Майк вытащил из кармана складной нож.

— Пожалуй, я выколю вам глаза, Субрэй… Это будет ужасно!

— Тем хуже! Но честь превыше всего!

— И вы готовы окриветь?

— Что ж я могу поделать…

Мортон открыл лезвие и склонился над французом.

— Только не кричите слишком громко — у меня слабые нервы!

На висках у Жака выступили капельки пота. Неужели американец пойдет до конца? Лезвие ножа приблизилось к левому глазу. Субрэй с трудом проглотил слюну. Но не успело острие коснуться глазного яблока, как Майк выпрямился.

— Нет, не могу! — забормотал он прерывающимся голосом. — И никогда не мог!.. Это сильнее меня!

Субрэю показалось, будто он возвращается к действительности откуда-то издалека. И ему вдруг стало бесконечно жаль своего победителя.

— Встряхнитесь, Мортон… Все это — неприятные стороны нашего ремесла…

— Признаюсь вам честно, Субрэй… Я воображал, что разрезать кого-нибудь на кусочки — очень просто… Во всех детективах, какие я только читал, герои шутки ради могут поджарить родную маму. Я считал себя таким же крутым парнем — и вот пожалуйста!.. С суперменами-то вышло то же, что и с девками, — ни разу не видал ничего похожего на книжки! Потому я и говорю, что меня бессовестно надули!

— Надеюсь, вы хоть не собираетесь плакать?

— Ну, это уж слишком… вам смешно, да? Десять лет я болтаюсь по всему свету, собираю все шишки, вместо того чтобы раздавать их самому…

— С чего бы это?

— Да просто у меня мягкое сердце… Драться — пожалуйста, но только на кулаках! Это по правилам, слышите, Субрэй, по правилам, и все честно! И никто меня не понимает! Все как один пользуются запрещенными приемами! А тем временем, очень может быть, Мэрион нашла себе другого!

— Мэрион?

— Это моя девочка, Субрэй… Она осталась дома, в Сиу-Сити, и поклялась меня ждать… По-вашему, я могу ей доверять?

— Ну, знаете, женщины…

— Да, конечно…

Забыв о досье Фальеро, оба агента погрузились в свои собственные переживания. Тоска… Мэрион… Обоих глодала одна и та же печаль… и оба чувствовали себя обманутыми, не понимая, ни кем, ни ради чего.

— Так вы думаете, у них не всегда хватает мужества терпеливо ждать? — робко спросил Майк.

— Я получил очень веское подтверждение как раз вчера… Я приехал черт знает откуда вместе с досье, которое вас так интересует… Миссия окончилась удачно, и я был доволен собой, а еще больше тем, что смогу наконец бросить эту дьявольскую работу и жениться на своей Тоске…

— И что же?

— Я приехал как раз вовремя, чтоб полюбоваться, как она выходит замуж за другого!

— Вот оно как… Может, и меня с Мэрион ждет то же самое?

— Не исключено…

— Эх, не очень-то вы стараетесь меня ободрить!

— Просто мне больше не хочется врать…

Мортон вдруг разрыдался, и Субрэй начал его успокаивать:

— Не падайте духом, Майк. Это наша общая судьба. Наша работа не дает жить по-человечески… Такие уж мы неудачники, Мортон.

— Верно… неудачники! Вы мой брат, Субрэй… И я вовсе не собирался портить вам зрение…

— Так я и думал.

— Вы и в самом деле не хотите отдать мне это окаянное досье?

Добравшись до конца сада и не встретив ни единой живой души, сержант решил изменить тактику.

— Вы пойдете направо, Морано, а я — налево. Доберетесь до лесочка, прочешете его и, описав дугу, вернетесь сюда. Ясно?

— Ясно, сержант!

