.. В конце концов мы все-таки поженились, но, став моей женой, Симона вдруг превратилась в совершенно другую женщину. Я мечтал о спокойной семейной жизни и о ребятишках, а она думала лишь о развлечениях и о детях даже слышать не хотела. Наше существование стало истинным адом, и так продолжалось до тех пор, пока Симона не разбилась насмерть в машине парня, с которым, по всей видимости, поддерживала более чем дружеские отношения. Да, синьор комиссар, я действительно вдовец, но не имею хотя бы печального удовольствия оплакивать свою жену!
      Инспектор Дзамполь умолк. Во-первых, он закончил рассказ, а во-вторых, залитое слезами лицо Тарчинини тронуло его до глубины души. Алессандро не подозревал, что кто-то способен проявить такое сострадание к его горю... Забыв о полицейской иерархии, он сейчас чувствовал себя просто человеком, внезапно обретшим брата, и пожал Тарчинини руку.
      - Спасибо, что так хорошо меня поняли...
      - Я не о вас плакал, Дзамполь... Нет, не о вас... Я оплакивал ее, эту несчастную девочку...
      - Ее? После всего, что я вам рассказал?
      - А что вы мне рассказали, Алессандро? Просто-напросто - что прелестная Симона не обрела с вами того счастья, о котором мечтала, верно? И кто же, в таком случае, виновен?
      Обиженный инспектор опять вскочил.
      - Господин комиссар...
      - Она не желала иметь детей? И правильно!
      - Что?!
      - Да-да, она была совершенно права, Алессандро! Потому что красивых, здоровых детей нужно зачинать только в радости и в счастье, а бедняжка Симона вовсе не чувствовала себя счастливой!.. Поэтому она родила бы вам какого-нибудь желтушного, плаксивого уродца, точно такого, как все младенцы, которых производят на свет с сожалением!
      - Значит, по-вашему, то, что Симона мне изменяла, тоже хорошо? взорвался Дзамполь.
      - Нет, этого я бы не сказал, но, во всяком случае, ее можно понять.
      - И вы простили бы свою жену, если бы она вас обманывала?
      Ромео вытаращил глаза:
      - Ma que! У Джульетты нет ни малейших причин мне изменять! Я ее люблю, она любит меня, у нас самые красивые в мире дети...
      - Но если бы, несмотря на все это, супруга вам изменила, неужто вы сумели бы простить?
      - Несомненно!.. Заметьте, возможно, сначала я бы ее придушил, но в конечном счете, разумеется, простил бы... Да ну же, Дзамполь, выкиньте всю эту мерзость из головы!
      - Не могу!
      - Что ж, другая любовь вас вылечит! Идите допрашивать тех трех красавиц, Дзамполь... чем черт не шутит? Возможно, одна из них заставит вас забыть Симону и нарожает детишек, о которых вы так страстно мечтаете...
      - О!
      Лицо инспектора побагровело, челюсть слегка отвисла, глаза вылезли из орбит, а Тарчинини при виде этой живой статуи гнева и изумления заботливо спросил:
      - Вам нехорошо, Алессандро?
      Инспектор шумно набрал полную грудь воздуха.
      - Вы меня оскорбляете, синьор комиссар!
      - Оскорбляю? Ma que! Да чем это я вас оскорбляю, Алессандро?
      - Вы смеетесь над моим несчастьем! Вы оправдываете бесстыдницу! Вы обвиняете во всем меня, государственного служащего! Вы даете мне поручение с тайным подтекстом, унизительным для полицейского! Ох, не будь вы комиссаром...
      - Но я комиссар, - кротко заметил Тарчинини, - и, с вашего позволения, это дает мне надежду остаться в живых... Алессандро, я еще ни разу не встречал подобных вам итальянцев. Пожалуй, вы немного напоминаете мне зятя... но он-то из Америки, а не наш соотечественник... В отличие от нас он не имел счастья родиться в лучшей на свете стране! Знаете, что я думаю, Алессандро? Вам удивительно повезло!
