Самое тяжелое положение у "Голубинского": на 1 октября долгов примерно 80 миллионов, на 1 января их будет 250 миллионов. Доходов не предвидится до следующей уборки урожая, когда долги вырастут, по самым скромным подсчетам, уже до 1,5 миллиарда.
      Послушали руководителя хозяйства, пожурили его, посетовали на тяжелые времена, решили просить "область" предоставить "Голубинскому" отсрочку по кредитам на 121 миллион. Хозяйствуйте, мол, дальше. Неделю спустя приехали районные руководители в совхоз ли, колхоз - поди пойми теперь, как их называть. И разговор пошел не только и не столько с директором, сколько с главными специалистами: агрономами, зоотехниками, механиками, экономистами.
      Сначала говорил Ю. Ю. Барабанов, директор. Рассуждал он реально:
      - Долгов много. А впереди просвета не видно. Займем еще и еще, до следующей уборки урожая. Долги будут расти. А чем отдавать? В животноводство надо вложить двести миллионов. Ожидаемая прибыль - сто миллионов. На каждую овцу расходуем пять тысяч рублей, доход получаем - тысячу. Просвета нет. Если сейчас начать ликвидацию хозяйства, то, продав все животноводство, остатки зерна, можно будет что-то выделить каждому работнику на имущественный пай - за прежние годы нажиток. Если дележ будет следующим летом, то уже и делить будет нечего. Все имущество уйдет на покрытие долгов. Руки друг другу пожмем и разойдемся.
      Приезд районного начальства для разговора серьезного был известен заранее. Просили главных спецов подготовиться, прикинуть в цифрах и доложить. Поэтому главный агроном начал читать по писаному:
      - "Должны повысить урожайность... Ввести новые сорта... Расширить... Паровать... Ожидаемый доход... Должны получить миллиард сто миллионов рублей..."
      Сказки все это были, такие привычные сказки для взрослых людей, опытных, сединой убеленных. Признаюсь, что слушать такие речи мне было страшновато. Все словно десять, двадцать лет назад. Но времена новые все же подпирают, и потому спросили:
      - А что же вам в этом году помешало "повышать", "расширять", "паровать"? Ведь год был, каких сто лет не будет. Люди по сорок-пятьдесят центнеров получили, а вы, как всегда, десять. А ведь вам отказа ни в чем не было. И опять нынче вы озимку не посеяли, значит, никакого зерна не будет. А вы нам басни тачаете...
      Страсти накалялись, началась обычная колхозная планерка.
      - Доруководились... От ста коров - тридцать телят выхода. Они у вас что, через два года на третий лишь телятся?
      - Они на наших кормах не то что телиться - давно подохнуть должны. Ни люцерны, ни соломы нет.
      - Нет, они все же телятся. Даже в райцентре ваши телята, абердины, приметные, их ни у кого больше нет. Разворовывают!
      - Конечно. Мы платим скотнику за теленка тысячу шестьсот рублей, бутылка водки - две тысячи. Ему поллитру поставь - он этого теленка не в райцентр, а еще дальше утянет.
      - Надо контролировать, вас вон сколько. Каждому по ферме, контроль и контроль. Раздачу кормов, отел. Работать разучились. Вам люди доверили. А у вас выход ягнят какой? А настриг шерсти?
      - По полгода не кормим скотину. А требуем отдачи. Это не медведи.
      - Кормите, организуйте. Возьмите по ферме и живите там... Сейте сорго. Займитесь подсолнухом... Пришлем специалистов. Будем жать и жать. Заставим работать!
      Сидел я, слушал старые-престарые речи. Ведь тех же районных руководителей их же собственным вопросом можно было донять: а кто вам в начале этого, того ли года мешал "жать и жать", "прислать", "заставить"? Никто не мешал. И сколько помню, все жмут и жмут, а в "Голубинском" все те же 7-10 центнеров с гектара, все тот же падеж овцы, все те же комариные привесы.
      Словно остановилось время. Но это лишь кажется, оно течет. И горе обманутым или себя обманувшим. Кто их спасет?..
