Глава девятнадцатая

Марина уже сошла на берег, и радист настраивал переносную станцию, чтобы поскорее связаться с Адольфо Коммачо, племянником покойного генерала, командиром повстанческой армии.

На циферблате “Омеги” значилось десять часов утра. Где-то в глубине джунглей изредка раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди, но и этот огонь постепенно затухал. Остатки рамоновских головорезов рассеялись и спасались кто и как умел. Их преследовали не слишком рьяно.

— Сюда! Скорее! — закричал связист.

Фрост бегом ринулся к его палатке, Марина спешила чуть позади. Догнала и перегнала наемника, влетела внутрь первой, ухватила микрофон, кое-как натянула на голову полукольцо наушников.

— Агилар-Гарсиа слушает!

— Si, — донеслось в ответ сквозь треск и шелест атмосферных разрядов, — aqui esta Adolpho.[9]

Воспоследовало краткое безмолвие. Где-то в далеких чащах тропического леса партизанский радист вручал микрофон сеньору Коммачо.

— Говорит Адольфо… Ты, Марина?!

— Да! Мы высадились и захватили побережье в районе Байя-Гранде!

— Капитан Фрост, одноглазый наемник, с тобой? Мгновение-другое Марина колебалась, потом решительно произнесла:

— Да, разумеется, он со мной. Только, думаю, сейчас не время сводить…

— Я не мальчик. Незачем твердить мне прописные истины. Однако впоследствии мы потолкуем. Наедине. Я — и капитан Фрост… Слушай внимательно. Вас дожидались целую неделю. Здесь, поблизости, — база ВВС. Мои ребята попытаются захватить ее и обезвредить. А если повезет — обзаведемся несколькими самолетами. По моим сведениям, против вашего отряда выслана истребительная эскадрилья. Через пятнадцать-двадцать минут ожидайте гостей. Зенитные пулеметы, “стингеры”, пушки есть?

— Кое-что имеется, — неуверенно молвила Марина. Фрост мысленно поставил ей пятерку. Ежели противник перехватывает разговор, вовсе незачем подробно перечислять свои намерения и ресурсы. Коммачо не был настолько благоразумен:

— Мы начинаем постепенно пробиваться к побережью, на соединение с вами. Народная поддержка обеспечена, Рамона терпеть не могут. Армия растет не по дням, а по часам. Держитесь и ждите.

Фросту почудился вдалеке неприятный, хорошо знакомый звук…

— Передай Адольфо мой воздушный поцелуй, — буркнул Фрост и кинулся прочь из палатки.

— Внимание, воздух! — заорал он шнырявшим по пляжу солдатам. — Послать предупреждение на корабли! Изготовиться к обороне!

Тиммонс летел навстречу наемнику, словно ураганом несомый.

— Пулеметчиков по местам! Воздух!

— Дэвидсон! “Стингеры” к бою!

— Много от них проку будет против истребителей! — огрызнулся майор. И тотчас поправился: — Понятно, сэр!

Изрыгая малокалиберные снаряды и пули, первый самолет промчался чуть ли не над головами наемников. Песчаные фонтаны брызнули и с непредставимой быстротой понеслись вдоль пляжа.

Фрост кинулся под прикрытие каменной россыпи.

Но не прежде, нежели забежал в палатку.

— Забирай передатчик! — выкрикнул он радисту, — И береги пуще глаза! А ты, — последнее относилось уже к Марине, — выметайся, беги, да не отставай от меня!

— Слушай…

— Заткнись, — рявкнул Фрост, ухватил молодую женщину за левое запястье и во всю прыть ринулся к естественному убежищу.

Ревели, выли, присвистывали реактивные двигатели. Ответный огонь десантников сливался в непрерывный грохот. Стреляли из всего, что было под рукой — от пулеметов до револьверов.

И бежали без оглядки.

Одни спасались в опустевших рамоновских окопах, другие спешили в джунгли, третьи, менее хладнокровные, бросались прямо в морские волны — и почти неизменно погибали.

