Большая книга романов о любви для девочек - Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек

Елена Габова, Елена Усачева, Мария Северская, Ирина Мазаева

Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек (сборник)

Елена Габова

«Сказка выпускного бала»

Вероника

Жила-была ворона. Она любила всякие блестяшки: фантики, крышки от бутылок, флакончики от духов, ну а если найдет брошку со стеклышками – сердце ее замирало от счастья. Все эти драгоценности ворона утаскивала в свое жилище на старой высокой березе.

– Вот и ты, дочка, похожа на такую же ворону. Тебе нравится то, что блестит, все это ты готова унести в свое гнездышко…

Мама рассказала сказочку про ворону, когда мне было лет пять. Я всякий раз вспоминала про нее, когда перебирала в коробке из-под конфет свои нынешние «драгоценности»: серебряную цепочку, кулон из сердолика, брошь – то, что дарили мне на дни рождения родители или бабушка. Все это я хранила в обычной конфетной коробке. Конфеты съели, а вместо них в ячейки пластмассового вкладыша я клала украшения. По одному в каждую ячейку-гнездышко. Удобно!

Мама была права, говоря о похожести. Когда я была маленькая, в гостях выпрашивала у хозяев всякие блестящие пустячки вроде пластмассовых колечек, кулоничков, брелоков. Все с удовольствием уступали ребенку ненужные, невесть как попавшие в дом побрякушки. За всю мою последующую жизнь эта мелочовка растерялась, но одна побрякушка – нет, ее нельзя так назвать, это брелок – хранится у меня до сих пор. Он замечательный – маленький козлик из прозрачной пластмассы. Цепочка и кольцо для ключей на нем почти незаметны, а заметен вот этот козлик с крутыми рогами. Когда нажимаешь на его спинку, внутри переливается свет: красный, зеленый, голубой. И сразу вспоминается сказка «Серебряное копытце»[1], тот момент, когда из-под копытца лесного козла вылетают разноцветные драгоценные камушки.

Я его берегла. Он меня успокаивал в моих горестях: от пустяковых, вроде тройки за диктанты в младших классах, – до обидных, вроде записки Кати Стрекаловой о том, что они с Вилей Вельсом три раза ходили в кафе. Эта записка случилась всего неделю назад. Катя (она сидит за партой сзади меня) дала мне ее на физике. Толкнула в спину и дала. Я и так физику не люблю, а тут еще эта записка… До того мне на уроке стало муторно, хоть выбегай из класса. Виля Вельс мне нравился, и об этом секрете знала только Катя Стрекалова. Я ей буквально за два дня до записки по секрету сказала. Настала очередь дежурить по классу, а моя соседка по парте Наташка Круглова заболела. Катя сидит одна. Вот классная Лилия и сказала, чтобы мы подежурили вместе.

После уроков, убрав класс, мы сели за Катину парту. Я люблю наш класс. Люблю цветы на подоконниках, люблю портреты великих биологов, которые вот уже третий год смотрят на нас со стен. А когда класс пустой, мне он еще больше нравится. Он наряжается в таинственность. Все наши дневные разговоры, споры на переменах, объяснения учителей никуда не деваются, а превращаются во что-то неизвестное науке и витают вокруг нас, сидящих в одиночестве в пустом классе.

Сидели мы с Катей, дышали этим неизвестным. Я никогда не была близка с этой девчонкой, мы вообще-то с Наташей дружим, но вот тут я проявила слабость и призналась, что мне нравится Виля. Конечно, слабость! Можно сказать, раскрылась перед змеей. А разве она не змея? Ведь она прислала записку, уже зная, что мне нравится Вельс, чтобы я помучилась.

Вилька красивый. У него длиннющие ресницы и челка, закрывающая лоб. Я не понимаю, как парням удается быть такими красавчиками. Ведь они не красятся. И еще он очень умный, даже физику знает на «отлично». Я перед отличниками по физике преклоняюсь. Потому что совершенно, совершенно не понимаю ее задачки – как их можно решить? Прочитав записку, в школе я как-то сдерживалась, а когда пришла домой, схватила свой талисман, нажала на спинку и разревелась. Посыпались из-под копытца разноцветные камушки. С недавнего времени мне стало казаться, что это мои горючие слезы.