      На следующий день после разговора в совхозной дирекции ранним утром приехал я на хутор Малоголубинский. Лежит он в тесном распадке меж холмами, крайними домами спускаясь к берегу Дона. На взгорье - новая контора, новый магазин. В конторе - народ, как всегда, после утреннего наряда: бригадир животноводов, зоотехник, механизаторы. Вопросы я задавал прямые:
      - Знаете ли вы финансовое положение своего хозяйства? Как думаете дальше жить? Колхозом? Самостоятельно?
      - Знаем, что в долгах... Переживаем... А что будет? - стали отвечать все разом, невпопад и впопад.
      - Вы разогнать нас хотите! Ну разгоните, возьмем по пятнадцать гектаров да по тракторному колесу - и что? Нас ведь кто-нибудь купит, и пойдем к нему в работники.
      - Мы выросли в колхозе. Как без него, не знаем.
      - И сейчас не жизнь. Получаем по восемь-десять тысяч, скотники по пятнадцать-двадцать. И тех по два-три месяца не дождешься. Разве можно так жить? Спасибо все свое: мясо, картошка, овощи. Но это все - труд.
      - Начальство хочет всю скотину порезать, все убыточное. А случись завтра засуха, она ведь и по три года подряд бывала. Выживали на мясе и шерсти. А если все порежем - чем жить?
      - Но ведь оно и вправду убыточное. По пятьдесят ягнят на сто овцематок получаете. А ведь получают по сто тридцать-сто пятьдесят, - сказал я.
      Поднялся галдеж:
      - Кошары разбитые... Холод, сквозняк... Они померзли там! Сроду кормов нет!
      Ругали начальство, новые времена, московских правителей. Кто-то о выборах спрашивал, о новой конституции.
      Оставив вместо себя для допросов молодого моего спутника, я вышел из конторки. Спорить не хотелось. У каждого своя правда. В кошарах холод и сквозняк? Утеплите их, побитые окна заделайте. В домашних стойлах не дует? В тепле стоит скотина? А ведь руки одни и те же, но дома - "мое", а в колхозе "не мое". И что говорить о кошарах, ягнятах, когда колхозная контора, совсем новая, разбита вдрызг. Большая комната уже без полов и кое-где стекол нет. Сбились в одну, тесную, но холодную, и это по осени. Придут холода, что будет?.. И о каких толковать выборах, конституции? Все это пустое. Государственная дума не придет твою кошару утеплять, чтобы ягнята не померзли. Или твой дом, чтоб у тебя под носом, не дай Бог, не примерзло.
      Скучно на все это смотреть, скажу я вам...
      Во времена прежние, давние и не очень, когда поездишь по хуторам в зимнюю пору, по осени, насмотришься на голодную скотину по брюхо в грязи - тошно становилось. Но было у меня одно лекарство: доехать до поселка Волгодонской, свернуть влево, к скотьим базам, выйти из машины. И сразу на сердце теплело. Вот она, на выгонах и под крышей, сытая, ухоженная скотина. Черно-пестрая порода, без примеси, одна в одну. Бычки лобастые, с живыми глазами, из розовых ноздрей - струйки горячего пара. Чистая, блестящая шерсть, какая бывает у кормленой, доброй скотины, у доброго же хозяина. Это - совхоз "Волго-Дон" Калачевского района. Директор - Виктор Иванович Штепо, дважды Герой.
      Нынче время иное. Год 1993-й, время перемен. Почти на треть везде снизилось поголовье скота, надои, привесы. Животноводство в развале.
      Совхоз "Волго-Дон", сменив, как и все иные хозяйства, вывеску, остался тем же высокопроизводительным сельскохозяйственным предприятием. Как и в прежние годы, он имеет 8 тысяч голов крупного рогатого скота, большое молочное стадо с удоем в 5 тысяч литров. Урожайность - 40 центнеров пшеницы с гектара, 500 центнеров - овощи. Показатели - лучшие в области, одни из лучших в стране. Это хозяйство по мощности, интенсивности, производительности сродни тем европейским и американским образцам, которым мы завидуем.
