Его внук, Хэнк Фрост, в школе преуспел в спорте и в английской литературе. Однако из-за своей нелюбви к математике он не только провалил вступительные экзамены в военное училище в Вест Пойнте, но и не поступил на исторический факультет, хотя обожал историю Европы. Он не мог запоминать даты — это его и подвело. Примерно в это время, когда Хэнк уже закончил среднюю школу, бригадный генерал Кеннет Фрост скоропостижно скончался от сердечного приступа. Сын с тех пор винил в этой смерти в основном себя за то, что не поступил в Вест Пойнт, что явилось ударом для отца. Тогда же Хэнк Фрост решил изменить свой жизненный путь и стал студентом гражданского колледжа, дав слово, что его стезя не будет слепым повторением карьеры отца. Он занялся литературой и журналистикой — вероятно, сказались гены деда. Когда он окончил колледж со званием бакалавра по английской литературе, освоив стандартный набор общеобразовательных предметов, уже шла война во Вьетнаме. Хэнк решил подчиниться неизбежному и вступил в армию. Тогда считалась престижной служба в военно-воздушных силах, и он пошел в этот род войск. Потом стал служить в частях специального назначения и в их составе улетел воевать во Вьетнам. Там он постепенно дослужился до капитана и отказался от звания майора, потому что хотел оставаться на поле боя, а не командовать из штаба. Ему вообще не нравились методы ведения этой войны, и он не желал быть причастным к составлению боевых приказов. Во Вьетнаме Фрост пережил кое-что, о чем никогда никому потом не рассказывал. Он участвовал в операции, похожей на “Проект Феникс”, но не такой широко известной, уничтожил большое количество партизан и потерял глаз. Хэнк этим не очень опечалился, повторяя старую поговорку — “в стране слепых одноглазый может считать себя королем”. Но когда он вернулся домой, то стал не королем, а инвалидом, ищущим работу, как и тысячи других молодых людей. Он с завистью вспоминал, как встречали отца со второй мировой войны. Ему сразу же предложили должность вице-президента приличной компании, работающей в области самолетостроения. А самому Хэнку, в отличие от отца, все лето пришлось работать водителем такси. Со временем он подтвердил свой диплом, дающий право на преподавание, и получил должность школьного учителя в одном из городов Среднего Запада. Обучать местных детишек английскому было труднее, чем учить этому языку иностранцев, начинающих с нуля. Большинство негритянских детей были довольно неплохими школьниками, они хотели учиться, но редко получали такую возможность. Их родители считали, что научиться читать — уже большое достижение. Тогда-то он начал придумывать шутки о повязке, прикрывающей изуродованный глаз. Ученики постоянно спрашивали об этом, а он не мог рассказать им правду и стал сочинять всевозможные небылицы.

Но преподавал Фрост недолго. У них работала одна учительница по имени Виола, — фамилии он не помнил — сама недавно окончившая школу, из молодого поколения преданных своему делу темнокожих преподавателей, которые относились к работе в гетто, как к духовной миссии. Хэнк и сам не мог решить, оправдана ли такая самоотверженность или нет. Однажды Виола не пришла на ленч, на котором Хэнк и другие учителя встречались каждый день и жаловались друг другу на учеников. Не оказалось ее и в учительской. Фрост вызвался сходить в класс, где она вела уроки до этого. Когда он повернул с лестницы и зашагал по пустому коридору четвертого этажа, то услышал какие-то крики и визги. Хэнк побежал и чуть не упал на скользкий каменный пол, заворачивая за угол. У открытой двери класса Виолы стояла группка детей — человек десять, в основном мальчиков. Они не шевелились и не разговаривали. Некоторые онемели от страха, на лицах других читалось нездоровое любопытство. Фрост подошел к ним и, расталкивая, стал пробираться к двери. Изнутри донесся крик.

