Сердце американца усиленно забилось.

– Ну?

– Не понимаю, почему Маттеини сказал, что не знает его.

– А вы его знаете?

– Конечно! Это клиент Маттеини – чудной, правда, но клиент, завсегдатай, ей-богу! Хотя я его с понедельника не видел...

– Действительно, странно, что Маттеини не вспомнил его.

– Правда ведь? Я, надо вам сказать, каждый вечер захожу к Винченцо посидеть, поболтать, и этот тип давно уже меня интригует... Он являлся за час до закрытия и всем уступал очередь, как будто хотел остаться последним.

– Может быть, ему нравилось в парикмахерской? Поболтать...

– То-то и оно, что он никогда ни с кем не говорил!

Если Тарчинини удивился, увидев входящего Лекока, то виду не подал и только заметил:

– А я думал, что вы улетели в Бостон.

– Не простившись?

– Ну да... Вы что же, опоздали на самолет?

– Нет, просто мне расхотелось уезжать.

– А!

Сайрус А. Вильям облокотился на стол комиссара.

– Тарчинини, я воображал, что только в Америке умеют жить, что счастье, цель существования состоит в том, чтоб быть первым, чтоб побеждать, побеждать всех, и что человек стоит столько, сколько его счет в банке. Я считал, что великий народ тот, который имеет больше долларов, заводов, пшеницы, сырья...

Тарчинини, улыбаясь, заметил:

– Вы спутали величие с силой!

– Я много еще чего путал! Но сегодня ночью, только сегодня ночью мне открылось, что есть иное счастье, кроме American way of life[24], очень древнее счастье, которому нас не учили и которое вы знаете от века...

– А именно?

– А именно, что надо не хвататься за время, а пренебрегать им... плыть по течению дней, радоваться солнцу и молодости. В Бостоне, если я прогуливаюсь ночью, все фараоны моего квартала отдают мне честь, потому что боятся моего влияния на их карьеру, потому что уважают, ни разу не видев пьяным, ибо они знают о моей помолвке с дочерью М.Д.О. Пирсона, который стоит чертову пропасть миллионов долларов! А сегодня ночью я чуть не подрался с фараоном, я, Сайрус А. Вильям Лекок, с бутылкой граппы в руке против его револьвера, в кабаке, где я напился с хозяином, которого видел впервые в жизни!

– Потрясающе!

– Погодите! Еще сегодня ночью я познакомился с девушкой, которую, естественно, зовут Джульеттой, у которой глаза, каких я никогда не видал в Америке, и походка богини, восходящей на Олимп! И еще сегодня ночью я видел босого старикана в ночной рубашке, который кричал: "Viva il Duce!"

– Ну, это он, пожалуй, несколько отстал от времени, а?

– Нет, Тарчинини, просто он отрицал время! Он любил Дуче и, наплевав на историю, остался с ним! И вы думаете, я такой идиот, чтобы уехать из города, где привратница, к которой обращаешься за справкой, отвечает, что ты красавец! Город, где отчаявшаяся влюбленная уходит топиться и приходит домой, думая о глупостях! Тарчинини, я скажу вам кое-что очень важное: у вас даже смерть походит на шутку! Я был прав, Христофор Колумб – злодей!

Комиссар вынул из кармана платок и вытер глаза. У Сайруса А. Вильяма перехватило дух.

– Что с вами? Вы плачете?

– От радости, синьор, от радости! Теперь я знаю, что вы любите Верону!

– Тарчинини, хотите сделать мне приятное?

– Если это в моих силах.

– Зовите меня Билл.

– Ладно, но почему Билл?

– Раз уж я не могу зваться Ромео! А зовусь Вильям, уменьшительное – Билл... Хватит смешить Верону именем Сайрус.

– Идет, а вы будете звать меня Ромео?

– Договорились!

– А теперь, Билл, что, если вы мне расскажете о визите к Маттеини?