      Сколько было примеров, когда вчерашний лидер, передовик, потеряв руководителя ли, высокого покровителя, тут же гаснет. В "Волго-Доне" теперь директором не дважды Герой Штепо и времена нынче суровые, но хозяйство не рухнуло и не пошло под уклон. "Волго-Дон" был и остается трудягой и добрым хозяином, хотя нынешние бури не обошли его.
      Разговор весьма показательный.
      - Поздравь, я телочку купил! - обрадовал одного из руководителей совхоза, Н. Н. Самарского, совхозный же пенсионер.
      Самарский поскучнел и спросил нового хозяина:
      - А косу ты купил?
      - Нет.
      - Надо бы сначала косу, сена заготовить, а потом о телочке думать.
      Этих хозяйских телочек да бычков, свиней появилось в "Волго-Доне" за последний год очень немало, почти треть от общесовхозного. Трещат хозяйские скотные дворы. И не крестьянская жадность тому виной. Вчера большинство работников "Волго-Дона", отработав нелегкую смену, стремились к отдыху. Ведь нагрузки в хозяйстве большие: по 300 голов на скотника, по 100 коров на доярку. После такого трудового дня спина и руки отдыха просят. Но если вчера мужики, отработав, на рыбалку спешили, то нынче - к своей скотине.
      Из разговора в совхозной поликлинике:
      - Не могу сейчас дочку на консультацию в город отвезти. Денег нет. Может, вот получим, вроде обещали...
      В 1992 году средний заработок работника "Волго-Дона" - 8-10 тысяч рублей, овощевода ли, доярки. Да еще задержка с выдачей на два-три месяца. Детские босоножки в местном магазине 6 тысяч, рядом у торговца детский же летний костюмчик 15-20 тысяч. Вот и приходится вместо отдыха браться за лопату да вилы. Удачно продашь бычка - 100-200 тысяч, годовой заработок.
      "Волго-Дон" каждый месяц производит 800 тонн молока, 100 тонн мяса, овощами весь областной центр может прокормить. И кормит. Но деньги за свою продукцию получить вовремя и сполна не может. Еще за прошлый год с ним за овощи не рассчитались. Что осталось от тех бумажных миллионов при нашей инфляции? По прикидкам, год 1993-й совхоз закончит с прибылью в три четверти миллиарда. Но эти деньги опять будут липовыми, их ему не отдадут. А липовыми деньгами не выдашь зарплату, на них не купишь технику. Уже три года в "Волго-Доне" не покупали автомобили, скоро будет не на чем молоко возить. Зарплату людям не платишь - значит, сквозь пальцы смотри, как они растаскивают совхозные корма по своим подворьям. И если так дело пойдет, то уже через год-другой скотина хозяйская съест скотину совхозную, как в "Голубинском" и во многих других. И совхоз рухнет.
      Украсть у человека 50 рублей - это воровство. Уголовный кодекс карает. Годами не отдавать "Волго-Дону" сотни миллионов за произведенное мясо, молоко, овощи - это "неплатеж". При таких порядках "Волго-Дон", конечно же, развалится.
      Выписка из газеты: "В этом году Литва будет иметь в 3 раза меньше мяса, чем 4 года назад, - сообщил литовский премьер-министр. - Причина: провал экономической реформы на селе... Опустение животноводческих комплексов, почти половина которых находится в заброшенном состоянии".
