, Джина сдержалась и ответила прохладно:
      - И того, и другого. Но хочу предупредить: если вы пытаетесь подцепить меня, то зря стараетесь - вы мне не нравитесь.
      - Понятно, - явно забавляясь, усмехнулся Пэриш. - Другими словами, вы предпочитаете городских хлыщей провинциалам.
      - До тех пор, пока вы будете так грубы, - ответила она и удивилась: какого черта она смущается? - Именно! Я предпочитаю мужчин воспитанных и утонченных!
      Он ответил такой снисходительной улыбкой, что ей захотелось врезать по его нахальной роже.
      - Спокойно, Джина. Если я решаю подцепить женщину, то делаю это открыто. Кроме того, вы тоже мне не нравитесь, - он еще раз смерил ее взглядом и покачал головой, - и у вас паршивый вкус.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      - Эй, Пэриш! Сколько пальцев я показываю?
      Услышав голос Расти, Пэриш отступил от коня, которого расседлывал, и обернулся к приятелю. Обе руки Расти были заткнуты за пояс.
      - Одна из шуточек, которую дети принесли из школы?
      - Нет, проверка твоего зрения. - Расти был серьезен. - Ты сказал, что она нормальная.
      - Я преувеличил.
      - Но это же смешно! Приятель, она просто красавица!
      Пожав плечами, Пэриш вернулся к коню.
      - Дурачь кого другого, Данфорд! - продолжал Расти. - Она потрясающа, а ты что говорил? Или ты врешь, или ты идиот. Но врать вроде бы не в твоих привычках.
      - Но я и не идиот. Не спорю, Джина хороша, но было бы недурно, если бы Господь Бог чуточку уменьшил ее гонор и хоть немного научил смирению. - Взяв седло, он направился в конюшню. - Эта городская штучка такого высокого о себе мнения, что ни в ком не нуждается!
      Расти даже взвыл:
      - Она тебя нокаутировала!
      - Меня? Ха! Она не стала ждать никаких намеков! Я поплатился за одно только подозрение. - Он умышленно не сообщил о резонности подозрения, но и сказанное вызвало хриплый смех Расти. - Чего ты смеешься? Хорош друг!
      - Прости, приятель. - Расти все еще трясся от смеха.
      - Прощу, когда скажешь, в чем дело. Погоди, я догадался, - Пэриш театрально поскреб в затылке, - Линн просила тебя позвать Джину на обед.
      - Ага. Значит, ты еще не совсем потерял интерес к женщинам! - заявил Расти и вдруг помрачнел.
      - Расти, в чем же все-таки дело? Рыжий великан замотал головой:
      - Да нет, может, и ничего, но...
      - Но?..
      - Ну, Линн ничего не говорит, ты же знаешь... Мне кажется, эта беременность изводит ее больше, чем предыдущие. - Он вздохнул. - Черт, может, просто жара всех доводит.
      Зная Расти пятнадцать лет, Пэриш сразу понял, что дело серьезное.
      Их дружба началась, когда в Данфорд-Даунсе, владении деда Пэриша, появился семнадцатилетний Расти, сразу ставший идолом четырнадцатилетнего Пэриша. Дружба сорванцов стала сущим бедствием для окружающих, но исключительно благотворно повлияла на Пэриша. Спустя четыре года, когда Пэриш с благословения деда решил попробовать себя на большой ферме на севере Квинсленда, Расти отправился с ним.
      Там же, в Гальфе, им встретилась Линн. Пэриш начал было приставать к ней с разговорами, но она его не слышала: ее глаза сразу остановились на Расти Харрингтоне. Прошло двенадцать лет, у них уже было пятеро детей, а огонь любви все еще пылал.
      - Когда она должна родить? - тихо спросил Пэриш.
      - В начале сентября. Еще больше трех месяцев.
      - А что, может случиться раньше?
      Расти покачал головой, потом пожал плечами:
      - Она так не думает. Говорит, все другие запаздывали, по крайней мере на неделю, и если все пойдет по плану, то она дотянет до конца ревизии.
      - Ага. А когда в последний раз шло по плану?
      Губы Расти сложились в неуверенную улыбку.
      - Кажется, в первый раз.
      - Тогда не стоит на это рассчитывать, - вздохнул Пэриш, понимая, что Расти хотелось бы услышать другое. - Слушай, Снэйк будет здесь через день-два, а пока держись. Я думаю, не выбраться ли тебе с Ли и детьми на юг на недельку? Дауне близко к Рокгемптону и... - Он замолчал, увидев, что друг мотает головой.
      - Сам знаешь, это не пойдет: ей скоро рожать, и надо бы оставить ее к началу первой ревизии в Мелагре. Но ведь мы впервые в жизни получили финансовую поддержку; она так радовалась этому, что, наверное, придется привязать ее за юбку, чтобы удержать подальше от лагеря!
      Пэриш улыбнулся. В прошлом году он, купив это имение, предложил Расти и Линн десять процентов доли в нем.
      - Не бери в голову. Ее здоровье важнее какой-то чертовой ревизии.
      - Ха! Скажи это Линн. Ведь она - помесь ирландца с мулом.
      - Не уверен, что привязывание беременной женщины за юбку делает честь молодому папаше. Но... Ладно. Пусть все идет своим чередом, однако поклянись, что позовешь, если...
      - ...роды слишком... - продолжил за него Расти. - Конечно, я скажу тебе.
      - Ладно. Она может по своему обыкновению поднять скандал, но мы, если это будет нужно, вывезем ее отсюда, хотя бы и в фургоне для скота.
      Разговор свернул на рингеров - скотоводов, которых они наметили пригласить на ревизию, потом Расти засобирался домой. В дверях он обернулся.
      - Да, кстати, Пэриш, - сказал он, - когда мисс Нормальная спросила, как одеться к обеду, я ответил: как хотите. - Он ухмыльнулся. - Это на тот случай, если ты решишь напялить смокинг.
      - Убирайся, бестия!
      Минут через пятнадцать, когда Пэриш вошел к себе в кухню, его гостья как раз закончила телефонный разговор, и у него создалось такое впечатление, что Джина Петрочелли не заметила бы, если бы он случайно задел ее, проходя мимо.
      Она была одета в длинное, до лодыжек, платье с длинными рукавами, а на ногах - короткие сапожки на шпильках, в которых можно отправляться на прогулку, только будучи не в своем уме. В ушах качались золотые обручи, а на руке болтался массивный браслет.
      Когда он прошагал к холодильнику, она отреагировала так, будто он шел на нее в атаку. Какая, однако, уверенность в собственной неотразимости!
      - Я устроила дело с компьютером, Элен его вышлет, - сообщила Джина.
      - Жаль, вы не предупредили меня, что звоните Элен, я бы кое-что сказал ей.
      - О, нет, это... была моя сестра. Я просила... - впрочем, ему не обязательно знать, что она просила прислать ей еще одежды, - прислать мою почту.
      - Хотите пива?
      - Нет, спасибо, я не пью пива.
      - Я так и думал. - Он оперся на то, что напоминало холодильник. - К сожалению, у нас нет шампанского, но в буфете есть бутылка виски. На складе же - целый ящик. Ром тоже. Так что не церемоньтесь!
      Он стоял близко от Джины, и она видела отблеск пота на его голой шее. Рубашка - в грязных полосах и мокрых пятнах пота. Казалось, он излучает силу и уверенность.
      Пэриш поднес банку ко рту и сделал большой глоток, как те мужчины, вид которых когда-то так оскорблял ее.
      - Спасибо, но я пас. - Она отступила назад. - И кстати, меня не будет здесь в обед, так что не нужно ничего для меня готовить.
      Она даже подскочила, когда он поперхнулся в припадке веселья. Джина машинально стукнула его по спине. Он оттолкнул ее, все еще задыхаясь от хохота, даже слезы выступили у него на глазах, напоминающих кобальтовый шелк.
      - Я... Леди, - он наконец оправился, - если вы ждете, что я буду вам готовить, то умрете от истощения. Ферма крупного рогатого скота - не смотровая площадка для туристов, это рабочее место, и вы здесь на работе.
      Джина открыла рот, но ответить не успела.
      - На следующей неделе мне придется на несколько дней уехать на ревизию, но я не собираюсь нанимать повара, чтобы он кормил и поил вас в мое отсутствие! А пока, поскольку пиццы здесь не бывает, я предлагаю вам проверить, какие консервы есть на складе фермы. Приняли к сведению?
      - Если надо принять к сведению тот факт, что вы пренеприятнейшее творение Божье, то вы опоздали примерно на сутки! К вашему сведению, я более чем способна накормить себя сама! Мне случалось накрывать стол на двадцать персон!
      Она удовлетворилась, заметив его изумление.
      - Хорошо! Потому что я не хотел, чтобы вы пользовались великодушием Линн: ей хватает дел с нами.
      - Простите?
      Он скинул шляпу и запустил пятерню в шевелюру, что-то бормоча сквозь зубы. Слова были в ее адрес, но Джина их не расслышала: она впервые увидела Пэриша без потрепанной черной шляпы и удивилась, обнаружив, что у него блестящие черные, модно подстриженные волосы. В другом мире Данфорд мог бы быть убийственно красив, если бы приложил некоторые усилия.
      - Послушайте, - рассудительно сказал он, - я знаю, что Линн посылала Расти просить вас вечером на обед, и знаю также, что она будет приглашать вас к себе каждый вечер. Откровенно говоря, именно сейчас ей не нужны перегрузки.
      Он сказал это так, будто Джина способна была съесть слона.
      - Так вы хотите, чтобы я отклонила приглашение?
      - Нет, не сегодня! - поправился он. - Ли так и так будет встречаться с вами, но если она решит кормить вас постоянно...
      - То я отклоню предложение, потому что лишний едок, да с моим аппетитом, сведет ее в могилу.
      По его лицу скользнула медленная усмешка.
      - Я еще не знаю, Джина, каков ваш аппетит.
      - И никогда не узнаете! - вырвалось у нее в ответ на намек.
      - О, думаю, в конце сегодняшнего вечера у меня будет положительный ответ.
      Он небрежно крутил шляпу в руках, в глазах его бегали дьявольские искорки. Сам сатана мог бы позавидовать такому умению казаться отвратительным! Взбешенная его насмешками, Джина едва не полыхала.
      С ленивой грацией он, продолжая глотать пиво, выпрямился:
      - Ну, я только быстренько приму душ, а потом мы оба отправимся на обед к Расти.
      - Я более чем способна найти дорогу сама.
      - Верно. Но я хочу, чтобы вы подождали меня.
      - Зачем? Боитесь темноты, Пэриш?
      - Нет. Боюсь, что городская щеголиха наступит на змею, - вернул он ее к действительности. - В темноте змеи активизируются, а они здесь не слишком общительны.
      Джина уставилась на него:
      - Буду иметь в виду.
      - Впрочем, - он задумчиво глядел на ее ноги, - эти ботинки, похоже, достаточно крепки. Полагаю, они выдержат. У нас есть противоядие. Вы не страдаете аллергией?
      И снова эта его ухмылка. Если эти зубы натуральные, то я - блондинка, подумала Джина, а вслух сказала:
      - Насколько знаю, нет.
      - Тогда вам нет резона ждать меня.
      - Принимая во внимание цену этой обуви, я все же подожду вас. - Она выдавила кисло- сладкую улыбку. - И, кстати, о змеях. Они увидят меня рядом с вами и поймут, что я ничего не имею против них.
      Они обменялись улыбками, и он покинул комнату, а она, к великой своей досаде, обнаружила, что вошла в азарт от этой пикировки. Остроты Пэриша Данфорда Джине даже нравились, но неприязнь к нему, конечно, не позволила бы ей признаться в этом. Она вообще питала проклятую слабость к крепким работягам, австралийским мужчинам, и потому решила доказать себе, что это влияние среды заставило ее так нервничать, а вовсе не Пэриш Данфорд!
      Не зная, чем занять себя до его появления, Джина подняла один из дюжины лежавших на обшарпанном кофейном столике журналов, смахнула им тонкий слой пыли с винилового дивана и села. Как только она получит и установит компьютер, следует обсудить с Пэришем, какая именно программа ему нужна, а до тех пор не мешает почерпнуть исходную идею из этих скотоводческих журналов.
      Она успела прочесть только половину передовицы об экспорте мяса, когда услышала, что Пэриш вернулся в комнату. Деревянный пол ужасно скрипел, пока он шел до дивана широкими шагами, такими же самоуверенными, как он сам. И вот его длинные мускулистые ноги прямо перед ее глазами, но она даже головы не подняла.
      - Я мылся в холодном душе.
      - Мм, - промычала она, ожидая, когда же он отодвинется, чтобы она могла встать.
      - Повторяю, - сказал он, - я мылся в холодном душе.
      - Как мужественно, - отозвалась она, упорно не отрываясь от журнала. Но... вы же закаленный...
      - Сколько раз вы сегодня принимали душ? - Его свежевыбритое лицо было суровым.
      - Не ваше собачье дело!
      - Мое, раз вы растранжирили всю горячую воду, - прорычал он.
      Она вскочила:
      - Я ничего не транжирила! Я имею право принимать душ столько, сколько хочу... и буду!
      - Не здесь!
      - Ах, я вас умоляю...
      - Этот резервуар нагревается почти шесть часов, а хватает его только для одного горячего душа.
      - Так я и приняла только один душ! Пороки системы - не моя забота. Это ваш резервуар.
      - Именно поэтому я и полагаю, что вправе пользоваться им. - Он подступил еще ближе, и это заставило Джину опять опуститься на диван. Двенадцать, а то и восемнадцать часов в день я занимаюсь грязной, тяжелой физической работой.
      Странно, но теперь она не находила его отвратительным. А надо бы!
      - В конце каждого дня, - продолжал Пэриш, - я мечтаю только о двух вещах... о пиве и душе. Я люблю принимать душ сразу после работы. Так что в будущем, мисс Петрочелли. я хочу, чтобы полный резервуар горячей воды был в моем собственном распоряжении. Это означает, что вы можете принимать душ либо за шесть часов до меня, либо после моего возвращения.
      - Но я принимаю душ...
      - Принимайте утром.
      - А если мне потребуется еще раз? Он усмехнулся:
      - Ну, тогда выбирайте меньшее из двух зол. либо принимайте холодный... либо делите горячий со мной.
      - Я лучше выкупаюсь в корыте для лошадей!
      Он щелкнул пальцами:
      - Вы правы, можете выбирать из трех зол.
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      Харрингтон-хаус потряс нервную систему Джины. Украшением этого обставленного стандартной сосновой светлой мебелью дома были пятеро громкоголосых, счастливых ребятишек в возрасте от тринадцати месяцев до двенадцати лет с симпатичными именами: Кайли, Кейли, Кали, Келли и Билли. Проделки их могли умилять либо сумасшедшего, либо самую терпеливую из матерей.
      - Обычно мы едим все вместе, - сказала Линн Харрингтон Джине, когда они вчетвером сели за стол, - но наша банда немного шумна для первой встречи, поэтому я решила сперва накормить их и выставить отсюда.
      Джина улыбнулась миниатюрной, усталого вида блондинке с большим животом:
      - Делайте, как находите нужным.
      В вопросах воспитания Джина считала себя более свободомыслящей, чем большинство ее друзей. Иногда она даже подумывала о том, что в будущем не худо бы иметь одного ребенка. Впрочем, после часа, проведенного в буйной компании Харрингтонов-младших, она усомнилась в этом.
      - Пятеро детей, наверно, доставляют вам много хлопот, даже если вы не беременны.
      - Когда трое старших в школе - немного полегче, но... - Линн пожала плечами, улыбка подчеркнула прекрасные линии ее чистого лица без намека на косметику, - что тут скажешь? Расти хотел большую семью.
      Джина взглянула на веселого рыжего мужчину слева от себя. Расти действительно явно доволен семейством, но темные круги под красивыми зелеными глазами Линн свидетель твова-ли о том, что материнство дается ей нелегко. Да и могло ли быть иначе?
      - Для нас с Линн существуют только дети. Мы не хотим, чтобы наши дети скучали в одиночестве.
      - И с детским ревом тоже все в порядке, - добавил Пэриш.
      Джина покачала головой.
      - Откуда вы знаете? - спросила она. - У вас что... трое-четверо братьев и еще Элен?..
      - У меня трое сводных братьев и одна сводная сестра. - Он с удовольствием поставил ее в неловкое положение... в который уж раз.
      - А, понимаю. Я знаю Элен только под фамилией мужа и предполагала, что ее девичья фамилия Данфорд... Однако это все объясняет. - Кивнув с умным видом, она вернулась к своей тарелке.
      - Объясняет что? - как и ожидалось, спросил Пэриш.
      - Да я вот все думала, как могло случиться, что у вас такая очаровательная сестра, как Элен.
      Он криво улыбнулся:
      - Не уверен, что именно "очаровательной" вы назвали ее прошлой ночью.
      - Вполне возможно, - согласилась Джина, - поскольку, пока я не встретилась с семьей Харрингтон, у меня не было повода вспомнить, что в моем словаре есть и такое слово.
      Хозяева расхохотались, а глаза Пэриша остановились на ее губах.
      - Дайте мне шанс, и я, быть может, привью хороший вкус вашему острому языку.
      Джин замерла. Почти парализованная его словами, она не сразу осознала, что смех оборвался и все выжидательно смотрят на нее.
      - Извините, вы что-то сказали? - повернулась она к Линн.
      - Рас хотел знать, есть ли у вас братья и сестры, - нахмурилась Линн.
      - Три младших сестры, - быстро ответила Джина, стараясь взять себя в руки. - Братьев нет, я - старшая.
      - А, так вот в чем причина! Сестры есть, а братьев нет. - Пэриш явно валял дурака.
      - Вполне возможно. - Она повернулась к Харрингтонам. - Сара и Эмма младшие, близнецы, им по восемнадцать. Другой сестре, Кармен, двадцать один. Ее маленькой дочери. Либерти, столько же, сколько Билли.
      - Либерти? - удивилась Линн. - Какое странное для ребенка имя.
      - Кармен - большая индивидуалистка и защитница гражданских свобод, потому и дала дочери такое имя. Сокращенно: Либби.
      Стали обсуждать возможное имя шестого ребенка Харрингтонов. По словам Расти, они остановились на Бредли для мальчика, но еще не подобрали имя для девочки; Керели и Кай-рели, пожалуй, будут слишком путаться с именами старших девочек. Джина с трудом сохраняла серьезное лицо.
      По счастью, обсуждение быстро закончилось, и Джина, к своему удивлению, была очарована рингерскими анекдотами Пэриша. Он оказался прирожденным рассказчиком, а его медлительная речь изобиловала колоритными оборотами. Как же все-таки отличались эти мужчины друг от друга!
      Пэриш называл их трапезу обедом, что было ближе к истине, в то время как хозяин именовал ее чаем. В начале вечера Джина думала, что придется прикусить язык, чтобы не поправлять грамматические ошибки Пэриша. Но он был безупречен. Хотя оба приятеля говорили одинаково неторопливо, лениво-протяжно, с типичным местным акцентом, речь Пэриша отличалась образным красноречием.
      Чем ближе к концу подходила встреча, тем все более приходилось признавать, что вечер удался. Харрингтоны - замечательная компания, хотя то, что Джина услышала и что узнала о жизни Линн, лишь укрепило ее намерение не позволять сердцу управлять головой, если она вдруг решит выйти замуж. Джина просто свирепела, наблюдая за бедной женщиной, которая, извинившись, то и дело отлучалась, чтобы подать следующее блюдо или уделить внимание детям, в то время как ее муж не трогался с места! И хотя можно было понять Линн, которая из вежливости отклонила ее помощь, Джина с трудом сдержалась, чтобы не сказать: "Эй, Расти, не худо бы догадаться, что отцы - тоже родители!"
      Наполнив снова чайную чашку мужа и размешав в ней песок, Линн быстро проглотила свой собственный чай, уже успевший остыть, пока она подтыкала одеяльца младшим детям, и начала убирать со стола. Поскольку Расти и на этот раз не собирался отрывать свой зад и помогать жене, Джина поднялась и взяла пустую тарелку Пэриша. Он посмотрел на нее так, будто она отняла у него бумажник.
      - Сидите, Джина. - Эти слова Линн помогли сделать то, чего сама Джина сделать не могла, - отвести взор от синих глаз Пэриша.
      - Глупости, я вам помогу! Вы из-за нас всю ночь не ляжете.
      - Поможете мне завтра, а сегодня вы - гостья.
      Джина покачала головой:
      - Спасибо, однако завтра я не приду. У вас и так достаточно дел.
      - Одним человеком больше - не велика разница, особенно если он ест так мало, как вы. Правда, Джина, не знаю, чему я завидую больше, вашей стройной фигуре или тому, что вы можете видеть пальцы своих ног, когда стоите!
      Пэриш поднялся, слегка задев Джину плечом. Его мозолистые пальцы как будто ударили ее током, когда он забрал у нее из рук тарелку, и, чтобы скрыть неловкость, она засмеялась.
      - Если я буду здесь регулярно питаться, вряд ли долго смогу видеть кончики своих пальцев.
      - Поэтому она будет есть дома, - возразил Пэриш.
      - Приходите еще, - словно не слыша приятеля, поддержал Линн Расти.
      - Расти, - улыбнулась Джина, - сегодня я получила большое удовольствие, но не намерена добавлять работы вашей жене. Я действительно могу пообедать с Пэришем.
      - Мы с Линн не женаты...
      - Пэриш всегда ест здесь...
      Джина моргнула. Вообще-то следовало бы спросить, почему пара, нажившая пятерых детей, до сих пор не оформила свои отношения. Но у нее был более важный вопрос:
      - Что значит "всегда ест здесь"?
      - Именно так. Пэриш всегда обедает с нами. Правда, Пэриш?
      Джина повернула голову и посмотрела на человека, предупреждавшего ее, чтобы она не пользовалась великодушием Линн. К разговору о двуличии черного чугунка, называющего черным невинный чайник!
      - Придете еще? - Харрингтоны выглядели смущенными.
      - Я решил, пока Джина здесь, удобнее есть у себя, - объяснил Пэриш. Мы сможем обсудить с ней вопросы компьютеризации. Столько дел! Время еды единственное, какое я могу этому уделить.
      - Значит, и завтракать тоже не будете? Так он здесь еще и завтракал?!
      - Боюсь, что нет, - невинным тоном произнес Пэриш, нисколько не смущенный ее сверкающим взглядом.
      - Вероятно, в этом есть смысл. - Выражение лица Линн говорило об обратном. - Вы будете сами готовить ему завтрак или хотите, чтобы я продолжала это делать?
      Ошарашенная Джина только рот открыла.
      - Ну и ну, Пэриш Данфорд! - воскликнула Джина, когда они возвращались от Харрингто-нов. - Удивительно, что Линн не кормила вас с ложечки. Обвинить меня в том, что я собираюсь воспользоваться добротой этой бедной женщины, тогда как сами вы обращаетесь с ней как с собственной служанкой!
      Он схватил ее за плечо и развернул. Лунный свет подчеркнул жесткость его лица.
      - То, что вы говорите, - полная чушь! Линн - единственная женщина, вызывающая у меня безусловное восхищение и уважение. Она добра, великодушна, преданна и надежна. И благословенна... - Хватка его была весьма ощутима. Она и Расти - мои старые дорогие друзья. Я никогда не пользовался и не воспользуюсь их добротой. - В его голосе не было слышно никаких эмоций, хотя прищуренные глаза смотрели холодно. - Ясно?
      Удивительно, кажется, он серьезно обиделся. А она-то думала, что Данфорд толстокожий, нечувствительный носорог. - Предельно.
      - Вот и хорошо!
      Под звездным, безоблачным небом улетучились остатки дневной жары, холодный бриз налетел на Мелагру с запада. Но Пэриш чувствовал, как внутри поднимается тепло. Он знал одно: надо убрать левую руку, потому что гибкое тело Джины слишком близко от него.
      Она отличалась от женщин, обычно привлекавших его, как ночь ото дня, и была так же далека от его идеала, как старая ломовая лошадь от чистокровного жеребца-однолетки стоимостью в миллион долларов. Но ему хотелось поцеловать ее. И они оба это знали.
      - Отпустите руку. - Слава Богу, голос ее звучал спокойно, хотя в мыслях и чувствах был хаос. Пэриш немедленно исполнил ее просьбу и даже отступил на шаг.
      - К вашему сведению, - сказал он, направляясь к дому, - я как раз сам собирался уладить с Линн вопрос о еде.
      Она приноравливалась к его крупному шагу, нагнув голову, тщательно выбирая, куда поставить ногу.
      - До того, как я согласилась готовить, или после... Пэриш?
      - До... Джина.
      Она подняла глаза и увидела его улыбку. Кажется, он понял и принял ее осторожное предложение дружбы. Она тоже улыбнулась:
      - Хорошо.
      - Вы не думали, что я соглашусь на перемирие?
      - Ах, я не об этом! Хотя это тоже хорошо, - быстро прибавила она. - Я имела в виду вот что: вы ведь явно ожидаете, что я обеспечу вам трехразовое питание.
      - Ладно... А двухразовое?
      - Пэриш? Он засмеялся:
      - Одноразовое и легкий ужин...
      - Ничего подобного! Я здесь, чтобы разработать для вас компьютерную программу, а вовсе не для ведения вашего домашнего хозяйства.
      - Мне известно, зачем вы здесь. Во всяком случае, с голоду из-за этого я не умру.
      И он как ни в чем не бывало поспешил дальше. Ну и самоуверенный же тип этот Пэриш Данфорд!
      - Вы не умрете с голоду, - сухо подтвердила она. - Только хорошие люди умирают молодыми.
      - Ха! - бросил он через плечо. - Вот и все перемирие!
      - Ну ладно! Вы победили. Он остановился:
      - Я?
      - Ну да. Я научу вас делать сэндвичи. Таким образом, к моему отъезду вы будете специалистом не только по компьютерам.
      - Вы очень добры.
      - Доброта вечно меня подводит.
      Несколько шагов они прошли молча - точнее, он шел, а она старалась идти в ногу с ним по неровной земле. Джина дважды споткнулась, и тогда он поддержал ее за локоть, но стоило ей восстановить равновесие, как он отпускал ее.
      - Знаете, я, серьезно, буду очень занят. У меня нет намерения мешать вам, но эти компьютерные дела нарушают распорядок в Мелагре.
      - А у меня нет намерения что-то здесь нарушать. И я обещаю вам, Пэриш, что компьютерные дела, как вы их называете, придадут такую гибкость административной стороне вашей деятельности, какую вам трудно сейчас представить.
      - Элен много болтала об этом, потому вы и здесь.
      - Ну, она явно продала свою идею, раз я здесь.
      Он улыбнулся:
      - Вы-то здесь. Нет только компьютера.
      - Будет через пару дней.
      - А чем вы займетесь пока?
      - Ознакомлюсь с тем, что вам необходимо. В профессиональном смысле, поправилась она быстро и покраснела. Господи, что происходит с ее рассудком!
      - Продолжайте, - развеселился Пэриш. - Как именно вы собираетесь знакомиться с моими, э, профессиональными нуждами?
      - Я хотела бы просмотреть всю текущую документацию, записи процедур, изучать ваш... Проклятье! - Только быстрая как молния реакция Пэриша предотвратила ее падение.
      - Вы в порядке?
      - Да, все хорошо.
      Прозвучало это не слишком весело. Джина слегка задыхалась.
      На этот раз он отпустил ее не сразу. От его крепких пальцев исходили бесконечные приятные и явно сексуальные токи. Встревоженная, она освободилась из его рук. Лицо Пэриша напряглось, он быстро отступил.