Когда Лекок закончил свой рассказ и изложил эпизод с фотографией, опознанной клиентом, комиссар заключил:

– Прекрасно! Я думаю, мы близки к цели, Билл. Ложь Маттеини указывает на него как на виновного, которого мы ищем. Не скрою, это меня несколько озадачивает, потому что непонятно, при чем тут Ланзолини и Мика. Трудно предположить, что Маттеини убил Эуженио Росси с единственной целью дать возможность своему служащему крутить любовь с его женой и что этот служащий отблагодарил его за услугу, уволившись с работы. Ну да что зря ломать голову, один только Маттеини может дать нам необходимые сведения. Пойдем к нему часов в восемь, к закрытию: так нам будет удобнее с ним поговорить. А пока давайте посидим часок-другой на террасе "Академии".

– Простите, Ромео, я лучше потом зайду туда за вами...

– А!

– Я...я хочу видеть ее... до завтра так долго ждать!

В семь часов, когда закрывалось заведение Маджина и Хольпса, служащие обоего пола заполняли виколо Сорте шумной смеющейся толпой. Сайрус А. Вильям испугался было, что пропустит Джульетту в такой сутолоке. Но в Вероне влюбленные находятся под особым покровительством небес, и непонятным для него образом Джульетту вынесло людской волной прямо к нему. Она смутилась:

– Но... мы ведь только завтра должны были...

– Знаю, Джульетта, но я не мог дождаться... Мне хотелось увидеть вас как можно скорее... сейчас же...

Скрывая смущение, она пошла вперед, и Лекок двинулся рядом, что как будто не вызвало ее недовольства.

– Я должна была бы рассердиться, синьор...

– Это было бы дурно с вашей стороны!

– А хорошо ли с моей стороны прогуливаться с вами, как будто мы жених и невеста?

– А почему бы нам вскорости не стать ими? – сорвалось у него невольно.

Он тут же побледнел при мысли о Валерии и о своем легкомыслии. Не подозревая о внутренней драме, парализовавшей ее спутника, Джульетта приписала его смущение лестным для себя причинам и только пробормотала, полусмеясь, полусердясь:

– Быстро же у вас в Америке все происходит, синьор, очень уж быстро по нашим понятиям...

– Я...я прошу у вас прощения...

Она не знала, что слова эти адресованы не ей, а Валерии.

И не дав друг другу слова, они дошли до скамьи у гробницы Джульетты и уселись там, как будто это стало уже привычным. Девушка коснулась руки Сайруса А. Вильяма:

– А чего вы, собственно, хотите, синьор?

– Мне хорошо с вами...

– Это очень мило... Но это все-таки не ответ! Во-первых, вы правда американец?

– Вы мне не верите? Смотрите!

Не задумываясь, он быстрым движением выхватил свой паспорт и протянул ей. Она отстранила его; он настаивал, и вышло так, что документ упал, и из него выскользнула фотокарточка – фотокарточка Валерии, которую та вложила туда, прощаясь с женихом. Не глядя на паспорт, Джульетта подняла фотографию, бросила на нее быстрый изучающий взгляд и сухо спросила:

– Ваша любовница?

Желая защититься и оградить репутацию Валерии, он запротестовал:

– Да нет же! Это моя невеста!

– Что?!

Она вскрикнула так, что прохожие обернулись. Сайрус А. Вильям пролепетал:

– Я...я вам сейчас объясню...

Но трудно заставить замолчать итальянку, если она раскричится.

– Знаю я ваши объяснения, оставьте их при себе! Все вы, мужчины, одинаковы! Грязные лжецы! Вы мне отвратительны!

Он хотел ее удержать, но она вырвалась.

– Пустите меня, или я позову на помощь!

С тяжелым сердцем Сайрус А. Вильям позволил ей уйти. Она ни разу не обернулась. Он понял, что больше не увидит Джульетту и что он очень несчастен. Он сунул в карман паспорт и мстительно изорвал фотографию Валерии, причину трагедии.

Какой-то старик, бывший свидетелем сцены, подсел к нему.

– Она что, совсем ушла?

Американец был так убит, что принял как должное вмешательство незнакомца в его личную жизнь.

– Да.

– А... Знаете, не надо так из-за этого расстраиваться. Истинную цену женщины можно узнать только в совместной жизни... Как правило, это случается слишком поздно. Моя Фульвия в невестах уж до того была нежная, до того ласковая... Я женился, уверенный, что мне досталась настоящая жемчужина.

Сайрус А. Вильям поинтересовался:

– А теперь?