      Это заявление совсем доконало Дзамполя, и у него не хватило сил ответить. Лишь какой-то жутковатый хрип вырвался из груди инспектора, но Тарчинини и бровью не повел.
      - Возьмите себя в руки, Алессандро. Что бы вы ни делали, что бы ни болтали, в конце концов любовь все равно восторжествует и я стану крестным вашего первенца... Или вы не достойны называться итальянцем! А пока - бегите допрашивать Тоску, Валерию и Изу... Вы записали, где они работают?
      - Да, я пойду к этим маленьким стервам! - вне себя от ярости завопил Дзамполь. - Да, я их допрошу! И лучше бы им отвечать как на духу, не то пусть меня повесят, если я не приволоку сюда хотя бы одну в наручниках!
      Выходя из кабинета, Ромео обернулся и с улыбкой проговорил:
      - Я ничего не имею против ваших методов работы, Алессандро, потому что, даже не отдавая себе в том отчета, вы начнете преследовать именно ту девушку, которая вам больше всех понравится... ту, что когда-нибудь в отместку за наручники наденет вам на палец кольцо!
      Оставшись один, инспектор долго приходил в себя. Не найдя ничего оригинальнее, сначала он долго и со вкусом изрыгал проклятия, потом сломал два карандаша, изорвал листов двадцать бумаги, швырнул на пол шляпу и принялся свирепо топтать. Алессандро, пожалуй, вообще превратил бы ее в лохмотья, но вовремя вспомнил, что головной убор обошелся ему в три тысячи лир. Лоб инспектора пылал, и в охваченном лихорадочным возбуждением мозгу мелькали отвратительные картинки: Симона и Тарчинини, сговорившись, издеваются над ним...
      Начальник уголовной полиции Бенито Дзоппи, человек на редкость уравновешенный, любящий свою работу и подчиненных, слыл чуть ли не ясновидящим. Это он попросил направить Ромео Тарчинини в Турин, после того как однажды за обедом с веронским коллегой долго слушал хвалебные речи об удивительном комиссаре и его не менее поразительной манере вести следствие. Из всех своих сотрудников Дзоппи особенно ценил инспектора Алессандро Дзамполя, и его очень тревожило, что после катастрофы с женой тот как будто впал в черную меланхолию. Дзоппи считал Алессандро превосходным полицейским, но всерьез опасался, что мрачный настрой в конце концов скажется на работе. Благодаря этой симпатии к подчиненному шеф сразу согласился принять Дзамполя, узнав, что тот хочет обсудить с ним какой-то служебный вопрос. Крайнее возбуждение Алессандро, нервное подрагивание рук и слегка перекошенная физиономия навели Дзоппи на мысль, что инспектор только что пережил сильное потрясение.
      - В чем дело, Дзамполь?
      - Синьор директор... синьор директор...
      Инспектор так нервничал, что не мог договорить до конца.
      - Садитесь же... Да, вон там... Ну а теперь рассказывайте, что привело вас ко мне.
      - Комиссар Тарчинини...
      - А!
      Бенито Дзоппи явно не выказал особого удивления, ибо, зная репутацию веронца, вполне ожидал такого рода происшествий.
      - Он сумасшедший!
      - Вот как?
      И тут Алессандро, дав волю душившему его возмущению, рассказал о вчерашнем фантастическом допросе трех девушек, закончившемся поцелуем. Когда он описывал эту сцену, Дзоппи, скрывая улыбку, поднес руку к губам. А инспектор уже перешел к скандальному поведению Тарчинини в морге и его непристойному разговору с покойником. На финал он признался, что комиссар оскорбил его, Дзамполя, приняв сторону неверной Симоны...
      - Вы сами поведали Тарчинини свою историю? - перебил его Дзоппи.
      - Да, синьор... Я надеялся встретить понимание и сочувствие... А комиссар не нашел ничего лучше, как пожалеть Симону, которая, видите ли, не обрела со мной того счастья, на какое, по его мнению, имела право рассчитывать!
      - Ну и что?
      - А то, синьор директор, что я прошу вас дать комиссару Тарчинини другого помощника или принять мое заявление об отставке!
