Татьяна Устинова рекомендует - Украденные воспоминания

Парень провожал ее домой и каждый раз лез целоваться. Однажды бадминтонист столкнулся с молодым реставратором, о котором был наслышан. Уверенный в своей физической подготовке, спортсмен полез драться и – получил очень даже неплохо. Мама рассказывала Наташе, что испугалась тогда, а главное, сразу поняла, за кого так волнуется. Будущий муж уложил соперника двумя ударами, причем по лицу не бил, хотя и предупредил, что в следующий раз все будет по-настоящему. После того случая бадминтонист как-то сам собой улетучился.

Предложение отец сделал утром того дня, когда объявили о смерти Брежнева. Вся страна напряглась в испуганном ожидании – что же дальше, как жить без мудрого руководства? А отец приехал и позвонил в дверь. Будущая жена выскочила на площадку, и реставратор пригласил ее в кафе. Там было пустынно и тихо, потому что запретили исполнять в общественных местах и передавать по радио эстрадную музыку. Отец взял бутылку шампанского. Буфетчица посмотрела на него косо и, несмотря на пустой зал, шепотом попросила не радоваться громко. И сама же испугалась своих слов. Пробка вылетела из горлышка почти беззвучно, и, разливая вино по бокалам, отец сказал:

– Кончится траур, поедем подавать заявление.

Ночью мать проскользнула в комнату Наташи.

– Заснуть не могу, – объяснила она, – все думаю, что будет, если ты уедешь туда жить.

– Станем летать друг к другу в гости.

Мать вздохнула и спросила:

– Ты хоть его любишь?

– Не знаю, – солгала Наташа. – Но за семь месяцев нашего знакомства он не совершил ничего такого, что вызывало бы у меня отвращение.

– Главное, чтобы не пил. – Опять вздохнула. – А все остальное можно стерпеть.

Джон Кеннеди Говард Хадсон даже на своей свадьбе выпил всего-навсего бокал шампанского. Когда гости орали «горько!», он целовал невесту осторожно, хотя и достаточно умело. Зал ресторана, рассчитанный на две с половиной сотни человек, едва ли был заполнен на треть: коллектив фонда в полном составе, несколько подруг Наташи по институту и школе, все с мужьями, разумеется. Присутствовали и десятка полтора сотрудников американского консульства, все в почти одинаковых серых костюмах и с голубыми галстуками.

Мама улыбалась и плакала, а вот отец сидел растерянный: накануне свадьбы Джон подарил будущему тестю внедорожник «Додж». Наташа смотрела на родителей, и ей было жалко их: маме уже за пятьдесят, отец старше ее на пять лет, но что они видели в жизни? Самая большая радость за годы супружества – получение квартиры, если не считать рождения дочери. Квартира небольшая, двухкомнатная, типовая. Отец, правда, постоянно что-то делал в ней, как мог, улучшал. Например, заменил обычные створки на старинные дубовые, те были приготовлены на выброс в одном из особняков, который ремонтировала его бригада. Он отреставрировал их, и теперь это не двери, а произведение искусства. Так же как и ореховые стеновые панели. Откуда-то отец притаскивал разбитую старинную мебель и долго возился с ней – в квартире вечно стоял невыветриваемый запах морилки, лака, старого дерева. Наташа так привыкла к нему, что этот «аромат» казался ей родным и приятным.

Когда Джон пришел знакомиться с родителями невесты, по его лицу было видно, как он удивился. Мистер Хадсон посмотрел на резную раму зеркала в прихожей, потрогал бронзовые ручки дверей и произнес:

– Странный вы народ, русские. Здесь отделка стоит, как вторая квартира, причем куда больших размеров.

А Наташе казался странным сам жених. И с каждым днем сближения с ним она все больше и больше не могла понять этого человека. Правда, и близости как таковой не было. Через неделю после того, как Джон сделал ей предложение, они отправились поужинать в ресторан, где сидели за столиком на двоих в углу зала. Благоухал огромный букет алых роз, радостно потрескивали свечи в бронзовом канделябре, а скрипач весь вечер исполнял им итальянские мелодии. Наташа не сомневалась, что после ужина Джон пригласит ее к себе. Так и случилось.

