ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон часто встречались на полянке у забора. Конечно, это была довольно странная пара – лисёнок и цыплёнок. Но вместе им было очень хорошо. Всегда у них находилось так много новых интересных игр. Больше всего они любили играть в школу. Один из них садился на пенёк и притворялся, будто он учитель. А другой садился под пеньком и притворялся, что внимательно слушает урок.

Людвиг Четырнадцатый учил Тутту Карлссон всему, чему научился у Лабана: что растёт в лесу, какие ягоды надо есть, чтобы не болел живот. Предостерегал её от грибов, красные головки которых покрыты белыми пятнышками, – потому что это мухоморы и они ядовитые. Людвиг показывал Тутте, как распознавать следы на тропинках и узнавать по ним зверей.

А Тутта Карлссон рассказывала Людвигу Четырнадцатому обо всех домашних животных, о растениях, которые растут в саду и в огородах и которые очень полезны. О людях и о том, как надо быть осторожным, чтобы тебя не поймали.

– Обещай мне, что никогда не придёшь в курятник, чтобы съесть нас, – дрожа от страха, просила Тутта. – Я ведь хорошо знаю, как вы любите набить курятиной жив-жив-живот.

– Никто из нашей семьи не будет воровать вас, – торжественно поклялся Людвиг. – А ты обещай мне, что предупредишь меня, если люди задумают устроить на нас облаву.

Тутта Карлссон обещала.

Когда Людвиг Четырнадцатый договаривался с Туттой о встрече, он обычно исчезал из норы рано-рано утром и возвращался только поздно вечером.

– Где ты, однако, бродишь целыми днями? – спросил его папа Ларссон однажды вечером.

– Я играю со своей новой подружкой, – ответил Людвиг Четырнадцатый. – И научился у неё многим хитростям.

– Это, надо полагать, хорошо, – сказал папа Ларссон. – А как зовут твою подружку?

– Тутта Карлссон, – ответил Людвиг Четырнадцатый в надежде, что на том расспросы и закончатся. Ведь он понимал, что папе Ларссону совсем не понравится, если он узнает, что его сын играет с цыплёнком.

– Тутта Карлссон, – задумчиво произнёс папа Ларссон. – Я ее не знаю. Приведи её как-нибудь в нашу нору. Я был бы не против познакомиться с ней.

– Не думаю, чтобы ей захотелось прийти сюда, – возразил Людвиг Четырнадцатый и попытался улизнуть.

Но папа Ларссон был стар и хитёр. Он ещё долго сидел в кресле и думал. Тутта Карлссон! Этого имени он никогда не слышал. А ведь он знал всех лесных зверей.

На следующее утро он отозвал Лабана в сторонку. На лбу у папы Ларссона появились глубокие морщины.

– Ты знаешь, кто такая Тутта Карлссон?

Лабан отрицательно покачал головой.

Папа Ларссон почесал за спиной. Обычно это означало, что он очень углублён в свои мысли, больше, чем когда чешет за ухом. И тут он вспомнил, что ему рассказывал Людвиг Четырнадцатый несколько вечеров подряд. О таксе Максимилиане, о курятнике, о людях...

Либо все это сыну мерещится, либо...

А Лабану он сказал:

– Вот что, узнай, пожалуйста, кто такая эта Тутта Карлссон. Подсмотри за Людвигом, когда он утром опять исчезнет из дому.

На следующее утро Людвиг Четырнадцатый, как всегда, спешил на свидание с Туттой Карлссон. Он даже и не заметил, как что-то рыжее промелькнуло сзади в кустах. Но это рыжее следовало за ним, как тень.

Тутта Карлссон начала громко считать:

– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, двадцать десять, двадцать одиннадцать, двадцать двенадцать... цать-цать, цать, цать – я иду искать.

И она начала искать. За одним из кустов она увидела что-то очень похожее на хвост лисёнка.

– Пи-пи-пи! Ти-ти-ти! – обрадовалась Тутта Карлссон и замахала крылышками. – Я нашла те-те-тебя!

– Ты хитришь, – ответил ей Людвиг с другого конца. – Ты меня видела? Что за ерунда!