      Дзоппи ответил не сразу, а когда заговорил, голос его звучал спокойно и сурово.
      - Вам, вероятно, известно, Дзамполь, что я считаю вас полицейским, подающим большие надежды?
      Инспектор кивнул.
      - Тогда я могу со спокойной душой сообщить вам, что не принимаю вашей отставки и что вы по-прежнему будете работать с комиссаром Тарчинини.
      - Ma que! Синьор директор...
      - Я не принимаю вашей отставки, Алессандро, потому что солдату негоже дезертировать посреди сражения! Ведь если я не ошибаюсь, вы сейчас разыскиваете убийцу берсальера, найденного мертвым сегодня ночью?
      Дзамполь пожал плечами и презрительно фыркнул:
      - Судя по тому, как ведет расследование комиссар Тарчинини, у нас нет ни тени надежды когда-либо добраться до типа, прикончившего Нино Регацци!
      - Правда?
      - Синьор директор, девицы сами пришли к нам и предупредили, что собираются убить берсальера, а комиссар Тарчинини, вместо того чтобы арестовать их, начал любезничать и теперь еще предрекает, будто я женюсь на одной из этих маленьких негодяек!
      Начальник уголовной полиции решил как можно скорее увидеться с Ромео и попросить объяснений - методы Тарчинини и вправду выглядели весьма странно. Но сейчас он хотел прежде всего успокоить инспектора.
      - В отличие от вас, Дзамполь, я не сомневаюсь, что комиссар Тарчинини непременно представит суду того или ту, кто расправился с берсальером.
      - Разговаривая с покойниками?
      - А почему бы и нет?
      - Но, синьор директор... Подумайте! С мертвыми...
      - Во всех происшествиях, которые вы расследуете, Дзамполь, обязательно есть мертвые, и чаще всего они умерли не самой красивой смертью... Так почему вы должны их бояться? Комиссар Тарчинини пытается установить какие-то отношения с жертвой, незнакомой ему при жизни... Ну и что? У каждого - свои привычки, а для нас важен только результат. Я хочу, чтобы вы разделили успех человека, с которым так жаждете расстаться, вместо того чтобы воспользоваться его уроками.
      - Уверяю вас, синьор директор, я больше не могу работать с комиссаром!
      - И однако придется, Дзамполь, поскольку Тарчинини - как раз тот человек, чье благотворное влияние вернет вас к нам, вашим коллегам. Вы слишком удалились от нас после своего несчастья... Обдумайте мои слова, Алессандро, и я верю, у вас хватит ума. До свидания.
      * * *
      В ризнице Сан-Альфонсо де Лиджори дом Марино подсчитывал расходы за неделю. Похоже, в следующее воскресенье ему придется прочитать такую проповедь, чтобы хорошенько встряхнуть прихожан и заставить их с большей щедростью вознаградить труды своего пастыря. К несчастью, туринцы не особенно верят в ад, и дом Марино с тревогой раздумывал, какую бы мрачную картину нарисовать своим подопечным, чтобы они поспешили раскрыть кошельки. Невеселые размышления священника прервала старая экономка Анджела, объявившая, что дома Марино хочет видеть какой-то странный тип.
      - А что в нем странного, Анджела?
      Старуха наморщила лоб, пытаясь выразиться как можно точнее, но так и не нашла нужных слов. Наконец, устав от бесплодных потуг, она пожала плечами:
      - Не знаю... Не похож он на здешних... во всяком случае, сегодняшних...
      - Что ты хочешь этим сказать, моя добрая Анджела?
      - Ну... вроде как он смахивает на префекта, что приезжал к нам в тринадцатом году...
      "К нам" означало маленькую пьемонтскую деревушку неподалеку от Криссоло, у подножия горы Визо. Анджела плохо разбиралась в перипетиях нынешней жизни, зато обладала удивительной памятью и говорила о самых незначительных событиях пятидесятилетней давности так, словно они произошли только вчера и потрясли весь мир. Дом Марино очень любил Анджелу. Не строя никаких иллюзий насчет умственных способностей старой служанки, священник ценил ее потрясающее умение хранить в памяти прошлое.