— Тогда исполняйте! Я сделаю то же самое, но с другой стороны. Вперед, Морано! Я смотрю вам вслед…

Как только карабинер исчез из виду, Коррадо свернул влево. Судьбе было угодно, чтобы он наткнулся на дерево, возле которого сидел привязанный Хантер, утешаясь мечтами о карах, ожидающих Мортона, когда они встретятся. Сержант далеко не сразу сообразил, что за ворох тряпья прикрутили к дереву. Подойдя поближе и увидев человека, он тихонько выругался. Зато когда выяснилось, что это бандит, имевший наглость угрожать ему, Карло Коррадо, револьвером, сержант испустил радостный вопль.

— Простите за бестактность, синьор, но могу я осведомиться, что вы тут делаете?

Хантер сейчас не мог воспринимать даже самые невинные шутки.

— Если я вам скажу, что тренируюсь перед олимпийским марафоном, вы мне не поверите, правда?

— Нет, синьор, не поверю… Не обижайтесь, но мы, болонцы, вообще народ довольно недоверчивый… Может, вы и сочтете мое предположение смехотворным, синьор, но, мне кажется, вы привязаны к дереву. Я не ошибаюсь?

— Кажется, это вполне очевидно, нет?

— А можно узнать, каким образом вы оказались в подобной ситуации?

— От скуки… Делать было нечего, и я сам себя связал… а потом стал ждать, пока вы меня освободите… Ведь именно так вы и поступите, не правда ли?

— Непременно, синьор, я вас отвяжу и возьму с собой в Мольо.

— Зачем?

— Чтобы посадить в уютненькую, свежевыкрашенную известкой камеру. Надеюсь, цвет вам понравится.

— Вы хотите посадить меня за решетку только за то, что отвяжете от дерева? Странно. Никогда не пойму итальянцев!

— Нет, синьор, я вас арестую за то, что ночью у вас хватило нахальства угрожать револьвером сержанту карабинеров! И больше — ни слова. Устав запрещает разговаривать с задержанными!

Карло Коррадо, мысленно возблагодарив Небо за такой чудесный реванш, разрезал веревки Хантера.

— А теперь, синьор, протяните мне руки, чтобы я смог застегнуть на них эти красивые браслеты!

— С удовольствием, сержант!

Роналд резко выбросил руки вперед, и улыбка застыла на губах Коррадо — в правой руке англичанина поблескивал пистолет, и его дуло смотрело явно в живот сержанту. Карло поглядел на оружие, потом — на англичанина и снова перевел взгляд на револьвер.

— Ma gue, синьор! — возмутился он. — Неужели вы собираетесь меня прикончить?

— Если понадобится — да!

— Синьор, я женат…

— Ну и что?

— Так не поступают! Нельзя же вот так, за здорово живешь, убить мужа Антонины? И потом я совсем не хочу умирать, э?

— Я тоже, сержант, не горю желанием отнять у вас жизнь, если только вы меня к этому не вынудите.

— Уверяю вас, синьор, и не подумаю!

— В таком случае, будьте любезны, подойдите поближе к дереву, чтобы я мог вас привязать.

— Привязать меня? Но это же бесчестье, синьор!

— Вы предпочитаете умереть?

— По зрелом размышлении — нет, синьор.

Майк так хорошо связал Субрэя, что теперь никак не мог развязать узлы. Устав от бесплодных усилий, он снова вытащил нож.

— Лучше разрезать, так будет гораздо проще…

— Гораздо проще, Мортон, было бы утопить «Мэйфлауэр»[19], тогда мы не получили бы американцев на свою голову!

Мортон обернулся и, увидев Роналда, захохотал.

— У вас есть чувство юмора, Ронни!

— Я запрещаю вам называть меня Ронни после того, что вы со мной сделали!.. И поднимите руки или, клянусь, я с удовольствием всажу в вас пулю-другую!

Мортон повиновался.

— Вы, кажется, и впрямь сердитесь, Ронни?

— Так оно и есть! И не смейте больше называть меня Ронни! Где чемоданчик Субрэя?

— Спросите у него сами!

— Как только приму некоторые меры предосторожности против вас, Майк.

