Иногда они умирают

– Вас Райджи зовут? – наконец осведомилась она.

– Райн. «Джи» – это вежливое окончание, которое кайлатцы иногда добавляют к имени.

– Вы и на местном языке говорите, – озвучила девушка свои размышления. – Давно здесь живете?

– Несколько лет.

Кира снова умолкла, пережидая, пока мимо пройдет очередная группа. И как только трекеры удалились на достаточное расстояние, сказала убежденно:

– Вы ведь увидели что-то там, у камня. Что-то про нас. Так? Сказали Раджу, и тот сразу поверил. Местные вообще верят во всякую ерунду. – Не останавливаясь, она приподняла камеру, висящую на груди, сфотографировала скалистую стену Тамерску. – Нам рассказывали кучу всяких преданий, поверий, сказок. Ну вроде того, что гора Одинокая Дева терпеть не может женщин и ни одна не может подняться на ее вершину. Или, например, если собираешься на Сагараматху, во время трека нельзя спать не со своим мужем. Или вот еще – непозволительно выходить из дома после захода солнца.

– Если вы не верите во все это, зачем повернули назад?

– В это не верю, но… – Она запнулась, обдумывая следующую фразу. – Я как-то читала в журнале статью. Там говорилось, что во всем мире есть несколько сотен человек, которые отличаются от остальных. Будто бы у них есть душа, поэтому они, в отличие от прочих, нормальных, такие странные. И психика у них очень неустойчивая, потому что они все время переживают из-за всяких пустяков, могут очень сильно привязываться к одному человеку…

Она рассмеялась, качая головой, и пнула мелкий камешек, попавшийся под ноги.

– Иногда у них бывают видения, вроде как у вас, в голову приходят чудные идеи, они часто совершают нелогичные поступки.

– Например, спасают кому-нибудь жизнь?

Кира снова весело рассмеялась:

– Ну примерно. Вернее, спасают чью-то жизнь, не получая от этого никакой выгоды. Да и удовольствия тоже. Или – совсем уж глупо – рискуют своей. В общем, я сразу поняла, что вы один из них.

В ее словах была часть правды. Наш мир всегда отличался односторонним восприятием. Простым и рациональным. Существует только белое или черное, горячее или холодное. А такие, как я, не вписывались в общую картину реальности.

– Меня, кстати, Кира зовут, – мило улыбнулась девушка.

– Я знаю.

Дальше какое-то время мы шли молча. Она периодически останавливалась, фотографировала понравившийся вид и опять догоняла меня.

Солнце припекало все жарче, и над белыми вершинами стали клубиться облака. Их легкие тени скользили по склонам и растворялись среди теней долины.

На пологом участке земли паслась лошадь с жеребенком. Он вскидывал голову, фыркал, мотал коротким лохматым хвостом и, смешно выбрасывая вперед ноги, бегал по загону.

– А мне говорили, что лошади здесь не водятся, – рассеянно заметила Кира, роясь в кармане.

– Их очень мало. Но в старинных легендах говорится, что раньше в Кайлате разводили коней и даже продавали их. В горах живет народность, которая до сих пор называется «таманг», что переводится как «продавец скакунов». И при дворе императора именно таманги работают в конюшнях. Но теперь в основном грузы перевозят на эбо. И на людях.

Она усмехнулась, словно услышала забавную шутку, вынула из кармана шоколадку, искоса взглянула на меня, но ничего не сказала.

Следующие полчаса пути Кира сосредоточенно размышляла о чем-то, даже перестав фотографировать. Хмурилась, пару раз с легким недоумением посмотрела на меня, покачала головой в ответ на какие-то размышления и внезапно спросила, лучезарно улыбаясь:

– А в поселке ты где остановился?

– На нижних террасах, – ответил я, уже прекрасно зная, к чему ведет этот разговор.

– Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? – В ее голосе не было ни малейшего сомнения в моем утвердительном ответе.

