1

В это воскресенье у комиссара Оноре Сервиона был выходной, и он собирался приятно провести вечер. После отличного обеда, приготовленного его женой Анжелиной, он усядется в кресло в комнатных тапочках, с трубкой в зубах. Затем они посмотрят по телевизору фильм о Корсике, своей родине. Оноре родился в Корте, а Анжелина — в Аяччо. Жизнь на континенте не уменьшила их любви к своей маленькой родине, куда они возвращались каждое лето во время отпуска. Они купили в рассрочку небольшой домик в Корте и рассчитывали перебраться туда, когда Оноре выйдет на пенсию.

Оноре уже устроился перед телевизором, чтобы не пропустить спортивные новости, а Анжелина мыла посуду, как вдруг раздался звонок. Комиссар выругался про себя, проклиная незваного гостя, испортившего свободный вечер, на который у него были такие прекрасные планы. Жена пошла открывать дверь и, вернувшись, сообщила:

— Это Кастелле, папуля.

Она называла его папулей, хотя детей у них не было — маленькая хитрость, чтобы создать иллюзию.

Марселец Кастелле был полицейским офицером, служившим под началом Сервиона. Оноре разозлился.

— Что это ему взбрело в голову надоедать мне в выходной день?

И он накинулся на вошедшего:

— Мне что, уже и отдохнуть нельзя?

Заметив, что помощник чем-то очень взволнован, он уже спокойнее спросил:

— Что случилось?

— Патрон, это такой кошмар, что я решил приехать к вам, а не звонить.

— Да говорите же, черт вас побери!

— Убийство, патрон, настоящая бойня!.. Отец, сын и невестка. В Обани…

— Профессиональная работа?

— Да. Их было несколько человек, судя по всему.

— А почему вы решили сообщить это мне? Ведь сегодня дежурит комиссар Мюраз.

— Видите ли…

— Что «видите ли»?!

Инспектор нервно сглотнул.

— Убит полицейский офицер Пьетрапьяна, его жена и отец…

— Что?!

Сервион вскочил, Анжелина громко вскрикнула.

— Антуан убит?

— Да.

— И Анна, и папаша Доминик? — безжизненным голосом переспросил комиссар.

— Да, спаслись только малыши и бабушка.

— Каким образом?

— Я ничего не знаю.

— Кто сообщил?

— Отдыхающие, которые слышали выстрелы. Комиссар Мюраз с оперативной группой отправился на место преступления.

— Так… Поехали… У вас есть машина?

— Да, внизу.

Комиссар оделся и, завязывая галстук, спросил:

— Есть какие-нибудь предположения о том, кто это сделал?

— Пока нет, но…

Оноре поднял голову.

— Что «но»?

— Шесть месяцев назад Пьетрапьяна посадил жену Кабриса за шантаж и вымогательство. Она все еще за решеткой.

— Ну и что?

— Кабрис поклялся, что отомстит за Анаис — свою жену.

— Кабрис из банды Консегуда?

— Да, если не ошибаюсь, он — его первый помощник.

— Ладно. Позвоните, чтобы этих двух подонков доставили ко мне в кабинет. И как можно скорее!

Пока Кастелле передавал приказы по телефону, Оноре подошел к Анжелине.

— Не жди меня, мамуля. Не думаю, что я сегодня вернусь. Но я клянусь тебе, что, если Консегуд и Кабрис замешаны в убийстве наших друзей, они очень пожалеют об этом! Пошли, Кастелле!

Когда мужчины ушли, Анжелина стала молиться за упокой души погибших друзей. Она была очень набожной, но, будучи корсиканкой, присоединила к молитве просьбу господу помочь мужу отомстить за невинно убитых.

