– Вы сказали «на перилах»? – Нетерпеливый Хибия хотел еще что-то спросить, но Киндаити сумел его опередить.
      – Когда ее нашли? – быстро спросил он.
      – Вчера утром… Нет, ближе к полудню. Ее обнаружила не я, а пришедший помочь нам сотрудник фирмы «Камито тоти», который и передал ее мне. Как он сказал, она лежала на перилах на самом видном месте.
      – Получается, что ваш отец позавчера вечером заходил на вашу виллу?
      – Думаю, что да, – отозвалась Хироко и быстро добавила: – На всякий случай в больнице я показала эту зажигалку Отори-сан, и она подтвердила, что видела зажигалку у отца, когда они позавчера вечером встречались в отеле.
      – Интересно, почему ваш отец не рассказал нам об этом? Во-первых, о том, что он посетил вашу виллу, а во-вторых, что оставил зажигалку на перилах?
      – Киндаити-сэнсей, наверное, знает, почему он так поступил. Я ничего не знала до тех пор, пока Уэкия-сан не заметил эту зажигалку и не передал ее мне, равно как не знала и того, что позавчера вечером отец заходил на нашу виллу.
      – Иначе говоря, ваш отец подошел к вилле, по какой-то причине не позвал вас, а только оставил на перилах зажигалку и ушел.
      – Если это так, то я не могу этого понять. Может, сэнсей понимает?
      По тону Хироко можно было предположить, что она бросилась в рукопашную, однако Киндаити никак не отреагировал, он только стеснительно моргал глазами, как бы показывая, что сожалеет о доставленной собеседнику неприятности. Наблюдая за этой схваткой, Хибия уже собирался прийти на помощь Киндаити, но его остановил предупреждающий кашель инспектора Ямасита.
      Коскэ Киндаити некоторое время печальными глазами смотрел на Хироко, а затем, глубоко вздохнув, сказал:
      – Сакураи-сан, а вы ведь сами виноваты…
      – В конце концов, я ведь дочь Тадахиро Асука, и, если возникнет крайняя необходимость, я могу как-нибудь раздобыть пару тонн цианистого калия. Вы это имеете в виду, сэнсей?
      – Каждый хочет, чтобы другие сказали за него то, что трудно сказать самому. Так ведь? А что касается глупых предположений, так это моя работа. В этом все дело. – Продолжая печально разглядывать Хироко, Киндаити продолжал: – То, что ваш отец поцеловал Отори-сан, фактически означало предложение руки и сердца, и, ответив на поцелуй, Отори-сан показала, что с радостью его принимает. То есть состоялась помолвка. Ваш отец хотел поделиться своей счастливой новостью прежде всего с вами. Или хотел добиться понимания с вашей стороны. И еще одно. Отец знал, что позавчера вечером вашего мужа в Каруидзаве не было. К тому же было отключено электричество, вокруг царила темень, завывал сильный ветер. Он, должно быть, подумал, что вам очень одиноко, и отправился навестить вас. Это было проявление отцовской любви.
      – Проявление отцовской любви!.. Это уж слишком. Я уже не ребенок.
      – Да, это так. Вы уже достаточно взрослая, чтобы в отсутствие мужа приглашать к себе в дом другого мужчину.
      Свирепый блеск, который почти исчез из глаз Хироко, неожиданно вспыхнул с еще большей силой и пронзил Киндаити. Она вскочила со своего кресла, и казалось, что истинный характер норовистой лошадки проявится со всей силой именно сейчас: ее невозможно было обуздать. Помощник инспектора Хибия тоже вскочил с кресла, а инспекторы Ямасита и Тодороку невозмутимо взирали на собеседников.
      Тяжело дыша, Хироко с ненавистью взирала на Киндаити, но при виде грустного и спокойного выражения его лица блеск в ее глазах постепенно начал угасать, и она снова села в кресло.
      – Киндаити-сэнсей! – простонала она. – Как я в вас ошибалась!
      – Что вы имеете в виду?
      – Отец сказал, что он вам очень доверяет, поэтому я думала, что вы более отзывчивый человек.