Кира кокетничала так, словно решала математическое уравнение. Уверенно и стандартно. Предмет она вызубрила на «отлично» и теперь прекрасно знала, в какое место формулы своего флирта подставлять взмах ресниц, улыбку или взгляд.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал я мягко.

– Почему это? – совершенно по-детски обиделась моя собеседница, останавливаясь.

Мимо нас прошли несколько туристов, с любопытством поглядывающие на пару, выясняющую отношения посреди трека. Гид, идущий следом, деликатно отвернулся. У местных считалось неприличным демонстрировать глубокие личные чувства и тем более наблюдать за их проявлениями.

– Мы только что говорили о том, что я один из тех, у кого есть душа, – продолжил я. – На меня находят странные видения, и я часто совершаю нелогичные поступки.

Она кивнула, и ее губы искривились в легкой усмешке. Кира решила, что спутник оскорблен ее замечаниями и теперь пытается отомстить, делая вид, будто не хочет выполнить простую просьбу.

– …Но кроме этого, такие, как я, обладают еще одним противоестественным даром, талантом, не знаю, как лучше назвать. Мы привлекаем людей. Таких, как ты. Одних сильнее, других слабее, кого-то с первых минут общения, кого-то через неделю или месяц. Ты стремишься пойти со мной не потому, что хочешь этого сама.

На лбу Киры появилась глубокая вертикальная морщина, губы плотно сжались, а скулы напряглись. В ее черных зеркальных очках отражался белоснежный профиль Тамерску и легкая вуаль облака, окутывающая его.

– Я ничего не слышала об этом, – сказала девушка, легким пренебрежением маскируя озадаченность, а потом спросила: – Значит, поэтому ты живешь в Кайлате? Не хочешь, чтобы люди привязывались к тебе?

– И поэтому тоже, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Тогда ты определенно очень странный. – Лоб Киры разгладился, губы снова улыбались. – Любой жил бы в цивилизованном мире, пользовался своим даром, наслаждался вниманием окружающих. А ты сидишь в этой глуши… – Она не договорила, пожала плечами, поправила лямки рюкзачка и пошла вперед.

Тропа сузилась, превращаясь в тонкую полосу, тянущуюся по склону горы. Здесь уже полгода восстанавливали кусок обвалившейся дороги, укрепляя ее металлической сеткой, засыпая пустоты щебнем и обломками валунов. Однако работа продвигалась очень медленно.

Нас догнали три носильщика, согнувшиеся под тяжестью длинных широких корзин, наполненных камнями. Впереди показался очередной караван эбо, и воздух сразу наполнился густым запахом навоза и потной звериной шерсти. Весело звенели колокольчики на косматых шеях, резкие гортанные крики погонщицы, а также удары палкой заставляли зверей двигаться быстрее. Немолодая женщина в темном платье и платке, низко надвинутом на лоб, угрюмо посмотрела в мою сторону, скользнула безразличным взглядом по моей спутнице. И меня неожиданно коснулось довольно неприятное ощущение. Как будто с ледника долетел особенно холодный порыв ветра.

– Осторожнее. – Я взял Киру за локоть, уводя с пути эбо. – Здесь надо быть очень осмотрительным.

Видимо, мой голос прозвучал как-то необычно, потому что она настороженно покосилась на меня. Но послушно забралась на небольшой выступ над тропинкой, чтобы пропустить тяжело навьюченных животных. Я встал рядом с ней на этой крошечной площадке, вытоптанной многими ногами, глядя на грязно-белые косматые спины, проплывающие ниже.

Носильщики также постарались избежать столкновения с неповоротливыми эбо. Двое из них прижались к отвесной скале, пропуская караван, а третий шагнул в другую сторону, ближе к обрыву…

А затем все произошло очень быстро.

Громоздкий, неуклюжий зверь, проходя мимо, всего лишь слегка задел человека тюком, прикрученным к косматому боку. Кайлатец покачнулся, взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, но тяжелая корзина потянула его за собой. И он упал. Вниз, с крутого, почти отвесного склона.

