Невозмутимость Харри потрясла меня.

Занервничав, я принялась судорожно рассказывать ему о катании на коньках в Пилгрим-Лейке, о Джулиане, о наших общих ностальгических воспоминаниях. В первый момент мне больше ничего не пришло в голову. Однако через несколько минут нашей беседы я разозлилась на Харри, пришла в ярость.

Почему он не ревнует? Почему не чувствует себя преданным? Неужели ему нет дела до того, что я провела ночь с его лучшим другом?

Казалось, что он, напротив, испытывает облегчение оттого, что другой мужчина ублажил меня. Возможно, переспав с Томом, я невольно освободила Харри от сексуальных обязательств передо мной, которые ему не хотелось выполнять.

Почему? Что изменилось?

В моей голове стучали непроизнесенные вопросы, сердце сжалось от страха. В конце концов эта пытка стала для меня невыносимой, и я попросила Харри дать мне один из халатов Тома, чтобы я могла выбраться из кровати, сохранив некоторое достоинство.

– Мне надо разложить вещи, – сказала я. – Увидимся позже.

Уходя из комнаты, я заметила разочарование на лице Тома и удивление на лице Харри. Я направилась по коридору в мою спальню. Где прислуга? Почему в доме так тихо? Мои ноги дрожали от усталости – ночные радения отняли у меня немало сил. Я снова вспомнила о длительном воздержании, предшествовавшем моему приезду в Испанию.

Я захлопнула дверь моей комнаты и рухнула на кровать, презирая и ненавидя себя. Какой дурой я была, блюдя себя все эти месяца для Харри! Я берегла себя для человека, который обрадовался возможности избавиться от меня. Но могла ли я знать об этом? Короткие письма, которые я получала от Харри, томясь в Лондоне, говорили о том, что он с нетерпением ждет нашей встречи. Он ничем не выдавал того, что охладел ко мне, и я не имела оснований подозревать это.

Сейчас я утешала свое уязвленное самолюбие одним важным фактом: я не могла предвидеть, что после всех этих интриг, тайных замыслов, многолетней разлуки и совершенных нами убийств Харри потеряет ко мне интерес. Теперь, когда мы наконец обладали всем, о чем всегда мечтали, Харри в этом больше не нуждался. Трудно было не заметить иронии создавшейся ситуации, и я наконец рассмеялась. Жизнь крепко подшутила надо мной.

Другим утешением служило то, что у меня по-прежнему был Том. Я думала об этом, доставая и развешивая мою одежду, убирая косметические принадлежности. Однако вопрос заключался в следующем: нужен ли он мне? Я не знала точного ответа. Это подтолкнуло меня к мысли о том, что скорее всего он мне не нужен. Том был удобной заменой, чем-то временным. Однако если Харри и в дальнейшем не проявит интереса (какие гарантии я могла иметь на сей счет?), мне, возможно, придется длительное время довольствоваться Томом. Такая перспектива мгновенно оборвала мой смех.

Я позволила себе всерьез разозлиться на Харри. Не знаю, какими словами описать чистейшую ненависть к брату, охватившую меня в это мгновение (пока я механически закрепляла юбки на вешалках). Она прокатилась по моему телу горячей волной, обожгла меня, пробудила во мне жажду мести.

Я была не из тех людей, кто легко мириться с отказом. Моей первой реакцией всегда становится желание дать сдачи, отомстить за себя, любой ценой восторжествовать над обидчиком. И я не могла понять, почему должна внезапно изменить мою природу. Да и возможно ли это?

Пусть Харри разлюбил меня (сказала я себе), но готов ли он смириться с тем, что я полюблю Тома?

Если я хоть немного знала моего брата, то это беспечное, наплевательское отношение было единственным решением проблемы, единственным способом вернуть Харри. Придумав наступательный маневр, я немного воспрянула духом и вдруг услышала резкий стук в дверь.

– Кто там?

– Большой злой волк, – сказал Харри, входя.

Я продолжала разбирать вещи.