Войдя в класс, он замер — преподавательница забилась в дальний угол, платье ее было все разодрано, с лица капала кровь. Рядом с ней стояли два парня, каждый покрупнее Хэнка, Один из них протянул руку, чтобы схватить Виолу, и она снова пронзительно закричала.

— Ребята, в чем дело? — укоризненно обратился Фрост к детишкам в коридоре — белым и черным. — Вам нечем заняться? Уходите отсюда.

Он повернулся и направился к подросткам, окликнув их по именам. Те уже повалили учительницу на пол. Фрост схватил одного, развернул и, широко размахнувшись, ударил в челюсть. Тот отлетел на доску и упал. Второй — больше ростом — бросился на Хэнка с ножом, но он успел среагировать. Фрост забыл о том, что он находится в классе, а перед ним — школьник, которому еще нет и восемнадцати (хотя по весу тот был фунтов на пятьдесят тяжелее его). Он принял привычную стойку для защиты от удара холодным оружием в рукопашном бою, выбил нож и так ударил подонка в горло, что тот чуть не умер. Фросту пришлось уйти из школы, только при этом условии уголовное дело было закрыто.

После этого он начал немного выпивать. Хэнк решил получить удостоверение для вождения грузовика, а тем временем подрабатывал водителем-инструктором. Впоследствии он вспоминал эту профессию как самую опасную в своей жизни. Он все-таки сел за руль грузовой машины, но быстро разочаровался в новой профессии. Фрост работал в большой транспортной компании, которая решила задавить в конкурентной борьбе независимых владельцев частных грузовиков. Ему не нравилась такая политика фирмы, он перестал подчиняться распоряжениям, которые считал жестокими, и в конце концов его выгнали. Деньги быстро иссякли, некоторое время Хэнк служил охранником, затем ему удалось получить лицензию частного детектива. Фрост хранит ее до сих пор. Но он быстро убедился, что в жизни эта работа отличается от той, которую показывают в кино. Подглядывания в окна, ночная слежка, охота за магазинными воришками стали отуплять его. После развода родителей он не питал иллюзий по поводу счастливых браков, а дела, которыми он занимался, о мужьях и женах, обманывающих друг друга, окончательно превратили его в убежденного холостяка.

Однажды утром Хэнк проснулся более разбитым, чем обычно и, как ни старался, не мог вспомнить, где он был вчера после четырех вечера. Наливая утреннюю опохмельную порцию, он опустил бутылку и вдруг понял, что превращается в алкоголика и опускается на дно. Стараясь думать о чем-то другом, он схватил пачку нераспечатанных писем, валяющихся на полу. Счета, счета… а вот письмо от старого дружка по Вьетнаму — тот служил “полицейским” в Родезии. В действительности эта полиция представляла из себя военный отряд, который охотился на террористов в джунглях и был подразделением, состоящим из рейнджеров-наемников. Они назывались полицейскими, потому что по законам большинства европейских стран, если ты вступал в армию Родезии, то автоматически лишался своего гражданства.

Фрост думал о своем друге и его письме несколько дней, в течение которых не жалел себя на соседнем стадионе, стараясь вернуть былую физическую форму. “Ни одному разумному человеку не может нравиться убивать себе подобных, — рассуждал он, — но что же делать, если это — единственное, что я умею”. Его не смущало и то, что приходилось убивать не только плохих ребят, но и хороших. В отличие от некоторых своих друзей, ему не снились кошмары. Несколько лет его учили одной, но очень нужной профессии — выслеживать врага и уничтожать врага. Он уже не мог и не хотел снова работать учителем. Вдобавок, он никогда не любил диктаторов и коммунистов, пусть даже и называющихся по-другому. И Фрост решил попытаться.

Он связался кое с кем, разузнал, на что может претендовать, учитывая бывшие заслуги и звание, и подписал контракт на два года. Несколько дней заняло улаживание личных дел — и он вылетел из Соединенных Штатов. С того времени Хэнку приходилось выполнять различные задания — от “охраны фермерских хозяйств” в Родезии (он часто думал, что это государство должно называться “страной иносказаний”) до участия в нескольких локальных войнах в Африке и Латинской Америке. Он входил в состав спецгрупп по охране больших шишек и добавил еще несколько профессий к своему послужному списку, о которых предпочитал не вспоминать.

