29

Через два дня, вечером, Джинна Дженнифер Николсон обдумывала, что ей надеть к обеду и празднованию Рождества, которое она ждала без большой радости. Многоязычная светская толпа, немолодые люди, поглощение пищи и спиртного, неискренние улыбки и пустая болтовня. Какая скука!

Она перебрала множество висевших в шкафу вечерних туалетов, рассеянно потрогала каждый. Это тоже нагоняло скуку – ежедневное переодевание к обеду, драгоценности, косметика, подходящие аксессуары, укладка волос и обработка ногтей в косметическом салоне «Энгадина» (membre du syndicat haute coiffure francais et coiffure artistique suisse[55]). Однако несмотря на эту впечатляющую аттестацию, стилист закрепил волосы Джинны лаком, прежде чем девушка успела остановить его. Джинна не выносила лак и расчесала волосы, как только поднялась к себе в номер.

Обнаженная девушка остановила свой выбор на закрытом коричневом платье от Биба с пышными рукавами, шоколадных атласных туфельках и сумочке. Это сделает папу и мачеху почти счастливыми, чего они заслуживали. Платья от Биба были сексуальными, хотя и закрывали почти все тело. Иэн не сможет сказать, что его дочь «выглядит как шлюха» – так он выразился недавно, когда она надела длинное макси-платье с узкими бретельками, позволявшее всем и каждому видеть её соски. Сегодня он определенно не сможет сказать нечто подобное. Она даже наденет бюстгальтер. Можно ли выглядеть респектабельнее?

Одеваться ещё было слишком рано. Она подошла к большому окну и посмотрела, как снег опускается на Сент-Мориц. Почему-то он казался ненастоящим в этом красиво упакованном, придуманном мире. Джинна прикоснулась к хрустальным сосулькам, которые висели на стоявшей у окна рождественской елке, и фальшиво запела во весь голос «Рудольф, красноносый северный олень».

Ничего не произошло. Никто не возмутился.

– Viva Biba![56] – закричала она своей несуществующей аудитории.

Потом девушка упала на душистые простыни и разревелась. Однако даже плача, она невольно спрашивала себя, настоящие это слезы или просто очередной театральный реквизит. Красивая, богатая и одинокая девушка обливается слезами среди роскошных декораций, известных под названием Сент-Мориц. Что тут удивительного? Возможно, она тоже подцепила эту болезнь – она уже девять дней находится среди людей, зараженных притворством.

И все же она не верила в это. Была слишком критично настроена к окружающим, чтобы уподобиться им. Будь она такой, как они, она бы радостно предвкушала ждавший её вечер, не боялась бы его, не ощущала бы, что все сговорились против нее. Джинна вытерла глаза о подушку, села, обхватила руками свое маленькое обнаженное тело и вспомнила, как Харри отверг её два дня тому назад в клубе «Принц-регент».

Это определенно стало последней каплей, безжалостным ударом, потому что на самом деле она вовсе не хотела переспать с ним. Она не могла получить даже то, чего не хотела. Она лишь собиралась шокировать отца и продемонстрировать ему (как сказала Харри), что по сравнению с мистером Маринго Том был божьим даром.

Нет, Харри сам указал на этот факт. Какая разница, кто это сказал? Это было правдой. При мысли о Томе у неё подгибались колени, и если она не убежит тайком от отца в «Альпину», то вряд ли получит шанс случайно встретиться где-нибудь с Томом.

То, что Том не занимался тем, чем обычно занимаются приезжающие в Сент-Мориц люди, только подогревало интерес Джинны. Сама она испробовала все развлечения, за исключением «Креста Ран», опасной санной трассы. «Креста Ран» был уникальной достопримечательностью Сент-Морица, подобного спуска нет ни на одном другом горнолыжном курорте мира. Джинну удивляло, что столь опасная трасса вообще существует. Вчера утром она поднялась к расположенному выше гостиницы «Кулм» месту старта, чтобы посмотреть, что представляет из себя эта крутая забава.

Мужчины разных национальностей в касках, больших очках, сапогах с острыми шипами, кожаных щитках на коленях и локтях, стояли в очереди, чтобы сесть в маленький алюминиевый тобогган длиной примерно в четыре фута. По звучащей из рупора команде инструктора очередной человек устремлялся головой вперед по узкому ледяному желобу с коварными поворотами к Селерине – деревушке, расположенной в долине на расстоянии в три четверти мили от места старта. При везении смельчак добирался туда целым и невредимым.