Американец в свою очередь мигом оказался крепко привязанным к стулу, после чего Хантер повернулся к французу:

— А теперь, Субрэй, чем скорее мы с этим покончим, тем лучше для всех. Где досье Фальеро?

— Поищите!

— Нет времени. Куда вы его спрятали?

— Это мой секрет.

— Хотите помучиться, Субрэй?

— Не особенно.

— Тем не менее именно это вас ожидает, если вы немедленно не скажете, где бумаги.

— Я ничего не сказал Мортону, так почему бы не поступить точно так же и с вами?

— Потому что Мортон не умеет раскалывать, а я — да!

— Интересно было бы взглянуть…

— Пожалуйста!

Хантер закурил, высвободил правую ногу Субрэя и, сняв носок, поднес горящую сигарету к его пальцам.

— Вы все еще не хотите говорить?

— Нет.

— Что ж…

Роналд уже собирался прижечь ногу Жака, как вдруг Мортон негодующе крикнул:

— Ронни!

— Отвяжитесь, Майк!

— Ронни… Вы думаете, Дэйзи обрадовалась бы, узнав, что ее муж стал палачом?

— Запрещаю вам упоминать о моей жене!

— По-вашему, Алан и Монтгомери гордились бы своим папой, узнай они, что тот разыгрывает из себя заплечных дел мастера, как какой-нибудь китаец? Я уверен, если бы после этого вы попытались обнять своих мальчиков, они бы сбежали, вопя от ужаса!

Роналд раздраженно отшвырнул ногу Субрэя и подскочил к американцу:

— Слушайте, Майк, агент я секретной службы или нет?

— Вне всякого сомнения, Ронни.

— Тогда не мешайте мне работать! И не смейте называть меня Ронни!

— Это не ваша работа, Ронни… Я знаю, вам будет очень стыдно, что вы пошли на такую мерзость… Вы джентльмен, Ронни…

— Вы думаете? Но, во имя Иова, скажите мне, каким образом я заставлю Субрэя выложить, куда он сунул треклятое досье?

— Понятия не имею, старина…

— Майк, с вашей стороны очень гадко было говорить мне о Дэйзи и мальчиках…

— Я хотел только избавить вас от угрызений совести, Ронни…

— Между прочим, в наказание за провал они ушлют меня в Чехословакию или в Болгарию… Тогда уж я точно не скоро увижу Дэйзи!

— Сочувствую вам, Ронни… Но, знаете, меня самого запросто могут отправить куда-нибудь в Джакарту или в Бангкок… тоже не сахар…

— И зачем мы только выбрали такую работу, Майк?

— Повторяю, старина, нас облапошили!

Привязанный к дереву сержант жестоко страдал. Теперь он жалел о том, что рыжий разбойник его не убил… И страдал еще больше оттого, что англичанина уже не было поблизости и он никак не мог выполнить лицемерные пожелания Коррадо. Никогда больше Карло не осмелится предстать перед Антониной! Она перестанет уважать его, не сможет ни восхищаться им, ни обожать… Кто станет с почтением относиться к человеку, которого, словно бабочку в коллекции, пришпилили к дереву? Коррадо питал особую любовь к святому Януарию — он унаследовал такое пристрастие от бабушки, уроженки Неаполя, — и теперь обратился к этому святому с горячей мольбой поспешить на помощь северянину, забыв о предпочтении, которое он всегда оказывает жителям Юга. Однако святой Януарий, видать, оказался закоренелым регионалистом, ибо не пожелал услышать мольбы болонца. И сержант с горечью подумал, что даже там, наверху, сидят упрямцы…

Шагая бок о бок, Тоска и ее муж пытались восстановить душевное равновесие. Санто начинал всерьез раздумывать, умно ли он поступил, столь поспешно взяв в жены синьорину Матуцци, а Тоска больше не сомневалась, что всегда будет проклинать нетерпение, лишившее ее единственного человека, которого она любила, любит сейчас и не разлюбит до конца своих дней. В Италии развода не существует. Впрочем, если бы закон и позволял Тоске расторгнуть брак, она бы этого не сделала. Груз собственных ошибок следует нести до конца. Главное — больше не видеть Жака.