Пьетрапьяна были выходцами из Корта. Больше полувека назад они эмигрировали на континент, в Ниццу, в поисках счастья. Доминик был портным. Дела его шли все хуже и хуже. В конце концов он перебрался в старый город на узкую улочку у подножья Замковой горы. Этот уголок назывался «малой Корсикой», потому что там обосновались старики — уроженцы Корсики, которым так же, как и Пьетрапьяна, не слишком повезло в жизни. Дети этих стариков разъехались кто куда, и только Антуан, единственный сын Доминика и Базилии, жил со своими. Став офицером полиции, он женился на корсиканке Анне Баттини, с которой познакомился во время отпуска. Она любила его и не роптала на материальные трудности, так как Доминику на свое жалование нужно было содержать троих детей и еще помогать старикам.

Как только выдавалась свободная минута, Сервион с женой выбирались из своей уютной квартирки на бульваре Римбальди и отправлялись в «малую Корсику» к землякам. Чаще всего они навещали Пьетрапьяна, так как те тоже были из Корта, а значит — самыми близкими. Самыми старыми были уроженцы Бастии Шарль и Барберина Поджио. Шарль уже отметил свое 80-летие, а Барберине исполнилось 78. Шарль был часовщиком, и все корсиканцы, жившие в Ницце, считали своим долгом приносить ему в починку часы, чтобы старики могли хоть как-то свести концы с концами.

Самыми молодыми были Жан-Батист и Антония Мурато из Бонифаччо, им едва стукнуло по 70 лет.

Паскаль и Коломбина Пастореккиа родились в один месяц три четверти века назад в Аяччо. Они содержали маленькую колбасную лавку, где всегда можно было найти паштет из жаворонков, корсиканские копчености и даже иногда бутылочку Орсино.

Амедей и Альма Прато, 78 и 76 лет, каким-то чудом умудрялись не умереть с голоду. Амедей чинил старую обувь, а Альма подрабатывала сиделкой в небогатых семьях.

Сервионы старались в меру сил помогать этим несчастным, о которых собственные дети частенько забывали. И теперь Анжелина беспокоилась о том, как будет жить Базилия Пьетрапьяна с тремя детьми.

На перевале Вильфранш в садике возле хижины, которую снимали Пьетрапьяна, комиссар Мюраз объяснял своему коллеге:

— Видимо, когда они появились, Пьетрапьяна играли в карты.

— Вы уверены, что их было несколько человек?

— Да, по меньшей мере трое, судя по следам… Они приехали на машине. Никаких следов борьбы… Похоже, их убили сразу… Предположительно из автоматов… Уже нашли несколько пуль.

— И ничего, что могло бы навести на след убийц?

— Увы…

— А бабушка?

— Она в доме с детьми.

— Как она?

Мюраз молча пожал плечами.

— Она не видела убийц? — спросил Сервион.

— Говорит, что нет.

— «Говорит»?

— У меня такое впечатление, что она боится.

— Я ее понимаю. Если они заподозрят…

— Да, конечно.

— Ладно, я с ней поговорю.

Базилия неподвижно сидела на стуле возле плиты. У ее ног на полу маленькая Роза играла с куклой. Двое старших — Жозеф и Мария — возились с конструктором.

Когда комиссар вошел в комнату, Базилия подняла на него глаза, и слезы покатились по морщинистому лицу. Оноре прошептал сдавленно:

— Бедная моя…

Она ничего не ответила, только горько кивнула. Сервион взял стул и сел напротив нее.

— Расскажите мне.

— Зачем?

— Мне нужно знать все, Базилия. Я заставлю их дорого заплатить за это!

— Это не вернет моих любимых.

— Да, это верно. Но я не хочу, чтобы они остались неотомщенными! Вы ведь знаете, как я любил их!

— Я знаю…

— Тогда скажите мне.

Она помолчала немного, потом начала рассказывать.

— Антуан, Доминик и Анна играли в карты. Я с детьми пошла в лес собирать травы. Вдруг я услышала автоматную очередь… В тот момент я ничего такого не подумала… Я считала, что к нам это не имеет никакого отношения… И только увидев их всех троих на земле, в лужах крови, я поняла… О! Эта кровь! Эта картина всегда будет у меня перед глазами, до самой смерти!

— Что вы сделали?

