- Ну как, туфта, - возразил Георгий , - помнишь Проперция? Как залетел, а? Подстрелил не того, что в накладной...
      - Давай сюда, - Куродо протянул руку, - я на слух совсем ничего не вопринимаю.
      Он взял накладную и уселся.
      - Таак, - протянул Куродо, - пьяный, что ли, писал? Не разбери поймешь... Тааак. Ну, "четыресто талонов" - это да, это - понятно. И "одна шт. " - тоже. А вот - "цеп"... Это вообще, - он прищурился. - никакой не "цеп", это... черт... "щеп" какой-то, да, скорее уж "щеп. драк.". Дракон из щепок?
      Георгий покачал головой:
      - Нет. На инструктаже ничего не было ни про какие щепки сказано. Про нору в горе - объясняли, а про щепки...
      Тем временем вернулся Валентин Аскерханович с хворостом, положил на траву охапку изогнутых, словно в неизбывной муке, сучьев и спросил у меня:
      - Джек Джельсоминович, - позвольте, я Жанне Порфирьевне помогу развести костер?
      С той поры, как я забрал Валентина Аскерхановича из казармы, он стал со мной не просто подчеркнуто, но пришибленно вежлив... Это пугало меня. Там, в казарме, после санчасти, я и думать забыл, что Валя вместе со всеми избивал меня, наоборот, я был благодарен ему за то, что тогда дотащил до койки, а теперь нормально, по-человечески, беседует со мной и ходит в пещеры на "чистки" в паре... А здесь... здесь - эта изумленная вежливость, дескать, как же так?.. Я-то думал, ты - г..., а ты, оказывается, "птица высокого полета"? - заставляла меня вспомнить не только избиение в сортире, но и давнишнее, казалось бы совсем позабытое мое прибытие в Северный городок. Вспоминая все это, я злился и на него, и на самого себя, задавал себе вопрос: "А что, было бы лучше, если бы он обращался с тобой панибратски, не испытывая ни малейших угрызений совести? С другой стороны, может, он вовсе и не испытывает нкиаких угрызений совести, а просто боится, боится и подлизывается?"
      - Да, - несколько растерянно сказал я, - да, конечно, Валентин Аскерханович, помогите...
      - Валя, - сказал Куродо, покусывая губы (моих соседей совершенно не волновали наши с Валентин-Аскерхановичем "выканья"), - ты успеешь еще Жанне помочь, лучше погляди, что тут написано?
      - Кур, - весело спросил Валя, - а ты чего, читаешь по складам?
      (С ветеранами-"отпетыми" Валентин Аскерханович был накоротке и изумлял меня своим с ними вольным обращенеим. Я не рисковал, например, похлопать по плечу Куродо или стрельнуть "пахитоску" у Георгия Алоисовича.)
      Валентин Аскерханович взял бумагу и крякнул:
      - Да... Однако... "Драк." Ну, это понятно. Четыреста талонов? Ух ты... "Одна шт." А если "две шт." - восемьсот?
      Бледное пламя наконец занялось, запрыгало среди сложенных аккуратным шалашиком ветвей. Жанна Порфирьевна поглядела на Валю.
      - Юноша, - строго сказала она, - дай Бог нам всем справиться с одним-распронаединственным "цеп." или "щеп.", или как его там? - драконом. Дай Бог нам после встречи с ним остаться живыми, а вы о восьмистах талонах думаете. Нелогично и неумно. Лучше подкладывайте-ка ветки в костер...
      Жанна Порфирьевна недолюбливала Валентина Аскерхановича и не старалась это скрыть.
      Валентин Аскерханович вернул накладную Куродо и принялся ломать хворост.
      - Жанна Порфирьевна, - вежливо заметил Валя, - у вас лицо запачкалось, пока вы с костром возились.
      Валя тоже не особенно любил Жанну Порфирьевну, но побаивался ее.
      Жанна, ни слова не говоря, поднялась, поправила волосы и, отодвинув кусты боярышника, пошла по тропе, спускающейся к ручью.