      – Прошу прощения. – Киндаити с готовностью склонил голову. – Вы специально пришли сюда, чтобы обо всем откровенно рассказать, и ваша реакция на мои вопросы приводит меня в недоумение. Вы что, испытываете антипатию к отцу?
      – Ничего подобного! – резко возразила Хироко. Но тут ее возбуждение угасло, она уныло опустила плечи. – Я очень его уважаю. Нет, скорее люблю. Таких хороших отцов не так уж много. Поэтому я сержусь на саму себя за то, что доставляю ему страдания.
      – И что увидел ваш отец?
      – Думаю, что он ничего не увидел, так как в доме было совсем темно. Но он, несомненно, услышал.
      – И что же?
      – Звуки пианино.
      – И кто играл?
      – Конечно, Цумура-сан.
      – Значит, Цумура-сан, придя к вам, стал играть на пианино?
      – Что еще можно было делать? Ведь было совсем темно…
      При этих словах, которые Хироко произнесла с серьезным выражением лица, Коскэ Киндаити невольно прыснул от смеха. Оба инспектора не сразу поняли, но в следующее мгновение их губы синхронно растянулись в улыбке. Только молодой помощник инспектора Хибия с подозрением вытаращил глаза за толстыми стеклами своих очков.
      – Хироко-сан, – сказал Киндаити и смущенно почесал голову. – Извините, но разрешите называть вас так. Мне захотелось называть вас Хироко-сан. Можно?
      – Конечно, называйте. Мне будет очень приятно.
      – Спасибо. Вы ведь изменили мужу с Цумура-сан?
      Хироко в замешательстве посмотрела на Коскэ Киндаити, ее лицо залил стыдливый румянец.
      – Я вам честно расскажу обо всем. Когда в субботу вечером около половины шестого я позвонила в «Хосино-онсэн», у меня было такое намерение. Наверное, потому, что я была очень обижена. В тот день после полудня позвонил Тэцуо и сказал, что у него неотложные дела, он не может приехать. В прошлую субботу я тоже осталась одна, но тогда у него вроде бы действительно была серьезная причина, отец подтвердил и попросил меня не обижаться. Но позавчера его отговорка выглядела очень подозрительной. Простите, но вы, наверное, знаете, какая у него репутация.
      – Да, я слышал об этом. Но ведь он, наверное, любит только вас.
      – Он влюблен в самого себя… Нет, видимо, сэнсей прав. Я сама во всем виновата. Когда я была в положении, по моей вине произошла авария. У меня случился выкидыш, и врачи сказали, что я не смогу больше забеременеть… После этого он начал мне изменять.
      – Значит, вы не можете?… Не можете забеременеть? – огорченно спросил Коскэ Киндаити, чем вызвал неожиданный смех у Хироко.
      – Ой, извините, сэнсей. Я рассмеялась, потому что вы так трогательно расстроились. После аварии я услышала от доктора приговор: у меня практически нет шансов забеременеть. Мой муж тогда совсем отчаялся, а потом начал мне изменять. Но я долго лечилась, и доктор говорит, что теперь шансы – пятьдесят на пятьдесят. Но Тэцуо об этом не знает.
      – А почему вы ему не рассказали об этом?
      – А что я могу ему сказать? Прекрати мне изменять, потому что все изменилось?… Но у меня нет уверенности. Прошло полгода после того, как доктор мне это сказал, а результата до сих пор нет. Конечно, я бы хотела ему рассказать – он бы запрыгал от радости, ведь он очень хочет иметь ребенка. Но я не могу.
      – А ваш отец это знает? Он знает, что у вас появились шансы?
      – Нет. И поэтому очень беспокоится за наш брак.
      – Так не пойдет. Вы должны откровенно все рассказать мужу, это подстегнет его любовь.
      – Киндаити-сэнсей, расскажите ему вы. Или лучше скажите ему, чтобы он обратился к Ёсимура-сэнсею, заведующему родильным отделением больницы университета N.
      – Хорошо. Значит, Ёсимура-сэнсей, заведующий родильным отделением больницы университета N.
      Помощник инспектора Хибия с недоумением смотрел, как Коскэ Киндаити записывает это имя в записную книжку, а инспекторы Тодороку и Ямасита озадаченно переглядывались.