      - Ну что ж, Анджела, проводи ко мне этого пришельца из былых времен.
      Странные фантазии служанки развеселили священника, но при виде гостя он невольно вздрогнул. Тот и вправду казался щеголем начала века, и дом Марино с недоумением разглядывал пикейный жилет, гетры и пышные усы.
      - Дом Марино?
      - Он самый, синьор... синьор?..
      - Тарчинини... Ромео Тарчинини... Ромео - в честь молодого человека, который умер в Вероне, потому что слишком сильно любил свою Джульетту!
      Дом Марино предупреждающе воздел руку.
      - Знаете, синьор, светская любовь чужда и моему сану, и возрасту... Во всяком случае, в той мере, в какой выходит за пределы моих пастырских обязанностей, ибо мне надлежит заботиться, дабы она развивалась в нужном русле и в соответствии с волей Господней. Так чем могу вам служить, синьор?
      - Например, дать адрес девушки, с которой мне очень хотелось бы побеседовать подальше от нескромных глаз и ушей. Вы меня понимаете?
      - Боюсь, что даже слишком хорошо, синьор! - сухо отозвался священник. И это ко мне, ко мне вы посмели обращаться с подобными просьбами? Чудовищно!
      Не ожидавший столь бурной реакции Тарчинини на мгновение опешил.
      - И однако в Вероне я всегда поступаю именно так!
      - Довольно, синьор, вы кощунствуете! Вы бросаете тень на моих веронских собратьев! Я прошу вас уйти, и радуйтесь, что я не вызвал полицию!
      Ромео рассердился:
      - Ma que, padre! Зачем звать полицию, если я уже здесь, а?
      - Как раз потому, что вы здесь, синьор! Уходите!
      Тарчинини не отличался ангельским терпением, особенно когда переставал понимать собеседника.
      - Меня предупреждали, что вы, пьемонтцы, малость тронутые, потому что живете слишком близко к горам, но я даже не подозревал, до какой степени!
      Дом Марино выпрямился во весь рост (а он был на редкость высок и аскетически худ) и сверху вниз поглядел на кругленького коротышку.
      - Вы можете не уважать меня, синьор, но обязаны с должным почтением отнестись к моему сану! Иначе я сейчас же отведу вас к комиссару!
      - Ma que! Клянусь Святым Дзено, но я же и есть комиссар!
      Теперь уже священник остолбенел от изумления.
      - Что?
      - Ну да, я комиссар Тарчинини, временно прикомандированный к управлению уголовной полиции Турина! Именно в этом качестве я и прошу вас помочь правосудию, сообщив мне нужный адрес!
      - Что ж вы мне об этом раньше-то не сказали?
      - О чем?
      - Что вы полицейский!
      - Простите, падре, просто упустил из виду.
      - Охотно прощаю, синьор комиссар. Садитесь и расскажите, чем вам может помочь пастырь не слишком послушного стада.
      - Я разыскиваю одну девушку... Кажется, ее зовут Стелла...
      Как всегда в минуты затруднений, дом Марино начал пощипывать кончик носа.
      - Знаете, в моем приходе не один десяток Стелл...
      - Очень возможно, падре, но, я думаю, не у каждой из них был роман с берсальером Нино Регацци?
      - А, так вам нужна Стелла Дани!
      - Я вижу, вы в курсе, дом Марино?
      Священник воздел руки к небу:
      - В курсе, синьор комиссар? Скажите лучше, что из-за этого берсальера я потерял сон и покой!.. И чем я прогневил Господа, чем заслужил, что Он наслал на мое стадо этакого донжуана? Господь-то ведь знает женщин лучше меня и ведает все их слабости... С тех пор как проклятый берсальер появился в нашем приходе, все эти дурочки словно взбесились! Каждую или почти каждую неделю какая-нибудь сумасбродка является умолять меня склонить берсальера к узам брака! А как с ним поговоришь, с чудовищем? Бежит от меня, как нечистый от ладана! Но бросить Стеллу я ему не позволю! Сделал ей ребенка - пусть женится! А не захочет - я сам отправлюсь в казарму и за шиворот приволоку парня к самому подножию алтаря!