Конечно, я понимала, что перспектив подружиться с Вилей у меня ноль. Да я вообще-то не сильно хотела! Мне он нравился как чудная картинка, и я мечтала о нем, как о журавле в небе. Понимала, что он недостижим. Я не понимала другого: зачем Кате записки писать про себя и него? И отдавать их именно тому, кому нравится Виля, то есть мне? Ответ напрашивался сам собой: чтобы сделать больно. Я и заплакала-то от обиды. Кто я такая? Кому могу понравиться? Никому.

В школе я написала ответ:

Рада за тебя, Катя.

И, не оборачиваясь, бросила через плечо перед Катиным носом.

Брелок в конфетной коробке не помещался. Лесной козел стоял на крошечных копытцах на подоконнике в моей комнате. Елисейка еще не мог до него дотянуться. Когда братишка подрастет, уберу талисман повыше. А если кто-то скажет, что это копеечная побрякушка, я обижусь и на ляпнувшего подобную чепуху долго буду коситься.

Когда мама увидела у меня коробку из-под конфет с моими нынешними «драгоценностями», она посмеялась и сказала, что я очень изобретательна:

– Ничего не скажешь, удобно – каждая вещь на своем месте. Но ведь смешно!

– Мне не смешно, – фыркнула я.

– Смотрится уж больно убого.

«Убого!» – сказала мама. Для женских украшений нужна красивая шкатулка, а не картонка из-под конфет. А мне нравится коробка. На ней изображены красные розы. Люблю розы. Даже просто нарисованные. К тому же конфеты мне подарили парни на 8 Марта. Каждой девчонке они что-то подарили на память в Международный женский день в этом, выпускном, классе. Мальчики повзрослели. Раньше они ничего не дарили. Так неужели я выброшу эту коробку? Пусть и пустую, без конфет, их мы всей семьей съели в тот же день. Да ни в жизнь не выброшу! Можно сказать, первый подарок от представителей другого пола. Мне она дороже всяких бриллиантовых шкатулок. Да, мама, да!

Когда мама рассказала мне, пятилетней, сказочку про ворону, я спросила:

– Мама, а ворона – моя сестра?

Мама засмеялась.

– Судя по тому, что любите одно и то же, вы сестры.

– А меня ведь и зовут как ворону – Вороника…

– Не Вороника, а Вероника. – Мама еще раз засмеялась и крепко-крепко меня обняла. – Вороненок ты мой глупый-глупый!

И я полюбила ворон, этих черно-серых птиц с треугольными клювами.

Места в детском саду для меня не нашлось, и каждый день мама отвозила меня к своей сестре Алине. Она не работала, и всем нравилось, что тетя Алина домохозяйка. Не только мужу тети Алины – всем удобно. Мне было хорошо у нее, она разрешала смотреть мультики, в отличие от мамы, и еще тетя Аля пекла вкусные пироги с брусникой и часто делала блинчики. Я ела их с рябиновым вареньем. Все со сметаной ели, а я выбирала варенье. Оно у меня до сих пор любимое. Оно такое… необычное. Чуть-чуть с горчинкой. Чуть-чуть, и даже еще меньше, на такое маленькое количество даже слова не придумали. Если бы не двоюродный брат Ленька, я была бы готова ночевать у тети Али и даже вообще домой не возвращаться. Такая она была добрая, мягкая, почти пушистая. А вот Ленька мне сильно досаждал. Между мной и ним была огромная разница в возрасте, мне тогда так казалось – огромная. Мне пять – ему десять, мне шесть – ему одиннадцать, ну и так далее. Ленька называл меня «ворона». Сначала мне это нравилось, ведь я думала, что ворона моя сестра. А потом я поняла, что тут что-то не вполне хорошо. Что Ленька как-то противно меня называет. Слишком громко он каркает: «Вор-р-рона!» и слишком подчеркивает звук «р». За всякий промах, когда ругать надо, а не хвалить. Что-нибудь уроню – «Ворона». Что-нибудь скажу не так – опять обзывается, споткнусь о ковер – снова: «Ворона!» Наконец я поняла, что быть вороной, по мнению Леньки, очень плохо. И по мере того, как я росла, эта кличка становилась все обиднее. Он меня вообще достал, этот Ленька. Но что я с ним могла сделать – с большущим? У него были хитрые глаза, аккуратный школьный чубчик и вельветовые штаны. Почему-то Ленька любил вельветовые штаны. Наверное, тетя Аля покупала их потому, что они были дешевле других, а потом Ленька к ним привык. А что, классные же – не мнутся!