      Спустя несколько мгновений, когда успокоился пульс и восстановилось дыхание, Джина продолжила:
      - Так вот, я говорила... что хочу изучить записи процедур, документы по продажам, племенные программы... - Господи, если он прибавит шаг, это будет уже марафон! - ...и разобраться, какой именно вид программ лучше обслужит ваши счета. Затем я хотела бы обсудить ваши планы на будущее, чтобы разработанная программа пригодилась и в дальнейшем. - Она опять едва не задохнулась, нагоняя Пэриша. - Нет смысла устанавливать программу, которой вы сможете пользоваться менее пяти лет.
      - Похоже, на это уйдет уйма времени. А я уже объяснял, что у меня...
      - ...что у вас нет времени. Я поняла, спасибо! Проклятье! А вы не можете идти помедленнее? Силы небесные, я же не скаковая лошадь!
      - К сожалению, даже не ломовая.
      - Простите?
      Вместо объяснений Пэриш тряхнул головой:
      - Вы что, не взяли даже пары теннисных туфель?
      - Не смешите! С этим нарядом не носят теннисных туфель!
      - Желание и дальше тратить впустую мое время...
      - Я не желаю тратить ничье время! Если вы оставите документацию, я займусь ею, пока вы отсутствуете. Если мне нужно будет что-нибудь прояснить, я проконсультируюсь у вас, когда вам будет удобно. Довольны?
      - Итак, вы желаете работать над тем, что подходит мне?
      - Да.
      - И то, что потребуется обсудить со мной, будет обсуждаться в удобное для меня время?
      - Да.
      - Даже если при этом вам придется есть тогда же, когда и я?
      - Да. Я счастлива, что удалось согласовать свой режим питания с вашим! Я даже вопросы буду задавать так, чтобы вы могли отвечать между двумя глотками!
      Он усмехнулся:
      - Звучит не очень радостно.
      - Да что вы! Поверьте, меня переполняет энтузиазм! Я не испытывала ничего подобного с тех пор, как доктор пообещал, что, перед тем как вправить мне вывихнутое плечо, он сделает анестезию.
      - Смотрите под ноги. Каким образом вы вывихнули плечо?
      - Делала "колесо".
      - С вашим чувством юмора наши застолья превратятся в регулярные шоу. Он открыл входную дверь и ввел ее в темную кухню. - Вы будете утром завтракать?
      - Буду. - Она старалась не замечать, как запрыгало ее сердце, когда он вошел вслед за ней. - В какое время вы завтракаете?
      Вспыхнула лампа, и она не знала, от чего ослепла больше - от внезапного света или от его усмешки.
      - В пять утра, ровно. - Его палец мягко поднял ее подбородок, чтобы закрыть разинутый рот. - Доброй ночи, Джина.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      - Доброе утро, Джина! Хорошо спали?
      - Нет. Здесь так неспокойно, что уснуть невозможно. - Она открыла буфет, прищурившись, заглянула туда и захлопнула дверцы.
      - Что, визг тормозов, вопли сирен?
      - Да! - Еще две дверцы буфета подверглись той же операции. - Где эта чертова кофеварка?
      - Нету.
      Пэриш достаточно хорошо читал по губам и примерно догадался, каков был ее ответ.
      - За третьей справа от вас дверцей есть растворимый кофе.
      - Ненавижу растворимый кофе.
      - Могу заварить чай, если устроит.
      Она сделала гримасу, фыркнула и открыла третью дверцу справа.
      Джина только что поднялась с постели. На ней был тот же туго подпоясанный халат, что и в ту ночь, когда он подобрал ее на взлетной полосе, и весь ее облик никак не вязался с доносившимся сюда мычанием коров: даже полусонная, с растрепанными волосами, она сохраняла удивительную элегантность.
      Тяжело опустившись на стул против него, Джина с такой сонной грацией занялась расчесыванием волос, что Пэриш едва не застонал. Чтобы справиться с собой, он занялся тостами и яичницей на своей тарелке:
      - Я смотрю, вы не ранняя пташка. - Но ведь еще не утро.
      - Если солнце встало, уже утро.
      - Но еще темно.
      - Светает. Постойте на веранде, посмотрите на восток, и вы увидите самый красивый восход на свете.
      - Я едва сижу на стуле, едва вижу свой кофе. Не издевайтесь надо мной.
      Она протянула руку за хлебом, и глубокий вырез ее халата приоткрылся, поддразнивая уголком гладкой оливковой кожи. Это ты издеваешься, подумал Пэриш, чувствуя себя несчастным.
      - Не уверен, что вам понравился завтрак, - сказал он, увидев на ее тарелке два сиротливых кусочка хлеба. - Если вы любите каши, я могу принести крупу со склада фермы, но в холодильнике есть яйца, колбаса и бифштексы. Не стесняйтесь.
      - Все хорошо. Спасибо.
      Она погрузила хлеб в молоко, потом разломала его ложкой. Он обратил внимание на ее изящную руку с длинными пальцами и покрытыми лаком ногтями и подумал, что если ее руки так мягки, как выглядят, то остальная ее кожа как шелк...
      - Фу! Гадость! - Она выплюнула кусок хлеба в тарелку.
      - Хлеб?
      - Молоко!
      Расти принес его только десять минут назад.
      - А я говорю, оно свернулось!
      - Коров на ферме только что доили, оно не успело свернуться.
      - Это надоили у коровы?!
      - Конечно.
      - Вы имеете в виду, что прямо от коровы?
      От коровы ко... мне?!
      - Ну да. - Пэриш увидел, что глаза ее широко открылись от ужаса.
      - И вы предлагаете мне это пить?.. Сырое?
      Он засмеялся:
      - Не сырое - свежее. Вы просто никогда не пили такое жирное. Поверьте, оно вам понравится.
      - Ну уж нет! Молоку полагается быть пастеризованным, гомогенезированным, стерилизованным и так далее, чтобы считаться пригодным для питья! А это даже не охлажденное.
      - Нет, это парное. Это то молоко, которое Бог создал для человека.
      - Прекрасно! Вот вы с Богом и пейте его, - она поднялась и направилась к холодильнику. - И если вам все равно, что пить, то я буду верна Луи Пастеру, то есть пастеризованному молоку в пакетах.
      - Это трудновыполнимо. Как видите, у меня нет молока в пакетах. А до ближайшего города с магазином более двух сотен километров.
      Застонав, Джина спрятала лицо в ладони. Бывает ли жизнь хуже?
      Вид пачки маргарина несколько поднял ее дух. Значит, Мелагра появилась все-таки не в доисторическое время, когда умели сбивать только домашнее масло, значит, у нее будет тост.
      После двух тоненьких кусочков хлеба, запитых небольшой чашкой кофе, Джина почувствовала, что более или менее приходит в себя, а это уже хорошо, потому что от сидящего напротив мужчины исходила большая опасность. Никто не имел права выглядеть столь отвратительно здоровым и физически совершенным, забивая свои кровеносные сосуды холестерином от двух порций яичницы!
      - Что-то не так? - откликнулся он на ее взгляд.
      - Нет... Я составила список, который вы просили... чтоб вы знали, что мне нужно. - Она достала клочок бумаги из кармана халата и протянула ему.
      - Довольно длинный, - сказал он, просмотрев список. - Кое-что можно привезти из Даунса. Только не в ближайшие пару дней.
      - Из Даунса?
      - Это усадьба моего деда, Данфорд-Даунс, рядом с Рокгемптоном. - Он сложил листок и засунул его в карман. - Остальное вы можете найти в моем офисе.
      - В той комнате с большим деревянным столом и рахитичным креслом?
      - Ага. Когда дело касается мебели, я предпочитаю сдержанность.
      - Я заметила.
      - Так. Делайте что угодно для размещения компьютера, но не заходите слишком далеко. У нас тут однофазная электромагистраль, и, если тока нет, мы переходим на собственный дизель. И учтите, у меня нет никаких космических штучек связи и тому подобного.
      - Дизель?
      - Резервное электропитание. В сезон дождей, если линия порвется, пройдут дни, а то и недели, прежде чем явится ремонтная бригада и восстановит ее.
      - Вы здесь в такой изоляции?
      - Да. Когда вы покончите со своим кофе, я покажу вам, как управляться с любительской радиостанцией. - Он умело наращивал ее изумление. - Мы с Расти будем весь день работать в загоне примерно в тридцати километрах к югу от старой взлетной полосы. Я не вернусь до темноты, но, если вам нужно будет срочно связаться со мной, воспользуйтесь передатчиком. Здесь недостаточно уметь пользоваться телефоном, особенно когда нужна медицинская помощь.
      - Вы имеете в виду Линн?
      - Об этом не беспокойтесь. Расти уговорит ее отправиться в город.
      - А кто же присмотрит за детьми?
      - Двое младших будут с ней, а старшие ходят в школу на ферме.
      Вчера вечером Линн объяснила Джине, что дети здесь учатся заочно и слушают телевизионные уроки, а родители следят за их занятиями. Но многие семьи объединились и наняли преподавателя для занятий с детьми, и теперь она каждое утро отправляет троих старших к соседу и забирает их в полдень. Выходит, легче дважды в день совершать восьмидесятикилометровые рейсы, чем заманить Харрингтонов-младших в собственный дом для телевизионных уроков. Да, здешним женщинам не позавидуешь!
      - Понятно, - сказала она. - Значит, до вашего с Расти возвращения я предоставлена самой себе?
      - Есть проблемы?
      - Нет. Я буду занята вашими отчетами.
      Несмотря на свой бойкий ответ, она нахмурилась и начала нервно покусывать нижнюю губу. Это выглядело так сексуально и так беззащитно, что у Пэриша защемило в груди. Может, поднять ее со стула и поцеловать? А может, плюнуть на работу и остаться с ней? Ему пришлось сделать усилие, чтобы справиться и с тем, и с другим безумным желанием.
      - Джина, я понимаю, все здесь кажется вам немного странным, даже примитивным, но не стоит бояться одиночества - Мелагра безопасна.
      - Я не боюсь, меня интересует... Как вы думаете, не могла бы Линн на обратном пути прихватить пару пакетов настоящего молока?
      При звуке мотора Джина понеслась к дверям. Машина остановилась у другого дома, и фигура Расти поднялась с пассажирского сиденья за мгновение до того, как водитель осветил Джину фарами. Следовало бы дружески улыбнуться, но она уже израсходовала весь запас дружелюбия.
      Джина осторожно двигалась к огромному навесу, под которым размещались транспортные средства фермы. Тем временем ботинки Пэриша подняли облако пыли, коснувшись голой земли.
      - Вот здорово, Джина! - Пот и грязь на лице не скрывали его ухмылки. Не стоило так уж спешить с приветствиями. Я в конце концов подошел бы к дому.
      - Помните, вы говорили мне, что змеи здесь не очень общительны?
      - Они не тронут вас, пока вы их не трогаете.
      - Если бы у меня был выбор!.. Но одна из них в доме!
      - В доме? Вот черт! Почему же вы не следите за ней? Проклятье, она теперь может оказаться где угодно!
      - Сомневаюсь. Этот змий теперь слишком пьян, чтобы двигаться.
      - Слишком... - Он тряхнул головой и засмеялся. - Надо полагать, тот змий, о котором вы говорите, имеет метр восемьдесят длины и носит ботинки сорок пятого размера. Успокойтесь, он безвреден.
      - Конечно, ведь сейчас он перебрался на ваше ложе! Несколько часов назад, когда он вылакал ром и начал приставать ко мне, я не была столь уверена в его безвредности. Впервые в жизни мне захотелось научиться стрелять.
      - Ах, Джина, только бессердечная женщина могла бы пристрелить старину Снэйка Мэлоуна!
      - Я не говорила, что хочу пристрелить его. Надо было предупредить меня, что он явится. Он сказал, что вы знали.
      Пэриш сбросил шляпу и взъерошил волосы.
      - Извините, выскочило из головы.
      - Как и мой приезд, а? Вот здорово, Пэриш, я начинаю подозревать, что под вашим черепом ледяной каток.
      - Догадались, что у нас есть что-то общее? Ведь у вас сердце изо льда.
      Возможно, он прав, подумала Джина, ведь под горячим взглядом, каким он скользнул по ней, оно определенно начало таять.
      - Из чистого любопытства хочу спросить: вы были одеты так же, когда появился Снэйк? Если да, я не стал бы его наказывать. - Пэриш привалился спиной к машине и заткнул за пояс большие пальцы. - В таком виде вы соблазнили бы и святого, не то что Снэйка, простого смертного.
      - Не смешите, - прошипела она, убеждая себя, что именно гнев, а не смущение окрасил ее щеки. Потому что не только гнетущая жара заставила ее одеться подобным образом.
      Невыносимое пекло вынудило ее пожертвовать стилем ради практичности: среди взятой с собой одежды ей удалось отыскать только вышитый жилет (она надела его на голое тело) и длинную, до лодыжек, хлопчатобумажную юбку на кнопках от талии до подола; сейчас, однако, кнопки были застегнуты только от талии до середины бедра.
      Джина привыкла к восхищенным взглядам мужчин, но его осмотр ее нижних конечностей никак нельзя было назвать беглым. Известно, что взглядом можно и оскорбить, и польстить. Сейчас весь вид Пэриша обвинял ее в легкомысленности. Хотя Джина всегда считала, что ей повезло с ногами, но в данный момент, когда колени вдруг ослабли, она в этом усомнилась.
      Решив не шевелиться и не выказывать своего смущения, она скрестила руки и... сразу отказалась от попытки изобразить скуку: в глубоком вырезе жилета возник краешек бюстгальтера. Теперь она краснела!
      Долгие секунды они обменивались взглядами. Потом она вдруг стала ощущать каждый удар своего пульса, каждый вздох. Под навесом стало вдруг очень душно... почему-то.
      "Что тебе нужно, Джина, девочка, - шептал ей внутренний голос, - так это серьезное сексуальное увлечение".
      "Господи! Только этого недоставало! - возмутился рассудок. Гормональной анархии!"
      "Я справлюсь с этим, - настаивал здравый смысл. - Никогда не было и не будет никаких уступок слишком сильным страстям!"
      Пока Джина вела сама с собой эту беседу, Пэриш отошел от машины, и мышцы ее живота исполнили некий танец, в котором она распознала ожидание. Ее сердце тяжело затрепетало в груди - того и жди, половина золотых кнопок на жилетке расстегнется.
      - Знаете, Джина, - сказал он, подойдя к ней почти вплотную, - я вижу, мы будем бесконечно ссориться, пока вы здесь, но мне кажется, наше генеральное сражение произойдет в голом виде.
      Потрясение заклинило горло, подавив ее ответ.
      - Однако я намерен воздерживаться от моего лучшего выстрела, благородно пообещал он. - Пока воздерживаетесь вы.
      Джина все еще подбирала какое-нибудь сильное словечко, чтобы небрежно бросить его в лицо этому нахалу, а он уже исчез за дверью дома.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      В следующие пару дней Джина делала вид, что не слышала слов Пэриша, а он вел себя так, словно ничего не говорил. Прибыл компьютер и все нужное к нему, а также ее одежда. К сожалению, сестра плохо поняла ее просьбу о чем-нибудь легком и прислала тесные шорты и джинсы.
      Поклявшись, что в этот раз даст Пэришу достойный отпор, Джина вооружилась несколькими резкими репликами в ожидании очередных его насмешек. Как ни странно, ни один из них не искал общения, и Джина чувствовала себя как новичок-теннисист, когда его объявляют чемпионом только потому, что противник выбыл! Убедив себя, что так оно и лучше, она с головой ушла в работу.
      Установка программы не представляла сложности, поскольку Пэриш сравнительно недавно приобрел ферму в собственность, труднее оказалось согласовать эту программу с масштабом Мелагры. Имение занимало больше тысячи трехсот квадратных миль, но Джина нигде не могла найти сведения о количестве скота. Она спросила об этом однажды вечером, когда Пэ-риш пил пиво перед душем.
      - Пока точно неизвестно. - Он бросился на диван, вскинув ноги в сапогах на кофейный столик, и тут же слегка нахмурился, поскольку шпоры опять поцарапали многострадальный предмет мебели. - На такой площади обычно содержится от четырех до пяти тысяч голов, но парень, у которого я это купил, слишком запустил дела. Два года здесь не было ревизии. Известно только, что многие животные не видели человека вообще или долгое время. Это будет чертовски тяжелая ревизия.
      Судя по улыбке, появившейся на его заросшем щетиной лице, эта мысль ему нравилась. Мальчишеская улыбка зрелого мужчины. Джина была заинтригована. Он, должно быть, восхитительный любовник, размышляла она. Страстный, рисковый и... Стоп!
      О Господи! Одиночество сводит ее с ума! Потому что в здравом уме она никогда и не подумала бы о таком любовнике, как Пэриш Данфорд! Конечно, он великолепен, но лучше бы что-нибудь этакое с низким уровнем холестерина и еще более низким уровнем тестостерона! А что касается страстного, рискованного секса... Ну конечно же, страсть - это чудесно, но она предпочитала ограничиваться цивилизованным поведением в постели.
      Черт побери, она перестала пользоваться атласными простынями после того случая, когда они с ее экс-женихом соскользнули с них на ковер! Может, то было неким рубежом? - думала она теперь, ведь несколькими неделями позже она пришла к выводу, что им с Джеймсом не стоит, как планировалось, становиться супругами. Когда Джина прервала их двухлетние отношения, Джеймс не стал возражать, наверное, потому, что был слишком воспитан.
      Это ее проблема, решила она. Сейчас она просто страдала от отсутствия мужчины в ее жизни. После двух лет регулярного секса...
      - Джина! Что случилось?
      Если бы не озадаченный тон, Джина решила бы, что пристальный взгляд Пэриша проник в ее мысли. Чтобы отогнать их, она тряхнула головой. Следовало взять себя в руки! Гормоны перестанут отвлекать, как только она погрузится в работу.
      Определив, что надо обсудить с Пэришем, она перевела дыхание и подняла на него глаза. Из-под темных бровей на нее с интересом смотрели прозрачные синие глаза. У него действительно невероятно синие глаза... О чем они говорили? Ах, да! О породах...
      - Вы, э, дали мне список категорий, на которые делится крупный рогатый скот... мясные, телки, резерв и так далее. Но я не понимаю, что это такое. Где и как я буду иметь с ними дело? Мне нужно это знать!
      И выражение лица Пэриша, и его вздох свидетельствовали о том, что она либо дура, либо зря тратит его время.
      - Послушайте, Пэриш, вам мои вопросы могут показаться наивными, но у меня нет знаний по рогатому скоту. Я работаю вслепую, так что, если вы хотите программу, которая позволила бы вам эффективно вести дела, составьте мне список терминов.
      - Хорошо, хорошо, - легко согласился он. - Спрашивайте. Пожалуй, мне хочется еще пива. - Он встал. - Может, вам тоже чего-нибудь выпить?
      Предложение застало ее врасплох.
      - Что? А, нет, спасибо.
      - Вы уверены? - спросил он от холодильника.
      Она на мгновение заколебалась. Какого черта!
      - В самом деле, от виски не откажусь, если не сложно.
      Его улыбка пронеслась через всю кухню и все еще сияла, когда он вернулся.
      - С другими напитками было бы сложно. - Он подал ей виски. - Здесь правят виски, ром и пиво.
      - Спасибо. - Встревоженная его близостью, Джина быстро уселась в единственное в комнате кресло. - Вы собирались объяснить мне некоторые термины, употребляемые в скотоводстве, - напомнила она.
      Он опять занял свое место на диване.
      - Мясные - это волы. Их отправляют прямо на скотобойню. Телки - женские особи, приносящие хороших, здоровых телят, лучших из которых мы обычно оставляем для селекции, остальных направляем на ярмарку, - объяснил он. - А резерв - это скот, который мы планируем отправить в Данфорд-Даунс, где травы лучше, чтобы откармливать его для будущей продажи. Обычно отправляется молодняк.
      - Что происходит с телятами?
      - Мы клеймим их и тут же отпускаем на волю к матерям. Это размножающийся запас. Часть мы посылаем на юг откармливаться, чтобы потом продать эту телятину.
      Джина едва не теряла равновесие от звука его сочного голоса. Или на нее гипнотически повлиял его решительный, пристальный взгляд, остановившийся на ее лице? Как он может говорить о таких прозаических вещах, как коровы, и в то же время переворачивать все ее нутро? Наверное, это результат воздействия алкоголя на ее пустой желудок. Да, именно.
      Делая вид, что очень увлечена скотоводством, она заглянула в свои заметки:
      - Волом называется любое кастрированное животное?
      - Нет. Только старше трех лет. Старше трех... - тут уголок его рта забавно дернулся, - все рабочие животные - волы.
      У Джины была еще уйма вопросов, но при виде его выпрямившегося тела он поднялся с дивана, - у нее все вылетело из головы. Боже, да он томится желанием!
      - Послушайте, - голос Пэриша стряхнул ее невольный восторг перед его широкоплечей, узкобедрой фигурой, - у меня будут точные цифры, как только мы закончим ревизию. До тех пор занимайтесь созданием программы бухгалтерского учета и управления.
      - Это практически сделано, - сообщила она, наклонив голову, чтоб скрыть румянец на щеках. - В основном осталось только ввести цифры, а так как вы купили усадьбу недавно, то дела немного.
      - А как насчет Данфорд-Даунса? Она нахмурилась:
      - Что вы имеете в виду? Я думала, вы хотите компьютеризовать только Мелагру.
      - Сначала так и было, но... вы убедили меня, что компьютеризация Мелагры даст огромную выгоду, вот я и решил, что имеет смысл внедрить ее и в Данфорд-Даунсе тоже. Почему только один мой бизнес должен выиграть на модернизации?
      - Но я считала, что Данфорд-Даунс принадлежит вашему деду.
      - Так и было. Я унаследовал его всего два года назад.
      - О... понимаю. - Итак, впереди еще масса работы. А значит, и больше времени с Пэри- шем. В ней боролись возбуждение и страх. - Так вы хотите, чтобы я разработала программу, которая подошла бы для обоих имений?
      Он кивнул:
      - Только помните, что операции по Даунсу и Мелагре должны быть разделены: я не хочу слияния их доходов и убытков.
      - Но с точки зрения налогов это был бы самый сильный ход, поскольку вы владелец обоих.
      - Вы еще и бухгалтер?
      - Недипломированный. Но моя работа требует от меня знания налоговых законов.
      - У меня есть причины не сливать эти две собственности. Я единственный владелец Даунса, а от Мелагры получаю лишь девяносто процентов.
      - Данфорд-Даунс так же велик, как эта усадьба?
      - Ну, нет! Там всего около пятисот двадцати квадратных километров.
      Всего! Боже правый!
      - Слушайте, Пэриш, то, о чем вы просите, займет массу времени и...
      - Не волнуйтесь. Я говорил с Элен, и она сказала, что никаких проблем не возникнет, если вы останетесь здесь столько, сколько нужно.
      Конечно, у Элен проблем не возникнет! У нее сколько угодно горячей воды и обезжиренного молока! Не говоря уже о кондиционерах, развлечениях и мужчинах, при появлении которых в комнате можно не опасаться, что у тебя остановится сердце.
      - Не смотрите так испуганно, Джина. Я верю, что все пойдет гладко.
      - Я не испугалась! - откликнулась она тихо. Во всяком случае, если и испугалась, то не по поводу компьютерных дел...
      - В таком случае я намерен принять душ. О, кстати, по традиции в день перед ежегодной ревизией устраивается барбекю. Остальные рингеры приедут завтра утром, вернется Линн с детьми, так что, если у вас нет других планов, приглашаю и вас.
      Других планов! А как он думает, что ей здесь делать? Сбегать на балет или на открытие галереи? Впрочем, она смолчала. Приглашение явно было искренним, он вовсе не хотел сделать ей пакость в тот момент, когда ей так плохо наедине с собой.
      - Спасибо. Я... я с удовольствием.
      - Хорошо. Да! И я буду вам благодарен, если вы не наденете шорты. - Он стрельнул глазами в сторону ее ног. - Не хватало только, чтобы на старте ревизии рингеры мучились с эрекцией!
      Она надела джинсы. Такие же, на взгляд Пэ-риша, какие надел он сам. И черт побери, чего бы он не дал, чтобы быть художником! Одетая во все шикарно-городское, Джина излучала сексуальность недотроги, ее земная чувственность расшевелила все его самые низменные инстинкты.
      Ее волосы были подхвачены в высоком, девчачьем "конском хвостике". Она ласково и с готовностью смеялась, отвечая какому-нибудь Расти или Снэйку. Пэриш отдал бы правую руку, чтобы узнать, в чем дело. Почему она никогда так не смеялась, когда говорил он?
      В это мгновение она повернула голову. Их взгляды встретились, и его как током ударило. Хотя ничего в ее манере держаться не изменилось, она это тоже почувствовала, сказал он себе. Тоже. Столь могущественное не бывает односторонним. Или бывает?
      - Идиот! - пробормотал он, всаживая вилку в один из больших кусков мяса, шипевших на шампуре.
      - Кто идиот?
      Вопрос Линн вернул его к действительности.
      - Я. Увяз в кухне. Не последишь за мясом, пока я все не сжег?
      Потом он раздавал бифштексы: жареный, недожаренный, пережаренный - по просьбам и по мере готовности.
      - Какой вы хотите?
      - Среднепрожаренный.
      Он поднял голову на звук ее голоса.
      - И только половину того, что вы собираетесь уронить на мою тарелку.
      - Не голодны или не доверяете моему поварскому искусству?
      - Голодна, и если поверю вашему умению... ну, попрошу еще.
      Засмеявшись, он взял нож и разрезал толстый, сочный кусок пополам.
      - Боже мой, - она отдернула тарелку, прежде чем он успел положить мясо, - я просила среднепрожаренный, а это сырой!
      - Что? Да этот кусок почти готов. Она послала ему странный взгляд:
      - Пэриш, этот кусок так близок к натуральному состоянию, что не стоит его даже вилкой трогать.
      - Ткните, ткните, - буркнул он, отделяя другой кусок мяса и отрезая половину. - А как этот?
      - Прекрасно. Спасибо. Думаю, это означает, что я выигрываю, а?
      - Выигрываете что?
      - В споре, кто для кого будет стряпать первым.
      Пэриш и не претендовал на то, чтобы понять, о чем она говорит.
      3-1411 - Логично заключить сделку по поводу стряпни, - согласился он.
      - Правильно. Полагаю, я должна вам обед.
      - Если это вам в тягость, я не принуждаю.
      - Нет, почему же! - Она слегка пожала плечами. - На войне как на войне. Кроме того, я с удовольствием буду готовить для кого-то еще, а не только для себя.
      - Эй, Пэриш! - вмешался мужчина из-за спины Джины. - Чего застрял? Я так давно здесь стою, что мое брюхо думает, не перерезал ли мне кто глотку.
      Джина извинилась и отошла.
      - Спокойно, Блю. Я не позволю тебе помереть с голоду, раз ты мне нужен на завтрашней ревизии. - Пэриш положил на тарелку выбранный рингером кусок мяса.
      Мясо было роздано, почти все уже сидели, и Джина тоже направилась к столу. О любой другой женщине он сказал бы, что она выжидала, чтобы сесть с ним рядом. В случае с Джиной Пэриш в этом уверен не был.
      - Угощайтесь салатом, берите зелень, - предложил он, подходя к столу. Фирменный картофельный салат Линн; поспешите его попробовать, пока он не исчез.
      - Мм, вы позволите поухаживать за вами? А то... обслуживая всех, сами останетесь ни с чем.
      Робкого предложения было достаточно, он передал ей тарелку:
      - Спасибо.
      - Чего бы вы хотели?
      Его глаза остановились на ней:
      - Ну-у, сами решайте.
      Ее густые ресницы опустились прежде, чем Пэриш разобрался, что вспыхнуло в светло-карих глазах - тревога или желание. Если он правильно понял, и то и другое. Но, дело известное, плохо, когда жаждущий меньше думает об опасности, чем о том, что не получит желаемого.