Фрост бил короткими очередями, никак не мог отыскать верного упреждения, давал промах за промахом, ругался, опять стрелял, опять промахивался, вновь ругался.

Корабельные пулеметчики работали куда успешнее. Да и оружие у них было более приспособлено для подобного боя. Истребитель, пикировавший на “Ангела-Один”, загорелся, отвильнул, протянул над бухтой примерно полмили, обрушился в море.

Люди Дэвидсона уже принялись выпускать по МИГам переносные зенитные ракеты. Эскадрилья ушла в сторону, перестроилась, ринулась в новую атаку, расстреливая побережье, в свой черед отвечая ракетным огнем — весьма успешным.

Взорвались, обратились грудами железного лома два танка, чьи экипажи до последнего мгновения палили по штурмующим крылатым бестиям из 12,7-мм зенитных пулеметов.

Еще один истребитель получил гранату LAWS прямо в крыло. Попадание наверняка было чисто случайным, однако не стало от этого менее действенным. Самолет закувыркался и взорвался прямо в воздухе, усеивая берег обломками.

— Бей по фонарям кабин! — орал Фрост, не надеясь быть услышанным среди всей царившей вокруг какофонии. Но его услыхали, распоряжение передали от человека к человеку, и минуту спустя пулевые трассы начали неумолимо сосредоточиваться на прозрачных обтекаемых колпаках, за которыми виднелись головы пилотов.

Пулеметной очередью смело и в клочья разнесло палатку, где недавно сидел радист.

А летчика, совершившего столь меткое, хотя и вполне безвредное попадание, прошило очередью крупнокалиберных пуль. Тиммонс тоже не бездействовал.

Истребитель уклонился, начал полого планировать, падая в море, но упорно продолжая лететь. Не кувыркался, не обрушивался в пике — просто снижался, точно за приборной доской сидел не мертвец, а камикадзе…

— О, Господи! — взревел Фрост. Самолет неминуемо должен был врезаться в борт “Ангела-Три”.

— Нет! — непроизвольно завопил наемник, вскакивая на ноги. — Только не…

Взрыв раздался на самой корме транспорта, и клубы густейшего дыма скрыли корабль из виду.

— Все, — тихо выдохнул Фрост. — Бей последнюю тварь! — крикнул он уже во всю глотку. — Чтоб ни один целым не ушел!

Весь огонь всех стволов, сколько их насчитывалось на берегу, сосредоточился против истребителя, чей летчик с похвальной отвагой возвращался, намереваясь ударить вновь. Тысячи пуль одновременно впивались в серебристую, быструю, невообразимо хищную птицу.

Наемники, попривыкшие за истекшие минуты к огромной быстроте и верткости целей, уже отыскивали упреждение почти безошибочно. Тысячи пуль, ударяющих разом, производят неизмеримое по силе шоковое действие.

Тем паче, при встречной стрельбе, когда скорость пуль и самолета складываются.

Пилот понял, куда клонится дело, попытался совершить “свечу”, отвесно уйти ввысь, — и не успел. Истребитель сотрясся, что-то рвануло внутри, машина буквально разлетелась на части.

Шатаясь, точно пьяный, Фрост проковылял к морю, опустился на колени, стал пригоршнями швырять себе в лицо соленую воду. Лег. Окунул голову полностью. Отбросил со лба намокшую прядь волос.

— Радист! — позвал наемник негромко. — Радист! — крикнул он уже во весь голос.

— Да, сэр…

— Немедленно попробуй связаться с “Ангелом-Три”. Узнай, что, и как… Мы, сдается, лишились еще одного транспорта…

— Слушаю, сэр.

— Да шевелись же! — процедил Фрост. Парень, разумеется, не провинился ничем. Просто наемнику было необходимо хоть на ком-то сорвать вскипавшую злость и отчаяние.

Глава двадцатая

— По словам Адольфо, они от нас приблизительно в восемнадцати часах марша. Если, конечно, препятствий по пути не возникнет, — слабо и печально улыбнулась Марина. — Точного своего местонахождения Коммачо не назвал.