— Санто… вам непременно нужно оставаться в Болонье?

— Что за вопрос, Тоска? Вы ведь знаете, я работаю вместе с дядей…

— А что вам дороже: работа или счастье?

— Разве это несовместимо?

— В Болонье — да.

— Из-за Субрэя?

— Да.

Некоторое время оба молчали. Наконец Фальеро решился:

— Я рад, что вы со мной так откровенны, Тоска… Я женился на вас не ради денег, а по любви. На деньги мне плевать. Я отлично могу без них обойтись и готов, если вы не против, завтра же оставить Болонью. Честно признаться, я уже давно хотел уехать отсюда.

— А ваш дядя?

— Он может обойтись без меня, как и я — без него.

— Тогда нам надо уезжать поскорее.

— Положитесь на меня!

Так разговаривая, они подошли к дереву, у которого мыкался несчастный сержант, и боясь, и надеясь одновременно, что его обнаружат. Тоска первой увидела Коррадо. Молодая женщина остановилась и указала на него мужу:

— О, смотрите, Санто!

Фальеро подошел к сержанту:

— Ну и ну! В вашем-то возрасте…

Покраснев от стыда за то, что женщина застала его в столь плачевном положении, Карло все же пытался сохранить достоинство.

— Прошу вас, синьор… По-моему, это совсем не смешно…

Неожиданное примирение с Тоской вернуло Санто отличное расположение духа.

— Я вовсе не шучу, сержант. Просто я не знаю, имею ли право вмешиваться в вашу игру…

— Издеваетесь, да? А ну отвяжите меня, или я вас арестую за отказ содействовать человеку в опасности!

Субрэю осточертело слушать нытье коллег.

— Развяжите меня — тогда я вам, может, и расскажу всю правду о досье Фальеро.

Хантер впился в него глазами:

— В самом деле?

— Даю вам слово…

Немного поколебавшись, англичанин разрезал путы Жака, но тот, указывая на привязанного к стулу Мортона, заявил:

— Можете отпустить и его — все равно у вас нет ни единого шанса получить…

В это время со стороны кухни послышались сдавленные стоны и приглушенное бормотание. Француз сурово посмотрел на Роналда.

— Надеюсь, вы ничего не сделали с Эмилем?

— Я?

— Тогда… это вы, Майк?

Американец смущенно опустил голову, как нашкодивший мальчишка.

— Я его только малость связал…

— Пойдем посмотрим, что с Эмилем!

Субрэй бросился вон из комнаты. Хантер собирался последовать за ним, но услышал жалобный вопль Мортона:

— Неужто вы оставите меня в таком виде, Ронни?

Англичанин быстро освободил коллегу, и они оба присоединились к Субрэю. Жак развязывал тряпки, а Эмиль объяснял, что произошло:

— Она вошла сюда, как домой, видимо даже не боясь наделать шуму и как будто ожидая увидеть нас в таком положении. Потом улыбнулась нам, право же, очень мило, и прямиком пошла к тайнику, вытащила кейс, еще раз одарив нас улыбкой, и была такова.

— Кто? — в один голос спросили трое мужчин.

— Как — кто? Наташа Андреева… если нам удалось правильно запомнить имя молодой особы, которую совсем недавно пришлось так грубо ударить…

Однако они уже не слушали, а, отталкивая друг друга локтями, торопились к машинам в надежде догнать советскую шпионку. Но на пороге гостиной неожиданно вырос сержант Коррадо с револьвером в руке, а следом за ним шла чета Фальеро.

— Стойте, синьоры! Вы не пройдете!

Мужчины попытались оттолкнуть Карло, но он выстрелил в воздух в знак того, что совсем не шутит. Преследователи Наташи отступили.

— Именем закона я вас арестую!