      В один из летних дней, возвращаясь из "Волго-Дона", заехал я к Н. Н. Хлиманенко, бывшему скотнику совхоза "Маяк", а нынче, третий уже год, самостоятельному хозяину, у которого на семью в семь человек - 127 гектаров земли. Мечта Николая Николаевича - иметь 50 коров, механизированную молочную ферму, молодняк. Сам он человек работящий и опытный, в подмогу - пятеро детей, которые рядом. Два сына и две дочери уже взрослые. Но мечта пока остается лишь мечтой, в лучшем случае в этом году будет проект да колышки. А те полтора десятка голов, которые держал Хлиманенко, понемногу со двора уходят. Потому что вручную, на пупке, долго не продержишься, надорвешься. Хлиманенко единственный в Калачевском районе из 250 новых хозяев хотел бы заняться животноводством. Хотел бы... В светлом, как говорили, будущем. Дай Бог его мечтам исполниться. Но "пока поспеют каныши, не останется бабкиной и души". В нынешнем дне кормит нас "Волго-Дон", об этом надо помнить. А таких совхозов в стране - единицы. Одной руки хватит, чтобы их посчитать. И может быть, это одна из новых форм хозяйствования на земле. Недаром я ездил сюда в годы прошлые, чтобы душу согреть. Езжу и сейчас. Хотя нет уже в совхозе Виктора Ивановича Штепо, бывшего директора, его прогнали, как это у нас в нынешнюю пору умеют делать: митингами, криком, взашей. У Виктора Ивановича сейчас своя земля. Он хозяин отменный. Лучший в районе. Это мнение не только мое, но агрономов сельхозуправления. О Викторе Ивановиче Штепо стоит поговорить отдельно. Рядом с ним - бывшие волгодонцы Олейников, Колесниченко, тот и другой агрономы. Хозяева настоящие. Но их пока единицы.
      Чуть подалее, на землях колхоза "Мариновский", - Ляпин и Чичеров, о которых я писал в прежних заметках. Бывший главный экономист колхоза, бывший звеньевой механизаторов. Земли у них было немного, и они справились с ней, получив хороший урожай пшеницы. В зерноводстве у хороших хозяев особых проблем нет, лишь работай. А с овощами сложней. У колхозных овощеводов по всей стране проблемы одни и те же, и о них вся страна знает, от Москвы и до окраин. Еще вчера ведь было такое: начинается прополка овощей, а с нею - совещания в обкомах, райкомах; готовятся постановления, разнарядки - и красные "икарусы" друг за другом мчатся по сельским дорогам, развозя городских помощников, а потом собирая их; а в августе - вовсе пожар, теперь уж "до белых мух"; студенты и школьники про учебу забывают, заводы, городские учреждения впору закрывать; с утра до ночи колонны автобусов мчатся из города; бензина, денег, людей - затрат никто не считает. "Заказывай больше народа!"
      Такая уборка овощей и картофеля для нас настолько в плоть и кровь вошла, что был я поражен, попав в осеннюю пору в сельские районы Италии, Германии. Идет уборка картофеля, а в полях - тишина и покой: не видать верениц автобусов, людских толп, взмыленных начальников. Потихоньку ползет комбайн или трактор с копалкой, волочит за собой тележку, в которую клубни ссыпаются. Наполнилась тележка - он другую прицепил. Признаюсь, что ни Эйфелева башня, ни статуя Свободы не поразили меня так, как уборка картофеля в западном мире. А мы ведь и нынче убираем так или почти так, как в прошлом. Лишь без обкомов, с другим начальством.
      Чичеров и Ляпин прожили прежний свой век при колхозных порядках и потому овощей побаивались, но все же посадили 9 гектаров помидоров, 2 гектара моркови, немного лука. И оказалось: с овощами работать можно. Обработку вели машинами, на прополку наняли школьников из своего села, хорошо им платили. А с уборкой и вовсе легко получилось. В райцентре договорились с одним из небольших заводиков, арендовали у него автобус и сообщили, что желающие каждое утро могут ехать к ним на плантацию. Оплата по желанию овощами по цене втрое дешевле, чем в магазинной продаже. И тот небольшой автобус, что каждое утро уходил из райцентра, был полон. Случалось, заказывали 20 работников, приезжало втрое больше. "Лезут, не могу выгнать", - оправдывался водитель. По выходным работало до 150 человек. Приезжали на своих машинах даже из областного центра. Так что с уборкой проблем не было. Можно было вдвое и втрое больше сажать.
      Но площадь под овощами в нынешнем году сократили в пять раз. Проблема реализация. Продали 120 тонн помидоров; 70 тонн, уже собранных, готовых к отправке, так и погибло: отправлять было некому. Торговля помидоры не брала. А если и брала, то торговала плохо. Отвезли в магазин 2,5 тонны, там продавали неделю, говорили: "Не берут". Привезли на своей машине те же 2,5 тонны, встали рядом с магазином и продали по той же цене за два часа. Люди спрашивали: "Когда еще привезете?" Но возить и самим продавать было некогда. Пришлось площадь под помидорами уменьшать.