      – А поскольку возможность забеременеть довольно большая, Хироко-сан не стала бы вступать в связь с другим мужчиной.
      – Да, я этого опасаюсь. Но я позвонила в «Хосино-онсэн» с совершенно определенными намерениями. Я сразу чувствую, когда Тэцуо собирается сделать что-то неподобающее: он всегда путается в объяснениях. Так было и в этот раз, в субботу. Тогда я решила: пусть он делает там что хочет, а я буду делать то же самое здесь.
      – Простите, но с каких пор вы встречаетесь с Цумура?
      – Вчера вечером Тэцуо рассказывал, как осенью прошлого года мы познакомились на художественной выставке и затем пили чай в кафе с его подругой. Не прошло и месяца, как я встретила его в коридоре одного концертного зала, и тогда мы пили чай уже вдвоем. После этого он звонил мне по телефону, я звонила ему, мы встречались в кафе, картинных галереях или универмагах.
      – И вы об этом не рассказывали мужу?
      – Я не видела в этом ничего предосудительного и не считала нужным сообщать о моих встречах с Цумура-сан. Он был того же мнения и никому не рассказывал о наших встречах.
      – Теперь я хотел бы спросить, что произошло позавчера вечером?
      – Хорошо, – ответила Хироко, слегка кивнув головой. – Я позвонила ему позавчера, примерно в половине шестого вечера. Сказала, что муж сегодня не приедет, домработница уйдет на танцы О-Бон и не вернется до десяти часов, поэтому мне одной будет скучно, и попросила его прийти. После некоторого колебания он сказал, что придет после концерта, не позже половины девятого. У него был какой-то странный голос, я думаю, он стеснялся окружающих.
      – Ну и что дальше?
      – У нас был всего один час, с половины девятого до половины десятого. Я решила сделать то, что задумала, за этот час, и психологически готовила себя к этому. В тот момент я действительно была плохой женщиной. «Тэцуо, запомни это, Тэцуо, так тебе и надо!» – кричала моя душа.
      – Похоже, вы очень любите своего мужа.
      Хироко зашмыгала носом.
      – Да, сэнсей! Около семи часов пришла Рики-тян, домработница в доме Фуэкодзи, и они вместе с нашей Эйко-тян отправились на танцы О-Бон. Место, где проходили танцы, находится недалеко от нашего дома, поэтому музыка хорошо слышна. Это очень удобно: я знала, пока не кончится музыка, наши девочки оттуда не уйдут.
      – Но позвольте! Разве, когда отключили электричество, музыку все равно было слышно?
      – Конечно! – Хироко слегка улыбнулась. – Я потом спросила об этом у Эйко-тян, и она рассказала, что среди организаторов танцев был сын владельца магазина электротоваров, который принес специальные аккумуляторы. Звук был лишь немного тише, чем обычно. Думаю, что Хибия-сан об этом знает.
      – Я действительно с удивлением в полной темноте услышал звуки музыки и позже увидел аккумуляторы. В парке в трех металлических мусорных ящиках разожгли огонь, при его свете все танцевали. Это было, конечно, опасно, но пожарные были наготове и сами по очереди танцевали и веселились, – с некоторой долей зависти рассказал Хибия.
      – Действительно, все было великолепно устроено.
      – Что ни говори, такое бывает один раз в год. К тому же хозяин магазина электротоваров сам любит этот праздник и активно в нем участвует. Уходя, я только строго предупредил, чтобы были осторожны с огнем, – заключил помощник инспектора.
      – Интересно, слышны ли звуки музыки в районе Асамаин?
      Все удивленно посмотрели на Киндаити. Помощник инспектора ответил:
      – Наверное, ведь Асамаин находится на возвышенности. Но мы уточним это у местных жителей. Это в связи с чем?… – спросил Хибия охрипшим голосом, как будто у него что-то застряло в горле.
      – Да, сделайте это обязательно. Итак, Хироко-сан, продолжайте, пожалуйста.
      Хироко немного заколебалась, но затем взяла себя в руки.