      Надо немедленно взять слово, думала Джина, и объявить всем, что Линн готовит лучший картофельный салат в мире, потому что тепло ноги Пэриша, прижатой к ее ноге под столом, вызывает короткое замыкание в ее гормонах. При такой близости она бы не заметила, даже если бы съела змею!
      Его шепот, щекотавший шею и плечо, когда он объяснял ей словечки собравшихся рингеров, совершенно непонятные городскому человеку, смущал больше, чем сам смысл этих словечек.
      Оставалось только надеяться, что ее невероятная реакция на Пэриша незаметна для окружающих, но, чтобы дать нервам передышку от его близости, Джина отчаянно искала случая помочь Линн подавать десерт. Покончив с раздачей десерта, она не вернулась на свое место, а села между двумя рингерами на другом конце стола и потом весь вечер старалась не приближаться к Пэришу ближе чем на четыре метра.
      И он это знал, черт его побери!
      Сначала он озадаченно, хмурился, а потом, когда она, поболтав секунду с группой людей, при его приближении извинилась и перешла к другой группе, нарочно последовал за ней, почти не скрывая усмешки. Куда бы она ни наз"
      правлялась, он был рядом или наблюдал за ней с выражением, дававшим ей понять, что он прямо-таки наслаждается игрой и намерен всячески создавать ей трудности. Но Джину не интересовала игра. Под конец она сослалась на усталость и тихо ускользнула со сборища. И все-таки он загнал ее в угол. Закрыв глаза, она приказала себе не отзываться на стук в дверь своей спальни. Не мог же он, в конце концов, видеть сквозь дерево! Через секунду стук повторился. Не отзывайся, Джина. Если ты действительно спишь, то вполне можешь спать и ничего не слышать.
      В третий раз стук прозвучал громче. Откуда это ощущение вины? Она же ни в чем не виновата. И имеет право не отвечать на стук, даже раздавшийся в четвертый раз. - Джина, вы не спите? Вопрос прозвучал тихо и сипло, казалось, он проник в комнату и скользнул по коже. Она не любит его, сказала она себе. Ее реакция ненормальна. Но тело не слышало рассудка, и Джина схватилась за бумаги, испугавшись, что незанятые руки сами откроют дверь. Раз она не отвечает, он подумает, что она спит. Молчание не есть ложь, она... просто игнорирует его, оправдывалась Джина. Может быть, это жестоко, но... жестокость иной раз необходима в целях самосохранения.
      А это как раз такой случай - истина заключалась в том, что она не доверяла себе. Не окажется ли она в его объятиях в тот же миг, когда дверь перестанет разделять их? Это пугало. Она и не заметила, что затаила дыхание, пока с трудом не перевела дух, когда шаги Пэри-ша стремительно удалились. Ее челюсти сразу разжались, пальцы распрямились. Значительно больше времени потребовалось, чтобы пришло в норму сердце. Пытаясь заглушить чувство некоторого сожаления, она заверила себя, что поступила правильно.
      Вздохнув, Джина покрутилась на кровати и решительно закрыла глаза. Прежде всего надо как следует выспаться. А к утру она укрепит свою волю достаточно, чтобы встретиться с Пэ-ришем за завтраком.
      Утром обнаружилось, что Пэриш уже ушел. Ее разочарование смешалось с гневом: он не удосужился даже попрощаться.
      "Но это уже твоя промашка, не так ли?" - насмехался внутренний голос.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      - Эй, Пэриш, я собираюсь вызывать Линн на связь. Есть какие-нибудь сообщения для Джины?
      Черт бы его побрал, подумал Пэриш и пробурчал что-то, что должно было означать "нет". Не стоило обнаруживать, чем занята сейчас его голова. Ревизия - трудная, опасная работа, отвлекаться нельзя, тем более что люди, которых он нанял, - уважаемые, испытанные рингеры, и он не слишком годится им в боссы, следует заслужить хотя бы их внимание.
      Отъезд Расти послужил сигналом для других мужчин, которые, бормоча, какой трудный день предстоит им завтра, тоже стали прощаться. Пэ-риш продолжал сидеть на бревне, уставившись в мерцающее пламя костра - больше дань традиции, чем потребность. Их недавно закончившийся ужин был приготовлен на современной газовой плите. Через несколько часов ему предстояло сменить Блю, вытянувшего жребий первым следить за скотом, который они осмотрели и поставили на двор сегодня. Пэриш знал, что ему не мешает прихватить хотя бы пару часов сна, пока есть возможность. Но знать и мочь вещи разные.
      Обычно в первый день ревизии, кроме ощущения усталости и ноющих костей, он испытывал и возбуждение, уже предвкушая завтрашнюю работу. Сегодня же думал только о том, как бы выкроить шесть дней на путь в усадьбу и обратно, чтобы увидеть Джину. И именно это его беспокоило. Всего один раз в жизни он так же нетерпеливо ожидал окончания еще не начавшейся ревизии, когда в девятнадцать лет пытался ездить верхом со сломанной ключицей.
      Вздохнув, он встал и выплеснул остатки чая в огонь, но даже шипение жидкости в пламени напомнило ему их отношения с Джиной.
      Все в ней было цивилизованно, современно, отшлифовано, отрегулировано. Даже характер был вполне приемлемый. Несомненно, она взвилась потому, что был нарушен привычный ей комфорт в поездке. И раздражена необходимостью приспосабливаться к капризам древнего водоснабжения. Интересно, приходилось ли ей когда-либо выходить из себя из-за сложного стечения жизненных обстоятельств? Она напомнила ему его мать: неумение спряпать порой доводило ее до бешенства, тогда как глобальные проблемы оставляли равнодушной. Как и его мать, Джина противилась только тому, что угрожало ее привычкам.
      Он был увлечен ею. Очарован ее быстрым, острым умом и загипнотизирован ее итальянской красотой. Он хотел ее, как никакую другую женщину в своей жизни. И, страстно желая ее, почти готов был действовать. Не роман имел он в виду, а короткую, необязательную связь, которая им обоим доставила бы огромное удовольствие.
      Отметая подобные мысли, он заполз в свой спальный мешок, при этом у него так заныли кости, что, пожалуй, он бы с места не двинулся, даже если бы Джина чудом появилась здесь, рядом с ним, обнаженная. У него вырвался сухой смешок.
      - Что смешного, босс? - спросил из своего мешка Блю, лежавший в нескольких метрах от Пэриша.
      - Психологией занимаюсь.
      - А? - донеслось ошеломленное. - Это о работе?
      - Мыслю, как отлынить.
      - А, понятно... кажется.
      К вечеру вторника Джина уже сходила с ума от тишины. Нет, не от тишины - от одиночества. Она любила уединение, но до определенного предела, которого вполне достигла к трем часам утра. Лежа без сна, уставившись в потолок, она мысленно возвращалась к прошлому разговору с Пэришем, потом начала думать о том, каковы будут дальнейшие их разговоры. Быть может, они закончатся поцелуем?.. Решив, что нужно больше выходить, чтоб не развалиться окончательно, она с благодарностью приняла приглашение Линн прийти к ним на обед, внеся свою лепту в виде десерта.
      Яблочный пирог, который она готовила, нельзя было назвать кулинарным изыском, но Линн попросила ее сделать что-нибудь попроще, поскольку от шоколада и сдобы дети становятся сверхактивными.
      Харрингтоны-младшие страшно взволновались, когда Джина показалась на пороге. От их приветственных криков можно было оглохнуть:
      - Наконец-то вы пришли! Теперь можно есть!
      - Я опоздала? - спросила она у Линн, удивленная тем, что Снэйк тоже здесь: она думала, что, кроме годовалого Билли, все мужчины Мелагры отправились на ревизию.
      - Да нет же, не опоздали. Обыкновенная невоспитанность. Кроме того, я упомянула, что вы принесете яблочный пирог, вот они и сгорают от нетерпения.
      За обедом Джина болтала с четырьмя сорванцами, наблюдала за младенцем, разбрасывающим еду вокруг себя, удивлялась искусству Снэйка глотать не жуя. Она ответила на поток не слишком вежливых вопросов девочек, не смогла удержаться от смеха, услышав весьма рискованную шутку старшей. И все-таки почувствовала себя комфортней, когда дети, отдав должное пирогу, вылезли наконец из-за стола.
      - Так почему вы не уехали на ревизию с остальными? - спросила она Снэйка, когда Линн вышла на кухню со стопкой грязных тарелок и огромных размеров чайником.
      - Дело в том, что я механик, а не пастух, - ответил он. - Не такой я дурак, чтобы скакать на спине дикого животного.
      - Снэйк - механик фермы в Даунсе, - объяснила вернувшаяся Линн, наполняя чашку Джины. - Он просто помогает здесь, пока Пэриш не найдет кого-нибудь на постоянную работу.
      - А-а. - Джина, привыкшая к итальянскому кофе, с опаской изучала содержимое своей чашки. Чай был настолько черным, что казался густым. Запах вроде был ничего, но на вкус, вероятно, он сродни дегтю. И только воспоминание о здешнем молоке удержало ее от просьбы заменить чай чем-нибудь другим. - На всех фермах здесь постоянные механики? - опять спросила она, не решаясь попробовать напиток.
      - На большинстве, - ответил Снэйк. - Рискованно, во избежание падежа, держать скот без воды. Поэтому есть насосы в усадьбе, генератор на станции и прочие средства... чтобы быть наготове.
      - Понятно. А кто же следит за всем этим в Даунсе, пока вы здесь?
      - Я оставил там ученика, который через несколько месяцев получит диплом, я думаю, он справится.
      Джина кивнула, потом храбро отхлебнула из чашки, проглотила и потянулась к сахарнице. Вскоре Джина была полностью просвещена.
      Она узнала, например, что Данфорд-Даунс считался среди владельцев скота образцом, что там персонал из восьми человек, включая хозяина, нового менеджера станции, его жену и трех рингеров, нанятых на время ревизии. Что, когда ревизия закончится, Пэришу придется искать постоянных работников для Мелагры, потому что сейчас все работают здесь временно.
      - А как вы с Расти? - спросила Джина. Останетесь?
      - Выбор небольшой, - улыбнулась Линн. - Сейчас Расти волнуют планы Пэриша насчет Мелагры. Вообще-то до сих пор мы оставались на одном месте всего несколько сезонов, так что пока всё это догадки и предположения.
      Джина в душе пожалела женщину, вынужденную менять местожительство исключительно по прихоти мужчины, и особенно ее детей, лишенных постоянной крыши над головой и живущих в условиях коммуны. Она очень хорошо знала, как это трудно. Впрочем, у детей Хар-рингтонов была мать, доступная им все двадцать четыре часа в сутки, и отец, который, исключая дни ревизии, каждый вечер приходил домой.
      Вскоре опять с шумом появились дети. Билли завопил, и кто-то из детей предложил ему заткнуться - в общем, все как всегда. Снэйк поблагодарил Линн за обед и объявил, что пойдет домой немного отдохнуть. Джина тоже не против была бы уйти, но, в отличие от Снэйка, совесть не позволила ей оставить усталую хозяйку наедине с грязной посудой.
      Линн пошла укладывать троих младших спать, а Джина попробовала подлизаться к двум старшим, чтобы они помогли вымыть посуду. Но любой профсоюз мог бы гордиться такой сплоченностью - они заявили, что домашней работе нет конца, и продолжили спор о каком-то телевизионном шоу, которое собирались посмотреть.
      - Извините, но ма всегда говорит, что на первом месте уроки, - заявила младшая из двоих.
      - Ага, - поддакнула вторая, - хорошее образование - платформа будущего.
      Верно, конечно, но не споткнитесь на этом, девочки, подумала Джина, когда девчонки выбежали из комнаты. Она никогда не была сторонницей того, что дети должны брать на себя обязанности родителей или что девушек нужно готовить исключительно для домашней жизни, но девочки Харрингтонов показались ей особенно черствыми к матери, у которой была такая трудная жизнь. Несмотря на остатки былой красоты, Линн выглядела очень изможденной. Джине это было знакомо - такой же была ее мать.
      Она погрузила руки в мыльную воду и с тоской вспомнила посудомоечную машину на своей кухне.
      Вскоре ее и появившуюся Линн испугал хриплый мужской голос.
      - Я приму! Я приму! - заспешила Линн к небольшому столику в углу комнаты, где располагалась радиостанция. Схватив трубку, она радостно защебетала, и не нужно было быть гением, чтобы понять: вызывает Расти. Предоставив ей поговорить без свидетелей, хотя громкий голос Линн и не предполагал никаких тайн, Джина вернулась к мытью посуды.
      Впрочем, ей не удалось полностью отключиться от переговоров, что обнаружилось при упоминании имени Пэриша, Она бесстыдно напрягала слух, чтобы услышать, о чем говорит Расти, но из-за шумов в эфире слова его еле доносились. Работает Пэриш так, будто завтра не будет и все нужно было кончить еще вчера!
      Линн засмеялась:
      - Много проблем с ним, а, родной?
      - С ним проблемы даже у его лошади!
      Джина тут же представила себе Пэриша верхом на коне, в шляпе, низко надвинутой на глаза, с блестевшей на солнце, словно смазанной маслом, мускулатурой.
      - Идиотка! - проворчала она, зацепив краем блюда за раковину и чуть не разбив его. Это же ревизия, черт возьми, а не картинка в журнале! Вряд ли он ездит там без рубашки! Не говоря уж о том, что если его тело и блестит, то от пота! А она ненавидит потных мужчин!
      - Джина!
      Она вздрогнула, услышав свое имя, и обернулась к Линн: -Что?
      - Хотите поговорить с Пэришем?
      - С Пэришем?
      - Ну да.
      - О чем?
      Линн пожала плечами:
      - Ну... о работе, которую вы для него делаете, или еще о чем-то...
      - О, э... - В голове Джины было так же пусто, как на девственно-чистом жестком диске, зато пульс вел себя безответственно. - Он что, просит меня?
      - Расти говорит, что нет, но, если хотите что-нибудь сказать, он может подойти.
      Она отрицательно качнула головой. Зачем же ей хотеть его, если он не желает с ней разговаривать? К тому же через пять дней он вернется. Несколько вопросов могут и подождать. Пять дней - это недолго. Почти ничего. Всего сто двадцать часов. Ей еще много нужно сделать такого, что не требует обсуждения с ним. Вот уж кто ей нужен в последнюю очередь, так это Пэриш Данфорд!
      Пыль и жара мешали говорить.
      - Эй! Фаррелли! - проревел Пэриш молодому пастуху, работающему с парой лошадей. - Прервись, парням во дворе клеймения нужна передышка. - По правде говоря, Фаррелли был слабоват - пока малый подтаскивал для клеймения одного быка, Пэриш успевал подтащить двух. Перерыв дал бы Пэришу возможность поставить парня на другое дело, не раня его самолюбия. Рвения у малого хватало, но у Пэриша не было времени ждать, пока тот поднатореет в этой работе.
      - Хочешь, Блю заменит его? - предложил Расти.
      - Ага, иначе мы никогда не закончим.
      - Я не это имел в виду, - сухо возразил Расти. - Послушай, зачем такая гонка? Что происходит? Мы хотим попасть в Книгу рекордов Гиннесса или что?
      Пэриш уставился на друга:
      - Я отвел на первую ревизию семь дней. Мы начали клеймение на день позже, чем надо. Я не хочу отставать.
      Расти поднял брови:
      - Семь дней? Ну, это хорошая новость! Такими темпами мы управимся и за три дня. - Понимающая улыбка играла на его губах. - Кто-нибудь может подумать, что ты рвешься домой.
      - И ошибется.
      Расти откинул голову и засмеялся:
      - Ну, вол!
      Нахлобучив шляпу, Пэриш повернул лошадь прочь, чтобы не пришлось врать еще.
      В среду Джина обедала в одиночестве. Точнее, сидя за столом в кухне, размазывала еду по тарелке. Несколько раз она ловила себя на том, что вглядывается в молчащую рацию и твердит себе, что ей нужен терапевт.
      - Откуда эта детская влюбленность, если всего пару недель тому назад я была вполне взрослой, к тому же достаточно интеллектуальной женщиной? И почему, черт побери, я сижу здесь и разговариваю сама с собой?
      Ответ на оба эти вопроса один - Пэриш Дан-форд.
      - Черт! Черт! Черт! - Она стукнула по столу. - Проклятье!
      Джина подняла подпрыгнувшую тарелку с нетронутой едой и отнесла в раковину. Никакой логики в ее гневе не было, а уединенная, тихая Мелагра, естественно, помочь ей не могла.
      По чему она скучала, так это по компакт-дискам с чудесными играми и записями тяжелого рока. Но это все осталось в ее комфортабельном, оборудованном кондиционерами пент-хаусе, а старинный радиоприемник, стоявший у Пэриша в гостиной, принимал только передачи западной станции.
      Споласкивая посуду, Джина решила больше заниматься компьютером, но тут же отказалась от этой идеи: сегодня она делала одну ошибку за другой. Может, стало бы легче от прогулки по свежему воздуху, но тогда она может не услышать вызов радиостанции, если...
      "Джина! - обратилась она сама к себе. - Он не собирается звонить. Раз не нашел повода позвонить за эти три дня, то не позвонит и сегодня!"
      Она открыла буфет и схватила полупустую бутылку виски и стеклянный стакан. Типичное плебейство. Хрусталю не место в Мелагре.
      Джина плеснула в стакан немного жидкости и направилась в свою комнату, но остановилась взглянуть на рацию.
      - Я намерена лечь спать, - сказала она аппарату. - И черт тебя побери, Пэриш Дан-форд! - Она тряхнула стаканом. - Не вздумай разбудить меня ночью!
      Пэриш не спал. Он лежал, несчастный, в своем спальнике и уже около двух часов пялился в небо. Тысячи звезд, блиставших над головой, напоминали ему блеск ее глаз. Он не желал думать, но беспрерывно думал о том, как ее прелестное, маленькое тело уютно свернулось сейчас в теплой, удобной постели. Кажется, он готов стать пожизненным членом Общества анонимных страдальцев от бессонницы.
      Пожалуй, решил он, пришло время поговорить с ней с глазу на глаз.
      Джина не спала. А это означало, что она впала в безумие. В ее семье вроде бы не встречались психи, хотя она не слишком много знала о своих предках со стороны родного отца. Впрочем, она сильно сомневалась, что причина ее дезертирства из рядов "нормальных" - генетические штучки.
      Бессонница и Пэриш Данфорд. Даже теперь, лежа без сна в полной темноте, она словно слышала, как он вызывает ее из соседней комнаты. Этот повторяющийся хриплый голос почему-то заставил ее подумать о Расти. Бог знает почему...
      - О Боже! - Она соскочила на пол и побежала. Рация! Он и впрямь вызывает ее! Она рванулась в гостиную, скользя на поворотах босыми ногами.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      - Джина! Джина... Джина, это Пэриш. Ответьте, черт возьми!
      - Иду, иду! Секундочку! - Вглядываясь в массу переключателей и кнопок, она старалась вспомнить, как он учил ее пользоваться радиостанцией. Назовите ее кем угодно, только дайте сотовый телефон хотя бы на день!
      - Алло... Алло, слышите меня? - Она нажала какую-то кнопку, попавшуюся ей под руку.
      - Джи... слушайте... вы... - прорывался сквозь шумы голос Пэриша.
      Расстроенная, она судорожно нажимала на кнопку, крича:
      - Пэриш, я не понимаю, что вы говорите. Что-нибудь случилось?
      - Джина... не жмите... кнопку... не могу... не... вы...
      О чем он говорит? Она не жмет...
      Посмотрев на руку, она виновато сняла большой палец с кнопки на боку телефонной трубки. Голос Пэриша сразу плавно потек в комнату:
      - Слушайте. Нажимайте ее, когда говорите вы, и отпускайте, когда говорю я. Поняли? Нажимайте, только когда говорите.
      Она снова слышала его голос, и этого было достаточно, чтобы простить ему, что он разговаривал с ней, как с двухлеткой.
      Усмехнувшись, она поднесла трубку к губам и, держа большой палец на кнопке, ответила:
      - Вы подняли меня среди ночи, чтобы провести этот инструктаж, или была еще причина? - Она подняла палец и услышала его смешок. У нее потеплело на душе.
      - Ага. Я хотел убедиться, что вы в случае чего сумеете ответить по радиостанции.
      - Что ж, убедились, - ответила она. - Значит, теперь я могу идти спать?
      - Исполнение было не совсем гладким, - веселился он.
      - Не было практики.
      - Вот я и подумал, вам нужно попрактиковаться, чтобы чувствовать себя увереннее. Можете считать, что я интересуюсь тем, как идут компьютерные дела.
      - Прекрасно. Программа не доставляет мне никаких хлопот. - В отличие от вас.
      - Хорошо. Э, так что происходит? Улыбаясь, она опустилась в кресло. Он хотел поговорить с ней. Нет, поболтать. Без особой причины он позвонил ей Джина взглянула на часы - в четверть одиннадцатого. Усмехнувшись, она передвинула палец на кнопку.
      - Почти ничего не изменилось со времени вашего отъезда. А что могло случиться, Пэриш? Линн и я должны устраивать дикие оргии и развлекаться с мужчинами?
      Пэриш плюхнулся на пассажирское место в машине. Судя по голосу, она опять его дразнила.
      - Оргии с мужчинами? Вот уж нет! Я слишком хорошо знаю Линн, чтобы так думать.
      - Но вы не знаете меня. Позвольте вас успокоить, я - образцовый гость вашего дома в ваше отсутствие. По-прежнему встаю на заре, хотя никто меня не будит, и ограничиваюсь одним душем вместо двух. Удовлетворены?
      Он хмыкнул:
      - Вовсе нет, Джина! Я ведь не говорил, что нельзя принимать душ два раза, просто нельзя два подряд... если, конечно, вы не пожелали бы разделить один на двоих. Сделай вы такой выбор, вам не пришлось бы спрашивать, что меня удовлетворяет.
      Его вкрадчивый голос вызвал дрожь в ее теле. Она сняла палец с кнопки и, не веря самой себе, глубоко вздохнула.
      - Знаете, Джина, если бы мне пришлось прямо сейчас выбирать между горячим и холодным душем, я выбрал бы холодный.
      Беседа не способствовала сну, но Джину это не заботило. Было что-то очаровательно возбуждающее, но и безопасное в этом разговоре с ним, и, впервые в жизни, ей захотелось пофлиртовать.
      - Но почему? - почти промурлыкала она.
      - Сами догадайтесь.
      - Ну... вы так утомлены, что не хотите спать?
      - Поверьте, мисс Петрочелли, последние несколько ночей сон не был моей проблемой. Для кого-то, кто спит так крепко, как вы, это, может, и не так...
      - Не говорите того, чего не знаете, мистер Данфорд. Я обычно очень чутко сплю. - Особенно когда жду тебя.
      - Если вы так чутко спите, как же вы не слышали, что я стучал в вашу дверь?
      - Я слишком устала в воскресенье.
      - Тогда откуда вы знаете, что я стучал в воскресенье?
      - Догадалась.
      - Ложь. - Это прозвучало как признание в любви. - Интересно, что было бы, если бы я последовал своим инстинктам и вошел?
      - Я последовала бы своим инстинктам и чем-нибудь швырнула бы в вас.
      - Помните, предполагается, что вы спали?
      - Даже во сне мои инстинкты и рефлексы в полном порядке. - Она почувствовала, что краснеет. О Господи! Неужели она сказала такое? Смех Пэриша подтвердил, что сказала.
      - Ловлю вас на слове. А теперь должен предупредить вас, Джина, что по рации надо говорить осторожно. Кто-нибудь может подслушать нашу беседу и превратно истолковать совершенно невинный разговор.
      Наверно, она должна быть шокирована таким открытием, подумала Джина. Она и была... немного. И все равно, ей было лестно сознавать, что Пэриш готов открыто флиртовать с нею. Она улыбнулась. Странно, она была счастлива.
      - Вы молчите, потому что рассердились? - обеспокоился он.
      - Нет, Пэриш, я не сержусь.
      - Чудесно.
      Искренность этого единственного слова окутала теплом ее сердце, и какое-то время она молчала, углубившись в собственные ощущения. Не означает ли молчащее радио, что Пэриш занят тем же?
      - Пэриш, я слышала, что молчание - золото, но, наверно, уже время отпустить меня и кого-то подслушивающего спать.
      Опять ее обволокло тепло хриплого смеха.
      - Полагаю, вы правы. Кто-то из нас должен признать, что пора спать.
      - Спокойной ночи, Пэриш, - сказала она, неохотно заканчивая разговор.
      - Спокойной ночи, Джина... приятных снов. Если удастся, я позвоню завтра. Идет?
      Она кивнула, прежде чем спохватилась, что он не мог ее видеть.
      - Я... мне это нравится, - мягко сказала она в трубку.
      - Мне тоже... Радио замолкло.
      Теперь заснуть будет легко. Даже если кто-то и пожелал подслушать их разговор, подумала Джина, или случайно на него наткнулся, то наверняка счел его банальной и пустой болтовней. Для нее же он был полон смысла.
      Странно, но такое невидимое общение с Пэ-ришем, этот ночной разговор, помогло ей лучше узнать его. Она улыбалась, ощущая себя счастливой.
      Ее сексуальный опыт был ограничен долгой связью с хорошим, разумным человеком, который хотел от нее только одного - эмоционально безопасного секса. Поэтому она всегда расценивала горячие, пылкие отношения, изображаемые в фильмах и романах, как прыжок с парашютом - это смело, возбуждающе, но не то, в чем она хотела бы участвовать.
      Любовная связь с Пэришем Данфордом напоминала бы прыжок без парашюта.
      - Послушай, либо ты куришь нечто более крепкое, чем табак, либо у тебя шок, либо еще что-то.
      - Расти, мне невдомек, на какого кролика ты охотишься.
      - Я хотел бы знать, какого черта ты все утро скалишься, как пятнадцатилетний пацан, который только что спел свою первую серенаду?
      - Знаешь, Расти, еще немного, и ты мог бы стать экстрасенсом.
      - Экстра... что?
      Подавив усмешку, Пэриш подвинулся, освободив Расти место на бревне рядом с собой.
      - Отдохни, приятель, не беспокойся, мы укротим скотину перед загоном. Я после ленча возьму с собой нескольких парней и займусь беглецами. Ничего страшного.
      - Совсем недавно ты волновался, что мы отстаем, а теперь... - Расти внимательно изучал его. - Нет, это у тебя не шок, это, должно быть, или наркотики, или любовь.
      Пэриш встал и потянулся.
      - Ладно, приятель, мне надо осмотреть несколько метисных волов. Подобрав свое седло, он направился туда, где были привязаны лошади.
      - Будь осторожнее, - сказал Расти. - Не петушись.
      Пэриш обернулся:
      - Да ты что? Когда это я был неосторожен на ревизии?
      Расти ухмыльнулся:
      - Почему ты решил, что я предостерегаю тебя насчет волов? Все знают, что чаще всего рога ломают из-за коров. Я думаю, не следует забывать, как непредсказуемы бывают самки любого вида. - И он рассмеялся при виде ответного жеста Пэриша.
      - Я разбудил вас?
      - Нет, просто я была занята макетом балансовых счетов Даунса. - И покрывалась испариной в ожидании твоего вызова, подумала она.
      - Преуспели?
      - Не так хорошо, как надеялась, но уверена, что справлюсь. Как прошел ваш день? - Блестящий вопрос!
      - Он был длинный, жаркий, трудный. Я только что закончил загонять нескольких беглецов, которые надеялись взять над нами верх.
      - Но уже почти полночь. Как можно перегонять скот в темноте?