      В год нынешний у Чичерова с Ляпиным стало больше земли на 150 гектаров. Взяли ее в аренду. Купили еще один трактор, комбайн. Купили и просторный крытый ангар, куда будут ссыпать зерно, ставить технику. Рядом с вагончиком, первым приютом, на пустоши возле Ванюковой балки поднимается первый дом. По задуманному их будет здесь три, чтобы жить на своей земле, а не дежурить по очереди всю зиму в вагончике да не мотать утром и вечером долгие километры к селу.
      Все складывается у Чичерова с Ляпиным по-доброму. Ушли с конторских насиженных мест их жены, чтобы не разрываться, а стать хозяйками дому и в работе помощницами. Их уход с прежней работы - показатель уверенности. Помню, весной жаловался мне один из фермеров: "Говорю жене: уходи из конторы. Она свое: подожди, пусть пройдет референдум, подожди, поглядим..." Взрослые сыновья Ляпина работают вместе с отцом. Юрий окончил зимой фермерские курсы при сельхозинституте. Валерий - студент, будущий агроном. Его знания в хозяйстве будут нужны. В планах семенное производство. Думают заняться картофелем на поливных землях.
      - Будем прикидывать, пробовать, - говорит Ляпин. - Чтобы все уметь и тогда заниматься тем, что выгодно, что приносит доход.
      Зачастую новых хозяев обвиняет молва в стремлении "сорвать вершки", быстро обогатиться. Вспоминаю упрек бригадира из Клейменовки: "Накупили себе машин, женам - бархатных платьев". У Ляпина с Чичеровым не увидел я ни того, ни другого. И, как сказали они, на личное потребление много не берут. Не бедствуют, в необходимом себе не отказывают, но основные доходы идут на производство. И мечтают не о заморских курортах, про которые телевизор трубит, а о нормальном отпуске, чтобы "хоть месяц дома посидеть и отдохнуть". Потому что много работы. И ответственность.
      - Раньше как было, - вспоминает Ляпин совхозную жизнь. - Пришел утром, тебе сказали, что делать. Сделал, не сделал, к вечеру - домой. И голова не болит, в долгах совхоз или в шелках. В долгах - значит, спишут или еще дадут. (Прямо в "Голубинский" совхоз попал, хоть и далеко от него.) А нынче нам надеяться не на кого. Лишь на себя - на свою голову да на свои руки.
      * * *
      На стан к Ляпину и Чичерову я приехал из колхозной конторы, где шла обычная утренняя планерка. И как в любом хуторе ли, селе шел там разговор "по-крупному", с укорами и упреками: "Кто за вас думать будет? Не хотите головой работать - давайте руками! В субботу-воскресенье чтоб не вылезали! Кровь из носа, а дайте воду!" Не зря потом директор сказал, провожая меня к Чичерову с Ляпиным: "Я им завидую".
      В истоке Ванюковой балки, у новых хозяев, ясный день поднимается нешумно. Слышится птичий пересвист. Ветер шуршит по непаши в высоких травах. Анатолий Григорьевич Ляпин улыбчив, приветен. Прошлогоднюю бородку он сбрил и помолодел, глядится чуть не впору взрослым своим сыновьям. Мира им, здоровья и доброй работы.
      А наш путь к Виктору Николаевичу Амплееву, звеньевому арендного звена колхоза "Мариновский". Поля его соседствуют с землей Чичерова и Ляпина. Но нынче звеньевой в селе, возле своего дома, где стоят рядком комбайны и тракторы - техника амплеевского звена. 1000 гектаров земли, из них половина орошаемой, на семерых механизаторов, в подмогу им 12 тракторов, 5 комбайнов, 12 дождевалок и грузовик. В подмогу, но и в нагрузку, потому что весь технический уход и ремонт делается своими руками.