— И правильно сделал. Вспомнил, наверное, что на свете радиоперехват существует, — буркнул Фрост.

Наемник закурил сигарету, позволил маленьким волнам беспрепятственно оглаживать ему босые ноги. Ноги побаливали. Растер во время беготни, да и натрудил изрядно. Впрочем, это не беда, пройдет…

— Сколько людей погибло на “Ангеле-Три”?

— Пятнадцать. Поразительно мало, если учесть силу столкновения и взрыва.

— Просто все, кто мог пригодиться на берегу, на берег и отправились, — вздохнул Фрост. — А прочим беднягам не повезло.

— Да… По сути, почти весь экипаж.

— Вот-вот…

Солнце закатывалось.

Полчаса назад наемники удостоверились: любые попытки удержать корабль на плаву — бессмысленны. Транспорту предоставили спокойно тонуть, но предварительно сняли с борта все, что можно еще было снять.

Н-да, подумал Фрост. Людей-то, как ни крути, а размещать придется… Тесновато будет на “Ангеле-Один”…

И, не доведи Господи, возникнет необходимость эвакуироваться срочно! Об этом наемник боялся даже помыслить.

— Хм! — произнес он вслух. — Я вспомнил, как Эрнандо Кортес велел своим солдатам высадиться на сушу, а корабли поджечь. Отрезал дорогу назад, оставил им единственный выход: захватить империю Монтесумы. Кстати, все бойцы Кортеса тоже были наемниками… Дрались ради заработка. Что ж, надеюсь, мои люди ничуть не хуже.

— Они, подобно тебе, ненавидят коммунистов? — спросила Марина.

— Да, ненавидят. И, подобно мне, больше ничего толком делать не умеют. Лишь воевать.

Наемник вздохнул.

— Теперь, между прочим, любой из них задушит Рамона голыми руками. Чересчур большие потери мы понесли на здешнем берегу. Слишком уж много погибших Друзей у каждого. И война принимает явно личный оттенок…

— Что? — не поняла Марина.

— Сведение счетов. Своего рода месть.

— Мы победим? — тихо спросила молодая женщина.

— Сколь ни странно — да, — отозвался наемник. Фрост чувствовал себя неимоверно усталым, старым, слабым и ленивым. Даже разговаривать не хотелось. Он стоял и рассеянно глядел, как уходит в пучину изуродованный транспорт — уходит наискосок, носом вниз. Так обычно рисуют гибель “Титаника”, подумал Фрост.

Он только не мог понять, почему разбитая почти вдребезги корма продолжает возвышаться над водой. А, махнул рукою капитан, какая разница?

— Ты уверен?

— А?

— Ты уверен, что мы победим?

— Странным образом, это последнее побоище изрядно подняло боевой дух войск. Мы справились с эскадрильей советских истребителей. Немалый подвиг, скажу безо всякой похвальбы. Люди убедились: они вполне способны противостать кому и чему угодно. Противостать — и одолеть. Да, я убежден. Мы победим.

— А вдруг у Рамона сыщутся дополнительные силы?

Фрост пожал плечами.

— Я не знаю, — произнес он задумчиво, — каким образом доставили сюда целую танковую роту. Вероятнее всего, на кораблях. Или же существует засекреченный путь сквозь джунгли… Опять-таки, сведений о воздушной базе, которую намерен захватить Коммачо — никаких. Если Рамон уже выслал против нас монтеасулийские военно-воздушные силы в полном их составе — отлично. А ежели нагрянет еще дюжина самолетов — особенно, бомбардировщиков, — тогда пиши пропало. Но, полагаю, мы победим.

— Полагаешь? Только полагаешь?

Фрост сердито промолчал.

— Кстати, о воздушной базе…

— Да?