– Пи-пи-пименно, – растерянно согласилась Тутта Карлссон. – Но как же это ты и тут и там?

– Ты ошиблась, – возразил ей Людвиг Четырнадцатый. – Наверное, это были жёлтые листья.

Но Тутта Карлссон видела совершенно точно.

За кустом был лисий хвост, и этот хвост принадлежал Лабану. И он видел, как Людвиг Четырнадцатый играл с цыплёнком в прятки!

Его огромные тёмно-коричневые глаза, похожие на пятаки, ещё больше расширились.

– Нет, мне надо заказать очки, – сказал Лабан сам себе и заморгал. – Бедный папа! Бедный наш прадедушка!

Он помчался обратно и пулей влетел в гостиную.

– Это что-то ужасное! – задыхаясь, кричал Лабан. – Тутта четырнадцатая Лабан – это лис. Нет. что я говорю? Людвиг цыплёнок четырнадцатый! Двадцать десять, двадцать двенадцать, цать, цать!

Папа Ларссон поспешно вставил ему в пасть морковку.

– Заткнись и успокойся, – сказал он, потом поправился: – Съешь её и расскажи по порядку всё, что ты видел и что тебя так напугало.

Лабан съел морковку и рассказал обо всём, что он увидел на поляне возле изгороди.

Ему очень хотелось, чтобы папа Ларссон рассердился на Людвига Четырнадцатого. Но всё получилось наоборот. Папа сидел в кресле и смеялся.

– Ты не рассердился? – удивился Лабан. – Тебе должно быть стыдно за весь наш род, да? Что скажет наш прадедушка?

– Мне кажется, что он тоже будет смеяться, – ответил папа Ларссон. – Ай да Людвиг! Я-то думал, что он всё это видел во сне, а теперь мне кажется, что он рассказал чистую правду.

– Мне кажется, что я слышу твои слова тоже во сне, – продолжал возмущаться Лабан.

Но папа Ларссон больше не обращал на него внимания.

– Ай да Людвиг! Ай да Людвиг! – бормотал он. – Ведь это значит, что наш Людвиг Четырнадцатый проложил для нас прямую дорогу в курятник. Играть с цыплёнком, а! Таким хитрым даже я никогда не был!

– Но Людвиг же сказал, что он не собирается воровать еду у людей! Нет, он просто позорит всю нашу семью!

– Тихо, вот он идёт, – прошептал папа Ларссон. Лабан с нетерпением ждал, что же будет дальше. Но папа дружелюбно посмотрел на Людвига и вкрадчиво спросил его:

– Ты, я полагаю, и сегодня играл со своей подружкой, этой Туттой Карлссон?

– Да, и нам было очень весело, – ответил Людвиг Четырнадцатый.

– Однако ведь я тебе уже говорил, что неплохо бы ей как-нибудь заглянуть к нам в гости, – продолжал он, облизываясь. – А если у неё есть сестрички и другие родственники, то и их пригласи. Мы так гостеприимны, не правда ли, Лабан, а?

– Конечно, – отозвался тот, уставившись в пол и ещё ничего не понимая. Людвиг Четырнадцатый внимательно посмотрел на папу и брата. Неужели они

знают, что Тутта Карлссон – цыплёнок?

– Ну, какого ты об этом мнения? – снова спросил папа Ларссон. – Пригласи всю её родню. Были бы гости, а мы уж устроим пир!

– Не знаю, – ответил Людвиг Четырнадцатый. – Тутта Карлссон такая огромная. Не знаю, влезет ли она в нашу нору.

– Ничего, как-нибудь! – хитрил папа Ларссон. – Скажи ей, что мы ждём её к обеду.

Людвиг Четырнадцатый вздрогнул. Ему стало не по себе.

– Мне уже сейчас весело, – причмокнул Лабан. Услышав об обеде, он наконец всё понял. – Она, право же, хороша. Людвиг Четырнадцатый навострил уши.

– Ты что, видел мою Тутту Карлссон? – спросил он. Лабан не знал, что ответить.