— Я сразу же завела детей в дом и закрыла дверь на ключ. Я не хотела, чтобы они видели. А потом уже пошла к ним… Они были уже мертвы… Изо всех ран текла кровь… Не знаю, как я не сошла с ума… Только мысль о детях поддерживала меня, ведь у них теперь никого, кроме меня, нет… Потом пришли люди… Они накрыли тела брезентом, женщины увели меня в дом… Кто-то из них сообщил в полицию. Вот и все.

— Базилия, я не верю, что вы мне сказали все, — тихо произнес Сервион.

— Почему?

— Я вас слишком давно знаю.

— Не понимаю…

— Вы прекрасно меня понимаете. Вы ведь видели этих бандитов, правда?

— Нет.

— Я уверен, что да. А если я скажу, что в этой банде был Фред Кабрис?

Она вздрогнула, и полицейский заметил это. Теперь он уже не сомневался, что она знает, по крайней мере, одного из убийц.

— Значит, вы знаете больше, чем я.

— Базилия, если вы назовете мне их имена, через час они будут за решеткой.

— Я повторяю вам, что…

— Ладно, успокойтесь, упрямая вы женщина!

Он кивнул в сторону детей.

— Вы молчите из-за них, верно?

— Кроме них теперь у меня никого нет.

— И вы опасаетесь, что они примутся за детей, если заподозрят, что вы были свидетельницей их преступления?

— Я ничего не видела! Я ничего не знаю!

Сервион помолчал немного, потом сказал:

— Базилия, вы понимаете, что своим молчанием вы предаете Антуана, Доминика и Анну?

— Я?

— Черт побери! Ведь вы фактически покрываете их убийц!

— Я ничего не видела, — упрямо повторила она.

Поняв, что он больше ничего не добьется от нее, комиссар встал.

— Ладно. Но я впервые вижу корсиканку, которая не хочет отомстить за своих близких!

Глаза старухи сверкнули, но она не проронила ни слова.

— Ладно. Давайте я отвезу вас с малышами домой, — вздохнул Оноре.

Фред был что называется красивым малым — высокий, худощавый, с черными вьющимися волосами и голубыми глазами. Он мог кому угодно вскружить голову.

Сидя в кабинете Сервиона он с некоторой тревогой поглядывал на комиссара, который только что вошел и мрачно уселся в кресло. Кастелле довольствовался простым стулом. Полицейские молчали, и Фред, наконец, не выдержал:

— Зачем вы вызвали меня, господин комиссар?

— Если ты еще раз откроешь пасть, когда тебя не спрашивают, я тебе влеплю такую оплеуху, что ты долго будешь помнить!

Фред заткнулся. Сервион, еще немного помолчав, произнес, не повышая голоса:

— Я не начинаю допроса не потому, что хочу заставить тебя понервничать. Плевал я на эти штучки! Я такими глупостями не занимаюсь! Просто я сейчас испытываю почти непреодолимое желание убить тебя и стараюсь взять себя в руки.

У Фреда пересохло во рту, и он испуганно переспросил:

— Убить меня?.. Но почему?

— Чтобы отомстить за тех, кого ты сегодня убил!

Бандит изобразил на лице полнейшее недоумение.

— О чем вы говорите, господин комиссар?

— Поберегись, Фред! Не доводи меня до крайности!

— Но…

— Рот закрой! Кастелле, дайте мне стакан воды.

Выпив, Оноре вытер губы и почти любезно спросил:

— Как дела у Анаис?

— У моей жены? — изумленно переспросил Кабрис.

— У нее все в порядке?

— Здоровье в порядке, а вот психологически…

— Да?

— Не очень-то весело сидеть в тюрьме, а ей там еще быть два месяца.

— Ну, теперь, когда ты сообщишь ей долгожданную весть, она почувствует себя лучше.

— Какую весть, господин комиссар?

— Что ты сдержал свое слово и отомстил за нее инспектору Антуану Пьетрапьяна.

— Каким образом?

— Убив его сегодня на перевале Вильфранш.

— Это не я!

— А, так ты уже в курсе событий? А ведь об этом еще нигде не сообщалось!

Фред разозлился на себя за эту оплошность.