– А теперь мне думается, что если б она поступила как ваша подружка и бросила меня до свадьбы, мне бы чертовски повезло! – И меланхолически добавил: – Только тогда бы я этого не понял...

От комиссара Тарчинини не укрылось странное выражение лица Лекока, когда тот пришел на место встречи на виа Баттести.

– Ну, как ваши любовные дела?

– Все кончено... – отвечал он душераздирающим тоном.

– Нет, правда? Уже?

– Не по моей вине... Джульетта нашла в моем паспорте фотографию Валерии и ушла, не пожелав меня выслушать...

– Ба! Все уладится... здесь всегда все улаживается.

– Не думаю.

– А собственно, Билл, чего вы хотите от этой девушки?

– Не знаю.

– Любопытно...

– Смейтесь сколько угодно, но я знаю одно: мне невыносимо думать, что я ее больше не увижу. Вот и все!

– Мне вовсе не смешно, Билл, уверяю вас. Я не люблю, когда мои друзья грустят. Встряхнитесь! Когда вы решите, что вам делать, попробуем разыскать вашу богиню. А сейчас у нас другие дела.

Колокол городской больницы отбивал восьмой удар. Винченцо Маттеини закрывал последний ставень на витрине, где поблескивали всевозможные флаконы и тюбики. Покончив с этим, он взялся за ручку двери, и тут двое сыщиков, которые незаметно приблизились, преградили ему путь.

– Винченцо Маттеини?

Парикмахер взглянул на комиссара:

– Да, а что вам нужно?

– Поговорить с вами.

– Но я уже закрываю!

Сайрус А. Вильям вмешался:

– Но вы можете уделить нам одну-две минуты?

Винченцо обернулся к высокому незнакомцу и узнал его.

– А! Это вы заходили сегодня?

– Да. Войдем?

Маттеини с опаской смотрел на двоих мужчин.

– А если я откажусь?

Комиссар ответил:

– Тогда завтра я вызову вас в центральный комиссариат. Это вам больше нравится?

– Что за жизнь, когда нельзя шагу ступить по своему усмотрению! Я думал, с диктатурой покончено, но, видно, ошибался!

– Я вам очень советую, синьор Маттеини, не говорить подобным тоном с офицерами уголовной полиции.

– Но ваш товарищ уже расспрашивал меня!

– Допустим, я тоже хочу вас расспросить.

– Это долго?

– Сколько захотите, все зависит от вас.

– Ну ладно! Входите, только побыстрее.

Они вошли в салон, и Винченцо, укрепив ставни на стеклянной двери, заложил ее изнутри засовом.

– Выйдем через заднюю дверь. Она выходит во двор, где я ставлю автомобиль. Итак, я вас слушаю.

Тарчинини взял стул, тогда как Лекок устроился в кресле, повернув его к собеседникам. Маттеини желчно подчеркнул:

– Будьте как дома, главное, не стесняйтесь!

Комиссар поклонился:

– Благодарю вас. Синьор Маттеини, вы, кажется, не опознали фотографию, которую показывал вам мой коллега?

– А что, это преступление?

– Представьте, именно это я и стараюсь выяснить, и замечу вам, что вы первый произнесли это слово.

– Я пока что волен изъясняться, как мне нравится, или нет?

– В данный момент – да. Я хотел бы побеседовать с вами об Эуженио Росси.

– Эуженио Росси?

– О человеке, которого вы не пожелали узнать на фотографии.

– Не пожелал узнать?

– Один из ваших клиентов заявил, что хорошо знает его, потому что много раз видел его в вашей лавочке. Не странно ли, что вы его запамятовали?

– Теперь, после ваших слов...

– Вы начинаете вспоминать?

– Кажется...

– Вот видите! Вам только надо было освежить память, да?

– Я не знал, что его звали Росси.

– Вы вспомнили его, узнав имя?

– Да, потому что у меня была клиентка с той же фамилией. Должно быть, его жена.

– Это его жена, синьор... Правда ли, что он приходил много дней подряд, к вечеру?

– Дней десять – пятнадцать.

– Довольно странно, что вы не узнали его на фотографии.

– Странно или не странно, но так и было.

– А Ланзолини – его-то вы хоть помните?

– Паршивец еще тот!

– Не знаете, не мог ли Росси его видеть?