      - Нет, падре.
      - Нет? Вы плохо меня знаете, синьор комиссар!
      - Туда, где теперь красавец берсальер, вы не сможете за ним пойти...
      - Правда? И где же он, скажите на милость?
      - В морге.
      - Иисусе Христе!.. Вы имеете в виду, что он... он...
      - Да, дом Марино, Регацци мертв. Ему всадили нож в сердце.
      Горестный стон священника пробудил под сводами ризницы зловещее эхо.
      - Бедняга... Ничего другого с ним и не могло случиться в наше паршивое время, когда торжествуют нечестивцы и бандиты! Будем же усердно молиться, чтобы там его пожалели... Подумать только, еще вчера он бегал тут франт франтом... несчастный! И даже не догадывался, что смерть уже цепляется за плечи!
      - Так вы вчера вечером видели берсальера? - с самым небрежным видом осведомился Тарчинини.
      - Случайно... Увидев меня, Регацци попытался удрать, но опоздал. Я как раз хотел потолковать с ним насчет Стеллы... Он вел себя трусливо, синьор комиссар, трусливо, как человек, не желающий взять на себя ответственность... да еще и подло, потому что обещал дать Стелле сколько угодно денег, лишь бы она оставила его в покое. Счастье еще, что брат девушки этого не слышал!
      - Брат?
      - Ну да, Анджело Дани.
      И дом Марино бесхитростно описал Тарчинини встречу Анджело с Нино.
      - То, что вы мне сейчас рассказали, очень серьезно, падре, - вкрадчиво заметил комиссар.
      - Серьезно? Ma que! Это еще почему?
      - В шесть или семь часов вечера Анджело угрожает убить Нино... а в полночь полицейский патруль находит бездыханное тело берсальера...
      - Надеюсь, вы все-таки не думаете, что парня прикончил Анджело Дани? Я знал его еще ребенком, от меня он принял первое причастие. Да это же самый славный малый во всем приходе!
      - Все преступники когда-то были очень милыми детьми, падре. А где живут Дани?
      - На виа Леванна... дом сто семьдесят девять... Но вы же не...
      - Пока я хочу просто поговорить с ними, падре... Вы думаете только о человеке, выросшем у вас на глазах, и хотите его защитить. Я же не могу забыть тело берсальера, распростертое на мраморном столе... и все это очень невесело как для вас, так и для меня.
      Дом Марино протянул веронцу руку.
      - Простите, но и дожив до седин, я все никак не привыкну к человеческой мерзости... Анджело так и не женился, чтобы как следует опекать сестру... Смешно, правда? И еще тянет на себе такой тяжкий крест, как старая тетка, совершенно выжившая из ума бывшая учительница, - парень категорически отказывается отдать ее в приют для умалишенных... А родители у них давно умерли. Да, Анджело очень хороший мальчик, синьор комиссар.
      - Но ведь он нежно любит сестру, а еще больше - заботится о чести семьи, верно?
      - Я думаю, да, - немного поколебавшись, вздохнул священник.
      * * *
      Все в том же отвратительном настроении Алессандро Дзамполь явился в парикмахерский салон "Ометто" на виа Барбарукс. Завитый и жеманный молодой человек тут же подлетел к нему с легкостью балерины.
      - Синьор! Синьор! Вы, наверное, зашли сюда по рассеянности! Здесь не место мужчинам!
      Полицейский окинул собеседника брезгливым взглядом.
      - Это я уже понял, взглянув на вас, - буркнул он.
      Молодой человек покраснел.
      - Вы что, пришли сюда меня оскорблять?
      - Нет, поговорить с некоей Тоской Фьори!
      - Тоска не имеет права в рабочее время приглашать сюда приятелей!
      Дзамполь угрожающе шагнул к нему.
      - Я что, похож на кавалера?
      Молодой человек с тревогой взглянул на странного посетителя.
      - Нет, синьор... нет... не думаю... А что вы... хотите... от То... Тоски?
      Алессандро сунул ему под нос полицейский значок.