Зимой ближе к вечеру двоюродный брат тащил меня на прогулку. Даже если я не хотела. Тетя Аля сына поддерживала:

– Тебе, Ника, надо подышать свежим воздухом.

Естественно, гуляли мы с мальчишками. Встречались на деревянном мостике через овраг. Мальчишки – их было четверо или пятеро – показывали друг другу закачанные в телефоны клипы, фотки, слушали музыку. На телефонах музыка всегда была плоская – ненастоящая, слушать ее было скучно. Потом шли кататься на санках. Кто на круглых ледянках, кто – на обычных. Около дома тети Али был овраг, на который наступали многоэтажные дома. Перед оврагом многоэтажки резко тормозили – такие большие, просто огромные, они все-таки не могли перешагнуть овражек, и мне это казалось смешным, а овраг казался волшебным: он не пускал громадных стоглазых драконов к старым двухэтажным домишкам. На санки мы ложились пузом, и когда они набирали скорость, снежные брызги обдавали разгоряченные лица – вот было здорово! Ленькины друзья научили меня съезжать на животе. Прежде я съезжала на пятой точке – моя ровная спина была прислонена к железной спинке санок. Склоны у оврага неровные, катались не по всем, конечно, а по укатанным, наиболее удобным. И все равно мои санки всякий раз опрокидывались, а Ленькины приятели смеялись до слез. До моих слез, имею в виду. И был там один мальчишка, еще повреднее Леньки, он скатывался с противоположного края оврага именно в тот момент, когда начинала катиться я, и было страшно думать, что мы столкнемся. Я даже визжала, когда была маленькая, когда была еще Вороника. Кстати, мальчишкам Ленька так и говорил: «Ее зовут Вороника». И они меня так называли, а вредный Борька звал «вороненок». Но мы с ним ни разу не столкнулись, потому что, лежа на животе, оказывается, можно было санками управлять. И Борька отворачивал свои санки в последний момент. И смеялся, показывая мелкие и белые, как снежинки, зубы. Именно он научил меня кататься на животе, сняв с моих санок детскую спинку.

…И вот я выросла. Ленька тоже. Всякое было у нас с моим двоюродным братцем. Часто тетя Аля уходила по своим делам – в магазины, к подругам… И тогда я испытывала то, что в армии называлось дедовщиной. Ленька заставлял меня заваривать чай, чистить вельветовые брюки, если они были запачканы на коленках, прибираться в его раздутом школьном рюкзаке, в котором чего только не было! Кроме учебников и тетрадей – засохшие кусочки хлеба, шоколада, крошки от печенья, гвозди, булавки, детали от «Лего», проволока… Все это нужно было сортировать, вытряхивать рюкзак и складывать обратно учебники и тетради. С другой кучкой отсортированных вещей Ленька разбирался сам. Иногда кузену хотелось, чтобы я лаяла и мяукала. Приезжая домой от тети Али, я часто нажимала на спинку своего талисмана, и мои слезы превращались в разноцветные камешки. Брать брелок с собой я не смела, знала, что Ленька отберет в тот же миг.

Он научил меня играть в карты. В подкидного я играю с пяти лет. А еще была такая игра, она называлась «Пьяница». Я всегда проигрывала, и Ленька больно бил меня по носу колодой карт. «Так всегда поступают с проигравшим», – объяснял он. И когда за мной заезжала мама, она удивлялась, почему у меня красный нос. И я не смела пищать и жаловаться, потому что с кем мне потом играть, если Леньку накажут и он на меня рассердится? А мне нравилось играть с ним, жестоким. И ему нравилось со мной. Когда было скучно, что ему оставалось делать? Играть со мной, мелкой. Тогда еще не были распространены компьютеры, и Интернет был не у всех, как сейчас.