— Вы ведь знаете, господин комиссар, что о таких вещах всегда все быстро узнают.

— На этот раз, Фред, ты зашел слишком далеко! Зачем тебе было убивать старого Доминика и жену Антуана? Ты не хотел оставлять свидетелей, да?

— Уверяю вас, господин комиссар, вы ошибаетесь! Я в этом деле не замешан. Впрочем, у меня есть алиби.

— А, так тебе известно и время, когда это произошло?

— Я хочу сказать, что у меня есть алиби на целый день.

— Ты меня удивляешь.

— Я был с друзьями на рыбалке возле Антиба. Мы поехали туда рано утром. Можете спросить у Юбера, который содержит ресторанчик «Веселый матрос» возле залива Жуан. Он готовил нам буйабес… И еще я хочу добавить, что жена Аскроса — Мирей — заехала за нами на машине.

— За кем это, «за нами»?

— Ну, со мной были Аскрос, Пелиссан, Бандежен, Бероль…

— Ну вот ты и назвал имена своих соучастников.

— Соучастников по рыбалке.

Оноре со всего размаха влепил ему оплеуху.

— Может, хватит мне морочить голову?

У бандита от удара выступили слезы.

— Вы не имеете права! Инспектор — свидетель!

— Инспектор Кастелле был лучшим другом Антуана Пьетрапьяна, и я подозреваю, что он был бы очень рад, если бы я вышел из кабинета и дал ему возможность объяснить тебе, что он думает по этому поводу… Чем вы занимались днем?

— Играли в карты… Юбер может подтвердить.

Сервион обратился к инспектору:

— Кастелле, вам придется выяснить, что за птица этот Юбер, который так любезно предоставляет алиби убийцам.

— Да почему вы так хотите повесить мне на шею это убийство? — вскричал Кабрис. — У вас нет свидетелей!

Комиссар заколебался. Если сказать, что Базилия все видела, возможно, Фред и расколется, а если нет? Тогда над старухой и детьми повиснет смертельная опасность. Оноре знал жестокость Кабриса.

— Нет, к сожалению, свидетелей у меня нет…

Почти незаметный вздох облегчения, вырвавшийся из груди Фреда, не ускользнул от внимательного взгляда Сервиона. Теперь он был абсолютно уверен в виновности этого пройдохи. И он добавил, желая отмести любые подозрения:

— Твое счастье, что у меня нет свидетелей. Но тем не менее, я знаю, что это ты со своими дружками убил Пьетрапьяна.

— Послушайте, господин комиссар…

— Заткнись!

— Но не можете же вы держать меня под арестом только потому, что вам стукнуло в голову…

— Убирайся!

— Я… я могу?..

— Убирайся, я сказал!

— Спасибо, господин комиссар.

Когда Кабрис уже взялся за ручку двери, Оноре ему посоветовал:

— Радуйся жизни, Фред, у тебя еще несколько дней в запасе.

— Почему вы так говорите?

— Потому что с этой минуты я буду заниматься только тобой и твоими дружками, и я до вас доберусь! Твоя карьера кончена, Фред! Развлекайся, пока на свободе.

— Теперь что, принято сажать невиновных? — пробурчал Фред. — Я пока еще не в тюрьме!

— Да, ты пока еще не в тюрьме, но ты будешь там, это я тебе обещаю. И, поверь мне, на этот раз ты сядешь надолго. Я даже полагаю, что до конца своих дней. И не исключено, что палач захочет с тобой лично побеседовать как-нибудь на рассвете…

Фред вышел из здания полиции. Во рту у него пересохло. Он перебирал в памяти весь разговор с комиссаром, пытаясь понять, не сказал ли он чего-нибудь такого, чего нельзя говорить бандиту, желающему остаться на свободе.

Когда Кабрис вышел, Кастелле сказал:

— Это будет трудно, патрон.

— Ну и что? Поезжайте за Консегудом.