      - Жанна Порфирьевна, - крикнул ей вслед Валентин Аскерханович, - вы бы хоть пугач какой с собой захватили!.. Здесь эти... в мехах и шерсти по кустам так и шастают, они драконом пуганные, а "отпетыми", охотниками за драконами, - не особенно...
      Жанна Порфирьевна не удостоила Валю ответом, зато Куродо вдруг шлепнул себя по лбу:
      - Баатюшки!.. Да тут не "цеп." и не "щеп." - тут "пещ."! Вот в чем дело! Дракон пещерный - одна штука - 400 талонов. Они буквы перепутали.
      - Ззаразы, - с чувством проговорил Георгий Алоисович, - они там по своим конторам сидят, кроссворды решают, а накладные заполняют между делом, позевывая и почесываясь... "Щеп.", "цеп", "пще", "пещ." - какая разница, когда тут такой вопрос поставлен: "Орудие казни, применявшееся в древности. Пять букв".
      - Топор, - сходу отозвался Куродо.
      - То-то и видно, - важно заметил Георгий Алоисович, - что совсем ты с конторскими не общался, кроссвордов не разгадывал, - крест, дорогуша, крест...
      Вытирая руки и лицо платком, к костру вернулась Жанна Порфирьевна.
      - Туземное население, - сказала она, - действительно, волнуется. Во всяком случае, какие-то копьеносные силуэты на том берегу я различила, но ничего откровенно враждебного не заметила...
      - Еще бы туземному населению не волноваться, - хмыкнул Куродо, дракоша у них зимой злобствует, дует, плюет и старается согреться всеми доступными ему средствами, то есть жрет в три горла все то, что двигается, дышит и молит о пощаде. Летом дракоша отдувается, рыгает и мирно сопит в своей пещерке... и тут - здрасьте!.. Посланцы Неба!.. Рады приветствовать. Раздраконят дракошу - почнет старичок и летом буйствовать, что хорошего?
      Я потрогал приятно пачкающий, белый, в черных выпуклых продолговатых крапинках ствол неведомого мне дерева и поинтересовался:
      - Отчего же мы зимой не прилетели?
      Костер между тем совсем разгорелся - пламя металось тугими желтыми жгутами, дразнилось, многоязыкое, плясало, облизывало сучья.
      Жанна Порфирьевна, морщась от жара, принялась устанавливать на костре огромную черную сковородку.
      - Тут вот в чем дело, Джекки, - сказал Георгий Алоисович, с интересом наблюдавший за манипуляциями Жанны, - летом "пещ. драк." подстрелить трудно, а зимой еще труднее...
      Куродо вытащил консервный нож и принялся вскрывать консервные банки. Содержимое он вытряхивал на сковороду.
      - Зимой, - добавил он, - дракоша бегает, прыгает, летает и скачет, а летом он, растопырившись и растекшись по стенкам, отдыхает, спит.
      Мясо, выброшенное из консервов на сковородку, зашкворчало, завыстреливало в разные стороны раскаленными жирными каплями.
      Расплываясь на сковороде, оно будто ругалось, плевалось от возмущения.
      - Вот это - канонада, - засмеялась Жанна Порфирьевна, - ребята, готовьте ложки.
      Куродо извлек здоровенную бутыль крови дракона, поболтал ею в воздухе.
      - А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит...
      - И жар холодных числ, - сказал я, - и венецьянские громады...
      Все погялдели на меня с изумлением.
      Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет... вообще, мерзкое, "отпетое" стихотворение... Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: "Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады..."
      - Джек Джельсоминович, - вежливо спросил Валентин Аскерханович, - какие громады?
      Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.
      Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.
      - Я думаю, будем прямо со сковородки, - сказала она, расстегивая нагрудный карман и вынимая ложку.
      Мы не успеди извлечь свои, поскольку бородач наклонился над сковородкой, зачерпнул ладонью шкворчащее, аппетитно пахнущее месиво и отправил его себе в рот.
      Раскаленный жир потек по бороде туземца.
      - Уум, - заурчал туземец от удовольствия и закрыл глаза.
      - Огнеед, - потрясенно вымолвил Георгий Алоисович.
      - Просто сволочь, - возмущенно сказал Валентин Аскерханович, - он полкастрюли сожрал.