На мгновение все вокруг будто замерло. Погонщица с суровым, замкнутым лицом, носильщики, согнувшиеся под своей ношей, медлительные эбо, даже пыль над дорогой. Лишь грохотали камни, вываливающиеся из корзины, и слышались глухие удары человеческого тела об острые валуны.

А потом Кира вскрикнула, до боли вцепилась в мою руку и произнесла свистящим шепотом, как будто не веря своим глазам:

– Ты видел? Он сорвался? Он что, правда сорвался?

Тут же заголосила погонщица эбо. Я скинул рюкзак и бросился к краю. Следом за мной спешили два носильщика, избавившиеся от своей ноши.

Внизу, на узком каменистом берегу реки лежало неподвижное тело. Сверху его едва можно было разглядеть.

– Разбился, – произнес на горкхали рядом со мной один из кайлатцев без удивления, сочувствия или испуга. – Хотя, может, еще жив?

– Вряд ли, – ответил я на том же языке, вглядываясь в черную фигурку. – Слишком высоко.

– Ах, как жаль. Какой хороший человек был, – сказал второй, пожилой носильщик, с заученными интонациями огорчения и печали, но тут же заявил деловым тоном: – Спуститься надо.

Он посмотрел на меня, и я увидел в его черных узких глазах вполне понятное выражение опасения и настороженности. Видимо, он увидел то же самое в моем взгляде. Несколько мгновений пытался решить, как относиться ко мне – на обычного белого не похож, говорю на его языке, кажется, знаю местные особенности, но все же не местный. И кроме того, чувствовал во мне ту самую силу души, о которой так часто говорил Уолт и которая так сильно притягивала к подобным мне остальных людей. Наконец кайлатец кивнул молча, решив принять меня за своего. Вытащил из корзины веревку, смотал и повесил себе на плечо.

Погонщица скороговоркой выложила соболезнования по поводу случившегося, выразила сожаления о том, что не может остаться, чтобы помочь, – ей засветло надо быть в Тенгабоче, поклонилась всем присутствующим и быстро ушла со своими эбо.

Я видел, как она на ходу, оглядываясь через плечо, торопливо чертит в воздухе охранные знаки, перед собой и над спиной животного, столкнувшего человека.

– Ужас, – услышал я равнодушный голос Киры. Она стояла на безопасном расстоянии, наклонившись вперед и вытянув шею, чтобы разглядеть погибшего носильщика, лежащего внизу. – А ты был прав, когда предупреждал меня. Здесь действительно надо было быть осторожным. Как ты узнал, что он упадет? Эй, ты куда?

– Возвращайся назад, к Раджу. – Я отвязал трекинговые палки, пристегнутые к моему рюкзаку. – Мне придется задержаться.

– Почему? Что ты собираешься делать?

– Надо поднять тело.

Она передернула плечами от отвращения, хотела спросить что-то, но к нам подошла еще одна группа трекеров. Посыпались неизбежные вопросы, восклицания и комментарии.

– Тут недалеко тропа есть. – Носильщик не обращал на них внимания. Его лицо, покрытое сеткой морщин и напоминающее старый пекановый орех, было невозмутимо, однако темные глаза светились заметным беспокойством. – Можно вниз сойти. Идешь?.. – Он выразительно замолчал, и я, отвечая на его невысказанный вопрос, произнес:

– Райн.

– Тенгба, – вежливо представился он и указал на своего молодого товарища: – Лакпа присмотрит за вещами. Мало ли что. Сейчас еще двое наших подойдут, помогут. А мы пока с тобой вдвоем спустимся.

Второй носильщик широко мне улыбнулся и слегка поклонился.

– Намаскар, Рай-джи. – Ко мне подошел гид новой компании трекеров, рослый, по меркам кайлатцев, человек средних лет с правильными чертами смуглого лица.

Одет он был в хороший спортивный костюм, и небольшой рюкзак за его плечами казался явно не местного производства. Оба носильщика почтительно поздоровались с ним, он ответил им вежливо, но равнодушно и снова обратился ко мне:

– Что случилось?