Тобогганы представляли из себя тонкие алюминиевые листы (их недаром называют «скелетами»). Гонщик мог попытаться избежать травмы или гибели, перемещая свое тело в ту сторону, в которую он хотел повернуть сани. Перемещение корпуса назад приводит к торможению, а если смельчак хочет превысить среднюю скорость, равную восьмидесяти милям в час, ему достаточно сдвинуться вперед. Если человек запаникует и пожелает выйти из соревнования, он может упереться шипами на сапогах в лед и остановиться, но, по словам одного участника-американца, это считается проявлением трусости.

Джинна не удивилась, узнав, что трассу «Креста Ран» создал англичанин. Будучи наполовину англичанкой, она понимала характерный для англосаксов стоицизм, породивший «спорт», поклонники которого подвергали себя опасности разбить свое лицо, сломать ключицы, позвоночник и ещё Бог знает что лишь ради восхищения нескольких соотечественников и толпы восторженных девчонок, которые после завершения гонок ждали храбрецов в гостиничном баре «Санни». Затем следовал ленч с поглощением спиртного. Плюс секс, подумала Джинна. Особенно для торжествующего победителя.

Но хотя Джинна считала себя отчасти англичанкой, она в большей степени ощущала себя француженкой. Это было одной из многих причин, по которым она до последней недели боялась отправиться в следующем месяце в лондонский «Королевский колледж». Ей становилось дурно от одной мысли об этом. Он охотно поехала бы в любое учебное заведение континента, лишь бы не возвращаться в смертельно скучную Англию – конечно, эта идея принадлежала отцу. Он надеялся, что по окончании «Королевского колледжа» она получит работу в министерстве иностранных дел, выйдет замуж за перспективного молодого дипломата и займет место в приличном обществе.

Джинна не поднимала бунта только потому, что через несколько лет, отшлифовав свое владение иностранными языками, она сможет найти работу в нью-йоркской штаб-квартире ООН, в брюссельском офисе ЕЕС или Европейском парламенте, который находится в Страсбурге. Все эти организации нуждались в переводчиках. Но после встречи с Томом МакКиллапом её отношение к учебе в лондонском университете сильно изменилось.

Джинна встала и снова подошла к окну. Снегопад не остановился, а даже усилился. Если он продолжится, завтра утром все склоны будут покрыты толстым слоем рассыпчатого снега, который она любила. По глубокому снегу могут кататься только опытные лыжники вроде нее. Она научилась этому благодаря долгим тренировкам на склонах Гстаада.

Да, она была превосходной горнолыжницей, знатоком иностранных языков (французского, немецкого, итальянского и испанского), а также восемнадцатилетней девственницей. Возможно, последней восемнадцатилетней девственницей, оставшейся в западном мире.

Причина, по которой она ещё не переспала с мужчиной, заключалась в отсутствии у неё такого желания. До встречи с Томом она просто не испытывала соблазна. Иногда это сильно её беспокоило. Равнодушие к сексу было нетипичным для француженки явлением, и Джинна спрашивала себя, нет связано ли оно с каким-то физическим расстройством – например, гормональным.

Она втайне подозревала, что истинная причина связана с убийствами матери и няни, которые Джинна пережила в трехлетнем возрасте. Она до сих пор помнила смутные очертания человека в черном, убежавшего из их квартиры и оставившего там обнаженные тела мертвых женщин, которых она любила больше всего на свете.

Маленькие дорожные часы, лежавшие возле кровати, показывали четверть десятого. Джинна решила начать неторопливо одеваться, поскольку обед подадут в десять. Алексис и Иэн сейчас, вероятно, пьют в баре коктейли с четой Маринго. Эти пары, похоже, здорово подружились, потому что её отец, обычно проявлявший английскую холодность к иностранцам, вчера вечером предложил, чтобы они сидели за одним столом до конца праздников. Харри Маринго встретил эту идею с энтузиазмом, а его несчастная жена – с натянутой улыбкой.

– Это будет чудесно, – сказала Сара. Выражение её лица не соответствовало произнесенным ею словам.