      - Полиция!
      - Полиция?.. Ma que! Но ведь Тоска не...
      - Нет, только свидетель.
      - Ну ладно... Per favore*, проходите сюда... Сейчас я вам ее пришлю, синьор инспектор...
      ______________
      * Пожалуйста (итал.).
      Вскоре Тоска вбежала в комнату, где ее ждал полицейский, и со свойственными ей энергией и бесстрашием тут же перешла в наступление.
      - Это еще что такое... Ой, я вас узнала...
      - Не важно! Садитесь напротив меня, вот тут...
      - Но я сейчас...
      - Я сказал вам: сядьте!
      Девушка явно не привыкла, чтобы с ней разговаривали таким тоном.
      - Нет, послушайте, да за кого вы меня принимаете? Некогда мне вести разговоры с грубиянами вроде вас!
      - Замолчите!
      Резкость приказа несколько смутила Тоску. А Дзамполю казалось, будто он наконец получил возможность расквитаться с воскресшей Симоной.
      - Не заставляйте меня, синьорина, тащить вас в участок!
      - А по какому праву? Думаете, раз вы полицейский, можно...
      - По-моему, я уже велел вам придержать язык, синьорина Фьори! Где вы были вчера вечером?
      - Ma que! А вам какое дело?
      Дзамполь встал.
      - Ну, если вы не желаете отвечать, синьорина, я вас арестую!
      - Арестуете? Меня?
      Тоска схватила со стола зеркало с длинной ручкой и, замахнувшись, уже хотела опустить его на голову полицейского, но тот совершенно спокойно продолжал:
      - Чтобы вы могли дать исчерпывающие объяснения насчет одного убийства...
      Последнее слово как будто остановило порыв Тоски, и рука с зеркалом бессильно опустилась.
      - Убийство? Вы обвиняете меня в убийстве?
      - Не обвиняю, а подозреваю.
      - Вот как?
      Горячая кровь Тоски снова закипела.
      - Господи вечносущий! Просто не знаю, что бы я сделала с такими, как вы!
      - Может быть, упокоили бы навеки?
      - О Боже! Ну что он пристал ко мне со своими покойниками?! Так кого же я, по-вашему, отправила на тот свет?
      И Дзамполь, глядя ей прямо в глаза, отчеканил:
      - Берсальера Нино Регацци!
      Ему показалось, что девушка слегка пошатнулась, как от удара, но смысл слов еще не вполне дошел до ее сознания.
      - Это... это неправда...
      - Вчера около полуночи его закололи кинжалом.
      И тут гордая, кокетливая Тоска Фьори вдруг превратилась в маленькую, убитую горем девчушку. Несчастная тяжело опустилась на стул.
      - Нино... Нино... Нино... - горестно бормотала она.
      Инспектор понял, что Тоска не имеет ни малейшего отношения к убийству берсальера, и немного устыдился своего поведения. Он встал.
      - Простите меня, синьорина... Я и не подозревал... короче, совсем наоборот... И потом, так или этак вы все равно бы узнали...
      Тоска не ответила - она целиком ушла в тот тайный мир, куда не было доступа никому, кроме нее и Нино. Девушка даже не заметила, как полицейский выскользнул из комнаты.
      * * *
      Тарчинини долго стучал в дверь обиталища Дани, пока наконец чей-то надтреснутый голос не предложил ему войти. Комиссар толкнул дверь и оказался в чистенькой, бедно обставленной комнате, вероятно служившей одновременно и столовой, и спальней. В высоком кресле сидела аккуратно причесанная седая старуха в строгом темном платье. Комиссар отвесил изысканный поклон, но не успел произнести ни слова, как услышал вопрос:
      - Опять опаздываешь, а?
      Мало что могло смутить Тарчинини, но на сей раз он просто окаменел. А старуха, воспользовавшись его молчанием, продолжала:
      - Насколько я тебя знаю, снова шалил по дороге? Ну-ка, покажи руки!
      - Простите, что?
      - Покажи руки, или я тебя хорошенько отшлепаю!