— Всех троих?

— Всех троих!

Санто повернулся к Тоске:

— Кажется, мы сможем остаться дома, моя дорогая…

Субрэй попытался вступить в переговоры:

— Сержант, вы обязаны нас пропустить! Речь идет о государственной тайне!

— А вы, надо думать, наш Святой Отец[20], путешествующий инкогнито? Все вы уже и так вволю поиздевались надо мной, синьоры, и пора положить этому конец! Руки вверх, или вас ждут крупные неприятности!

Не видя иного выхода, все подчинились. Через плечо сержанта Жак обратился к Тоске:

— Тоска… уверяю вас, дело очень серьезное… Русской удалось стащить мой кейс… Не поймать ее — значит изменить стране, превратиться в сообщника! А этот дурак ничего не понимает!

Коррадо подскочил от возмущения:

— Это меня вы обозвали дураком, синьор?

— Что же я могу сделать, Жак? — с беспокойством спросила Тоска.

— Не вмешивайтесь, дорогая… — проговорил ее муж. — Все эти грязные истории нас не касаются!

— Вы что, рехнулись, Фальеро? — крикнул Субрэй. — Уж вы-то знаете, что поставлено на карту!

— Я не верю вам! Вы просто пытаетесь произвести впечатление на Тоску!

Со стороны сада появился Эмиль. Судя по всему, он уже оправился от пережитых волнений. Дворецкий настолько спокойно взирал на представшую его глазам странную картину, что можно было не сомневаться: он все слышал из кухни. Тоска хотела заговорить со слугой, но тот знаком попросил ее молчать. Проскользнув за спину сержанта, Эмиль неожиданно издал такой вопль, что вздрогнул не только Коррадо, вообразивший, будто на него налетел бешеный бык, но и все остальные остолбенели от удивления. Кому бы пришло в голову, что респектабельный Эмиль Лауб способен на такую штуку? Карло, вне себя от ярости, повернулся к дворецкому.

— Что это на вас нашло? Вы просто…

Но никто так и не узнал, что именно сержант думает об Эмиле, поскольку Субрэй, Хантер и Мортон плечом к плечу, как нападающие в меле во время матча по рэгби, налетели на Коррадо. Сержанту показалось, будто его сшиб грузовик. Ноги Карло отделились от земли и, пролетев сквозь закрытое окно гостиной, он в вихре осколков приземлился в саду. Оставив сержанта без чувств, его победители ринулись к машинам в тщетной надежде догнать Наташу.

Когда трое мужчин выбегали из сада на дорогу, Майк Мортон рукоятью револьвера стукнул Субрэя по голове. Француз упал, а Хантер быстро вытащил пистолет.

— Без глупостей, Майк!

— Он бы помешал нам, Ронни…

— Согласен, но и вы тоже мне мешаете, Майк!

— Послушайте, Ронни, вы ведь не хотите…

— Бросьте пушку!

— Но…

— Бросьте, и подальше!

— О'кей.

Американец швырнул револьвер на противоположную обочину дороги. Хантер вытащил нож.

— Опять вы за свое, Ронни? — проворчал Мортон.

Англичанин молча проткнул две задние шины автомобиля Майка.

— Это нечестно, Ронни, — застонал тот.

— А мы с вами вообще далеко не чемпионы по честности!

И, не тратя больше времени на препирательства, Роналд добросовестно вывел из строя машины всех обитателей виллы, но джип карабинеров не тронул.

— На таком драндулете вы далеко не уедете… So long, old chap![21]

После этого Хантер сел в машину и, предоставив Мортона его судьбе, выжал газ.

Санто, Тоска и Эмиль поспешили на помощь сержанту, подняли его, отнесли в гостиную и уложили на диван. Пока Фальеро внушал жене, что Субрэй ведет себя как настоящий убийца, молодая женщина растирала Коррадо виски, а Эмиль поил его с ложечки кофе с коньяком. Мало-помалу туман, окутавший мозг сержанта, начал рассеиваться. Он открыл глаза и, явно никого не узнавая, уставился на окружающих.