Джинна знала, что Сара Маринго ревновала её, и это показалось девушке смешным. Харри был не в её вкусе, Джинну никогда не тянуло к мужчинам с темными волосами и глазами. Она снова вспомнила тень незнакомца, убившего её мать и Роуз. Он был темным, как та ночь и квартира с единственной полосой света, падавшей из открытой спальни родителей.

Нет. Брюнеты вроде Харри Маринго могут возбуждать других женщин, но только не её. Более того, он даже не нравился Джинне. Был слишком светским, лощеным, самоуверенным. Однако она так переживала из-за Тома, что похвасталась Харри насчет того, что чертовски хороша в постели. На самом деле она ужасно боялась оказаться в решающий момент никудышной любовницей.

А он должен скоро наступить, подумала она с твердой убежденностью, надевая через голову эластичный бюстгальтер и поправляя его на своих маленьких грудях. Интересно, нравятся ли Тому маленькие груди?

Ее первая и единственная встреча с Томом произошла не совсем случайно. Отец так хотел, чтобы она хорошо провела праздники, что когда они приехали сюда на прошлой неделе, он согласился сводить её после обеда в «Альпина Грилль». Естественно, Алексис тоже не стала возражать, с презрением подумала Джинна. Алексис согласилась бы полететь на Марс, если бы Иэн предложил это, лишь бы только он не закрыл её счет и не оставил без очередной шубы. Алексис была помешана на мехах. В её обширной и обожаемой коллекции насчитывалось более десяти роскошных шуб. В тот вечер, когда они отправились в «Альпину», она надела бежевую шубу из шиншиллы.

Как только взгляд Джинны упал на Тома, она тотчас потеряла голову от желания. Она никогда не понимала фанаток – девушек, следовавших по всему миру за рок-звездами, визжавшими от восторга, а иногда падавшими в обморок во время выступлений. Джинна считала их в лучшем случае дурочками, если не идиотками.

Но когда она услышала, как Том поет и играет на гитаре, она испытала нечто подобное, ощутила возбуждение, которое он вызывал у аудитории. Том обладал магнетизмом, электрической энергией, с которой Джинна ещё никогда не сталкивалась, аурой из жизненной силы и обаяния, заставившей девушку тотчас решить, что он будет её первым любовником. Когда группа «Касл Рок» устроила перерыв, Джинна бросилась к сцене, прежде чем Иэн и Алексис успели её остановить.

Она впервые совершила подобный поступок и знала, что отец будет потрясен. Ей не было до этого дела. В тот драгоценный момент она хотела только одного – поговорить с зеленоглазым блондином, который пел так страстно, коснуться Тома, сказать ему о её чувствах, заставить его ответить на них.

– Я считаю, что вы великолепны, – обратилась она к музыканту, когда он шагнул вниз. – Просто великолепны.

Он довольно усмехнулся.

– Большое спасибо.

– Вероятно, вы слышите это постоянно, но я ещё никому не говорила такое. – Она казалась себе неловкой, пошлой. – Никогда не разговаривала с профессиональным музыкантом.

– Не бойся. Мы не кусаемся.

Джинна взяла его за руку. Она была очень теплой и действовала успокаивающе.

– Я здесь с моим отцом и мачехой. Вон они. – Она со страхом в глазах указала на их столик. Вы не могли бы выпить с нами? Пожалуйста, не отказывайтесь.

– Боюсь, что не могу. Это запрещено здешними правилами. Нам нельзя пить с посетителями. Извини.

– Хотя бы на несколько минут… – Она была в отчаянии, боялась потерять его. – Пожалуйста. Неужели вы не можете один раз нарушить правила?

– Милая, я бы охотно это сделал, но администрация свернет мне шею.

Он назвал её милой! Она почувствовала слабость, головокружение. Если бы кто-то сказал ей, что она может испытывать такие чувства к человеку, которого только что встретила (да ещё к человеку в юбке!), она бы не поверила, сочла бы это вульгарным. Но в том, как стучало её сердце, как пересохли её губы, не было ничего вульгарного. Она увидела краем глаза, что отец взволнованно уставился на нее, а Алексис просто сидела с улыбкой Греты Гарбо на лице.

– Я хочу вас снова увидеть, – быстро сказала Джинна. – Я должна вас увидеть. Вы не представляете, как это важно. Понятия не имеете

– Эй, милая, успокойся! Не волнуйся так. Это не конец света. Где ты остановилась?