А потом, когда компьютер появился – сначала у Леньки, потом у меня, – он научил меня с ним обращаться. Показал, как выходить в сеть на всякие сайты.

Когда Леньке было пятнадцать, а мне десять, он ездил на велосипеде на свидание с девчонкой. Я – с ним, сидя на багажнике. Нет, у нас были не такие уж прекрасные отношения, что он брал меня на свидания, как верного друга. Просто я должна была отвозить обратно его велик. Велосипед был с рамой, я была мала закидывать на нее ногу, и мне приходилось ехать на нем враскоряку – одну ногу просовывать под раму. Было ужасно неудобно.

Теперь мне семнадцать, а Леньке – двадцать два, он заканчивает техникум. К нему приходят парни, и если в это время случается мне быть у маминой сестры, мне тоже хочется в Ленькину комнату – поинтересоваться, о чем они говорят, и послушать музыку с дисков. Но Ленька меня прогоняет.

– Иди отсюда, Ворона!

– Ты чего так с сестрой своей? – спросил в последний раз новоприбывший парень.

– Да прикинь – все время ко мне лезет! Влюбилась, что ли? Ворона – ворона и есть.

– Зачем же ты ее так называешь?

Два года назад я каталась на лыжах в лесу. На подъезде к городу увидела двух мальчишек, рассматривающих что-то черное на снегу. Один из них тыкал в это «что-то» лыжной палкой. Приблизившись, я поняла, что на снегу перед ними лежит раненая птица. Ворона. Она била одним крылом по снегу и передвигалась буквально на несколько сантиметров. Наверное, таким образом хотела уползти, спрятаться от изуверов. Второе ее крыло совсем не работало. В следующую минуту я увидела, как тот же пацан нацелил острие лыжной палки прямо в воронью грудь, где должно быть сердце. Не знаю, что со мной случилось, только я подкатила к нему стремительно, как ракета, и толкнула его вместе с его палкой.

– Не трогай! – заорала я.

Парнишка свалился в снег и забарахтался в сугробе.

– Ты чего-о? Ненормальная, да? – заорал он оттуда.

Я, с разгону пролетев нужное место, крикнула в ответ:

– Она живая, дурак!

Развернулась и покатила назад, к птице.

– Нет, ты правда ненормальная! Это же ворона! – Мальчишка поднялся и стал вытряхивать из рукавиц снег, с ненавистью глядя на меня. Второй его спутник стоял, разинув рот, не зная, что предпринять.

– Живая! – снова крикнула я.

Потом воткнула в снег лыжные палки и подняла раненую птицу. Глаза у нее уже покрывались синей пленкой. Но она была живая, я услышала слабый гортанный звук.

Я положила ее в свою лыжную шапочку и взяла с собой. Ничего эти парни мне не сделали, наверное, потому что были младше. Смотрели только вслед, вылупив глаза. Меня трясло всю дорогу. Я шла с непокрытой головой до автобуса и от него до дома. Я даже простыла тогда.

Это же ворона! Ужасно! Не понимаю, как можно делить живых существ на людей, животных, птиц… Все живое испытывает боль. Вот того бы парня самого так – лыжной палкой, острием…

Я отвезла птицу к нам на станцию юннатов. Я хожу туда с пятого класса. Мы ее вылечили. Она до сих пор живет на станции, ворона Галя. И очень любит, когда дети, приходящие на станцию на экскурсию, разбрасывают блестящие конфетные обертки. Собирает их к себе в гнездо, которое устроила на ветках сухой березки, – деревце стоит у нас в зале, в углу. Его привезли из лесу специально для Гали.

Я почувствовала себя такой же раненой вороной, когда меня Ленька обозвал перед своими приятелями. Шла домой и глотала слезы от обиды.

Я вспоминала, как этот новоприбывший на меня поглядел – не то чтобы он меня пожалел, но взгляд у него был сочувственный. Теплый. Он такой невысокий, коренастый. Глаза большие, темные.

Не знаю, как его зовут.

Неужели он с Ленькой будет дружить?

Лучше бы со мной подружился.