Когда выходили из зала, мистер Хадсон сказал как бы между прочим:

– Сейчас заедем ко мне: посмотришь, как я устроился в России и где тебе придется жить.

Она, конечно, изобразила радость, а сама подумала: сегодня случится то, что должно рано или поздно произойти. Мысленно Наташа уже была готова ко всему и поняла, что это произойдет именно сегодня, в тот момент, когда услышала приглашение на ужин.

Жил Джон неподалеку от ресторана, в старом доме на Итальянской. Перед входом раскинулась охраняемая парковка, на которой сверкали боками дорогие автомобили. На лифте поднялись на последний этаж, где была лишь одна дверь. Хозяин пропустил ее внутрь в темноту, вошел следом и включил свет. Наташа увидела просторный холл с мягкими диванами и креслами, барную стойку, большие напольные часы в ореховом корпусе и несколько картин на стенах.

– Вот так скромненько я и живу, – прозвучал за ее спиной голос Джона. – Никакого антиквариата, если не считать часов и полотна Ватто, которое я приобрел тебе в подарок. Представляешь, старушка, владелица картины, попросила за нее всего сто тысяч, а я еще и поторговался немного. Сделку мне Максим Грановский устроил: старушка уже чуть не при смерти, какая-то подруга его бабушки.

Наташа подошла к стене. На полотне были изображены куртуазный кавалер с дамой на фоне лиственного леса. Дама полулежала на траве, подставляя кавалеру шею для поцелуя, кавалер склонился над ней, держа в руке бокал с шампанским. Неподалеку маленькая собачка лаяла на птичек, а за кустами отгоняли хвостами мух две оседланные лошади. Картина Наташе не понравилась, но все равно она сказала:

– Мне всегда был интересен Ватто, спасибо тебе, Джон, за подарок.

Она поцеловала мистера Хадсона, и тот ответил ей. Потом провел гостью по квартире, демонстрируя две спальни, гардеробную и кухню. Из бара под стойкой достал бутылку шампанского и спросил:

– Не желаешь?

Она подумала и покачала головой, посчитав, что согласие выпить Джон сочтет за оттяжку времени, за ее нежелание идти в спальню прямо сразу.

Мистер Хадсон кивнул и произнес:

– Возможно, ты права. Завтра с утра заседание совета директоров, и надо выспаться хорошенько, быть в форме. С утра следует еще раз просмотреть все документы. Кстати, я хочу, чтобы ты тоже присутствовала на совещании: будут рассматриваться вопросы, которые касаются и твоей компетенции. А потому водитель отвезет тебя сейчас домой, а утром заберет, как обычно.

На том знакомство с квартирой закончилось. Наташа возвращалась домой, не расстроенная, а несколько обескураженная – мистер Хадсон повел себя более чем странно. Но потом решила, что он так воспитан или просто хочет понравиться ей лишний раз своим благородством.

До свадьбы так ничего и не случилось. Вероятно, Джон решил отложить сие событие на брачную ночь. А потому и выпил за столом всего один бокал шампанского.

Подвыпившие гости вопили «Горько!», мистер Хадсон улыбался им. И, помогая Наташе подняться для поцелуя, шепнул ей на ухо на английском:

– Скорее бы это все закончилось.

Потом начались танцы. Первый танец, конечно, танцевали жених с невестой. И Наташа удивилась мастерству, с которым Джон кружил ее по залу.

– Ты занимался танцами? – поинтересовалась она.

– Совсем немного. Несколько уроков вальса, танго и сальсы. И то лишь для того, чтобы не сидеть сиднем на подобного рода мероприятиях.

– А мне показалось, что у тебя серьезная подготовка…

Мистер Хадсон не успел ничего ответить, потому что к его молодой жене подсела ее изрядно подвыпившая школьная подруга.