– Намаскар, Юро, – ответил я. – Портер в пропасть сорвался.

Гид глянул вниз с обрыва, нахмурился, прикрыл глаза, пробормотал короткую молитву, затем жестом велел Лакпе подойти. Тот почтительно приблизился и стал подробно рассказывать, что произошло.

Кира, окруженная путешественниками – молодыми людьми и девушками, излагала им свою версию произошедшего, больше не обращая на меня внимания.

Мы вдвоем с кайлатцем пошли прочь от этой шумной, беззаботной толпы. Тенгба молчал. Говорить действительно было не о чем. Все ясно и так. Чем быстрее мы окажемся внизу, тем лучше.

Впрочем, когда обнаружилась узкая, петляющая тропинка, ведущая к реке, он все же не удержался от комментария:

– Значит, это я про тебя слышал. Будто есть один сумасшедший белый, который по горам в одиночку ходит. И до сих пор жив.

Он внимательно посмотрел на ножны с клинком, висящие на моем поясе.

– Хукури в монастыре делали?

Обычно иностранцы называли клинок кухри, но местные предпочитали именно это название.

– Да.

Он одобрительно покивал головой и начал спускаться первым.

Трехсотмиллиметровый клинок моего ножа формой напоминал лист местного дерева сиру. Поэтому создатель этого клинка называл его сирупати. Считалось, что уникальный изгиб увеличивал силу удара в семнадцать раз. Моим кухри весом девятьсот граммов можно было перерубить ствол дерева диаметром двадцать сантиметров с одного удара. Когда я впервые взял его в руку, то понял, что центр тяжести смещен ближе к рукояти. Держать сирупати было удобно, однако стоило мне попробовать вращать кистью, сжимая нож, как возникло стойкое ощущение, что он сейчас вырвется из ладони. Понадобилось довольно долго упражняться, прежде чем я смог полностью приручить его.

Часто ножны для подобного оружия стоили дороже самого кухри, если изготовлялись из ценных пород дерева или оникса, но мои были простыми, кожаными. В них имелись дополнительные отделения для «маленьких братьев» – двух ножичков, которые использовались для заточки и правки клинка большого брата, а также всевозможных мелких хозяйственных нужд.

Помню, первый раз я увидел хукури в деле, как только приехал в Кайлат. Такси везло меня по разбитым, шумным, пестрым улицам Кантипура, забитым людьми, мотороллерами, машинами и велорикшами. Я попал на один из праздников. Мощные изогнутые клинки рубили головы жертвенным животным. По мостовой текла кровь, со всех сторон слышались истошные вопли. И в какое окно я бы ни посмотрел – везде видел обезумевшие от ужаса морды коз, овец, баранов с выпученными, страдающими глазами. Веселые женщины в красных одеждах направлялись к центральной площади. Мужчины, деловито переговариваясь, прижимали животных к камням и одним ударом перерубали им шеи. Мимо пробежал мальчик, держа отрубленную куриную голову и весело размахивая ею. Струя крови обрызгала стекло машины, ударив почти мне в лицо.

– Хороший знак, – довольно сказал водитель, оглядываясь на меня, и я понял, что почти все, что я знаю об этой стране, можно забыть и начинать изучать ее заново…

Спуск с горы стал еще более сложным, и мне пришлось отвлечься от воспоминаний.

Кайлатец шел очень быстро, почти бежал по извилистой тропинке. Я успевал за ним только потому, что опирался на трекинговые палки. Они помогали держать равновесие, перепрыгивать через валуны, постоянно попадающиеся на пути, и снимали нагрузку с суставов ног.

Но все же, несмотря на то что мы оба торопились, спускаться пришлось не меньше получаса.

Шум реки заглушал наши шаги и стук металлических наконечников моих палок о камни. Потянуло холодом от ледяной, бурлящей воды.

– Хорошо хоть все утром случилось. – Тенгба ниже надвинул на лоб свою потрепанную красную кепку. – Ночью или в сумерках мы бы здесь попрыгали.