      - Вы насмотрелись ковбойских фильмов, Джина. Мы осматриваем скот, а не перегоняем. - Его веселый тон удержал ее от дальнейших критических замечаний. - Причем в темноте осмотра не проводим, а загоняем скотину на освещенный двор. Я когда-нибудь возьму вас в лагерь, чтобы вы сами увидели, как это делается. Для горожанина единственная возможность понять, что происходит, - это увидеть самому.
      Приглашение в лагерь было, вероятно, просто декларацией, поэтому Джина, уклоняясь от этой темы, спросила:
      - Где вы теперь? Все еще на... э... Чаепитии?
      - Не-а. Оставили его сегодня утром. Мы теперь в лагере на полосе. Вот почему явились так поздно. Завтра снова начинаем осмотр скота в этой области.
      Ее удивило, что она легко уловила усталость в его голосе, тогда как обычно замечала только доверительность тона, юмор, сарказм. То, что теперь она различает такие тонкие нюансы, встревожило ее. Лучше не обращать на это внимания.
      - Если удастся, мы закончим клеймение в субботу и в воскресенье вернем волов в загон.
      Ее сердце дрогнуло: она знала, что, когда скот в загоне, мужчины возвращаются домой.
      - Значит... вы вернетесь в воскресенье вечером?
      - Если повезет. Если нет, то рассчитывайте на понедельник.
      Напуганная тем, что она очень рассчитывала на это, Джина попыталась перевести разговор на другую тему:
      - Кстати, Пэриш, вы лично ответственны за причудливые названия, вроде Чаепития?
      Он засмеялся.
      - Что касается Чаепития, признаю себя виновным, за остальное - нет. Лагеря уже назывались так, когда я купил это место. Взгляните на карты, что висят на стене.
      Упомянутые карты были прикреплены к пробковой доске объявлений, висевшей в грязном углу над радиостанцией. На двух из них - аэрофотосъемка Мелагры, помеченная в разных местах черными чернилами, и стандартная карта, на которой деревья не мешали изображению рек и дорог, пересекавших имение.
      - Вижу, - сказала она; он, очевидно, ждал, что она скажет.
      - Так вот. Полосы представляют лагеря ревизии. Полоса на юго-западной границе находится близ взлетно-посадочной полосы времен второй мировой войны, отсюда и названия. В южном углу - Долгий Путь, он так назван потому, что... это - долгий путь туда и долгий путь обратно.
      Она перевела глаза и нажала кнопку на трубке:
      - Столько историй за одними только этими названиями, что интересно услышать об остальных.
      - Тот лагерь, что в восточном углу, похож на локоть, он и называется Локтем. Вы следите, Джина? Скажите, если запутались.
      - Очень забавно, но почему Чаепитие?
      - Ах, да! Ну, лагерь Чаепития когда-то назывался Номер Первый, потому что традиционно именно с него начинается ревизия. Но вскоре после того, как мы пришли сюда, маленькая Кали ушла и потерялась, и мы четыре часа не могли ее найти. Рон Гэлбрайт обнаружил ее с самолета именно на Номере Первом и радировал. Я был ближе всех к ней, а когда ее нашел, маленькая негодяйка сидела с двумя куклами и пластмассовым чайным сервизом, - он засмеялся, она, видите ли, хотела устроить чайный прием без старших сестер, всегда портящих дело!
      Джина рассмеялась, понимая при этом, что все тогда запросто могло окончиться несчастьем. Вот уже более двухсот лет, со времен первых английских поселений, люди теряются и погибают на малообжитых австралийских окраинах. Это очень суровая часть света.
      - Которая из девочек - Кали? Я никак не могу удержать в памяти, какого именно ребенка как зовут.
      - Она настоящая склочница, из тех, кто трещит без умолку.
      - Не поняла, Пэриш. Он засмеялся:
      - Она третья; кстати, пятый, последний лагерь осмотра известен как Номер Третий из-за того, что это последняя, третья, ревизия.
      - Что-то очень замысловато, не знаю, можно ли вам верить.
      - Я честный бойскаут! Как я могу лгать вам? - Голос звучал трагически.
      - Я еще недостаточно вас знаю. Возникла пауза, потом он ответил:
      - Может быть, настало время, Джина, чтобы поверить мне и попробовать узнать лучше?
      Его голос упал до интимного шепота, и она вынуждена была взяться за трубку и левой рукой, чтобы держать ее прямо.
      - Я никогда не одобряла азартные игры, Пэриш. Я рано поняла, что хотела бы иметь жизнь организованную, предсказуемую и практичную. Обманчивые же надежды несут недолгое возбуждение, а потом боль. - Она отпустила кнопку и перевела дыхание.
      - Знаете, Джина, гораздо лучше иметь обманчивую надежду, чем не иметь никакой. И смею заметить, только человек, налившийся хмельным, достаточно защищен от боли.
      Повисла пауза. Наконец Джина бросила:
      - Вы не могли превратнее истолковать мое отвращение к недолгому возбуждению.
      - Я и не пытался ничего истолковывать, Джина, - я был честен. По мне, так возбуждение и должно быть коротким. Все теряет свежесть и перестает возбуждать, если слишком затягивается. Просто превращается в милую, добрую привычку.
      Как регулярный, приличный секс с моим бывшим женихом, подумала она.
      - Послушайте меня, Джина, - Пэриш как будто видел, как она расстроена, - уже поздно, а мы оба устали, и, возможно, сейчас не лучшее время влезать во все это. Я позвоню вам завтра вечером, идет?
      Глубоко вздохнув, Джина отпустила кнопку:
      - Нет, не звоните, Пэриш. Не надо больше. Только по делу.
      И прежде, чем он ответил, отключилась. Она знала, что это трусость, но ей не нужен секс без страховки. Не с таким человеком, как Пэриш Данфорд.
      И не тогда, когда она готова повторить ошибку матери, позволив сердцу управлять головой.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      Следующие несколько дней тянулись мучительно долго. Джина обвиняла в этом жару, тишину, внешнюю задолженность правительства...
      Воскресенье было еще длиннее, а он все не появлялся.
      В понедельник, едва взошло солнце, она уже сварила кофе и сидела перед компьютером в ожидании и мрачных предчувствиях.
      К одиннадцати кофе остыл, экран включенного, но забытого компьютера покрылся звездочками, в душе ее росло напряжение. Он все еще не возвращался.
      Вскоре после полудня раздался звук мотора, у нее перехватило дыхание, а сердце запрыгало где-то в горле. Не успев ни о чем подумать, она вскочила со стула и подлетела к двери офиса, но, вцепившись в дверной косяк, задержалась, чтобы прийти в себя. Господи, она, кажется, дрожит!
      - Джина! Вы в офисе? Джина!
      У нее упало сердце: Линн у черного хода. На мгновение она тяжело привалилась к стене.
      - Я... я иду.
      Пересекая кухню, она постаралась вызвать улыбку на лице.
      - Они возвращаются! - возбужденно объявила Линн. - Расти только что звонил. Они разделались с загоном и рассчитывают, что будут здесь через пару часов. Но я не могу ждать так долго и собираюсь поехать туда. Хотите со мной?
      Еще две недели назад она без всякой неловкости отказалась бы, но сейчас ее интерес к жизни на ферме крупного рогатого скота значительно вырос. Пэриш, правда, предлагал взять ее с собой в лагерь, но предложит ли еще? Скорее всего, откажется из-за того, что она желает иметь с ним сугубо деловые отношения. А если так, то это, может, единственная ее возможность посмотреть, что представляет собой ревизия, да и с точки зрения работы это полезно.
      Ох, кого она пытается обмануть? Ее волнует не ревизия. Ее волнует Пэриш! И никаких деловых интересов в этом нет.
      - Джина?
      - Ой, простите, Линн, огромное спасибо, но, пожалуй, будет лучше, если я не поеду. Я... я все утро у компьютера, а предъявить еще нечего. - Вот уж неправда! - Думаю, мне лучше остаться и...
      - Но перерыв пойдет вам на пользу! Проветрите мозги от этого мусора! Боже мой! Вы так много работали, что я уж не помню, когда я вас видела!
      Вот, право, много работала! Скорее, бродила туда-сюда, как влюбленный идиот-лунатик! Возможно, самое лучшее для нее сейчас - это получить добрую порцию действительности вместо того, чтобы фантазировать. Поскольку ее обуревали фантазии. Допустить такого рода мечты или признаться в них - Пэриш в смокинге сопровождает ее на развлечения и изысканные обеды, он же предается с ней нежной любви в ее белоснежной спальне - значит опорочить ее здравомыслие.
      Хорошо, проверка действительностью! Пэриш не из тех, кто ходит на увеселения и званые обеды. У него, возможно, даже нет смокинга, если же есть, то, без сомнения, изношенный, и к нему потрепанная шляпа! К тому же нет никакой уверенности, что какая-нибудь бойкая бабенка не положит глаз на Пэриша Данфорда. И уж самое последнее дело полагать, что секс - это любовь!
      - Вы правы, Линн, - решила она. - Мне нужно проветрить мозги. До крайности.
      Скот пропускали через ворота в загон, и один из рингеров регистрировал каждое проходящее животное. Сегодня это происходило впервые, и Пэриш сразу понял, как и что надо изменить, чтобы животные не сбивались плотной массой. Их протестующее мычание перекрывало хлопанье бичей и проклятья мужчин, стегавших скот по спинам. Над стадом висело плотное облако пыли, забивавшей рот рингера, как только тот оказывался на земле.
      Пэриш верхом на лошади вел одно из своенравных животных в нужном направлении, когда боковым зрением увидел, что рядом два рингера упорно, но безрезультатно рискуют и собой, и лошадьми. Намереваясь поговорить с Расти и переставить его на другое место, он выбрался из толчеи и направился в конец стада, но тут заметил джип со станции и двух дам в шляпах.
      - Черт! Похоже, у меня будут проблемы!
      - Что они сейчас делают? - спросила Джина, почти не разжимая губ, чтоб не наглотаться пыли.
      - Разворачивают животных, - ответила Линн. - Сейчас необходимо отделить меньшую, более управляемую, часть стада и завести ее в загон. Увидев там своих, остальная часть станет податливее, и ее легче будет загнать туда же.
      - А если это не сработает?
      - Тогда день будет длиннее, чем хотелось бы. О, смотрите, сюда Пэриш едет.
      О, мой Бог! Джину затрясло. Но, взглянув туда, куда указывала Линн, она повторила вслух почти с благоговением:
      - О... мой... Бог...
      Зрелище скачущего к ним галопом на огромном сером коне Пэриша было великолепно. Пэриш сливался с конем так, словно они составляли единое целое. С его приближением Джина чувствовала, что тает. Как может столь чертовски хорошо, нет, столь потрясающе, выглядеть человек, покрытый пылью, грязью и потом?
      - Не будь ты беременна, Ли, - он осадил лошадь, - я попросил бы тебя оседлать одну из лошадей и помочь нам.
      - Не будь я беременна, тебе не пришлось бы просить меня о помощи! парировала Линн, глядя вдаль на работающих рингеров. - Я отдала бы правую руку, чтобы быть там.
      - Э-э, я отдал бы и правую, и левую, чтобы ты была там.
      - Как в прежние дни, когда я работала вместе с вами!
      Усмешка Пэриша, хотя и не Джине адресованная, произвела на нее сильнейшее впечатление.
      - Ты уже видела Расти? - снова спросил Пэриш, глядя только на Линн. Ничто в его поведении не выдавало, что он заметил присутствие еще одной персоны, а Джина держала рот на замке.
      Мне совсем исчезнуть или как? - мелькнуло у нее в голове.
      - Только помахала ему, - ответила Линн. - Он вкалывает как проклятый. По мне, так надо бы побольше рингеров.
      - На какой ревизии хватало рингеров? - Теперь его взгляд был прикован к джипу. - Где дети?
      - Дома, со Снэйком в качестве няньки, играют в карты.
      - Ужасно.
      - Для Снэйка или для детей? - сухо вставила Джина. Последовало только равнодушное пожатие плечами, и она заподозрила, что ее голос не прозвучал вовсе.
      В этот момент приближение другого всадника вызвало у Линн крик восторга. Она неуклюже выбралась на подножку джипа и почти пританцовывала от возбуждения, пока Расти, спешившись, не снял ее и не закружил в объятиях.
      С чувством, похожим на зависть, Джина отвернулась от этой пары и стала пристально наблюдать за скотом и работой пастухов.
      - Возникли какие-то проблемы в работе, которые не могли подождать до моего возвращения?
      Она оглянулась через одно, потом через другое плечо.
      - Вы это мне говорите? - она ткнула в себя пальцем.
      - Мне не до игр, Джина, я занят. Почему вы здесь, вместо того чтобы сидеть перед компьютером?
      - У меня перерыв на ленч, но, ручаюсь вам, я не пренебрегаю своей работой в ваше отсутствие.
      - Ладно, а я уж подумал, что вы принесли мне известие о том, что полностью завершили свою работу.
      - Нет проблем!
      - Отлично, тогда ожидайте в офисе, когда я вернусь.
      Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь остроумное, но все испарилось из ее головы, когда она словно бы ощутила пальцами его грубую небритую щеку... потом щекой... потом...
      - Некоторые из нас не могут позволить себе такую роскошь, как перерыв на ленч.
      Резкость его тона потрясла ее.
      - Я должен идти, - сказал он, отъезжая. - Постарайтесь и вы не слишком затягивать свою работу.
      - А вы постарайтесь не упасть с лошади, - буркнула она ему вслед. Грохнувшись с такой высоты, Пэриш Данфорд, вы оставите воронку размером с ваше "я"!
      К тому времени, когда животные в загоне успокоились, Пэриш был единственным человеком, жалеющим, что дело подошло к концу. Пока остальные охотно делились планами на следующие четыре дня, он обдумывал возможность оттянуть свое возвращение в усадьбу.
      Было, конечно, не слишком прилично устраивать Джине разнос, но он поступил так под влиянием минуты, чтобы показать, что и он может быть таким же деловым в их отношениях, как она. Впрочем, эти деловые отношения 4-1411 были нужнее ему, поскольку он явно более заинтересован в программисте, чем в компьютере. Впервые в жизни, сидя на коне, он избегал на кого-то смотреть, потому что ее присутствие делало седло жарким и неудобным.
      - Эй, Пэриш, ты куда? - крикнул Расти, увидев, что тот направился не к дому.
      - В омут.
      Расти знал установившуюся за пятнадцать лет практику Пэриша: сразу после ревизии - пиво, душ, сон. Единственное, что могло меняться, длительность сна. А потому подобная измена традициям была еще более неожиданной, чем объявленное намерение. То, что Пэриш после недельного мытья в ручье, где не то что от мыла, но и от шампуня не добьешься приличной пены, собирается идти плавать, могло бы заставить Расти не только разинуть рот от удивления, но и позвать людей в белых халатах. Если бы еще он знал, что Пэриш решил прогуляться полтора километра, вместо того чтобы поехать туда верхом или взять одну из машин станции, то пристрелил бы его на месте, просто чтобы уберечь окружающих от сумасшедшего.
      Впрочем, пусть лучше Расти думает, что он потерял рассудок, чем рисковать ради пива и душа остатками здравомыслия, которые у него еще сохранились. Ведь если бы ему захотелось по привычке воспользоваться холодильником, пришлось бы раза два-три пройти мимо офиса. Мимо женщины, обладать которой он желал со страстью, сводившей на нет все его самообладание.
      Лучше помедлить. Сейчас было бы чертовски трудно сохранять благоразумие, когда его основной инстинкт требовал прижать Джину Пет-рочелли к стене и целовать ее до бесчувствия.
      Любому пришедшему в офис показалось бы, что Джина безжалостна к компьютеру, имеющему дело с отчетами Мелагры. Она метала смертоносные бомбы в чуждое создание, растворявшееся в темно-зеленой луже, прежде чем исчезнуть с экрана. Но оно продолжало возникать снова и снова, чтобы отвлекать Джину от ее галактической миссии. Это было цепкое и раздражающее создание. Она сканировала экран в ожидании его ненавистного возврата, когда услышала стук двери черного хода. Ее рука сразу замерла на клавиатуре.
      Но шпоры прозвякали мимо. Символично, что в этот момент чужестранец украдкой снова появился и убрал ее космический корабль с компьютеризованной планеты.
      "Неудачница! Хочешь сыграть снова?" - спросило ухмыляющееся существо через пузырь надписи.
      - Похоже, мне нужен ты и твой человеческий аналог, - пробормотала она, нажимая клавишу выхода из игры. Ловкими пальчиками она, поколдовав, вызвала программу Мелагры. Ей не нужно было отрываться от экрана, чтобы понять, что Пэриш подпирает косяк входной двери, - ее реакция подтверждала его близость. Чтобы проигнорировать свое глупое и безответственное тело, она равнодушно спросила:
      - Так вы вернулись?
      - Кажется, вы обладаете не только кукольным личиком!
      Она свирепо обернулась на насмешливый голос и... едва не задохнулась. Она не знала, чего в ее реакции было больше: благоговения, потрясения или очарованности.
      Пэриш без рубашки демонстрировал самую совершенную мускулатуру, какую она когда-либо видела на вклейках журналов или на рекламе джинсов. В самом деле, фотоаппарат мог стать средством запуска его новой карьеры в качестве мужской модели. А если судить по ее собственному сердцу, столь мощное воздействие привело бы к остановке сердца у миллионов женщин.
      Он лениво потягивал пиво, но в комнату не входил - слава Богу! Если бы он подобрался ближе, Джине, вероятно, потребовался бы вентилятор!
      - Вы что-нибудь хотите, Пэриш? - как можно спокойнее спросила она.
      - Только увидеть вас, если вы готовы уделить мне время и отчитаться по поводу того, что сделали.
      - Прямо сейчас?
      Он пожал плечами, и даже это движение из-за отсутствия рубашки выглядело слишком провоцирующим.
      - Конечно, почему бы нет? В чем проблема?
      - Мм... вы не хотите принять душ? Он покачал головой:
      - Я только что плавал.
      - А! - Это объясняло отсутствие рубашки, но ее проблем не решало. Быть может, вам стоит переодеться, у вас... слишком пыльные джинсы, а... а компьютеры этого не любят.
      Веселая усмешка, показавшая отличные белые зубы, на мгновение заставила Джину оторвать глаза от его груди.
      - Тогда я постараюсь не трогать компьютер ногами.
      Сказав это, он вошел, вызвав в ней состояние, близкое к клаустрофобии.
      - Я... я думаю, что если заниматься делом, то не надо пить пиво.
      - Я могу пить и смотреть одновременно. - Не сводя с нее глаз, он вызывающе поднес банку к губам.
      - Конечно, можете. И все-таки лучше не надо.
      В течение нескольких секунд Пэриш раздумывал, не повернуться ли и не уйти. Это было бы шикарно, но именно этого она и добивалась. Улыбнувшись, он одной рукой смял банку и бросил ее в мусорную корзину возле стола.
      - Вперед, учитель. Я готов. А вы?
      - Я тоже готова, но мне хотелось бы, чтобы вы оставили легкомыслие, Пэриш, и просто сели и сконцентрировались на том, чему я попытаюсь вас научить.
      Ему хотелось сказать, что благодаря ей у него и надежды нет когда-нибудь на чем-нибудь сконцентрироваться.
      - А где вы сядете?
      - Я встану рядом. Я всегда стою, обучая кого-то.
      Он сидел, наслаждаясь ароматом ее духов.
      - Как я вам уже говорила, - начала Джина, перекладывая вещи на столе и не глядя на него, - это - верх компьютерной техники. Здесь все: от перестраиваемой клавиатуры, которая...
      Она могла сколько угодно говорить, не обращая на него внимания, - пока она трещала об оперативной памяти, байтах, жестких дисках, ответах и возможностях загрузки, он вовсе не спешил остановить ее. Ее компьютерный энтузиазм не мешал его взгляду медленно скользить по линиям ее тела - от пышных блестящих волос до розовых ногтей на голых ногах.
      Легкие шорты облегали бедра подобно второй коже, и мысль о том, как она выглядит и что чувствует без второй, а только в первой коже, заставила Пэриша почти что застонать. Ее белая без рукавов блузка была совсем тонкой, а кнопки и хвостики банта на талии вызывали мучительный зуд в пальцах.
      - Уверена, вам понравится, как только вы слегка набьете руку.
      Вздрогнув, Пэриш вернулся к жизни. Не может быть, чтобы она читала его мысли!
      - Что вы сказали?
      - А вы разве не слышали?
      - Извините, голова занята другими вещами. - Зная, что его жизнь подвергнется серьезной опасности, если он уточнит, какими именно другими, он примирительно улыбнулся.
      - Вы обязаны, - выразительно произнесла она, - сосредоточиться на мне и на том, что я говорю.
      Он ухмыльнулся:
      - Я сяду вполоборота?
      Джина не поняла, от чего комната поплыла: от его улыбки или от его слов. Пока она пыталась разобраться в этом, он начал играть с компьютером.
      - Это называется мышкой? - ткнул он пальцем.
      - А? Да. Ею пользуются, чтобы...
      - ...вызвать файл, не пользуясь клавиатурой, - закончил он. - А эта вещица перемещает курсор по экрану. - Его большой палец весьма двусмысленно скользил по шарику на обратной стороне мыши, и тон его слов был соответствующим.
      - Пэриш! - взвизгнула Джина и отскочила, когда он прокатил мышку по ее бедру.
      Он не раскаялся:
      - Типично женская реакция на мышь. Догадываетесь, почему ее так назвали, а?
      Она выхватила у него мышь:
      - Не надо.
      - Почему?
      - Потому что... потому что вы собьете шарик.
      - Простите, я несведущ в технических тонкостях компьютеров. Наверно, мне лучше заняться тем, что я знаю.
      Джина ахнула - он потянул ее к себе на колени и пробежал руками по ее бедру.
      - Пэриш! Что вы...
      Его губы не дали ей договорить. Вопрос, который она хотела задать, действительно был глупый - она точно знала, что он делает, и поюз спешно, чтобы не передумал, обвила его шею руками.
      Следовало бы оттолкнуть его небритую, колючую, пахнущую пивом щеку, но почему-то это возбуждало ее еще сильнее, как и вся его яркая, вызывающая мужественность С неожиданной мягкостью его язык проник в ее рот. Она сдалась, и они одновременно инстинктивно прижались теснее друг к другу.
      Для Джины, чувствующей, как покалывает тело, это согласное движение означало, что она не одинока в своем желании. Пэриш желал ее каждой частицей своего существа так же, как она его. Она ожидала, что сейчас пробудится нечто, уже знакомое, но то, что взорвалось в ней, было ни с чем не сравнимо. Медленно поднимающееся , в ней тепло взвилось пружиной, когда он, не прерывая поцелуя, крепко прижал ее тело к закрытому джинсовой тканью естеству.
      - Скажи мне!..
      Слов больше не было, и она тоже ответила без слов. Не отрываясь от его губ, она шевельнула бедрами и удобнее устроилась на его коленях.
      Мгновением позже они оказались на полу, где Джина охотно капитулировала перед хищно-нетерпеливой страстью, с которой сбрасывались ее одежки...
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      Глядя на дивную ее наготу, Пэриш не мог решить, что было более неожиданным - чистое совершенство ее тела или знойная страсть, пылающая в светло-карих глазах. Когда задрожали его руки, едва он в первый раз коснулся ее груди, он не понял, чем эта дрожь могла быть вызвана: ее скрытым нетерпением, а может быть, почти первобытным ужасом. Он осознал, что обладание этой женщиной не устранит ее из его мира. Но даже если именно это было причиной его почти благоговейного страха, потребовалась бы пуля в сердце, чтобы остановить его теперь.
      Под его руками ее кожа походила на нагретый шелк... чувственный, мягкий, экзотический. Под его языком шарики ее сосков ощущались как опущенные в мед жемчужины... крепкие и восхитительно сладкие. И ее стон был только эхом его собственного стона. Он хотел быть нежен с ней, дорожа новизной чувств и ощущений, которые она пробудила в нем, но не был уверен, долго ли сумеет контролировать себя. Никогда и никакую женщину он не желал так отчаянно, как эту.
      Джина мысленно отказалась от попытки определить свои ощущения и отдалась им... и Пэ-ришу. Ее чувства были переполнены им, его земным мужским ароматом, соленым вкусом его потной кожи, стоном удовольствия, который он исторг, когда ее руки проследили рельефную твердость его мускулистого тела.
      Она всхлипнула, когда он коснулся ее груди губами, вызвав крохотные электрические разряды где-то в пояснице и сладкую дрожь возбуждения. Сила чувств была столь велика, что она страстно приникла к Пэришу. Он, сопротивляясь своей реакции, поднял голову, открыл и тотчас закрыл глаза, и челюсть его напряглась в попытке сохранить самообладание. Поймав себя на горделивом сознании своей власти над этим человеком, Джина была не готова к той стремительности и непринужденности, с какой он схватил ее запястья.
      Теперь она поймана!
      Пэриш не видел никаких признаков страха на ее лице. Нетерпеливый язык и приглушенное бормотание подсказали ему, что ее страсть пылала так же ярко, как и его собственная, и он перехватил ее запястья в одну руку, а освободившуюся использовал для ласки. Но обнаружил, что власть была обоюдной, потому что она поддавалась его руке со своенравным энтузиазмом, доводившим его до крайности.
      - О, Пэриш, - простонала она, - я хочу тебя!
      Он начал опускаться на нее, но ее руки скользнули к его плечу, и, почувствовав, чего она хочет, он перекатился на спину.
      Она улыбнулась, вознесясь над ним, и прежде, чем их одновременный вздох наслаждения эхом отскочил от стен, Пэриш понял, что влюблен. Он знал это. Без каких-либо намеков. Без сомнений. Просто знал.
      Пэриш Данфорд любит Джину Петрочелли.
      Она потянулась над его телом и властно завладела его губами, и тут его рассудок потерял всякую способность функционировать.
      Последнее усилие Джины сохранить контроль над собой было убито в тот миг, когда они с Пэришем слились в единое целое. А потом наступило блаженство.
      Воздух в небольшом офисе был все еще напоен густым ароматом страсти, хотя стоны экстаза и тяжелое дыхание уже стихли. Джина лежала поверх Пэриша, положив голову на его плечо и отвернув лицо. Она прислушивалась к себе, смутно чувствуя его руку на спине, не позволяющую ее потному телу соскользнуть с него, и нежность другой, поглаживающей ее волосы. Она пристально смотрела на его небрежно брошенные джинсы и кожаный ремень, продетый в них.
      На серебряной пряжке рельефный всадник пытался усмирить вставшую на дыбы лошадь. Поверхность пряжки потускнела от долгого использования. Джине хотелось знать, одержал ли наездник, изображенный на пряжке, победу над лошадью или разбился, упав на землю. Не напоминает ли этот сюжет ее жизнь? Она все же верила, что возьмет себя в руки и выйдет невредимой из создавшейся ситуации, хотя риск остается. После самой эмоциональной в ее жизни поездки спокойнее будет верить, что серебристый всадник ускакал, получив не очень глубокие шрамы.
      - Все в порядке? - Тихий, нежный вопрос Пэриша охладил ее голое плечо и проник в сердце.
      - В порядке? - Она мягко рассмеялась. - Если я скажу "да", то, пожалуй, недооценю тебя. - Она позволила ему повернуть ее голову.
      - Если я и недооцениваю что-то, то потому, что не в состоянии думать. Его глаза блуждали по ее лицу со смущенной признательностью. - Я кишками чувствую, что нам было хорошо вместе, Джина. Но это больше, чем хороший секс.
      - Блаженство одновременного экстаза, - вздохнула она. - Я где-то читала однажды - кажется, это большая редкость.
      - Это что, завуалированный вызов мне, попытка повторить?
      Качнув головой, она перевернулась и устроилась у него на локте. В момент, когда она оторвалась от его тела, ее бросило в озноб, и потому она не сопротивлялась его крепкому объятию.
      - Это просто констатация того, что происшедшее было самым лучшим сексом в моей жизни.