– Что тебе нужно?

Он прислонился к косяку, держа в руке бокал с молочно-белым «перно». Сейчас на Харри были бежевые хлопчатобумажные брюки и красная майка. Ему не помешало бы побриться.

– Мне надо поговорить с тобой, – произнес он суровым тоном.

– О чем?

– О тебе. Обо мне. О нас. О Томе.

– О Томе?

– Я не хочу, чтобы ты спала с ним.

Меня изумил его диктаторский тон.

– Правда? Почему бы и нет? Не говори мне, что ты ревнуешь, Харри.

– Это кажется тебе невероятным?

– После твоего вчерашнего исчезновения – да, кажется.

– Вчера я перебрал. Ничего не мог с собой поделать. Такое, к несчастью, случается.

Я посмотрела на бокал с "перно".

– Полагаю, ты и сейчас ничего не можешь с собой поделать.

– Это совсем другое. Я просто опохмеляюсь, – он проглотил зловещий напиток. – Вчера я слишком разволновался. Я так долго ждал твоего приезда. Начал праздновать его слишком рано. Я не собирался напиваться. Это правда, Алексис.

Я подозревала, что сейчас мой брат не узнал бы правду, даже если бы она появилась перед ним и врезала ему в солнечное сплетение.

– Том говорит, что в последнее время ты злоупотребляешь спиртным.

– Том – чертов лжец. Почему ты ему веришь? Он скажет что угодно, лишь бы опорочить меня.

– Зачем ему это нужно? Я думала, что вы – лучшие друзья.

– Друзья! – Харри усмехнулся. – Я тоже так думал, но твой приезд внес ясность в ситуацию. Похоже, Том все ещё сохнет по тебе. Должно быть, ты произвела на него сильное впечатление в Лондоне. Вчера он так спешил встретить тебя в аэропорте, что выскочил из дома, не дождавшись меня.

– Том сказал нечто другое. Он сказал, что ты отсыпался после пьянки.

Харри понимающе кивнул.

– Ну конечно.

– Я видела твою комнату, – призналась я. – Судя по тому, как она выглядела, Том, похоже, прав. Как долго длится твой запой?

– Какой запой? Нет у меня никакого запоя. Том пытается настроить тебя против меня. Неужели ты это не видишь, Алексис? Этот сопляк влюблен в тебя. Он пытается очернить меня перед тобой.

Мне захотелось сказать ему, что Тому нет нужды это делать, что Харри сам отлично справился с этой задачей.

– Может быть, я тоже влюблена в него, – ответила я.

Ба-бах! Эффект от удара оказался более сильным, чем я предполагала. Харри посмотрел на меня с ненавистью.

– Ты шутишь, Алексис. Ты не можешь говорить серьезно. Не можешь после всего пережитого нами. После стольких лет ожидания. Не можешь увлечься мальчишкой вроде Тома.

– Но это правда, – не сдалась я. – Он мне дорог. Очень дорог.

– Не верю в это. Отказываюсь тебе верить. Это отвратительная ложь! Харри уже перешел на крик, он казался ошалевшим, совершенно пьяным. – Ты принадлежишь мне, Алексис! Так было всегда. Ничто не может это изменить. Ничто. И уж, конечно, не сопливый мальчишка вроде этого МакКиллапа. Ладно, я был пьян, и ты провела с ним ночь, это естественно в такой ситуации. Я прощаю тебя.

– Ты прощаешь меня? – Я пронзительно засмеялась. – Это звучит здорово. Просто потрясающе. Ты не можешь никого прощать. Ты сам нуждаешься в прощении.

– За что? – спросил этот безумец.

Я была так близка к тому, чтобы взорваться, что сама не знаю, как мне удалось справиться с собой.

– За то, что ты не встретил меня в аэропорту. За то, что обошелся со мной, когда я приехала сюда, как со случайной знакомой. За то, что не замечал меня, когда мы гуляли вчера. За то, что напился и заснул в мою первую ночь в Испании. За то, что отдал меня Тому. Вот за что.