– Пришлось бы отложить до утра.

– Нельзя откладывать, сам знаешь. – Он поспешно оглянулся на меня, чтобы удостовериться, действительно ли я знаю об этом.

Убедился, что не собираюсь задавать лишних вопросов, и успокоился.

В Кайлате обсуждать некоторые прижизненные и особенно посмертные свойства местных жителей считалось неприличным даже друг с другом.

Упавший лежал на том же самом месте, белые камни вокруг него были залиты кровью. Руки и ноги вывернуты под неестественными углами, голова разбита, лицо обезображено. Неподалеку валялась помятая корзина. Было видно, что человек мертв, но я все же наклонился и прижал пальцем артерию на его шее.

– Знаешь, что такое небесные похороны? – Тенгба подтянул свои безразмерные штаны, перетянутые резинкой на поясе, закатал рукава спортивной кофты и сбросил с плеча веревку.

– Знаю. Видел. – Я не стал вдаваться в подробности о своих впечатлениях от этого зрелища. – Думаешь, у его семьи достаточно денег, чтобы заплатить могильщику-рогьяпе, который может провести их?

Тенгба с сожалением поцокал языком, обходя тело.

– Денег у нас действительно немного.

– У нас?

Кайлатец поднял голову, взглянул на человеческие фигурки, мелькающие у края склона.

– Он был младшим братом моего деверя.

Меня уже не удивляли равнодушие и спокойствие кайлатцев, видящих смерть своих близких. По их верованиям, тело умершего было всего лишь пустой оболочкой, скорлупой, которую нужно просто снять для того, чтобы выпустить дух, совсем недавно оживлявший его. Ведь теперь, когда связь с плотью оборвана, ему надо поскорее отправиться в мир мертвых. И там ему будет гораздо лучше, чем здесь. Так что печалиться нет причины, но я все же сказал:

– Мне очень жаль. Прими мои соболезнования.

Тенгба молча кивнул.

В воздухе над нами начал кружить ворон, через пару секунд к нему присоединился второй.

– Уже пришли, – задумчиво произнес кайлатец, глядя на птиц – проводников в мир мертвых. – Скоро позовут других.

Затем он пробормотал знакомую мне краткую молитву напутствия для своего умершего родственника и принялся разматывать веревку.

Людей, стоящих на горе и смотрящих вниз, прибавилось. А через несколько минут послышались шаги, и к нам присоединились еще двое кайлатцев, спустившихся по той же тропе, что и мы. Они принесли с собой кусок ткани, в которую мы общими усилиями завернули тело, перевязав его веревкой. В обратный путь, на тропу, где этот человек ходил при жизни, он отправился в корзине, которую носил прежде сам. Ее привесили на спину одного из самых крепких носильщиков, и тот тащил груз, пыхтя и отдуваясь.

Во всем происходящем была своеобразная горькая ирония. Сначала ты несешь свою ношу, затем можешь превратиться в нее сам, и кому-то придется поднимать тебя.

Как оказалось, Кира не ушла. Она дожидалась меня, сидя на уступе, нетерпеливо покачивала загорелыми ногами и от скуки фотографировала все подряд. Был уже полдень. Облака ползли вверх по склонам, закрывая белые вершины. Кайлатцы, коротко обсудив предстоящие похороны, которые будут проходить в районе Лхаса, разобрали свои вещи и направились в сторону Намаче.

Кира подождала, пока я попрощаюсь с носильщиками, забравшими тело разбившегося товарища, спрыгнула на землю и спросила как ни в чем не бывало:

– Ну, теперь мы можем идти?

– Ты не вернулась к Раджу? – Я прицепил трекинговые палки к рюкзаку и с неохотой поднял его, вновь надевая лямки на плечи. Все же я немного устал, поднимаясь обратно по склону и помогая тащить нелегкое человеческое тело.

– Нет. – Девушка недовольно скривила губы. – И мимо он не проходил. Значит, повел ребят… куда он там собирался их вести, показывать местные достопримечательности. А я с тобой, как и собиралась. Хорошо бы больше никто не сорвался в пропасть и заминок в пути не было.