Жизнь наемника оказалась именно тем, что искал Фрост. Когда война в Анголе взорвала мир к чертовой матери, о наемниках стали писать во всех газетах как о героях. В то время Хэнк нуждался в деньгах, впрочем, как и многие другие. Когда один из известных европейских журналов попросил у него интервью и предложил пять тысяч долларов, чтобы сфотографировать его в камуфлированной форме, черном берете и задать несколько вопросов, он решил не упускать этот шанс.

— Итак, что же заставило вас стать наемником, месье Фрост? Или мне следует называть вас капитаном? — немного женственный журналист откинулся в кресле и, бросив взгляд на кассету в диктофоне, убедился, что запись идет нормально.

— Я уже вам рассказывал. Но, если вы хотите знать, почему я продолжаю до сих пор заниматься этим делом… Что ж, можно и рассказать.

— О, пожалуйста, месье Фрост.

Он громко вздохнул и задумчиво посмотрел мимо журналиста сквозь открытую балконную дверь на раскаленную зноем улицу.

— Это не работа для конторских служащих с девяти до пяти. Вы — такой же, как и я, поэтому и занимаетесь журналистикой. Неужели вы хотели бы быть прикованным к какому-нибудь чертовому письменному столу или сборочному конвейеру? Писать одни и те же отчеты или изо дня в день вставлять вкладыш А в отверстие Б до самой пенсии, когда возраст уже не позволит заняться чем-то другим для собственного удовольствия? Тогда вы сами забудете, о чем мечтали когда-то. Так же точно и я. Пресса, писатели — все вдруг вспомнили о наемниках, как будто они не находились рядом все эти годы. Да они были еще у древних греков, римлян и даже раньше. Нас хотят посадить в стеклянную банку, чтобы разузнать, чем мы живем. Можете ли вы понять ребенка, который взбирается на забор во дворе, чтобы посмотреть, что же там такого интересного в темном парке, куда его не пускают родители? Что заставляет биться сердце любого мужчины, когда он встречается с красивой женщиной? Что чувствуешь, когда садишься за руль спортивного автомобиля, как вон тот ваш “порше”, или летишь на нем по автостраде?

— Как это сказать по-английски — я не успеваю за вами? Нет, я не совсем понимаю вас.

— Да бросьте, все вы понимаете. Я каждый день просыпаюсь и чувствую интерес к жизни. На мне армейские ботинки и защитная одежда, которые я ношу постоянно. Когда я сплю в джунглях на земле, по мне ползают муравьи или еще кое-что и похуже. За мной охотятся враги, но каждую минуту своей жизни я ее чувствую, эту жизнь.

Любой искатель приключений или наемник занимается своим делом не потому, что ему нравится убивать, да и самому получить пулю, естественно, не хочется. И не верьте рассказам о тяге к опасностям, свойственным нашей профессии. Эти басни годятся только для того, чтобы произвести впечатление на женщин. Мы становимся искателями приключений из-за стремления увидеть или сделать что-то новое. Можно увидеть мир — весь мир — и не из салона туристического автобуса. Понимаете, те, которых все называют наемниками — это единственные люди, которые наемниками не являются. Мы занимаемся тем, что нам нравится. Да, получаем за это деньги, но вы же понимаете, что на чужой войне не разбогатеешь. И наемники выполняют свою работу не из-за зарплаты, а ради приключений и подвигов, потому что верят в дело, за которое воюют. Большинство из них борется с коммунизмом.