– Видел её? Я? Нет. Совсем н-нет! – запинаясь, сказал он. – Я хотел сказать только, что она должна быть хорошей и весёлой, раз она играет с моим лучшим, с младшим братиком.

– Пойду в детскую и чем-нибудь займусь, – сказал Людвиг Четырнадцатый.

Он лёг на свою кроватку и задумался. Лабан и папа, конечно, узнали, что Тутта Карлссон – цыплёнок. Ну конечно же!

Людвиг Четырнадцатый укусил себя за кончик хвоста. Что же теперь будет?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Людвиг Четырнадцатый прислушался.

Папа Ларссон и Лабан оставались в гостиной, и оттуда раздавался приглушённый шёпот. Но вот Людвиг Четырнадцатый совершенно отчётливо услышал имя Тутты Карлссон. Он крадучись сполз с кровати и встал за дверью, которая была сделана из ржавого куска железа.

– Неужели ты веришь, папа, что Людвиг приведёт Тутту Карлссон к нам в нору? – спрашивал Лабан.

– Не думаю, – отвечал папа Ларссон. – Но когда цыплёнок не идёт к нам, мы идём к цыплёнку.

Людвиг Четырнадцатый икнул.

– Итак, – рассмеялся папа, – мы сами пойдём в курятник и там вежливо поздороваемся с Туттой Карлссон и её роднёй. Почему бы даже не сегодня же вечером? Я, право, очень голоден.

Людвиг Четырнадцатый чуть не вскрикнул.

– Нет, моё предложение лучше, – возразил Лабан. – В курятник отправлюсь я один.

– А достаточно ли ты хитёр, чтобы выполнить такое важное и такое сложное задание? – засомневался папа Ларссон. – Ведь надо учитывать что во дворе весьма опытная собака, а у людей весьма неприятные ружья.

– Ну, уж если даже Людвиг смог пробраться туда, то я уж и подавно проберусь. Только разреши мне, отец. Папа Ларссон задумался.

– Ну, что же, что же, – хотя и с сомнением, согласился он. – Только не делай глупостей. А пока поди поспи немножко. Во двор пробираться следует, только когда совсем стемнеет.

– Хорошо! – воскликнул Лабан и рывком распахнул дверь в детскую.

Это произошло неожиданно. Людвиг Четырнадцатый не успел отскочить, и его стукнуло дверью так, что он даже перевернулся. На лбу у него вскочила шишка.

Лабан заорал:

– Ты подслушал наш разговор с папой?!

– О чём ты говоришь? – Людвиг Четырнадцатый зевнул и притворился, будто только что проснулся. – Я встал, чтобы выйти на минутку, а ты влетел как бешеный. Я уже думал, не пожар ли?

– Малыши не должны мешать, когда взрослые заняты серьёзным делом, – гордо сказал Лабан. – Давай улепётывай отсюда. Мне нужен абсолютный покой перед серьёзным делом, которое мне предстоит сегодня ночью.

Выйдя из норы, Людвиг Четырнадцатый тут же лёг прямо на мох. Он должен помешать Лабану пробраться в курятник. Но как?

Людвиг Четырнадцатый подумал ещё немножко и решил, что есть только один выход: он должен предупредить кур и цыплят. И сделать это нужно сейчас же!

Хотя было ещё совсем светло и его легко могли заметить люди, и особенно Максимилиан, колебаться Людвиг Четырнадцатый не стал. Он ведь обещал Тутте Карлссон защищать кур от лис. А обещания надо выполнять. И он помчался по тропинке к изгороди, легко пересек овсяное поле... Ползти было некогда, и он так быстро бежал через клубничную поляну, что с разгона налетел на чучело-палку. На лбу у него вскочила вторая шишка. А тут ещё с пугала что-то упало. Людвиг Четырнадцатый в ужасе сделал отчаянный прыжок в сторону, но пугаться было нечего:

то, что свалилось, оказалось просто шляпой, упавшей с головы пугала. Она-то и угодила как раз между Людвигом и палкой.