Высказав это пожелание, она уверенно зашагала вперед.

До самого Намаче девушка со мной не разговаривала. Только поглядывала время от времени, выразительно поджимала губы и снова отворачивалась.

В поселок мы добрались примерно через час. Здесь я должен был ночевать прошлой ночью. Но теперь из-за вынужденной задержки мне придется миновать столицу высокогорного королевства.

Намаче был расположен на склонах, образующих глубокую воронку – зеленые террасы полей спиралями спускались до самого дна долины. Две горные реки, Бхот Коши и Имья Кхола, огибали селение. Одна брала начало из-под вечно тающего ледника Нгозумпа, питающего озера Гойо, другая – с Локхотце. Весело журча на перекатах, потоки сливались в один и неслись дальше, в нижний Кайлат.

Крыши домов синели яркими веселыми пятнами, похожими на цветную мозаику, радующую глаз. В густой синеве неба снова медленно кружили две черные тени – вороны выискивали добычу.

Сначала мы шли по тропинке, вьющейся по склону горы, затем я увидел ступени, ведущие вниз, и указал на них Кире. Она кивнула и направилась по ним первой. Быстро, легко, уверенно.

– Где вы останавливались в поселке? – спросил я девушку.

– В «Снежном барсе», – ответила она, не оборачиваясь. – На нижних террасах.

Хороший отель, и дорогой. Один из первых в Намаче. Там отдыхали все знаменитые альпинисты и оттуда же шли самые первые экспедиции на вершину Матери Всех Богов – Сагараматху, Ю-Чой и Седого Старика.

– Я отведу тебя, попрошу дать комнату и сообщу Раджу, что ты там.

– Я и сама могу. – Кира оглянулась на меня через плечо, и ее черные очки отразили солнечный блик.

– Одну тебя не пустят.

Она не стала спорить, равнодушно пожав плечами.

По узким, неровным, пыльным улицам Намаче бродили туристы, местные жители, эбо и носильщики. Почти возле каждого дома стояли длинные столы с горами сувениров. Бусы с яшмой и бирюзой, фигурки животных, вырезанные из черного дерева, молитвенные барабанчики, бронзовые статуэтки богов и богинь, поющие чаши, поделки из рога, серебряные раковины…

Все это богатство призывно блестело и переливалось, позванивало и гудело. Кира уже была здесь, поэтому не задерживалась. Но на неподготовленных туристов подобное великолепие действовало ошеломляюще.

Прилавки с сувенирами чередовались лавками, забитыми трекинговым снаряжением. Не самым лучшим, на мой взгляд, и не самым дешевым.

Двух– и трехэтажные дома выглядели вполне современно. Кроме туристов, сюда свозили еще и контрабанду, которую доставляли по горным тропам из Гунхэго. Так что владельцы лоджей и гостиниц могли себе позволить завести интернет-клубы с десятком хороших компьютеров, настоящие пабы и бары, провести электричество и освещать свои заведения модным неоном.

Отель, в который я вел Киру, был расположен в нижней части города. По вечерам здесь висело облако дыма от печей, которые топились во всех домах. Но многим даже нравился горьковатый запах, плывущий в вечернем воздухе, он добавлял романтики.

Двери «Снежного барса» были гостеприимно распахнуты.

На стенах узкого коридора висели старые, еще черно-белые фотографии покорителей гор. Худых, изможденных, бородатых счастливцев на фоне белоснежных пиков и безграничного неба. Никого из них уже давно не было в живых.

– Кстати, ты поднимался на Сагараматху? – спросила Кира, мельком взглянув на фотографии.

– Нет.

– Почему? – Она сняла очки и чуть прищурилась, глядя на меня. – Ты давно здесь живешь. Знаешь все трудности. К высоте адаптировался…

– Не хочу шагать по трупам.

– По каким еще трупам?