В воровском мире Гастон Консегуд пользовался репутацией человека хитрого и осторожного. Он никогда не ввязывался в слишком рискованные дела, особенно если они не сулили больших выгод. Он жил со своей женой Жозеттой в миленьком домике, правда, без особой роскоши, в Мон-Борон. Они вели размеренную жизнь отошедших от дел буржуа, и в этой жизни не было места никаким скандалам. Их соседи и не подозревали, сколько преступлений на совести этой, такой мирной с виду, пары и считали Консегуда коммерсантом. Кабрис и его дружки никогда не показывались на вилле «Мон репо». В случае необходимости вся банда собиралась в задней комнатке небольшого кафе на площади Гаррибальди.

С самого начала Консегуд был против операции на перевале Вильфранш. Он знал, что убийство полицейского — это самая большая глупость, которую можно совершить. Но Гастон старел, и некоторые уже всерьез поговаривали о закате его славы. А Консегуд был тщеславен!

Несмотря на советы и просьбы Жозетты, он не хотел выпускать бразды правления из своих рук. Таким образом, пытаясь сохранить свою власть, он согласился с планом Кабриса, который рвался отомстить за свою жену, а потом сам спланировал всю операцию.

Фред был не умнее своих приятелей — Эспри, Мариуса или Барнабе. Ему не хватало хладнокровия, а без этого не стать главарем. У Кабриса гнев всегда говорил громче, чем разум. Из всех этих туповатых убийц Гастон уважал только одного — Полена Кастанье, хитреца, в котором чувствовались задатки будущего босса. Везучий парень… Из-за внезапной болезни матери он не участвовал в операции на перевале Вильфранш. Это он позвонил патрону и рассказал о кровавых результатах воскресной прогулки.

Когда Гастон повесил трубку, Жозетта перепугалась, увидев взволнованное лицо мужа. Мертвенно-бледный, с посиневшими губами, он тяжело дышал.

— Гастон! — вскрикнула Жозетта.

Тяжело опираясь на стол, Консегуд хрипел:

— Мерзавцы!.. Мерзавцы!.. Мерзавцы!..

Жозетта принесла ему рюмку водки, и он залпом выпил ее.

— Скажи же мне, наконец, что случилось?

— Они всех убили!

— Они с ума сошли!

— Этот Кабрис! Я его убью когда-нибудь!

— Не говори глупостей! У тебя уже не те годы!

— Ты что, не понимаешь, что теперь вся полицейская свора накинется на нас? Я знаю Сервиона, он этого так не оставит! А все этот кретин Фред! Второго такого идиота не найти!

Жозетта была практичной женщиной. Она усадила мужа в кресло и стала его успокаивать.

— Послушай меня, Гастон… Что сделано, то сделано, и хватит причитать. Сейчас не время искать виноватых. Главное — отвести от нас удар. Я знаю тебя достаточно хорошо и уверена, что ты все продумал заранее, принял все меры предосторожности и обеспечил им алиби.

— Все утро они провели на рыбалке, а потом безвылазно сидели у Юбера.

— Хорошо. А что касается тебя самого, то нам повезло, что эти Мюграны совершенно неожиданно нагрянули к нам в гости и провели у нас почти целый день. В случае чего, они могут засвидетельствовать.

— Опасность кроется совсем не здесь!

— Я знаю. Сервион возьмет в оборот Фреда, потому что этот корсиканец засадил в тюрьму Анаис. Мозгов у Фреда действительно маловато, но он крепкий парень, и я уверена, что он не расколется. Так что забудь обо всем этом. Ты ничего не знаешь до тех пор, пока об этом не сообщат по радио или в газетах.

— Ладно.

— Ты так разволновался, это совсем не похоже на тебя, — с нежностью в голосе сказала Жозетта.

— Старею, видимо…

— Мы все стареем, бедненький мой… Но если эта идиотская история заставит тебя, наконец, полностью покончить с делами, я буду благословлять глупость Фреда.

Консегуд насупился. Рассудительность жены подействовала на него успокаивающе. Он уже не сомневался, что и сейчас выкрутится, как не раз уже выкручивался на протяжении всей своей жизни.