Людвиг потёр лоб и продолжил своё опасное путешествие. Скоро кончится клубничная поляна, и тогда начнутся настоящие трудности. Перед курятником совсем открытое место, там и спрятаться-то негде.

Пока что Людвигу Четырнадцатому везло, во дворе было спокойно. Но вдруг... Дверь из дома людей открылась. Оттуда вышли Петер, Маллот и Максимилиан. Людвиг Четырнадцатый понадеялся было, что они уйдут гулять, но куда там! Они стали играть во дворе.

Правда, ни дети, ни Максимилиан не могли его видеть: ведь он лежал между кустиками клубники. Но вот когда он станет перебегать двор!..

Людвиг Четырнадцатый ещё раз потёр обе шишки на лбу, пытаясь что-нибудь придумать.

– Нет, ничего не выйдет! – застонал он.

«Вот если бы я не был таким ярко-рыжим, а был бы как эта поляна, зелёным в красную крапинку, – размышлял он, – А так мне ни за что не добраться до курятника».

Он ещё раз осмотрелся, и на глаза ему опять попалось чучело.

– А может, мне притвориться пугалом? – прошептал он. – Ведь у людей это иногда получается.

И тут у Людвига мелькнула идея: Шляпа!

Шляпа, упавшая с пугала, была примерно такого же серого цвета, как земля во дворе.

– А всё-таки я иногда бываю хитрым! – обрадовался Людвиг Четырнадцатый, пополз обратно и схватил шляпу. – Теперь, если только удастся свернуться в клубочек, всё будет отлично!

У края клубничной поляны он съёжился, и... ура! Посмотрите, Людвиг весь уместился под шляпой!

Вот Людвиг выглянул на минутку из-под шляпы, огляделся внимательно, чтобы попасть в курятник, а не в будку к Максимилиану, и... шляпа побежала по полю.

Максимилиан залаял:

– Плут, плут, плут!

– Замолчи, – донёсся голос Петера. – Нечего лаять. Кругом-такая-тишина.

Но пёс продолжал глухо лаять. Он совсем охрип.

– Тут, тут, тут. Тот, кто лгал, лгал, лгал!

– Что-с-тобой-случилось-крикун? – Теперь говорила Маллот. – Та-кое-впечатление-будто...

– Смотри! – закричал вдруг Петер. – Смотри-шляпа-у-курятника! Людвиг Четырнадцатый задрожал, и шляпу начало трясти.

– Кто-это-стащил-её-с-пугала? – удивилась Маллот. – Вот-папа-разозлится.

– Разве-ты-не-видишь-что-она-дрожит-и-бежит? – воскликнул Петер.

– Глупый, – засмеялась Маллот. – Шляпа-не-может-бежать-и-ещё-дрожать.

– Посмотри-сама-если-не-веришь, – продолжал Петер.

– Волшебство, – раскраснелась Маллот. А Максимилиан заливался.

– Пойдём-посмотрим-на-это-волшебство-поближе! – предложил Петер.

Людвиг Четырнадцатый понял, что дело плохо, – надо как можно быстрее добраться до курятника.

И хотя под шляпой ничего не было видно, он рассчитал так правильно, что точно попал в курятник и упал прямо на кур и цыплят.

Всё вокруг взлетело, закудахтало, запищало, закукарекало.

– Как-так-как-так, живая шляпа! – кудахтали куры. – Помоги-и, Петрус Певун. Где ты, где ты, где ты? Шляпа! Шляпа! На насест, все на насест! Она нас съест! Она нас съест!

Людвиг Четырнадцатый галантно снял с себя шляпу.

– Здрасте, это я, – представился он, и гвалт мгновенно утих.

– Людвиг Четырнадцатый, – захлопала глазками Тутта Карлссон. – Пи-пи-писключительно. Пин-пин-пинтересно! Почему ты влетел к нам в шляпе?

– Это неважно, – сказал Людвиг Четырнадцатый. – Вегодня сече-ром, я хотел сказать, сегодня вечером, к вам собирается нагрянуть Лабан.

– Шляпа-вбежала-в-курятник! – раздался снаружи голос Петера.