— Со мной что-нибудь случилось? — чуть слышно прошептал сержант.

Ответить никто не отважился.

— Я умру?

Все начали дружно отрицать подобное предположение, и Карло немного успокоился.

— Почему тут нет Антонины?

— Она ничего не знает.

— А я думал, в больнице всегда…

— Но вы не в больнице, синьор сержант!

Коррадо привстал и огляделся:

— Тогда где же я?

Однако прежде, чем кто-либо успел открыть рот, взгляд карабинера упал на вдребезги разбитое окно, и он тотчас же все вспомнил. Карло вскочил с дивана.

— Где они прячутся?! — завопил он. — Пусть никто не выходит! Всех арестую!

— Но они давно уехали, сержант!

— Прекрасно! Вы засвидетельствуете, что им удалось сбежать только через мой труп! Один против троих! Разве я мог устоять? Ах, если бы Морано был тут… А кстати, где Морано?

— Мы его не видели.

— Значит, он убит, пал жертвой долга! А я-то удивлялся, почему Силио не спешит мне на помощь… На него это не похоже… Эти бандиты прикончили моего карабинера!

— Вы уверены, сержант? — вмешалась Тоска.

— Синьора, вы видели, как обошлись со мной, невзирая на форму и ранг… Представляете, какая расправа ждала простого карабинера? Нет, как ни тяжело, а против очевидности не пойдешь… Солдат Силио Морано с честью пал на поле брани…

Речь сержанта произвела впечатление на слушателей, хотя и не вполне развеяла их скептический настрой. Однако вряд ли кто-нибудь из присутствующих стал бы утверждать, будто Мортон или Хантер не решились убить карабинера, если тот встал им поперек дороги. Сержант смахнул слезу.

— Такой милый мальчик… — с чувством проговорил он. — Родом из Гаруньяно… испытанная отвага… неисчерпаемая преданность… Он вполне мог не ехать со мной сюда нынче утром — я собирался взять другого солдата, Гринду, но Силио сам захотел сопровождать меня… Я и сейчас слышу, как он мягко, без всякой бравады, проговорил: «Я счел своим долгом не покидать вас…» Сколько величия в этой простоте! Я поеду в Гаруньяно и скажу всем: «Силио Сорано был не только выдающимся карабинером, не только безупречным другом… Это был человек высокой души!»

— Браво, сержант!

Польщенный Коррадо поклонился, но тут же сообразил, что восклицание послышалось откуда-то сзади. Он медленно обернулся и удивленно вскрикнул:

— Морано! Живой! Благодарение Мадонне!

И в порыве великодушия добряк Карло раскрыл своему карабинеру объятия, а Морано под слегка изумленными взглядами Тоски, Санто и Эмиля бросился шефу на грудь. Внезапно, несмотря на то что воодушевление карабинеров предполагало долгие объятия, сержант схватил Морано за плечи и с гневным воплем отшвырнул прочь.

— Но раз вы не умерли, тогда где вас носило, Морано, пока меня тут убивали?

— Я выполнял ваш приказ, сержант! Я пошел в лесок, прочесал его и вернулся на прежнее место. Не увидев вас, я решил подождать, но мне пришло в голову, что ждать с тем же успехом можно и лежа. Тогда я прикорнул в тени кипариса и…

— И вы заснули?

— Кажется… да, сержант!

— Ну, на сей раз, Силио Морано, уж не знаю, как мне удастся спасти вас от трибунала…

— М-меня, с-сержант?

— Именно вас, Морано! Заметьте, что высшая мера вам, пожалуй, не грозит… но долгого, очень долгого заключения точно не избежать. Лет двадцать — двадцать пять по меньшей мере!..

— Двадцать пять лет!

— Черт возьми! Уснуть перед лицом врага!