– Наташка, – закричала она, пытаясь перекричать музыку, – у тебя талия сколько сантиметров? А то я смотрю, смотрю и не могу понять. У меня такая, наверное, только в седьмом классе была. Ты вообще как рожать собираешься?

Наташа не успела ничего ответить, потому что подруга полезла уже обнимать жениха.

– Джон, ты в каком городе живешь? Санта-Барбара далеко от вас?

– Я живу в Нью-Йорке, – спокойно ответил мистер Хадсон, – а Санта-Барбара находится в Калифорнии.

– Да какая разница! – обрадовалась школьная подруга. – В Америке все близко. Дай-ка лучше я тебя поцелую… Ты такой хорошенький!

Наташа осмотрела людей за столами. Максим Грановский, Марина Степановна, Сергей Адамович Ласкер – немолодой очень тихий человек, Светлана Томина…

Начиная работу в фонде, Наташа делила с последней кабинет, и коллеги, бывало, о многом разговаривали, хотя Света больше всего на свете любила автомобили… Конечно, она любила мужа и восьмилетнего сына, но говорила чаще всего о машинах, удивляясь тому, что новая сотрудница к автотехнике равнодушна.

В конце свадебного стола сидела Таня из бухгалтерии. Ее должность в фонде была самой маленькой, и занималась она в основном мелочевкой – относила платежки в банк, забирала выписки. Документы в налоговую или в пенсионный фонд тоже отвозила Таня. О ней Наташа не знала почти ничего, кроме того, что та мечтает о новой квартире и интересовалась, сможет ли фонд предоставить ей кредит со ставкой ниже банковской. Но заявление на субсидию так и не подала. Наверное, постеснялась или заранее посчитала, что ей откажут.

Еще совсем недавно незнакомые люди казались Наташе теперь близкими и родными, ей хотелось что-то сделать для них, чтобы все вокруг были счастливы и веселы.

Сергей Адамович сидел тихо, не танцевал, почти ничего не пил. Наташа подошла к нему и спросила:

– Вы почему один, а где ваша жена?

– Слава богу, далеко, – прозвучал странный ответ. Но затем Ласкер пояснил: – Вообще-то мы в разводе, и когда она уехала в Штаты, я наконец-то поверил в существование бога. Но бывшая супруга все равно звонит и скандалит, требуя материальной компенсации за совместную жизнь.

– Смените номер телефона, – посоветовала Наташа.

– Я так и сделаю, – согласился Сергей Адамович. И посмотрел на грустного Максима Грановского, танцующего со Светланой Томиной.

Музыка смолкла, и Наташа услышала голос Джона, который терпеливо объяснял прицепившейся к нему школьной подруге невесты:

– Вообще-то в Нью-Йорке есть где побегать. Я, например, совершаю утром пробежки в Центральном парке.

Они вошли в квартиру, заставленную букетами. От необычайно сильного аромата у Наташи слегка закружилась голова. Она сняла с головы фату, положила ее на барную стойку и опустилась в кресло.

– Дай я помогу тебе платье расстегнуть, – произнес Джон, – мне кажется, ты немного перетянулась. Кроме того, в зале было очень накурено, даже я задыхался.

Она приподнялась, и мистер Хадсон расстегнул крючочки на спине лифа. Затем продолжил:

– Если хочешь, вообще его сними.

Наташа подумала немного. Раздеваться перед чужим мужчиной было неудобно, но с другой стороны, Джон уже не чужой, а самый близкий ей человек, ближе даже, чем папа с мамой. Она вылезла из свадебного платья и снова опустилась в кресло, прикрывая грудь руками. Джон поднял платье с пола и направился в гардеробную. Вскоре появился снова, подошел и протянул ей тонкий, почти невесомый шелковый халатик.

– Вот, прикройся.

Она так и поступила. То есть не надела пеньюар на себя, а только прикрыла им грудь и живот.

– А теперь, миссис Хадсон, – заговорил Джон, – поговорим о главном. Я хочу обсудить условия брачного договора, который мы подпишем сразу по прибытии в Штаты. У тебя есть какие-нибудь пожелания?