– Глупости, – ответил голос человека. – Шляпа-сама-не-может. Да-вайте-откроем-дверь-и-посмотрим.

Людвигу Четырнадцатому снова надо было спешить. Он выскочил в щель как раз в тот момент, когда человек открыл дверь курятника.

Естественно, что шляпу с пугала Людвиг Четырнадцатый с собой не захватил. И поэтому он успел ещё услышать, как Петер сказал:

– Вот-видите-я-говорил-правду.

– Ничего-не-понимаю, – прозвучал ответ человека. -

Ну-а-ты-что-скажешь-Максимилиан?

Пёс лаял. Ведь он-то всё давно понял. Собаки, они такие.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Людвиг Четырнадцатый успел как раз к ужину.

Все сестры и братья окружили Лабана, а тот с удовольствием растянулся на полу.

– Как хорошо я поспал, – говорил он, хитро улыбаясь.

– С чего это ты спал днём? – спросил его Леопольд. – Что ты, маленький?

– Мы ведь лисы, – подражая папе Ларссону, важно ответил Лабан. – Маленькие у нас спят ночью, когда нам, взрослым, пора на прогулку.

– Какую прогулку? – удивилась Лоттен.

Лабан таинственно усмехнулся и, подмигнув папе Ларссону, сказал:

– Возвращусь с подарком, тогда узнаешь.

– Малыши, спать! – засуетилась мама Ларссон. – Завтра опять вас не добудишься.

Тринадцать лисят послушно исчезли в детской. А Лабан направился к выходу.

– Будь осторожен, – сказал ему папа Ларссон на прошание.

– Всё будет хорошо. Вспомни, я ведь самый хитрый лисёнок в лесу. – И Лабан нырнул в темноту.

Людвиг Четырнадцатый ворочался в своей кроватке. «Только бы с Лабаном не случилось ничего слишком страшного», – думал он.

Едва Людвиг Четырнадцатый заснул, как вдруг в норе поднялся ужасный шум.

– Ай, ай, ай, ай! – выл кто-то. – Мне так больно. Ай, ай, ай, ай! Это был Лабан. Он, наверное, только что вернулся домой. Людвиг Четырнадцатый испугался. Что там придумала Тутта Карлс-сон? Он ведь просил её ничего не говорить человеку, собаке, детям и маме детей,

От крика Лабана проснулись все. Людвиг Четырнадцатый открыл дверь в гостиную. Там... на диване, который смастерил сам папа Ларссон, лежал Лабан и выл. Мама Ларссон держала его голову на своих коленях и чесала лапой за ушами. Но Лабан был безутешен.

Папа Ларссон стоял у его хвоста и рассматривал что-то, висевшее на самом кончике. Людвиг Четырнадцатый сразу догадался, что это такое. Тутта Карлссон как-то рассказывала ему о таких вещах: это была мышеловка!

– Ой, ой, ой, ой! – стонал Лабан. – Я при смерти. Я истекаю кровью...

– Нет, не истекаешь, – резко оборвал его папа Ларссон. Он был очень сердит. – Ну, а если уж тебе чуть-чуть больно, то следует заметить, что ты сам виноват. Зачем хвастал, что ты самый хитрый на милю вокруг? Надо же! Лис угодил в мышеловку!

– Вот с каким подарком ты возвратился, – хихикнула Лоттен.

– Ой, ой! – взмолился Лабан. – Сперва отцепите меня от неё, а потом я согласен выслушать что угодно.

– Ты ещё ставишь условия? – возмутился папа Ларссон и не спеша продолжал;

– Что скажет дедушка, то есть твой прадедушка! Нет уж, изволь сперва подробно рассказать всё по порядку, а потом я подумаю, стоит ли убрать эту штуку с твоего хвоста.

Папа Ларссон любил поговорить. Но Лабану казалось, что никогда ещё он не говорил так длинно. А Лабану так хотелось, чтоб его поскорее отцепили от мышеловки, и он заспешил, глотая окончания слов:

– Я прокрал... на овся... поле. Нич... так особен... я не слы... и не ви... Ост... только добе... до курят... А там сыр...