      Пэриш напрягся:
      - Лучший секс в твоей жизни?
      - Да, - усмехнулась она в ответ, - а вы собираетесь быть настойчивым, Пэриш Данфорд?
      - Но ты намерена хотя бы попытаться еще? Повозившись, она поднялась на колени и потянулась за блузкой.
      - Не выворачивай все наизнанку, - сказала она, выворачивая одежку на правую сторону. - Я сделала тебе комплимент.
      - Я не нуждаюсь в комплиментах, черт тебя возьми! Скажи, для тебя случившееся было просто сексом?
      - Да. Мы едва знаем друг друга, так что нелепо претендовать на иное.
      - Дьявол, Джина! Это было больше, чем секс, и ты сама это знаешь! Мы соединились на L эмоциональном уровне, это не просто физиология.
      Она вздохнула и натянула блузку:
      - Мы одновременно испытали оргазм. И на мгновение это исказило наше мышление, вот и все.
      - Наше мышление исказилось задолго до того: мы не использовали презерватив.
      - Проклятье. - Она резко повернулась.
      - Успокойся, Джина, самое плохое, что может последовать, так это младенец.
      - Ну вот! - Застенчивая полуулыбка тронула ее губы. - Ты не первый мой любовник, но единственный полностью обнаженный. О! - воскликнула она, и улыбка стала усмешкой. - В самом деле, никакого презерватива! Вот почему, вероятно, было так хорошо!
      Пэриш только пожал плечами. Он думал иначе, но было видно, что ее вывод принес ей огромное облегчение; Джина нуждалась в осязаемом объяснении неведомого ей прежде блаженства. Она не хотела признавать, что причина их необычайного слияния - мощная эмоциональная связь. Почему?
      - Джина... у тебя кто-то есть в Сиднее? Поэтому ты так стремительно... ну, ты понимаешь... пала?
      Карие глаза под густыми ресницами вспыхнули гневом.
      - Разумеется, я не связываюсь с первым встречным! Иначе не случилось бы то, что случилось!
      Его радость была так велика, что защитила от ее гнева, он бесстрашно схватил ее за одну из вскинутых рук и притянул к себе на грудь.
      - Пусти меня! - неистово сопротивлялась она.
      - Не-а! Я решил произвести собственное исследование, проверить, такая ли уж редкость одновременный оргазм.
      Откинув с лица длинные рыжеватые волосы, она посмотрела на него:
      - Тебе будет трудно сделать это самостоятельно.
      - Вот почему я приглашаю тебя добровольцем.
      - Нет, черт возьми, нет!
      - Ага, ты... ты просто безумно боишься, что я окажусь прав: независимо от того, одновременно или нет, но нам вместе лучше, чем любой другой паре на планете, - он улыбнулся. - Согласись же.
      Джине не хотелось его обижать. Хотя бы потому, что его горячий взгляд готов был растопить ее. Ее нежелание повторить то, что случилось между ними, сменилось безудержной потребностью именно повторить.
      - Пэриш, я... я... - Однако все, что она собиралась сказать, было поглощено поцелуем. Она чувствовала, что гнев ее тает, а конечности наливаются свинцом, пока губы и руки Пэриша упорно колдуют над ней. Поцелуи этого мужчины и умиротворяли, и стирали грань между чувственной свободой и поднимающимся желанием.
      - Думаю... - выдохнул Пэриш, когда нехватка воздуха вынудила их оторваться друг от но друга, - самое время... перейти... в спальню. - Не сдержавшись, он поднял руку и коснулся ее щеки. Одна ее улыбка и то, как она потерлась щекой об его ладонь, тронули его так, как никогда еще не бывало и никогда не будет.
      - В мою или твою? - поддразнила она его, когда он помогал ей подняться на ноги.
      - Не важно, нам давно пора предаться любви в постели.
      - Предаться сексу в постели, - уточнила она.
      - Естественно, любимая. - Обняв ее, он спрятал усмешку. - Как скажешь.
      Пэриш пребывал в блаженном состоянии полусна, когда теплая, податливая женщина с ругательствами, каких он прежде и не слышал, выпрыгнула из его объятий и из постели.
      "Одновременно!" - цинично заметил тихий внутренний голос.
      - Мы проспали! Я опоздала принять! - Вылетев из кровати, Джина помчалась через комнату, кутаясь на ходу в покрывало.
      - Опоздала принять?.. - Его вопрос повис в воздухе, потому что она уже вылетела в холл.
      Зажмурившись от яркого солнечного света, льющегося в окно, он снова откинулся на подушку, но через несколько секунд повернул голову к часам на ночном столике. Девять двадцать. Вообще-то нужно встать, принять душ и одеться. Он усмехнулся.
      - Почему ты лежишь и усмехаешься как идиот, уставившись в потолок? спросила Джина.
      Его ухмылка стала шире.
      - Сбрось покрывало, и я скажу.
      Она засмеялась и выглядела при этом прелестно.
      - Ты всегда вылетаешь из постели, подобно вспугнутой диковатой лошади?
      - Господи, как я люблю, когда ты говоришь гадости!
      - Тогда возвращайся в постель. Она покачала головой:
      - Мне нужно работать.
      - Нет, не нужно. Я даю тебе отгул.
      Она заколебалась было, потом прошла через комнату и упала ничком на кровать. И совершенно не сопротивлялась, когда он поймал ее и начал целовать.
      - С добрым утром, Джина, - сказал он серьезно.
      Она улыбнулась:
      - С добрым утром.
      - А теперь изволь-ка объяснить, почему ты вылетела отсюда несколько мгновений назад так, будто кто-то приложил к тебе раскаленное клеймо?
      - Я приняла таблетку. Он нахмурился:
      - Ту, которая предотвратит твой распад на дневном свету?
      - Ту, которая предотвратит появление крикливого младенца.
      - Вот как? А что в этом страшного? Ты, верно, так давно принимаешь их, что уже защищена?
      - Более или менее, но в идеале их надо f принимать ежедневно примерно в одно и то же время.
      - Это увеличивает эффективность? Она пожала плечами:
      - Я только знаю, что принимаю эти таблетки в семь тридцать вот уже в течение восьми лет, и не хотела бы рисковать даже на долю процента. Почему ты нахмурился?
      - Это, конечно, не моя область, но разве не вредит непрерывный и долгосрочный прием пилюль женскому плодородию и плоду?
      - На этот счет есть масса теорий.
      Он хмурился нарочито покровительственно.
      - А когда ты захочешь иметь детей, не может возникнуть проблема с беременностью?
      - Я не хочу иметь детей.
      - Никогда?
      - Нет, ну, если бы я вышла замуж за человека, который любил бы детей, то можно было бы подумать об одном ребенке, - уступила она таким безжизненным тоном, что Пэришу захотелось проверить, есть ли у нее пульс.
      - Об одном ребенке? - повторил он.
      - Угу. Желательно было бы родить девочку. Если муж будет хорошим отцом, он не станет часами смотреть какие-нибудь спортивные соревнования или отправляться с ночевкой на рыбалку, а это значит, что ребенок будет чувствовать отцовское влияние. - Тон у нее был совершенно прозаический. - Я думаю, дети должны появляться только в том случае, если брак чрезвычайно устойчив и материально обеспечен; лишь такой брак предполагает наличие детей, - продолжала она. - У меня было много проблем с многодетными родителями; много детей рождается из-за легкомысленного отношения супругов к ограничению рождаемости, либо когда они полагают, что это их право, либо потому, что их маленький Джонни нуждается, видите ли, в приятеле.
      Пэриш глядел на нее так, будто у нее только что выросла вторая голова. Джина вздохнула, ей было тяжело видеть, как он удивлен.
      - А ты сторонник легкомыслия в этих вопросах. Не отрицай, - перебила она, едва он попытался открыть рот, - это читается на твоем лице.
      - Я хотел сказать, что ты или не любишь детей, или пытаешься склонить меня к тому, чтобы я не участвовал в приросте населения.
      Джина улыбнулась:
      - Неправда, что я не люблю детей, просто знаю, что это влечет за собой, и потому, если даже решусь иметь ребенка, обязательно ограничу эти упражнения. Понимаешь, меня не вдохновляют, с позволения сказать, радости круглосуточной заботы о детях.
      В тех редких случаях, когда Пэриш думал о браке и о своем будущем, он всегда воображал себе минимум трех детей, двое из которых - сыновья, и преданную, хотя и безликую, жену, полностью посвятившую себя ему и детям. Да, когда он думал об этом, то именно так.
      Больше того, он всегда считал, что женщина, с которой он захотел бы соединить свою жизнь, должна разделять его виды на будущее. И вот новости! Ничего из того, что сказала Джина, не соответствовало тому, что он себе воображал!
      - Скажи, пожалуйста, а если бы ты нашла себя в безупречном браке с мужчиной, который любил бы детей, и вы решили бы иметь одного... желательно девочку, ты отказалась бы от карьеры, чтобы стать образцовой матерью?
      - Конечно, нет! - возмутилась она. - Бог мой, это было бы хуже всего!
      Он заморгал:
      - Вот как?
      - Именно, Пэриш! Это же несчастье, когда ум ничем не занят. Полная гибель! Скандалы, обиды, не говоря уж о потере самоуважения в придачу! Брак распался бы, и я осталась бы безработной матерью-одиночкой, обозленной на весь мир!
      Ее лицо пылало негодованием, но, несмотря на все ее доводы, Пэриш уже понял, что никакая другая женщина ему не нужна.
      - Я не исключаю идеального дома, Пэриш, - продолжала она спокойнее, но слишком ценю свою независимость и свой мир.
      - Понимаю. Ну, в таком случае у нас возникнут проблемы.
      Его глаза потемнели до глубокой синевы, он так пристально смотрел на нее, что она встревожилась. Предвкушая, что сейчас он скажет нечто глубокое и значительное, чего она не хотела слышать, Джина стала осторожно отодвигаться; это было нелегко из-за мешавшего ей покрывала, в которое она завернулась, как в кокон.
      - Пэриш, я думаю, я знаю, что ты хочешь сказать, но... - Она уже собиралась выскользнуть из постели, но он схватил ее за руку. - Пожалуйста, Пэриш... - Ее голос умолял, но вырваться она не пыталась. - Я не хочу спорить. Не сегодня утром... не сейчас. Я только хочу в душ и...
      - Знаю. Но есть проблема. - Он подмигнул. - Итак, я приступаю.
      Она не сразу поняла, а поняв, широко улыбнулась. Пэриш мгновенно развернул ее и стал целовать...
      Джина обычно гордилась тем, что никогда не уклонялась от фактов, а факты были таковы - и она это знала, - что, имея дело с Пэ-ришем, она искушает судьбу. Однако, рассуждала Джина, не было никакого вреда в том, что она потакает своему слабому сердцу. Через три дня Пэриш уедет на вторую ревизию, которая продлится пять недель. К тому времени, когда ревизия закончится, она вернется в Сидней, к тому образу жизни, который ей нравился и который делал ее почти счастливой.
      Их мимолетной связи наступит конец. И все останется в прошлом. Только в их памяти.
      Не стоило бояться даже отдаленных последствий, она лишь слегка отклонилась от тщательно спланированной дорожки к будущему, сказала она себе. Ее веселое времяпрепровождение с Пэришем напоминало роман непослушной девочки-подростка с плохим мальчиком. И, подобно подростку, она так растерялась от неожиданности, что не захотела упускать заманчивую возможность, хотя ей было уже не по летам терять голову. Пэриш молча смотрел, как Джина умело ?проводит лошадь через серию изящных восьмерок на дворе выездки. Предлагая ей покататься, он думал, что она новичок в этом деле, и хотел посмотреть, не лишится ли она самоуверенности, если окажется на земле. Но Джина, хотя и обучалась в школе верховой езды на пони, обладала хорошей посадкой, не дергала лишний раз поводья, когда лошадь проходила между фишками большого размера. Он не выбирал ей какую-то особую лошадь все его лошади были прекрасно выезжены и послушны.
      - Хватит, кокетка! Почему ты не сказала, что ездишь верхом?
      Довольная усмешка осветила ее лицо.
      - Ты не спрашивал.
      - Если бы сказала, я подобрал бы тебе лошадь для прогулок.
      Она пожала плечами:
      - Пожалуй. Я как-то не подумала. Я с семнадцати лет не каталась.
      - В таком случае нам лучше прекратить, а то вечером ты не сможешь сидеть.
      Направив свою лошадь к воротам, она стрельнула в него взглядом:
      - Можешь считать меня циником, но я подозреваю, что мне не придется сидеть, так что ты зря беспокоишься.
      - Циник! У меня и в мыслях не было секса!
      - Правда? Странно. А у меня из головы не выходит! - Засмеявшись, она ударила животное пятками и ускакала легким галопом.
      - Прекрасно, да? - спросил Пэриш, когда она остановила лошадь и, не слезая, оглядывалась вокруг.
      Джина ответила шепотом: в этом покое громкий голос был бы подобен визгливой брани в храме:
      - Очень...
      Кроны величественных деревьев отбрасывали глубокую тень по берегам ручья, такого чистого, что можно было считать гальку на дне. Кое-где солнечные лучи, отражаясь от гладкой поверхности, создавали непроницаемую для глаза завесу яркого света. Пустив лошадь еще на несколько шагов, она поднялась на стременах и коснулась листвы.
      - Что это за дерево? - спросила Джина. Мягко касаясь ее пальцев, листья словно пытались удержать ее на этой прекрасной сцене.
      - Кулиба. Но не стоит хвататься за всякие листья, они могут преподнести неприятные сюрпризы.
      Она повернулась в седле:
      - Какие, например?
      Пэриш спешился и подошел к ней, чтобы помочь сойти.
      - Листья паркинсонии похожи на листья кулибы, растущей вдоль рек и ручьев, но на них - крошечные крючочки.
      Она отдала ему поводья и стала смотреть, как он привязывает лошадей к дереву. Взяв за руку, Пэриш повел ее вдоль кромки воды.
      - Езда верхом, особенно сквозь колючие кусты паркинсонии, - продолжал он, - может оказаться весьма кровавым экспериментом. А мимоза еще более колючая, чем паркинсония.
      - Почему? - спросила она, не так интересуясь ботаникой, как желая слышать его голос.
      - У этого кустарника длинные острые шиL пы. Блю вернулся с ревизии изрядно ими поцарапанный.
      - А что случилось?
      - Было темно, мы заработались, отделяя телят от небольшого стада, Блю работал лицом лагеря и...
      - Лицом лагеря? - повторила она, остановившись как вкопанная. - Пэриш, я не понимаю, что это значит. Ты мог бы запомнить, что имеешь дело с городской щеголихой?
      Он ухмыльнулся, поднял пальцем ее подбородок и быстро поцеловал в губы.
      - Зато теперь ты понимаешь, что чувствует здешний дикарь, когда ты переходишь на свой компьютерный жаргон.
      Она щелкнула его по шляпе:
      - Здешний дикарь! Не дурачь меня, Пэриш Данфорд! Я видела счета Данфорд-Даунса.
      - Это заслуга моего деда. Честь за успехи Даунса принадлежит ему.
      - Но ты продолжаешь это дело после его смерти. И масштабы возросли, и прибыль.
      Он пожал плечами:
      - Мне везло, но это не гарантия на будущее. Длительный успех в этом бизнесе в равной степени зависит и от благоприятного климата, и от деловых качеств... Даже, пожалуй, от погоды больше. Пара лет засухи, и падежи скота неминуемы, и тогда мы можем остаться без штанов. Мой дед обычно говорил, что скотовод ежегодно играет в азартную игру с Богом.
      - Но если будущее Данфорд-Даунса так... ну, скажем, неопределенно, почему ты купил Мелагру? Зачем двойной риск?
      - Потому что Дауне - мечта моего деда, а я хочу свою собственную.
      - И ты ничего больше в жизни не хочешь, как только выращивать скот?
      - Ничего.
      Пэриш Данфорд ответил, нимало не колеблясь. Как и у нее, у него были свои планы на эту жизнь, и места компромиссу в них не придусматривалось. Довольно разумно Почему же она почувствовала себя такой несчастной.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Сердце Джины отчаянно билось при виде того, как лоснящийся черный жеребец норовил сбросить всадника со своей спины. Ей хотелось зажмуриться от страха за Пэриша, когда животное без устали то поддавало задом, то взвивалось на дыбы, но она все-таки не закрывала глаз, чтобы не пропустить ни единой секунды поединка между человеком и великолепным животным.
      В воздухе носилось плотное облако пыли, поднятой копытами строптивого жеребца, и ей пришлось дважды поспешно вскакивать на забор, увертываясь от его выпадов. Каждый раз в Джине поднимался страх за человека, который вчера вечером был невероятно нежным возлюбленным. И чем больше она смотрела на него, тем больше хотела, чтобы всего этого не было вовсе, чтобы эта история отошла в область предания...
      Последние два дня они провели в Мелагре, в то время как остальные рингеры отправились на четыре дня в Клонкарри, а Расти и Линн забрали детей с собой к друзьям в Маунт-Айзу. Послезавтра рано утром все они приедут обратно, и Мелагра вернется к работе. Джина улыбнулась, снова вспомнив, как они с Пэришем просидели два дня за компьютером, играя в военные игры. Естественно, с ее мастерством и опытом, она каждый раз побеждала, но Пэриш умел проигрывать и был очень щедр, когда дело дошло до поздравительных поцелуев победителю.
      Она вздохнула. Что-то говорило ей, что, когда она уедет отсюда, компьютерные игры перестанут быть для нее терапией.
      Два дня. У них с Пэришем оставалось только два дня.
      Волнение во дворе уже улеглось, и Пэриш, не спешиваясь, вываживал коня. В ней поднялась волна гордости за него. Жеребец отнюдь еще не был укрощен, он то и дело взбрыкивал, но красивый наездник явно уже овладел ситуацией.
      И чертовски хорошо сознавал это! Так подумала Джина и усмехнулась, когда Пэриш послал ей самодовольную улыбку.
      - Теперь можешь сойти, - поддразнила она.
      Он тряхнул головой:
      - Еще пять минут. Ведь на нем только во второй раз и седло, и я. Впервые это было перед ревизией. Я хочу дать ему чуть подольше походить под седлом.
      - Ладно. А не опасно мне наблюдать, сидя на заборе?
      - Лучше не надо. Вдруг ему опять взбредет в голову рассердиться?
      И Джина осталась стоять на нижней перекладине, положив руки на верхнюю и подперев одной рукой подбородок. Слыша, как Пэриш мягко подбадривает молодого коня, она снова и снова удивлялась множеству контрастов в этом человеке. Когда стало ясно, что он удовлетворен тем, как справился со строптивым жеребцом, и что ей не придется вызывать по радио "скорую помощь" по поводу сломанной ноги или чего-нибудь похуже - а об этом она неоднократно подумывала в последние сорок минут, - Джина отправилась в дом приготовить еду.
      Она делала салат, когда открылась дверь и вошел Пэриш. И остановился.
      Сквозь ее распущенные по плечам волосы просвечивало льющееся через окно солнце, и они сияли, словно занавес из блестящего шелка. На ней была одна из его дешевых рубашек. Рукава закатаны до локтей, подол навыпуск. Под рубашкой черные леггинсы, ноги босы.
      Ничего особенного ни в ее виде, ни в ее движениях не было, но душа его ушла в пятки, и он понял, что умрет у ног этой женщины.
      Она вздрогнула, когда до нее донесся стон, вырвавшийся из самого его сердца:
      - Прости, любимая. - Он позволил двери позади него захлопнуться. - Я не хотел тебя напугать.
      - Ты не напугал. - И поправилась: - Ну, может, немножко.
      Отбросив волосы за плечи, она благословила его улыбкой, сразу заставившей его сойти с протоптанной к холодильнику дорожки и поцеловать ее. Эта женщина попирает привычки всей его жизни. Радость, которую она в нем вызывала, охватывала все его существо. Осязать ее, видеть, как она двигается рядом!
      Долго-долго он лихорадочно пил с ее губ, надеясь получить достаточно сладости, чтобы продержаться, пока не примет душ и не успокоится.
      Наконец Пэриш оторвался от нее и хотел было совсем отстраниться, но Джина вдруг напряглась, ее руки обвились вокруг его талии, она покрыла поцелуями его лицо, потом уткнулась в ямочку на шее. От него пахло лошадью и кожей, она ощущала вкус пыли и пота и глубоко вдыхала эти запахи, гордясь ими как свидетельством его трудной работы и истинной мужественности. Рубашка на его спине была влажная, и она сжала ее пальцами, бросая вызов рукам на своих плечах, пробующим отодвинуть ее.
      - Любимая, я разгорячен и весь в поту, - бормотал он ей куда-то в волосы, потом испустил глубокий, громкий вздох. - Ты пахнешь так чертовски хорошо... - Он застонал. - Дай мне принять душ.
      Она покачала головой и склонила ее так, чтобы видеть его лицо. При этом движении ее губы коснулись его груди, и плоть его пробудилась немедленно, что сразу ощутил ее ныне столь уязвимый живот - в нем вспыхнули раскаленные искры.
      - Не ходи никуда, Пэриш. Хочу, чтоб ты любил так. - Ее глаза, горевшие жестокой, горячей жаждой, столь знакомой Пэришу, отражали и его собственную страсть. - Здесь, - продолжала она медленно и хрипло, а в это время ее пальцы трудились над пуговицами его рубашки. - Сейчас. И без... - она подчеркнула слово самоуверенной улыбкой, а ее ловкие пальчики были уже на его поясе, - всяких благородных жертв с твоей стороны.
      Поскольку Пэриш не мог ей отказать, Джина получила все, чего добивалась. На Пэрише все еще были джинсы, когда он рухнул на ближайший стул и притянул ее за уже расстегнутую рубашку к себе на колени.
      В стремительном натиске страсти слов не было. Джина только мельком удивилась, как яростно ее дыхание соревнуется с биением сердца. Действительность, слитая с фантазией, нетерпением и желанием, вызвала такой взрыв страсти и эмоций, что овладела не только ее телом, но и рассудком. В момент, когда их тела слились, она снова почувствовала то ошеломляющее головокружение, которое мог вызвать в ней только этот единственный в мире человек.
      Она уперлась ладонями в его плечи в слабой попытке устоять против пьянящих ощущений, когда Пэриш одной рукой медленно провел по ее животу, чтобы теснее прижать к себе ее левое бедро, а другой начал нежно ласкать ее грудь. Тихий стон сказал ей, что сотрясавшее ее тело нетерпение передалось и ему. Или это стонала она, поглощая его? Это было бурное и мощное слияние. Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, и у нее перехватило дыхание от той благоговейной нежности, что сияла в синих глубинах. Сознание, что эта нежность принадлежит ей, опалило душу.
      Он качнул ее, и она откинула голову, мурлыкая от удовольствия, но он вдруг застыл, и она нахмурилась в замешательстве.
      - Без всяких благородных жертв с твоей стороны, помнишь?
      Жажда затеняла его глаза, но на губах появилась широкая соблазнительная улыбка.
      - Вперед, любимая, в галоп.
      Джина неловко отклонилась назад, что отозвалось в теле Пэриша очередным взрывом, потом выгнулась, протянула руку и подхватила с пола брошенную шляпу Пэриша. Бесстыдно улыбнувшись, она водрузила ее себе на голову и, вернувшись на прежнее место, опять прижалась к нему.
      - Я - в седле и готова к родео, ковбой...
      - Ну, давай, соня, вставай!
      Джина приподнялась с постели от неожиданного запаха, но все-таки так и не поняла, что нарушило ее сон.
      - Отстань, - пробормотала она, натягивая покрывало повыше. - Еще слишком темно для шести часов.
      - Поразительно! - воскликнул Пэриш, ставя кружку с кофе. - Ты даже глаз не открыла", а говоришь, что темно. - То, что она пробормотала в ответ, было и непонятно, и непечатно. - Я принес кофе, - продолжал подлизываться он, сидя на краешке матраса.
      - Я хочу спать.
      - Давай, давай, - шептал он, покрывая легкими поцелуями ее лицо. Половина шестого - не так уж плохо. Шесть наступит раньше, чем ты это поймешь.
      Она еще что-то промычала, но уже не так убежденно, потому что он стянул покрывало немного вниз и поцеловал ее в голое плечо. Проклятье! Как дивно она пахнет! Кончится тем, что он заберется к ней под покрывало!
      Ласково щелкнув ее по голове, он хотел было встать.
      - Ну же, любимая, нельзя спать целый день. В этот момент Джина со стремительностью кобры обвила его шею руками.
      - А почему бы и нет? - Она выгнула бровь. - Ты сам делаешь все, чтобы мне этого не хватало.
      - Лгунишка, ты получаешь больше!
      - Я хочу спать.
      - Хочешь, помогу, раз уж ты так ненасытна? - спросил он и, подняв ее руку, вложил в нее кружку с кофе.
      - Ничего себе, ободрил, - пожаловалась она, уже улыбаясь.
      - Так я прощен?
      - Это зависит от качества кофе.
      По понятиям Джины кофе был всего только сносный, но по крайней мере горячий и крепкий. Отведя кружку от губ, она благодарно вздохнула, хотя большее удовольствие ей доставляла мускулистая спина Пэриша, наклонившегося к ботинкам.
      - Ладно... прощен. За ночь хотя бы. Все-таки это по-деревенски - будить меня так рано. В чем дело?
      Направляясь к гардеробу, он подмигнул ей через плечо:
      - Я решил, что пришло время обучать тебя тому, что и как мы здесь делаем.
      Она застонала:
      - Зловеще звучит. И чему же?
      Он уже натянул рубашку, и все его внимание было поглощено сражением с пуговицами, но она расценила это как попытку уклониться от ответа.
      - Пэриш?
      - Мм? - На нее глядели синие невинные глаза.
      - Что ты задумал?
      Он опять подмигнул, потом двинулся к двери:
      - Вставай, и узнаешь.
      Все-таки уклонился. Джина бросила в него подушкой, но он выскочил за дверь, и подушка упала на пол.
      - Ну, молись, чтоб я не разочаровалась! - завопила она ему вслед. - Или ты труп, Пэриш Данфорд!
      В ответ ей из холла раздался мужской смех:
      - Сейчас попробуешь.
      - Ни за что, Пэриш! - Она отступила назад, неистово тряся головой. - Ни за что на свете! Я не хочу пить эту дрянь, не хочу и доить!
      Сдвинув шляпу на затылок, приподняв красивое удивленное лицо, Пэриш встал с корточек:
      - Попробуй, это легко.
      - Я не буду доить корову! И все. Он заключил ее в объятия:
      - Ну что ты, в жизни пригодится.
      - В моей жизни уже было удаление аппендикса! Да еще потеря девственности и удар электрическим током в пятнадцать лет. И ни один из этих случаев не прибавил мне опыта, так что можешь забыть про корову!
      Он зачарованно уставился на нее:
      - Тебя ударило током и ты потеряла девственность одновременно?
      Она моргнула, сразу остыв.
      - Что9 Нет. Мне было пятнадцать, когда меня ударило током, и девятнадцать, когда я потеряла девственность.
      - Как это случилось?
      - Я была на заднем сиденье машины...
      - Фу, глупая! Я имел в виду, как ты получила удар током?
      - Я и говорю, я была на заднем сиденье машины... - Она усмехнулась его смущению, потом продолжила: - Моя подружка устраиваэд вечеринку, ее папа отправился в магазинчик при гараже за льдом, и мы поехали с ним. Он заправил машину бензином, потом подошел к автомату и купил шесть пластиковых пакетиков со льдом. Расплатился и пошел к машине, держа по три пакетика в каждой руке. И вдруг один пакетик упал и лопнул. Чтобы помочь ему спасти от падения остальные, я выскочила из машины.
      Она остановилась, в тысячный раз рассказывая эту историю.
      - И?.. - поторопил он.