Наташа покачала головой:

– Как скажешь, так и будет.

Джон кивнул:

– Well. Тогда слушай. При разводе, если таковой случится, тебе остается вся собственность, которая была у тебя до брака. Все деньги на твоих личных счетах тоже останутся тебе, так же, как и подарки, полученные от меня или кого-либо во время нашего совместного проживания. Так что картина Ватто уже твоя навечно, как и квартира, которую я купил на твое имя в Нью-Йорке и где мы будем с тобой жить. Ни на что другое ты претендовать после развода уже не сможешь.

– Я не собираюсь с тобой разводиться, – улыбнулась Наташа, чтобы закончить неприятный разговор.

– Теперь о другом важном моменте, – продолжил мистер Хадсон, – о сексе.

– Это тоже будет в брачном договоре?

– Нет, это мы решим с тобой сейчас. Дело в том, что ты и в самом деле мне очень симпатична, но я привык жить один и только как мне нравится. Ты красива и умна, с тобой не стыдно появиться в самом изысканном обществе. Я хочу попросить тебя только уделять мне внимание на подобных мероприятиях, улыбаться, принимать участие в беседах и соглашаться с моим мнением так, словно оно наше общее. Но у меня была личная жизнь и до тебя. Она же у меня и останется. Я буду недоволен, если ты станешь устраивать скандалы по поводу моих отлучек или того, что я иногда отключаю свои мобильные телефоны. Личная жизнь – это…

Мистер Хадсон задумался, подбирая русские слова.

– Секс на стороне? – подсказала Наташа.

– Возможно. Но не это главное. Секс – важная составляющая нашей жизни, но не основная. Есть и духовные потребности.

– Я тоже так считаю, – кивнула она. – А как же секс?…

Джон посмотрел на нее и ослепительно улыбнулся.

– Я не стану возражать, если у тебя появится кто-то. Не скажу, что мне это понравится, но если ты так решишь, то пусть будет. Попрошу только, чтобы твоя связь не выставлялась напоказ и чтобы ты не меняла партнеров очень часто.

– Мне не нужны партнеры на стороне. Для этого не надо выходить замуж. Или ты думаешь, что я говорила тебе о любви, а сама стреляла глазами, чтобы высмотреть того, с кем можно переспать?

– Я так не думаю. Однако в жизни может случиться всякое. И, как я уже сказал, возражений с моей стороны не будет. Так же как и с твоей, я надеюсь…

Только сейчас Наташа начала догадываться. Но то, что пришло в голову, нагнало краску на ее щеки. А потому она поинтересовалась крайне осторожно:

– Прости, Джон, а ты случайно не… То есть ты – гей?

Мистер Хадсон улыбнулся застенчиво.

– Не совсем. Для меня возможна близость и с женщинами, но с мужчинами мне нравится больше. Но я не меняю своих партнеров очень часто, и мне приходится это скрывать.

– Поэтому ты и женился на мне?

– Отчасти – да. Но ведь ты и в самом деле украсишь жизнь любого мужчины. Даже гея.

Джон вдруг рассмеялся с видимым облегчением. Вероятно, оттого, что признался, а ничего не изменилось. Нет ни удивленных причитаний молодой жены, ни истерики, ни слез. Он смеялся как-то по-детски, потряхивая головой, почти до слез.

А Наташе было не до смеха.

Мистер Хадсон смахнул слезинки и, пытаясь подавить новый приступ веселья, произнес:

– Признайся, подобный брак – мечта многих женщин. Ваши звезды эстрады живут точно так же.

– Я не умею петь, – попыталась отговориться Наташа.

– Так и они тоже не умеют петь, – ответил мистер Хадсон и засмеялся еще громче.

Ночь провели каждый в своей спальне.