Убирая посуду после обеда, Жозетта сказала мужу:

— Знаешь, я одного не понимаю…

— Чего?

— Пьетрапьяна были убиты в своей лачужке на перевале Вильфранш, да?

— Да, ну и что?

— Откуда вы знали, что они там будут?

— Мы несколько дней следили за ними и знали, что в хорошую погоду по воскресеньям вся семья выезжала на перевал.

— Вся семья?

— Да. Ты к чему клонишь?

— А где была старая Базилия и трое малышей, когда Фред с приятелями устроили этот фейерверк?

— Откуда мне знать? Может, она осталась дома с детьми?

— Но обычно именно детей стараются вывезти за город… Гастон, а что, если твои болваны просто не заметили старухи с малышами, спрятавшихся где-нибудь в уголке?

— Боже мой!

— Да, вот это действительно было бы плохо!

Гастон снова вышел из себя.

— А когда я тебе говорил, что этого проклятого Фреда убить мало!..

— Ладно, ладно. Словами делу не поможешь. В конце концов, если Кабриса с компанией кто-нибудь видел, они будут в каталажке уже сегодня ночью, и тогда нам остается только надеяться, что они будут молчать.

В телевизионных новостях не упоминалось о происшествии, которое на следующее утро пресса назвала «резней на перевале Вильфранш».

Консегуд с женой уже собирались спать, когда заявились полицейские и сообщили, что комиссар Сервион желает побеседовать с Гастоном.

Как только дело приняло крутой поворот, старый пройдоха снова стал уверенным и собранным, каким был раньше. Он очень естественно разыграл удивление и поинтересовался, чем объяснить такое странное поведение полиции по отношению к мирному гражданину, давно уже отошедшему ото всех дел, хотя и прекрасно понимал, что ответа у своих «ангелов-хранителей» он не получит.

Была уже почти полночь, когда Кастелле вошел в маленькую комнатку, где Консегуд провел в тревоге более двух часов. Но если полицейские рассчитывали сломить сопротивление человека, который испытал на себе все полицейские методы, то они здорово ошиблись.

Они были хорошо знакомы друг с другом. Консегуд знал, что если Сервион вцепится в кого-нибудь, то не остановится, пока не добьется своего. А комиссар знал, что Гастон — самая хитрая бестия из всех, кого он когда-либо видел. Таким образом, хорошо зная друг друга, они подготовились к жестокой борьбе.

Гастон в любезных выражениях, без тени заискивания или наглости, высказал свое удивление.

— Позволю себе заметить, господин комиссар, что меня удивляет ваше отношение ко мне…

— Позволяйте.

— …и прошу объяснить мне, что вынудило вас вызвать меня сюда, когда я уже ложился в постель?

— Вы, видимо, сильно устали, если решили лечь так рано?

— По телевизору не было ничего интересного, и мы с Жозеттой решили почитать в постели. Должен вам признаться, я действительно немного устал. У нас почти целый день были в гостях наши друзья и соседи Мюграны. Господин Мюгран был ювелиром в Ницце, а сейчас ушел на покой. Мы играли в карты…

Оноре почти с восхищением следил за этим искусным маневром. В общем Гастон с невинным видом сообщает, что у него железное алиби, и свидетели его — люди безусловно почтенные. Чистая работа!

— Консегуд, вы ничего не знаете о трагедии, которая произошла сегодня на перевале Вильфранш?

— Нет, конечно.

— Убит один из моих сотрудников, а также его жена и отец.

— Боже мой! Я поражен и огорчен, господин комиссар!

— Фред Кабрис — ваш друг, если не ошибаюсь?

— Ну, друг — это сильно сказано… Когда-то… когда я еще не был примерным гражданином… да, признаюсь, я знал его.

— И Аскроса, и Пелиссана, и Бандежена, и Бероля?

— Где-то я слышал эти имена… но теперь не могу припомнить точно…

— У вас действительно плохо с памятью, Консегуд. Ведь это все люди из вашей банды.

— Ну… Скажем так: я предпочитаю не вспоминать об этом. И потом, это все в прошлом, это все было так давно…

— Я так не думаю.