      - И вот я лежу на больничной койке, а надо мной всхлипывает мать. - Она пожала плечами. - Это все, что я помню. Стоп! Стояло отвратительно жаркое лето, и все было так раскалено, что лед начал таять, едва коснувшись покрытия дороги. Талая вода затекла в переходник удлинителя для морозильника, а я на него наступила и получила разряд. По словам врачей, единственное, что меня спасло, так это толстая резина пляжных туфель, которые были на мне.
      Пэриш прошипел непристойность и крепко обнял ее.
      - Господи, Джина! Какое чудо, что тебя не убило!
      Она поразилась тому, как посерело лицо Пэ-риша, как напряглось его тело. Эта история действительно потрясла его. Она обняла его за талию, прижалась головой к груди, услышала, как стучит его сердце. И пожалела, что так напугала его.
      - Не будешь заставлять меня доить корову? - умоляюще спросила она.
      - Ни в этой жизни, ни в следующей! - поклялся он.
      - Отлично, - она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, - в таком случае я вер5-1411 нусь и начну готовить завтрак, пока ты тут закончишь с Кларабеллой.
      - Договорились, - согласился он, потом нахмурился. - Это с тех пор у тебя шрамы на правой ноге?
      Она кивнула:
      - Вот уж не думала, что можно заметить эти следы после пластической операции.
      - В моей памяти хранится каждый кусочек твоей кожи, Джина. Я знаю твое тело, как свое собственное.
      Возвращаясь в дом, она думала о том, что до приезда сюда никогда в жизни не знала такого. И больше всего боялась, что может тоже влюбиться в него...
      Пэриш наблюдал, как Джина всматривается в ручей. На ней был белый купальник, подчеркивавший каждую линию ее тела и соблазнительно оттенявший гладкую, смуглую кожу. И что прекрасно - он оставлял много тела на обозрение, так что можно было, не отрываясь, весь день любоваться ею. Чем, похоже, он только и занимался!
      - Это точно, что здесь нет крокодилов? Я читала о бедных туристах, на которых нападали крокодилы.
      - Тогда ты определенно в безопасности. Послушай, ты уже в пятый раз спрашиваешь об этом, я же сказал тебе: не бывает крокодилов так далеко к югу.
      - Ты просто проверяешь, верю ли я в то, что крокодилы пускали бы круги по воде. Если это так безопасно, почему ты еще не в воде?
      - Потому что надеюсь увидеть появление первой акулы, - сказал он и заслужил шлепок.
      - Я не дурочка! - надменно заявила она. - Ну, ладно... Дольше тянуть нельзя. Но... - она погрозила ему пальцем, - если я закончу свои дни в пасти крокодила, то буду являться тебе до конца твоих дней, Пэриш Данфорд.
      Пэриш улыбнулся - именно на это он и рассчитывал. Это не была любовь с первого взгляда, но быстрота, с какой она захватила его, и сила ее поражали. Джина Петрочелли прочно заняла место в его сердце на все времена. Он не знал, что чувствует Джина, но был убежден, что далеко не то же. Поэтому он не признавался ей в глубине своих чувств. Полюбив, он ощутил, как боится любви она. А то, что однажды Джина уже обожглась, было яснее ясного.
      - Я чувствую себя виноватой, лежа здесь на шерстяном одеяле, - сказала она много позже. - Мне следовало бы работать на компьютере. - Она повернула голову и посмотрела на него. - Точнее, ты должен бы сидеть перед компьютером, а я - стоять рядом и учить тебя пользоваться им.
      Он провел пальцем по одной из ее темных бровей, потом вниз по щеке, шее и, наконец, под бретелькой ее купальника. Улыбаясь, он медленно стянул бретельку с плеча:
      - Но это же лучше. Как думаешь?
      Она ответила без слов, ее рука обвилась вокруг его шеи, как доказательство того, что он не ошибается.
      Позже, когда она заняла пассажирское место в машине, направлявшейся к дому, она огляну5"
      лась на хрустальную воду и поняла, что, плавая с крокодилами, была бы в большей безопасности, чем теперь. Потому что чувствовала, как ее засасывает.
      Несмотря на то что последние три дня с Пэришем были самыми прекрасными за всю жизнь, это была не ее жизнь. Или не она.
      Неожиданное открытие, что она хороша в дикой, безрассудной любви извините, сексе! - все-таки не то, чем можно долго утешаться. Во-первых, потому, что она серьезно сомневалась, выдержит ли ее сердце такое напряжение... а во-вторых, третьих, четвертых и так далее, она начинала подозревать, что отныне возможен только один путь, с Пэришем. Но к несчастью, Пэриш Данфорд не годился ей на всю жизнь.
      Взгляд на его сильные рабочие руки, уверенно лежавшие на руле, и его красивое мрачное лицо заставил подпрыгнуть ее сердце, но забавнее всего, что ей хотелось плакать. К счастью, однако, она была сделана из прочного материала, так что быстро справилась со вспышкой глупой сентиментальности.
      - Похоже, Расти и кто-то из его парней вернулись днем раньше, - заметил Пэриш, когда они въехали во двор.
      Джина увидела группу мужчин, осматривающих коня. Лошадь была гнедая, но из-за слез, застилавших глаза, она не рассмотрела лиц. Кто бы это ни был, их раннее возвращение обмануло ее надежды на четвертый, последний великолепный день наедине с Пэришем!
      - Да, - безжизненно отозвалась она, - похоже...
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      Звук будильника Пэриша эхом отдался в мозгу Джины, но она не хотела откликаться на легкий поцелуй в шею Это было трудно, ведь сердце ее застучало от нежного его прикосновения, а рассудок язвили воспоминания о разделенной с ним ночи.
      У них не будет больше совместных ночей! Ей хотелось прижаться к его теплой наготе, но она понимала, что любой конец должен иметь начало, и, во имя здравомыслия, началом должно стать сегодняшнее утро.
      Она сумела притвориться спящей, даже когда он осторожно отвел ее волосы с лица и нежно поцеловал в макушку. Мгновением позже матрас вздрогнул: он поднялся. Она стойко продолжала обман, пока он одевался, и только когда вышел - позволила себе открыть глаза и, перевернувшись на спину, глубоко вздохнуть.
      В десять часов он и остальные рингеры должны отправиться на вторую ревизию. В Мелаг-ру они вернутся через пять недель, а она уедет через две.
      Ее сердце вздрагивало от печали, но, поморгав, чтобы избавиться от непрошеных слез, Джина велела себе привыкать к этому. Не стоит заблуждаться, что сдержанное расставание будет легким. Она всегда знала, как рискованно экспериментировать с тем, в чем была генетически уязвима, - с крепкой синеглазой мужественностью, - и, однако, позволила себе этот риск.
      Между смелостью и глупостью - заметная граница, но она вовсе не уверена, по какую сторону от нее находилась, когда, швырнув все сомнения на ветер, кинулась в объятия буйного рингера, при том что учтивые продавцы скота больше в ее вкусе. Однако, в отличие от матери, она хотя бы знала свою слабость и не сделала ошибки, утонув в любви. Поэтому, рассуждала Джина, отказ от Пэриша Данфорда должен быть не более трудным, чем когда-то ее резкий отказ от курения. Конечно, будет нелегко, и, возможно, иногда она будет жаждать прикосновения его мозолистых рук и его вспотевшего тела так же отчаянно, как несколько лет назад жаждала никотина, но она переживет это, как пережила и то. Если бы люди действительно умирали от отсутствия Великолепного Секса, то мир был бы куда как менее населен1 - Ну, девочка моя, - пробормотала она, скидывая покрывало, - ты позволила себе заиметь проблему, а, как скажет тебе любой консультант, наметить цель - значит уже быть на полпути к выздоровлению.
      Джина вошла в кухню полностью одетая, но Пэриш простил ей отсутствие знакомого халата просто потому, что в обтягивающих джинсах и блестящей шелковой блузе она выглядела чертовски хорошо.
      - Доброе утро, - произнесла Джина, натянуто улыбаясь и прямиком направляясь к чайнику.
      - С добрым утром. А я собирался дать тебе поспать, поскольку ты обвиняешь меня в том, что не высыпаешься.
      Она пожала плечами и отвернулась.
      - Я смогу сделать это сегодня ночью Она спокойно затолкала две кусочка хлеба в тостер, потом заставила замолчать свистящий чайник, налила в кружку кофе.
      - Что у тебя на сегодня в списке? - Все ее внимание было поглощено приготовлением тостов.
      Пэриш готов был сказать ей, что это они уже обсудили ночью: большую часть дня он собирался грузить скот, а она приехала бы немного понаблюдать за этой процедурой во время ленча. Но, зная, насколько вспыльчивой она бывает по утрам, он решил, что "незачем наступать на кучу, если можно ее обойти".
      - Фургоны должны быть в воловьем загоне примерно через полчаса; если не копаться, то можно управиться сразу после завтрака. Ты поедешь туда верхом или на моторе?
      - Ни то, ни другое. Я не поеду. - Она сосредоточенно намазывала маслом тост.
      - Почему7 - опешил он.
      - Потому что не хочу, вот почему. - Она улыбнулась. - Я могу прожить без зрелища погрузки скота в фургоны. У меня есть более важные дела. Когда ты освободишься?
      Быстро заданный вопрос немного успокоил его обиду на тон: похоже, Джина хандрит из-за его возвращения к работе, поскольку теперь они будут меньше времени проводить вместе.
      - Думаю, в два, самое позднее в три. - Он откинулся на спинку стула и скрестил руки, широко улыбнувшись. - У тебя планы насчет меня, да?
      Она отвела взгляд.
      - Да, я хотела бы кое-что пробежать с тобой. Сегодня последняя возможность решить те проблемы с компьютером, которые у тебя еще есть.
      Несмотря на все его усилия отвлечь ее, Джина оказалась настойчивей и каждый день пару часов заставляла Пэриша проводить перед компьютером, обучая пользованию установленной программой. В компьютерах он разбирался кое-как, хотя благодаря деду имел глубокие познания в бухгалтерии, но, когда Джина была рядом, требовался сильнейший нажим, чтобы заставить его сосредоточенно работать с базой данных; обнаружилось, что его приводят в восторг аромат ее духов и шелковистый звук ее голоса, а вовсе не то, что она пробовала объяснять или показывать ему. Сегодня, он знал, у него нет никакого шанса отвертеться от занятий.
      - Чему ты усмехаешься?
      - Твоей идее засадить меня сегодня за этот чертов компьютер. Вечером я уезжаю на пятинедельную ревизию. Если думаешь, что я буду играть на клавиатуре, а не на твоем теле, ты с ума сошла, милая!
      - Пэриш! - взвизгнула Джина, когда он притянул ее к себе на колени.
      - Ох! - вскрикнул он, когда она, довольно метко толкнув его локтем в грудь, вырвалась. - За что?
      - Терпеть не могу, когда лапают!
      - С каких пор? - заинтересовался он.
      - Пэриш, пора наконец отнестись к компьютеризации серьезно. Ты сам просил установить программу, значит, должен уметь ею пользоваться.
      - Зачем? Я найму кого-нибудь вести бухгалтерию до сентября, до моего возвращения с ревизии.
      - И кто же будет учить нанятого, как пользоваться этой программой?
      Он нахмурился, потому что она явно избегала его близости.
      - Ну, ты, конечно... Кто же еще?
      - Я? Пэриш, я собираюсь уехать задолго до сентября! Я вернусь в Сидней через две недели.
      - Что? - Он, потрясенный, вскочил. - Ты уезжаешь?
      - Конечно, я уезжаю. - Карие глаза метнулись к нему, потом в сторону. Программа установлена и работает.
      - Но ты говоришь, через две недели... Она кивнула.
      - А как же та работа, которую ты еще собиралась сделать? Ты говорила, что тебе нужны численность стада и... и детали отгрузки. Окончательных цифр не будет, пока ревизия не закончена.
      - Мне не нужны окончательные цифры. Ты сказал, что все ревизии проходят одинаково и что последний акт в смотре - отправка скота на площадку продажи, скотобойню или в Дауне для откорма. Правильно?
      Он рассеянно кивнул, все еще пытаясь осмыслить ее слова.
      - Ну вот! После того как резерв будет сегодня отправлен, мне останется только разработать способ включения организационных и финансовых сторон этой процедуры в программу. Как только я это сделаю, Мелагра будет полностью компьютеризована.
      - Но впереди еще две самые большие ревизии. Что будет со всей информацией по ним, ее же нужно ввести, или как вы это там называете!
      Ее глаза встретили его с безразличной прямотой.
      - Любые последующие числа вводятся так же, как и в начале. Операция просто повторяется. Естественно, я оставлю подробные инструкции.
      - А что, если что-то будет не так?
      - Не должно, если следовать инструкциям. Но у нас существует телефонная служба поддержки, специально для новичков.
      Телефонная поддержка! Она предлагает ему телефонную поддержку? Что здесь происходит?
      Он что-то проспал?
      - Не смотри так тревожно, Пэриш, - ее покровительственный тон приводил его в ярость, - если дела пойдут из рук вон плохо, то пошлют специалиста для устранения неполадок.
      Он ухватился за соломинку:
      - Так ты возвратишься в сентябре, если будет необходимо?
      Не встречаясь с ним глазами, она закусила губу:
      - Нет. Не я. Это не моя работа. Я составляю программы. Если программа уже установлена и работает, то, в случае необходимости устранения мелких неполадок, я направляю младшего специалиста.
      Пэриш чувствовал, что готов взорваться. Гнев и обида выросли до опасного предела. Джина вела себя так, будто на самом деле ожидала, что ему понравятся ее речи.
      - Другими словами, - процедил он, - ты заставишь кого-то еще подчищать за собой.
      - Ну уж нет! - вспыхнула она. - У меня масса благодарностей за работу. Если я берусь за дело, то, прежде чем уехать, довожу все до совершенства! Я даже специально проверяю, умеет ли клиент пользоваться программой. Именно этому я пыталась обучить тебя! При минимальном, могла бы добавить, сотрудничестве!
      - Ну, полагаю, мисс Петрочелли, теперь его будет еще меньше! Я ухожу!
      - Будь ты проклят, Блю! Ты что, добиваешься паники? Я хочу, чтобы животные были погружены в фургоны, а не разбежались по всему Западу!
      - Ей-Богу, босс! Я делаю все возможное!
      - Эй, Пэриш! - К ним подошел Расти. - Хочешь, я возьму управление на себя?
      Пэриш уставился на него:
      - Какого черта мне этого хотеть?
      - Чтобы не вспыхнул бунт, - напрямик сказал тот. - Ты заездил людей дальше некуда. Полегче: они работают так же, как все, и даже лучше многих.
      Пэриш открыл было рот, но тут же закрыл. Расти прав. Он срывал на людях свое горе.
      - Я слишком крут, - пробормотал он, стараясь не встречаться с Расти взглядом.
      - Ага, - откликнулся тот, - как лезвие опасной бритвы. Тебе бы поговорить с Ли. Она тоже как дикий бык на родео.
      Улыбка тронула губы Пэриша.
      - Как всегда, когда начинается ревизия, а она не может участвовать.
      - Ага, - согласился Расти, - но ей это простительно. А тебе?
      - Я - босс, так что не...
      Рыжая голова не склонилась под взглядом Пэриша.
      - Как скажешь.
      Пэриш смотрел на звездное небо и убеждал себя, что ни в чем не виноват. У нее было масса возможностей выйти и пожелать им удачи, как это сделали Снэйк и Линн, но она упрямо оставалась в доме или в офисе, когда он собирал инструменты.
      - Считай, что пятинедельная ревизия не касается городских штучек, сказал почему-то Блю.
      Даже сейчас, шесть часов спустя, он был не ближе к разгадке.
      ...Дьявольщина! Он даже согласился задержаться на полчаса, чтобы сделать то, о чем она так беспокоилась утром. Но нет!
      - Я решила, что в этом нет нужды, - сказала она ему, когда он около двух вернулся в дом, - это будет и слишком мало, и слишком поздно, да и не важно.
      - Утром ты, кажется, считала это жизненно необходимым.
      Она пожала плечами:
      - Ты сейчас слишком поглощен ревизией. У тебя на уме другое дело, и новый материал будет только отвлекать.
      - Единственное, что меня отвлекает, - это ты, Джина. Почему ты вдруг превратилась в равнодушную... в льдинку?
      Она довольно вяло отреагировала на его обвинение:
      - Пэриш, мы оба знаем, что я к тебе неравнодушна.
      - Я знаю, но ты упорно пытаешься убедить одного из нас, что равнодушна.
      Она стиснула пальцы, и он понял, что попал в точку.
      - Пэриш, мы провели вместе четыре чудесных дня...
      - Они пока не кончились, я могу не уезжать еще два часа. - Он схватил ее за запястье и притянул к себе для поцелуя. В тот же миг она крепко сжала губы, но мало-помалу начала откликаться. Тогда он поднял голову, рассчитывая увидеть милое смущенное лицо. Она смотрела так дьявольски сурово, что у него упало сердце. Мысль о пяти неделях без нее была почти невыносима. - У меня впереди тридцать четыре долгих ночи одиночества, но еще два часа с тобой, и память об этом будет...
      Джина неожиданно оттолкнула его с такой силой, что он пошатнулся.
      - Для памяти мы сделали за последние несколько дней больше чем достаточно! Меня не интересуют горячие простыни на ходу. Почему у таких мужчин, как ты, в голове только секс?
      - Таких, как я?
      - Пришел домой - хочешь трахнуться! Вышел из дома - хочешь трахнуться! Все вы одинаковы! Даже самый вонючий из вас! - И с этим суровым непонятным обвинением она убежала в офис и захлопнула дверь...
      - Что, черт побери, я сделал? - воззвал он к звездам.
      - Снова психология, босс?
      Пэриш взглянул туда, где, упакованный в свой спальник, лежал Блю.
      - Нет, приятель, со звездами беседую.
      - А-а... Ну, правильно. Извини, что помешал.
      - Не страшно, Блю.
      - Конечно, босс... раз ты так говоришь.
      Пэриш подавил смешок. Бедный малый терпел его бессонницу в прошлый раз, когда Джина дала ему от ворот поворот, притворившись спящей. И сегодня... Старый рингер, наверно, начал подозревать, что босс свихнулся. И был недалек от истины. Но тогда Блю не станет спешить записываться на участие в Данфорд-ревизии.
      Сев в спальнике, Пэриш мрачно выругался. Дьявольщина! Блю слишком хороший рингер, чтобы терять его.
      Он торопливо выбрался из спальника и стал натягивать сапоги. Блю тоже автоматически занял сидячее положение.
      - Что случилось, босс?
      - Ничего страшного, не волнуйся, - быстро успокоил его Пэриш, потому что Блю уже взялся было за молнию на мешке. - Просто я вспомнил, что оставил дома кое-что важное. Я возьму белую "четверку", а если к утру не вернусь, скажи Расти, чтоб отправлялся на Номер Три, я подъеду туда.
      - Давай, босс. А... что ты оставил? Пэриш подхватил седло и спальник:
      - Оправдание.
      Пэриш знал, что, когда он перемахивал через верхнюю перекладину на веранду, шпоры оповестили о его прибытии. Луны не было, а свет звезд не достигал земли. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и повернул голову в сторону качелей.
      Она сидела там, в густой тени, с поджатыми ногами, отвернувшись от него так, что он видел только ее профиль. Можно было подумать, что она прячется.
      - Лучше скажи мне, что я сделал плохого, потому что я обычно равнодушен к надутым, если не знаю причины.
      Она ответила не сразу:
      - Я не дуюсь.
      - Тогда почему ты отсиживалась в офисе и до самого отъезда не вышла?
      - Я работала.
      - Вздор, Джина, и мы оба это знаем. Она вздохнула:
      - Ты прав, я избегала тебя. Доволен?
      Он почувствовал, что получил удар в поддых.
      - Крепко. Но хотя бы честно.
      - Я всегда была честна с тобой, Пэриш.
      - Черт! Четыре дня твое тело говорило мне одно, а сегодня утром твои губы пытались сказать что-то совсем другое.
      Молчание. Напряженная темнота. Потом она отозвалась:
      - Я сексуально увлечена тобой, Пэриш. И никогда не скрывала этого.
      - Здесь есть доля правды, - уступил он, - хотя на самом деле ты хочешь доказать, что моя привлекательность для тебя только в сексуальности. Ты думаешь, что мне это должно быть приятно. Слишком уж похоже на эпитафию: "Пэриш Данфорд - король траханья!"
      - Стоп! - Она повернула наконец к нему голову. - Это балаган, Пэриш! Ты разрушаешь все, что у нас было, а я этого не допущу.
      - Я разрушаю? Я разрушаю! - Боль в груди он прикрыл горьким смехом. Знатно, Джина! Убийственно забавно! Черт, ты даже не знаешь, что я люблю тебя! Еще с того первого раза, когда мы с тобой предавались любви. Любви, Джина! - ревел он от боли. - Не сексу! Не симуляции экстаза, или какой там у феминисток термин, называй как хочешь! Я предавался с тобой любви, Джина, потому что я люблю тебя!
      Он прервал тираду. В чернильной темноте слышалось его тяжелое дыхание. Джина даже не пошевелилась. Видит Бог, она должна была отреагировать хотя бы на его крик, если не на что-то большее.
      - Черт побери, Джина, - произнес он сквозь зубы, - ты собираешься что-нибудь сказать? Сделай что-нибудь, хоть засмейся! Подтверди, в конце концов, что ты меня слышала.
      - Я... я слышала, - отозвалась она дрожащим шепотом.
      - И?.. - подтолкнул он с замиранием сердца.
      - И... и... я тоже люблю тебя, Пэриш... - (Он схватился за стояк, потому что чуть не упал от облегчения.) - Но это... ничего не меняет.
      Он радостно засмеялся и, одним прыжком оказавшись около нее, схватил ее за плечи:
      - Как это "не меняет", черт возьми! Она покачала головой:
      - Нет, Пэриш, я все равно уеду.
      - Ради Бога, почему?
      - Потому, - дрожащие руки гладили его лицо, - что твои мечты - это мои ночные кошмары.
      - Ох, любимая, - он прижал ее к себе, - я понятия не имею, о чем ты говоришь, почему ты плачешь. Но мы сделаем все, чтобы избавиться от этого, клянусь, родная, мы сделаем все!
      Больше всего на свете Джина хотела бы в это верить, но не верила. Покачав головой, она вырвалась из его рук и закуталась в плед, но холод был внутри нее самой.
      - Джина...
      Растерянность в его голосе почти разорвала ей сердце, хотя как это могло быть, если оно уже было разбито.
      - Пэриш, ты говорил, что Мелагра - твоя мечта, какой бы тяжелой ни была на ней жизнь.
      - Да, и что? И ты могла бы участвовать в ней. Я хочу этого больше всего.
      - Но не больше собственной мечты. Недостаточно, чтобы отказаться от нее. - Она выслушала его проклятья почти с улыбкой. - Успокойся, Пэриш, сказала она ласково, - я не прошу тебя сделать это. Я не верю людям, приносящим самую суть свою на алтарь любви.
      - Подразумевается, - выдавил он, - что с тобой произошло бы именно это, если бы я попросил тебя остаться.
      - Нет, это то, о чем просила бы тебя я, если бы осталась, - поправила она мягко. - Прекрасно верить, что любовь преодолеет все, но, Пэриш, я по собственному опыту знаю, что это не так.
      Он снова разразился проклятиями:
      - Ты думаешь, если кто-то причинил тебе зло, то и я способен на это?
      - Неумышленно. - Она замолчала, чтобы совладать с собой. - К несчастью, я из тех, кто готов держать руку над пламенем и терпеть, вот почему я поклялась не играть со спичками.
      - Боже всемогущий, Джина! - Пэриш обхватил ее лицо ладонями и повернул к себе. - Я люблю тебя! Бросишь ты говорить ерунду и скажешь, наконец, в чем суть?
      - Суть в том... - Она опять умолкла. Ей хотелось упасть в его объятия, но в глубине души она знала, что это сделает ее отъезд невозможным. - Суть в том... - Она прерывисто вздохнула. - Я очень люблю тебя, Пэриш Данфорд, но не смогу быть счастлива с тобой. Я не могу остаться. И не проси меня больше.
      Джина вырвалась и убежала в дом и только тут дала волю слезам.
      Прошло несколько минут, и она услышала, как завелся мотор "уты". И тогда она заплакала громко, в голос.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Шесть дней спустя упакованные вещи Джины стояли возле дверей спальни. Снэйк должен был отвезти ее на взлетную полосу, а Пэриш договорился с Роном Гэлбрайтом, что тот на своем самолете доставит ее в Маунт-Айзу к сиднейскому рейсу. Об этом сообщила ей Линн; Пэриш с той самой ночи на веранде встреч с ней не искал.
      Джина вздохнула и в последний раз оглядела комнату. Странно, но теперь она не казалась ей спартанской. Точнее, существовала некая причина, по которой Джине печально было покидать ее.
      Вот именно, некая причина, подумала она. Она не чувствовала печали, несчастье - вот что отныне будет в ее сердце. Джина бросилась на кровать. Гордиться своею решимостью или стыдиться ее? Наверно, она давно знала, что полюбила Пэриша, но боялась этим признанием усилить свою боль. Ведь произнесенное вслух игнорировать труднее. Она сама призналась Пэри-шу в любви и никогда не сможет забыть, как он сказал, что любит ее!
      О Господи, она не собиралась снова плакать. Нет, нет! Она приняла решение и должна выполнить его!
      - И выполню! - Джина пихнула подушку. - Выполню! Выполню! - Но ее клятве мешала память. Гулкая память! Вот так она и сидела, комкая покрывало, воображая одно, но смутно надеясь на другое.
      - Джина, это Пэриш! Если ты там, подними трубку!
      - О Господи, - прошептала она, не двигаясь. - Пэриш...
      - Джина! Джина! Ради Бога, если ты слышишь, подними трубку. У нас несчастье!
      Испуганная, она стремительно подлетела к передатчику, ее трясло.
      - Я здесь, Пэриш! Я здесь!
      - Где Линн?
      Вопрос застал ее врасплох.
      - Линн?
      - Да. Где?
      - Не знаю. Наверно, повезла детей в школу. Пэриш, что... Подожди минутку! Она как раз въезжает к себе во двор. Позвать? - Нажав кнопку телефона, она услышала, как он выругался.
      - Слушай внимательно, Джина. С Расти несчастье. Очень серьезное. Займись ею прямо сейчас, я не хочу, чтобы она была одна, когда услышит об этом. Я дам тебе время добежать до нее, потом позвоню снова. Давай! - И рявкнул: - Быстрее!
      Посчитав, что сейчас не время для расспросов, Джина бросила трубку комнаты, пролетела веранду, скатилась по ступенькам, прыгая через одну, и, спохватившись, что на ней туфли на высоком каблуке, на ходу сбросила их. Она спешила, не разбирая дороги, по кучам, щедро разбросанным на четырехстах метрах до Харрингтон-хауса, и грязь разлеталась из-под ее ног.
      Впереди она видела только Линн, высвобождавшую Билли из детских постромок, та остановилась и пристально смотрела на нее.
      - Вы что, хотите участвовать в следующей Олимпиаде? - поддразнила ее Линн, когда Джина была уже близко.
      Глухо стукнув ладонями в машину, Джина затормозила.
      - Пэриш только что звонил... по рации, - задыхалась она. - Случилось... несчастье.
      Все краски схлынули с лица Линн:
      - О Господи! Расти! Это Расти, да? Джина только кивнула.
      - О Господи, нет! Что случилось? Ничего страшного?
      Линн была в панике, Джина старалась сдерживаться:
      - Я... я не знаю. Я... Так, позвольте мне забрать у вас Билли, и пойдемте. - Забрать спящего малыша у потрясенной матери оказалось нелегко. Боже, долго еще она будет пребывать в таком состоянии?