Наташа долго не могла заснуть, лежала и думала о том, что ничего в ее жизни не изменилось. Точнее, изменилось все: теперь жизнь у нее будет другая – богатая, сытая. Вместо Наташи Пешковой появится, вернее уже появилась, уважаемая миссис Хадсон, самодостаточная и уверенная в себе дама. Хотя насколько она будет уверенной в себе, еще непонятно, потому что ничего не изменилось и Наташа осталась такой же одинокой, как и была прежде, в годы работы в карманной корпорации Марата Артуровича Григоряна.

Глава 3

Через три дня после свадьбы супруги отправились в свадебное путешествие.

Джон сам выбрал место для отдыха, хотя видимость совместно принятого решения создал.

– Ты куда хочешь поехать? – спросил он свою невесту, вызвав ее в свой кабинет еще в мае до свадьбы.

На самом деле Наташа думала тогда о том, стоит ли ей вообще становиться миссис Хадсон, и потому лишь пожала плечами.

– Я полагаюсь на твой выбор.

– Well. Тогда Мексику отвергаем: когда будем жить в Штатах, посетим и Акапулько, и Веракрус, родину ламбады. На Карибах тоже побываем в любой момент. Можно сейчас отправиться в Европу: в Италию или в Париж, но там народу много и суета. А нам ведь хочется побыть вдвоем.

Напомним, разговор происходил в мае, и Наташа, еще ничего не знавшая о сексуальной ориентации будущего мужа, кивнула.

– Я люблю океан и яхты, – размышлял Джон, – а потому предлагаю или французскую Полинезию, или Сейшелы. Можно на Мадагаскар полететь, там прекрасная рыбалка. Правда, сервис слабоват.

– А если взять яхту и провести все время в море, заходя в разные страны? – предложила Наташа.

– О-о! – удивился мистер Хадсон. – Как же мне самому не пришло это в голову? Арендуем комфортабельное судно вместе с экипажем и забот знать не будем.

Яхту Джону предложил российский олигарх, постоянно проживающий в Лондоне. Судно стояло в Саутгемптоне, но в Лондон заехать все равно пришлось. Двое суток молодожены провели в загородной резиденции магната. Мистер Хадсон вел с ним какие-то переговоры, потом хозяин предложил гостям поиграть в гольф.

Мужчины не спеша бродили по полю от лунки к лунке, продолжая беседовать о делах. Наташа плелась следом. Потом ей тоже предложили сделать удар. С третьей попытки она попала по мячу, который полетел почему-то почти над землей и в сторону, угодив в низ живота телохранителю, стоявшему поодаль и державшему на плече мешок с клюшками. Мощной комплекции секьюрити рухнул как подкошенный.

Олигарх подошел к нему и с сочувствием поинтересовался:

– Что, Вася, небось не догадывался даже, где смерть свою примешь?

– У-у… – хрипел скорчившийся на земле могучий человек. – А я ведь о сыне мечтал…

– Друзья тебя не покинут, – утешил его босс, – помогут, ежели что.

Яхта оказалась огромной, с двумя палубами. Апартаменты, в которых предстояло путешествовать чете Хадсон, располагались на первом уровне: просторный холл с бильярдным столом (хотя как играть в море на бильярде?) и две спальни, при каждой из которых имелась своя туалетная комната с огромной ванной-джакузи. Прежде Наташа никогда не выходила в море, но много слышала о морской болезни, а потому побаивалась немного. Однако когда яхта отчалила, даже не заметила этого. Случайно выглянула в окошко – и увидела ускользающие огни Саутгемптона. Она поспешила на верхнюю палубу и расположилась в шезлонге. Ветер был промозглым и влажным, за кораблем летели чайки и кричали. Подошел вышколенный стюард, укрыл ее пледом.

– Вам что-нибудь принести, миссис Хадсон?

Наташа попросила дайкири, и вскоре к ее шезлонгу подкатили столик, на котором в вырезанном в столешнице углублении стоял стакан с коктейлем. Еще там было блюдо с фруктами и несколько бутербродов с черной икрой. Она смотрела на садящееся в море солнце, на исчезающий в сумрачной дымке берег, на чаек, на волны и как-то незаметно для себя заснула.