– Я думал, ты влюблена в него, – с ядом в голосе сказал Харри.

Я уставилась на него, заставляя себя трезво оценить происшедшую с Харри перемену. Алкоголь подействовал на его голову. Превратил из обаятельного, разумного человека в хитрого, коварного монстра, выворачивавшего мои слова к своей собственной сумасшедшей выгоде. Мне захотелось рассмеяться. Заплакать. Что стало с моим прекрасным братом, которого я всегда любила? Ради этого человека я ждала, молилась и убила? Ради этой карикатуры на мужчину? Ради этого жалкого пьяницы? Было трудно поверить, что Харри так изменился. Однако отрицать это было бы ещё трудней.

Какое-то мгновение мы просто стояли, глядя друг на друга, словно oхваченные взаимной неприязнью боксеры, которых развел в стороны добросовестный рефери. Я почти ожидала сигнала к продолжению схватки, по которому мы снова бросимся в бой, станем обмениваться словесными ударами, говорить колкости, стараться покалечить, ранить, уничтожить противника.

Но мы лишь уничтожали самих себя. Словно осознав бессмысленность нашей битвы, Харри поставил свой бокал с «перно» на бамбуковый столик возле вазы с поникшими цветами и шагнул ко мне.

– Я люблю тебя, Алексис. – Он обнял меня. – Я очень люблю тебя.

От Харри исходил запах «перно», а его тело казалось обессилевшим, чего я раньше никогда не замечала. Мышцы Харри словно превратились в желе. Это был совсем не то тело, которое я когда-то знала и хотела. Это тело принадлежало незнакомцу, казалось мне таким же чужим, как тот пьяница, которому оно принадлежало. Я не знала, что мне следует сделать или сказать. Я чувствовала, что Харри намерен позаниматься со мной любовью, но хотела этого меньше всего на свете. Даже целоваться с ним мне было противно из-за запаха перегара.

– Харри, пожалуйста, не сейчас. – Я отстранилась от него, пытаясь придумать предлог для вежливого отказа. – Я очень устала. Я хочу сначала поспать, принять ванну…

Его глаза стали жесткими.

– Чтобы смыть запах Тома МакКиллапа?

– Пожалуйста, Харри. Не надо.

– Что не надо? Упоминать домашние тайны? – Все следы нежности исчезли, Харри снова стал язвительным. – Напоминать тебе о том, с кем ты трахалась вчера ночью? В чем дело, Алексис? Ты любишь Тома. Тебе не следует стыдиться его, хоть он и годится по возрасту тебе в сыновья. Что такое сегодня маленький инцест? Это сущий пустяк после той практики, которую ты имела со мной.

Я ударила Харри, и у него потекла кровь из носа. Я посмотрела на безвольное, растерянное лицо брата и поняла, что перестала видеть в Харри мужчину вовсе не из-за его пьянства. У меня были старомодные представления относительно мужчин, сформировавшиеся, вероятно, под влиянием фильмов с Кларком Гейблом и Хэмфри Богартом, которые я смотрела тайком в детстве. Я ждала от него благородства, нежности, силы, а не мелочной и глупой мстительности. Но Харри, которого я знала, умер. Передо мной стоял отталкивающий незнакомец, желавший позаниматься любовью.

Я могла отказаться, закричать, оскорбить его, выкинуть отсюда, позвать Тома. Но я не сделала этого. Я безропотно уступила и отдала себя в распоряжение призрака. Это напоминало секс в гробу. Одно из тел было ещё теплым. Его. Мое же было холодным, как февральский лед на озере в Пилгрим-Лейке.

Я снова вспомнила себя и Харри (прежнего Харри), катающихся рука об руку по той гладкой блестящей поверхности. Я увидела длинные белые сапоги со шнурками, которые носила тогда – как Соня Хенье в её шикарных мюзиклах. Я даже подумала о Кларке Гейбле, столь галантно обходившимся со шлюхами из дансингов. Я думала о чем угодно, только не о том, что в мое тело вторгался человек, которого я не знала, который мне не нравился, казался отталкивающим.

