Наивны наши тайны

А еще, раздраженно думал Б. А., она завела препротивную манеру – специально снимала трубку на пару часов, чтобы потом слабым хвастливым голосом сказать ему: «…Да, у меня было занято. Мне все время звонили, просто ни одной минуты свободной, я всем нужна по работе, ну просто всем…»

Когда-нибудь, совсем скоро, они с Авророй будут жить у него в Комарове, и вот тут-то он ей покажет! Вот тут-то он ее научит – быть дома, аккуратно класть трубку на рычаг и… и, может быть, сладострастно подумал Б. А., может быть, он даже научит Аврору оплачивать счета… и вовремя приходить домой, и еще…

Б. А. был бывшим театральным режиссером. Именно «был бывшим», потому что ощущал себя «бывшим» – все его профессиональное прошлое давно уже быльем поросло. Но в театральном человеке театр остается навсегда, и поэтому Б. А. по привычке всегда режиссировал мизансцену и всегда немного видел себя в этой мизансцене со стороны. И не избавится от этого никогда, и даже собственную смерть он срежиссировал бы, если бы это было можно.

Б. А. и сейчас словно видел себя со стороны – худой седой человек стоит в сером питерском дворе, стоит так, что зрителю понятно, что двор этот жутковатый, но до тоненькой щемящей боли любимый. Человек поднял голову к серому питерскому небу, и его тонкий профиль, как в черно-белом кино, стал отчетливо виден на фоне серого питерского неба… Зрителю странно – как можно любить эти треснувшие стены, темные грязные подтеки, впитавшиеся в асфальт, десятилетиями торчащий на виду осколок водосточной трубы – но он чувствует, что седой человек не то чтобы такой профессиональный страстный питерец, просто он с питерским двором одно…

– Гав! – рявкнула ему в ухо Аврора так неожиданно и свирепо, что Б. А. вздрогнул.

– Гав?! – уже примиряюще тявкнула она, слегка пихнув его в бок. – Ловко я подкралась?

– Женщина, – строго сказал Б. А., – чего это вы лаете на трудящихся?

Все-таки Аврору необходимо приструнить! Он уже не мальчик, чтобы ждать на улице, пока она нагуляется. Они с Авророй не виделись давно – со вчерашнего дня, и сегодня она ужасно его раздражала, собственно, как и вчера, и позавчера…

– А я уже двадцать три минуты стою… вот тут стою, – максимально строго проговорил Б. А, наслаждаясь чудесной безоговорочностью своей правоты. – А нас уже все ждут у Кирилла…

– Стоишь?! Я-жду-тебя-дома, а ты стоишь во дворе!

– Я… ты врешь… – задохнулся от такой несправедливости Б. А. – Тебя не было дома…

– Ну вот, я же и говорю! Я бегу, тороплюсь, а ты стоишь! – искусственно оживленным голосом сказала Аврора. – И вообще, сам ты врешь!

Если бы кто-то смотрел на них со стороны, он бы ужасно удивился, поскольку отчего-то между ними все стало нежно-розовым.

– Будешь сидеть у меня в Комарове под домашним арестом и перебирать свои грехи. Ты у меня все вспомнишь – и как пела песни в ванной, а я тут с ума сходил под дверью, и как…

– И как я в семнадцатом году сделала революцию… Да, кстати… меня тут попросили написать статью… – томно пропела Аврора, мгновенно принимая вид человека, крайне уставшего от единоличного обладания тайным знанием.

Вот всегда она так! Б. А. нахмурился. Как только дело оборачивается не в ее пользу, быстро переводит разговор на другую тему! Максимум ее возможностей по признанию своей неправоты – это увести беседу в сторону от своей несусветной глупости.