Почему-то увидела себя дома. Отец наносил тонировку на очередную принесенную им дверь, мама пыталась разрезать на кубики плод маракуйи, не знала, как это сделать, и очень переживала. Наташа тоже не находила себе места – вдруг выяснилось, что, несмотря на полученный пять лет назад диплом, у нее оказался не сданным экзамен по статистике, и теперь надо бежать в университет, чтобы успеть до обеда, иначе она будет уволена из фонда «Рашен райз» специальным постановлением правительства, начавшего борьбу с коррупцией, в связи с чем пострадает мистер Хадсон, принявший ее на работу и не проверивший ее знание статистики. Наташа понимала, что совершенно не готова к экзамену, а времени на то, чтобы успеть выучить ответы на вопросы хотя бы двух билетов, уже не оставалось.

Она подошла к окну и посмотрела вниз. Во дворе стоял высокий человек и, подняв голову вверх, смотрел прямо на нее. Смотрел и улыбался. Наташа отпрянула от окна и ощутила, как сильно забилось сердце. Осторожно выглянула из-за шторы и снова посмотрела вниз. Незнакомец казался молодым и счастливым. Он улыбнулся Наташе и помахал ей рукой…

– Мама, мне срочно надо бежать! – закричала Наташа. – Где мои новые сапоги и костюм, что я из Лондона привезла?

Почему ей понадобился именно тот костюмчик? Давно ведь вышел из моды и спрятан где-то вместе со старыми вещами, которые не нужны, но выбросить которые жалко.

– Мама… – прошептала она, понимая, что вот-вот расплачется, потому что время летело мимо стремительно, и человек, стоящий под ее окнами, мог не дождаться ее и уйти.

Внезапно из родительской комнаты вышел Джон в белых морских шортах.

– Ты не забыла, что тебя ждут на сенатской комиссии? – поинтересовался он, проходя мимо.

– Отстаньте от меня все! Не замечаете разве, как мне плохо? – снова закричала Наташа и швырнула в мистера Хадсона маракуйей.

От звука собственного голоса очнулась, открыла глаза и увидела светлое предрассветное небо над огромным покачивающимся в невесомости морским простором. Потрогала свое лицо и ощутила влагу. Неужели плакала во сне? Хотя нет, это просто морская пыль.

Наташа попыталась подняться, но не смогла опереться на затекшие ноги. Два пледа, которыми она была укрыта, почти полностью сползли на палубу.

– Доброе утро, миссис Хадсон, – произнес незаметно подошедший стюард. – Вам подать что-нибудь или вы предпочтете позавтракать в салоне?

Она спустилась в свою каюту, постояла перед зеркалом, приводя в порядок лицо и прическу. Потом переоделась и отправилась в салон. Там уже завтракал Джон.

– Шесть утра, – объявил он. – Ты всю ночь проспала на палубе. Понравилось?

– Давно так не отдыхала, – призналась Наташа.

– Ты полюбишь море, я уверен. А я поднялся пораньше, чтобы попытаться поймать что-нибудь, – показал Джон на лежащий у стены спиннинг. – На тунца или марлина не рассчитываю, но сельдевую акулу, надеюсь, продемонстрирую тебе сегодня.

Акулу мистер Хадсон выловил только через двое суток, когда уже вошли в Средиземное море. Это был полутораметровый катран. Рыбина лежала на корме и время от времени пыталась развернуться в сторону борта, дергала хвостом и открывала пасть со множеством зубов. На всякий случай Наташа отошла подальше. Джон стоял довольный собой и даже попросил сфотографировать его с добычей.

– Что ты собираешься с ней делать? – спросила Наташа, отступая еще на шаг.

– Отпущу, может быть, – отозвался супруг. – Кстати, на Мадагаскаре пойманным акулам засовывают в пасть морского ежа и только потом отпускают. Акулы умирают в страшных мучениях.

– Ужас! – возмутилась Наташа.

– Странно это слышать от русской женщины, – рассмеялся Джон. – Твои соотечественники готовы делать то же самое с акулами капитализма, и никто из вас жалости к ним не проявит.