      - Во-первых, - Георгий Алоисович потер лысину, - не кастрюли, а сковородки, во-вторых, разве вы не знаете закон Тибулла? В большой семье хлебалом не щелкай...
      Туземец раскрыл рот и большим оттопыренным пальцем принялся тыкать себе в разверстую глотку, мол, пить хочу.
      Жанна Порфирьевна деликатно зачерпнула варево с той стороны, где точно не пошуровал туземец , и заметила:
      - Дайте младенцу попить.
      Куродо отвинитил пробку от бутылки, нацедил полную кружку.
      - Стошнит? - осторожно предположил Георгий Алоисович.
      - Не, - мотнул головой Куродо, - от одного запаху убежит.
      Туземец выдул всю кружку и захлопал ресницами, как девушка, которой сделали предложение.
      Потом он рыгнул, швырнул кружку в кусты и сказал, обращаясь к Жанне Порфирьевне:
      - Аз тебе хоцю!
      - Все понятно, - почти одобрил туземное высказывание Георгий Алоисович.
      - А я не поняла, что он сказал? - спросила Жанна Порфирьевна.
      - Кажется, он объясняется вам в любви, - галантно пояснил Георгий Алоисович.
      - Аз тебе хоцю!! - зарычал бородач, одним ударом ноги перевернул сковороду и прыгнул на Жанну Порфирьевну.
      То есть он хотел прыгнуть на Жанну Порфирьевну, а прыгнул на мой кулак.
      Туземец упал на землю, но скоро поднялся и сел, изумленно хлопая глазами. Он выглядел так, словно бы хотел спросить: "Что это, люди добрые со мной стряслось? Как же я влопался?"
      - Аз... тебе... хоцюуу! - вытянул наконец бородач и горько, по-детски разрыдался.
      Его горе было столь неподдельно, что я бы на месте Жанны Порфирьевны обязательно хоть чем-нибудь, но утешил бы беднягу...
      Однако Жанна Порфирьевна, вдова командора, была дамой весьма сурового нрава.
      - Вон! - она вытянула руку в направлении леса, откуда и вышагнул к нам на полянку влюбленный туземец .
      Бородач встал на ноги и, всхлипывая, утирая слезы, покорно побрел прочь, бормоча не то проклятия, не то жалобы.
      - Хорошо держит удар, - одобрил Куродо.
      - Что удар, - смятенно сказал Георгий Алоисович, - он нас совсем без обеда оставил...
      - А как же закон Тибулла? - засмеялся Валентин Аскерханович.
      Куродо, между тем, налил каждому в кружку крови дракона.
      - Ладно, - вздохнул он, - злее будем... Пошли?
      Валентин Аскерханович посмотрел на Жанну Порфирьевну:
      - Может, кому-нибудь остаться?
      - Не волнуйтесь за меня, юноша, - важно сказала она, - я за себя постою...
      - Будем надеяться, - хмыкнул Георгий, взваливая на плечо огнемет.
      Лес был прошит солнечными лучами.
      Лес пах разогретой землей и листвой.
      Лес пах детством, каникулами, бездельем и свободой...
      - Ориентировку-то нам дали точную? - забеспокоился Валентин Аскерханович.
      - Сейчас и проверим, - ответил Куродо.
      ...И тогда мы увидели гору.
      Она была неуместна в этом лесу, таком мирном и детском. Она вздымалась ребристо, нагло. Она выпирала из мягкой ласковой земли ножом, приставленным к горлу неба.
      Гора была невысока. И не гора вовсе, но валун в два человеческих роста.
      И когда мы подошли поближе и увидели нору, я вдруг представил себе, как втискивало себя в этот узкий проем жабообразное мнущееся существо, похожее на нашу квашню, и мне стало противно...
      Куродо заглянул в нору, осветив ее фонарем.
      Я сунулся тоже и увидел длинный осклизлый туннель, уходящий далеко вглубь.
      - Тихо! - прикрикнул Куродо.
      Мы прислушались. Издали, словно бы из центра земли, доносилась странная мелодия, будто кто-то далеко выводил соло на трубе.
      - Дело плохо, - шмыгнул носом Куродо.