      С Амплеевым встречались мы в прошлом году. О нем я рассказывал: недавний казахстанский житель; новые времена, межнациональные розни привели его с братом в село Мариновка. Получили жилье, начали работать. В прошлом году я спрашивал Амплеева о фермерстве. Уйти в новую жизнь Виктор Николаевич тогда не решился. С одной стороны, страшась неопределенности в стране, зыбкости фермерского бытия, с другой - не хотел в трудную минуту бросить хозяйство, которое хорошо его приняло. И вот новая встреча год спустя. Мы сидим в доме Амплеевых, сюда же - как без нее! - собралась детвора: сыновья-школьники да милая Олечка.
      - Помощники? - спрашиваю я.
      - А как же, - отвечает отец. - Скотина, поливка. Одного навозу с базов тонн двадцать выгребли. На огород его - тоже работа.
      Детишки у Амплеева милые, и сам он молод и крепок. Тяжкий воз, что он тянет, по силам ему. В половине пятого - подъем. Скотину напоить, накормить, в стадо отправить. Две коровы, телка, бычки, свиньи да птица. Управился - ступай на колхозную работу, которая не бывает легкой и короткой. Она до ночи, тем более у звеньевого. И сколько в той работе часов, пятнадцать ли, восемнадцать, никакой рабочий табель не скажет. Сколько надо. А надо много, когда на семерых - 1000 гектаров, половина с поливом. А земля у Амплеева - это не степь с пахучей полынью да чабором, какие сами растут, а 200 гектаров пшеницы, столько же ячменя, 100 гектаров картофеля да 200 - кукуруза да пары. С весны и до поздней осени паши, боронуй, сей, культивируй - одно за другим. За последние два месяца в звене Амплеева было три выходных дня. И то из-за дождей. Все остальное - работа. А что до прошлогоднего разговора о фермерстве, то нынче Амплеев более категоричен:
      - Конечно, у Чичерова с Ляпиным дело идет. Я им завидую. Люди они работящие, но и получают по труду. А у нас - копейки. А ведь работаем, нас никто не укорит. И сердце у меня за землю, за урожай болит не меньше. Но из колхоза меня не пустят по-доброму. Я с директором говорил, он сказал: отпусти тебя - значит, всех надо распускать. С голыми руками я ведь не пойду. А землю, на которой я работаю, и технику мне не дадут. Теперь мы работаем и вроде получаем неплохо, но в завтрашнем дне уверенности нет. Ну получил я сто, двести тысяч рублей. Во-первых, мне их обязательно на месяц-другой задержат, а значит, третью часть заберет инфляция. Остальное на прожитье нашей братии, обвел он добрым взглядом своих детей. - Три года здесь работаю день и ночь, в поле и дома, но даже задрипанный "Запорожец" не в состоянии купить. На одну-две зарплаты не купишь. Деньги копить - они пропадут. Один раз уже накопил на машину, десять тысяч на сберкнижке, - посмеялся он. - Теперь ученый... Ладно, были бы живы и здоровы.
      На том и кончился разговор. Ребятишкам пора было бежать на речку, а их отцу - к работе: комбайнам осталось недолго ждать, скоро уборка. А мой последний разговор с директором ли, председателем колхоза (как теперь величать?), словом, с Михаилом Николаевичем, давним моим знакомым.
      И в прошлом году и в нынешнем говорит он:
      - Впереди - туман. Что будет, не знаю. На мой взгляд, нужен союз кооперативов, фермеров, выросших из аренды. Но моя задача - строить. Совхоз новый, не успели мы многого сделать. А при любой организации будет нужна мастерская для ремонта техники, которой пока нет, нужны дороги, животноводческие помещения, крытые тока. Этим и стараюсь заниматься. И ежедневная текучка. Сейчас с водой плохо в детском садике. Заведующая пойдет не к фермеру, хотя их дети тоже там, а ко мне. Рожать ли, хоронить - не в сельсовет, а ко мне. Так и живем.