– В чем дело? – спросил он.

Как только он остановился, я вскочила с кровати и побежала в соседнюю ванную, зажав рот рукой. Мне впервые вытошнило после секса. Правда, я впервые занималась любовью с трупом.

Остаток дня прошел в нервном напряжении. События развивались довольно интересно. Я отправилась с Харри и Томом на ленч в прибрежный ресторан.

– Что в Лондоне думают относительно твоего местонахождения? – спросил меня Том, беспокойно поглядывая по сторонам. – Что ты сказала Джинне и Иэну?

Я решила, что сейчас он не в состоянии спокойно воспринять известие об исчезновении Джинны. Это стоит обсудить с ним в другой раз, когда он будет менее заведенным.

– Я сказала, что отправляюсь в Париж.

– В Париж. – Голос Харри рассеянно оборвался, потом зазвучал снова. Забавный выбор.

– Когда-то я была там счастлива.

– Лично я никогда не любил Париж. Ужасно тоскливый город.

Том удивленно посмотрел на Харри.

– Я не знал, что ты жил в Париже.

– Ты многого обо мне не знаешь.

Я подумала об "убийстве с желтыми розами" и собралась увести беседу от опасной темы, но тут нам стали подавать еду.

Я знала, что испанцы едят наиболее основательно в середине дня, но все равно размеры каждого блюда потрясали меня. По сравнению со скромными английскими порциями они были гигантскими. С кухни доносилась громкая музыка – в Лондоне это сочли бы немыслимым нарушением спокойствия, однако здесь казалось таким же уместным, как и огромные порции.

Ресторан был заполнен наполовину. Мы были здесь единственными иностранцами, и я заметила, как испанцы откровенно смакуют пищу и вино. Я заподозрила, что они убивают и занимаются любовью столь же самозабвенно. Испанцы – чувственные люди, но в их душах больше темных тайников, чем у добродушных итальянцев, с которыми их часто несправедливо сравнивают. Доказательством этого служит насыщенная насилием и кровью история Испании. Ее прошлое.

Я думала о ритуальной игре матадора со смертью, которую мне ещё предстояло увидеть, и глубокой затаенной печали, характерной для исполнителей фламенко, которых я уже видела в Аликанте. Подсознательно мечтая о следующем убийстве, которое я совершу в этой стране ночной жизни, я поняла, что Том обращается ко мне.

– Что ты хочешь на десерт, Алексис?

– Дыню.

Мой выбор оказался удачным. Дыня была сочной и сладкой.

Мы закончили трапезу в хорошем настроении. Когда мы направились к машине, Харри казался сильно пьяным, но благодушным, его раздражительность пропала, он явно подобрел. В дополнение к утреннему «перно» и изрядному количеству вина, выпитого во время ленча, он также опрокинул на десерт три рюмки крепкого "фундадора".

Я только что начала понимать, что мой брат стал настоящим алкоголиком. В тот момент это принесло мне чувство облегчения. Когда мы доберемся домой, Харри уже превратится в инертную тушу, ему будет не до любви. Однако я беспокоилась напрасно. Харри сразу направился в свою комнату с новой бутылкой «перно». Он сказал нам, что устроит себе маленькую сиесту-фиесту.

– Наедине с моим другом, – добавил он, помахав бутылкой.

Ни я, ни Том не расстроились слишком сильно, когда он удалился – как оказалось, до следующего утра. Я потратила остаток дня на разборку оставшихся вещей, а Том читал в патио "Гералд Трибюн" и испанскую газету. В доме царил покой, но я знала, что это лишь обманчивое затишье, коварный штиль перед неминуемой бурей. Слишком много неразрешенных проблем витало вокруг нас.

К вечеру пошел дождь. Не ласковый, моросящий, убаюкивающий, к которому я привыкла в Лондоне, а проливной, неистовый, хлещущий по окнам. Серая пелена поглотила округу.