      В последний раз Ромео Тарчинини грозили такой карой добрых лет пятьдесят назад, и у комиссара невольно мелькнула мысль, уж не грезит ли он наяву. Сначала священник... теперь эта старуха... пожалуй, многовато на один раз!.. Он машинально протянул руки, и пожилая дама, внимательно осмотрев их, с удовлетворением кивнула.
      - Ладно... Хорошо, что ты их вымыл... А уроки выучил?
      Нет, этот нелепый разговор не мог продолжаться до бесконечности! Тарчинини взял себя в руки.
      - Послушайте, синьора, тут какое-то недоразумение...
      - Так я и знала! Ну, что ты еще выдумал в оправдание собственной лени, а? В жизни не видела другого такого бездельника! Слышишь? Сейчас же встань в угол!
      - Но, синьора...
      - Ну, сам пойдешь или тебя отвести?
      И тут Тарчинини вдруг вспомнил, что говорил ему священник о тетке Дани - полупомешанной старой учительнице. Ромео побрел в указанный ему угол, но, прежде чем успел обернуться, снова услышал голос старухи:
      - Прошу прощения, синьор, я не заметила, как вы вошли.
      Комиссар вздрогнул, решив, что в комнате есть кто-то еще, но нет, они по-прежнему были вдвоем и разговаривала с ним больная тетка Стеллы и Анджело.
      - Я уже имел честь приветствовать вас, синьора, - чуть-чуть удивленно заметил он.
      - Прошу вас, не сердитесь на меня, синьор, у меня случаются какие-то провалы памяти... Чем я могу вам служить?
      Ага, значит, на нее только временами находит...
      - Я хотел бы поговорить с вашей племянницей Стеллой...
      - Она еще не вернулась, но теперь уже скоро придет... Хотите, подождем вместе?
      - С удовольствием.
      - Тогда садитесь вот тут, рядом, и...
      - И?
      Тарчинини увидел, как лицо старухи преобразилось. С него как будто сняли серое газовое покрывало. Молодой задор, бьющий изнутри, настолько оживил его черты, что тетка Анджело и Стеллы, казалось, сбросила много лет в считанные секунды. Она схватила со стола линейку и погрозила Тарчинини.
      - А теперь расскажи-ка мне таблицу умножения! И постарайся не сбиться, иначе - береги пальцы!
      * * *
      Сворачивая на виа Неукки, где работала Валерия Беллато, инспектор Дзамполь чувствовал себя немного не в своей тарелке. Перед глазами у него все еще стояла Тоска, как громом пораженная вестью о смерти человека, которого, видимо, и вправду любила. Из-за нее Алессандро стал думать о своей Симоне с меньшей горечью. В конце концов, возможно, он сам отчасти виноват, что они не поняли друг друга и семейная жизнь так и не сложилась? Но инспектор настолько веровал в собственную непогрешимость, что сразу же с возмущением отмел крамольную мысль. И с тем удивительным отсутствием логики, что так характерно для людей, не желающих терзаться угрызениями совести, Дзамполь вдруг воспылал одинаково праведным гневом и против несчастной Тоски, и против певца радостей бытия Ромео Тарчинини. Тем не менее, не желая снова попасть впросак, он решил допрашивать Валерию со всей осторожностью, на какую только способен.
      В колбасной "Фабри" свежие и румяные личики продавщиц радовали глаз покупателя ничуть не меньше, чем разложенные среди бумажных фестончиков и цветов деликатесы. Дзамполь сразу заметил невозмутимо спокойную Валерию. Девушка тонкими ломтиками резала мортаделлу для клиента, внимательно наблюдавшего за этой операцией. Одна из девушек тут же подошла к полицейскому и спросила, что ему угодно.
      - Поговорить с Валерией Беллато.
      - Ma que! В такой час это совершенно невозможно, вы ведь сами должны понимать, а?
      - Для меня все возможно, синьорина. Я из полиции!