– В «Энгадине».

Он тихо свистнул.

– Недурно. Должно быть, твой папа – богач.

Она решила проигнорировать эту нетактичную реплику относительно финансового положения её отца.

– Вы позвоните мне? В «Энгадин»? Я в 406-ом номере. Меня зовут Джинна Николсон. А как зовут вас?

– Том МакКиллап.

– Вы мне позвоните?

– Постараюсь, – сдался он, – но до Рождества я буду очень занят. Честно говоря, мне будет нелегко это сделать. Ты живешь в Лондоне?

– Да. Я вернусь туда в следующем месяце. Почему вы спросили? Вы тоже там живете?

– Если можно так сказать. Мы много путешествуем. Но Лондон – наша база. У нашей группы есть дом в Фулхэме.

– Чудесно. Через несколько недель я начну учиться в Королевском колледже. – Сейчас она была готова зацеловать Иэна с ног до головы за то, что он уговорил её поступить в университет. – Наша квартира находится на Маунт-стрит, нас можно найти в телефонном справочнике. Николсон. Но вам не стоит ждать так долго. У вас, вероятно, найдется свободное время в течение двух ближайших недель. Почему бы вам не позвонить мне завтра? Мы можем покататься на лыжах.

– Я не катаюсь на лыжах, – с виноватой улыбкой сказал Том. Профессия не позволяет мне рисковать моими конечностями и другими частями тела.

Она собралась спросить его, чем он занимается, когда не покоряет девичьи сердца в «Альпина Грилль Рум», но вдруг увидела приближающегося к ним Иэна, губы которого были неодобрительно сжаты.

– О, папа. – Она попыталась говорить невозмутимо, раскованно, однако её голос дрогнул. – Разреши познакомить тебя с Томом МакКиллапом. Том, это мой отец.

Мужчины обменялись рукопожатиями. Джинна заметила девушек, пытавшихся приблизиться к Тому. Но они были на удивление воспитанными, хоть и размахивали предназначенными для автографов клочками бумаги. Они как дети, подумала Джинна, чувствуя себя с каждой минутой все более взрослой.

– Очень приятно, мистер Николсон, – непринужденно произнес Том.

Иэн нахмурился.

– К сожалению, моя дочь слишком импульсивна. Я приношу извинения за её поведение. А теперь, если вы нас простите, нам пора уходить. Уверен, ваши поклонницы не станут возражать. – Он бросил презрительный взгляд в сторону возбужденных девушек. – Мне было очень приятно с вами познакомиться.

Прежде чем Джинна успела раскрыть рот, Иэн увел её. Она и Алексис поспешили за мистером Николсоном к двери, точно беженцы, спасающиеся от оккупантов. Джинна тотчас перестала ощущать себя взрослой.

– Право, папа! – вот все, что ей удалось произнести, когда их окутал колючий ночной воздух Сент-Морица. – Как ты мог?

– Мне неприятно видеть, как моя дочь выставляет себя на посмешище из-за какого-то смазливого рок-певца. Я видел, как он схватил тебя за руку.

Алексис закуталась в свою шубу из шиншиллы и, как обычно, ничего не сказала.

– Том не хватал меня за руку. Это я схватила его руку!

Иэн промолчал. Он словно считал её недостойной его беседы. Однако он любит меня, подумала Джинна, когда они в неловком молчании шагали назад к «Энгадину».

Джинна сама не сознавала, как повлияло на неё то, что она выросла без матери. Из-за этого она рано повзрослела в некоторых практических вопросах, ей пришлось стать более самостоятельной, но она была лишена теплоты, необходимой для эмоционального развития женщины.

Джинна знала, что мать Алексис внезапно умерла, когда её мачехе было двенадцать лет. Однако она не догадывалась, какими похожими они были, несмотря на кажущиеся различия. Вторая жена отца всегда оставалась для Джинны загадочной, красивой, ледяной золотоискательницей, и хотя презирать Алексис было трудно, так же трудно было симпатизировать ей.

Но сейчас, когда Джинна сидела перед трюмо и накладывала макияж, её мысли были посвящены не Алексис. Они были крепко прикованы к Тому. Позвонит ли он ей до их отъезда из Сент-Морица? Она терзала себя этим вопросом. Почти не рассчитывала на его звонок, однако молилась о том, чтобы он позвонил ей.