      - Что такое? - заволновался Валентин Аскерханович.
      - А вот что, - объяснил Куродо, - "пещ.драк." сейчас высиживает птенцов - понятно тебе?
      - А когда высидит, - подхватил Георгий Алоисович, - кэк хрыснет! кэк грохнет! И со всех сторон сбегутся туземцы с копьями. Ты поглядишь, посмотришь, как они выскакивающих на божий свет драконят будут шарашить.
      - И мясо белых братьев жарить, - снова вспомнил я Мэлори.
      Куродо, Валя и Георгий поглядели на меня.
      - Ты чего-то... - сказал Куродо, - того, - и не стал уточнять.
      - Но самое неприятное, - Георгий Алоисович погрозил пальцем неведомо кому, - что в таком состоянии дракошу нужно брать голыми руками...
      - Джек Джельсоминович , - обратился ко мне Валя, - вы, кажется, довольно-таки неприхотливы...
      - Поглядим, Валек, - ответил я и вошел в нору.
      Гора зияла норой, как отверстой, немо орущей пастью.
      Я поскользнулся на слизи, оставленной пещерным драконом, и загремел вниз.
      Слизь больно щипала руки.
      Я кое-как поднялся.
      Следом за мной вошли "отпетые".
      - Однако, - сказал Георгий Алоисович, - удачный дебют...
      В норе было промозгло, и тянуло запахом сгнивших трав.
      Белесая слизь обволакивала стены, скользила под ногами.
      - А вот и он, она, оно! - чуть ли не радостно провозгласил Куродо.
      Наклонный туннель, темный и промозглый, оборвался неярко, мягко освещенным зальцем.
      "Светящаяся пещера", - вспомнил я. Но победнее, поплоше...
      Свет исходил от покачивающегося из стороны в сторону кучеобразного студенистого существа.
      Существо пело, раскачиваясь. Трубные звуки текли по пещере волнами вместе с неярким уютным сиянием.
      Мы едва успели струями из огнеметов сбить выкинутые с внезапной силой из студенистого тела-кучи мускулистые щупальца.
      - А зачем пять? - спросил Валентин Аскерханович.
      - Для подстраховки, - буркнул Георгий Алоисович, - и вообще, он считать не умеет...
      Пещерный запел громче, отчетливее, и свет сделался ярче, "отвеснее"...
      Я увидел дрожащее горло дракона и спросил у Куродо:
      - Это и есть горло?
      Куродо понял меня:
      - Ага... Эта вот самая перемычка... Видишь? Внизу - побольше, вверху поменьше, а посредине перемычка... Вот до нее и добраться... Руками, понял, только руками...
      - А глаза у него зажмурены от удовольствия? - спросил любознательный Валя.
      - Кто его знает, - пожал плечами Георгий Алоисович, - может, и от боли... У них, у драконов, все перепутано... Боль, удовольствие.
      И мы отбросили вверх огненными струями еще шесть корежащихся, куржавящихся щупалец.
      Сверху посыпалась щебенка и мелкие камешки. Пещерный приходил в себя. Трубные звуки делались оглушительнее, и дрожащее отвратительное беспомощное горло заметнее.
      - Труба трупа, - непонятно сказал Георгий Алоисович.
      - Ага, - подтвердил Куродо, - кому-то здесь остаться...
      Рраз - это был словно бы взрыв кучи дрожащего студня - семь? - нет, куда там - больше, девять, двенадццать щупалец выстрелили, вырвались в нашу сторону.
      - Ну и вонь, - сказал Валентин Аскерханович после того, как обугленные, черные, извивающиеся от боли щупальца, задевая своды пещеры, воротились обратно в тело пещерного - набираться сил, возрождаться для новой жизни, для нового броска.
      Я положил огнемет на землю.
      - Ладно, - сказал я, - я постараюсь взять его за грудки.
      Георгий Алоисович покачал головой:
      - Не спешили бы вы.
      - Ничего, ничего, - подбодрил Куродо, - здесь никогда ничего нельзя знать наверняка. Может, самое время. Давай...