      Девушка так смутилась, что, оставив инспектора, побежала к кассе и что-то зашептала на ухо внушительной матроне, которая показалась Алессандро живой рекламой своих товаров. Кассирша и не подумала выйти из кабинки, где она царила, как некая Юнона колбасно-паштетно-ветчинного Олимпа, а лишь послала к Валерии эмиссара. Девушка тут же вскинула голову и улыбнулась инспектору, как старому знакомцу. Если берсальера прикончила синьорина Беллато, то, похоже, содеянное ничуть не нарушило ее душевного равновесия. Алессандро увидел, как она отошла от прилавка и скрылась за дверью. Девушка, подходившая к полицейскому раньше, отвела его к Валерии. Та стояла у стола в просторной кладовой и на сей раз резала салями, правда, такими же тонкими ломтиками. Можно подумать, она вообще не умела делать ничего другого!
      - Вы хотели поговорить со мной, синьор инспектор?
      - Да... А не могли бы вы хоть ненадолго остановиться?
      - Синьора Фабри терпеть не может, когда мы теряем время попусту.
      - Я вижу, вы привыкли ловко орудовать ножом!
      - Да я уж почти пять лет тут работаю...
      Памятуя о реакции Тоски, Дзамполь думал, как бы помягче сказать девушке о смерти берсальера. А Валерия с четкостью метронома продолжала резать салями, и, казалось, ничто не может нарушить размеренного ритма ее движений.
      - Синьорина Беллато... Вы очень любили Нино Регацци?
      - Нет.
      - Вот как? Однако вчера...
      - Это безумица Тоска подбила нас на совершенно дурацкий поступок!.. А мы с Изой ни в чем не можем ей отказать. А что до Нино... в какой-то момент я поверила, будто он и впрямь хочет на мне жениться, ну а потом, в кино, все поняла...
      - И вы на него больше не сердитесь?
      - Нет... В первую минуту я ужасно разозлилась, но Тоска и Иза куда красивей меня... А уж коль он и вправду сделал ребеночка Стелле, так и вообще говорить не о чем, так ведь?
      - Да, как вы верно сказали, говорить больше не о чем...
      - Не понимаю...
      - Нино Регацци мертв.
      Нож почти с той же равномерностью продолжал стучать по доске, и ухо инспектора уловило лишь чуть заметный сбой. Наконец, отрезав еще десяток кусочков салями, Валерия проговорила:
      - А отчего он умер?
      - Его закололи кинжалом.
      - О! Бедный Нино... Мы-то болтали, что хотим его убить, но скорее для смеху... А может, еще какая девушка, которой он морочил голову, так и не смогла простить?
      - Где вы провели вчерашний вечер, синьорина?
      Вопрос нисколько не смутил девушку.
      - У синьоры Ветуцци. Мы там готовились к празднику Сан-Альфонсо. Я ушла только в двенадцать часов, и домой меня провожала Лоретта Бонджоли.
      Для порядка Дзамполь записал имена и адреса людей, названных Валерией, но заранее не сомневался, что алиби окажется вполне надежным. Теперь ему оставалось поговорить только с Изой Фолько.
      - До свидания, синьорина... И желаю вам удачи...
      Валерия не ответила. На пороге Алессандро оглянулся: она продолжала механически резать салями, и только на один аккуратный ломтик упала слезинка.
      * * *
      С того дня как она поняла, что беременна, и особенно после вчерашнего разговора с Нино, когда ей открылся весь его отвратительный эгоизм, Стелле было совсем не до смеха, и все же, войдя в дом и узрев пожилого синьора, под угрозой линейки старательно рассказывающего тетушке таблицу умножения, девушка невольно расхохоталась. Раскаты ее звонкого смеха привели тетку в чувство.
      - Ma que! Стелла! - возмутилась она. - Как ты себя ведешь? А вы, синьор? Что вам понадобилось здесь, у самых моих ног? И как вы сюда вошли? Я не заметила...
      Немного успокоившись, Стелла подбежала к Тарчинини.
      - О, синьор, простите нас... простите меня... Но я еще ни разу в жизни не видела такого ученика... Я вам все объясню насчет тети...
      Больная еще больше рассердилась.
      - Что это ты собираешься объяснять, Стелла? Здесь все объясню я, и никто другой!