— Вот тут вы ошибаетесь, господин комиссар. Но я думаю, вы пригласили меня сюда не затем, чтобы говорить о прошлом?

— Фред Кабрис и его дружки совершили сегодня тройное преступление.

— О! Не может быть!

— Это не просто «может быть», это факт!

Гастон задумался на минутку, потом сказал:

— Видите ли, господин комиссар, в те времена, когда мы были с ним знакомы, Фред Кабрис никогда не совершил бы ничего подобного! Простите меня, господин комиссар, но я не могу в это поверить… впрочем, если он сознался…

— Он еще не сознался.

— Да? Ну в таком случае… А свидетели есть?

— Нет, к сожалению.

— Значит, вы и сами не вполне уверены, что виноват именно Фред?

— В этом я как раз уверен. Он хотел отомстить за свою жену Анаис, которую Пьетрапьяна засадил в тюрьму.

— Господин комиссар, в мое время ни один настоящий мужчина не стал бы убивать полицейского только потому, что его жена попала за решетку.

— Стало быть, нравы изменились.

— Позвольте выразить сожаление… Это тот самый Пьетрапьяна, который жил в «малой Корсике»?

— Да.

— Я знал его… и его красавицу-жену… да и отца — старого Доминика… Неужели все убиты?

— Да.

— Надеюсь, бабушка и дети живы?

И тут Сервион испугался за Базилию и детей. Хитрый Консегуд сразу сообразил, что если убийцы не видели Базилию, это еще не значит, что ее там не было. Он вполне допускает, что она могла спрятаться где-нибудь и видеть все.

— Кастелле, оставьте нас.

Инспектор вышел, и Гастон почувствовал себя очень неуютно. Почему полицейский не хочет свидетелей? Он вдруг вспомнил, как его избивали когда-то в полиции…

— Консегуд, запомните хорошенько то, что я вам сейчас скажу, — с угрозой произнес комиссар.

Гастон почувствовал, что у него вспотели руки.

— Я очень любил Антуана Пьетрапьяна… и его жену… и отца…

— Я верю вам…

— Пьетрапьяна — корсиканцы, как, впрочем, и я. А мы, корсиканцы, всегда «платим долги»!

— Господин комиссар, я…

— Вы не понимаете, зачем я говорю вам это? Все очень просто, Консегуд. Я знаю, что моих земляков убил Кабрис со своей компанией. А вы — их главарь, что бы вы там ни говорили. Следовательно, вы тоже замешаны в этом деле. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что организовали все это именно вы.

— Клянусь вам, господин комиссар, я…

— Заткнитесь! Это я вам клянусь, что если мне удастся доказать вашу причастность к этому делу, вы проведете свою старость не в Мон-Бороне!

— Господин комиссар, я протестую…

— Молчать!

Консегуд было заартачился, но годы брали свое, он уже не тот, каким был раньше. А тут еще Сервион не сдержался и врезал ему по физиономии.

— И еще, Консегуд. Если, не приведи господь, что-нибудь случится с Базилией Пьетрапьяна или с детьми, вы мне лично ответите!

— Что вы хотите этим сказать?

— Что я убью вас собственными руками… или подстрою так, что вас убьют.

— Но вы… вы не имеете права!

— Я сам себе присвою это право!

Хозяин «Веселого матроса» был славным малым, и только к двум вещам на свете испытывал омерзение: к работе и к полиции. К работе — потому что считал, что она вредна его здоровью, а к полицейским — потому что они уже не раз сажали его в тюрьму. Всю работу он свалил на свою законную супругу Антуанетту, а вот в борьбе с полицией полагался только на самого себя.

Юбер сидел в винограднике под навесом, куда допускались только ближайшие друзья. Не успел он пропустить стаканчик пастиса, как появилась жена в сопровождении молодого человека, в котором наметанный глаз хозяина «Веселого матроса» сразу признал полицейского.

— Юбер, господин хочет поговорить с тобой.

Юбер лениво указал рукой на стул.