Она не стала спорить, повернулась и направилась к трапу, чтобы подняться на верхнюю палубу и удобно устроится в облюбованном шезлонге…

Две недели они провели в море, заходя в порты Барселоны, Ниццы, Монако, Афин, Александрии. Выходили на берег и осматривали достопримечательности. В Монако пять часов провели в казино, где Джон выиграл почти шесть тысяч евро и очень радовался своему успеху.

– На обратном пути заедем сюда еще раз, – сказал он. – Что такое шесть тысяч? Ни то ни се!

Странно это было слышать от человека, зарабатывающего за день в сто раз больше.

Когда покинули Александрию, Джон приказал капитану идти на Крит. Наташа теперь каждую ночь проводила в своей каюте, не рискуя больше ночевать на палубе, потому что, по уверениям Джона, так можно легко простудиться. Муж постучал в дверь и предупредил, что уже позавтракал и отправляется ловить рыбу.

– Обедать будем на Крите, – сказал он.

Наташа стояла под душем, когда ее качнуло: очевидно, судно делало разворот. А вернувшись в каюту, не увидела за окошком солнца – яхта следовала в обратном направлении.

В коридоре она встретила встревоженного Джона и спросила:

– Мы возвращаемся в Египет? Что-то произошло? Какая-то неприятность?

Муж кивнул.

– Надо срочно лететь в Штаты. Два билета на рейс Александрия – Нью-Йорк уже заказаны.

– Так что случилось?

– На наш офис в Петербурге совершено нападение. Ворвались полиция и налоговая служба. Забрали уставные документы и всю банковскую документацию. Все сотрудники, являющиеся российскими гражданами, арестованы. Вернее, как объяснил мне по телефону адвокат, задержаны на двое суток до предъявления им обвинения или принятия решения о мере пресечения. Задержали всех, ты можешь это понять? Мужчин, женщин. Отпустили только двух работниц столовой. Даже моего водителя увели. Что им надо от глухого парня, который здоровье на войне потерял? Так что нам, то есть тебе, повезло. Ты оказалась далеко и теперь им не по зубам. Вернемся в Штаты, сразу подадим заявление на получение гражданства – в отношении тебя решение будет принято по ускоренной процедуре.

– Что еще сообщил адвокат?

– Сказал, что против руководства фондом выдвинуто обвинение по нескольким статьям: уклонение от уплаты налогов, вывоз за рубеж средств, полученных незаконным путем, отмывание денег, коммерческий подкуп… Бред какой-то!

Наташа вернулась в каюту и позвонила маме. Чтобы не беспокоить ее, стала рассказывать о путешествии. Мама слушала и восхищалась.

– Надо же, как тебе повезло! А вот я всю жизнь мечтала другие страны посмотреть, но пока дальше огорода на даче никуда выбраться не удалось.

Они разговаривали с полчаса. Наташа не стала ничего выяснять: если бы что-то случилось дома, мама сообщила бы сразу. Потом сидела в каюте, ожидая швартовки, подниматься на верхнюю палубу не хотелось. Подумала о задержанных сотрудниках фонда, и ей стало совсем грустно.

Она проснулась и посмотрела на окно, за которым виднелись верхушки кленов Центрального парка. Сквозь тройное остекление шум Нью-Йорка не мог пробиться в апартаменты. Джон продолжал разговаривать по телефону.

– Их всех держат под замком уже более двух недель, отпустили только Ивана. А к остальным не допускают даже адвокатов. Я рассчитываю подключить прессу, дать интервью телеканалу… Хотя ты прав, сам ничего говорить не буду. Пусть выступит Наташа – у нее такое невинное лицо, что никто не усомнится в правдивости и справедливости ее слов… Надо договориться о вопросах, которые ей зададут на пресс-конференции, и согласовать ответы. Главное, чтобы она не сбилась… Но в этом-то я не сомневаюсь. С головой у нее все в порядке.