«Молитвы – это послания, которые ангелы доставляют Господу», сказала однажды Роуз.

А вдруг он влюблен в кого-то? – внезапно подумала Джинна. Почему эта мысль не приходила ей в голову раньше? Возможно, в эту самую минуту Том мечтает о другой женщине так же мучительно, как она, Джинна, мечтала о нем.

Она впервые познала безжалостность любви и связанные с ней переживания. Эти чувства не понравились девушке. Она ощутила собственное бессилие, которое испугало её, заставило понять, что ей остается только ждать.

Том действительно мечтал о другом человеке, и если бы Джинна узнала, о ком именно, она бы не просто оторопела. Она пережила бы потрясение. Потому что речь шла об известном ей человеке, с которым она очень скоро будет сидеть за одним столом. О человеке, который ей не нравился.

30

Освещенный люстрами ресторан отеля «Энгадин» был роскошным, величественным. На каждом столе стояли свежие цветы в изящных хрустальных вазах, камчатные салфетки ждали, когда посетители вытрут ими свои безупречные губы, листья филодендронов льнули к колоннам, поддерживавшим барочный потолок. В противоположных концах зала сверкали две большие рождественские елки.

Официанты ожидали сигналов от обедающих, бесшумно спешили по толстому розовому ковру, чтобы выполнить полученные распоряжения, улыбались, кивали, слушали. Но в первую очередь они наблюдали за гостями, занимавшими около трех сотен обтянутых бархатом кресел. Эти люди, в свою очередь, игнорировали все, кроме подаваемых блюд, наливаемых в бокалы вин, а также жемчугов, изумрудов и бриллиантов, сверкавших на их соседях по столу.

Джинна невольно подумала о миллионах голодающих индийцев, обрадовалась, что не принадлежит к их числу, рассердилась на себя за то, что опоздала на пятнадцать минут. В самое последнее мгновение, когда девушка уже собралась покинуть номер, она вдруг опять расплакалась, после чего ей пришлось снова краситься. Она надеялась, что никто из их компании не заметит, какими красными и опухшими были её глаза. Но Джинна беспокоилась напрасно. Она поняла это, как только увидела две семейные пары.

Господи, да они все в стельку пьяны! – тотчас подумала изумленная девушка. Даже Алексис, редко выпивавшая больше одного бокала вина, казалась совершенно захмелевшей. Она с глупым видом смеялась над какой-то только что прозвучавшей репликой Сары Маринго. Со стороны могло показаться, что эта четверка – многолетние близкие друзья.

– Дорогая, – сказал Иэн, когда официант усадил Джинну в свободное кресло между Алексис и Харри. – Где ты была? Мы уже начали беспокоиться. Я собирался позвонить в твой номер.

Прежде чем Джинна ответила ему, он помахал рукой и сказал:

– Это не имеет значения. Ты наконец здесь и выглядишь чудесно. Просто восхитительно. Приступай к икре. Мы уже съели наши порции.

В лежавшем перед ней меню значилось: икра иранская севрюжья.

Джинна погрузила серебряную ложечку в блестящий черный бисер, намазала икру на кончик тоста и откусила его. Потрясающе! Официант налил ей шампанского, потом заново наполнил остальные бокалы.

– Ваше здоровье! Ваше здоровье!

Эти слова звучали, как песнопения дикарей. Какое количество шампанского поглотила эта четверка в баре? – спросила себя Джинна. Весьма приличное, судя по их раскрасневшимся и поглупевшим физиономиям. Выпившие люди никогда не отдают себе отчета в том, какими глупыми они кажутся трезвым, подумала Джинна, когда Харри начал рассказывать забавную историю, случившуюся в те благословенные годы, которые они с Сарой провели среди американских кинозвезд.

– Когда мы жили в Беверли Хиллс, там была знаменитая киноактриса, лесбиянка, которую повсюду сопровождала пахучая афганская борзая по кличке Луис. Актриса и Луис везде появлялись вместе, её никогда не видели без него. Он даже приходил на съемочную площадку, когда актриса снималась…

История тянулась бесконечно долго, но Джинна перестала слушать после первых фраз. Кое-что другое привлекло её внимание: рубиновое колье Сары Маринго. Джинна мысленно перенеслась на пятнадцать лет назад, вспоминая рубиновое колье матери, с которым она играла в детстве – колье, похищенное убийцей двух женщин.