– Человеческим. Есть такая кайлатская легенда. Одно из воплощений местного высшего существа – свирепая, жестокая, но справедливая богиня. Она ненавидит, когда люди нарушают правила, установленные ею. И любит украшать склоны своего жилища телами тех смертных, что не угодили ей.

Кира поморщилась:

– А на самом деле?

– Альпинисты гибнут от отека мозга, обморожения, срываются в трещины. Но никто не в силах спустить с такой высоты их тела. Поэтому они остаются.

Девушка серьезно кивнула. Такое пояснение ее вполне устраивало.

Хозяин отеля был занят очень важным делом – перетаскивал мешки с почтой. Он всегда занимался этим лично, считая, будто без его внимания письма потеряются. Не исключено, что это было именно так.

– Давно тебя не видел, Рай-джи, – сказал он на найтили, отдуваясь и вытирая рукавом застиранной рубашки взмокший лоб. Широко улыбнулся. – Что за дела у тебя здесь?

– Намаскар, Ньима, – ответил я. – Найди комнату для девушки.

Улыбка мгновенно исчезла с пухлых, обветренных губ кайлатца. Его круглое лицо с косматыми бровями и приплюснутым носом стало суровым. Он уставился на Киру, и та невольно поежилась под его пристальным взглядом.

– Она что, с тобой? Ты тоже останешься?

– Нет. Пойду дальше. Но пока она со мной.

Ньима вздохнул, как мне показалось с облегчением.

– Извини, Рай-джи. Не могу. Сам знаешь – ты уйдешь, она останется. А кто она такая, ты можешь сказать? Я – нет. Кто за нее отвечать будет?

– Я ручаюсь за нее.

– А если ты ошибся? Вот если бы ты остался, тогда никаких вопросов. Пусть ночует.

– Ее гид – Радж, – сказал я хозяину, потерявшему к девушке интерес. – Позвони ему. Он скоро приведет сюда остальных ее спутников.

Ньима поворчал еще некоторое время, но отправился на поиски мобильного телефона, вернулся и долго набирал номер проводника, продолжая бурчать что-то себе под нос.

– В чем проблема? – тихо спросила меня Кира. – Свободных номеров нет?

– Есть. Но кайлатцы никогда не оставят в своем доме гостей без сопровождения местного гида, – так же негромко ответил я, одновременно прислушиваясь к тому, как Ньима, дозвонившийся до Раджа, препирается теперь с ним.

– Опять из-за какой-нибудь дурацкой местной легенды? – произнесла она недовольно.

– Вроде того, – улыбнулся я.

– Ладно, – заявил хозяин гостиницы из-за стойки, убирая телефонную трубку. – Пусть остается. Их прежняя комната свободна. Радж уже на подходе.

– Все в порядке, – сказал я девушке. – Скоро твои друзья будут здесь.

– Ну, тогда спасибо за помощь, – ответила она, глядя в сторону. – Может, еще увидимся.

– Может быть, дорога здесь одна.

Кира кивнула мне на прощание, взяла ключ, который протянул ей хозяин отеля, и, не оборачиваясь, пошла прочь по длинному коридору.

Обычная встреча на тропе. Увиделись, поговорили и больше никогда не встретились.

Я попрощался с Ньимой и вышел из отеля…

Улица круто спускалась вниз. Стал слышен плеск реки, моей постоянной спутницы, следующей почти тем же маршрутом, которым обычно ходил и я. На берегу несколько девушек стирали белье – дружно колотили рубахи и штаны деревянными валиками, поливали водой, топтали босыми ногами, громко смеясь и переговариваясь. Увидев меня, они захихикали еще громче, а самая смелая помахала рукой. Я улыбнулся и махнул в ответ.

На окраине поселка мальчишки запускали воздушных змеев. Их крылья реяли в воздухе, крепко соединенные с землей тонкими бечевками. Ветер держал их в небе и слегка дергал иногда, словно проверяя на прочность удерживающие их нити.