— Ma gue, сержант!.. Но я же не видел врага…

— Зато я видел! И сражался! Пока вы спали, меня били и калечили! Двадцать пять лет как минимум Морано!

— А как же Джиоконда, сержант?

— Какая Джиоконда?

— Моя невеста… она ждет меня в Гаруньяно…

— Посоветуйте ей выйти за другого, если не хочет остаться старой девой!

На довольно долгое время воцарилась полная тишина. Карабинер, по-видимому, размышлял. Наконец он поднял голову.

— Ессо… Я умру.

Сначала никто не понял, о чем это он, но Морано решил объяснить свое решение:

— Мне двадцать пять лет… плюс двадцать пять тюрьмы, получается пятьдесят… У Джиоконды уже вырастут дети, но не от меня… А потому лучше я убью себя сейчас же!

Коррадо слегка испугался и попробовал отговорить Силио от столь мрачных планов:

— Осторожно, Морано! Самоубийство на службе — это дезертирство! Как бы это не стоило вам еще дороже!

— А что мне за дело до того, сержант, коли я все равно буду мертвый!

Корабинер зарядил ружье и очень вежливо спросил Санто:

— Куда мне пройти, чтобы причинить вам как можно меньше беспокойства?

Все стали умолять его отказаться от черных помыслов, но Силио упрямо покачал головой:

— Зачем мне жить без Джиоконды?

— Довольно, Морано! Я приказываю вам не кончать жизнь самоубийством! В конце концов, подумайте о старухе-матери…

— Мне очень жаль маму, но без Джиоконды… жизнь меня больше не интересует…

— А я, Морано? Я, ваш сержант? Что обо мне подумают, узнав, что мои карабинеры кончают с собой? Вы хотите испортить мне карьеру, Морано? А об Антонине вы не вспомнили? Она так хорошо к вам относилась, Силио… Как раз сегодня утром говорила: «Если бы у нас был сын, Карло, мне бы хотелось, чтобы он вырос таким же славным парнем, как Морано…»

— Правда, сержант?

— Ее собственные слова, Морано.

— Я очень уважаю синьору Коррадо, сержант!

— И вы хотите причинить ей такое огорчение?

— А вы думаете, если меня отправят в тюрьму на двадцать пять лет, синьора Коррадо не расстроится?

— Во всяком случае, не так сильно.

— Нет, сержант, я не отступлю от своего решения. Пожалуйста, извинитесь за меня перед синьорой Коррадо…

— Послушайте, сержант, — вмешалась Тоска, — если молодой человек умрет, то из-за вас!

— Scusi! Только из-за устава!

— А кто вам велит его применять?

— Форма и нашивки!

— А не могли бы вы о них забыть… ради Джиоконды?

— Синьора, вы не имеете права…

— А когда они с Джиокондой поженятся, вас пригласят на свадьбу, и всем своим счастьем молодожены будут обязаны вам. Разве это не лучше, чем устав, сержант?

— Не спорю, синьора, но…

— Прошу вас, как о личной услуге, сержант… Мужчина с такими чудесными глазами не может отказать женщине…

Карло смущенно хихикнул, победоносно подкрутил усы и вздохнул.

— Ах, синьора, видно, мне на роду написано всегда быть игрушкой в руках хорошеньких женщин! Ладно, Морано… я ничего не видел и не слышал… Вы только что пришли, сделав больший круг, чем предполагалось, а потому ни в чем не виновны… Возвращаю вам свое уважение, а заодно и Джиоконду.

— Спасибо, сержант!

— А теперь, солдат Морано, бегите заводить машину. Мы едем в Мольо сообщать обо всем начальству. Но сначала, синьора, я попрошу у вас разрешения позвонить своей Антонине. Должен же я ее успокоить?

Закрывая за собой дверь спальни, куда она проводила Коррадо, Тоска услышала начало его разговора с женой.

— Антонина, пятнадцать лет службы в карабинерах научили меня точности… я всегда выражаюсь четко и ясно… А потому скажу только одно: я был просто велик!