Наташа вышла из комнаты. Джон, увидев жену, тут же закончил разговор, сказав напоследок собеседнику:

– Через два часа увидимся и поговорим.

Наташа подошла и поцеловала мужа в щеку.

– Какие у нас планы на сегодня?

– У меня назначено несколько встреч. Потом хочу договориться с прессой и запустить кампанию в поддержку фонда и людей, подвергнутых репрессиям. Пусть все знают, что вина сотрудников фирмы только в том, что они хотели способствовать экономическому подъему России.

– Что от меня требуется?

Джон задумался.

– В этот уикенд… Нет, лучше в следующий я хочу провести вечеринку в нашем загородном доме. Пригласим туда конгрессменов, политиков, журналистов, кого-нибудь из кинозвезд, популярных в России. Ты будешь хозяйкой вечера и расскажешь всем правду о людях, страдающих сейчас под игом тирании.

Марина Степановна еще раз глубоко вздохнула, пытаясь утихомирить бешено стучащее сердце. Еще несколько минут назад ей казалось, что за воротами следственного изолятора будет спокойнее и проще, но этого не случилось. Воздух свободы был перенасыщен выхлопными газами и смрадом. Мимо проносились автомобили и автобусы, проходили люди, не обращая на нее внимания. Она поглядела по сторонам – и не увидела никого из знакомых. Да, глупо было предполагать, что кто-то узнает о том, что ей изменили меру пресечения, и придет встречать. Скорее наоборот, те немногие знакомые, проведав, что она находится под следствием, притихнут: не будет ни звонков, ни визитов для выражения поддержки, ни слов с пожеланием того, чтобы все закончилось как можно быстрее и благополучно для нее. Марина Степановна согласилась сотрудничать со следствием и рассказала все, что знала, а также то, чего не могла знать наверняка, о чем только догадывалась. Следователь обещал отпустить под подписку и не обманул. А еще сказал, что суд учтет ее раскаяние, сотрудничество со следствием и то, что она хотя и является участником преступной группы, все же лишь рядовой исполнитель чужих приказов…

Кабинет, в котором ее допрашивали, был тесным. Выкрашенные в серый цвет стены и узкое окошко высоко под потолком не вселяли уверенности и оптимизма.

Следователь вышел из-за стола и почесал за ухом. Брюки у него оказались мятыми, словно мужчина спал, не снимая их. Марина Степановна подумала об этом и почувствовала, что ей безумно хочется расхохотаться, и очень удивилась, потому что вообще-то ей было не смешно, а страшно. Но челюсть уже начала трястись, и Марина Степановна схватила себя за подбородок.

– Что-то еще хотите добавить? – спросил следователь мягко.

Она потрясла головой, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Марина Степановна сжала зубы, а те застучали, к тому же затряслась нога, и это было тоже смешно.

– Вы определенно что-то хотите…

– У меня дочь – инвалид первой группы, – прошептала Марина Степановна, – если со мной что-то… она…

Произнеся эти слова, женщина почувствовала, что уже не в состоянии сдерживаться. И вдруг из глаз брызнули слезы.

– А-а… – простонала она. И закричала громко: – А-а-а-а!

Затем зарыдала так, как никогда в жизни. Ее била дрожь, а из глаз летели во все стороны крупные слезы.

– Вы… вы… не… не понимаете, что если… если со мной что-то произойдет… то дочка просто умрет. Она даже пошеве… пошевелиться не… не может. У нее позвоночник сломан… она восемь лет парали…

Марина Степановна закрыла ладонями лицо и, чтобы остановить слезы, кусала свои ладони. Ей только сейчас стало по-настоящему страшно. То есть страшно было уже две недели, с тех пор, как ее впихнули в камеру. Она боялась сидеть, стоять, лежать, смотреть по сторонам и даже дышать, но в душе еще теплилась надежда. А сейчас, почему-то именно сейчас, когда следователь сказал, что ее выпустят, она, вместо того чтобы обрадоваться, испугалась до смерти…

– Помогите дочке, – прошептала Марина Степановна и упала перед следователем на колени.