      Я не успел пробежать и метра, как пещерный вспыхнул нестерпимым сиянием, и грохот его трубы почти оглушил меня. За своей спиной я услышал шипение огненных струй; но "отпетые", видимо, что-то не подрассчитали.
      Одно из щупалец ахнуло меня по плечу и уползло прочь.
      Я упал на камни, встал на четвереньки. Меня вытошнило. На четвереньках, сквозь пещерный гул и гул боли во мне, я пополз к высящемуся надо мной пещерному.
      "Он мог убить меня одним ударом, - подумал я, - он мог втащить, втянуть меня в себя, еще полуживого, еще способного чувствовать боль... Он просто играет со мной, как кошка с мышкой. Он играет..."
      Удар. Я распластался на коленях, пополз, будто змея.
      "Он вобьет меня в пол своей квартиры. Он..." Вонь слизи на камнях, грохот трубы и запах недосожженных щупалец.
      "Зачем я ползу? Ведь мне не хватит сил даже подняться, не то что взять его за горло?"
      Пещерный, видимо, тоже так считал, потому, наверное, он не добивал меня, а легонько прищелкивал-пощелкивал, валил с ног, если я поднимался на ноги, сшибал на брюхо, распластывал, если я вставал на четвереньки, вколачивал в камень, если я полз на брюхе...
      Изо рта у меня текла кровь, и я понял, что это - нутряная кровь...
      "Привет, - не подумал я, а почувствовалось мной, всем моим существом прочлось, - отползался..."
      ...И тогда я увидел вздымающуюся прямо надо мной груду безобразного тела, которое мне надлежало убить, чтобы оно не убило меня...
      Я поднялся, перемазанный в грязи, в крови и драконьей слизи. Я встал почти вровень с драконом и протянул руку, чтобы взять его за тонкое вибрирующее горло, из которого рвались трубные звуки. Я тянулся к этой тоненькой перемычке, отделяющей и соединяющей два отвратительные вздрагивающие студенистые полушария, хранящей жизнь этих полушарий.
      Я вцепился в склизкое холодное, словно намыленное горло, и в ту же секунду бесшумно, деловито и едва ли не нежно меня обвили щупальца пещерного.
      Если бы бревна умели обнимать, они бы обнимали именно так, и никак иначе!
      Наступила тишина. Сияющая тишина.
      Из меня выжимали жизнь, и я выжимал, капля за каплей, из кого-то, кто сильнее меня, а все равно, а все одно... В наступившей сияющей тишине, где нет ничего - только свет, и боль, и мускульное усилие сдавить, сжать это чужое, выскальзывающее из рук, хрипящее, как и ты, как и ты теряющее жизнь, капающее последними каплями жизни на загаженный пол пещеры, - я услышал четкий голос Куродо:
      - Джекки! Дави! Главное - сделал! Дави! Ты - жив, Джекки! Слышишь жив!
      Этот крик решил дело... Что-то лопнуло в сдавленном мною склизком горле, и разом обмякли, отвалились щупальца, и горячим вонючим хлестнуло в лицо, отбросило прочь. Кончились сияние и тишина. Я слышал бульканье и квохтанье. Пещерный лопнул, разорвался ровно посредине, жизнь вытекала из него бурой жидкостью.
      Подхватив меня под руки, Куродо и Георгий волокли меня по проходу.
      Валентин Аскерханович бежал впереди.
      И еще я видел многолапых, топырящихся лягушек, скок-поскоком продивгающихся вместе с нами к сияющему солнцем, теплом, летом, лесом выходу из пещеры.
      Они казались мне уменьшенными копиями того, лопнувшего, уничтоженного мной существа, и потому, наверное, я решил, что это просто-попросту бред...
      _______________________________________________________________
      У самого ручья, вернее, небольшой речки, на волнах которой поблескивали, перепрыгивая, искры солнца, я невольно вскрикнул, ибо увидел голую Жанну Порфирьевну.
      Она безмятежно и без опаски купалась.
      "Отпетые" тоже удивились.
      - Жанна Порфирьевна, - сказал Куродо, - мы, конечно, понимаем...Туземцы мочат драконят, туземки работают и вам вроде как ничего не угрожает, но...