Проклятье, мысленно ругнулся Фрост, как неудобно общаться с союзником через третье лицо! Да еще с командиром, по сути, подчиняющимся тебе! Но Адольфо Коммачо наотрез отказался беседовать с Фростом — “убийцей дяди”. Фрост попробовал урезонить Коммачо, воззвал к его здравому смыслу — безуспешно…

Отчетливо и внятно послав повстанца к чертовой матери, наемник оставил эти попытки.

— Адольфо передал, что партизаны ведут весьма успешную атаку.

— А это, прости меня, еще ни шиша гнилого не значит! — взорвался Фрост. — Они могут вести успешную атаку еще месяц! А самолеты станут преспокойно грузить на борт фугасные бомбы, взлетать и наведываться в гости к очаровательной сеньоре Агилар-Гарсиа. И к войску ее, разумеется. Через денек вынужденного гостеприимства у тебя не останется ни одного солдата! И фельдмаршала не будет! И саму тебя корова языком слижет! Проклятый болван!

— Кто?

— Коммачо, кто же еще?

— Возможно, кстати, — встревожилась Марина, — что на самом деле Адольфо проигрывает. Но боится радистов Рамона и уверяет в эфире, будто все идет гладко и по заранее намеченному плану.

— Это не я сказал, а ты! И совершенно правильно сказала!

— Что же делать?

— Надеяться. Что Адольфо не врет. И ждать, пока подойдут его ублюдки, вооруженные мачете.

— Несправедливо, — засмеялась Марина. — Армия Коммачо совсем неплохо оснащена.

— Ублюдок есть ублюдок. И военного таланта ему не вложишь.

— Довольно браниться. Я хочу поговорить с толком и пользой. Итак: мы дожидаемся Адольфо?

— Конечно. Больше ничего не остается.

— Почему?

— Располагая нашими возможностями, я могу держать нынешнюю позицию, отбрасывать нападающих, ждать подкрепления. А совершать бросок сквозь кишащие неприятельскими полками джунгли — уволь. Я своим солдатам не палач.

— Это известно, — промолвила Марина потеплевшим голосом. — Если Коммачо и впрямь собрал большие силы, если он добился всенародной поддержки — тем лучше…

— Тогда мы вместе пересечем джунгли, постучимся в дверь к Эрнесто Рамону и отвинтим его коммунистическую башку. Но боюсь, по сей части возникнет большое соперничество. Каждому захочется хоть чуточку, а приложить руку…

— Хочешь поесть? — неожиданно спросила Марина.

— Конечно! — просиял Фрост.

Он обнял Марину за талию, повел к палатке повара. Бросил через правое плечо прощальный взгляд на окончательно уходивший под воду транспорт.

Глава двадцать первая

Атака была совершенно дикарской.

Правда, хорошо подготовленной и организованной, однако безрассудной, лобовой, убийственной для самих нападающих. Фрост резонно предположил, что рамоновских людей обучали не только фиделевские, но и русские военные советники.

Только русские, обладающие огромными резервами мужского населения, имеют привычку слать войска на верную погибель, буквально заваливая противника трупами собственных солдат, заставляя неприятеля захлебываться и тонуть в их льющейся потоками крови. Обычное среднее соотношение потерь — и в победоносных, и в позорно проигранных войнах, затевавшихся СССР: пять русских на одного немца/поляка/финна/японца — ненужное зачеркнуть…

Наемники держали оборону с достаточным хладнокровием, но все же начинали выбиваться из сил. Волна за волной шли атакующие, спотыкаясь о тела погибших товарищей, сами становились мертвецами, и уже о них самих спотыкалась новая волна, свежая цепь… Казалось, этому не будет ни конца, ни краю.

Но часа полтора спустя наступательный порыв коммунистов иссяк.

Новое радиосообщение от Коммачо. Теперь, сказала Марина, повстанцы находятся в двенадцати часах марша, но преодолевают жестокое сопротивление.

Тактика Эрнесто Рамона прояснялась.