С того момента Джинна видела другие рубиновые колье, но они никогда не напоминали ей то, что принадлежало матери, так сильно, как это. Оно покоилось на высохшем бюсте несчастной женщины. Большой, красный, овальный камень блестел на украшенной бриллиантами цепочке. Джинна помнила, как он ласкал и согревал её пальцы. Она опустила ложечку с икрой, внезапно напуганная дурным предчувствием.

Харри Маринго закончил историю о кинозвезде. Слушатели дружно рассмеялись, когда он произнес:

– Так Луис превратился в Луизу!

Иэн первым заметил, что его дочь не смеется. На её лице было странное выражение.

– Что-то случилось, Джинна? – Он с беспокойством посмотрел на неё поверх серебра, хрусталя и фарфора. – Ты заметно побледнела. Что с тобой, дорогая?

– Колье Сары.

– Ну и что?

– Оно выглядит точно так, как то, что принадлежало маме.

За столом воцарилось неловкое молчание. Наконец Иэн произнес:

– О каком колье ты говоришь?

Джинна, конечно, знала, что её отец – дальтоник, но также она знала, что ему легче всего распознать два цвета – красный и синий. Он должен был увидеть, что на Саре висит рубин, должен был узнать его овальную форму и сверкающую цепочку с бриллиантами. Должен был вспомнить. Неужели ему удалось вычеркнуть все из памяти?

– Колье с рубином, – сказала Джинна. – Украденное в тот вечер, когда были убиты мама и Роуз. Ты не мог забыть его, папа. Ты сам подарил его маме.

Сара Маринго вздрогнула, её рука машинально поднялась к висевшему на шее украшению.

– Твоя мама была убита… Я понятия об этом не имела… Я бы не стала надевать его сегодня… О, бедная девочка, мне так жаль!

Иэн разрывался между желанием отругать дочь, затронувшую столь неприятную тему, и желанием утешить её, потому что лицо девочки выражало страдание. Она явно заново переживала старый кошмар. Сам Иэн давно выбросил его из своей памяти.

– Джинна, – произнес он мягко, но твердо, – ты ставишь миссис Маринго в очень неловкое положение. Она не виновата в том, что владеет украшением, похожим на то, что принадлежало твоей покойной матери. Думаю, нам следует немедленно оставить эту тему и продолжить обед.

– Но колье не просто похоже на мамино! – возразила Джинна.

– Что именно ты имеешь в виду? – спросил Иэн, теряя терпение.

– По-моему, это оно и есть!

В этот момент официант принес второе блюдо. Быстро протрезвевшей компании обед показался бесконечным. Второе блюдо представляло из себя норвежских омаров с набором соусов.

– Не говори ерунду, – сказал Иэн Джинне. – Колье просто выглядит, как мамино.

– Нет, я так не думаю.

– Господи, когда умерла мама, тебе было только три года. Подумай сама, что может запомнить трехлетний ребенок?

Джинна положила немного майонеза на своего омара, хотя она и потеряла аппетит.

– Что это был восемнадцатикаратный кроваво-красный рубин.

– Ты этого не помнишь, – сказал Иэн, выбирая грибной соус. – Ты много позже слышала мои слова.

– Возможно. – Джинна обратилась к Саре Маринго. – Он действительно такой?

– Джинна! – Иэн не поверил своим ушам. – Ты в своем уме? Я хочу, чтобы ты немедленно извинилась перед миссис Маринго. Ты меня поняла?

– Не понимаю, за что я должна извиниться. Я лишь задала простой конкретный вопрос.

Сара выдавила сок из половинки лимона на холодного омара, покрытого слоем сыра.

– Не волнуйтесь, Иэн. Ваша дочь весьма наблюдательна. Это действительно кроваво-красный восемнадцатикаратный рубин. Мой муж подарил его мне на годовщину свадьбы.

Все посмотрели на Харри – единственного из сидевших за столом человека, который пренебрег соусами и ел самого омара.

– Верно, – сказал он. – Я подарил колье Саре на вторую годовщину нашей свадьбы.

– Надеюсь, вы не сочтете меня бестактной, – сказала Джинна, – если я спрошу, где вы его купили?