      Отбросив непрошеную мысль, она позвала бредущую куда-то девчушку:
      - Кейли! Кейли!
      - Я не Кейли! Я - Келли!
      Подавив глубокий вздох, она подняла Билли повыше:
      - Все равно, пойдем.
      Девчонка хоть и возвела глаза к небу, но повиновалась. Ошеломленная Линн все еще стояла возле машины. Джина ласково обняла ее за плечи и повела к дому.
      - Что... что случилось? - снова и снова шептала та, испуганно и недоверчиво заглядывая Джине в лицо.
      - Я... не уверена, Пэриш собирается перезвонить. Линн, не бегите...
      Но к тому времени, когда Джина добралась до дома, Линн уже терзала рацию.
      - Не отвечают! Черт, почему не нанять кого-нибудь управляться с этой проклятой штукой!
      - Линн, послушайте меня, вы должны успокоиться. Вы напугаете детей. Лучшего довода она не могла придумать. Какого черта на том конце нет оператора? Где Пэриш? Почему он не...
      Боже милостивый, может, он тоже пострадал? Ее сердце залил холод. Ужас сдавил горло. Хорошо еще, что груз на ее руках задвигался, отвлекая мысли от чего-то очень страшного, о чем она и думать боялась. У него все в порядке.
      Должно быть!
      - Линн, может, положить Билли на кровать? - Глаза женщины блуждали от рации к сыну и обратно. - Давайте, это займет всего несколько секунд, уговаривала Джина. - Вы сразу услышите радио.
      - Это серьезно, - убежденно ответила Линн, забирая ребенка, - иначе Пэриш позвонил бы мне первой.
      - А вы могли услышать его в машине? Линн сразу оживилась:
      - Нет, та рация в ремонте. Ох, Джина, может, все не так плохо? Может, он просто сломал руку или ногу?
      Джина выдавила улыбку:
      - Будем надеяться.
      Она с тревогой наблюдала за выходившей из комнаты Линн. Ох, Пэриш, если сломанная нога "не так плохо"... что значит "плохо" в твоем мире?
      Это выяснилось быстро. Сквозь эфирные шумы в комнату вторгся его голос. Выяснив, что в комнате и Джина, он обратился к Линн.
      Слушая его рассказ о том, как Расти был сброшен споткнувшимся на скаку конем и потерял сознание, ударившись головой об дерево, Джина болезненно отметила суровую сдержанность его голоса. Эти два человека были его самыми близкими друзьями. Представить только, что он должен чувствовать! Она даже зажмурилась, надеясь хоть мысленно ему помочь.
      - Линн, он пришел в сознание, но... - Пэриш грубо выругался, - похоже, у него задет позвоночник - он не чувствует ничего ниже шеи.
      Трубка выпала из рук Линн.
      - Нет! О Господи, нет!
      Она пошатнулась, а у Джины ослабли колени. Как странно, она чувствует такую боль, а Расти не чувствует ничего.
      -Ох, Расти! Нет! Нет!
      - Линн, милая, послушай меня, - продолжал Пэриш. - Расти не хотел бы, чтоб ты вышла из строя. Я знаю, видит Бог, я знаю, что ты чувствуешь, но он рассчитывает на тебя. Линн, ответь мне, малышка!
      Проглотив слезы, Джина погладила отчаянно рыдающую женщину по голове и взяла трубку:
      - Это я, Пэриш. Линн сейчас говорить не может.
      - Как она?
      - Как ты и ожидал. Я могу чем-нибудь помочь?
      - Просто побудь с ней, пока не появится Снэйк. Я связался с ним из Чаепития. Он приедет после ленча, чтобы отвезти тебя на аэродром, а потом сразу вернется к Линн - не хочу, чтобы она оставалась одна, пока мы не получим официального диагноза. Если это не выяснится до твоей встречи с Гэлбрайтом, поезжай туда сама, мы потом заберем машину.
      Мысль об отъезде даже не приходила ей в голову. Она рассердилась. Неужели он думает, что в подобной ситуации она останется в стороне? Для человека, утверждавшего, что любит ее, он не слишком-то высокого о ней мнения. Но сейчас не время сводить счеты.
      - Спросите его, что сейчас с Расти. - Линн подняла залитое слезами лицо.
      - Мы связались с базой "Авиадоктор", они организуют вертолет: там, где находится Расти, самолет не посадить. Они заберут его в Марк- Дауне - это ближе, чем мы. Самолет и медики будут ждать его там.
      Линн выхватила у Джины трубку:
      - Поезжай с ним, Пэриш. Я сейчас не могу выехать и хочу, чтобы ты был с ним! Не оставляй его одного.
      - Я знаю, дорогая, что ты не можешь, а для меня, вероятно, в вертолете не хватит места. Но я обещаю, что за ним будет самый лучший медицинский уход. Клянусь, я сделаю все, чтобы у него было только самое лучшее. Но если будет место, я полечу с ним.
      Джина сразу почувствовала, как ослабло напряжение Линн.
      - Слушай, Линн, - продолжал он, - я сейчас вернусь к Расти. Около него Блю, я оставлю его возле рации. Хочешь что-нибудь передать?
      - Скажи ему только, что я его люблю.
      - Это как раз то, что он передавал тебе. Это и чтоб не волновалась. А сейчас, как насчет чашки чая из рук Джины и лечь?
      Хотя она согласно кивнула, самое большее, на что Линн оказалась способна, - это сидеть на краешке дивана, уставясь на остывающий чай. У Джины сердце болело за нее, но что, кроме обычных, банальных утешений, она могла придумать? Им обеим оставалось только ждать новостей.
      В течение следующего получаса Джина готовила чай, усмиряла буйство Келли, опасаясь, что та разбудит Билли, и делала все возможное, чтобы поддержать Линн, волнение которой нарастало. Каждые несколько минут Линн поднималась и начинала бродить по комнате, мимоходом касаясь рации. "Они сообщат сразу, как только у них будут известия!" Потом опять возвращалась к дивану и осторожно устраивала на нем свое отяжелевшее тело.
      Когда проснулся и заплакал Билли, на Джину накатила волна раздражения, потом пришло чувство вины за то, что это заметила Линн - она печально взглянула на Джину и сказала, что пойдет переоденет Билли.
      - Нет, нет, - тотчас возразила Джина, - оставайтесь здесь, я сама его переодену.
      - А вы сумеете? Я ведь не пользуюсь памперсами.
      - Справлюсь. - Ей-то это сделать нетрудно, подумала Джина. - Пойдем, Кали, покажешь мне, где у мамы все необходимое.
      Девочка оторвала взгляд от глины, из которой что-то лепила, и недовольно нахмурилась:
      - Я же говорила вам, что я - Келли.
      - Хорошо. Извини. Ну пойдем, поможешь мне.
      Это дело заняло у нее минут пятнадцать. Тем не менее то маленькое удовлетворение, которое Джина все же почувствовала, сразу улетучилось, когда, вернувшись в гостиную, она увидела напряженное лицо Линн.
      - Линн, что? - бросилась она к женщине, мельком удивившись, как это она не услышала рацию. - Что случилось? Почему вы не позвали меня?
      В широко открытых глазах Линн застыл ужас.
      - У меня схватки. Господи, Джина, я не могу рожать сейчас! Просто не могу!
      И если бы Джина не поддержала, она упала бы на пол.
      Когда в дверь ворвался Снэйк, Джина перевела дух. В жизни еще никому она так не радовалась.
      - Как Расти? - с порога вскричал Снэйк.
      - Последнее, что мы слышали, - они ждали "Авиадоктора".
      Старый рингер пробормотал что-то себе под нос и оглядел комнату.
      - А что с Линн?
      - Она собирается рожать.
      - Что-о?! Хотите сказать, что она собирается произвести на свет дитя?
      Наверное, у нее был такой же вид, когда она услышала о схватках несколько минут назад.
      - У нее будет ребенок сейчас? А кто... вы будете принимать бэби?
      - Я возьмусь, если вы станете добровольцем.
      - Дьявольщина! Я не могу! Я - механик!
      Снэйка смущало только то, что он не профессионал, а вовсе не интимные подробности, и это вызвало у Джины улыбку. Впрочем, он явно паниковал. Джине оставалось лишь надеяться, что он не хлопнет дверью, когда она скажет, какая ему предстоит роль.
      - Снэйк, схватки возобновляются каждые две минуты. Я уже связалась с "Авиадоктором", и вот что мы должны делать...
      - Девочки, - сказала Джина, входя в столовую, где четыре ребенка тихо сидели вокруг стола, - Билли наконец заснул, так что давайте не будем слишком шуметь остаток вечера. Ага?
      Никто из обычно буйных чад Харрингтонов даже не улыбнулся. Джина не удивилась: Келли после отъезда матери все еще плакала, а ее сестры не хотели завтра отправляться в школу. Последнее, что они слышали о Расти, - его перевели из Таунсвиллской больницы, куда сначала доставили, в Брисбенскую больницу принцессы Александры. Он был в сознании, но парализован ниже шеи.
      До нее дошел неприятный запах, она взглянула на мокрый край блузки: смена подгузников у малышей преподносит свои сюрпризы. Вздохнув, Джина заложила потную прядь волос за ухо. Надо переодеться во что-нибудь из вещей Линн или сходить к себе и покопаться в своем багаже, но сейчас следует устроить девочек. Насколько это возможно в данных обстоятельствах.
      - Так! Я уложила Билли и думаю, что и остальным в скором времени пора ложиться спать.
      - Вы говорили, что мы могли бы позвонить в больницу и узнать, как там мама, - заявила Кайли.
      - Хорошо. Но давайте подождем немного.
      - Нет, я хочу поговорить с мамочкой! Я хочу сейчас же поговорить с мамочкой!
      - Ох, Келли, я понимаю, милая, но сейчас этого не позволят. - Джина хотела обнять малышку, но ребенок не дался.
      - Вы отослали ее прочь! Вы отослали мою мамочку прочь! И я не Келли!
      И девочка разрыдалась, но Джина слишком устала, чтобы утешать ребенка и опять пускаться в объяснения. Она была только очень благодарна Снэйку, который сумел, так и не став повитухой, довезти Линн до взлетной полосы, а также Рону Гэлбрайту, доставившему ее в Ма-унт-Айзу быстрее, чем была бы установлена любая компьютерная программа.
      - А мы не можем позвонить в больницу, где папочка, и поговорить с ним? - спросила Кейли.
      - Думаю, лучше подождать, ведь чем дольше мы подождем, - она старалась быть убедительной, - тем больше хороших новостей получим.
      - А Пэриша мы не можем вызвать? - спросила Кали.
      - Не надо. Я здесь.
      Джина обернулась и натолкнулась на полный удивления взгляд синих глаз. В нахлынувших на нее сложных чувствах она вряд ли смогла бы разобраться. Это был день сплошных чертыханий, но теперь здесь был Пэриш. Подошла кавалерия, и можно вздохнуть свободнее. Надо же, еще сегодня утром этот мужчина был источником ее страданий, а сейчас стал разрешением ее проблем! Джина готова была броситься в его объятия, но дети опередили ее, и тогда она упала в кресло.
      Опершись локтем на стол, она опустила голову на руку, закрыла глаза и несколько раз тяжело вздохнула: теперь Пэриш мог все взять в свои руки. Он мог сам воевать с хорошенькими сестричками. Он мог решить, стоит ли детям говорить о состоянии их отца. Он мог прорваться сквозь стандартное "Больной чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно в его положении" и получить немедленный ответ на вопрос "Ему лучше?". Теперь ему предстоит нервничать, что так долго нет Снэйка, который ушел "сделать один глоток для успокоения нервов", и подозревать, не стал ли этот глоток парой бутылок. Пэриш мог взять на себя ответственность за все. Особенно за детей.
      Мало-помалу звук мужского голоса, спокойный и ласковый, привлек ее внимание к окружающему.
      Пэриш нагнулся, подхватил четырехлетнюю малышку на одно колено, семилетнюю - на другое. Две старшие стояли по сторонам, обняв его за плечи, ловя каждое его слово. Джина понимала эту их нужду в физическом контакте с Пэришем: его сила и спокойствие придавали уверенность, что все будет в порядке просто потому, что он здесь. Она вздохнула. Хладнокровие, уверенность и стойкость она пыталась развивать в себе уже много лет, и ей хотелось верить, что она в этом преуспела.
      И тут Джина осознала, что, при всем своем терпении и любви к детям, Пэриш выглядит даже более утомленным, чем она сама; эгоистично с ее стороны жалеть себя и сваливать на него всю ответственность, когда он едва на ногах держится.
      Увлеченный детской болтовней, еще не пришедший в себя после событий этого дня, не говоря уж о том изумлении, какое он испытал, застав Джину все еще в Мелагре, Пэриш был захвачен врасплох, когда ему в руку сунули банку холодного пива.
      - Ну-ка, парочка, - Джина решительно забрала младшую с его колен, пусть Пэриш выпьет пива, а вам я приготовлю ванну. Кайли и Кейли, - не обращая внимания на хныкание, она собирала младшую пару в ванную, накрывайте на стол. У меня сварены спагетти. Пока они горячие, положите их на блюдо и подайте Пэришу. И заварите чай.
      - Хорошо, - отозвалась Кейли, а Кайли без возражений направилась к столу.
      Удивленный авторитетно-родительским тоном Джины и послушанием двенадцатилетней Кайли, Пэриш поставил на пол Кали, не желавшую отпускать его шею:
      - Слышала, что сказала Джина? Иди купаться и готовиться ко сну.
      - А ты уложишь меня, Пэриш? Пожалуйста! Раз мамочки и папочки нету!
      Отведя взгляд от опять повлажневших детских глаз, он посмотрел Джине прямо в лицо. У нее тоже подозрительно блестели глаза, и ему сразу стало ясно, что если он немедленно не притянет ее в свои объятия, то или удушит любого, кто попытается помешать этому, или задохнется от чувств сам.
      - Мы поговорим позже, - сказала Джина, словно прочтя его мысли. - Детям нужно в постель.
      Взглянув в несчастное личико девчушки, он успокаивающе стиснул ее ручонку:
      - Конечно, я уложу тебя, принцесса, - и поцеловал ее в лоб. - Позови меня, когда будешь готова.
      Минут через сорок, когда Джина появилась снова, Пэриш, уже прикончивший пиво и вторую порцию спагетти, помогал старшим девочкам мыть посуду. Из их рассказов он понял, что Джина справилась со всем просто замечательно.
      - Пэриш, маленькие хотят, чтобы ты уложил их.
      - Приятно слышать. Тебя так долго не было, что мы уж подумали, не утонули ли вы там все или просто не хотите помогать нам с тарелками.
      В данных обстоятельствах шутка была не слишком удачной, но, бросив беспокойный взгляд на девочек, Джина убедилась, что они улыбаются.
      - Пэриш позвонил в больницу, - сообщила Кайли, - они положили маму на сохранение.
      - Ужасно! - вырвалось у Джины, потом до нее дошло, что так ничего и не сказано о Расти.
      - А папа чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно в его положении. Больше они нам ничего не сказали.
      - Тебе сказали все, что тебе следует знать, так что марш мыться, скомандовал Пэриш, послав Джине быстрый взгляд и едва заметно мотнув головой.
      Она потянулась за чайником.
      - Вы, девочки, идите в ванную, а я приготовлю кофе. Или ты хочешь чаю, Пэриш?
      Он не откликнулся, и это заставило ее повернуть к нему голову. Пэриш смотрел на нее со странным выражением замешательства, удовольствия и огорчения. Потом он улыбнулся мягко и ласково, и ей показалось - такая улыбка способна искоренить все мировое зло.
      - Конечно, - ответил он. - Неси это на веранду. Я скоро приду.
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Джина изучала вышку со спутниковой антенной, так необходимой детям Харрингтонов - ведь телевидение было для них окном в большой мир, пока им неизвестный. Удивительно, как могла Линн решиться поднимать семью в такой глуши? Как не побоялась обзаводиться детьми в такой дали от современно оборудованной больницы?
      Она не обернулась на звук открывшейся сзади двери и на звон шпор в направлении стола, на котором она поставила кофе и шоколадные бисквиты. Хотя сердце, как всегда, когда Пэриш был рядом, мгновенно подпрыгнуло. Любовь! Вот причина! Она знала это. И еще знала, что нет средств излечения от нее; события сегодняшнего дня еще более высветили всю безнадежность этой любви.
      С нижней ступеньки, где сидела, она повернулась, чтобы взглянуть в лицо возвышавшемуся над ней человеку.
      - Ты что-то скрыл, когда сказал девочкам, что больной чувствует себя настолько хорошо, насколько возможно.
      - Последнее сообщение Снэйка, переданное 6-1411 через Блю: Линн не хочет, чтобы девочки знали о параличе.
      - Не хочет. - Джина не думала, что это мудро, но по крайней мере это решение освобождало ее от необходимости сообщить новость девочкам. Хотя с той минуты, как Снэйк, сбежав с корабля, оставил ее наедине с пятью плачущими детьми, стоило ей открыть рот, и она чувствовала себя злостной обманщицей. - Нелегко было скрыть это от них. Еще ничего, когда я на телефоне, но каждый раз, когда кто-нибудь из соседей вызывал по рации и справлялся о Расти или передавал ему наилучшие пожелания, я нервничала, как бы они не проболтались. Словно ходишь по битому стеклу.
      Пэриш опустился на ступеньку рядом и коснулся ее. Несмотря на прохладный ветерок, ее бросило в жар. Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как она чувствовала его горячее, потное тело, вдыхала его земной мужской запах. Никогда она не знала ничего более успокаивающего.
      - Ну, может, тебе больше не придется беспокоиться об этом. Хорошая новость - Расти стал чувствовать ноги. Доктора считают, что возвращение чувствительности верхней части тела - вопрос времени.
      - Ох, слава Богу! Ох, Пэриш, это прекрасно! Возможно, только бурный восторг бросил Джину в объятия Пэриша, но ему было все равно. Даже возможность обнять ее казалась ему даром Господним. Вознося тихие молитвы, он обвил ее руками,' и она немедленно сделала то же.
      - Ох, Пэриш... Пэриш, я так испугалась, - шептала она ему куда-то в шею, - я не знала, что делать, когда у Линн начались схватки. Ведь на два с половиной месяца раньше! А мы - почти в трех сотнях километров от ближайшей больницы! - Горячечные слова обгоняли друг друга. - Линн нервничала, плакала из-за Расти, из-за детей и еще больше расстраивалась. Билли и Келли ревели. Я попыталась вызвать тебя, но Блю сказал, что ты сопровождаешь Расти в Таунсвиллскую больницу. Снэйк не возвращался. О Господи, Пэриш, я думала, мне придется принимать роды!
      Джина откинула голову и посмотрела на него, в ее глазах блестели слезы.
      - Я бы не справилась, - сказала она убежденно. - Я бы отказалась в этом участвовать. И, даже если бы не отказалась, ребенок мог бы умереть. Это же слишком рано! Предполагается, что здесь не бывает недоношенных младенцев! Жить в глуши - безумие! Никаких средств обслуживания новорожденных! Никаких специалистов или докторов. На базе "Авиадоктора" все самолеты на вызовах. Снэйк сказал, что до ветеринара более ста двадцати километров! Он даже предложил позвать какого-то пастуха со станции, которому пришлось однажды делать кесарево сечение лошади! Господи Боже мой - лошади!
      Пэриш прервал эту пылкую речь, крепче прижав ее к себе. Он знал, что она не поняла бы его смеха в момент, когда так расстроена, и все же едва сдерживал улыбку: ему нравилось, что у этой внешне спокойной, уверенной в себе женщины сострадательное сердце, а слабость она позволяет увидеть только ему.
      - Шш, любимая, - шептал он, похлопывая ее по спине и поглаживая волосы, - шш, ты молодец, девочка. Больше чем молодец. Линн положили на сохранение, Расти лучше. Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо.
      Он продолжал успокаивать ее, поглаживая по плечам и спине. И то, что страх постепенно отпускал ее, уменьшало и его напряжение. Между ним и этой женщиной существовала неразрывная связь, она была нужна ему на всю жизнь.
      - Знаешь, - сказал он чуть погодя, опершись о перила веранды так, чтобы Джине было удобнее, но щека ее осталась бы прижатой к его груди, - я не ожидал застать тебя здесь. Когда я узнал, что у Ли схватки, а Гэлбрайт собирается лететь с ней в Айзу, я решил, что ты улетишь вместе с ними.
      - Я думала, ты в Таунсвилле.
      - Сообщение о Ли пришло, когда мы садились в самолет, и я решил вернуться, зная, что Снэйк не справится с двумя маленькими. Блю должен был передать это.
      - Я не видела Снэйка с тех пор, как приехала с детьми из школы. Подумать только, Линн проезжала такое расстояние дважды в день! Когда я вернулась, меня ждала записка с каракулями, что Расти на пути в Таунсвиллскую больницу и что в больнице Маунт-Айзы стараются задержать роды Линн. А он отправляется к рингерам, чтобы принять душ и успокоиться! - В голосе ее слышалось больше чем легкое раздражение. - Пусть только попадется мне в руки, он у меня успокоится навсегда! Пэриш засмеялся:
      - Остынь, пока ты купала детей, я радировал в лагерь ревизии. Видно, старина Снэйк решил, что настало время помочь там, и двинулся отсюда, чтобы выручить с ревизией.
      Она оторвала голову от его груди:
      - Выручить с ревизией! Если я просила его всего-навсего принести Линн стакан воды или заняться с детьми, он выглядел так, словно должен участвовать в хирургической операции, и начинал ворчать, что он только механик!
      - Да, но, может, Снэйку кажется, что присматривать за стадом дикого скота безопаснее, чем за толпой диких детей. Кроме того, он видел, что ты прекрасно справляешься!
      - Ха! Он слишком мало тут слонялся, чтобы это выяснить! А я тогда окончательно стала в тупик.
      - Знаешь, это как-то не соответствует тому, что рассказали мне дети. И тому, что вижу я сам. Не всякая женщина в одиночку смогла бы успокоить пятерых обезумевших от горя детей и так хорошо организовать все, как это удалось тебе. И я сомневаюсь, что Линн находит время приготовить соус к спагетти даже в спокойный день. В самом деле, Джина Петрочелли, для того, кто открыто заявляет, что не слишком расположен к материнству, у тебя настоящий талант к нему.
      - Ну так ты ошибаешься. Это не талант, это - опыт.
      На мгновение Пэриш подумал, что ослышалея, но ее напрягшееся тело и сдавленный голос говорили иное.
      - Годы опыта по переодеванию и кормлению младенцев, купанию и тасканию их на руках, когда они подрастут, утиранию слез, чтению сказок и укладыванию их в постель. И знаешь, все это было отнюдь не прекрасным занятием. Не для меня, во всяком случае.
      Недоверие, изумление и Бог знает что еще, от чего он оцепенел. Джина была матерью? У нее ребенок? Дети? Тысяча вопросов, с какого начать? Голос выдал его замешательство.
      - Я... я не понимаю, о чем ты говоришь. Проворчав проклятье, Джина высвободилась из его рук и откинула голову, словно адресуясь к небесам:
      - Господи, я сама не понимаю! До сих пор, при всей моей любви к своей семье, я порой еще злюсь на них за тот период моей жизни.
      - Джина, ты хочешь сказать, что у тебя дети?
      - Her. Я пытаюсь объяснить, почему не хочу иметь их.
      Ясность ее ответа, казалось, снизила температуру градусов на двадцать. Когда она заговорила снова, голос ее был слаб и отстранен, будто доходил из далекого далека, и хотя Джина сидела рядом с ним, по тому, как она обхватила себя руками, пристально и неподвижно глядя на темный горизонт, Пэриш понял, что мыслями она не здесь.
      - У меня остались только смутные воспоминания о дошкольной жизни, но думаю, что я в то время пожила примерно в сотне маленьких провинциальных городов. Мой отец был стригальщиком, и мы переезжали за ним следом, чтобы быть около его очередной работы, но, насколько помню, его никогда не было дома. Его не было, когда я поступила в школу, и помню, как, надевая на меня школьную форму, мамочка плакала, потому что ее дорогой Пит не мог видеть, как выросла их маленькая девочка. - Она горько рассмеялась: - Дорогой Пит плевал на их маленькую девочку! Все, о чем заботился мой отец - в тех редких случаях, когда бывал дома, - это чтобы были еда и пиво в холодильнике и чтобы мама не проводила все свое время в суете со мной в ущерб ему. Чего она, конечно, и не делала, потому что отчаянно его любила. Всякий раз, когда отца не было, она просто сидела и плакала, рассказывая мне, как она его любит.
      Иногда он исчезал, и мы не слышали о нем месяцами, но мама всегда говорила о папе так, словно он вот-вот заявится домой, и на этот раз навсегда. Но его возвращения так и не произошло.
      Некоторые люди помнят главные вехи своей жизни по тому, где они были или что делали в то время. Я же определяю, как часто отец появлялся в моей жизни, отсчитывая назад девять месяцев от рождений моих сестер. Мне было семь, когда у мамы появилась Кармен, и десять, когда родились двойняшки. Отец не видел их младенцами, не видел, как они растут. Чем он жертвовал ради семьи, так это спермой и своим именем в наших метриках. Он, бывало, кричал, что ему нужна свобода. Вырастили нас мама и благотворительность.
      Я люблю свою мать. Я знаю, она была самой лучшей матерью в течение этих лет, но Боже, как я сердилась на нее за глупость, так устраивавшую моего отца! Он был почти пустым местом! Нет, он не напивался, не оскорблял ее, не завел другую женщину. Входя в дом, первое, что он говорил: "Соскучилась ли по мне моя самая лучшая девочка?", и она тут же оказывалась в его объятиях, в его постели и в его полном подчинении. Она подчинялась его ласковому взгляду и стелилась перед мужественным обаянием так же легко, как дышала. Не было ничего, чего бы она не сделала и не делала для этого сладкоречивого, эгоистичного ублюдка.
      Так вот откуда сказанное ею на днях "Все вы одинаковы"!
      - Он влез в долг где-то в Западной Австралии и написал маме, что если он его не выплатит, то все кончится тюрьмой. Даже в свои десять я понимала, что это был бы самый лучший выход для нас, но не для мамы. Нет, она стала работать уборщицей в мотеле, чтобы выручить его. Потом взяла вторую работу, ночным оператором на автозаправочной станции, так что могла платить кому-то, кто приглядывал бы за .детьми, пока я не вернусь из школы.
      - Пока ты не вернешься из школы? - потрясенно прервал Пэриш. - Но ведь тебе было всего десять! Совсем маленькая девочка!
      - Ох, нет, Пэриш, мне было сто десять! Я стала большой девочкой, как только появилась Кармен. А кто, ты думаешь, готовил, чистил и следил за маленькими, когда отец был дома и мама была полностью в его распоряжении? Нет, Пэриш, мама пошла работать, исключительно имея в виду, что я в это время сделаю дома все, что нужно. Я одна отводила и Кармен, и двойняшек в первый раз в школу и оставалась дома, когда они заболевали. Я поднималась, когда мама приходила ночью с работы домой, и рассказывала ей все, что произошло за день: что сказал дантист, что сказал водопроводчик, какие вещи нужны детям в школу. - Она умолкла и глубоко вздохнула. - И именно я была тем, кто сообщил ей, что человека, которого она любила больше всего на свете, убили в пабе.
      Грубое слово, вырвавшееся у Пэриша, слишком мягко выразило то, что он испытывал. И все же не сила ее боли вызвала такой накал его ярости. Прежде всего следовало сделать все, чтобы стереть тень вины и страха на самом прекрасном лице, какое Бог когда-либо создал.
      Он притянул ее к себе, и она доверчиво и уютно снова устроилась на его груди.