— Садитесь, господин…

— Инспектор полиции Кастелле.

— Выпьете стаканчик пастиса?

— Нет.

— Как хотите.

Антуанетта решила вмешаться:

— Юбер, тебе не кажется…

— Когда мне понадобится твое мнение, я спрошу тебя! — грубо перебил ее муж. — А пока катись отсюда, и побыстрее!

Антуанетта ушла, не дожидаясь продолжения, а Юбер добродушно заметил:

— Дай им волю, так скоро уже не будешь хозяином и в собственном доме. Старые добрые нравы умирают, а жаль! Но оставим это. Что вас привело ко мне?

— Преступление на перевале Вильфранш.

— Грязное дельце! А уже узнали, кто это сделал?

— Да.

— Да?

В этом «да» полицейскому послышались нотки беспокойства.

— Ваши друзья.

— Э, минутку! Тут что-то не так. Во-первых, какие такие друзья?

— Парни из банды Консегуда, ваши дружки.

— Какая банда? Какие дружки?

— Кабрис, Аскрос, Пелиссан и т.д.

— Позвольте, господин инспектор, тут вы ошибаетесь.

— Вы думаете?

— Или же в «Нис Матен» напечатали враки, или они просто плохо информированы.

— Почему?

— Потому что в газетах пишут, что преступление было совершено после обеда.

— Ну и что?

— А то, что парни, которых вы назвали, весь день были здесь и уехали только поздно вечером. Стало быть, они не могли этого сделать.

— Возможно, они отлучались, а вы не заметили… Часа им вполне хватило бы.

— Нет, я все время был с ними.

Наступило долгое молчание. Хозяин «Веселого матроса» из-под опущенных ресниц наблюдал за Кастелле, а тот, не глядя на собеседника, тихо произнес как нечто, само собой разумеющееся.

— Ты лжешь.

— Я клянусь вам…

— Ты лжешь, но это не имеет никакого значения. Мы предполагали, что ты будешь лгать, — сказал полицейский, вставая.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь, — запротестовал Юбер.

— Это ты ошибся, Юбер. Я не знаю, сколько они тебе заплатили или сколько пообещали… Но, сколько бы ты ни запросил с них, ты продешевил. Долгие годы в тюрьме никакими деньгами не возместить.

— Долгие годы в тюрьме?

— А ты как думал? Ты что, считаешь, что комиссар Сервион позволит безнаказанно убивать своих друзей? И не исключено, что он сунет в один мешок и тех, кто убил его земляков, и тех, кто помогал им, обеспечивая ложное алиби. Ну что ж, чао! До скорой встречи, Юбер.

Это была жалкая похоронная процессия, хотя пришли все обитатели «малой Корсики». Глядя на этих древних старцев, люди думали, что умер кто-то из дома престарелых, и недоумевали, почему хоронят сразу троих. Гробы несли корсиканцы, пришедшие проводить в последний путь своих земляков, которым уже никогда не видать родного острова. Базилия оставила детей у приятельницы и шла одна. За Базилией шли Поджио — самые старые, за ними — Прато, Пастореккиа и, наконец, — Мурато, самые молодые. За ними шли Сервион и Кастелле с женами.

Отпевали покойников в церкви Христа на улице Друат, куда все эти славные люди каждое воскресенье ходили к мессе. Сервион любил этот мрачноватый храм. Будучи глубоко верующим человеком, он частенько приходил сюда подумать, помолиться, попросить у Господа помощи в своей нелегкой работе.

Старики сбились в кучу, как пугливые козы. Комиссар стоял немного в стороне, искоса поглядывая на своих друзей. Они были обломками иных времен, иной земли. Он любил их. Он не позволит этим подонкам Консегуда обижать их!

Большая старая лошадь, такая же древняя, как и те, кто шли за ней, медленно двинулась от церкви к площади Сен-Франсуа, затем по бульвару Жана Жореса поднялась к площади Гаррибальди и направилась к Замковому кладбищу, на котором Пьетрапьяна приобрели участок, когда поняли, что уже никогда не смогут вернуться на Корсику.