      После недолгого разговора я уехал. А в дороге пытался представить себя на месте директора и решить: отпускать Амплеева в свободные хозяева или придержать под колхозным крылом? Резоны простые: лучшее звено, лучшие механизаторы, о 1000 гектарах голова не болит. У другого звена не пошли 200 гектаров полива: не могли запустить поливалки, помучались и бросили, отказались наотрез. Передали Амплееву, у него - пошло. Чичерова с Ляпиным нельзя было держать, время было другое: даешь фермеров! Отпустил хорошего звеньевого и техникой не обидел. Но отпусти теперь Амплеева со звеном да техникой - с чем останешься? И с кем? Землю отдай с поливом - куда девать животноводство? Кто коров да свиней накормит? Ни один фермер в районе животноводством заниматься не хочет. Оно убыточное. Но как и прежде (хоть и высокие это слова, но верные): "Надо кормить народ". Значит, держать убыточное животноводство. А без Амплеева полив опять не пойдет. Куда же его отпускать? Будем тянуть вместе и животноводство убыточное и "социалку": детсад, дороги, водопровод, школу и прочее. Нельзя Амплеева отпускать в вольные хлебопашцы.
      А Чичеров с Ляпиным, они не такие уж и свободные: захочет директор - и расторгнет договор на аренду земли, заберет ее, оставив лишь жалкий клочок земельного пая. Захочет - откажет в мастерской, в заправке, во всей обслуге.
      Аренде Амплеева тоже цена невысока: сверху у нее лозунг "работай, не обижу", а снизу "отдай мое!". Но - факт очевиднейший, кричащий! - Чичеров с Ляпиным богатеют: их тракторы, автомобили, комбайны, другая техника, новые дома, ангар, пшеница и ячмень, что спеют на поле, - это уже личный нажиток, он растет с каждым годом. И один из домов, что поднимутся у Ванюковой балки, предназначен работнику, в котором уже теперь они чувствуют нужду. У Амплеева лишь руки да теоретический, а скорее мифический имущественный пай. Мифический потому, что у хозяйства 100 миллионов рублей долга. Чичеров с Ляпиным из этого хомута вывернулись, покинув хозяйство, на Амплееве теперь этот долг висит. И отдавать нечем.
      Так вот я рассуждал в дороге. Не знаю, верно ли.
      Всех нас - Чичерова, Ляпина, Амплеева, всех, на земле работающих и живущих, рассудит лишь время, которое теперь, в жарком июльском дне, словно спешит, торопится. На глазах наливается, спеет пшеница. Вот она золотится на холмистой донской земле, в жарком полудне - наша нужда и богатство. А что до Амплеева, его судьбы, то таких очень много...
      Осенью, в конце сентября, на хуторе Камыши колхоза "Россия" стали мы подсчитывать трудовой стаж семьи Великановых. Глава ее Александр Иосифович работает механизатором, хлеборобом вот уже тридцать лет. Ныне он бригадир полеводства. Жена его Раиса Алексеевна в колхозе всю жизнь. Сыновья Александр и Алексей, шофер и механик, - добросовестные и умелые работники. Поднимается на ноги уже третье поколение Великановых - внуки: Сергей, Иван, Рая. Но разговор нынче о старших. Семья Великановых (все вместе - отец, мать, сыновья) отдала колхозному производству около ста лет. Подчеркнем, что они труженики добросовестные и умелые. Но что в итоге? Каков нажиток?
      На просторной великановской усадьбе сливаются левадами два гнезда: дом, где живут родители и младший сын с семьей, и дом старшего сына, Александра. Отцовское гнездо для двух семей тесновато, тем более что строено давно. Думали летнюю кухню расширить да утеплить и старшим уйти жить в нее, оставив молодых в доме. Но нынешние цены на стройматериалы обращают эту задумку в мечту, вряд ли осуществимую. Есть в семье легковая машина, купленная давно. Старший сын хотел себе машину купить, но не смог, осилив лишь мотоцикл. Плата за него - не колхозный заработок, а подворье. Откормил трех быков, удачно продал и успел купить мотоцикл. Сейчас бы уже не смог.