– Что? Сыро? Ты испугался сырости? – прервал его папа Ларссон. – А ну-ка изволь произносить все слова полностью, – неумолимо добавил он.

– Я и говорю полностью! – взвыл Лабан. – Сыр. Не сыро, а сыр. Я почувствовал запах сыра. Ты же сам говорил: что сыр полезен. Я и решил попробовать этот ох...

– Какой ещё ох? – совсем вскипел папа Ларссон.

– Не ох, а ох этот сыр! Передо мной лежал маленький кусочек...

– И ты сразу же попался на приманку. – Папа Ларссон постарел на глазах.

– Нет. Я всё-таки хоть немножко, но хитёр, – возразил Лабан. – Я решил не подходить слишком близко, а просто подпихнуть хвостиком этот ох, этот сыр к себе поближе.

– И ловушка захлопнулась, – заключил папа Ларссон. Лабан кивнул и опять завыл.

– Так больно было! – визжал он. – Я даже не смог удержаться и закричал. И тогда проснулись все куры и петух, и цыплята, и, наверное, все яйца, и такой поднялся шум! А потом проснулись и люди, и Максимилиан. И мне пришлось уносить ноги. Но я заодно унёс и эту мышеловку. Ох, ох, сыр!

– Бедный мой Лабан, – запричитала мама Ларссон, погладила его по хвосту и покосилась на папу Ларссона. – Не так уж просто забираться в курятник. Ведь это с ним в первый раз.

– Бедный я, бедный... – стонал Лабан. – Наверное, я полхвоста потерял.

– Ничего, пройдёт, я наложу пластырь, – пообещала мама Ларссон со слезами на глазах. – Завтра всё будет хорошо. Ну отцепи же его наконец, он больше не будет, – сказала она папе Ларссону.

Папа Ларссон отцепил мышеловку и положил её на стол.

– Вот видите, – обратился он ко всем лисятам, толпившимся в дверях. – Не я ли всегда говорил вам, что людей и собак следует остерегаться. Лабан, ты будешь каждый вечер рассказывать младшим, что такое мышеловка.

Братья и сестры украдкой захихикали.

– Хитрый Лабан совсем не хитрый, хитрый Лабан совсем не хитрый, – прошептала Лоттен.

Лабан закрыл лапами уши, чтобы не слышать.

– Псс, – свистнул Людвиг Четырнадцатый и помахал ему лапкой. – Пссслушай, я всё же думаю, что ты хитрый.

– И ты туда же? – огрызнулся Лабан, зализывая хвост.

– Нет, что ты, – заверил его Людвиг Четырнадцатый. – Ты всё же всегда был самым хитрым на целую милю вокруг. Ну так вот, если бы ты решил достать сыр не хвостом, то мышеловка вцепилась бы тебе в нос. А это куда хуже!

Наступило утро. Постаревший папа Ларссон снова помолодел. Он уже сидел в гостиной в своём любимом кресле и размышлял. Он думал о мышеловке. Никогда ещё, за всю свою долгую жизнь, он не слышал, чтобы люди мышеловку ставили там, где снуют куры. Тут что-то не так. Во-первых, кто-то знал, что вечером в курятник нагрянут незваные гости. Во-вторых, куры знали о мышеловке. Кто же их предупредил?

Не уходил ли Людвиг Четырнадцатый вчера днём из дома? Папа Ларссон решил, что теперь ему следует взяться и за младшего сына. Он позвал Людвига Четырнадцатого.

– Ну, сынок, а где ты гулял вчера? Ты, надо сказать, довольно долго отсутствовал.

Людвиг Четырнадцатый стыдливо отвернулся:

– Просто гулял.

Папа Ларссон внимательно посмотрел на него.

– Может, у курятника? Людвиг Четырнадцатый кивнул.

– Так-с. И ты рассказал Тутте Карлссон и всем остальным курам, что ночью к ним должен прийти Лабан? – с трудом сдерживаясь, продолжал допрос папа Ларссон.

Людвиг Четырнадцатый снова кивнул.

Волоски на шубе у папы Ларссона так и поднялись дыбом.