Потому что, хотя мне и нравится Виля Вельс, я не прочь подружиться с любым парнем, ровесником или постарше. Потому что Виля мне нравится как красивый киноактер, я уже говорила, ну например, как Леонардо Ди Каприо. Я ведь не льщу себе надеждой, что Ди Каприо познакомится со мной и в меня влюбится.

На улице конец марта. Последний школьный снег тает со страшной силой. Почему снег «последний школьный»? Потому что скоро у нас последний звонок, выпускные экзамены. В июне – выпускной вечер. И все. Я закончу школу. В нашем классе все пронизано этими недалекими в будущем событиями. Ничего другого больше не существует. «Последний звонок», «ЕГЭ», «выпускной» – ключевые слова.

Я живу на шестом этаже. В нашем доме умудрилось поселиться пять человек из нашего класса. Двое вообще в нашем подъезде. Думаете, мы дружим? Нет. На пятом, прямо под нами, живет Папуас. Так мы прозвали Кольку Лемешева за то, что он почти в любую погоду ходит в школе в растянутых футболках и бандане. Только в самые крутые морозы переодевается в толстовку. Интересно, как он на выпускной вечер придет? Ему бы очень подошла юбочка из пальмовых листьев и перья на голове. А под Колькой Папуасом живет еще один одноклассник – Витек Кетов по прозвищу Кед. Он почему-то девчонок не любит и со мной даже не всегда здоровается. И везде говорит, что не существует любви. На двадцать третье февраля мы с девчонками подарили ему книжку про любовь, так он разделался с ней как тузик с грелкой – всю изорвал и выкинул в урну. И снова сказал, что любви не существует. Он даже не сказал это, а продекламировал, как артист: «Любви нет, девки», только что на стул не вскарабкался. Мне его жаль.

Мы живем в районе новых многоэтажек. В их центре воткнута школа. Так что все одноклассники живут от нее буквально в двух шагах.

На улице установилась теплая погода, и мой балкончик открыт. Дорога, где грохочут машины, от нас далеко, мы в глубине двора, так что тут относительно тихо. И детских голосов не слышно – сейчас дети редко играют на воздухе. Мама рассказывала, что в детстве их с улицы трудно было загнать домой, а сейчас наоборот – попробуй кого-нибудь из дому выгони. Все прилипли к компьютерам.

И тут я услышала, как на балконе под нашим кто-то громко задышал. Жутко громко. Вздохи были неравномерные, больные. Я сидела за компом, просматривала сайт, посвященный ЕГЭ по русскому, – очень полезный, между прочим, и слушала это дыхание с огромным сочувствием к больному. Было жалко того, кто вышел подышать воздухом на балкон: легкие у человека, наверное, вообще дырявые. Кто бы это мог быть? Насколько я знала, старых людей там не проживало. Мама-папа Кольки Лемешева были на вид вполне здоровые. Может, бабушка из деревни приехала? Больной дышал таким образом очень долго. Иногда между вдохами проходила целая вечность. И было странно, что человек еще не умер там у себя на балконе. Я не выдержала, вышла наружу, перевесилась через перила и посмотрела на соседский балкон.

Ха-ха! Умирающий был не кто иной, как Колька Папуас. Нет, дышал не он, и даже вовсе не человек. Если бы в самом деле умирал Колька, стала бы я смеяться? Я бы вызвала «Скорую»! Папуас вообще был сильно здоровый. Никаким фитнесом не занимался – я точно знала, а бицепсы у него – ого-го! Как у тяжеловеса. А дышал так по-больному не он и вообще никто, как я уже сказала, а просто-напросто литровая бутылка из-под воды. Она курила. Да! Именно! Колька сделал в крышке отверстие, всунул туда сигарету, зажег ее и надавливал на бока бутылки. Господи, как будто он шестиклассник! Бутылка с шумом «выдыхала» воздух, и на кончике сигареты вспыхивал огонек. Потом Папуас силился округлить бутылку, но вдыхала она гораздо хуже, отсюда и «болезненное дыхание». Вообще, бутылке курить явно не нравилось. Колька разозлился и кинул неудачницу во двор вместе с сигаретой.

– Эй, Папуас! – крикнула я. – Бегом во двор, мусор поднимать!