– Лучше остаться дома, – сказал Том. – Это надолго. Ехать на машине слишком опасно.

Ранее он обещал отвезти меня в маленький ресторанчик "Дары моря", который, по его мнению, должен был мне понравиться. Вместо этого мы оказались на кухне. Мы ели яичницу с ветчиной (поскольку умели готовить только это блюдо) и пили выдохшееся вчерашнее шампанское.

Приятная атмосфера товарищества сблизила нас. Мы оба явственно ощущали, что в нескольких футах от нас спит полностью отключившийся Харри. Он, вероятно, похрапывал. Ему не было сейчас никакого дела до нашего существования. Я не сочла нужным сообщать Тому о моем утреннем сексуальном контакте с братом и испытанном мною чувстве отвращения. Однако моя решимость впредь не подпускать к себе Харри стала более крепкой, чем когда-либо. Воспоминания о мерзком запахе перегара, вялых мышцах, его изменившейся личности заставляли меня содрогаться от отвращения.

Поев, мы с Томом отправились в гостиную. Он развел огонь в камине, и мы стали танцевать под музыку испанского радио. Как и все музыканты, которых я встречала в разных странах, Том был плохим танцором. Но это не имело значения. Мы танцевали только для того, чтобы держать друг друга в своих объятиях. Я приехала в Аликанте чуть более двадцати четырех часов тому назад, однако за этот короткий промежуток времени произошла масса событий, погибли многие мечты.

Казалось, что сердцу не справиться со столькими разочарованиями.

Двигаясь с Томом по комнате, я ощущала усталость и растерянность. Я думала о том, что сегодня должна была бы танцевать с Харри. Не с пьяным Харри, спавшим без задних ног на кровати, а с другим Харри, который был единственной причиной моего приезда в Испанию. Мне пришлось напомнить себе, что тот Харри больше не существует, что он умер и унес с собой мои радужные надежды.

– О чем ты думаешь? – спросил Том.

– О Харри.

– Он в ужасном состоянии, верно?

– Да.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю.

Внезапно Испания показалась мне тупиком. Что я здесь делаю? Однако куда я могла уехать?

Возвращение к скучной лондонской жизни, к роли терпеливой, верной, несчастной жены, чей муж томится в Дартмуре, было не слишком заманчивой перспективой. Куда ещё я могла податься? И с кем? Я уже не была юной любительницей приключений, готовой в любой миг отправиться на короткий уик-энд в Монте-Карло с предприимчивым незнакомцем. Эта часть моей жизни принадлежала прошлому.

Я хотела чего-то иного, более постоянного, чем случайный роман, однако способного пробудить во мне такое же радостное волнение. Я подумала о независимости, которую способна дать высокооплачиваемая работа. Но что я умею делать? Меня учили быть только куртизанкой, манекенщицей и женой. Для первых двух профессией я была слишком стара, а последняя вызывала у меня отвращение. Этой ролью я уже была сыта по горло. Принимая во внимание все обстоятельства, можно сказать, что я, несомненно, хотела нереального. И, как всегда, с грустью сдалась.

– Все ещё думаешь о Харри? – спросил Том.

– Нет.

– Это хорошо.

– Я думаю о тебе.

– Еще лучше.

Я ощущала близость его загорелого лица, выгоревших на солнце волос, которые белели на фоне темной стены дождя. Том ласкал меня своим упругим, стройным телом. Он изменился не меньше, чем Харри. Но эта перемена была к лучшему. Неуверенный в себе гитарист, которого я знала в Лондоне, исчез. Том превратился в сильного, привлекательного мужчину. И этот мужчина хотел меня.

Прошлой ночью я не могла полностью отдаваться сексу, потому что чувствовала себя виноватой перед Харри. Какая-то часть меня не участвовала в этом процессе. Сейчас, когда Том тихо повторил вчерашний вопрос, меня пронзил импульс возбуждения.

– В твоей комнате или в моей?

– В моей.

Сказав это, я поняла, что теперь ничто не будет удерживать меня.