      - Между прочим. - сказла Жанна Порфирьевна, - тот бородач, которого вы побили, принес мне... батюшки! - Жанна всплеснула руками, - Джек! Что с вами сделали!
      Она кинулась ко мне и принялась удивительно ловко и умело раздевать меня, стаскивая липкие склизкие одежды.
      - Насквозь, насквозь, - бормотала она, - немедленно мыться, немедленно!
      Потрясенный, сбитый с толку и ее наготой, и ее чуть ли не материнскими нежными движениями, я только и смог пробормотать:
      - Я весь в говне...
      - Вижу, вижу, милый, - успокоила меня Жанна Порфирьевна.
      Она помогла мне добраться до воды, и, когда я плюхнулся в прогретую солнцем, чудную, чудесную речку, закричала:
      - Трите, трите, трите, вот так наберите горсть песка и трите, стирайте слизь, пока не въелась.
      - Жанна Порфирьевна, - заметил Валентин Аскерханович, - вы бы отошли в сторону и оделись, потому что Джек Джельсоминович вместо того, чтобы от гадючьей слизи оттираться, смотрит на вас во все глаза.
      А я, и в самом деле, смотрел, смотрел и... трель, трель, какая-то дивная трель раздалась в воздухе вокруг меня, и мне захотелось растаять, расплыться в этой самой речке, в этой текучей воде... под этим небо...бо...боль...
      Георгий Алоисович, Куродо и Жанна оттирали, отдирали песком въедающуюся в кожу, твердеющую панцирем слизь дракона.
      Я орал от боли. Мне казалось, что с меня сдирают кожу.
      - Все... - Жанна Порфирьевна отбросила волосы со лба, - дальше просто бессмысленно... Ну, все. Пристало и пристало.
      Георгий Алоисович стряхнул с рук песок:
      - Джекки, ты прости, дорогой, но мы слишком долго тебя тащили.
      - Мда, - печально согласился Куродо, - будет теперь у тебя, как у черепашки, на спине и на груди - панцирь.
      Я приподнялся, поглядел на Жанну Порфирьевну - было так больно, что я почти не обращал внимания на то, что она так и не оделась.
      - Хрен с ним, - выхрипнул я, - зато никакая падла не проткнет.
      Я побрел в воду смывать песок.
      - Джек Джельсоминович , - услышал я голос Вали, - вы только не утоните!
      Я отмахнулся, дескать, ну вас...
      Я бултыхнулся в воду и поплыл.
      Боль растворялась, расплывалась в реке.
      Я выбрался на берег, потрогал сделавшуюся твердой, будто покрытую пластинами, роговыми, плоскими, кожу...
      - Ух ты, - сказал я шутливо, - какая штучка. Вроде как неснимаемая кольчуга...
      Жанна Порфирьевна уже оделась и вновь приобрела свой обычный строгий вид - не то классной дамы, не то квартуполномоченной.
      - Джекки, - строго сказала Жанна, - возьмите полотенце и как следует, насухо вытритесь, может, все-таки сотрете кольчугу?
      Я взял полотенце и принялся растираться изо всех сил.
      - Может, пластиночки можно отколупать, - предположил Валентин Аскерханович, - эвон как они друг против друга, будто плитки шоколада.
      - Не болтайте глупости, - сурово прервала его Жанна Порфирьевна, лучше сбегайте к "автобусу" и принестите одежду.
      ("Автобусом" Жанна почему-то именовала ракету.)
      Валя опрометью кинулся выполнять распоряжение.
      Пальцами я подергал пластины.
      Они вросли в кожу прочнее, чем ногти; собственно, они и стали теперь моей кожей на груди и на спине.
      - Жаль, - сказал я, - что брюхо так не заросло...
      Наверно, я все-таки довольно неискренно это сказал, потому что Куродо взялся меня успокаивать.
      - Одноглазый, - сказал он, - да ты не расстраивайся - все подземные девахи от панцирных тащатся - вон как на тебя Жанна Порфирьевна уставилась.
      - Да, - постарался я пошутить, - но мне кажется, в ее взоре больше жалости, чем вожделения.