– Ага! – воскликнул Колька, подняв на меня лохматую голову. – Разбежался! Сейчас! Прямо с балкона прыгну, ласточкой! Хочешь?

– Конечно, хочу, а как ты думал! Давай!

– Фига не хочешь, Дымова?

У него даже жаргон шестиклассника!

Да уж, поднимет он. Придется самой поднимать и в мусорный контейнер выбрасывать.

Аким

Когда я был маленький, я не думал, что мальчики и девочки чем-то друг от друга отличаются.

Я считал: если родители хотят, чтобы у них была девчонка, они просто надевают на ребенка платьице и не водят в парикмахерскую. А если хотят парнишку, то, наоборот, коротко стригут и надевают шорты.

Детский сад я не посещал. И однажды зашел домой с прогулки и заявил, что завтра я хочу быть девочкой, потому что Маринка со мной не играет, и попросил маму дать мне завтра платье, а как там дальше – посмотрим. Если мне понравится девочкой быть, так навсегда и останусь. И еще, добавил я, пусть меня зовут как-нибудь по-девчачьи, и я хотел бы называться вообще-то Машенькой.

И тут папа резво убежал в кухню и стал там беззвучно трястись от смеха, а мама сказала, что им не нужно никакой Машеньки, а нужен именно Аким Зимин, и никаких вообще платьев.

Тогда я тоже убежал в кухню и рядом со смеющимся папой стал горько плакать, потому что очень хотел играть с Маринкой, а она с мальчиками не дружила.

Когда мама рассказала мне эту историю из моего древнего детства, я хохотал. Потому что, понятное дело, сейчас-то я совсем не хочу быть девчонкой. Правда, с некоторых пор мне хочется с кем-то из них дружить, как вот тогда с Маринкой, но это уже другая песня. Тогда мне хотелось дружить как девочка с девочкой, а теперь мне хочется тусить с девчонкой как нормальному парню. Я сейчас об этом вообще часто размышляю. И присматриваюсь к нашим девушкам в классе. На какую из них обращают внимание парни? Ну, во-первых, на Наташку Круглову. Но обращать сильное внимание на Круглову – занятие тупое. Наташка занята и вполне довольна судьбой: у них сложившаяся пара со Славкой Красильниковым. И мне совсем не хотелось эту пару разбивать, да я бы и не смог – не тот коленкор у меня: Славик – смуглый и высокий красавец, у меня же в плюсе только рост, а до красавца мне как до спутника Марса.

Обращают внимание на Катерину Стрекалову. Тоже симпатяга. Тоненькая, как тростинка. Но тоже занята, с Вилькой Вельсом стала тусоваться. Да что такое! Как девочка посимпатичнее, так на нее уже планы у парней.

И тут я увлекся киноискусством. Это случайно получилось: подсел на ретрофильмы. У мамы со школьных лет остались видеокассеты и старый видик. Однажды ей захотелось вспомнить юность, и она поставила «Сто дней после детства». И я совершенно случайно присоседился к маме на диванчик. Картина была в кайф, такая красивая, реально художественная. И про любовь, а говорили, в Советском Союзе фильмы про подростковую любовь не снимали. Вот неправда! И я стал крутить все подряд, что у мамы было: «Доживем до понедельника», «Розыгрыш», «Чужие письма». Классные же киношки! Сильно наивные, но это пусть. Я пожалел, что современных фильмов про наш возраст не снимают. В кинотеатрах их нет. Фильмы по телику идут про милицию-полицию-тюрьму, как будто общество разделилось на сыщиков и преступников и других категорий людей больше не существует. А ведь это лажа! Среди моих знакомых взрослых нет ни одного сыщика или бандита. Еще по телику крутили сильно запутанные любовные сериалы, в которых кто-то обязательно кому-то изменял: жена – мужу или наоборот. Меня это тоже не прельщало. Как будто нормальной семьи не бывает! Наша – пример, не надо далеко бегать. Образцовая вообще семейка. Папенций до сих пор маму на руках носит.

Современный ящик – отстой полный.