      - Эта смерть разбила ей сердце, - продолжала Джина. - А я, прости меня, Господи... я была рада, действительно рада. Я ненавидела эту жизнь! Я не хотела больше такой ответственности! Никогда!
      - Шш... все хорошо. Не говори больше. Она, не отрываясь от его груди, покачала головой:
      - Я... я хочу все рассказать тебе. Мне это нужно.
      И Джина довольно скупо рассказала остальное. За свои двадцать восемь лет она как бы прожила две совершенно разные жизни: до четырнадцати лет и позже. От кошмара до волшебной сказки. Обе они и сформировали человека, каким она была сегодня.
      - Еще когда мать работала в мотеле, она подружилась с одним постоянным посетителем. Богатый итальянец, занимался недвижимостью и местным строительством. Поскольку они с мамой были единственными итальянцами в городе, мама однажды пригласила его на традиционный воскресный итальянский обед, а потом это вошло в привычку. Насколько я знаю от матери, они были только друзьями, но Энтони Петрочелли хотел быть больше чем...
      - Петрочелли? - Пэриш был оглушен. - Энтони Петрочелли - один из десяти самых богатых людей Австралии?
      - Да, он самый. В последнем рейтинге папа, кажется, занял седьмое место.
      - Папа? Я думал...
      - Мой настоящий отец - австралиец. Его звали Питер Хенли. Но я считаю Тони Петрочелли единственным отцом, который у меня когда-либо был. Он женился на моей матери спустя десять месяцев после того, как убили Питера, и он нас удочерил. Он очень добрый и любящий отец и прекрасный муж для моей матери все последние четырнадцать лет, и если бы он мог вычеркнуть из жизни предыдущие четырнадцать лет, он это сделал бы. И для себя, и для меня.
      - Ты говоришь так, словно виновата перед ним.
      - Да. Он обожает мою мать, но знает также, что, хотя и она любит его, он все же никогда не был и не будет любовью всей ее жизни. Во всяком случае, - продолжала она, слегка повеселев, - должна сказать, переход от крайней нищеты к весьма обеспеченной жизни явился благоприятным моментом для четырнадцатилетней девушки. Я стала учиться в одной из лучших частных школ, проводя каникулы за границей. У меня появилась хорошая одежда. Чего бы я ни захотела, все исполнялось. Я получила лошадь на свое пятнадцатилетие, персональную телефонную линию и кредитную карточку на пятнадцать тысяч долларов на шестнадцатилетие, спортивный автомобиль на восемнадцатилетие и квартиру в пентхаусе на двадцать первый день рождения.
      Но самое ценное, что сделал Энтони Петрочелли: он дал мне личную свободу. Он освободил меня от обязанности чувствовать ответственность за кого бы то ни было, кроме самой себя. Не могу выразить, Пэриш, как тяжко такое чувство ответственности. И когда это свершилось... я словно впервые получила возможность вздохнуть, словно долго сидела на цепи, а теперь освободилась. О Господи, это было прекрасно! Прекрасно! Мне двадцать восемь, и я могу делать что угодно и ходить куда угодно. Единственное мое обязательство - определить, чего я хочу, например в карьере. Рождение ребенка серьезно бы изменило эту жизнь.
      Ее голос окреп, и, когда она взглянула на него, ее карие глаза были спокойны.
      - Я знаю, это звучит эгоистично для большинства людей, но, по моему мнению, чтобы стать родителем, надо прежде всего обладать умением брать на себя ответственность за других. И такова моя суть.
      - А я думаю, - сказал Пэриш, - что первейшим качеством родителей должна быть безоговорочная любовь между ними.
      Она покачала головой:
      - Моя мать любила Питера Хенли безоговорочно, и посмотри, что вышло. Нельзя доверять только любви, если хочешь провести в жизнь свои принципы. Тем более, если забота требуется детям. Материнство - слишком тяжелая работа, у меня уже есть этот опыт. И я не тороплюсь повторить его снова. Не с любым.
      - Понимаю.
      Смиренно произнесенное Пэришем слово отозвалось в Джине такой острой болью, какой она еще не знала. Его большая, мозолистая ладонь поднялась и нежно коснулась ее щеки.
      - Я люблю тебя, Джина, больше, чем можно себе представить. Когда я обнаружил, что ты еще не уехала, то подумал: "Это твой второй шанс, Данфорд! Убеди ее остаться. Делай что угодно, но задержи ее здесь". Я говорил себе, что надо предаваться с тобой любви до тех пор, пока мысль оставить меня не покажется тебе невероятной. - Кривая, иронически-грустная улыбка мелькнула на его губах. - И разве я не мог бы этого сделать?
      - Нет, я... - вскинулась Джина, ее пальцы вцепились в его рубашку. С тяжелым вздохом она закрыла глаза, потом кивнула. Две слезинки покатились по щекам и сползли на подбородок, откуда Пэриш слизнул их языком. Она сразу застонала и воспользовалась его рубашкой, чтобы подтянуться к нему поближе и подставить лицо. В течение одной длинной, блаженной минуты Пэриш позволил себе роскошь отведать вкус ее губ, прежде чем слегка оттолкнуть. Запустив пальцы в ее волосы, он удерживал ее голову, просто дожидаясь, чтобы она открыла глаза и встретилась с ним взглядом.
      - Сегодня вечером я хочу предаться с тобой любви, Джина. Сегодня и каждый вечер, пока ты здесь. Ты нужна мне, я хочу тебя и знаю, что мне никогда не насытиться тобой. Я люблю тебя, Джина, и знаю, что ты любишь меня, но обещаю, что никогда не использую эту любовь, чтобы удержать тебя против твоей воли. Ты вольна уехать в любой момент, когда пожелаешь. Или остаться на столько, на сколько хочешь. Без давления, без пут... и без ответственности.
      - Ох, Пэриш, - она печально покачала головой, ее губы улыбались, хотя слезинки еще катились из блестевших глаз и руки теребили его щетину на подбородке, - какого черта ты не мог стать городским брокером по продаже крупного рогатого скота вместо того, чтобы стать рингером в глуши?
      Пэриш мог бы сказать ей, что, во-первых, разницы почти нет, а во-вторых... Камнем преткновения для их совместного будущего было не различие в их образе жизни и не ее страх ответственности и даже не ее нежелание обзавестись детьми. Нет, проблема была в том, что Джина до смерти боялась любви. Этот страх она должна была распознать и преодолеть сама. Пэриш ничего не сказал. Вместо этого он просто приблизил губы к ее губам и тихо поклялся любить ее так горячо и так долго, как она ему позволит.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      Два дня спустя Джина, удивляясь тому, как быстро пролетели эти дни, вошла в терминал аэропорта Маунт-Айзы.
      Едва рассвело, когда Пэриш неохотно прервал ночь самой сладкой любви, какую она когда-либо знала, и затолкал ее в душ. Они должны были вовремя забрать пятерых детей Хар-рингтонов для поездки в больницу Маунт-Айзы. Там дети увидятся с матерью и затем отправятся в Брисбен с одной из теток Линн.
      Хотя доктора преуспели в сохранении беременности Линн, они все же потребовали, чтобы в течение следующих десяти недель она не таскала тяжестей, если хочет благополучно выносить младенца полный срок. Поскольку предстояли школьные каникулы, Линн рассчитывала, что в Мелагру приедет тетя и поможет ей. Расти все еще находился в больнице принцессы Александры, и с тетушкиного согласия Пэриш осуществил более удачный план.
      Он организовал чартерный рейс, чтобы тетя слетала в Маунт-Айзу повидать Линн, а затем забрала детей к себе в Брисбен. Раз в неделю Линн будет прилетать в Брисбен, чтобы навещать их и Расти.
      - Ох, Пэриш, - сказала Линн, утирая слезы, - не знаю, как тебя и благодарить. Мы с Расти... О Господи, мы так благодарны тебе за все, что ты для нас сделал! Как жаль, что это случилось во время ревизии.
      - Ладно. Только больше так не делай!
      Она засмеялась и закивала головой, потом взглянула на Джину:
      - Так вы все-таки улетаете, да? Из того, что говорили дети, я сделала вывод, что вы застрянете здесь подольше.
      Джина вспыхнула, когда взгляд Линн скользнул от нее к Пэришу и обратно:
      - А, нет. У меня работа и...
      - Гардероб Джины не очень подходит для долгого пребывания в наших местах, - пришел ей на помощь Пэриш, - но я сумел пробить еще один ее приезд, после ревизии.
      - Хорошо, - улыбнулась Линн, - в таком случае мы наметим крещение так, чтобы оно совпало с вашим приездом. Не может быть крещения без крестной матери, не так ли?
      - О Господи... Линн, я уверена, что найдется кто-нибудь более подходящий... - бормотала Джина.
      Линн покачала головой.
      - Это мой способ отблагодарить вас за все, что вы сделали, за то, что помогали детям. Пожалуйста, согласитесь.
      Джина проглотила комок в горле и кивнула.
      - У нас есть немного времени, - Пэриш указал на табло. - Давай-ка проверим твой багаж, а потом съедим что-нибудь, - предложил он. - Не знаю, как ты, а я ненавижу еду в самолете.
      Джина тоже не любила ее. Так же, впрочем, как искусственно-вежливые, ненужные ни ей, ни им беседы пассажиров-спутников.
      В общем, это был день смены настроений и несдержанных чувств. От встречи детей с матерью, полной слез, объятий и поцелуев, которыми они наградили Джину, когда садились на свой чартерный рейс, до настойчивой просьбы Линн стать крестной матерью. При всем при том Джина надеялась, что ей удастся обойтись при расставании без сырости, но теперь, когда Пэриш смотрел куда угодно, только не на нее, и нудно жаловался на пищу, которую ему подавали в самолетах, она вдруг почувствовала, что теряет контроль над собой. Как выдержать оставшиеся до посадки семьдесят минут наедине с ним?
      - Знаешь, я не хочу, чтобы ты торчал здесь до отлета.
      Как она и ожидала, ее заявление немедленно остановило и его речь, и движение багажной тележки, которую он катил к билетному контролю. Пэриш выпрямился, сдвинул шляпу на затылок и проницательно посмотрел на нее.
      - Скажи: почему?
      - Ты сам знаешь, почему.
      - Скажи, - настаивал он тихим и нежным голосом, разбередив ее душу и вызвав слезы на глазах. Она часто заморгала, пытаясь взять себя в руки.
      Пэриш тихо выругался, когда Джина склонила голову, безуспешно стараясь сдержать рыдания. Проклятие! Что он натворил! Он же клялся не использовать эмоциональный шантаж, и все-таки сделал именно это! Не обращая внимания на окружающих, он притянул ее к себе и поцеловал так, словно вся его жизнь зависела от этого. Да так оно и было. Все дело в том, что она не хотела признаться, что чувствует то же самое.
      - Извини, любимая, - попросил он, уткнувшись лицом в ее шею, - это непорядочно с моей стороны. Если тебе будет легче, я уйду. В общем, давай сдадим твои вещи в багаж...
      - Нет! - Ее руки обвили его талию. Надежда поднялась в его груди, почти задушив его.
      - Нет?
      - Нет еще. Подожди. Я хочу, чтобы ты обнимал меня подольше.
      Надежду сменило разочарование. Какое-то мгновение Пэришу казалось, что он не сможет заговорить; он схоронил лицо в шелке ее блестящих волос, напоминая себе, что ее счастье все-таки важнее его собственного.
      - Успокойся, родная, - наконец произнес он, - я буду обнимать тебя столько, сколько захочешь.
      Он хотел бы обнимать ее всю жизнь. Но услышать ее просьбу об этом фантазия. А реальность такова, что ему надо покинуть терминал аэропорта ровно через восемнадцать минут... одному.
      Сидя в зале отлета и пристально глядя на табло, Джина совершенно не обращала внимания на соседей-пассажиров. Если сделано то, что она и хотела сделать, откуда эти слезы? Конечно, она предполагала, что будет чувствовать себя несчастной, но то, что она ощущала сейчас, было в миллион раз хуже, чем несчастье.
      Но это же совершенно нелепо, уговаривала она себя, ведь прощание их не было таким бесповоротным и холодным, как перед трагедией в Мелагре, которая и дала им второй шанс. Они же собирались поддерживать отношения. Они будут звонить друг другу и проводить отпуск, а порой и уикенды вместе, если позволит работа. Это не конец, это просто будет другое, вот и все.
      Пэриш сказал, что он останется дома сегодня вечером, чтобы она могла позвонить ему и дать знать, благополучно ли добралась. К сожалению, он не сможет звонить ей, пока идет ревизия. Она надеялась, что он выберется в Сидней на несколько дней, когда рингеры сделают перерыв перед началом финальной ревизии в лагере Долгого Пути, но понимала, что из-за травмы Расти Пэриш вряд ли сможет приехать. Но он же собирается вызывать тебя, решительно напомнила себе Джина. И не так уж далеко до ноября, когда она сможет взять на работе неделю или около того и приехать в Ме-лагру. Шесть месяцев не слишком большой срок. Совсем небольшой. Когда она впервые появилась здесь, четыре предстоящие ей недели казались долгим сроком. Как удивительно быстро они прошли. Слишком быстро. Словно пролетели. Но ведь здесь был Пэриш...
      Даже когда он уехал на ревизию, она была окружена свидетелями его присутствия: диван, на котором он так любил развалиться; поцарапанный кофейный столик, на который закидывал ноги, прежде чем спохватывался, что не снял еще шпоры; его бритвенные принадлежности в ванной; банки пива, охлаждающиеся на нижней полке холодильника в ожидании его возвращения домой в конце длинного, изматывающего дня. И, конечно, невозможно было, сидя в офисе, не вспоминать их первую ночь любви.
      Да, в Мелагре Пэриш Данфорд был частью ее жизни даже в его отсутствие. И вряд ли теперь будет иначе в Сиднее. Ох, конечно, у нее там сколько угодно горячей воды, ковер от стены до стены, все удобства и мелочи, какие может пожелать женщина, но нету Пэриша. И не будет секса без мер предосторожности.
      У нас с Пэришем был не секс, у нас была любовь! - одернула она себя. То, что с ними происходило, было любовью до остановки сердца и дыхания. Самой прекрасной, чувственной и духовной любовью на свете. И она навсегда осталась бы такой, даже если... даже если...
      - О Господи! - вскрикнула Джина, выпрямившись в кресле. - О Господи, нет!
      Ее не волновало, что ее тихие всхлипывания стали слышны окружающим и привлекли к себе их внимание. Пусть смотрят, думала она, вытаскивая бумажную салфетку, две упаковки которых она купила пару минут назад. Какая слабая и бессмысленная попытка спасти собственное лицо, ведь она заслужила звание дуры столетия!
      - Ты такая дура, Джина Петрочелли, бормотала она. - Дура, дура, дура! Ею так завладел страх повторения ошибок ее матери, что она готова была скопировать отца - даром наслаждаться чьей-то глубокой любовью, этакое хобби!
      К тому времени, когда был объявлен ее рейс, Джина успокоилась. Ее глаза слегка припухли, голова раскалывалась, но аспирин подействовал достаточно быстро. К несчастью, спасая от головной боли, лекарство не помогает излечить ни разбитое сердце, ни окончательный идиотизм. Глубоко вздохнув, она забросила кожаный рюкзачок на плечо и, не раздумывая больше, вместо прохода на посадку направилась к выходу.
      - Дура, - повторяла она. - Настоящая дура.
      Сидя на веранде в тишине хрупкой, живительно свежей ночи, Пэриш еще издалека услышал звук незнакомого мотора. Это была явно не машина со станции, пришедшая по поводу ревизии, поскольку звук приближался с другой стороны. Кто бы это мог быть так поздно? Пэриш размечтался - может, это пара рингеров, до которых дошли слухи о случившемся с Расти, и они приехали в Мелагру, чтобы поучаствовать в ревизии. Когда он пару часов назад связался с Блю, чтобы сообщить, что вернется завтра верхом, и спросил, как дела в лагере, тот ответил, что главное желание рингеров - добавить людей. Похоже, из-за того что они с Расти выбыли из строя, пять недель труднейшей работы готовы были обернуться семью неделями ада.
      - Ну, Блю, - сказал он вслух, поднимаясь на ноги, когда машина въехала во двор, - неужели это ты примчался?
      Никто из здешних не стат бы добираться в эту глушь на такой крошечной четырехцилиндровой штучке, которая остановилась в нескольких метрах от него.
      Стоя на верхней ступеньке, он ждал, пока водитель не выключил ослепившие его фары.
      - Чем могу быть вам полезен? - спросил он громко, еще не разбирая, кто же приехал.
      - Можешь простить меня за идиотство?
      Пэриш застыл, не в силах поверить, что голос, исходивший из автомобиля, не плод его воображения. Дверца открылась, и Джина, выбравшись из машины, предстала перед ним.
      - На всякий случай, - попросила она, - не мог бы ты дать мне чашку кофе, прежде чем отправишь обратно? Я привезла собственную кофеварку и немного настоящего молока. - И по голосу, и по тому, как она держалась за дверцу машины, чувствовалось, что она слегка нервничает. Света из автомобиля хватало, чтобы увидеть, что она поменяла костюм, в котором уезжала, на легкий жакет и джинсы.
      - Планируешь побыть еще, да?
      - Это зависит от того, расценивается ли глупость как преступление. Если да, то я - номер один среди негодяев, и полиция, вероятно, пожалует сюда в любую минуту. Для меня, пожалуй, они заново введут смертную казнь.
      - Понимаю.
      - Я думаю, поскольку место это очень уединенное, ты мог бы позволить мне отсидеться здесь лет, скажем, пятьдесят-шестьдесят.
      Сердце Пэриша чуть не вырвалось из груди.
      - Звучит так, будто ты нарываешься на пожизненное заключение.
      - Именно, - отозвалась она торжественно, все еще не двигаясь.
      Ему смертельно хотелось спрыгнуть с веранды и затащить ее в дом, но он сдержался. Решение проделать столь долгий путь было целиком ее собственным решением. И он хотел, чтобы последние несколько шагов определялись только тем, что она действительно чувствовала к нему, а не тем, что он мог бы заставить ее чувствовать.
      - Здесь трудная, уединенная жизнь, - продолжал он играть роль адвоката дьявола, - городской человек вскоре может ощутить себя глубоко несчастным.
      - Возможно, - согласилась она, оглядывая тихий простор, окружавший их, потом захлопнула дверцу и отошла от машины, - но и в городе может быть трудно и одиноко. Особенно если твои мысли и сердце пребывают где-то еще.
      Не сводя с него глаз, Джина медленно шла к нему.
      - Несчастье определяется совсем не географией, - сказала она, поднявшись на нижнюю ступеньку.
      Сердце Пэриша громко барабанило, кажется, где-то в голове.
      - Я люблю тебя, Пэриш. Я намерена любить тебя всегда, буду ли я здесь или в Сиднее.
      Может быть, настанет время, когда жизнь здесь поглотит меня, но ты будешь по крайней мере под рукой. В Сиднее тебя не будет. - Неуверенно улыбнувшись, она сделала еще шаг. - Но я предполагаю... дело в том... Я больше хочу быть несчастной с тобой, чем без тебя. Я... Она споткнулась, и Пэриш подхватил ее.
      - Проклятье! Когда ты наконец починишь эту ступеньку?
      Он засмеялся и отвел волосы с ее лица:
      - Не знаю. Никогда, кажется, не соберусь.
      - Тогда я попрошу, чтобы Снэйк сделал это... после того, как установит новый бак для горячей воды, скажем на следующей неделе.
      - Вы договорились установить новый бак? - растерянно спросил он.
      - Да. Если я собираюсь жить здесь лет пятьдесят или около того...
      Когда его губы закрыли ей рот, Джина окончательно поняла, что перед нею светлое будущее. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой защищенной, такой уверенной в себе, какой хотела и могла бы быть.
      Скрип половых досок, когда они шли по холлу и дальше в спальню, звучал музыкой в ее ушах. Кому нужны ковры от стены до стены? Что хорошего в белой-белой спальне, если с ней не Пэриш?
      - Новые одежки, - заметил он, когда они торопливо начали раздевать друг друга. - И не видно имени дизайнера.
      - Мой багаж был уже в самолете, - сказала она, - и даже такая городская штучка, как я, знает, что на ревизию скота не отправляются в костюме.
      Руки Пэриша замерли.
      - Ты собираешься выехать в ревизионный лагерь?
      Хотя это прозвучало почти испуганно, Джина уловила скрытую радость в его словах.
      - Я не только хочу делить твои мечты, Пэриш, но хочу помогать тебе обращать их в явь. Я еще не очень много знаю о жизни на ферме крупного рогатого скота, но я упорна, езжу верхом и быстро учусь. Я не из тех, кто сидит дома и, ломая руки, молится, чтоб не пораниться.
      Она говорила горячо и серьезно, но ее руки и внимание были заняты его одеждой.
      - Я намерена изучить все о твоем бизнесе, все, что касается крупного рогатого скота, и что может тебе пригодиться, я собираюсь сопровождать каждый шаг твоей жизни. Не потому, что я сейчас уже такая, а потому, что хочу быть такой. Всегда.
      Встав на колени, Пэриш усадил ее на кровать, поддерживая одной рукой за спину, а свободной приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в лицо. Как всегда, ее прелесть ошеломила его, и, прежде чем заговорить, он поцеловал ее долгим, нежным поцелуем.
      - Я люблю тебя, Джина. И, клянусь, не стану порхать по твоей жизни, как это проделал твой отец с твоей матерью. Ни черта подобного.
      - Я это знаю, Пэриш, - она усмехнулась, - но даже если бы сомневалась, то ничего похожего не случится потому, что я - не моя мать и такого не допущу.
      В тот же миг последние, слабые сомнения Пэриша исчезли. Эта невероятная женщина приняла на себя обязательство быть частью его жизни.
      - Ты хоть представляешь себе, как я люблю тебя, Джина Петрочелли? спросил он, опрокидывая ее на подушки.
      Она улыбнулась:
      - Конечно. Но лучше покажи мне это.
      - Немедленно.
      И, обойдясь далее без разговоров, они быстро избавились от остальной одежды. Единственным желанием Джины, лежавшей обнаженной в его объятиях, было доказать ему свою любовь столь же выразительно, как он доказывал ей свою.
      Каждое прикосновение его рук или губ к ее телу было восхитительной смесью нежности и того высокомерного мужского собственничества, которое эмансипированные женщины отвергали во имя политических прав, но тайно жаждали в своих плотских фантазиях. А то, что она наконец отпустила свое сердце на свободу и больше не чувствовала необходимости сдерживаться, добавило глубины их любви.
      Когда губы Пэриша коснулись ее груди, вместе с острым ощущением наслаждения ей пришла вдруг в голову мысль, что, если бы она захотела, семя этого человека могло бы зародить жизнь в ее чреве. Они с Пэришем могли бы произвести другого человека! Мысль была так же головокружительна, как то волнение, которое Пэриш вызывал в ее крови. Она схватила его за плечо, пытаясь сохранить рассудок. Горделивая мысль мелькнула у нее: какую же власть она имеет над этим человеком!
      - Джина, любимая... открой глаза.
      Его просьба вызвала у нее улыбку. В философском смысле ее глаза уже раскрылись. Никогда еще она не видела и не чувствовала так отчетливо. Все же она заставила себя открыть глаза - и задохнулась от любви, сияющей в его глазах, таких же синих, как небо его родины.
      - Сейчас все иначе, - прошептал он и, подняв руку, медленно и ласково провел по ее щеке. - Ты и сама это чувствуешь.
      В тот же миг она прочла клятву бесконечной любви, верности и веры в его глазах, ее сердце заколотилось, и она ответила ему таким же взглядом. Пэриш стиснул челюсти, чувствуя, что теряет контроль над собой.
      - Не знаю, надолго ли нас хватит, любимая, - задыхался он.
      - Навсегда, - прошептала она, выгибаясь ему навстречу. - Навсегда. И всегда, и всегда...
      ЭПИЛОГ
      Сидя на веранде, Джина взглянула на испачканное личико, порванную тенниску и пыльные джинсы четерехлетней дочери, ехавшей на плечах своего папы, и почувствовала, как ее сердце наполняется нежностью и гордостью.
      Последние шесть лет ее жизни были невероятно счастливыми. Не проходило дня, чтобы она не благодарила Бога за то, что послушалась своих чувств и научилась доверять своему сердцу. Как всегда Джина собиралась на ежегодную ревизию, которая была для нее шестой. В Мелагре за это время произошли изменения почти столь же кардинальные, как и в ее взглядах на любовь и жизнь. Старый дом реконструировали почти до неузнаваемости, и хотя там отсутствовал непрактичный белый ковер, зато были кондиционеры, телевизоры и неограниченное количество горячей воды. У них, кроме того, был свой самолет, и Пэриш настоял, чтобы Джина научилась управлять им - на тот случай, если ей захочется вырваться в цивилизацию. Впрочем, это бывало редко.
      - Похоже, кому-то требуется хорошая ванна перед обедом, - сказала она, вставая, когда Пэриш с дочерью на плечах поднялся по ступеням на веранду. Маделина Луиза Данфорд, кто же вас так испачкал?
      - Я играла с Джиной Ли, - объяснила голубоглазая брюнетка. Речь шла о Джине Ли Харрингтон, крестнице Джины, названной и в ее честь тоже.
      - Подумаешь, девчонки лишь немного повозились во дворе! - Пэриш подмигнул и опустил дочь на пол веранды. - Я одновременно помогал Снэйку с насосом и приглядывал за ней.
      Когда дочь подбежала и одарила Джину восторженными объятиями и поцелуями, та подумала, что слишком любит ребенка, хоть и священной материнской любовью.
      - Можно я попрошу Джуди наполнить ванну прямо сейчас? - возбужденно спросила дочка. Еще одна перемена в Мелагре. С тех пор как большую часть времени Джина посвящала или родительским обязанностям, или работе бок о бок с Пэришем, или ведению счетов (компьютер, по мнению Пэриша, следует использовать только в сражениях с иностранцами), в доме появилась экономка.
      - Конечно, дорогая. Скажи Джуди, что я скоро приду посмотреть, как ты купаешься.
      Пэриш обхватил жену сзади и ткнулся в шею, вытворяя нечто восхитительное с ее ухом.
      - Мэдди не единственный, кто испачкался. Ты помоешь и меня тоже?
      - Мм. Может быть, позже. - Она повернулась в его руках и поцеловала открытое место на его шее. Его кожа имела привкус тяжкой работы и, как всегда, возбуждала ее. - Это зависит...
      - От чего? - спросил он, спускаясь губами по ее шее, а руками - вниз по спине.
      - От того, обещаешь ли ты ответить любезностью на любезность.
      - Сделано. - Он даже застонал, приближая губы к ее губам для долгого, жадного поцелуя. Ему и сейчас не стоило никаких усилий зажечь в ней страсть, и это было то немногое, что не изменилось в Мелагре. Они неохотно оторвались друг от друга, понимая, что страсть их не может быть полностью удовлетворена, пока дочь не спит. Это неудобство было единственной оборотной стороной их родительской жизни! - Она в самом деле выглядит усталой, намекнул Пэриш. - Не следует ли отправить ее в постель пораньше? К тому же у нее завтра будет насыщенный день, ведь прибудут новые рингеры.
      Джина засмеялась:
      - Ты неисправим.
      - Это то же, что ненасытен?
      - В твоем случае - да! Они рука об руку вошли в дом, но, в то время как Джина продолжила путь в ванную к Мэдди, Пэриш отклонился в направлении кухни. Джина улыбнулась про себя, когда он по прямой направился к холодильнику, открыл его, чтобы достать банку пива, и натолкнулся на двухлитровый пластиковый пакет молока. Это тоже не изменилось в Мелагре Пэриш по-прежнему любил выпить пива, придя домой после тяжелой работы, а Джина по-прежнему не доила коров и не пила парного молока.