Диктатор попросту опасался встречного продвижения десантников, которого сам Генри Фрост и не собирался затевать. И коммунисты любой ценой стремились приковать высадившуюся армию возмездия к берегу, продержать, покуда не разделаются с партизанами, а потом обрушиться на Фроста всеми наличными полками и батальонами.

В два часа вконец изможденный Фрост свалился и уснул, передав командование Дэвидсону и Тиммонсу.

— Ежели что из ряда вон выходящее стрясется — сразу же будите! — успел распорядиться он и немедленно захрапел…

Черный циферблат “Омеги” показывал восемь. Фрост потер ладонью вспотевший лоб, приподнялся на локте, окинул пляж полуосмысленным взглядом. Прямо декорация к фильму о второй мировой! Снующие солдаты, застывшие танки, повсюду торчат пулеметные стволы, пирамидами высятся винтовки. Саперные лопаты мелькают там и сям: наемники роют себе новые окопы, в расчете на атаку уже не с моря, а со стороны тропических лесов… Правильно делают, подумал Фрост.

Он опять провел по лицу рукой. Н-да, щетинка на щеках отросла знатная! Побриться все-таки следует, нужно поддерживать внушительный образ — иначе недолго и авторитет растерять, невзирая на чудеса проявленной храбрости.

— Э-эй! Марина.

— Я принесла тебе кофе, соня беспардонный. Держи чашку, да смотри, не пролей: полнехонька.

Поблизости затрещала, засвистела разрядами статики пробудившаяся радиостанция:

— Это Адольфо! Погоди, я сейчас вернусь!

Фрост поглядел на женщину, сделал первый глоток. Состроил одобрительную гримасу, ибо кофе оказался отменным. Допил чашку до дна.

— Si, Adolpho? — донеслось из палатки. Фрост невольно сморщился. Намеренно и смачно сплюнул на песок.

Связь оказалась отличной.

А Марина и Адольфо разговаривали по-английски. Видимо, полагают, будто осложнят работу рамоновским радистам, подумал Фрост, и ухмыльнулся уже с неподдельным презрением. Что за сборище смешных дилетантов?

— Мы в восьми часах марша! — доносился металлический голос повстанца, — Нас немного задержали, но совсем остановить, разумеется, не смогли. Авиабаза взята.

— Правда? — завизжала от восторга Марина.

— Да. Скоро к вам прилетят кастровские аэропланчики, принесут мой пламенный привет!

Спросонок у Фроста очень туго работало чувство юмора. К тому же, шутка Адольфо и впрямь была идиотской. Наемник скривился…

— …только если сопротивление противника возрастет. Мы продвигаемся! И успешно. Когда приблизимся к побережью, дам знать.

— Марина, — проскрежетал Фрост, — спроси этого остолопа, каким образом будет возможно отличить союзные самолеты от неприятельских? Он ведь завладел советскими истребителями!

— Адольфо!

Марина исправно повторила в микрофон все, произнесенное Фростом, предусмотрительно пропустив нелестный эпитет.

Раздался дребезжащий металлический смех:

— Здесь не предвидится осложнений! Отличите сразу. А как — не скажу. Сюрприз.

— Наверняка, идиотский, — буркнул Фрост.

— Сообщаю, — продолжил Коммачо. — Лазутчики доносят, что Кастро прислал в столицу четыре тысячи своих поганых “воинов-интернационалистов”. Соотношение сил, таким образом, несколько меняется. Предупреди нашего одноглазого приятеля.

— Я не глухой, — процедил Фрост. Он решительно вошел в палатку, отобрал у Марины микрофон.

— Адольфо, это Фрост. И если ты, шлюхин сын, сию секунду не станешь вести со мною положенный при боевых операциях радиообмен, в предстоящем поражении вини только себя! Понял? А разобьют тебя наголову, поверь слову. Если ты, паскуда, немедленно не прекратишь строить оскорбленного мстителя, я забираю Марину, сажаю людей на корабли — и отплываю прочь! И будь здоров! И управляйся с Районом и Кастро как сумеешь! Это — последнее предупреждение. Ультиматум. Отвечай, чтоб тебе!..