Мне в кайф все про свой возраст: книги, фильмы, рэп. Я не люблю энциклопедии и познавательные книги – ну, я их, конечно, просматриваю, но они меня не увлекают так, как нашего Митьку Алешина, который в них потонул, одна макушка торчит. Может быть, я инфантильный какой, но, по моему мнению, я – в норме, без отклонений. Ну вот. Я посмотрел мамину киноколлекцию и удивился, какие же фильмы классные делались в советское время. Почему же про нынешних ребят ничего не снимают? Что, ребята стали хуже? Да нет же, мы стали лучше, и жизнь у нас как-то порезвее: мобильники, иномарки, компьютеры, заграница… Я стал искать фильмы в онлайне про наш возраст и нашел только один – «КостяНика». Только один, прикиньте! А потом мне попался снова старый фильм – «Вам и не снилось». Мне и не снилось, что эти два фильма меня изменят и решат мою дальнейшую судьбу. Особенно «Вам и не снилось» меня добил.

Герой фильма Ромка оставил однокласснице Тане магнитофонную запись, и она слушает его голос: «Слепуха моя, как хорошо, что ты маленькая». Ромкина девчонка была самая крошечная в классе, а еще она носила тупые очки. И вообще героиня фильма, по моему мнению, была так себе девушкой. А Ромка на нее запал. И меня вдруг пронзила мысль – именно пронзила, навылет, как стрела: почему я, Аким Зимин, и другие парни обращаем внимание только на симпатичных девчонок? И говорим между собой только о таких, а незаметных не замечаем. Конечно, их потому и не замечают, что они незаметные. Но ведь они тоже люди и тоже ждут внимания! Почему до этого никто не додумался?

Перед сном, когда в голову лезут самые важные за день мысли, я стал думать о фильме и вспоминать одноклассниц. Начал с первой парты. Вспоминал девчоночье личико и размышлял: красивая эта девушка или нет? Я вдруг решил с кем-нибудь из девчонок зафрендить, но выбор свой остановить на той однокласснице, которая была для всех незаметна. Словом, мне захотелось проявить благородство и осчастливить дружбой с собой некрасивую девушку.

Первая парта у окна в нашем классе свободная.

На второй сидит та самая Наташка Круглова.

Наташка почему-то всегда вспоминается первой, даже и парта ни при чем. Чуть что – сразу думаешь о Наташке, звезде первой величины. Какая у нее шея! Просто лебединая. А глаза? Прочь, видение, прочь, она сейчас побоку…

Далее идет Катя Стрекалова… О ней мы уже упоминали. Гоним дальше…

Вот длинная нескладная Геля Титова. Боевая девчонка, и парни ее уважают. А на дискотеках Геля всегда в тени. С девчонками не танцует, а парни не приглашают. Наверно, потому, что нескладная, фигура у нее совсем еще подростковая, одни углы. Нам, парням, это как-то не в кайф… Личико у Гели обычное, круглое, глаза небольшие, нос чуть широковат. Непримечательное лицо, но разве Геля в этом виновата? А ведь нормальная девчонка, что ни попросишь – сделает. Сколько раз ребята просили ее подежурить вместо них – она хоть раз отказала? И меня, было дело, выручала. У кого есть запасная ручка? Всегда у Гели. У кого можно телефон выклянчить и попросить позвонить, если свой дома забыл? У нее.

Далее скачем… Саша Пеночкина и Надя Воробьева. О, у подруг даже фамилии птичьи, только сейчас заметил. Саша хорошенькая, она Митьке Алешину нравится, нашему супермену-книжнику. Так что оставим будущую пару в покое. Надя… О ней мне думать не хочется. Она толстая. Я понимаю, она не виновата в этом. А может, и виновата? Может, кушает много? Но даже и не это главное, Надька – жуткая язва. Попади к ней на язычок – мало не покажется: съест. (И еще больше растолстеет, ха-ха!) Так, мимо, мимо, по течению…

Лада Данилова. Маленького роста, как Таня в фильме «Вам и не снилось». Носик у нее остренький, ножки мускулистые, голосок как у птички: «Пи-пи-пи, чик-чи-рик…» Мимо, мимо… Эля Устинова. Худая как щепка, с бледным, в веснушках, лицом. С причудами. Посреди любого урока вдруг как заревет и резво выскочит из класса. Может, у нее дома что-то не ладится? Надо бы у девчонок поспрашивать… Лизка Звездина. Плоская как доска.