– Опять «мои встречи с Поэтом»? – нарочито зевнул Б. А. и нервно сказал: – Где же твой племянник? Я так и знал, что ему нельзя доверять…

Б. А. чувствовал, что после стольких лет, проведенных в ссоре, невозможно было, как ни в чем не бывало, просить сына заехать за ним на машине, а еще менее возможно было просить об этом чужую ему Ларису. В такой сложной ситуации предпочтительнее всего было быть независимым и иметь некоторый моральный тыл в виде чужого человека – в данном случае Аврориного племянника. Просить о бытовом одолжении – помочь, подвезти, – по мнению Авроры, означало крайнюю степень беспомощности, а она не терпела этого чувства. И Аврора проявила недюжинное понимание натуры Б. А. и одновременно необычную для себя кротость, которой очень гордилась, – она велела племяннику не только отвезти их в гости к Кириллу, но и забрать – на следующее утро, если, конечно, не придется уехать раньше. Она даже разработала специальный секретный код. Если из примирения ничего не выйдет и Б. А. будет чувствовать себя неловко, она наберет номер племянника и скажет: «Я забыла закрыть кран». И он приедет и заберет их. А если все пойдет нормально и они останутся в гостях ночевать, то пароль будет другой: «Я не забыла закрыть кран?»

Племянник – остренькая бородка, очки – наконец подъехал и усадил на переднее сиденье синего «фольксвагена» Б. А., а на заднее – Аврору.

– У меня завтра конференция, – нелюбезно сказал он, тряхнув бородкой и сверкнув очками.

– Погодите, проверю, все ли у меня с собой… – Аврора заглянула в большую холщовую сумку и по очереди вытянула оттуда несколько свертков, небольшой синий томик и пакетик с бумагами, затянутый черной аптекарской резинкой, точно такой же, как в волосах. – Ну! Сколько можно тянуть? Неприлично заставлять людей ждать!..

И они наконец поехали в гости к Кириллу Ракитину, то бишь культовому писателю Киру Крутому.

Беседа вторая

– Зачем нам старики? – удивилась Ольга. – Читатель не интересуется теми, кому за двести. И еще… ты намекаешь, что у этих стариканов любовь?

– Да! Да! У них любовь! Любовь может быть в каком угодно возрасте, это же великая тайна жизни и все такое! И у всех людей всегда все впереди. Пусть старики любят друг друга, пожалуйста!

– Ладно уж, пусть любят, я ведь тоже хочу, чтобы у меня было все впереди… Но почему она такая идиотка?! Присматривать себе игрушечный мобильник это все-таки чересчур…

– Она просто не заметила, видит плоховато и все такое… Убрать? – печально спросила я.

– Давай пока оставим, а затем я решу… Кстати, подбирайся поскорей к Преступлению – у нас все-таки детектив, а не роман.

– Нет, все!таки роман, а не детектив! – заупрямилась я. – Или, если хочешь, давай будем говорить просто «Произведение». Я думаю, что именно так пишется в договоре писателя с издателем: «Автор обязуется представить книгу „Детектив по телефону“, далее Произведение…».

На это Ольга согласилась. Люди всегда могут прийти к консенсусу, правда?

– Ой, он открывает дверь… – испуганно прошептала Ольга и оживленно проговорила в телефонную трубку:

– Ну, привет! Как дела?

Я услышала шум борьбы.

– Как дела?! Как дела?! – верещала Ольга, пока Пуся за ухо оттаскивал ее от телефона.

…По пути Аврора читала все дорожные указатели и бойко командовала – налево, теперь направо, не обращая внимания на то, что племянник каждый раз поворачивает в сторону, противоположную указаниям. Вообще он был неприлично мрачен, не сказал ни единого слова. Авроре было очень скучно – никто с ней не разговаривал. – Тебе надо жениться, – сказала она племяннику вредным голосом. – Я скоро женюсь. Если бы ты могла на чем-нибудь сосредоточиться, то вспомнила бы, что в прошлый четверг я приводил к тебе свою невесту, – неприветливо отозвался племянник, высказавшись спиной в том смысле, что ему вовсе не хотелось развозить Аврору по чужим дачам. Аврора не обиделась, она и сама не терпела, когда ее просили посидеть с чужими детьми или купить кому-нибудь продукты, считая, что у нее найдутся занятия и поинтересней. Подумаешь, у него завтра конференция!

– Да? – смутилась Аврора. У нее всегда была отличная память на стихи и плохая на лица. – Но я же не виновата, что все твои дамы на одно лицо. Если бы ты привел мне что-нибудь оригинальное, я бы запомнила, – стала оправдываться она.

Спина племянника выразила крайнее возмущение.

Через сорок минут, удачно миновав пробки, они уже добрались до выезда из города.

– Только не упоминай, пожалуйста, о его книгах, – задумчиво проговорил Б. А. Он видел себя со стороны – пожилого, принципиально настроенного интеллигента. – Стыдно писать такое, хоть и в угоду публике! Эти его вампиры, монстры…

Б. А. преувеличивал – и всего-то однажды в книге Кира Крутого фигурировал вампир, да и то какой-то полувампир – тишайший советский бухгалтер в синих нарукавниках, у которого в поворотные моменты истории краснели глаза и вырастал клык. Б. А. не мог простить ему этого бухгалтера-вампира. Кирилл был такой тонкий мальчик… пока не стал этим… Киром Крутым… О боже, какая пошлость – Крутой!..

– Как изысканно – быть в ссоре с сыном по идейным соображениям! Ты претендуешь на особую тонкость организма, – зевнув, ответила Аврора, – в то время как пресса полна рассказов о настоящих семейных коллизиях. Вот смотри, – Аврора полезла в сумку, вытащила сверток, завернутый в газету «МК», и прочитала: «Человек зарубил топором жену за то, что она родила собаку».

Или вот еще: «Меня не возбудил негр». Представляешь?! Не возбудил!.. Негр! Я понимаю, если бы твой сын родил собаку или сошелся с негром…

– Меня бы тоже не возбудил негр, – серьезно ответил Б. А. – Вспомни, что читали в начале перестройки: Платонова, Замятина… А теперь что – Кира Крутого? Сначала нация решила, что она умная, а потом такие, как Кирилл, решили, что нация глупая – пусть читает псевдоисторические байки… Все эти негры и собаки – дело рук таких, как Кирилл! В общем, как-то я с этим миром не совпадаю… – пожаловался Б. А.

– Фу, какая пошлость! Ссориться с сыном из-за негров и собак, – заявила Аврора. Она совершенно точно знала, что дело совсем не в том, что Кирилл занимался оглуплением нации, но если Б. А. хочется считать именно так…

Б. А. удовлетворенно вздохнул. Хорошо, что у него есть Аврора, единственная, с кем он совпадает. А с Кириллом они разные люди, с разными ценностями, и ни ценности, ни люди не совпадают и не совпадут ни за что!..

Кир Крутой появился около десяти лет назад. Кирилл Ракитин отнесся к своей писательской карьере, как начинающий менеджер относится к предмету своего управления, – старательно и подробно. Он интуитивно использовал теорию принятия решений, мысленно начертив схему: максимально и минимально удачный результат, точка соприкосновения его творческого интереса и интересов публики, где и в чем он может уступить. Кстати, пресловутый бухгалтер-вампир, которого так и не смог простить ему Б. А., тоже был уступкой, до которой он доторговался с публикой, – ничего более неприличного в его книгах уже не было. Он уступил, чтобы потом выиграть.

И он выиграл, добился редчайшего для российских литераторов успеха – материального. Его творчество стало его собственным бизнесом. Кирилл Ракитин зарабатывал деньги, не сравнимые, конечно, с доходами банкиров – соседей по поселку, а может быть, и сравнимые, неизвестно. Ведь считать чужие деньги – это дурной тон. Во всяком случае, его творчество позволило ему приобрести дом в закрытом поселке для банкиров и лиц с неафишируемыми доходами. Оно же позволило Ларисе получить любимую игрушку, светскую жизнь.

Во всей его продуманной до мелочей карьере был только один сбой: максимально удачный результат превзошел все – и его ожидания, и предположения, и мечты.

Над последним романом Кира Крутого с самого начала витало слово «Голливуд», и хотя все держалось в глубокой тайне, слухи о продаже прав просочились даже сквозь таинственность, которой окружил себя Кирилл. Между прочим, каждому известно, сколько стоят проданные в Голливуд права, – миллион долларов.

Синий «фольксваген» осторожно пробирался по ухабистой дороге. По сторонам беспорядочно раскинулся поселок – разноцветные домики перемежались полянками и низким леском. На выезде из поселка, сразу за мостом, перегораживающим небольшую речку, они увидели голосующую девушку. В ногах у нее лежал рюкзак с яркой детской картинкой.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.