      – Я вам рассказала все, что произошло до того, как Эйко-тян ушла вместе с Рики-тян. Вскоре после этого стала слышна музыка. Я села за пианино и стала играть. Цумура-сан должен был прийти не раньше половины девятого, а я как-то не могла успокоиться… Затем около половины восьмого отключили свет, но почти сразу же снова включили.
      – Да-да. Как раз в это время хозяин магазина электротоваров позвонил в компанию и уточнил, как долго будет отключено электричество.
      – И во сколько заработали динамики от аккумуляторов?
      – Электричество было отключено в восемь часов три минуты, значит, они заработали примерно в восемь пятнадцать. В половине девятого я пришел туда проверить, все ли в порядке.
      – Да, все так и было. Когда отключили свет в первый раз, я поставила на пианино две свечи. Затем отключили свет уже надолго. Я стала беспокоиться, так как боялась, что танцы О-Бон отменят. Да и не знала, состоится ли концерт. От нечего делать, в полной темноте, я вновь села за пианино, и вскоре пришел Цумура-сан.
      – У него был карманный фонарик?
      – Да, он сказал, что купил его на Старой дороге. Вчера говорили, что он якобы был одет как гангстер, но я этого не заметила.
      – На нем были большие темные очки?
      – Нет, ничего подобного на нем не было.
      Видимо, Цумура стало неловко, и он по дороге их снял.
      – Ну и что вы делали дальше?
      – Да ничего не делали. Если бы был свет, то другое дело. Освещение состояло всего из двух свечей, и все выглядело как-то неестественно.
      – Но он не пытался вас обнять и поцеловать? Ведь отсутствие электричества располагает к любовным схваткам.
      – Нет, мы оба были как-то напряжены. Мы ведь впервые были совсем одни… Он сказал, что я хорошо играю на пианино, а мне стало неудобно от такой похвалы, я попросила его сыграть что-нибудь. Он стал играть «Лунную сонату». Цумура-сан очень любит Бетховена. Во время игры он, казалось, был опьянен атмосферой вечера: ни одного огонька вокруг, только свечи на пианино и музыка…
      – Сколько времени требуется для исполнения «Лунной сонаты»?
      – Примерно двадцать минут. Он исполнил все три части. После этого по моей просьбе он сыграл три ноктюрна Шопена. Как раз в это время поднялся сильный ветер. В заключение он сыграл мне «Элегию любви» Листа. Все это заняло около часа.
      Рассказывая, Хироко улыбалась, а в глазах появились слезы.
      – Значит, у вас даже не было времени поговорить?
      – Нет, в перерыве между произведениями мы, конечно, разговаривали, но только о музыке. В половине десятого я напомнила, что вот-вот должна вернуться домработница, на что он ответил, что сейчас уходит.
      – Половина десятого? Вы не могли ошибиться? – подчеркнуто строго спросил Хибия, но подозрение исчезло из его голоса.
      – Нет, не могла. Он сам спросил, сколько времени, и я посмотрела на часы. Если точно, было девять часов тридцать пять минут. После этого я ему и сказала, что вот-вот придет домработница. Жаль, что так получилось: он пришел по моему приглашению, а я его даже ничем не угостила. Я приготовила для него виски, которое пьет муж, и легкую закуску, но забыла ему предложить.
      – Значит, получилась, что Цумура целый час играл на пианино и так и ушел, ничего не выпив и не поев?
      – Да. При этом он еще и благодарил меня. Сказал, что сегодня он играл с особенным настроением. Я пригласила его прийти в следующий раз, когда будет дома муж. На это он сделал мне комплимент: он сказал, что мой муж счастливый человек, потому что у него такая хорошая жена.
      – Одним словом, произошло следующее. Из-за того, что в темноте вы почувствовали себя неловко, Цумура начал играть на пианино, и вскоре от музыки вы оба как бы опьянели. Я правильно вас понял?
      – Киндаити-сэнсей, большое вам спасибо. Вы все правильно поняли.
      – Цумура-сан не упоминал, хотя бы вскользь, что его кто-то ждет в его бунгало в Асамаин? – спросил Хибия.
      – Нет. Напротив, когда я вышла проводить его на крыльцо, я сказала, что ему, наверно, будет грустно одному, когда он вернется домой, на что он ответил, что привык к одиночеству.