Я «прошелся» по всем девчонкам и понял, что в нашем классе незаметных гораздо больше, чем тех, о которых говорят парни, с кем дружат, кого приглашают на дискотеках. Больше, оказывается, их – незаметных! Вот так!

Решимость подружиться с незаметной девчонкой во мне укрепилась. Пусть хоть одна из таких незаметных будет счастлива. Я точно смогу ее осчастливить. Я хороший! (И скромный, а как же!) Не отличник и не спортсмен, хотя спорт люблю. Но я парень. И хочу дружить с девушкой. Время пришло. А о том, что все девчонки на свете мечтают подружиться с каким-нибудь мачо, мы с парнями еще в восьмом классе в бурных спорах выяснили.

Всех перебрал? Никого не забыл? Стоп! А Наташка-то с кем сидит? С Вероникой Дымовой. С красавицей? Нет. Незаметной? Да! Вот ведь, пропустил. Наташка потому что всех затмевает. Итак, Дымова. Невысокая. Небольшой носик, губы яркие. Глаза… глаза, кажется, голубые? Или зеленые? Нет, я не знаю, какие у Вероники глаза. Парни не обращают на нее внимания. Может, и зря. Правда, Вероничка сама виновата: до сих пор волосы в косы заплетает и цепляет их по бокам головы. Этакие еловые шишки… Несовременно. Может, эта привычка отбрасывает Нику за барьер привлекательности.

Она умная, особенно от биологии тащится. Со всякими пестиками-тычинками возится. Для меня, например, безразлично – есть в нашем классе цветы на подоконниках или нет. Я их не замечаю. А она ткнет пальцем землю в горшке: «Ах, пустыня!» – и бегом поливать. Не только в нашем классе – в любом помещении. Чужих цветов для нее не существует. У нее для этого заготовлена в рюкзаке пластиковая бутыль из-под воды. Кран в каждом классе есть. Наберет воды: буль-буль, пей, цветочек! Кажется, она до сих пор бегает на станцию юннатов – в ее-то годы! Что поделаешь – страсть. Я вот, например, люблю машины и не могу же их разлюбить только потому, что мне восемнадцать стукнуло. Наоборот! Сейчас-то и наступает время практической к ним любви! Жду не дождусь, когда мне купят какой-нибудь драндулет. Папенций обещал.

На следующий день я зашел в класс и сразу посмотрел на Дымову. Она сидела на своем месте и зубрила физику. Ушки с шишками прикрыла ладонями, чтобы не мешал окружающий шумный мир. И вдруг… гля, ребята, да она – симпатяга! Точняк! Или мне показалось? Цвет лица красивый. А глаза? Какого цвета глаза? Дымова, подыми глазки… покажи личико… Не поддается гипнозу. Ладно, потом гляну, куда торопиться? А то, что симпатяга, – да точно! Куда мы с парнями раньше смотрели? А ведь я обещал самому себе, что выберу незаметную девушку – не уродину, конечно, не такой уж я извращенец, но несимпатичную, по крайней мере. Что ж, значит, Вероничка Дымова мне не подходит? Но менять объект уже как-то не хочется – я уже к Дымовой привык, то есть я привык к мысли о ней. О’кей, я за Никой несколько дней понаблюдаю. Ну а там – «будем посмотреть», как говорит папенций.

В первый день я ничего не понял. Но выяснил, что глаза у нее точно голубые. Ярко-голубые. Весенне-голубые. А все остальное до того обычное, внимания не на чем остановить. Вот она судачит с одноклассницами. Улыбаясь, что-то рассказывает, почти не жестикулируя. На ней безрукавка поверх тонкого белого джемпера, руки она прячет под безрукавку у плеч. Мерзнет, что ли? Кровь плохо греет? Когда другие девчонки над чем-то смеялись, она улыбалась. Хорошо! Я не люблю хохотушек. Отчего-то не люблю, да и все. Мне нравится сдержанный нордический характер. Наверно, потому что сам смеюсь за двоих.