А настоящие наемники в полном смысле слова — это те, кто работает с девяти до пяти за несколько сотен в неделю или и того меньше. Они занимаются тем, что им не нравится только по одной причине — из-за купюр — долларов, франков или каких-нибудь еще, черт бы их побрал. Я был наемником, когда работал учителем. Да, я любил детей, но ненавидел тот бред, который называют программой образования. Терпел ради зарплаты. Я был наемником, когда служил охранником и сторожил чью-то проклятую фабрику или гонялся за каким-нибудь мужем-обманщиком.

— Так значит, вы сейчас не наемник? — удивился молодой журналист.

— Если вы имеете в виду того, кто сражается на войнах, в которые боятся вмешаться так называемые сверхдержавы, то ответ положительный. Я — наемник, если вы имеете в виду того, кто идет воевать под флагом антикоммунизма. Так меня, но истинные наемники — это те, которые прочитают это интервью и завтра снова пойдут на работу, которую они ненавидят, опять станут поддерживать политику, в которую они не верят и будут умирать от скуки. И они еще называют наемником меня!

Фрост получил вежливый отказ и половину обещанной суммы в качестве утешительного приза — интервью оказалось не совсем тем, что было нужно журналу.

Он сидел на борту самолета, приступающего к снижению перед приземлением в Африке. Хэнк понимал, что список убийств, совершенных Чапманом, стал еще больше за последнее время, раз тот срочно прибыл на этот континент. Сам он последний раз был в Африке, когда работал по контракту на Компанию, выполняя кое-какие задания во время гражданской войны в Анголе.

Фрост сделал пересадку, убедившись, что багаж с оружием перегружен на нужный самолет. Перед тем, как вылететь из Штатов, он очень удачно приобрел крупнокалиберную винтовку с оптическим прицелом. Но у Хэнка и в мыслях не было применять ее — в его планы не входила охота на носорогов — она была частью его легенды как охотника и вполне логически объясняла наличие у него браунинга в качестве вспомогательного оружия. Что произойдет с винтовкой после приземления в Конго и после встречи с другом-охотником, который обеспечивал “крышу”, его не волновало. Приятель достанет ему именно то оружие, которое необходимо для осуществления задуманного.

Товарищ Хэнка так и пообещал сделать, когда встретил его в аэропорту Киншасы. Дерек Кингстон вез его из города, и они вспоминали события минувших лет. Они познакомились много лет назад, когда Фрост служил в Родезии, потом встречались в Анголе. Кингстон старался держаться подальше от политики, но в душе сочувствовал борцам с коммунизмом. Ходили слухи, что Дерек — резидент британской Интеллидженс Сервис в Конго. Фрост никогда не спрашивал его об этом, так как знал, что ответ будет один, независимо от того, правдивые слухи или нет.

Друзья решили остановиться и выпить перед длинной дорогой до дома Кингстона, который находился в часе езды от Киншасы. Они выбрали открытое кафе, очень похожее на парижское, украшенное цветными зонтами, защищающими столы от жаркого полуденного солнца.

Фрост заказал джин и тоник, Дерек — то же самое. Он достал сигарету из серебряного портсигара и предложил Хэнку, но тот отказался. Кингстон выглядел лет на тридцать. Наверное, он был самым молодым профессиональным охотником на всем африканском континенте. О его умении стрелять из винтовки ходили легенды, с пистолетом он тоже умел обращаться. Самое впечатляющее в его поведении было то, как он талантливо играл свою роль: немного помятый, но очень дорогой белый костюм, небольшая, но заметная выпуклость под левой мышкой от кобуры и даже пистолет редкой марки. Блондин с ухоженными усиками, он бесподобно смотрелся в своем “ягуаре” с откидывающимся верхом, который и завершал картину.

— Что ты так смотришь, Хэнк, я что, галстук надел узлом на спину? — голос Кингстона и его британский акцент тоже звучали театрально, и он знал это.

— Нет, старик, — засмеялся Фрост, — просто пришло в голову, что сейчас ты похож на эмигранта из английского фильма о шпионах. Только не обижайся.