      – Этот последний разговор состоялся после того, как вы посмотрели на часы? Когда вы вышли на крыльцо, то уже, наверно, было минут сорок десятого?
      – Да. Но это не все. Дело в том, что Цумура-сан очень рассеянный человек и все время что-нибудь забывает. Вот и на этот раз, когда после его ухода я вернулась в комнату, то увидела, что он забыл на пианино папку для нот. Я побежала за ним. Добежав до поворота в сторону Асамаин, я увидела идущего впереди человека и негромко окликнула: «Цумура-сэнсей!..» Этот человек резко обернулся и побежал в сторону отеля «Такахара». Хотя было темно, хоть глаз выколи, но откуда-то все же пробивался слабый свет. Тогда я не могла определить, кто бы это мог быть, но сейчас мне кажется, что это был мой отец.
      Хироко вытерла слезы и шмыгнула носом. После недолгого молчания Киндаити спросил:
      – Как вы думаете, ваш отец догадался, кто был у вас в гостях?
      – Я не знаю, в какой момент отец подошел к дому, но у него тонкий слух. Поэтому, я думаю, он сразу определил, что это не я играю на пианино, а профессиональный музыкант. К тому же дом у нас небольшой, и голоса тоже можно расслышать. Но я думаю, что впотьмах наш разговор звучал довольно странно.
      – Что вы имеете в виду?
      – Мы ни о чем серьезном не говорили, только о Листе или Шопене. Но могло сложиться впечатление, что мы говорим об этом из опасения, что нас могут подслушать. Ничего удивительного, что отец был расстроен и взволнован.
      – В самом деле, какое непочтение к своему родителю! Значит, ваш отец положил зажигалку на видное место, чтобы вы поняли, что он все знает, и задумались над своим поведением. И, конечно, он затем стал следить за Цумура.
      – Да, я тоже так думаю.
      – Вы вскоре догнали Цумура?
      – Да, когда он уже повернул в сторону Асамаин. Он извинился за свою оплошность. Я некоторое время наблюдала за его удаляющейся фигурой, и мне не показалось, что он торопится. В одной руке у него был атташе-кейс, и он медленно, наклонившись вперед, поднимался по склону. И еще мне почудилось… У меня еще раньше сложилось впечатление, что Цумура-сан что-то гнетет, будто он ощущает на себе груз какой-то вины.
      – Вины?… – с удивлением переспросил Киндаити. – Какой? Перед кем?
      – Сначала я подумала, что его мучают угрызения совести из-за встречи со мной, но сейчас мне кажется, что дело не только в этом. Какое-то тяжелое чувство не оставляет его ни на минуту, беспокоит…
      Киндаити и Хибия переглянулись. Не может ли быть, что он опрометчиво выдал какую-то тайну Тиёко, из-за чего погиб Ясухиса Фуэкодзи, и теперь мучается чувством вины? А когда он встретился с человеком, имеющим к ней отношение, это бремя стало еще тяжелее?
      – Как вы думаете, сколько минут могло потребоваться Цумура, чтобы дойти до своего бунгало в Асамаин?
      – Не могу сказать, я ведь не знаю, где именно находится его дом.
      – Хибия-сан, а вы можете предположить?
      – Это зависит от того, как быстро он шел. Если идти очень медленно, то потребуется минут двадцать, а может, и больше.
      – Тогда получается, что он вернулся домой в десять часов или даже позже.
      В это время все уже должно было закончиться.
      – Да, еще отец просил передать вам, что он успел хорошо рассмотреть лицо человека, который в него стрелял. По его словам, это не был Цумура-сан.
      – Тогда кто же это был? – тут же спросил Хибия.
      – Человек, которого отец совсем не знает, хотя он был одет точно так, как, говорят, был одет Цумура-сан. – Голос Хироко дрожал, она вся напряглась. – Вы еще не знаете, кто стрелял?
      – Пока еще нет… – сказал Киндаити расстроенным голосом. – А у Цумура может быть пистолет?
      – Вряд ли… Отори-сан сказала, что он сильно изменился после того, как они расстались, но она не может себе представить, чтобы у него был пистолет.

Глава двадцать третья