– Во всяком случае, не здесь, он как раз уволился перед появлением Росси. Но почему вас это интересует?

– Служба, синьор Маттеини, служба. Каково ваше впечатление о Росси?

– Ну... это был странный человек.

– Скажите, синьор Маттеини, а почему вы говорите о Росси в прошедшем времени, как об умершем? Вам что, известно, что он умер?

– Он... он умер?

– Его убили, синьор.

– Убили!.. Но при чем же здесь я?

– Вот это я и выясняю.

– А почему вы пришли сюда?

– Потому что он был убит сразу после визита к парикмахеру.

– А этот парикмахер, значит, я?

– У вас есть другие предположения? Послушайте, синьор Маттеини, вы не заметили ничего странного, когда последний раз видели Росси?

– Да нет, он показался мне не страннее, чем обычно.

– Что вы имеете в виду?

– С первого же своего появления здесь он повел себя странно – уступал всем свою очередь, как будто хотел всех пересидеть... и так с тех пор и поступал.

– Он никогда не говорил вам, почему?

– Никогда.

– А вы его спрашивали?

– Нет.

– Если я вас правильно понял, он вообще с вами не говорил?

– В первый вечер сказал несколько слов, и все.

– Понятно... Ну что ж!.. Спасибо вам за помощь, синьор.

Маттеини буркнул:

– Не за что... Выход вот здесь.

– После вас... А, кстати, у вас есть машина?

– Да, "фиат".

– Она у вас стоит во дворе?

– Ну, под навесом, двор крытый.

– А других машин тут нет?

– Да вроде нет.

– А вы не выезжали никуда после последнего посещения Росси, в этот понедельник?

– Нет.

– Лекок, будьте добры, спросите привратницу, может ли она подтвердить слова синьора Маттеини. – И он любезно пояснил Винченцо: – Вы уж нас извините, обычная формальность...

– Погодите!.. Я припоминаю... Я был так раздражен поведением этого надоедливого клиента, что действительно выехал немного прогуляться... Совсем из головы вон! Это глупо...

Тарчинини заметил холодно:

– Вернее сказать, странно... Вы забываете факты и вспоминаете тогда, когда их вот-вот выяснят...

Маттеини, сжав кулаки, подошел к следователю.

– Мне не нравится ваш тон! Что вы на меня возводите?

– Ничего не возвожу, синьор, только констатирую.

– Ваши констатации мне не нравятся!

– Знали бы вы, до чего мне это безразлично, дорогой синьор Маттеини... У меня к вам предложение.

– Предложение?

Комиссар приказал:

– Сядьте, Маттеини!

– Но...

– Садитесь!

Парикмахер сдался и сел. Тарчинини наклонился к нему.

– Я надеюсь уйти отсюда с твердой уверенностью, что вы непричастны к смерти Эуженио Росси...

– Но я же вам говорил...

– Я уже давно не принимаю на веру то, что мне говорят... Так вот, одно из двух: или вы посидите тут с моим коллегой, пока я все осмотрю, или отправитесь с нами в комиссариат, и, пока с вас снимут показания, я выправлю ордер на обыск и мы вместе вернемся сюда. Выбирайте.

Маттеини, казалось, испугался. Забившись в кресло, он переводил взгляд с одного посетителя на другого и наконец простонал:

– Да в чем же дело, что вы ко мне привязались?

– Как вы решили?

– Делайте что хотите, но имейте в виду, завтра я подам на вас жалобу!

– До завтра, Маттеини, еще много всего может случиться. Побудьте с ним, Билл, я тут пошарю.

Комиссар ушел в кухню и закрыл за собой дверь. Лекок сунул в рот плитку жвачки и принялся за нее с видом человека, для которого время не существует. Парикмахер проворчал:

– Интересно, что он там ищет?

– У комиссара свои методы.

– Но то, что он тут говорил... это что, шутка?

Сайрус А. Вильям беззастенчиво солгал:

– Вы знаете, он по самой своей природе неспособен шутить.

– Значит, он подозревает, что я убил Росси?

– Он подозревает каждого.

– Это глупо.

– Комиссар Тарчинини считает, что, только делая глупости, можно в конце концов прийти к разумному результату.

Они замолчали, заметив Тарчинини, вошедшего с очень серьезным видом.