      - Еще бы нет, - невесело усмехнулась Жанна, - теперь вас всенепременно выберет дракон. Просто "отпетому" может повезти, но панцирному...
      Тем временем вернулся Валентин Аскерханович с моей одеждой и отрапортовал:
      - Жанна Порфирьевна, ваше задание выполнено! Спешу заметить, что у самого, как вы выражаетесь, "автобуса", громоздится узел, мохнатый, косматый, - и он, понимаете ли, шевелится.
      - Юноша, - важно спросила Жанна Порфирьевна, - вы, я надеюсь, не развязывали узелочек для того, чтобы посмотреть, что же в нем шевелится?
      - Никак нет, - заулыбался Валентин Аскерханович, - я испугался и тотчас же убежал...
      - Это - правильно, - кивнула Жанна, - это - верно... Я же говорила вам... Бородач, которого вы побили...
      Я одевался. Про себя я отметил, что мне стало тяжелее носить самое себя, но зато увереннее, прочнее...
      Вросшие в кожу пластины заставили меня почувствовать мое собственное тело как нечто не совсем мое, нечто надетое на мое "я", как я надеваю сейчас на мое тело одежду.
      - Все равно, - сказал Георгий Алоисович, - я не понимаю. Мы должны были успеть...
      - Мало ли что, - пожал плечами Куродо, - мы же всего не знаем. Джекки, ты ведь в санчасти лежал?
      Я кивнул.
      Валентин Аскерханович замялся, а потом, решившись, объяснил:
      - Джек Джельсоминович еще как лежал-то, его отпи... - он взглянул на Жанну Порфирьевну и осекся, - зверски избили, и ему пришлось довольно долго пролежать.
      - Э, - спросил Куродо, - так в тебя доливали?
      - Да, - сказал я, - конечно... Иначе бы я просто не выжил.
      - Ну, - протянул Георгий Алоисович, - тогда понятно.
      ____________________________________________________________
      У весело потрескивающего костра, действительно, громоздился узел. То была шкура зверя, когда-то содранная с поверженного врага, распяленная, высушенная, а теперь вот завязанная крепко-накрепко и чуть-чуть пошевеливающаяся.
      Жанна Порфирьевна подбросила в огонь хворосту, снова принялась устанавливать сковородку.
      - А этот твой, - опасливо спросил Куродо, - ухажер не придет? Надоело его бить. И как-то неприлично... прилетели Посланцы Неба, накидали "банок" и улетели.
      - Нет, - засмеялась Жанна, - он уже приходил. Я говорила. Воон какой подарок принес. Я все равно его выгнала. Лопотал что-то... Нес какую-то несусветицу. Лучше узел развяжите.
      Валентин Аскерханович развязал узел - и я увидел великое множество мелких маленьких копошащихся, переползающих друг через друга, попискивающих драконышей.
      - Фу, - сморщился Валя, - эту гадость мы есть будем?
      - Вы ничего не понимаете, юноша, - ответила Жанна, ловко подхватывая за лапку драконыша и швыряя его на раскаленную сковороду, - вкус изумительный! раковый суп не сравнится, а цвет и формы тела...
      Пища, щерясь, лопаясь, драконыш расползался по сковороде...
      Вслед за первым в булькающее (чувствующее боль? или уже мортвое, уже убитое?) месиво отправился второй, третий.
      Жанна помешивала варево щепкой - и я вдруг вспомнил Тараса, убивающего прыгунов в учебной карантинной пещере, я вспомнил зеленую слизь, покрывшую пол пещеры - и исчезающие в ней, расплывающиеся оскаленные в неизбывной муке ящериные лица прыгунов.
      Мне сделалось тошно.
      Я поднялся и, зажимая рот, побежал прочь.
      - Джек Джельсоминович, - крикнул мне вослед Валентин Аскерханович, - вы куда?
      - Поблевать. - быстро объяснил ему Куродо.
      Обхватив ствол белого дерева, я согнулся в мучительном пароксизме рвоты.
      Меня выворачивало довольно долго.
      Наконец я отер рот ладонью и поглядел вверх, поскольку мне нравилось голубое небо в просветах зеленых листьев.