— Ну что ты, дружище. Я тут подобрал для тебя амуницию на свое усмотрение — то, чем ты обычно пользуешься.

Фрост закурил, а Дерек начал перечислять:

— Большой боевой нож, штурмовая винтовка НК с магазином на тридцать патронов и со складывающимся прикладом, восемь запасных магазинов, боеприпасы. Если ты не захватил свой пистолет, то я одолжу свой. Да, я еще нашел проводника, чтобы с тобой, не дай Бог, ничего не случилось в самом начале. Можешь на него положиться, он мой лучший друг. Я доверил бы ему без сомнения даже собственную жену, если бы она у меня была.

Официант принес напитки и Кингстон замолчал, пока тот не ушел.

— Ты слышал что-нибудь о Чапмане? — спросил Фрост.

— Боюсь, что дело дрянь. Он контролирует большую часть страны. Единственный район, на который он еще не наложил железную руку — это ничейная территория, за которую воюют и правые военные мятежники, и партизанские банды коммунистов-террористов. Сюда они, в общем, не доходят, но изредка устраивают нападения на автодороги. Чувствую, Хэнк, тебе еще придется с ними встретиться.

— Я слышал в Колумбии, что хоть государственный департамент и оказывает помощь правительству Кубинды, Компания поддерживает генерала Эндибве и правых военных мятежников. Ты что-нибудь слышал об этом?

— Старик, я всего лишь охотник. Откуда мне знать? Наверное, это просто слухи, — ответил Кингстон, прикуривая вторую сигарету и поигрывая зажигалкой “Данхил”. Фрост придвинулся ближе к нему и склонился над столом.

— Слухи, говоришь… Ты в этом уверен?

Дерек быстро оглянулся и негромко ответил:

— А может, и правда. Дело в том, что здесь находится Кертис. Ты знаешь его. Это все, что я слышал, — добавил Дерек, заговорщически улыбаясь.

— Спасибо, старик, — сказал Фрост и приятели допили содержимое стаканов в тишине.

Они двинулись дальше. Солнце клонилось к закату, когда они добрались до довольно просторного дома Кингстона. Ужин был великолепен, его готовил не хозяин, как это было тогда, когда Хэнк гостил у него в прошлый раз, а очаровательная темнокожая молодая женщина. Дерек назвал ее хозяйкой дома. Чуть позже Фрост понял, почему его друг доверил бы свою “жену” проводнику, с которым его познакомили за ужином — тот оказался братом молодой хозяйки. Выезжать решили на рассвете, поэтому Хэнк рано ушел к себе в комнату, пожелав всем спокойной ночи. Перед тем как заснуть, он тщательно проверил все оружие.

На следующее утро он проснулся в половине пятого и обнаружил, что хозяйка поднялась на полчаса раньше и успела приготовить завтрак, который Фрост назвал бы неописуемо вкусным. Кингстон молча сидел рядом и пил кофе. Хэнк грустно подумал, что непревзойденные кулинарные способности красавицы пропадают впустую и их некому ценить — Кингстон клевал, как воробышек, и у него не было любимых блюд. После завтрака они с проводником, которого звали Джо-Джо Китабе, приготовились к отъезду. Потом они попрощались, хозяйка поцеловала брата, пожала руку Фросту и пожелала им счастливого возвращения. Он поблагодарил и забрался в джип.

Утреннее небо на горизонте далеко позади прорезали первые лучи солнца, и путешественники тронулись в путь. Минут через десять капитан разговорился со своим проводником.

— Кингстон сказал, что вы его старый друг…

— Это точно, — подтвердил Фрост, пытаясь прикурить на ветру. Джип был открыт с боков и лишь металлическая крыша хоть немного защищала от солнца, которое обещало быть адски жарким.

— Скажите, капитан, это у вас боевое ранение?

— Что? А, повязка…

— Расскажите, если можно.