– Ты действительно проявляешь бестактность, – вмешался Иэн. – Это абсолютно не твое дело!

– Я купил его в Беверли Хиллс. – ответил Харри. – У «Ван Клифа и Арпелса».

– Сколько лет тому назад? – спросила Джинна.

– Четырнадцать.

– Видишь, папа? – На лице Джинны появилось торжествующее выражение. Вполне вероятно, что это мамино колье, похищенное пятнадцать лет тому назад, прошедшее через несколько рук и затем легально проданное мистеру Маринго. Такую возможность нельзя исключить.

– Респектабельные коммерсанты вроде Ван Клифа и Арпелса не торгуют ворованными драгоценностями, – заметил Иэн, с каждым мгновением все сильнее сердясь на дочь.

– А если фирма не знала, что колье ворованное? Уверяю тебя, это мамина вещь. Я убеждена в этом!

– Я считаю эту беседу проявлением дурного тона. – Иэн опустошил ещё один бокал шампанского, которое не пьянило его. – Не понимаю, чего ты хочешь добиться. Но давай ради развлечения предположим, что это и правда то самое колье. Ну и что? Что это доказывает, кроме того, что мистер Маринго купил его по неведению? Что ты хочешь сказать, Джинна? Сегодня рождественский вечер. Мы должны наслаждаться жизнью, а не копаться в мрачном прошлом.

– Тебе не кажется чересчур странным совпадением, что человек, возможно, купивший колье мамы, оказался сегодня за одним столом с нами? Вероятность того, что это могло произойти случайно, равна одной двадцатимиллионной. Или ещё меньше.

– Может быть, мистер Маринго вовсе не покупал колье. – В голос Иэна закрались саркастические ноты. – Может быть, он убил твою мать и украл её украшение. Какова, по-твоему, вероятность этого?

– Это начинает напоминать изощренный сюжет Агаты Кристи, – сказала Сара. – Слишком невероятно.

– О, вы тоже её читаете? – спросила Алексис. – Я – поклонница этой писательницы. Особенно люблю романы про мисс Марпл.

– Я отдаю предпочтение Пуаро, несмотря на его противную напыщенность.

– Так кто из нас поднимает мрачную тему, – обратилась Джинна к отцу, – говоря о мистере Маринго и убийстве?

Но к раздражению девушки её, похоже, никто не услышал. Сара и Алексис сосредоточенно обсуждали достоинства и недостатки Джейн Марпл и Эркюля Пуаро. Харри расправился с омаром и погрузился в изучение меню. Иэн тоже перестал есть, вид у него был отсутствующий, словно он обдумывал более важные дела.

Например, индекс «Файненшл Таймс», подумала возмущенная Джинна. Где их воображение, любопытство, любовь к приключениям? От этих качеств не осталось и следа. Девушка с мрачной решимостью набросилась на омара, чувствуя себя ещё более одинокой, чем обычно.

Алексис так нервничала, что с трудом сохраняла свою бесстрастную маску. Ей приходилось прилагать большие усилия, чтобы её голос не дрожал, когда она говорила с Сарой о проницательной старой мисс Марпл. При этом она постоянно думала о том, что Харри сошел с ума, если он позволил своей жене надеть сегодня это проклятое колье.

Что с ним произошло, черт возьми? Он в самом деле рехнулся? Неужели он не понимал, как сильно рискует? Или он не в состоянии остановить Сару, которая делает то, что ей заблагорассудится? Вероятно, все обстояло именно так, но теперь уже это не имело значения. Иэн непременно вспомнит (нельзя игнорировать его зловещую шутку), что Харри находился в Париже во время убийства Полетт.

Иэн обладал хорошей памятью. И все же он не имел оснований связывать Харри со смертью Полетт, сказала себе Алексис. Никаких оснований. Похожее колье с рубином. Украденное колье. Ну и что? Во все времена драгоценности похищали и продавали ничего не подозревающим покупателям. Иэн подумает, что произошло странное совпадение, вероятность которого составляет, по словам Джинны, одну двадцатимиллионную. Или нет?

– Да, – приветливым тоном сказала Алексис Саре, – я согласна, что заключения мисс Марпл основаны на индуктивном мышлении. Пуаро больше склонен к дедукции, верно…?