– А как же ты пробрался в курятник? – зло спросил он. – Ведь было совсем светло. Тебя могли увидеть.

Людвиг Четырнадцатый рассказал, как он взял шляпу и как прокрался к курам.

После этого он даже не решился посмотреть на папу Ларссона. Ведь от такого горя тот мог снова постареть на глазах.

– Ты очень сердишься? – прошептал он, спрятав нос и глаза в свою шубку. – Я не знал, что они такое надумают с мышеловкой.

Людвиг Четырнадцатый осторожно вытащил из шубки нос и открыл глаза. Нет, это невозможно – папа Ларссон хохотал.

– Ты что, не сердишься? – переспросил Людвиг Четырнадцатый.

– Следовало бы, хи-хи-хи, да, пожалуй, весьма следовало бы, – смеялся папа Ларссон. – Но ты и сам не представляешь, какой ты у нас хитрый! – Он вздохнул. – А всё же нехорошо обманывать своих, – добавил он.

– Я не хотел, – улыбнулся Людвиг Четырнадцатый. – Я только хотел, чтобы Лабан не причинил зла моей лучшей подруге и её родственникам.

– Хорошо сказано, – заметил папа Ларссон. – Но вот мой тебе совет. Не рассказывай Лабану, что это из-за тебя он подцепил на хвост мышеловку. А то, надо полагать, он когда-нибудь тебе весьма напомнит об этом. Да, и вот ещё,

– добавил папа Ларссон, – больше ты не должен играть с Туттой Карлссон. Она и её родственники отнюдь не наша компания.

– Папа, – начал было Людвиг, – Тутта и я...

– ...больше никогда не будете играть вместе, – решительно закончил за него папа Ларссон.

– Ну почему все звери в одном лесу не могут быть друзьями! – глубоко вздохнул Людвиг Четырнадцатый.

– Тоже мне философ! – сказал папа Ларссон. – Подрастёшь – поймёшь. А пока будет так, как я сказал.

Людвиг Четырнадцатый подумал, что он никогда-никогда этого не поймёт. Даже когда постареет. Он понуро вышел из норы и лёг на покрытый мхом камень.

Так он и лежал и думал, как ему жалко всех и самого себя.

Сначала ему не разрешили играть с добрыми зверятами. Потом с ним поссорился Максимилиан. А теперь вот он больше не сможет встретиться и с Туттой Карлссон. «Лучше уж я был бы игрушкой для человеческих детей, – думал Людвиг Четырнадцатый. – Тогда, по крайней мере, я каждый день виделся бы с Туттой Карлссон».

Но хотя он ещё совсем не состарился, а уже и он понимал, что скоро ему захотелось бы обратно домой в лес, потому что дом для лис – это лес. Нет, он не смог бы быть игрушкой для человеческих детей.

– Бедный я, бедный... – простонал Людвиг Четырнадцатый. – Какой ужасный мир! Бедный я, бедный. Мне никогда больше не будет весело.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Людвиг Четырнадцатый очень удобно лежал в укрытии возле камня: он никому не был виден, зато сам мог увидеть всё, что хоть чуть-чуть двигалось...

Любопытно, что это там жёлтенькое, словно крохотное солнышко, катится за кустами? Людвиг Четырнадцатый прищурился, будто и в самом деле посмотрел на солнышко.

Нет, не может быть! Неужели он только что видел жёлтый пушок Тутты Карлссон? Интересно, что она здесь делает?

– Людвиг-виг, – пропищал голосок. – Кто ви-ви-видел Людвига Чет-чет-четырнадцатого?

Людвиг испугался. Как же так? Ещё узнает папа Ларссон. Тутта у самой норы.

– Исчезни, – зашипел он. – Сгинь сейчас же.

– Чив-чив-чего это ты такой злой? – жалобно пропищала Тутта Карлссон. – Здравствуй! Ты что, больше не любишь меня?

– Очень люблю! Если бы не любил, разве я говорил бы, чтоб ты сгинула, – вздохнул Людвиг Четырнадцатый. – Зачем только ты пришла?