— Ну, — начал Фрост, пытаясь скрыть улыбку, — вообще-то это не интересная история. О таком факте мало кто знает, но я — один из тех немногих людей, которые имеют генетическую совместимость с президентом США. Недавно с ним произошел несчастный случай, газетам запретили писать о нем. Президент лишился глаза. Тут же перерыли все военные архивы и оказалось, что только мой орган совместим с тканью президента. Ну вот, в общем, и все. Я просто выполнил свой патриотический долг. Уверен — ты на моем месте поступил бы так же, — закончил он торжественно.

Джо-Джо тоже посуровел и замолчал, размышляя об услышанном. А через пять минут он начал непроизвольно смеяться и не останавливался, пока джип не влетел в глубокую яму на дороге.

— Кингстон предупреждал, что вы большой шутник, — долго еще хихикал проводник.

Около полудня они остановились на короткий отдых и наскоро перекусили. Сестра Джо-Джо приготовила сэндвичи с мясом омаров (Фрост впервые ел настолько вкусные бутерброды) и с таким бесподобным соусом, за который ее можно было причислять к лику святых.

Вскоре они поехали дальше, направляясь к границе с Нугумбве. Минут через двадцать Хэнк заметил столб пыли на дороге милях в трех сзади.

— Что это такое, Джо-Джо? — спросил он. Проводник оглянулся и пожал плечами.

— Может быть, животные, хотя вряд ли — пыль долго не исчезает. Наверное, машина. За вами не могут гнаться, капитан?

Фрост кивнул и Джо-Джо снова посмотрел назад.

— Это могут быть ребята моего старого знакомого Чапмана, а, возможно, и кто-нибудь еще. По этой дороге часто ездят?

Проводник пристально взглянул на капитана и пошутил:

— Часто, и в основном партизаны. Ха-ха-ха!

Джо-Джо успел понравиться Хэнку, но сейчас он не совсем понял его юмора. Фрост проверил закрепленные рядом винтовки — его и проводника — и снова посмотрел на преследующее их облако пыли.

Приближался вечер. Капитан был готов остановиться на отдых, так как знал, что не сможет пересечь границу с Нугумбве ночью на машине. Во-первых, для этого не было подходящих дорог. Во-вторых, надо было пробираться тихо и незаметно, местами через непроходимые заросли. Делать это на автомобиле ночью было бы самоубийством, если не для них с Джо-Джо, то для джипа точно.

Они проехали еще с полчаса. Проводник сказал, что знает подходящее место для лагеря неподалеку в небольшой роще. Стоянка действительно оказалась очень удобной, в укромном месте, с сухими ветками для костра. Рядом протекал маленький ручей, тихо, идиллически журча. Закат тянулся бесконечно долго — видимо, это объяснялось плоскостью рельефа и отсутствием вокруг человеческого жилья. Но все-таки темнота наступила неожиданно и ночь пробудила к жизни новые звуки. Вокруг послышалась возня, производимая дикими зверями — настоящими и воображаемыми. Путешественники решили не разжигать костер. Хотя огонь мог бы отпугнуть хищников, он послужил бы любезным приглашением для красных террористов из Нугумбве, которые подвергали нападениям эту часть Конго. Они сидели у джипа при слабом свете тусклой лампочки — единственной защиты от темноты — и ели всухомятку бутерброды, приготовленные для них утром очаровательной хозяйкой.

Неожиданно Фрост заметил разгорающийся костер примерно в миле от них, который вспыхнул в окружающей темноте, словно маяк на пустынном ночном морском берегу. Такой огонь казалось бы более уместным развести в зимнем северном лесу, чтобы согреть продрогших путников. Здесь же его могли устроить или люди, которым нечего бояться бандитов, или глупцы, не соображавшие, что бандитов следует остерегаться. Фрост не был уверен ни в том, ни в другом, и не хотел рисковать своей головой, чтобы получить ответ на этот вопрос. Вдруг его мысли были прерваны. Заглушая звуки ночных животных, от загадочного костра донеслись захлебывающиеся автоматные очереди.