      Небо я тоже увидел, но сначала я заметил повесившегося бородача, того, что кричал: "Аз тебе хоцю" - и только потом - зеленую листву и голубое небо.
      Глава седьмая. Дракон для рыцаря
      Начальник школ приехал к нам раным-рано.
      - Ага, - сказал он, завидев меня. - Джекки? Ты-то мне и нужен. Пойдем поговорим.
      Он помахивал стеком, стоял, широко расставив ноги, - вроде бы прежний, но я-то видел, как он сдал, как постарел.
      Мы вышли из коридора нашей квартиры, потопали по улице.
      Начальник школ покуда просто трепался, рассказывал всякие историйки про вновь поступающих, заметил, что в последнее время стало совсем мало "вонючих". "Старик", в самом деле, стареет.
      - Вот что я тебе хотел сказать, Джекки, - наконец выговорил начальник школ. - Ты, понимаешь ли, обречен дракону, это уже ясно. Недаром ты и книги про Джорджи читаешь. Все прочел?
      - Нет, - я потрогал щеку, - нет. Их все читать необязательно. Авторы переписывают друг у друга, и что совсем уж странно - переписывают друг у друга вранье. Сходу определяется: где схожие эпизоды - там вранье.
      Начальник школ кивнул:
      - Так. Ничего удивительного, чтобы не поймали на противоречиях, тщательно сверяют свой текст с первоисточником.
      - А что, - заинтересовался я, - в самом деле есть воспоминания Джорджи?
      - Да нет, - начальник школ поморщился и махнул рукой, - какие воспоминания!.. Он и писать-то, кажется, не умел... считать... умел, усмехнулся начальник школ, видимо, вспомнив портрет толстенького, себе на уме Джорджи.
      - Бог с ним, с Джорджи, - сказал я. - Вы что-то мне сказать хотели, ведь так?
      - Ну, так, так, - начальник школ переложил стек из одной руки в другую. - Я тебе хотел сказать, Джекки, что нынче уже ясно - никуда тебе от старика не деться. Если не зацепят на других планетах, то - все...
      - Ну и прекрасно, - сказал я, - я для того только сюда и вползал, для того только из меня здесь...
      Начальник школ похлопал меня по плечу:
      - Джекки, ты не ерепенься: к старику - это значит в "вонючие". Другого-то пути нет! И Джорджи сгинул в "вонючих"...
      - А, - я стукнул себя по лбу, - как же я не догадался, столько книг прочел, и каждый раз такая патетика, такой пафос - исчезновение, растворение.
      - Да, да, - невесело посмеялся начальник школ, - ты подумай, Джекки... Когда ты по младости, по юности сюда сорвался - это одно, а нынче-то совсем другое.
      - Что вы хотите мне сказать? - я остановился у двери кафе. - Что вы мне предложить хотите? Мне скоро экзамен сдавать...
      - Дракон для рыцаря? - быстро спросил начальник школ.
      - Да, - ответил я, - именно так... Язык, нравы, обычаи...
      - Счастье еще, - улыбнулся начальник школ, - что такие, как ты, Джекки, идут в "отпетые": кого посылать к дракону для рыцаря? Не этих же... бандитов...
      Я поморщился. Мне не нравилось, когда при мне ругали "отпетых".
      - Они не виноваты, - сказал я, - это все - дракон. Если бы не он...
      - Это конечно, - кивнул начальник школ, - конечно и разумеется. Но предложить я тебе вот что хотел - не пошел бы ты поработать немного сержантом в карантине?
      - Ой нет, - засмеялся я. - только не это...
      - Гляди, - покачал головой начальник школ, - гляди... Мне бы очень хотелось, чтобы ты стал после меня начальником школ. Дракон начальников школ не любит.
      - Или любит? - уточнил я.
      Из кафе вышел Куродо, небрежно отдал честь начальнику школ, мне бросил:
      - Джекки, ты скажи Жанне, чтобы она перестала цепляться - не помыт пол, не помыт пол: я кто - поломой или "отпетый"?
      Я покраснел:
      - Сам и скажи...
      Куродо сопнул носом:
      - Виноват, у вас, я вижу, беседа.
      Начальник школ проводил взглядом Куродо и сказал: