Глава 12

Воскресенье прошло за ничегонеделанием. Хьюз целый день просидел на телефоне и к вечеру, когда, сидя среди всех в большой комнате, Файнберг казался больше смущенным, чем раненым, Хьюз наконец появился из своего кабинета.

— Я все уладил. Мы выезжаем не завтра, а во вторник. Дали немного больше времени отдохнуть здесь и меньше — там. Ты, если сможешь, — он улыбнулся, взглянув на Файнберга, — будешь, так сказать, ключевым человеком, контролером. Ты справишься с этим, Файнберг?

— Почему никто из вас не скажет то, о чем вы все думаете? Я все испортил.

Хьюз широко улыбнулся и поднял брови.

— Нет. Если кто и испортил, то это я. Но в действительности это все игра случая против нас. А это нормально. Если нас поджидала неудача, то мы уже прошли через нее. Ты уже поправляешься, никто больше не был ранен, и поэтому полиция не стучалась к нам в дверь. Так ты справишься с новым заданием, Файнберг?

Кросс закурил. Бэбкок потягивал имбирное пиво.

— Если вы думаете, что справлюсь, то да.

— Хороший мальчик, — Хьюз легонько похлопал Файнберга по левому плечу. — У нас есть еще одна видеопрезентация. Бэбкок, я могу тебя побеспокоить? Я оставил кассету на моем столе.

— Конечно, — сказал Бэбкок и пошел в кабинет. Оттуда донесся его голос: — “Перестрелка на “тихой” ферме”?

— Да. Пожалуйста, — он улыбнулся Кроссу. — Я думал, что это будет вполне подходящее название.

Кросс кивнул. Он открыл холодильник бара, взял пиво, глядя, как Бэбкок включает телевизор и видеомагнитофон. Фрэнки Лейн всегда был его любимым певцом, и этот фильм был одним из самых любимых, но Кирк Дуглас, исполнявший роль Дока, так и не успел помочь Берту Ланкастеру в роли Уайтта, до того как изображение замерло.

Это Хьюз нажал “паузу” и начал говорить:

— Этот фильм — единственное досье на Мухаммеда Ибн аль Рака, нашего противника, если только в КГБ нет еще чего-нибудь, что вполне может быть, если они достаточно умны, потому что Рака очень опасный человек. Насколько нам известно, его вполне можно признать душевнобольным убийцей. И превосходным специалистом в том, чем он занимается. Давайте посмотрим.

Рябь на экране прошла, и появился высокий, хорошо сложенный, мужчина в сером помятом костюме с черным галстуком, шедший по улице. Металлический забор отделял его от тротуара, вдоль которого он шел из сада, находившегося за забором. Мужчина двигался с грацией кошки. Его черты можно было назвать европейскими, лицо носило эстетическое выражение. У него был высокий благородный лоб. Мужчина держался в высшей степени уверенно и как-то очень небрежно. Изображение замелькало, и человек исчез.

— Это был Рака. Запись сделана четыре года назад. Как вы видели, он сильный и уверенный в себе. У него хорошие манеры. Человек, за которым мы охотимся, не глупец и не случайный прохожий, вошедший в терроризм ради острых ощущений и дешевых сенсаций. Это человек посвященный, убежденный в своем моральном праве и в том, что любое его действие оправдывается именем высокой цели, выражающей волю Бога, как он ее истолковывает. Он священный воин в самом истинном смысле этого слова. У него нет слабых сторон, за которые можно было бы ухватиться. Он не пьет, не курит, не употребляет наркотики. Никогда не был женат, насколько мы знаем. Он живет ради единственного — своей работы.

Из отчетов о его участии в похищениях и других террористических актах за последние несколько лет мы составили для себя представление о его мастерстве. Он свободно обращается со взрывчатыми веществами. Владеет всеми видами огнестрельного оружия, а также приемами восточных единоборств. Однажды он совершил убийство. Мы считаем, — это был Рака, хотя убийцу так и не поймали. Он убил западного дипломата в Риме в разгар приема и ушел, уложив трех вооруженных агентов Службы безопасности, при этом использовав только руки и нож столового прибора. Совершенно очевидно, что он владеет холодным оружием. Его двенадцать “бессмертных” были отобраны из таких же воинов, как он сам. Из самых опытных. Рака лично контролирует обучение в горе Дизан. Так вот, как вы уже можете себе представить, чем раньше Рака умрет, тем меньше людей погибнет от его необычайного мастерства и философии, ради которой он действует. Насколько нам известно, на сегодняшний день он находится в своей штаб-квартире в горах Эль Бурс. И наша единственная задача — проникнуть туда и достать его, джентльмены.

Глава 13

Уорен Карлисс потягивал джин с тоником в тихом баре гостиницы “Иерусалим Хилтон” в поисках лица, которое он хотел видеть. И, наконец, он увидел его.

— Хелен! — он встал и позвал девушку. Она с улыбкой обернулась. Ее короткие волосы подпрыгивали при движениях головы. Темный загар казался еще темнее на фоне выгоревших белых волос и белого платья без рукавов, которое было на ней. Она была длинноногой, и вся ее фигура казалась атлетической.

— Привет. Я Уорен Карлисс, — он протянул ей руку. Ее рука была теплой и сухой. — Простите, что я назвал вас по имени, мисс Челевски. Я, э... у меня такое чувство, что мы уже как бы знакомы с вами после стольких телефонных звонков и тому подобное.

— Уорен, называйте меня Хелен, пожалуйста.

— Спасибо. Я могу предложить вам выпить. Пожалуйста, — и он повел ее к своему столику в дальнем углу за деревом в кадке.

— Спасибо, Уорен. Это было бы неплохо.

Он подождал, пока она сядет. Низ белого платья облегал ее ноги, но не очень плотно. Он уселся напротив.

— Что вы пьете? — спросила она.

— Джин и тоник. Наверное, читал слишком много английских романов. Когда переехал в Англию, то стал пить этот напиток.

Она улыбнулась.

— Тогда я буду то же.

Он пытался подозвать официанта, не переставая думать о ней. Она была так обаятельна. Потом он встретился взглядом с официантом и показал, чтобы тот принес еще два таких же напитка.

— Создание документального фильма. Звучит очень интересно. Я как раз хотел сказать, что работа на посольство США здесь, в Иерусалиме, должна быть очень интересной.

— Я думаю, что так и будет, — она открыла свою сумочку, белую, как туфли, и достала пачку сигарет “Салем” и зажигалку. Когда она взяла сигарету, он предложил ей зажигалку. Улыбнувшись, она наклонила лицо над его рукой. Рука немного дрожала.

— Спасибо, — она выпустила дым через ноздри.

Он подумал, что она действительно обаятельна.

— Кажется, уже все согласовано для начала ваших съемок.

— Я знаю. Вы все так хорошо организовали. Я хочу, я э-э... пригласить вас на ужин. Сегодня, в ближайшее время или когда-нибудь. Можно?

Она засмеялась, но он подумал, что не над ним.

— Я свободна сегодня вечером.

— О, это просто замечательно, — засмеялся он.

— Что в этом смешного, Уорен?

— Я смеюсь над собой. Подобного волнения рядом с девушкой я не испытывал с тех пор, как мне было пятнадцать лет.

— Спасибо, — улыбнулась она.

Уорен закурил сигарету.

— Это чертовски трудно — начинать с девушкой, когда нужно выпрыгивать из себя.

— Что вы имеете в виду, говоря “начинать”?

Он прокашлялся и затянулся.

— Я имею в виду... нет, я ничего не имею в виду. Но я хотел сказать э-э... вы очень красивая. Действительно, очень. Я не знал, как вы выглядите. Только телефонные звонки за последние пару месяцев. Но, Боже, вы действительно красивы.

— Спасибо. Вы очень любезны.

— Я чувствую... Я не могу сказать.

— Вы смущаете меня, — сказала Хелен, смеясь.

Официант принес напитки, и они молча выпили.

— Вы уже наметили на завтра осмотр места съемок, так? Я уже читала об этом.

— Да, — он улыбнулся. — Завтра мы намерены осмотреться, проверить свет и все такое. Не каждый день выпадает возможность снимать международную группу дипломатов, собравшихся вместе по такому важному поводу.

Ее улыбка поблекла.

— Теперь вы понимаете, Уорен, — начала она, — хронику не выпустят до тех пор, пока у вас не будет окончательного решения нашего посольства о том, что все участники одобрили фильм во время контрольного просмотра и что должны быть сначала опубликованы результаты конференции.

— О, черт, да. Конечно, я уже все выяснил со своими боссами. Мы предоставим вам как рабочие копии, так и отредактированные. Мы даже передадим окончательный вариант еще до того, как дадим название.

— Вы христианин, не так ли?

— Да. То есть, я думаю, что да. Я в церковь не хожу.

— Я еврейка.

— И что?

— Я просто подумала, что вам хотелось бы это знать. Я думаю, мне тоже было интересно посмотреть, как вы выглядите.

Он прокашлялся.

— А как вы определили, что это я, — вдруг спросила она его, — когда я вошла в дверь?

— Э-э... — он засмеялся. — У меня есть приятель в государственном департаменте. Он дал мне фотографии, — он улыбнулся.

Она засмеялась. Он чувствовал себя так, как будто окунулся в море любви, и это чувство было приятным.

Глава 14

Кросс был очень взволнован, когда к нему подошла стюардесса, он не был за границей с тех пор... с тех пор, как никуда не выезжал. Он взял имбирного пива и стал смотреть на облака, которые закрывали Атлантический океан под ними. Эйб смотрел на них очень долго, пока не закрылись глаза.

Когда он открыл глаза, облаков и их белизну уже нельзя было рассмотреть. Вместо этого самолет окутала темнота. Рядом с ним Люис Бэбкок читал географический журнал. Когда Бэбкок заметил, что Эйб проснулся, он сказал:

— Я сказал бортпроводнице, что хотел бы поужинать. С минуты на минуту ужин принесут.

— Спасибо, — и Кросс потер спросонья глаза, потом опустил столик со спинки сиденья перед ним. — Почему ты здесь?

— Что ты имеешь в виду? Я лечу в Турцию, как и ты.

— Нет, я не это имел в виду. У Дарвина и у меня, у нас обоих есть причина. Ты знаешь мою. Я не знаю твоей.

Бэбкок положил журнал в сетчатую сумку на спинке впередистоящего кресла и опустил столик. В это время стюардессы продвигались по проходу основного салона, толкая перед собой тележки с подносами и принимая заказы на напитки. Бэбкок начал говорить, когда симпатичная черная девушка наклонилась над ними, спрашивая, что бы они хотели выпить. Они заказали по кофе, а Кросс еще и пива.

Она подала им кофе. Кросс взял пиво, отхлебнул, а Бэбкок заговорил:

— Много лет назад я осознал, что в мире много зла. То есть, это было очевидно, но для меня это был вызов. Поэтому я стал изучать право. Я хотел сделать что-то важное, чтобы мир стал лучше. Но постепенно я понял, что есть люди, которые считают себя выше закона. То ли это люди, отрицающие права других людей из-за цвета их кожи, их пола, религии, или люди, совершавшие криминальные действия почти полностью безнаказанно, потому что они были слишком большими, слишком богатыми и так далее. Я понял, что существует нечто худшее, чем то, с чем приходилось бороться. Последняя ступень попрания человеческих прав — это убийство. Но я имею в виду, — он улыбнулся, отхлебнув кофе, — что ты не говоришь: “Эй, найми меня бороться с силами несправедливости”. Ты не ждешь, когда придет супермен. Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты должен что-то делать и ты не можешь ждать. Так я решил бороться с осязаемым злом. Я пошел добровольцем в силы специального назначения. Потом... Ну, ты знаешь... А когда мне предложили это дело, я посчитал, что это именно то, о чем я думал. Я не верю в судьбу и тому подобное, но это произошло как по заказу.

Стюардесса принесла еду. Кросс проверил ее. Он не летал коммерческими рейсами пять лет и ему было интересно, изменилась ли еда. По-видимому, нет.

— Ты знаешь, — продолжал Бэбкок, — я изучил то дело, куда ты попал. Я убежден, то, что произошло потом, случилось не из-за тебя. Это случилось бы в любом случае. Никто не собирался соглашаться с их требованиями. Это было невозможно. Поэтому я считаю, что ты не должен винить себя.

— Ты не был там.

— Нет. И я понимаю, что у тебя есть уникальный опыт, которого нет ни у одного из нас, и надеюсь, никогда не будет. Не обижайся, что я так говорю. Но, может быть, поэтому я могу быть немного более объективным, чем ты, мой друг.

Кросс стал намазывать маслом булочку. Блюдо напоминало котлету “по-киевски” и было не очень внушительным. Он попробовал его на вкус — хорошее. Бэбкок опять заговорил:

— Я считаю, что все мы должны были наилучшим образом осмыслить то дело, на которое идем, и сделать для себя высшей целью его выполнение. Все, что за ней — хорошо, но не ценой этой цели, ради которой мы влезли во все это.

С набитым ртом Кросс проговорил:

— Послушай, я вижу это “дело, на которое мы идем”, как ты назвал его, только так: чем меньше их останется после нас... — он терпеть не мог всякие недомолвки, как это практикуется на случай, если кто-то невольно подслушает разговор. — Чем меньше останется, тем меньше вероятность того, что произошло с теми пассажирами, в вообще, что это может случиться снова. Я знаю, что намеченное нами дело радикально не изменит положения вещей. Но если мы уменьшим их количество, это будет иметь соответствующие последствия.

— А не казалось тебе, Эйб, что немедленные последствия, вероятно, будут совершенно противоположными тем, что ты хочешь? Мы собираемся ускорить...

Кросс не дал ему закончить:

— Да, я знаю это, Лю. Иногда я просыпаюсь среди ночи с этой мыслью. Никто об этом никогда не упоминал, но это подразумевалось во всем, не правда ли? Да и чтобы наши действия не ускорили, нам лучше умереть, если мы не сделаем ничего.

— Ты испортил мне ужин.

Кросс отхлебнул пива и уставился в ночь за иллюминатором.

Глава 15

В Риме необходимо было сделать пересадку, но, если бы у них было время, они уехали бы из аэропорта и стали на время туристами. Перелет из Рима в Анкару на борту самолета размерами как тот, что нес их через Атлантику, был значительно короче. Расстояние было, грубо, такое же, как из Нью-Йорка до Майями.

В Анкаре их ждал турецкий знакомый, с греческой фамилией Петракос, примерно такого же возраста, как Хьюз, но с брюхом и лысый. Выйдя из таможни, Хьюз обнялся с Петракосом, как с братом, или, по крайней мере, как с близким другом. Вместо представления, Дарвин просто сказал:

— Это мои друзья.

И Петракос, чье имя они узнали только после того, как скрылись в черном лимузине “Кадиллак”, ожидавшем их у здания, поочередно обнял их. Файнберг выглядел растроганным.

После того, как “Кадиллак” отъехал от бордюра, Петракос по-гречески сделал необходимые распоряжения водителю, а потом нажал кнопку, и поднявшаяся перегородка отделила их от передней части салона. Кросс и Бэбкок сидели на откидных сидениях, повернутые лицом назад. Друг Хьюза сидел между Файнбергом и Хьюзом. Грек улыбнулся и сказал:

— Я Спирос Петракос, как вы уже, несомненно, знаете. Хорошо долетели?

Кросс пожал плечами.

— Конечно. Как мило с вашей стороны, что вы нас встретили, сэр. “Ни черта не мило”, — тут же подумал Кросс. Это было частью работы и, несмотря на очевидную дружбу между Петракосом и Хьюзом, греку, вероятнее всего, хорошо заплатили за трогательную встречу в аэропорту, за поездку и все остальное.

Говорил Хьюз:

— Спирос и я вместе воевали против немцев на Крите во время войны. Там были в основном британские военнослужащие, но я получил специальное назначение на Крит. Там я был ранен и провел четыре месяца. Мы поддерживали связь друг с другом и после войны, но это первый раз, как мы встретились... э-э... за много лет.

— Для тебя, Дарвин, годы прошли благополучно, — произнес Петракос с искренностью. — Кажется, что кроме седых волос они тебе больше ничего не оставили. А вот я... — и Петракос похлопал себя по огромному животу и засмеялся.

Хьюз тряхнул головой и засмеялся.

— Все готово, — продолжал Петракос, — самолет для перелета границы и условия для ее пересечения. Но я хотел бы вас предостеречь. Я кое-что узнал. Ходили упорные слухи о том, что в скором будущем террористы готовят крупную операцию в том месте, куда вы идете. Пока больше никакой информации. Я прилагаю много усилий, чтобы узнать больше. Ничего. Если этот нос ничего не может узнать, — он потрогал указательным пальцем правую ноздрю своего сломанного носа, — то это значит, что готовится что-то большое.

Петракос посмотрел на Кросса и Бэбкока и, как будто объясняя, сказал:

— После войны с Германией было трудно отказываться от старых привычек, которыми жил. Я стал заниматься контрабандой, чтобы поддержать свою семью.

— Кстати, как твоя дочь?

— Две недели назад она снова сделала меня дедушкой.

Хьюз засмеялся.

— Я не должен был спрашивать.

Петракос снова подхватил тему своего монолога:

— И сейчас я остаюсь контрабандистом уже много лет просто для того, чтобы... какое у вас есть подходящее выражение?

— Держать руку на пульсе или нос по ветру, — предположил Бэбкок.

— Да. Совершенно верно, мой черный друг! Если вы не занимаетесь контрабандой оружия и наркотиков, то этот бизнес уже не приносит прибыли. Но... можете назвать меня сентиментальным, но это все позволяет мне чувствовать пульс жизни. И кажется, что чем серьезней операция, тем меньше разведывательной информации может быть собрано о ней. Таким образом, — он снова потрогал свой нос, — какое бы дело ни произошло, оно действительно будет очень крупным.

— Надеюсь, мы положим ему конец до того, как оно произойдет, — серьезно сказал Хьюз.

— Пресечем его в корне, как говорят, — сказал Кросс, а потом прикурил сигарету и улыбнулся.

Солнце только взошло, когда “Кадиллак” прибыл в пункт назначения, и они вышли на бетонное покрытие аэродрома. Было холодно и немного сыро. Кросс постарался поплотнее запахнуть свою кожаную куртку.

Самолет, единственный стоявший на рулежной полосе, был “Боинг-1000”, издалека казавшийся стареньким, но хорошо ухоженным. Как раз в тот момент, когда Кросс смотрел на него, обороты двигателей увеличились.

— Друзья мои, я знаю человека, у которого приобрели этот самолет.

— У маленькой старенькой леди из Пасадены? — спросил Кросс.

— Это шутка, молодой человек? — живот Петракоса запрыгал от смеха. Взгляд Хьюза метнул молнии. Кросс пожал плечами.

— Ну что, все погрузили на борт, Спирос? — спросил Хьюз.

— Да. Все, Дарвин.

Кросс наблюдал, как “Кадиллак”, неуклюже развернувшись, направился к открытому ангару в дальнем конце аэродрома. Хьюз и Петракос все еще разговаривали. Спустя некоторое время “Кадиллак” исчез в ангаре, а потом оттуда появился шофер с чемоданчиком типа “атташе-кейс” в правой руке. Кросс предположил, что это ставший популярным последнее время чемоданчик с встроенным в него автоматом. Это, вероятно, единственная причина, почему телохранитель-левша нес его в правой руке.

Эйб занервничал. Он снова был на чужой земле — безоружный и уязвимый. Во время трансатлантического рейса он заставил себя уснуть, но сон был прерывистый, наполненный кошмарами, и после сна он чувствовал себя более уставшим, чем до него. Кросс снова посмотрел на “Боинг”. На его борту, если Спирос Петракос не юлит, уже находится их оружие и снаряжение. Он чувствовал бы себя лучше, если бы имел оружие, хотя одинокий вооруженный человек, даже с тремя друзьями, что он мог сделать? Он задавал себе этот вопрос с самого начала подготовки миссии. Может тот, кто задумывал это, изначально запланировал и невыполнимость этой операции? И был ли шанс, если не выжить, то хотя бы достичь успеха?

Хьюз, Бэбкок и Файнберг были лучшими людьми из тех, с кем ему приходилось работать. Он поймал себя на мысли, что считает их своими друзьями. Но будут ли лучшие достаточно хорошими?

Хьюз пошел к самолету. Кросс последовал за ним в ногу. По-видимому, существовал лишь один способ узнать, будут ли они достаточно хорошими.

Поднявшись на борт самолета, Хьюз попросил раскрыть все ящики, в которых было их оружие. Петракос с радостью согласился, и его водитель стал доставать ящики из грузового отсека. Потом Петракос дал команду — на этот раз по-итальянски — и летчик начал выруливать на взлетную полосу. Солнце уже полностью взошло. Огромный желтый шар, казалось, истекал кровью, передвигаясь по небу.

Хьюз принялся открывать ящики. Кросс, помогая ему, старался скрыть непреодолимое желание снова почувствовать себя вооруженным. У него вспотели ладони. Файнберг взял свой офицерский “Кольт” сорок пятого калибра. Бэбкок — “Вальтер”. Кросс достал дубликат “смит-и-вессона”. Впервые они все увидели пистолет, который выбрал Хьюз. Во время тренировок Хьюз стрелял только из “Беретты”, и Кросс предполагал, что дубликат боевого комплекта Хьюз закажет в Турции на такой случай, который и произошел с ним, когда он заменил Файнберга.

Пистолет Хьюза был “Вальтер П-38”. Очевидно, заметив интерес Кросса, он посмотрел на него поверх ящиков и сказал:

— Я зацепил эту вещичку еще во время войны. Отличное оружие. — И он улыбнулся, стал разбирать пистолет, прежде чем зарядить его.

Когда “Боинг” начал снижаться, Кросс разглядел на северо-востоке гору Арарат. Когда-то организовывались экспедиции, целью которых была попытка доказать, что Арарат именно та точка земной суши, на которую высадился Ной со своего ковчега после того, как Господь смягчил свой гнев и великий потоп пошел на убыль. И ему пришло в голову, что путешествовать здесь, рискуя своей жизнью, было бы более стоящим делом, если бы они преследовали подобную научную цель.

Кросс никогда не верил концепции Святого воинства. Идти воевать и говорить, что Бог только на нашей стороне, было бы крайней степенью самоуверенности; говорить, что Бог благоволит только нашей церкви или автокефалии, было бы слишком тщеславно. Взять человеческую жизнь именем Бога — высшая степень безрассудства.

Гора Арарат стала едва видимой, а потом совсем исчезла из поля зрения.

Если бы ветер дул справа, Кросс мог бы плюнуть в Иран. Ветер был сильный, но не справа. Самолет приземлился на таком пятачке, каких Кросс еще не видел. Высокое плато, продуваемое ветрами и иссеченное снегами, огромный гранитный зуб, врезающийся в серое небо. И вокруг только горы, покрытые толстым слоем снега. Сама посадка была из тех, после которой испытываешь искреннее желание пойти и поцеловать летчика. Кросс улыбнулся. Он был не из таких людей.

На этой площадке была хижина. “Временная, — подумал Кросс, — но достаточно теплая для керосиновых нагревателей”. Здесь Кросс, Хьюз и Бэбкок переоделись в обмундирование для ведения боевых действий в холодное время: нижнее белье с подогревом, черные комбинезоны, чернью под горло свитеры, горные боевые ботинки. Там прошел их последний брифинг.

— Эти листки обработаны специальным составом и сгорают дотла почти мгновенно, как только их коснется огонь. Поэтому, Кросс, держись от них подальше, когда куришь, — начал Хьюз, разматывая карты и чертежи из пластиковых труб. — Они были доставлены сюда в дипломатической сумке, если можно так выразиться. Если кто-либо посторонний прикоснется к ним, все мы будем в глубокой каке, мальчики.

Первый лист был топографической картой местности, на которой они сейчас находились, и в дальнем ее углу была обозначена гора Арарат.

— Мы входим в Иран здесь, — в качестве указки Хьюз использовал свой перочинный ножик. — Это приблизительно в двух километрах от места, где мы находимся сейчас, — он посмотрел на часы, с которыми не расставался, “Ролекс”, как у Кросса. — Через двадцать минут мы выступаем. Я добавил нам еще десять минут на неблагоприятные погодные условия. Снаружи минус тридцать с ветром. Это чудный день для этих мест в такое время года. В любом случае, так как мы пересекаем границу, то мы должны учитывать возможность наличия приграничных патрулей, но все же надеюсь с ними не столкнуться. Потом мы связываемся с нашими проводниками из организации “Народный Муджахедин”. А затем, если реальная ситуация не заставит действовать иначе, мы продвигаемся на север — северо-восток до этой точки. Это почти граница Армении, — его руки двигались над картой, как над столом для спиритических сеансов.

Хьюз столкнул верхний лист на пол. Следующий продолжал первый, охватывая северо-западную часть Ирана между Каспийским морем и Ираком.

— Мы будем продвигаться вдоль границы с Арменией почти до сих пор. Это городок с названием Язфул, расположенный на самой границе. Скорее деревня на берегу моря. Поэтому я думаю, что гостиница не очень дорогая, — он улыбнулся. — Здесь нас ждет лодка, на которой мы пойдем вдоль берега. Если мы уйдем слишком далеко в море, мы встретим советские пограничные катера. Помните, что мы будем как бы между двумя огнями: Арменией и Туркменской Советской Социалистической Республикой.

— Я вырос в окружении плохих соседей, — мягко сказал Бэбкок.

— Но не таких, как эти. Не таких, — Хьюз снова поменял карту. Опять продолжение. На этот раз была изображена территория от Тегерана, в левом углу, до горы Эль Бурс в верхнем правом. — Мы оставим лодку и продолжим путь верхом на лошадях до нашей цели. Мы запросто можем встретить советский патруль, якобы случайно сбившийся с пути и попавший на территорию Ирана. Террористы из “Международного Джихада” имеют собственный патруль в непосредственной близости к горе Дизан. У нас есть дубликат этих карт в маленьких самоликвидирующихся контейнерах. Если будет казаться, что смерть неминуема, воспользуйтесь самоликвидаторами, и ваши дубликаты превратятся в пепел. Если в силу обстоятельств придется уничтожить все карты, мы все равно сможем продолжать выполнение нашей миссии, так как я это все запомнил. А это значит, что если что-то нарушит наши планы, и я буду не в состоянии покончить с собой, — обе его брови поднялись, когда он пристально посмотрел на Бэбкока, а потом дальше, на Кросса, — один из вас убьет меня. Информация, содержащаяся в этих картах, может быть чрезвычайно опасной, если попадет в руки врага.

Хьюз сбросил лист на пол. Под ним был еще один — сеть тоннелей и пещер горы Дизан. По этой схеме Кросс определил, что никто не входил и не выходил оттуда; по крайней мере, кто не был террористом.

И снова заговорил Хьюз:

— Я сказал вам, что никто не сообщал нам о внутреннем строении оплота террористов в горе Дизан. Никаких подробностей. Это до сих пор остается тайной. Если нам улыбнется удача, мы будем первыми. Схема, которая лежит перед вами, была получена с помощью удивительно интересных научных методов, которые нас не касаются. Спутники, компьютеры, геологические данные и, надеюсь, не очень много фантазии. Прошу вас воспринимать эту схему как общий, без подробных описаний, путеводитель. Когда мы попадем туда, то подробности будем выяснять на месте. Эту схему, а она единственная, необходимо запомнить во всех подробностях до того, как мы достигнем цели. Информация об этой схеме не должна ни к кому попасть. В случае, если ваше беспомощное состояние позволит захватить вас живыми, русские смогут додуматься, каким образом была составлена эта схема. Они поймут, что наши иранские друзья не могли сделать ее из-за низкого уровня технической базы.

Хьюз сбросил на пол последний лист и вынул из кармана пузырек, похожий на упаковку обычного аспирина. Он открыл его и высыпал содержимое. Три капсулы.

— Где бы вы ни были, вы всегда должны иметь это при себе. На случай, если вы лишитесь оружия, у вас останется другое. И “другое оружие” — эти капсулы. Это ваше последнее средство защиты, лишающее их пропагандистской победы и многих часов нездорового наслаждения, когда они будут заставлять вас говорить такие вещи, которых вы даже не должны помнить. Вообще забыть. Вы кладете это на коренные зубы и сильно кусаете. Извините, что не демонстрирую. Если вы сделаете все правильно, то в течение шести секунд вы умрете. А я знаю, как оно срабатывает. Вам придется поверить, что я знаю. Я сам их изготовил. Есть вопросы?

Вопросов не было.

Хьюз снова посмотрел на часы.

— У нас еще десять минут. Поэтому причешитесь, сделайте пи-пи или еще что-нибудь. После этого мы выходим.

Хьюз подобрал листы, свернул их и, не одевшись, так как был сильно взволнован, вышел. Дверь осталась открытой, и Кросс видел, как тот поджег бумагу. Казалось, что она испарилась.

“Аляски”[5], одетые на них, были сверху закрыты белыми маскировочными халатами. Все оружие — пулеметы и винтовки — находились в белых чехлах и были прикреплены к рюкзакам. Личное оружие размещалось под маскировочными халатами. Только автоматы были наготове на случай необходимости немедленного применения. Батарейки, вынутые из прицелов, и сама оптика были спрятаны поближе к телу и ждали своего часа.

Снегоступы или кроссовые лыжи были здесь единственным средством передвижения. Выбор пал на лыжи, потому что на них можно было быстрее перемещаться.

Хьюз остановил их беззвучным сигналом и оглянулся. Кросс в ответ кивнул. Бэбкок сделал то же самое.

Они вошли в Иран.

Они двигались гуськом вдоль покрытого снегом гранитного гребня. В сером небе завывал ветер, по небу перемещались облака, тяжело груженные снегом, которого и так было много вокруг. Лицо Кросса замерзло — несмотря на шапочку, из которой виднелись только губы, ноздри и очки, защищавшие глаза от острых осколков льда, несомых ветром прямо в лицо. Правой рукой он сжимал ложе автомата.

Эйб принял руководство группой, когда они вошли на территорию Ирана. Кросс считал эту формальность глупой, так как Хьюз лучше, чем кто-либо из них разбирался в здешней географии. Но Хьюз шел примерно в десяти метрах от него, и Кросс предполагал, что если он поведет группу не в том направлении. — Хьюз немедленно исправит его.