Последним, кто видел меня, – были глаза верховного божества, смотрящие с белоснежной ступы. Они внимательно и в то же время отрешенно наблюдали за всеми проходящими мимо. Выцветшие разноцветные флажки, похожие на воздушных змеев, дрожа на ветру, снова и снова посылали в небо безмолвные молитвы.

Я прошел под высокими воротами с красной крышей, как всегда, крутанул тяжелый резной барабан. И услышал, как он грохочет мне вслед, поскрипывает и звякает, задевая медный колокольчик, подвешенный рядом.

Глава 3

Лукула

Дорога резко уходила под уклон, я вышел на очередной отрезок трека, ведущий к цели моего пути через несколько менее крупных селений.

Я шагал, обгоняя туристов, пропуская эбо и носильщиков, привычно срезая путь по узким тропам, а сам думал о том, что сказала Кира.

Многое в ее словах было правдой.

Люди, которые меня окружали, – красивые и не очень, сильные, выносливые, хрупкие, умные, глупые, домоседы и путешественники, – все они не имели души. Того, что называется душой. Той самой искры, которая приносит боль и счастье, умеет любить, сопереживать и страдать, а также вызывает неудержимое влечение у тех, кто не имеет этого огня.

В какой-то старой сказке еще ребенком я читал, что раньше души были у всех. Они попадали в человеческое существо из волшебного источника сразу при рождении. Но однажды произошла катастрофа, родник был засыпан, и теперь лишь крошечные «капли» просачиваются наружу из-под груды камней, и редкие люди получают души. Прочие остаются «пустыми». Они могут жить, ходить, разговаривать, смеяться и никогда не узнают, чего лишились.

Существование их было ровным, сытым, размеренным, рациональным… до тех пор, пока рядом не оказывался тот, кто был наделен душой.

Наш дар – благо и проклятие одновременно. Он безудержно притягивает людей, лишенных души. Сами не зная почему, они начинают испытывать неукротимое влечение к таким, как мы. Хотят, чтобы мы были рядом всегда, каждое мгновение, и… стараются уничтожить. Неосознанно, конечно.

Уолт говорил, что в древности на таких, как мы, велась целенаправленная охота. Люди, лишенные души, убивали нас, для того чтобы извлечь из наших тел эту самую невидимую субстанцию и попытаться перенести в собственное тело. Естественно, из этого ничего не получалось. И в эпоху расцвета просвещения подобные эксперименты прекратились. Сейчас никому в голову не придет пить кровь людей, наделенных душой, или принимать за обедом эликсир из их высушенных сердец. (По преданиям, душа, или ханса, как называли эту нематериальную сущность кайлатцы, находилась именно в этом органе и распространялась с током крови по всему телу.) Но так или иначе нас все равно подталкивали к гибели.

Лишь люди, наделенные душой, могли создавать нечто оригинальное. Такое, как настоящие, волнующие произведения искусства, которые столь ценны в нашем обществе. Картины, скульптуры, здания редкой красоты, изысканные ювелирные украшения, стихи и проза… с каждым годом их творцов оставалось все меньше. И хотя с произведений снимались многочисленные копии, все они были тщательно выполненными, но… бездушными. Поэтому подлинники ценились столь высоко.

Как говорил Уолт, символ нашего мира – математики, доказывающие на улицах теоремы, и зрители, которые платят им за это деньги. Впрочем, в этом он был не прав – математики также должны обладать воображением. И насколько я знал, все основные формулы были выведены и доказаны все теми же обладателями души.

Мой друг Уолтер Брэм был одержим поисками источника душ. Он преподавал этнографию и, в отличие от меня, лингвиста, очень серьезно относился к любому преданию, самому немыслимому. Считал, что за каждым мифом, даже совершенно на первый взгляд нелепым, скрывается реальный исторический факт. И мои слова о том, что легендарный Источник – всего лишь красивая сказка, попытка объяснить устройство мира с помощью аллегории, не устраивали его. По мнению Уолта, мифический родник находился именно в Кайлате. Он хотел уехать сюда. На его поиски. Быть может, остаться тут навсегда. А в итоге его мечты, вместе с обширным архивом, достались мне…