      Нажиток семьи Великановых не больно заметен, хотя отработали они, повторю, сто полновесных трудовых лет. А нынче они и вовсе вряд ли разбогатеют. Месячная зарплата 20 - 30 тысяч рублей. Разве это деньги, когда женские сапоги - 100 тысяч? Выжить помогает личное подворье: коровы, свиньи, птица, огород да еще близость райцентра, на базаре которого все это можно продать. Но это дополнительный труд, полностью ручной. За долгий, с рассвета, а вернее с темна до темна, нелегкий рабочий день хорошо, если найдется свободный час для телевизора. Но и этот час для женщин праздным не будет. Гляди и пряди пряжу, гляди и орудуй спицами, вяжи пуховый платок, тоже на продажу, на прожитье. Завидна ли такая жизнь, достойна ли? И впереди у Великановых, как и у всего колхоза, светлого не видно. Четыре года не обновляли машинно-тракторный парк. Это уже сказывается на производстве: затягиваются сроки пахоты, сева, уборки, а значит, растут потери. По меньшей мере нужно покупать 4 трактора, 4 комбайна, 4 автомобиля. А на какие доходы?
      Животноводство убыточно, зерна маловато, получили от его продажи 110 миллионов рублей, это лишь на два месяца людям зарплату платить. До конца года что-то выручат от молока, мяса, остатков зерна, но все это уйдет на запчасти, горючее, налоги, удобрения. А может и не хватить. Так что придется брать краткосрочный кредит миллионов на 200 и долгосрочный на полмиллиарда. Иначе не выжить. А взяв кредит, его придется отдавать с немалыми процентами. Колхоз "Россия" вступает на новый для него путь - жизнь взаймы.
      На подворье у Великановых, в полях, на бригадном стане разговоры я вел разные, но все об одном: о земле, о жизни.
      - Это ваша земля? - спрашивал я, указывая на поля и поля. - Вы считаете ее своей?
      - Конечно, наша, - твердо отвечал Александр Иосифович. - Тридцать лет на ней работаю.
      - Почему же она вас так скудно кормит? Почему, лишь собрав урожай, собираетесь вы лезть в долги? Может быть, лучше взять землю и начать хозяйствовать самостоятельно? Ведь примеры тому есть. Тем более вашей семье умения и опыта хлеборобского не занимать.
      - Земли у нас нет, - в один голос отвечали отец и сын Великановы. - А на паях в пятнадцать гектаров толку не будет. Тем более нынче высокие цены на технику, колхоз ее не может осилить, а один человек что сделает? Так что надо держаться вместе.
      О том же несколько ранее говорил мне председатель колхоза В. Ф. Попов. Он опытный руководитель, бывал за границей, видел, как работают на земле англичане и немцы, тамошним порядкам завидует. Колхозную систему производства он считает отжившей, неработоспособной. Но переход к новой, западной видит длинным, в десять - пятнадцать лет.
      - У нас в колхозе нет земли, - говорит он. - Пай в пятнадцать гектаров для зерноводства несерьезен. А дать желающим по сто гектаров значит обездолить других. Кто будет заботиться о пенсионерах? Кто будет содержать детский сад, Дом культуры, школу, дороги, отопление? Государство не берет это на свои плечи. Да и психологически наши люди не готовы стать самостоятельными хозяевами.
      К словам председателя можно относиться по-разному: сочувственно ли, скептически. Но за три года земельной реформы на хуторах колхоза ни одного серьезного хозяина не объявилось. "Выходцы" были - не было проку. Но и колхоз даже прежних своих показателей удержать не может, он во всем катится вниз: в надоях, поголовье, урожаях. Причин тому много. А может быть, лишь одна-единственная: новая жизнь. И никуда от нее не денешься.
      * * *
      О новой жизни и речь. Район Суровикинский, хутор - Епифанов ли, Епифановский. На картах его пока не сыскать. Но он существует. И когда поднимутся новые пять домов, которые начинает строить Анатолий Степанович Епифанов, присоединившись к тем четырем, что есть уже, то хочешь не хочешь, а имя придется давать новому селенью.
      От хутора Камыши, от Великановых, ехал я, а из головы не шел несложный и горький подсчет: сто трудовых лет отдала земле семья Великановых - а что получила за свои труды? И вспомнился прошлогодний разговор с Николаем Степановичем Епифановым, когда он сказал с гордостью и болью: "Двадцать лет проработал в колхозе, ничего не имел, кроме мозолей. Один год на себя потрудился - купил две машины". Эту гордость надо понять, ведь легковая машина у нас, особенно на селе, - показатель благосостояния. "Он машину имеет" - этим все сказано.